Текст книги "Опасные удовольствия"

Автор книги: Джулия Энн Лонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 18

– Доброе утро, джентльмены, – обратился Маркус к группе солдат, слонявшихся перед домом Эверси в городе. Он принес тарелку печенья с тмином, и каждый из них взял по одному. У них был скучный вид, и вообще-то было от чего. С какой стати кто-то решил, что Колин Эверси может прийти сюда?

– Доброе утро, мистер Эверси.

– Что-нибудь известно о моем брате?

– Нет, мистер Эверси.

– Хорошо.

– Сто фунтов, мистер Эверси! – рассмеялись солдаты. – Колин стоит целое состояние!

– Я слышал об этом. Но вас это не касается, ведь искать его – ваша работа. Какой позор, а? Мой брат невиновен, вы же знаете.

Маркус повторял это каждое утро, с тех пор как Колин исчез. Для них это стало своего рода ритуалом.

– Куда вы направляетесь, мистер Эверси?

– Надо повидаться с мистером Редмондом. Будем вести разговор о газовом освещении.

– Замечательно, сэр!

Это было недалеко, потому что дом Редмондов тоже находился на Сент-Джеймс-плейс. Он галопом доскакал до конюшен, бросил поводья и устремился к каретному сараю.

Мистер Белл сидел, положив ноги на стол и надвинув шляпу на глаза. На спинке стула висел камзол бледно-голубого цвета. Он тихо похрапывал.

– Доброе утро, мистер Белл.

Мужчина едва не свалился на пол от испуга, и Маркус вовремя удержал стул.

Белл быстро вскочил, вытер руки о безукоризненно чистые штаны и, увидев Маркуса Эверси, побледнел. Однако нашел в себе силы поклониться.

Маркус поклонился ему в ответ.

– У меня к вам вопрос, мистер Белл. Скажите, вас нанимали, чтобы выезжать на экипаже клуба «Меркурий»?

Пауза.

– С какой стати я стал бы это делать?

Отвечать вопросом на вопрос – классический способ уклониться от ответа. Обычно им пользуются люди, не привыкшие изворачиваться или врать.

Маркус шагнул к нему. Мистер Белл попятился назад.

– Мне известно, что мистер Бакстер нанимал вас, мистер Белл, на другой день после убийства Роланда Тарбелла и в тот день, когда должны были повесить моего брата. Для чего?

Маркус не был уверен в том, что сказал, но эта уверенность появилась, когда он увидел, как озирается мистер Белл, словно в поисках выхода или помощи.

Маркус схватил его за шейный платок раньше, чем мужчина бросился к двери.

У него был скорее удивленный, нежели встревоженный вид. Потом все-таки тревога овладела им, и он уставился на руку, удерживавшую его за шейный платок.

– Для чего, мистер Белл?

Белл судорожно сглотнул.

– Сколько бы Бакстер ни заплатил вам, я заплачу вдвое больше, – пообещал Маркус.

– Чтобы доставить миссис Редмонд на Сент-Джайлз-стрит и пассажиров в Марбл-Майл.

– Сент-Джайлз-стрит? Ты возил миссис Редмонд на Сент-Джайлз-стрит?

Белл кивнул.

Маркус решил, что подумает об этом потом.

– Куда вы должны были доставить пассажиров в Марбл-Майле?

– Место называется Маттон-Коттедж. Когда-то это был постоялый двор.

Маркус отпустил Белла.

– И кого же вы возили, мистер Белл?

– Точно не могу сказать, сэр. Видите ли, я подумал, что лучше не спрашивать, поскольку все это показалось мне довольно странным, хотя заплатили очень хорошо. Но я точно знаю, что взял несколько свертков в одном месте в Саутуорке. И забрал мужчину из паба в районе, доков.

– Только одного мужчину?

– Ну, одного мужчину и собаку.

Они шли почти весь день по жаре, останавливались только, чтобы перекусить и чтобы Мэдлин могла обработать раны Колина мазью зверобоя и наложить чистые повязки. Наконец они наткнулись не на Маттон-Коттедж, а на постоялый двор.

– Постель, – сказал наконец Колин с таким видом, словно перед ним была чаша Грааля.

Они молча обдумывали ситуацию.

