Текст книги "Демоны Микеланджело"

Автор книги: Джулия Бьянки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 5

Болезненному осеннему солнцу не по силам долго озарять небосвод, пропитанные промозглой сыростью сумерки вытеснили его за горизонт. Следом за сумерками улицы заливала маслянистая темнота, такая, что не продохнуть. Микеланджело плотно притворил за собой двери и воззрился на визитеров.

Большей частью это были обычные уличные горлопаны и ободранцы, охочие до зрелищ, они швыряли камнями и палками, в руках у некоторых были факелы. Но с появлением решительного и крепкого человека, с всклокоченными темными волосами, разом притихли, сбились как свора бродячих собак вокруг группы монахов-доминиканцев, предводитель которой стоял на ступенях дома напротив. Рядом с ним успели поставить жаровню с углями, однако он не торопился протянуть руки к адскому жару, а держал сложенными у груди, спрятав в рукава рясы. Его голова была чуть склонена вниз, капюшон затенял лицо почти полностью, ветер приподнимал ткань грубой ткани, открывая взорам нос, больше похожий на птичий клюв.

Человек поднял лицо, вызволив капюшону съехать с головы вниз. Игра света и тени на этом лице заинтриговала бы живописца более, чем скульптора. Его лицо с крупными, рельефными чертами было оттянуто кожей цвета пергамента, оно эффектно выступало из темноты, казалось, его очи сверкают нетленным светом, исходившим из самой души. Он не боялся ни холода, ни ветра, ни булатной стали, ни самого прародителя Зла – это был святой отец Джироламо Савонарола, пророк и неистовый проповедник, человек, слово которого обрело такую власть над гражданами Флоренции, что могло одарить надеждой или обратить в пепел. По правую руку от него поблескивали сталью кирасы и алебарды городской стражи, а чуть поодаль сливалась с тяжелыми волнами мрака фигура палача. Среди жидкой грязи у его ног копошился какой-то закованный в кандалы несчастный, перемазанный грязью и собственной кровью.

Время от времени палач опускал на его плечи многохвостую плеть из сыромятных ремешков, увенчанных шариками свинца, тело вздрагивало и причудливо извивалось от боли. Микеланджело пришлось напрячь глаза, чтобы рассмотреть несчастного, узнать в нем маэстро Ломбарди оказалось непросто. Его одежда изорвались, нижняя сорочка перепачканная запекшейся кровью выбивалась сквозь разорванную ткань верхнего платья, кое-где еще сочилась кровь, щека превратились в сплошной кровоподтек, рука болталась как плеть, кандалы удерживались на нем только силой господнего промысла. Волосы свалялись в пасмы и торчали во все стороны, окружив голову жутковатым ореолом. Кожа его была настолько бледной, что даже в темноте на ней хорошо просматривался рубец, который шел поперек лба. Кожу повредила веревка: несчастного пытали, сдавливая череп наброшенной на голову петлей. Синьор Буонарроти попытался предположить, какое преступление низвергло безобидного медика в столь плачевное состояние и заставило палача таскать несчастного по ночным улицам на цепи, как мартышку, однако не смог придумать ничегошеньки подходящего к случаю.

* * *

Святой отец Джироламо не замечал негодящей овцы, его пламенный взор был устремлен на двери мастерской и прожег в толстенных дубовых досках сквозную дыру, если бы не переместился на Микеланджело:

– Каменотес?

Синьор Буонарроти поклонился вежливо, но не слишком глубоко – как давнему знакомому. Он многократно наблюдал нынешнее первое лицо Флоренции еще в стенах палаццо ди Медичи, куда монашествующего брата пригласили в качестве безобидно-пикантной приправы к философским беседам. В те забытые времена фра Джироламо было далек от священнического чина и великой славы проповедника и главного врага Папской Курии, как Флоренция от Рима. Неужели грехи Италии были так велики, что сделали этого человека пророком?[12]12
  Искаженная цитата, приписываемая Джироламо Савонароле – «Грехи Италии силой делают меня пророком».


