Текст книги "Демоны Микеланджело"

Автор книги: Джулия Бьянки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Еще было слышно, как телега скрипит по мостовой, а скульптор уже соскользнул в бездны глубокого, тяжелого сна.

* * *

Пробудившись к полудню, синьор Буонарроти не стал терять времени на еду: выбрал в сундуке не слишком потрепанное платье – к изыскам моды он был равнодушен, – крепкие башмаки и отправился на виллу Розелли. Хотя подмастерье и уверял, что отлично довез статую и вместе с возницей устроил в винном погребе под бдительным надзором самого синьора де Розелли, ждать дольше у него не было сил! Всю ночь долото Господа колотило его по макушке, как мраморного истукана, сон не принес ему ни бодрости, ни покоя. На улице стало только гаже: циничное солнце Тосканы освещало все без утайки – помои в сточных канавах; горы мусора, угнездившиеся рядом с фонтанами; пятна да заплаты на платье; морщины на угрюмых физиономиях флорентийцев.

Чтобы избавиться от этого кошмара, он окликнул носильщиков, забрался в палантин и плотно задернул шторки. Раскачиваясь как корабль в бурном море, носилки поплыли по городским улицам.

Глава 7

Легкая дымка окутывала виллу Розелли, и почему-то заставила Микеланджело вспомнить о саване. Он бегом бросился к черному ходу – хочешь узнать, что происходит на самом деле, спроси прислугу. Прямо в дверях он налетел на служанку, утиравшую красные глаза уголком передника, схватил ее за плечи и вместо вопроса сильно встряхнул:

– Хозяин, синьор Филиппе, – залепетала девушка. – Расшиб голову.

– Что?!?

– Помер он!

Оттолкнув безмозглую дуреху, Микеланджело помчался в комнаты и остановился в дверях библиотеки. Там внутри, у большого стола стояла синьора Косма, успевшая прикрыть голову черным кружевом, а рядом с нею укладывал в сундучок докторский инструментарий сухопарый старикашка, похожий на гигантского жука с ободранными безжалостной детской ручонкой крыльями. Старикашка звался доктор Паскуале, больше полувека назад, конфратерний[16]16
  Конфратерний – религиозное братство мирян, во Флоренции XV–XVI веков насчитывалось до сотни конфратерниев, которые, как и гильдии, охватывали практически все трудоспособное мужское население города. Принадлежность к конфратернию выполняла функции современного страхового полиса: на скромные пожертвования братьев сообщество нанимало врача, который незамедлительно оказывал помощь любому из заболевших членов конфратерния, за что получал повременную оплату из общей кассы.


[Закрыть], к которому издавна было приписано семейство де Розелли, нанял его пользовать братьев-мирян от всяких недугов. Эскулап неодобрительно посмотрел на скульптора поверх очков с толстыми линзами.

– Синьор Буонарроти? Неужели вы примчались сюда, имея намерение устроить аутопсию несчастного молодого человека, расчленить его как мясник бычью тушу? Я наслышан, среди артистов такие вещи в обычае – убивать живых или уродовать мертвецов ради совершенства своих собственных каменных идолов, – он решительно сдвинул очки вверх по переносице. – Знайте, де Розелли – почтенная, богобоязненная семья, они не торгуют мертвечиной! Сейчас прибудет их поверенный…

– Святая Дева! Как подобное может прийти в голову? Я прибыл с предложением снять посмертную маску с несчастного Филиппе, пока лицо хранит свежесть! Вот и все.

Экономка обняла скульптора за плечи и препроводила в библиотеку.

– Это доброе дело, синьор Буонарроти! Синьора будет вам благодарна, если сразу не умрет с горя… – она снова всхлипнула. – Вы сами знаете, насколько она обожала сыночка. Я послала за двумя синьорами, мастерицами обмывать да обряжать покойников, потом покойника снесут в ледник, сейчас с молодым синьором, упокой его Господь, священник, падре Бастиан, который служил здесь, в домовой часовне. Господь будет милосердным к нашему Филиппе, я знаю, потому что сердце у него было доброе!