– Думаешь, Маттон-Коттедж все же существует? – подала голос Мэдлин. Вопрос был по существу.

– Многие знают о нем, Мэд. Мы доберемся туда. Однако ночью я хочу спать в кровати. Сколько у нас осталось денег?

– Один фунт.

– Что же, позволим себе несказанную роскошь, потратим пару шиллингов на кровать.

На постоялом дворе было мало народу, несколько полусонных пожилых мужчин играли в шахматы у камина, какая-то парочка ужинала в обеденном зале. Мэдлин заплатила за комнату для двоих.

Оказавшись в комнате, Колин запер дверь и заткнул за ручку двери спинку стула, а Мэдлин осмотрела окно – высоко ли оно над землей. На тот случай, если придется прыгнуть вниз, при этом не сломав ногу или что-нибудь еще.

В центре комнаты стояла кровать.

Они залезли на нее, легли на спину и вздохнули.

Наступила тишина.

Мэдлин подумала, что они немедленно потянутся друг к другу и начнут срывать одежду, но этого не случилось. Они очень устали. На постоялом дворе никому не пришло в голову, что Колин сбежавший преступник и что за его поимку назначено вознаграждение.

– Что ты будешь делать, когда уедешь в Америку, Мэд?

– Постараюсь поскорее выйти замуж.

– Замуж! – В его голосе прозвучало такое возмущение, что это сбило Мэдлин с толку, она даже обиделась.

– Но почему бы мне не выйти замуж? – спокойно спросила она. – Это очень практично.

– Практично?

– Ну конечно. У меня будет ферма, и мне нужен помощник.

– Кто он? – требовательным тоном поинтересовался Колин. – За кого ты выйдешь замуж?

– За американца, конечно. Может быть, за какого-нибудь фермера.

– Ха, американский фермер!

Его голос звенел от возмущениями Мэдлин не смогла сдержать улыбки.

– Что ты имеешь против американцев? Или фермеров? Им точно так же нужны жёны, как и англичанам.

Но Колин, похоже, продолжал искать причины для возмущения.

– Они очень редко моются, твои американцы.

– Зато ты благоухаешь, как цветущий сад.

Наступило молчание.

– Мне надо помыться, – мрачно заметил Колин. Он поднял глаза к потолку и долго смотрел на него. Похоже, созерцание белого потолка несколько охладило его пыл. – Впрочем, мне они нравятся, – неохотно признался он. – Американцы эти.

– Ой, и мне тоже, – согласилась Мэдлин, потому что ей нравилось, что Колин возмущается.

Опять наступила тишина.

– Ты ничего не знаешь о сельском хозяйстве. – Эти слова прозвучали у Колина как предупреждение.

Ей хотелось спросить: откуда он знает? Но беда в том, что он прав, поэтому Мэдлин лишь пренебрежительно махнула рукой.

– Я быстро учусь. К тому же умею стрелять из мушкета, поэтому смогу защититься от индейца или медведя. Спасибо, что беспокоишься за меня.

Мэдлин повернулась к нему. Его взгляд был устремлен куда-то вдаль, вероятно, он думал об этой дикой земле, Америке. Потом на его лице появилась улыбка, видимо, Колин представил себе, как Мэдлин борется с медведем или с индейцем.

– У нас есть ферма. У нашей семьи, – задумчиво обронил Колин. – На холмах, недалеко от Пеннироял-Грин. По правде говоря, я всегда надеялся, что однажды буду там жить. Овцы. Шерсть. Я знаю, отец был бы счастлив уступить мне эту ферму.

– Ты! На ферме! Я думала, твой дом – Лондон.

– Мой дом – Луиза, – рассеянно поправил ее Колин. – Где она…

О, ну конечно. Мэдлин подавила в себе чувство раздражения, которое вызывал в ней этот образец добродетели по имени Луиза.

– А какая она?

– Луиза? – Казалось, Колин удивлен ее вопросом, и ей стало смешно, потому что он сам всегда задавал множество вопросов. – Красивая, конечно.

– Конечно, об этом даже говорить нечего.