[Закрыть]

Микеланджело выпрямился, избегая встречаться с ним взглядом, спросил:

– Верно. Работать с камнем – моя профессия. Никто во Флоренции не владеет ею лучше. Желаете заказать статую?

– Что? – выдохнули тонкие бесцветные губы проповедника, а брови взметнулись так, что кожа на лбу собралась складками. Если допустить, что святого отца Джироламо однажды объявят святым и Микеланджело придется изваять его статую, он отказался бы от мрамора, а отлил фигуру из металла – звонкого и сильного, как голос этого человека.

– Говорю, хотите заказать у меня скульптуру святого или великомученика?

– Святые вечно живут в сердцах праведных, им нет нужды в каменных истуканах, как божкам язычников, – святой отец выверенным жестом раскинул руки – словно желал обнять всех, собравшихся кругом. – И ты, каменотес, коли хочешь приносить пользу обществу, ступай в каменоломни, вырубать камень, из которого возведут дома презрения для сирот или стены лазаретов, тогда твой труд будет оправдан и нужен людям. Плодить и выставлять напоказ идолов, распаляющих похоть, дело греховно, – оратор воздел руку высоко над головой, словно желал упереть палец в самое небо и убедиться, что оно прочно как земная твердь, а не залито неосязаемым эфиром, выдуманным неокрепшими умами. – Грех, даже самое малое попустительство слабости, открывает врата дьяволу. Покайтесь, братья! Ибо грех отдает вас на волю черному колдовству, черти вьются хороводами в ожидании душ греховодников. Покайтесь! Ибо дьявол здесь, он уже таится рядом с нами, он крадется в темноте и отнимает жизни ваших детей! За ваши грехи, за гордыню и роскошества.

Многие с молитвой опустились на колени, в задних рядах истерично всхлипнула женщина. Святой отец сделал чуть заметный знак стражникам, скованного цепями маэстро выдернули из липкой темноты и швырнули в лужицу света, прямо на ступени под ногами святого отца.

– Этот синьор сознался, что передал вам, синьор Буонарроти, изваянный из мрамора идол древних язычников.

– Да, так и есть. Проклятая статуя… – ржавые оковы разодрали кожу на запястьях маэстро, ссадины сочились кровью, а слезы катились из глаз, оставляя за собой светлые борозды. – Я не причастен к колдовству, я всего лишь медик, как покойный дед[13]13
  Микеле Савонарола – дедушка Джироламо Савонаролы – известный ученый-гуманист, пропагандист естественного образа жизни, личный врач герцогов Феррары, известен трактатами «Каноническая практика» и «Об искусстве изготовления горящей воды».


[Закрыть]. Ваше святейшество, целую ваши ноги… Я медик, я спасаю людям жизни…

На четвереньках он преодолел несколько ступеней, попытался ухватить край рясы проповедника и поднести к губам. Хотя он трясся и корчился, его лицо сохраняло удивительное спокойствие. Святой отец брезгливо отпихнул его ногой:

– Жизнь смертных в руке Господа! – стражники как по команде бросились колотить несчастного древками алебард, пока он не скатился в лужу, а отец Джироламо воззрился на скульптора немигающими углями глаз, вопрошал:

– Покайся и ты, скарпелино. Скажи, получил ты статую от синьора Ломбарди?

Микеланджело пожал плечами:

– Если этого синьора зовут маэстро Ломбарди, я однажды приобрел у него порошок от головной боли. Не припомню, чтобы он владел статуей.

Святой отец повторил вопрос, на этот раз его голос громыхал подобно грому и разносился до самой городской стены:

– Вы получили статую в доме мессира Бальтасара, мага и чернокнижника, приспешником которого был этот синьор?

– Нет-нет-нет… я не был приспешником… я не помогал…Не знал, что этот колдовской ритуал оживит статую… Не знал, что в нее вселится злой демон и начнет убивать! Понимаете! Не знал!