Добрая женщина распорядилась отправить кухонного мальчишку за всем необходимыми в мастерскую синьора Буонарроти, а после уткнулась скульптору в плечо и дала волю слезам.

– Все книги виноваты, синьор! Ох, синьор Микеле, вы же знаете, какой он состоятельной семьи, чего не хватало? Зачем нашему мальчику дались эти книги, будь они прокляты… – экономка высморкалась в промокший от слез платочек и кивнула в сторону высокой, изысканно украшенной лестницы, предназначенной, чтобы снимать книги с самых верхних полок. Сейчас стремянка валялась на полу. – Забрался на самый верх и, конечно, свалился. Не первый раз такое, синьор, но раньше обходилось, а сегодня ударился затылком прямехонько об столешницу – видите? Как только Святая Дева допустила такое? – на массивной дубовой столешнице были хорошо видны следы запекшейся крови и несколько присохших волосков, в лучах солнца они казались нитями золота. Синьора Косма доверительно понизила голос. —

Я наказала ничегошеньки здесь не трогать до приезда синьоры Франчески, пусть сама все увидит…

Микеланджело опустился на корточки и оглядел стремянку со всех сторон. Падающий человек естественным образом оттолкнул бы стремянку ногами, и она упала бы в центр комнаты, а не лежала так аккуратно, параллельно стене, как эта.

– Скажите, синьора Косма, дверь в библиотеку была открыта?

– Да, была открыта. Прислуга услышала грохот и сбежалась со всех комнат, даже с улицы прибежали. Окно тоже было раскрыто настежь, представляете? Хотя Филиппе боялся сквозняков, я всегда сама проверяла оконные задвижки.

Забытая всеми створка продолжала упрямо хлопать на ветру, наполняя комнату могильным холодом. Из окна был виден внутренний двор, в нем аккуратно уложенные охапки просмоленной соломы.

Микеланджело прикрыл створку и вернулся к разговору с экономкой.

– Действительно, несчастный синьор Филиппе! Он был таким предусмотрительным молодым человеком, боялся и сквозняков, и всяческой заразы. Попросил меня прислать целый воз просмоленной соломы, чтобы окуривать дом. Не припомните, кто помогал разгружать телегу из вашей прислуги?

– Ох, не до соломы мне сегодня было, но все равно спасибо за хлопоты! Вот, падре вышел… – в полумраке галереи, у дверей библиотеки врач перешептывался с человеком средних лет. Доминиканская ряса и крест, исполненный в самой аскетической манере, выдавали в святом отце сторонника преобразований недавнего монастырского настоятеля Савонаролы. – Пойдемте, отведу вас к синьору Филиппе…

Несчастная женщина продолжала говорить о своем хозяине, как о живом.

* * *

Врач и священник изъявили желание наблюдать за работой скульптора и не оставили ему возможности возражать. Синьора Косма последовала за ними, всхлипывая на ходу. Под высокими сводами подвала Микеланджело разложил полосы ткани, которыми перекладывают слои гипсовой массы, чтобы придать форме прочность, расставил посуду для смешивания гипса и кувшины с водой и маслом, для смазывания кожи и волос, а также выложил большой кусок воска – намеревался отлить восковую маску, как только гипсовая форма застынет. Приходилось торопиться – он стремился обогнать смерть, которая имеет свойство изменять человеческие черты. Морщинки, бугорки, складочки, словом, все, что придает лицу живость, изглаживается смытое дыханием Вечности.

Он подозвал подмастерье, имя которого вспомнил не сразу, велел без остановки перемешивать гипсовую массу, чтобы она не схватилась раньше срока, а сам направился к телу – чтобы получить безупречную посмертную маску, главное правильно зафиксировать голову. Обычно он подкладывал между шеей и затылком небольшой деревянный чурбачок. Установил его на место, уверенно взял покойника за виски, чтобы поправить голову – кожа Филиппе при жизни аристократически бледная, приобрела нездоровый синеватый оттенок, мало свойственный людям, погибшим от удара затылком. Этот специфический синеватый цвет кожи, проступающий на телах повешенных, он не мог спутать ни с каким другим!