Колин чувствовал, что она насмешливо улыбается, и мельком взглянул в ее сторону. Он положил руки под голову и стал описывать Луизу:

– Ты бы поняла, что она нежная и мечтательная. У нее огромные голубые глаза. Своей синевой они напоминают полевые колокольчики. Каждую весну, когда зацветают колокольчики, ты бы заметила, что она сама похожа на весну, потому что у нее золотистые волосы и голубые глаза. Но что забавно, она очень практичная девушка. Еще она отлично умеет слушать, обожает читать и гулять по холмам.

Мэдлин подумала, что все это звучит как-то глупо. Но она понимала, что любовь может оживить и сделать яркой любую картинку. А у нее к Луизе никакой любви не было.

– Она смешит тебя?

Колин задумался.

– Она часто смеется, когда я нахожусь поблизости. Неужели Колин Эверси действительно хотел, чтобы всю жизнь смеялись над ним, а не вместе с ним? Он был необыкновенно обаятельной личностью, просто сводил с ума, но в его шутках скрывались всякие уловки; он пользовался ими, чтобы изменить тему разговора и убедить кого-то. И если внимательно присмотреться, то за всем этим скрывалась его ранимость.

Возможно, он не хотел, чтобы к нему присматривались, потому что очень часто, когда тебя пристально рассматривают, чувствуешь себя неловко. Разве что ты смирился с этим и тогда чувствуешь себя безрассудно и свободно. Но прежде чем поймешь это, окажешься в постели с этим мужчиной на постоялом дворе. Мэдлин улыбнулась про себя. Колин утомился, но она задала ему вопрос, который не могла не задать.

– Вы… вы двое когда-нибудь…

– Занимались любовью в сарае? – Колин искоса посмотрел на Мэдлин. – Разумеется, нет. – Этот вопрос, похоже, развеселил его. – Она же…

Тут он остановился.

– Понятно, – коротко бросила Мэдлин.

Но у Колина хватило ума не извиняться, иначе было бы еще хуже. Хотя неловкое молчание, последовавшее за его словами, было ничуть не лучше.

«Меня это не волнует», – сказала себе Мэдлин. Она занималась любовью в сараях. Если быть откровенной, она сама начала то, что произошло потом на сеновале. Она была замужем, она могла стрелять из пистолета и мушкета. Она никого не погубила и не хотела этого. А сейчас она лежала в постели рядом с Колином Эверси, и они с успехом смогут заняться любовью и здесь.

Но через несколько недель, если они найдут Хораса Пила и она получит от семьи Эверси двести фунтов, в Америке она станет тем, кем захочет. Она молода, здорова, красива и сильна.

И Колину Эверси каким-то образом удалось вернуть ей… себя. Мэдлин замерла на мгновение, осознавая широту такого подарка.

– Я целовал ее, – признался Колин. Видимо, таким образом он хотел ее успокоить, чтобы она не чувствовала себя распутницей.

– Хватит. – Эти слова вырвались у Мэдлин с таким раздражением, что она сама вздрогнула.

Колин повернулся к ней. Мэдлин чувствовала, что он смотрит на нее, размышляя о чем-то.

Мэдлин уставилась в потолок и вздохнула, представив себе, что это воздух Америки, и почувствовала себя лучше. Или просто убедила себя в этом.

– А каким человеком был твой муж?

Мэдлин повернула голову в его сторону, но теперь его взгляд был направлен в потолок.

– Добрый, веселый, сильный и настойчивый. Мы были молоды, когда поженились. Иногда казалось, что мы едва знаем друг друга. Мы… узнавали друг друга сами.

– Узнавали друг друга, – тихо повторил Колин, словно эти слова ему понравились. – Тебе известно, что я слышал о нем? – прошептал он.

Мэдлин напряглась. Боже мой, неужели Колин Эверси действительно знал ее мужа?

– Я слышал… – Он замолчал. – Я слышал, что у него очень большое мужское достоинство.

Мэдлин рассмеялась, Колин рассмеялся следом за ней.

Потом они некоторое время лежали тихо. И несмотря на причины, по которым они оправились в это путешествие, Мэдлин не могла припомнить, чтобы когда-нибудь в жизни чувствовала себя так же уютно.

– Колин… А если твой брат и Луиза уже поженились?

Она почувствовала, как он замер.

