Текст книги "Продажная любовь"

Автор книги: Джулия Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Ей указали на дверь. Еще мгновение она стояла, сдерживаясь, чтобы не взорваться.

– Энн, если вы ждете еще одного чека, то будете разочарованы, предупреждаю. Ваше время в моей семье оплачено, включая Париж, – он насмешливо посмотрел на нее.

На щеках Энн появились красные пятна. Она сжала губы и, развернувшись на каблуках, молча вышла.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Пошли, тетушка Энни, ну пошли – задыхался от возбуждения Ари

Энн закончила причесываться и улыбнулась ему:

– Я почти готова. Может быть, тебе посмотреть, как там дядя?

Голосок Ари зазвенел в смежном номере отеля, повторяя те же призывы. Энн глубоко вздохнула. Она в Париже, сейчас пойдет в парк с аттракционами… она в Париже с Никосом. Не хотела, но вот – она здесь. И должна владеть собой. Так или иначе…

Ари был наверху блаженства. У него дух захватывало от всех этих катаний, кружений, полетов. На всех аттракционах они были втроем, сажая мальчика между собой. Энн постоянно ощущала физическую близость Никоса, это вызывало напряжение и утомляло. Она напоминала себе, что делает это ради Ари, и постепенно напряжение ослабевало. Они даже обменивались улыбками, когда малыш делал что-то забавное.

Через несколько часов Ари устал. Они направились в отель, и там он охотно улегся в постель.

– Уснул? – Никос появился из смежного номера. – Изможден обилием удовольствий. – Он подошел и посмотрел на спящего ребенка. – Я вижу в нем Андреаса. – И смолк, как будто сказал лишнее. Потом другим, более легким тоном: – У него был прекрасный день, нет сомнений.

– Да, – скованно сказала Энн, она первый раз оказалась с Никосом – спящий Ари не в счет.

– Я заказал обед в мой номер через час. Не надо вызывать няню из бюро услуг – мы оставим дверь открытой.

– Хорошо.

Энн не очень хотелось с ним обедать – непонятно, чего ожидать. Хотя по крайней мере будут официанты.

Но когда, приняв ванну, Энн пришла в его номер, оказалось, что никаких официантов нет, стол накрыт и первое блюдо уже на столе, остальное под крышками рядом, на сервировочном столике.

Никос разливал вино. Они уселись напротив друг друга. Энн взяла вилку и нож.

– Без тоста? – спросил он.

– Что?

– За каникулы Ари, – поднял бокал Никос.

Невозможно отказаться. Энн пригубила вино.

– Одно могу сказать, Энн: вы не жалеете усилий для мальчика. Надеюсь, меню вам нравится?

– Спасибо, чудесно, очень вкусно.

– Лучше, чем в парке, – усмехнулся Никос.

– У них фастфуд – гвоздь программы. Почему-то дети это любят. Хотя мороженое было хорошее.

– Ари определенно так подумал. Правда, большая часть осталась на его мордашке.

– И в животик попало достаточно, – улыбнулась Энн.

– Это не помешало ему еще раз поесть.

– От таких бурных развлечений дети становятся жутко голодными. И сонными. Он уснул в мгновенье ока.

– Перезаряжает батарейки. На завтра.

Удивительно – они разговаривали просто и спокойно. Как будто между ними нет враждебности.

– Какие планы на завтра? Кстати, Ари как-то разузнал, что в отеле есть бассейн!

– Хотите, чтобы я стал волонтером? – Никос улыбнулся так, что у нее внутри будто что-то оборвалось – как всегда при такой его улыбке.

– Нет-нет. Я с удовольствием пойду с ним. Хочу как можно больше…

Нельзя разрешать себе думать о скорой разлуке с Ари.

Она опустила глаза в тарелку. Никос молча задумчиво наблюдал, как она механически подносит вилку ко рту.

Она снова стала совсем иной. Это из-за Ари. Очевидно. Когда мальчик рядом, она превращалась в «иную Энн». Это началось на свадьбе Тины. Он нахмурился – пришел в голову разговор Энн с матерью Тины. Он взял бокал и сделал глоток.