Синьор Буонарроти разделял мнение многих артистов, что для верного и точного изображения внешности необходимо знать, что таится внутри человеческого тела, поэтому числил в товарищах синьора Палача и за совсем умеренную плату его пропускали смотреть мертвецов или вовсе отдавали тела казненных для анатомических штудий. Пальцы скульптора привычным движением подняли веко умершего – на белке глаз можно было различить алые точки кровоизлияний. Еще один явный признак удушья!

Пальцы пробежались по затылку, он хорошо запомнил, что запекшейся крови на столешнице было совсем немного для раны такого размера. Любому эскулапу, хотя бы раз вскрывшему труп висельника, хорошо известно, что в момент повешения кровь мощно приливает к внутренним органам. Теперь он утвердился в своих подозрениях достаточно, чтобы поделиться ими с доктором Паскуале.

Медик скептически пожевал губами, нацепил очки и без большого желания склонился к телу. Он мог просмотреть кровоизлияния, хотя весьма схожие признаки наличествуют и при ударе затылком, кровь же может отсутствовать в силу своего излияния внутрь черепной коробки. Когда лица без должного образования берутся устанавливать причину смерти, вместо того, чтобы заниматься своим делом, – выходит только путаница и неразбериха, пожаловался он падре. Всякий член врачебной гильдии, и даже цирюльники, знает, что при удушении физиологические жидкости, наличествующие в теле убиенного, имеют свойство истекать наружу. Он же при первом осмотре несчастного молодого человека – Requiescat in pace![17]17
  Requiescat in pace (сокращенно – RIP) (лат.) – Да покоится с миром!


[Закрыть] – не обнаружил ничего подобного.

– Иногда удавка задевает некие скопления нервных волокон, что вызывает остановку сердца и мгновенную смерть даже у молодых и здоровых людей, в таком случае излития жидкостей не происходит, – парировал Микеланджело.

Падре спрятал ладони в длинные рукава, приблизился к ним, хищно уставился на тело: главный и неоспоримый признак удушения петлей – след от удавки. Медику следует осмотреть шею несчастного на предмет оного следа еще раз.

Доктор Паскуале, хотя и слыл человеком набожным, вполголоса помянул нечистого, из-за козней которого срывается прием больных в аптеке. Проще говоря, он безнадежно опаздывает на чертов прием, фармацевт разобидится и найдет себе другого компаньона (как у всякого врача с достойной репутацией, основу его заработка составляли комиссионные с продажи лекарств от фармацей, куда его приглашали принимать больных). Он резко дернул ворот покойника, чтобы обнажить шею.

* * *

Они, все трое склонились над телом, пытались расшифровать сложный рисунок из царапин, ссадин и кровоподтеков, которые могли возникнуть из-за одежды или украшения. Микеланджело повернулся к экономке:

– Синьора Косма, простите, во что был одет молодой господин, когда его нашли?

Женщина безнадежно махнула рукой. Она, только она сама виновата в несчастье – молодой синьор куда-то собирался, приказал подать платье, именно она, старая дура, синьора Косма, настояла, чтобы Филиппе выбрал длинный плащ – на улице натурально мороз! Кто знал, что он полезет в плаще на верхотуру? Запутался в полах, зацепился туфлей так, что она слетела, да свалился… – экономка замолчала, невыплаканные слезы клокотали в ее груди.

Микеланджело, пользуясь замешательством, подошел к ногам покойного и обнажил щиколотки – на них явственно проступали следы кровоподтеков и даже царапины. Он готов был держать пари, что чулки, в которых Филиппе встретил смерть, порваны. Значит, некто удерживал молодого человека за ноги, пока другой душил его, набросив удавку прямо поверх плаща – вот почему характерная борозда на шее отсутствует! Однако он не спешил поделиться своим открытием, а решил уступить пальму первенства доктору:

– Маэстро Паскуале, говорят, у повешенных ломаются подъязычные кости, от этого во рту образуются особые гематомы[18]18
  Синьоры рассуждают о полученных покойником повреждениях в терминах и пределах медицинских знаний, существовавших в конце XV века.


[Закрыть].

– В ротовой полости – cavum oris, – поправил его врач. – Ничего там не обнаружил.

– Полагаю, синьор Паскуале, вам пора сменить очки на более мощные!