– Ни за что, – фыркнул Колин. – Моя мать никогда бы не допустила, чтобы это прошло незаметно. Она устроит свадебное торжество, на которое приедут все именитые семьи, живущие за несколько миль от Пеннироял-Грин. Она не думала, что ее младший сын будет приговорен к виселице или сбежит с эшафота, но моя мать… – Колин замолчал, словно обдумывал что-то. – Моя мать терпеливо относилась ко всем нам, вынесла все, что случилось, а в моей семье много чего случилось. Моя мать будет добиваться своего независимо от того, как будут складываться обстоятельства. И свадьба будет, запомни мои слова. Но пока этого не произошло, я уверен.

Потом они долго лежали молча на кровати, о Боже, наконец-то на кровати, и было слышно только их дыхание, Правда, кровати подразумевают одно из двух: либо спать, либо заниматься любовью. Эта кровать на удивление была очень удобной.

Колин повернул голову к Мэдлин и увидел, как подрагивают ее веки в героической попытке не закрыться.

Она будет крепко спать сегодня ночью, даже если это убьет его, решил Колин.

– Спеть? – внезапно предложил Колин.

– Спеть? – повторила Мэдлин, как будто никогда не слушала этого слова.

– Почему нет?

– Хорошо, – осторожно согласилась она.

И Колин спел ритмичную ирландскую мелодию, которую выучил в армии. Она была о трагедии и смерти. Насколько Колин знал, все ирландские песни о трагедии и смерти.

– У тебя красивый голос, – с удивлением сказала Мэдлин, уже засыпая.

– У меня действительно красивый голос, – с довольным видом согласился Колин.

Мэдлин немного скривила губы, но глаза по-прежнему были закрыты.

Где-то внизу кипела жизнь постоялого двора. Колин слышал, как двигают стулья по деревянному полу. Потом упало что-то металлическое и довольно тяжелое, судя по звуку. Он вспомнил о пабе «Свинья и чертополох» в Пеннироял-Грин, о семьях, собравшихся у камина, о Калпеппере и Куке, зависших над шахматной доской, и размышлял, пришла ли туда сегодня вечером выпить пинту пива Мариетта Эндикотт из Школы для непокорных девиц. Интересно, британская армия следит за его семьей? Наверное, это сильно забавляет его отца? А Луиза? Стоит ли она у окна, ожидая, что из темноты появится его знакомая фигура? Или она играет на фортепиано для его брата Маркуса, которому эта музыка совершенно не нравится, но он все равно с упоением будет наблюдать за Луизой?

Интересно, сможет ли он когда-нибудь подумать о брате без тени сомнения?

Колин нежно коснулся волос Мэдлин, и она улыбнулась в ответ. Он медленно и осторожно провел пальцами по ее вы едкому лбу. Раз, потом еще раз. В свете лампы он видел крошечные морщинки, которые невозможно разгладить. Это жизнь оставила свой отпечаток, и Колину нравилось, что перед ним вовсе не девчонка. Он представил себе, как простым движением руки удаляет из ее головы все мысли о прошлом и будущем, и тогда, возможно, у нее останутся мысли только о нем. Он понимал, что это проявление эгоизма, но в этот момент это было его единственное желание.

– Красивая песня, – вздохнула Мэдлин.

– Угу, – пробормотал Колин.

– Может, споешь еще одну? – вдруг громко сказала Мэдлин, заставив его вздрогнуть от неожиданности.

Колин улыбнулся, его пальцы замерли на секунду на лбу Мэдлин. Он приподнялся на локте, смотрел на нее и ждал, притворившись, будто раздумывает над ее просьбой.

– Ладно, а что спеть? Колыбельную? Застольную?

– Балладу о Колине Эверси.

Ага, значит, она не слишком устала, если еще способна подшучивать.

Неторопливо тихим нежным тенором напевая непристойную песню о своей позорной кончине, он превратил ее в колыбельную и пел, наблюдая, как засыпает Мэдлин. И хотя ночью он собирался продемонстрировать ей фантастические любовные игры, он пел до тех пор, пока она не уснула. Ее голова покоилась у него на плече, бедра прижимались к его бедрам. Он осторожно заключил ее в объятия, когда стало понятно, что она крепко спит, и с определенной долей облегчения и радости положил свою уставшую голову рядом с ней. Колин вдыхал запах ее волос, а ее тихое дыхание стало его колыбельной песенкой, и он, наконец, тоже уснул.