– Вы говорили, что потеряли мать в детстве? – это прозвучало резче, чем ему хотелось бы.

Она выпрямилась, замерла.

– Вы говорили это матери Тины, – подсказал он.

– Ну и что? – нахмурилась Энн.

– Вы говорили, что вас отдали в приемную семью?

– Да. Почему вы спрашиваете? – напряглась она.

– Я понял, что очень мало о вас знаю, Энн, – задумчиво сказал Никос.

– Зачем вам знать?

Никос Теакис знал о ней все, что считал нужным знать. Зачем ему знать больше? Он до сих пор не проявлял к ее жизни ни малейшего интереса – почему теперь?

– Потому что… – начал Никос и умолк.

Действительно, почему? Что ему прошлое Энн Тернер? Она такая, какая есть. Вот и все. Желанная, лицемерная, корыстная. У него есть доказательства всех трех качеств. Этого достаточно! Может быть, в ней есть что-то еще?

– Вы говорили о приемных родителях?

– Да, – последовал скупой ответ.

– Они хорошо к вам относились?

Почему он говорит об этом? Какое ему дело?

– Некоторые хорошо, – она пожала плечами.

– Их было несколько? – нахмурился он.

– Нас три раза перемещали. Последние… – она резко замолчала.

– Что?

Энн рассеянно взяла бокал и сделала несколько глотков. Ей это было необходимо.

– Последнее место было для меня очень хорошим. Я там была счастливее всего. Приемная мать была очень доброй, я ее любила. Приемный отец… – она снова замолчала и снова глотнула вина.

– Приемный отец?.. – снова подсказал Никос.

Что-то появилось в ее глазах. Горькое и острое. Как лезвие. Он хочет знать? Ладно, пусть знает.

– Приемный отец был хорош… со мной, – она резко вдохнула, как будто что-то сжимало горло. – Потому что я была мала для него. Он любил девочек-подростков, таких как Карла.

Никос застыл.

– Вы хотите сказать?.. – медленно выговорил он.

– Да, – это все, что она могла ответить.

– Но ведь за вами же следили социальные работники, раз вы были под государственной опекой. Почему же ваша сестра?..

Энн немигающим взглядом смотрела в пространство:

– Карла им не говорила. Она знала, что я в этой семье счастлива. И ради меня… сносила… это. Не хотела, чтобы нас снова передавали куда-то. И нас могли бы разлучить. Так часто бывает, когда братьев и сестер отдают в семьи, потому что редко берут двоих. Она думала, что мы хотя бы вместе, а это… вытерпит. И терпела. Два года. Когда ей исполнилось шестнадцать, она ушла. Вылетела, как из ада. Но, уходя, сказала нашему приемному отцу, что будет зорко следить за мной, и если он хоть пальцем меня тронет – я ведь была уже в любимом им возрасте, – она засадит его в тюрьму. Он меня не трогал, и я не знала, что пережила Карла. Узнала тогда, когда выросла и могла уйти. Карла сообщила социальным работникам и в полицию, и этого человека засудили. Чтобы он не мог терзать других девочек, которых они брали в семью.

– А его жена?..

– Она не знала. Действительно не знала. На суде, когда мы давали показания, она выглядела совсем уничтоженной, чувствовала себя преступницей, потому что была слепа, ни о чем не догадывалась. Ее страшно мучила вина перед детьми, которых ей поручили.

Никос молчал. Энн молча ела.

– Я не знал… – В этот момент любые слова звучали неуместно.

– Почему вы должны были знать? Если прибегать к распространенной психологии, можно сказать, что из-за этого подлеца Карла решила использовать мужчин. Что она и делала. Оправдывает это ее? Не знаю.

– Возможно, это многое объясняет, – очень медленно сказал Никос.

– Возможно. А может быть, ей хотелось иметь всего побольше. Мы не бедствовали в этих семьях, но ничего своего у нас не было. Может быть, Карле хотелось роскошной жизни, и получить ее простым способом.