– Убедили. Сейчас уточним, исключительно из академического интереса.

Медик нехотя приступил к повторному осмотру, а падре встретился со скульптором взглядом, его глаза выражали крайнее неодобрение.

– После такого экскурса во внутренности вы станете утверждать, синьор Скарпелино, что не развлекаетесь, расчленяя мертвецов?

Падре говорил тихо, почти вкрадчиво, но, касаясь серых, каменных сводов подвала, каждый звук искажался, становился глухим и зловещим. Однако Микеланджело не был суеверен и быстро нашелся с ответом:

– О нет, никоим образом! Просто слышал об удушении петлей от знакомого палача.

– Ответ настоящего артиста, кои повсеместно сеют ложь, безбожие и праздность. Простой каменотес, что вырубает блоки для постройки жилищ и городских стен, полезнее обществу, чем десяток скульпторов. Надеюсь, придет день, когда все флорентинцы осознают это, и тогда ваше знакомство с палачом, синьор Буонарроти, станет много ближе! – падре взмахнул рукою, затягивая воображаемую петлю.

Пока они беседовали таким образом, в подвал по узкой каменной лестнице спустился управляющий, вооруженный шандалом с пятью свечами. Он со всей почтительностью освещал путь поверенному семейства де Розелли. Но рядом с телом теснилось слишком много народу, и правовед предпочел остаться на лестнице, дожидаясь, пока доктор завершит свои штудии.

Наконец, синьор Паскуале протер руки тряпицей, избавился от тяжелых очков и потер пальцами переносицу:

– Вынужден признать, синьор Буонарроти, что при весьма придирчивом осмотре, возможно выявить некоторое количество кровоизлияний локализованных в ротовой полости. Шейные позвонки целы, однако cartilago thyroidea – щитовидный хрящ гортани – подвижен, что также может указывать на перелом. Но криминальный характер повреждения не очевиден. Имел место несчастный случай – я остаюсь при таком мнении!

Негодование заставило бровь правоведа ритмично подергиваться, он повторил:

– Случайность или нет, нам следует известить об этом происшествии власти Флоренции, не дожидаясь приезда синьоры де Розелли.

– Поступайте, как знаете! Счастливо оставаться.

Доктор бодро зашагал по лестнице, следом за ним удалился падре, а Микеланджело вышвырнул миску с подсохшей гипсовой смесью, велел подмастерью смешать новую, а сам попытался расспросить поверенного, получал ли он с утра какие-нибудь весточку от покойного Филиппе. Но синьор Таталья заверил, что никаких известий не было, а когда скульптор полюбопытствовал, кто унаследует обширные владения и средства семейства после кончины синьоры де Розелли, дамы уже немолодых лет, поверенный и вовсе вспылил, крикнул, что обязался не разглашать информацию подобного рода и поспешно покинул подвал. Экономка проводила его долгим взглядом и пожала плечами:

– Никакой великой тайны в этом нету! Синьора любила об этом говорить, сотню раз повторяла, что ежели, упаси Господь, переживет своего мальчика, то все-все-все, что имеет, отпишет в духовной сестре.

– У синьоры де Розелли есть сестра?

– Конечно. Вроде вы не знаете – кузина Лавиния-Флора.

– Вы говорите о синьоре Лавинии-Флоре, которая ушла в монастырь?

– Именно. Другой кузины у нашей госпожи никогда не было. Синьора всегда делает сестрину монастырю хорошие пожертвования и сама туда частенько наведывается. Столько лет прошло, а она продолжает считать, что в долгу перед кузиной.

– По какой же причине? – удивился Микеланджело.

– Так это старая история! Вы всю жизнь прожили во Флоренции и как будто ни разу не слышали, что наша синьора вышла замуж за нареченного Лавинии-Флоры?

– Синьора Косма, я жил в палаццо ди Медичи, где не поощряют сплетен.

– Какая это сплетня? – самым искренним образом возмутилась синьора Косма. – Все чистая правда! Еще молоденькой прислугой, я своими глазами видела, как все было.