* * *

Ему было шесть лет, и он втиснул свое жилистое тело между торчащими корнями невероятно старого дерева, которое росло над ручьем. Ему пришлось упереться пятками в грязный берег, чтобы сохранить равновесие, потому что этот серебристый рукав реки Уз оказался на редкость резвым и едва не вырвал удочку из его рук. Точно так же поступила бы его мать или любой из длинноногих старших братьев, если бы они обнаружили его здесь одного. Более того, удочка в их руках превратилась бы в прут, которым его отстегали бы. Ему запретили ходить сюда одному, но тогда семья Эверси еще не знала, что запрет для Колина равносилен вызову. Ему так же говорили, что здесь нет рыбы, но, может быть, одна непослушная рыбка отобьется от своей стаи, и Колин поймает ее. Разве не удивится его семья, когда он принесет ее домой, чтобы приготовить и подать для…

То, как во сне дернулась его удочка, разбудило Колина. Он некоторое время лежал тихо, не понимая, где он, потому что не корни дерева, а кровать поддерживала его спину, но он все еще слышал, как журчит вода по камням. Он открыл глаза и повернул голову на звук.

Бледный свет проникал в комнату через окно, значит, рассвет только что наступил. Мэдлин стояла у таза с водой и пыталась, не поднимая шума, умыться; он видел, как она окунает в таз тряпочку, отжимает и подносит к лицу.

Колин понимал, что она скоро узнает, что он проснулся, потому что ее ухо тонко улавливало все окружающие звуки. Но он оставался неподвижным, стараясь ровно и глубоко дышать, чтобы получить в свое распоряжение еще оно мгновение, когда он мог просто смотреть на нее.

Мэдлин стояла к нему спиной. Она спустила платье, чтобы обмыть тело, и оно волшебным образом ниспадало складками и удерживалось у нее на бедрах. Но в ней чувствовалось какое-то напряжение; она плотно прижала локти к своему стройному телу, потому что в комнате было холодно.

В этом тусклом свете ее кожа казалась необыкновенно белой. Мимолетное и необычное чувство страха перехватило дыхание. Принимая во внимание ту жизнь, которой жила Мэдлин, она должна была быть в кольчуге или в тяжелом панцире, как черепаха.

Колин выскользнул из постели, и в два шага оказался рядом с Мэдлин. Она осталась на своем месте, но прежде чем успела повернуться, Колин мягко разжал ее пальцы и взял у нее тряпочку, которой она обмывала тело.

Мэдлин немного повернула голову, через плечо бросила на него взгляд и вопросительно подняла брови.

На поверхности воды в тазу плавал и крошечные кристаллы льда, и Колин отогнал их рукой, обмакнув тряпочку. Он отжимал ее до тех пор, пока с нее не перестала капать вода, потом взял в ладони и попытался своим дыханием согреть ее для Мэдлин.

Как само собой разумеющееся, его рука скользнула под тяжелую массу волос и приподняла ее. Колин прижал Мэдлин к себе и стал осторожно обтирать ее шею. Она наклонила голову вперед, подчиняясь его желанию помочь, и с благодарностью прижалась к его теплому телу. Мэдлин что-то мурлыкала, чем вызвала улыбку Колина.

Потом она чувственно, сладострастно, как кошка, откинула голову назад, прямо в его ладонь. И Колин был благодарен ей за это. Баюкая ее голову и запустив пальцы в густые волосы, просто так, ради удовольствия, он нежно и мучительно медленно водил влажной тряпочкой у нее вокруг уха, уделяя внимание каждому изгибу, и при этом дышал ей прямо в ухо. Это было купание; и это было обольщение, Колину хотелось верить, что Мэдлин понимает это.

Когда его рука скользнула к шее, и он увидел, как бьется ее пульс, и услышал ее дыхание, он уже знал, что она все понимала.

Колин обошел Мэдлин, встал перед ней и увидел, что она скрестила руки на груди. Он положил руку на ее запястье, вопросительно поднял брови и медленно поднял ее руки над головой.

Глядя ей в глаза, он провел тряпочкой от тонкого запястья вниз к плечу, в подмышечную впадину и немного потер там.