Никос молча смотрел на Энн. В голове был сумбур. Ожили воспоминания. Четыре года назад он стоял в мрачной квартире Энн Тернер и думал только о том, что это ужасное место совершенно не подходит для сына его брата и что надо поскорее вытащить его оттуда. Теперь, внутренним взглядом он видел это по-другому. Место, где Энн вынуждена жить. Ветхое жилье, потертая мебель, примитивная кухня, изношенные ковры, ободранные обои – красноречивые свидетельства нищеты.

Ничего удивительного, что ей хотелось из нее вырваться…

Если бы я был так беден, как она, сделал бы это – продал бы Ари за миллион?

Да что он знает о бедности? Он был рожден безмерно богатым, с огромными привилегиями. Каково оно – жить в таком месте? Когда твой мир ограничен такими условиями? Безотрадно, бесперспективно, тускло, убого.

И вдруг кто-то предлагает тебе миллион фунтов…

И ты можешь вкусить роскошь, и легким способом…

Энн закончила есть, отложила вилку и нож и подняла голову.

– Сервировать второе блюдо? – ее голос звучал спокойно и твердо, как будто она не говорила только, что о том, какая трагедия случилась с ее сестрой в таком ранимом подростковом возрасте.

– Да, спасибо, – кивнул Никос.

Энн убрала использованные тарелки на маленький столик, перенесла оттуда следующие блюда. Никос помогал, снимал крышки, наливал вино. Он чувствовал себя неуверенно, неловко, был в смятении. Все очень усложнилось.

Они вновь уселись и продолжили обед.

– Осталось несколько аттракционов, которые понравятся Ари. Если вам надоело, я одна могу свозить его.

– Что вы, мне так нравится видеть его восторг.

Он специально говорил легким тоном. Понятно, Энн хотела сменить тему, и он понимал почему. И хотя они продолжали таким же легким тоном говорить об Ари, его не оставляли тяжелые мысли. Они как камни ворочались в голове. Энн, ее сестра…

Он думал о том, что узнал о Карле Тернер. Защищая покой и радость сестры, она жертвовала собой, отдаваясь извращенцу, использовавшему вверенных ему детей. Может быть, от этого ужаса и получилась такая женщина?

А Энн? Что он знал о ней? Что она взяла у него деньги, чтобы избавиться от бедности?

Невозможно уйти от этих мыслей. Они теснились в голове, пока он обедал с женщиной, которую безумно желал и одновременно презирал.

На следующий день они второй раз побывали в парке с аттракционами, плавали в бассейне отеля, смотрели небольшое представление в цирке. Дальше последовал день в другом парке, там был параде иллюминацией. Вернувшись в номер, Ари заснул, едва коснувшись подушки.

Энн нежно целовала спящего ребенка, стараясь не давать воли чувствам. Последний день. Завтра она вернется в Лондон.

Покинет Ари.

Покинет Никоса…

– Приходите, выпьем кофе, – услышала она голос у двери.

Энн выпрямилась. Что ж, это последний вечер с ним. Чувство утраты было мучительно, хотя она внутренне ругала себя за то, что позволяет себе переживать.

– Как вы думаете, Ари насытился аттракционами? – Никос с чашкой кофе вальяжно сидел в кресле.

– Сейчас – да. Но как только вернемся домой, начнет спрашивать, когда вы снова привезете его сюда. – Энн употребила все силы, чтобы ее голос не звучал тоскливо.

Он засмеялся, Энн отвернулась. Слишком больно. Это надо побороть. Завтра, в такое же время, она будет в Лондоне, в своей собственной жизни. Это надо помнить.

И то, что Никос Теакис думает о ней…

– Возможно, в будущем году. А завтра хочу побывать в центре Парижа. Скажите, вы знаете Париж?

– Я здесь первый раз, – покачала головой девушка.

– Первый раз? – удивился он, словно это очень странно. – Мне доставит огромное удовольствие показать город вам и Ари.

– Мне лучше улететь дневным рейсом. Я не хочу поздно приезжать, – с заминкой сказала она.

– Каникулы Ари еще не кончились, и вы пока не можете бросить его, – он странно посмотрел на Энн.

– Я не имела в виду, что хочу его бросить, – слабо защищалась Энн.