* * *

Дядюшка нашей синьоры, синьор де Франкони был человек деловой и хваткий, даже избирался гонфалоньером, но имелся у него недостаток – он любил выпить. Как напьется, совсем беда с ним, совсем теряет разум! Однажды во хмелю поджег свой собственный особняк и сгорел вместе со всем семейством: женой, двумя сыновьями и пятью слугами. Уцелела только его старшая дочка – Лавиния-Флора, потому что ушла помолиться в церковь. Мать нашей синьоры взяла племянницу-сироту на воспитание в свой дом. Здесь девочка и росла. К пятнадцати годам с лица стала очень хороша. Но характер у этой Лавинии-Флоры был прескверный, наша синьора против нее просто ангел Божий! Нравная девица, до ужаса. Раз булавкой мне прямо в руку тыкнула, когда я по ошибке поднесла не такое пирожное. Представляете? Сколько колотушек я от нее получала, сколько слез и крику вынесла – не приведи Святая Дева! Но кому интересны мытарства домашней прислуги? Речь не про меня, а про синьору Лавинию-Флору, которой папаша завещал приличное приданое, поэтому от женихов у нее отбоя не было. Даже синьор Бальтасар, которого в те времена еще никто не называл «мессиром», за ней ухаживал. Он специально купил особняк по соседству, только бы встречаться с ней вроде ненароком. Но семья уже сговорила девушку за синьора де Розелли, мужчину почтенных лет, хотя видного и богатого до неприличия. Все бы хорошо, только Лавиния – Флора уперлась. Не пойду, говорит, замуж, пойду в монастырь. Господь защитил мою жизнь от карающего грешников пламени, дабы я послужила его промыслу. Хочу, говорит, врачевать людские раны, и даже ногой топнула, – Синьора Косма приподняла край подола и показала, как именно топнула «нравная девица». – Когда родня устала ее отговаривать, Лавиния-Флора собрала вещи и поехала в ближайшую картезию, при которой имелся госпиталь. Приняла постриг и недавно стала аббатисой. Ее жениху, синьору де Розелли пришлось довольствоваться младшей из кузин. Проще говоря – жениться на нашей синьоре – ведь брачный договор между семействами уже был готов и служил к обоюдной пользе. Вот и вся история, синьор Буонарроти. Судите сами – плохая или хорошая.

* * *

– Наша синьора до сих пор частенько наведывается в монастырь, советуется с матушкой-аббатисой по всякому поводу и, если переживет такое горе, наверняка все завещает обители сестер-картезианок. Помяните мое слово, синьор Микеланджело, так и будет! – экономка утерла набежавшие слезы. – Она уедет доживать свой век в обитель, а нам с муженьком придется под старость лет искать других хозяев.

* * *

Залитый в форму воск медленно остывал, теряя прозрачность – так и человеческий разум порой туманит обилие случайностей. Скульптор слушал расстроенную даму, а его руки легонько постукивали по просохшей гипсовой форме деревянным молоточком, обернутым мягкой тканью, и вот перед ним уже лежал слепок лица, черты которого смерть превратила в совершенство. Воск имеет свойство хранить остатки тепла, на краткий миг Микеланджело примерещилось, что кожа под пальцами живая, губы вот-вот вздрогнут и разомкнутся, тихо прошепчут имя убийцы.

Но суровая синьора Реальность не позволила Филиппе увидать лица своих убийц. Один из них – сильный и ловкий, метнул ему под ноги плащ, чтобы молодой человек потерял равновесие, а потом схватил за щиколотки и удерживал конвульсивно подергивающиеся конечности, пока его подельник все туже затягивал концы удавки. Когда несчастный лишился чувств, его ударили затылком о столешницу, а рядом бросили стремянку в расчете, что преступление примут за несчастный случай.

Ради чего у молодого человека отняли жизнь?

Античное изваяние такой сохранности, как статуя молодого Вакха, – не только предмет любования, но пристойное вложение средств. Мода на старинные предметы, напоминающие о совершенном мире античных богов и героев, повсеместно распространилась в Италии, а теперь разносится по Европе со скоростью морового поветрия, у каждого предмета извлеченного из раскопов есть не только ценностью, но и немалая цена. Страшно подумать, сколько можно выручить за эту скульптуру и сколько вокруг людей, готовых убить за такую сумму, – подумал он и невольно оглянулся.