– Очень основательно. – Мэдлин хрипло и смущенно засмеялась.

– Я такой, – согласился в ответ Колин.

Он переключился на вторую руку, и Мэдлин почувствовала, как румянец заливает щеки и следом за этим розовеет вся кожа. Она выгнулась навстречу его прикосновениям и, когда он наконец коснулся ее груди, издала тихий стон облегчения.

А Колин действительно делал все основательно. Тряпочкой обвел контуры груди, задержался на розовых сосках, потом его голова склонилась к ее груди, и рот коснулся горячего влажного соска.

– О-о… – выдохнула Мэдлин.

Она запустила пальцы в его волосы, потом он оторвался от ее груди и заскользил губами по шелковистой коже живота.

– Теперь твоя очередь, Мэдлин, спеть для меня.

Его губы прижались к темному треугольнику волос, прикрывавших ее лоно. Его дыхание, подобно горячему шелку, согревало самую интимную часть ее тела; результат был ошеломляющим, она трепетала от охватившего ее желания, дыхание ее участилось. Он мягким движением заставил ее раздвинуть ноги, и она увидела, что его голова скрылась у нее между ног. Язык Колина творил с ней нечто невообразимое, волны чувственного блаженства затопили ее целиком. На долю секунды ей даже показалось, что она сейчас расстанется со своим телом. С ее губ сорвался стон наслаждения, и она вскрикнула на лике блаженства. «Это я, – успела подумать Мэдлин, стараясь восстановить дыхание. – Это была я».

– Отличная песенка, Мэд, – пробормотал Колин. – А можно услышать следующую строчку?

Он подул на влажные лепестки трепещущей плоти, у Мэдлин перехватило дыхание, она чертыхнулась, когда он снова коснулся языком того места, где пульсировало желание.

– Я… остановись… Кол… – Это были скорее какие-то фрагменты эмоций, а не слова. Она вовсе не хотела, чтобы он останавливался. Ощущения, которые она сейчас испытывала, пугали своей новизной.

Колин еще крепче прижал ее к себе.

– Иди ко мне, Мэдлин, – простонал он.

Ее пальцы скользнули сквозь упругую гущу его волос, нащупали плечи. Движения его языка сводили Мэдлин с ума, она закрыла глаза, запрокинула голову и опять застонала.

Она видела его восставшую плоть и знала, что он тоже сходит по ней с ума.

У нее перехватило дыхание. Изнутри поднялась какая-то мощная огненная волна, и она начала двигаться вместе с ним, торопя его возгласами удовольствия и выдыхая его имя. Окружающий мир перестал для нее существовать.

Наконец Мэдлин выгнулась всем телом, Колин успел подхватить ее, чтобы она не упала, и отнес на кровать.

Он завел ей руки за голову и прижал ее бедрами к кровати. Она была беззащитна. Впервые в жизни. Но именно этого она и хотела.

– Моя!

Казалось, это слово вылетело непроизвольно, как выдох. Потом он приподнялся и одним мощным движением вошел в нее.

Мэдлин вскрикнула. Ее охватило блаженство, когда плоть Колина заполнила ее всю. Это было именно то, что ей нужно.

Мэдлин обвила ногами его поясницу, стала двигаться с ним в одном ритме и в какой-то момент взлетела на вершину блаженства. Колин последовал за Мэдлин и выдохнул ее имя.

– Мне понравилось, как ты вскрикнула, Мэдлин.

Мэдлин шлепнула его, у нее даже не было сил поднять руку. Колин попытался рассмеяться, но издал звук, похожий на хрюканье, они основательно вымотали друг друга.

– Могут подумать, что здесь произошло убийство, – смущенно пробормотала Мэдлин. Она имела в виду людей, находившихся внизу.

– Они подумают, что ты испытала величайшее удовольствие. Хотя сомневаюсь, что кто-нибудь слышал твой крик. Он был очень тихим.

Мэдлин посмотрела на Колина. Он выглядел на десять лет моложе, худощавый, и лежал рядом с ней в чем мать родила. На губах бродила едва заметная улыбка, глаза закрыты, дрожат длинные ресницы, темные волосы, взмокшие от пота, топорщатся во все стороны.