– Отчего же мессир завещал все свое имущество вам, синьор Ломбарди? – из темноты, расплескавшейся по флорентийским улицам, подобно разлитым чернилам, вынырнул синьор Таталья, со всеми надлежащими атрибутами юридической практики, а следом за ним синьор подеста, собственной персоной.

– Он желал моего грехопадения… наверное… Я глубоко раскаиваюсь… отче!

– Хороший пес лает, защищая дом своего хозяина, и если разбойник бросает ему кость, он отодвигает кость в сторону и продолжает лаять! Диавол се тать в нощи, которая стремится проникнуть в дом Господень при каждом случае, а все верные Христу, должны быть подобны верному сторожевому псу. Вам следовало донести о бесчинствах вашего нанимателя пока он был жив, а значит, подвергнут искупительной каре, маэстро.

Синьор Ломбарди зарыдал, уткнувшись в грязные ладони, Микеланджело отвернулся, чтобы не видеть его унижения, и обнаружил в разбитом окне мастерской любопытные физиономии подмастерьев – выходит, мальчишки успели спрятать статую. Оставалось надеяться, что эта скромная хитрость поможет им уберечься от обвинений в колдовстве – прямой дороги на костер. Он глубоко вдохнул и распахнул двери:

– Прошу, входите, святой отец, и вы, синьоры! Негоже держать достойнейших граждан Флоренции на улице в такую погоду.

Святой отец окинул взглядом скульптуры, заготовки и мраморные блоки, сразу же опустил пергаментные веки, словно зрелище глубоко оскорбило его, принялся перебирать четки. Выточенные из солнечного янтарного камня бусинки сухо щелкали одна о другую, под их перестук и уточняющие реплики подеста, синьор Таталья коротко изложил Микеланджело о происшествиях последних дней, которые привели их небольшую депутацию в его мастерскую.

* * *

Итак, четыре дня назад у городской стены обнаружили тело восьмилетнего мальчика со сломанной шеей. Подобные печальные происшествия не редкость: ребятишки болтаются без всякого надзора, расшалившись, карабкаются на стену в малоподходящих местах, падают и ломают руки-ноги-головы. Двое других ребят, с которыми играл мальчик, уверяли, будто его позвал за собой какой-то дяденька в пышном венке на голове, однако же описать этого человека толком дети так и не смогли. Дивный головной убор для такого времени года! Ни праздников, ни карнавалов во Флоренции давным-давно не проводилось. Поэтому, выслушав доклад сержанта городской стражи, подеста принял решение и созвал консилиум из трех опытных врачей для осмотра тела ребенка. Они с точностью установили, что мальчик умер от удушения – веревку на его шее затянули с такой силой, что тонкие детские позвонки не выдержали и сломались. Однако след от удавки был едва заметен – сперва шею чем-то обмотали, обрекая несчастное дитя на долгую муку.

Буквально на следующий день, за суконными мастерскими обнаружили еще одного удавленника – подростка лет четырнадцати. Место там глухое, погода стоит по-зимнему холодная, сколько времени пролежало там тело, сложно сказать даже опытным медикам. Явствует, что он погиб раньше, чем мальчуган у городской стены, – около недели назад, так что никаких очевидцев происшествия не нашлось.

Обеспокоенные власти распорядились усилить дозоры. Эпидемия унесла многие жизни, других забрали в лазарет – в бреду они метались между небом и землей, пришлось наскоро пополнять городскую стражу новобранцами, многие из которых сами еще были неумелыми мальчишками. Один такой паренек обнаружил в жидкой грязи следы босых ног, что его немало удивило – поскольку за ночь лужицы успели покрыться тонкой корочкой льда. Вместо положенного доклада сержанту он самочинно помчался по следу. Невдолге его сотоварищи – дозорные – услышали сдавленные вопли и бросились было на подмогу, но безнадежно опоздали. Паренек умер на руках старшины, на его шее болталась удавка: полоска белого шелка. Стражники сразу же начали прочесывать квартал и успели заметить, как между домами, в сторону карантина, метнулся подозрительный человек. Собственно, вся его странность заключалась в том, что этот темноволосый, крепкого сложения молодой мужчина не имел на теле никакой одежды! Поймать его не удалось.