Тени испуганно разлетелись по углам от такого взгляда!

Глава 8

Старый рынок, всегда многолюдный и оживленный, сегодня напоминал красавца, чью роскошную шевелюру время подпортило проплешинами. Была тому виной чумная зараза или промозглая погода, но торговцев за прилавками осталось мало, покупателей еще меньше. На пяточке, где обычно стоят телеги, только ветер одиноко швырял пыль и кирпичную крошку в груду прелой соломы, забытую у коновязи.

Даже в таверне, где имели обыкновение собираться торгаши и возницы, народу собралось негусто. Синьор Буонарроти занял место в самом дальнем закутке и заказал кувшин вина, подмастерье робко устроился на краешке скамьи рядом с ним. Паренек чувствовал себя неуютно: над головой нависали прокопченные потолочные балки, в стены въелся запах дешевого кислого вина, а глиняные миски были надбитыми и растрескавшимися. Однако со всем этим приходилось мириться, потому что они с мастером заглянули сюда не за тем, чтобы скоротать время.

Синьор Буонарроти надеялся разыскать здесь возницу, правившего телегой с просмоленной соломой, потому что именно этот человек мог оказаться последним, кто видел изваяние.

* * *

…Следы юного Вакха терялись на вилле Розелли. Микеланджело под разными предлогами осмотрел, считай, весь дом: винный погреб и другие подсобные помещения, сунулся в кладовые, проник в спальни, гостевые комнаты, даже на чердак заглянул, пока застывала гипсовая форма. Но статуя исчезла, словно облако утреннего тумана: никто ее не видел и ничегошеньки не слышал о ней.

Его записка к синьору Филиппе исчезла вместе с изваянием: ни среди платья, что сняли с покойника плакальщицы, ни среди его бумаг, разложенных по крышке секретера, записка не обнаружилась. Хотя подмастерье скульптора – подросток по имени Тонино – Христом Богом клялся, что изваяние довезли в целости и сохранности, снесли в винный погреб и поставили подальше от чужих глаз. Им помогала целая армия из домашней прислуги, но синьор де Розелли не видел в этом большой беды, потому что статуя была хорошо упакована и обвязана множеством веревок. Слуги действительно делали все, как велел синьор де Розелли. Записку этому синьору Тонино отдал сразу, из рук в руки и помчался обратно, не дожидаясь, пока экономка устанет ругаться с возницей из-за сваленной на заднем дворе соломы, потому что мастер велел ему возвращаться в мастерскую без проволочек.

Как уезжала опустевшая повозка, Тонино не видел.

Синьор Буонарроти выслушал паренька и потрепал по волосам: подмастерье добросовестно работал у него второй год, и оснований сомневаться в словах Тонино было куда меньше, чем в правдивости синьора Татальи, утверждавшего, что никаких известий от Филиппе он не получал.

Даже если допустить, что парнишка вроде Тонино решился выкрасть ценную статую и нашел дюжину сообщников, продать добычу ему не по силам. Стараниями отца Джироламо в нынешней Флоренции даже золотые монеты утратили всякую ценность. Произведения искусства каждый день десятками бросают в костры во время ритуала «сжигания сует». Пытаться продать языческий идол в городе может только безумец. Значит, похититель вынужден либо спрятать статую на длительный срок, либо вывезти из города, чтобы сразу же продать с большой выгодой.

Микеланджело уже успел оценить, как непросто укрыть от чужих глаз тяжеленную мраморную скульптуру высотой в человеческий рост. Если изваяние все еще остается на вилле Розелли, значит, тайник помог устроить человек, хорошо знакомый с домом. Все равно похитители идут на большой риск: синьора Косма дама весьма дотошная – наверняка заглянет во все укромные углы в поисках пыли и грязи перед возвращением хозяйки и сбором гостей к траурной мессе. Он отлил еще одну восковую маску и отдал доброй женщине, чтобы скрасить ее горе, и попросил, известить, если в доме приключится что-нибудь экстраординарное. Экономка кивнула, не отрывая взгляда от маски:

– Он как живой! Вы просто-таки чародей, Микеле…

Синьор Буонарроти не считал себя чародеем и не особенно верил в существование таковых, а обычному человеку, неспособному перемещать предметы по воздуху посредством заклинаний, чтобы вывезти статую, потребуется транспорт. Чужаку, пробравшемуся на виллу, не было резонов связываться с прислугой или местными поселянами, если он хотел сохранить секрет. Зато договориться с кучером той же самой повозки, которая привезла статую, было самым простым и очевидным решением. Он прикрыл глаза, пытаясь вспомнить возницу.