– Решено. Завтра переедем в Париж и будем его осматривать.

Энн почувствовала, как поднимается настроение. Нельзя так, но поздно…

Отсрочка приведения приговора в исполнение…

Лучше бы она так не думала. Но это правда.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Энн казалось, что Париж вряд ли будет интересен маленькому ребенку. Но она ошибалась.

Они приехали на такси в центр города и поселились в отеле настолько знаменитом, что ей с трудом верилось. Ари не мог дождаться, когда они пойдут гулять по городу.

Он был прав в своих ожиданиях. Метро, Эйфелева башня и подъем на нее, прогулка на пароходике по Сене, затем сад Тюильри и кафе на улице Риволи – все было грандиозно, все вызывало море восторга.

В кафе Ари с жадностью поедал мороженое, Энн пила кофе, отказавшись от аппетитных пирожных, от которых – к ее досаде – не отказался Никос.

– Зря вы не уступаете соблазнам, Энн, – пробормотал он, сверкнув глазами.

Энн сжала губы. Лучше бы он был таким, как на Соспирисе – придирался бы к ней, уничижительно отзывался о ее сестре, оскорблял ее бриллиантами. Он ведь совсем иной…

Зачем ему меняться?

Она здесь ради Ари, вот и все. И ничто не уничтожит яд, которым уже отравлены их отношения. Как бы Никос ни был хорош.

Однако вечером, когда Ари заснул – Энн жила в смежной с ребенком комнате, – в дверь номера тихо постучали.

– Можем пообедать внизу. Я заказал няню, она будет с Ари до нашего возвращения. И поскольку, Энн, это грандиозный отель, мы и обедать будем в грандиозном стиле, – он замолчал на мгновение, краткое, опасное мгновение. – Наденьте свое вечернее платье. Уверяю, вы не будете слишком нарядны.

Она должна была сослаться на головную боль, усталость, что угодно – чтобы избежать обеда с ним в ресторане знаменитого отеля в центре Парижа. Но не сделала этого.

Когда они шли к столику в ресторане, он, конечно, привлек все взгляды. Никос Теакис в смокинге – невозможно глаз отвести…

Что касается ее – она старалась не смотреть на него и в номере, и сейчас в ресторане. И не очень замечать на себе его восторженный взгляд. Причесываясь и накладывая грим, она помнила, что идет в самый роскошный ресторан Парижа с роскошным мужчиной. И, посмотрев в зеркало, удовлетворенно улыбнулась – усилия были не напрасны.

Еда соответствовала славе ресторана – потрясающе вкусно! И ошеломляюще красиво. Она наслаждалась.

Никос смотрел на нее с веселым изумлением, но когда она подняла глаза, выражение его лица изменилось.

Он отпивал вино из бокала.

– Итак, чем мы займемся завтра, Энн?

– Метро в любом направлении… Ари будет счастлив, – улыбнулась Энн, довольная тем, что можно перейти на разговор об Ари.

А это гораздо безопасней, чем чувствовать на себе взгляд красивых, затененных длинными ресницами глаз.

– Надеюсь, он не понял, что на метро можно приехать в парк с аттракционами.

– Рай для Ари. Эти каникулы – восторг для него. Любой малыш был бы счастлив.

На миг в ее глазах мелькнула тень. Мимолетно, но Никос успел заметить.

– Что такое? – спросил он.

Она улыбнулась немного печально:

– Ари не знает, какой он счастливый по сравнению со многими другими детьми.

Лицо Никоса помрачнело.

– Да, если говорить о материальной стороне. Но у него нет родителей.

– У многих детей нет ни семьи, ни денег, и о них некому заботиться. Все же, надеюсь, никто ни на секунду не позавидует тому счастью, которое у него есть. И он нисколько не избалован – ни в малейшей степени.

– Нет-нет. Нисколько. Мы стараемся. Я, мама, Тина – мы все делаем, чтобы он не стал капризным надоедливым ребенком.

– Никогда не будет! Он ангельское дитя! – с жаром воскликнула Энн.