Они накинули бы петлю ему на шею, затянули ее и лишили его жизни. А тысячи зрителей наблюдали бы за его бездыханным телом, болтающимся на виселице, если бы ее план провалился.

Мэдлин резко села и обняла руками колени.

– Мэд?

Она оглянулась через плечо.

– Нам надо идти, – решительно заявила она. – У нас мало времени. Мы должны…

– Нет, – мягко возразил Колин. Он тоже сел и обнял Мэдлин. Она закрыла глаза, потому что теряла голову от его прикосновений и не знала, как с этим бороться.

– Пока нет, – снова повторил Колин, и на этот раз она ощутила его дыхание у себя на затылке. Потом он коснулся губами ее шеи, нежно прикусил мочку уха. Ощутив его теплое дыхание на чувствительных изгибах ушной раковины, Мэдлин потеряла дар речи.

Он знал, что его прикосновения были сладким обжигающим пламенем, в огне которого она таяла и отдавалась во власть страсти. Он видел, как напряглись ее соски, как напряженно бьется пульс у основания шеи.

– Вот так, – пробормотал он и медленно наклонил ее вперед, скользя ладонями по ее бокам, по талии, так что она лбом уперлась в стеганое одеяло на кровати.

Одна рука Колина осталась у нее на спине, вторая скользнула между ног, где уже скапливалась влага. Мэдлин с трудом дышала, уткнув голову в согнутые руки. Прикосновение шершавой ткани покрывала к соскам лишь усиливало возбуждение.

– Боже мой, Мэдлин, – раздался голос Колина. Он стал ласкать ее рукой, мучая самой сладостной пыткой на свете.

– Колин… – выдохнула. Мэдлин.

Он убрал руку, и на ее месте она почувствовала его твердую плоть. Коленями он осторожно раздвинул ей ноги, но восставшей плотью лишь повторил то, что проделывал рукой.

У Мэдлин перехватило дыхание.

– Черт….

– Чего ты хочешь? – как ни в чем не бывало спросил Колин.

– Колин, прошу тебя, пожалуйста. Пожа…

Он снова вошел в нее, властно, почти грубо. У Мэдлин потемнело в глазах, от блаженного чувства долгожданного слияния она едва не лишилась рассудка. Мэдлин покачнулась, но вовремя уцепилась за покрывало, чтобы удержать равновесие, а его крепкие руки держали ее за талию.

Он двигался, то наращивая, то замедляя ритм. Мэдлин слышала его учащенное дыхание, сейчас он не контролировал ситуацию, как привык думать.

Он входил в нее все интенсивнее, все глубже.

– Да, – поторопила его Мэдлин. – Да.

Она откликалась на толчки его плоти, опасаясь, как бы он снова не попытался остановить прекрасную пытку. В какой-то момент ритм стал невыносимо быстрым, и с губ Мэдлин срывались слова, слова мольбы и исступленного восторга.

– О Боже, Мэд…

Она не слышала его. Что-то взорвалось у нее внутри, и мир стал в десять раз ярче и прекраснее. Перед глазами поплыли радужные круги, она вскрикнула, заглушив звук покрывалом, пламя страсти сжигало ее.

Колин содрогнулся всем телом, и Мэдлин словно откуда-то издалека услышала, как он сдавленным голосом произнес ее имя. Потом рухнул рядом с ней лицом вниз и затих.

Мэдлин повернула к нему голову:

– Я думала, ты убил меня.

Колин повернулся на бок и поправил ей волосы, убрав упавшие на лицо пряди. Мэдлин уткнулась ему головой в грудь. Потом обняла его. Впервые в жизни Мэдлин искала защиты и спасения.

Вряд ли Колин понимал, что она ищет защиты у него.

Она влюбилась, черт возьми.

Влюбилась настолько, что даже не могла вспомнить тот период жизни, когда не знала его и когда чувствовала нечто подобное. Она позволила этому чувству овладеть ею на мгновение, во всей его удивительной и яркой полноте.

Колин обнял ее и прижал к себе. Он целовал ее шею, губы, глаза. Они лежали, оглушенные и счастливые, облениваясь нежными поцелуями.

– Теперь нам действительно надо идти, – тихо произнес Колин.

Он быстро умылся, они молча оделись и покинули постоялый двор.