Цепкая память художника тотчас представила ему образ человека, который сидел на козлах, нахохлившись как ворон в морозный день. Он даже принял телегу, выезжающую из рассветного марева, за похоронную карету с чумным доктором на облучке. Возница кутался в темный плащ, шляпа была надвинута на самые брови, а половина лица обмотана какой-то тряпкой; из страха перед мором многие взяли в обычай прикрывать лица тканью, пропитанной уксусом, ароматным маслом или травяным отваром. Нет, он не сумеет узнать возницу, даже если столкнется с ним лицом к лицу.

Другое дело его подмастерье: паренек торговался с кучером, когда нанимал повозку, просидел с ним рядом на облучке не меньше получаса, таскал груз, наверняка он хорошо запомнил парнягу в лицо. Покончив с делами в доме семейства де Розелли, Микеланджело обернул чистой холстиной гипсовую форму для отливок, прижал локтем к телу, и окликнул Тонино…

* * *

Кипучая натура синьора Буонарроти не выносила спертого воздуха, низких потолков, а самое главное тупого, многочасового ожидания. Поерзав на скамье битый час, он не выдержал и решил уйти, но оставил Тонино сторожить появление возницы:

– Если этот чертов кучер появится, ты ничего ему не объясняй и не выспрашивай, а просто сговорись, чтобы он пришел в нашу мастерскую. Скажи, для него есть работа.

– Какая? – глаза парнишки округлились от удивления.

Микеланджело запустил пальцы в густую темную бороду и поскреб подбородок:

– Ну, какая, по-твоему, работа может быть в мастерской? Повозка у него крепкая?

– Вроде крепкая, синьор Буонарроти.

– Тогда скажи: нам надо перевезти несколько кусков гранита.

– Гранит очень тяжелый, синьор, он может не согласиться…

– Тьфу, чтобы ты был неладен, бестолочь! Мы не собираемся ничего никуда возить, я просто хочу поговорить с ним лично, для этого надо, чтобы он пришел в мастерскую, потому что мне уже тошно от сидения в этой провонявшей помоями харчевне, а когда появится этот тип, неизвестно. Понял теперь?

– Ага! – мальчишка кивнул головой так, что едва веснушки не посыпались.

– Теперь слушай внимательно. Скажешь этому пропойце…

– Сомневаюсь, что он пропойца, синьор, с виду мужик здоровый и рука тяжелая.

– Пропойца он или просто дармоед, сейчас неважно, главное, объясни ему, что мастер, дескать, человек щедрый, и хорошо заплатит за работу. Ясно? – он наставлял подмастерье, не слишком искушенного в искусстве лжи, и скрепя сердце, вложил в ладонь парнишки сразу несколько серебряных монеток, поблескивавших как рыбья чешуя. – Вот тебе деньги. Пересчитаешь при нем несколько раз. Потом выдашь ему одну монету, как бы в задаток за работу, и добавишь, что остальное он получит у мастера. Справишься?

– Ага. Дело нехитрое! – заверил его паренек и улыбнулся.

* * *

Дверь харчевни громко хлопнула, вытолкнув синьора Буонарроти под порывы ветра. Он забросил на плечо полу плаща и споро зашагал из одной таверны в другую, ближе к зданию Синьории. Здесь любили собираться писцы, судейские чиновники и молодые юристы, со многими скульптор был коротко знаком и надеялся выведать у них подробности насчет духовной синьоры де Розелли. Люди всегда охотнее говорят о благих делах, чем делают их на самом деле!