– О, заговорила слепо любящая тетка! Это ведь так, Энн? Ведь не шоу для меня? Вы действительно его любите.

– Это так удивительно? – насмешливо спросила она.

– Возможно, нет, – с непонятным выражением лица ответил Никос.

Он сказал это в раздумье. Не может поверить, что она по-настоящему любит племянника, которого продала.

Неожиданно, неизвестно почему, ей захотелось развеять впечатление о себе как о бессердечной, корыстной женщине.

– Я думаю, вы полюбили Ари за это время, – медленно проговорил Никос. – Вы были с ним на Соспирисе, потом здесь, изо дня в день. Именно сейчас, когда он не крохотный ребенок, не нагрузка и обуза, которую обрушила на вас смерть вашей сестры, и не непосильная ответственность, от которой нельзя уклониться.

Он задумчиво смотрел на нее все с тем же непонятным выражением на лице, и она не перебивала, хотя ей хотелось закричать, что он ошибается, ошибается. Никогда Ари не был для нее нагрузкой и обузой, он был самым бесценным сокровищем, отдавая его, она отрывала кусок себя, и все кровоточило, все так страшно болело…

А Никос продолжал говорить, тихо и мрачно, и глаза ее все шире и шире раскрывались в удивлении.

– В тот вечер, четыре года назад, я пришел к вам прямо с самолета. Я был в ужасном горе. Смерть Андреаса – единственное, что кричало и стонало во мне. И еще был страх. Да, Энн, страх. И гнев. Гнев и злость. Не на вашу сестру – за то, что она захватила моего брата. На самого себя. Потому что… – он перевел дыхание, видно было, как труден ему этот разговор. – Именно я ручался, что Ари не сын Андреаса, я не верил Карле. И только из-за меня Ари оказался незаконнорожденным сыном моего покойного брата. Я настаивал на тесте ДНК. Знаете, я боялся вас.

– Меня? – Энн не могла этому поверить.

– Вас, Энн, вас. Грязнулю из мрачной лачуги, державшей на руках ребенка, в котором я отчаянно, безумно нуждался и которого вы могли мне не дать, – он снова перевел дыхание. – Вы знали, какая сила была в ваших руках? Тогда, когда я пришел за Ари?

– Что знала? – невыразительно спросила Энн.

– Что могли требовать огромный выкуп! Бог мой, у вас были все права на сына моего брата. После гибели вашей сестры вы стали легальным опекуном Ари. Узнав, что я хочу взять его, вы в тот же момент приобрели неограниченную власть надо мной. Если бы Андреас и Карла были женаты, я легко отобрал бы мальчика. Любой суд на свете решил бы дело в мою пользу. Но как опекун Ари вы держали в руках все карты.

В глазах девушки отражалось недоверие. Он коротко рассмеялся.

– У меня было единственное оружие – деньги. Вы могли расхохотаться мне в лицо, заставить меня умолять вас. Вы ведь не отвечали за поступки сестры, я это понимал. И все же моя злость на нее и страх перед вами, ваша власть надо мной – все это перешло в ненависть к вам. Я вас возненавидел заочно, – он прикрыл на мгновение глаза. – Но неожиданно все оказалось легко. Я увидел женщину очень молодую, очень бедную, для которой было достаточно жалких грошей.

– Миллион – жалкие гроши? – Энн сглотнула.

Но Никос продолжал говорить. В голосе звучала горечь – словно он стыдился своих поступков:

– Вы понимаете, как я вас обманул в тот день, Энн? Вы могли требовать что угодно. Я бы все отдал за Ари. Вы могли прогнать меня, поставить в безвыходное положение, поняв, как я нуждаюсь в Ари. Могли бы потребовать за него бог весть что. Скажем, долю в состоянии Теакисов. Могли бы раздуть скандал, бурю в газетах, могли бы с кучей хищных юристов глубоко запустить руки в наше состояние, мотивируя это интересами ребенка. И даже когда вы взяли этот миллион, я продолжал ненавидеть вас за прошлую власть надо мной. И за то, что вы так легко, так дешево продали Ари – хотя мне так хотелось этого. С тех пор я осуждал и порицал вас.

– Я… я заметила, – Энн произносила слова с трудом.

Он продолжал, не сводя с нее глаз:

– Я всю жизнь знал только богатство, роскошь, легкую жизнь, унаследовал это, не прилагая никаких усилий. Какое право я имел осуждать кого-то, кто был рожден в бедности, за то, что он взял легкие деньги? А как бы я сам поступил, окажись на вашем месте? Не хотел бы встать перед таким выбором, не хотел бы быть на вашем месте, Энн.

Энн попыталась заговорить. Она должна сказать ему, должна! Сказать, что…

Но Никос вновь заговорил. Настойчиво, торопливо, с неожиданной убедительностью:

– Пусть все это останется в прошлом, Энн. Ничто из того, что я видел, что знал о вас – ни в чем нет причин для плохого мнения о вас. Во всяком случае, с тех самых пор, как вы приехали на Соспирис. – Его голос стал вкрадчивым: – И вы показали мне, что у вас совсем другое отношение к сексу, чем у вашей сестры, ведь так, Энн?

Она покраснела, а он продолжал смотреть на нее внимательно, с чуть заметной улыбкой:

– Возможно, мое мнение о вас изменилось, когда вы не приняли колье. Я думал, вы схватите его своими жадными ручками. Хотел, чтобы вы его взяли.

– Да, я поняла, – коротко ответила Энн, еще больше краснея.

– Затем, чтобы укрепиться в своей антипатии к вам. Потому что… – он прикрыл глаза длинными ресницами, и у нее снова перехватило дыхание, – потому что хотел, чтобы вы вернулись в мою постель. Любым способом, любой ценой.

Никос протянул руку через стол и одним пальцем погладил тыльную сторону ее кисти. Его легкое прикосновение обожгло ее.

– Я все так же хочу вас, Энн, – тихо сказал он.

Энн не могла ни дышать, ни говорить. Никос смотрел не отрываясь, и ей казалось, что она парит в воздухе. А он говорил и говорил, и слова его звучали чувственно, обольстительно, чарующе.

– Боже, как же вы хороши, как невероятно прекрасны…

Энн чувствовала, что слабеет. Она не может, не должна быть слабой. Ее захватывала та же магия, что и во время танца в его объятиях на свадьбе. Все, как в волшебном сне…

Энн слабо помнила, как они вышли из ресторана и добрались до их двойного номера. В памяти четко сохранился один момент: Никос наклонился к ее губам.

– Это… не очень хорошая идея… – она попыталась сопротивляться.

Но он не слушал. Энн взывала к своему здравомыслию – помнила же, как правильно все решила еще там, на Соспирисе. Но здравомыслие исчезло. Потом Никос в комнате Ари тихо разговаривал по-французски с женщиной, видимо с няней, и эта женщина проскользнула мимо нее к выходу. Энн не могла произнести ни слова, только позволила Никосу взять себя за руку и повести за собой, в его спальню.

Здесь ей удалось выговорить одно слово – только одно.

– Никос, – выдохнула она.

Она принадлежит ему. Снова ему. Но совсем иначе. Теперь он не злится на нее, не опасается ее корысти. Он не собирается цинично и расчетливо соблазнять ее, уступая своему желанию.

Сейчас она с ним, потому что он хочет, чтобы она была с ним, рядом, хочет чувствовать ее присутствие, потому что это счастье. Хочет нежно гладить обнаженное шелковое плечо, хочет осторожно освободить второе плечо и прижаться к нему губами, хочет расстегнуть молнию и уронить на пол платье, чтобы еще раз задохнуться, онеметь от красоты этого дивного тела.

Прижать его к себе.

Хочет отдать нежность, всю ту нежность, которой так много в его сильном теле, этой восхитительной женщине. Обнять ее, обнять крепко-крепко и защитить. Защитить от сурового мира, от недобрых людей, от коварных мужчин, таких как… таких как он.

Хочет быть с ней открытым, искренним и честным.

Хочет вместе с ней подниматься и парить в невыразимом, бесконечном, счастливом, сладостном и щемящем блаженстве!