Хотя винцо здесь было вполне пристойным, настроение царило тоскливое. Нотариусы и чиновники постукивали кружками и обсуждали странности людской натуры. Казалось бы, в городе свирепствует мор, смерть стоит у каждого порога, но добрые флорентийцы не торопятся зафиксировать свою последнюю волю в письменном виде. Микеланджело заказал кувшин вина для всей компании и собрался задать пару вопросов, когда в таверне появился синьор Таталья. Скульптор уже готов был улизнуть, как нашкодивший мальчуган, из опасения, что правовед потребует арестовать его за порчу имущества доверителя, но синьору Таталья было не до него.

Он выглядел подавленным – чего стоит закон в Республике, где заведомого преступника выпускают по воле некоего духовного лица? Даже без документа, который возможно оспорить в суде! Конечно, он имеет в виду маэстро Ломбарди, официального наследника мессира Бальтасара.

* * *

…Синьор Таталья далеко не молод, потому хорошо помнит времена, когда мессир считался состоятельным человеком. Он держал выезд, ставил на запятки пару лакеев, каменьям в его перстнях завидовала добрая половина горожан, он мог себе позволить спекулировать недвижимостью или вложить средства в торговлю, но всему предпочитал занятия наукой. Поговаривали, что за умение варить золото из поручных средств и даже оживлять мертвецов он расплатился собственной душой. Но судя по результату, сделка вышла невыгодной. Алхимические штудии требовали больших расходов: мессир выписывал из Персии чудодейственную красную глину, из далекой Индии – какую-то особую ртуть, из холодных северных краев – жир морской змеи, из Севильи – манускрипты, писанные на неизвестном языке прямо поверх человеческой кожи, и так до бесконечности. Собственные финансы мессира Бальтасара быстро истощились, но его охотно кредитовали. Синьор Таталья не знает, какие обещания повелитель демонических сил давал кредиторам – возможно, рассчитаться золотыми слитками, которые получит в ближайшем будущем или снабдить их эликсиром вечной молодости, но даже синьора де Розелли – дама весьма рачительная и благоразумная в тратах, ссудила ему крупную сумму денег под весьма символический процент.

Мессир, как человек предусмотрительный оставил завещание, в котором отписал все свое имущество некоему маэстро Ломбарди, поименовав оного «учеником и другом». Проще говоря, обязанность погашать долги мессира, достигшие гигантского масштаба, была возложена на наследника. Маэстро пришлось бы продать и обветшалый, но все еще дорогостоящий особняк и все что в нем есть, и землю, на которой он стоит, и даже библиотеку, лабораторные финтифлюшки и одежду покойного – если найдутся желающие заплатить за подобное барахло, чтобы удовлетворить требования кредиторов. Поверенные подготовили надлежащие иски, маэстро оказался в тюрьме как должник. И тут началось форменное светопреставление: сперва маэстро обвинили в колдовстве и едва не сожгли, затем отправили работать в карантин, оправдывая это вопиющее попрание закона «благом общества»! Ну как этот горе-наследник подцепит заразу и тоже умрет, или хуже того – сбежит? Кто возместит долг его клиентке – синьоре де Розелли?.

* * *

Дожидаться, когда синьор Таталья обсудит с коллегами все юридические уловки, к которым намеревается прибегнуть для взыскания долга и обрушит свое крючкотворское мастерство на его голову, Микеланджело не стал, а спокойно и тихо покинул таверну.

Короткий осенний день выгорел дотла и обернулся сумерками цвета пыли. По площадям Флоренции снова каркали вороньи голоса доминиканцев, взлетело вверх горячее пламя – горожане прощались с суетой, бросая в огонь все, на что упала тень греха. Он собственными глазами видел, как летит в огонь толстенная книга – редкий, избыточно иллюстрированный трактат по анатомии, покупку какового он не смог бы позволить себе даже в лучшее время, однако не успел протолкнуться к огню достаточно близко, чтобы спасти книгу. Страницы превратились в жирные клочья пепла, которые взмыли вверх и осели на город ночной темнотой. Зеваки встречали каждый брошенный предмет восторженными криками: зрелище, все что им нужно – зрелище! Однажды они с криком и восторгами сожгут заживо своих нынешних наставников. Иллюзий о совершенстве человеческой природы у него давно не осталось.