Сержант городской стражи решил, что подозрительный тип скрывается в карантине, и затребовал дежурного врача. Им оказался маэстро Ломбарди. Хотя ни лицом, ни статью на голого беглеца или человека, который подозвал мальчишку у городской стены, маэстро не походил и держался перед стражей с большой уверенностью.

За свою долгую карьеру судейского чиновника подеста перевидал много разбойников и убийц, среди них случались люди, убивавшие исключительно ради собственного извращенного удовольствия. Такие убийцы не глупы и очень хитры. Их разум функционирует непостижимым нормальному человеку образом, потому уличить их чрезвычайно сложная задача. Подеста тревожился, что имеет дело именно с таким случаем – все три убийства произошли в нескольких минутах ходьбы от чумного карантина. Сами посудите – много ли надо ума, чтобы спрятать тело убитого? Чего проще зашвырнуть удавленника в чумную повозку? Любому известно, что трупы загубленных мором сваливают в особый ров, который засыпают негашеной известью и землей. Такое тело никогда не найдут, однако убийца предпочел оставлять тела напоказ. Было в его манере убивать что-то настораживающее, он будет сеять смерть, пока его не остановят.

Подеста решил лично нанести визит в жилище маэстро Ломбарди: среди насельников особняка Бальтасара мог обнаружиться человек, отвечающий описанию. Святой отец Джироламо изъявил желание воспоследовать за ним, как подобает доброму пастырю.

* * *

Прислуга мессира Бальтасара скорбела по поводу своего безвременно почившего господина настолько, что успела буквально опухнуть от беспробудного пьянства. Кучера пришлось окатить водой из ведра, чтобы добиться ответа на вопрос – проживает ли в особняке мускулистый темноволосый мужчина? Кучер икнул, засмеялся и сообщил, что кое-кто подходящий в доме имелся, «спервоначала он весь собой был статуй, а потом встал и ушел». Ответ весьма заинтриговал святого отца Джироламо, который прозорливо заподозрил в происшествии колдовской след. Вся домашняя прислуга была доставлена в городской застенок, с целью выявить участников магического ритуала оживления статуи. Место главного подозреваемого занял маэстро Ломбарди, его подвергли пытке, не дожидаясь представителей святой инквизиции.

Чем туже сжималась веревочная петля на голове несчастного доктора, тем откровеннее становились его признания.

* * *

…Когда из ушей маэстро начала сочиться кровь, а глазные яблоки изготовились покинуть орбиты, христианское начало в нем взяло верх над темными силами. Он сообщил, что действительно наблюдал бесовские шабаши в лаборатории мессира, что означенный мессир летал, под башмаками скрывал копыта, а под шапочкой – петуший гребень, вызывал духов и демонов, посредством заклятий и магических тинктур. Однако сам синьор Ломбарди уклонялся от участия в подобном непотребстве. Отведав кнута, лекарь добавил, что, когда мессир Бальтасар скончался, его тело вытащили из карантина и швырнули в костер, не позаботившись отпеть. Проклятая душа мессира осталась в земной юдоли и вселилась в мраморную скульптуру, оживив ее. Омытая раствором вина с чародейским зельем статуя обрела плоть и способность передвигаться по собственной воле, разразилась злобным хохотом и покинула пределы домовладения. Он видел собственными глазами, как статуя изловила на заднем дворе двух куриц, свернула им шеи, отшвырнула прочь и, беззаботно насвистывая, направилась к соседней вилле…

* * *

Подеста узнал все эти факты из допросных листов, которые заполняются с большим тщанием, поскольку не присутствовал при пытке лично. Он опрашивал домашнюю прислугу покойного мессира. С перепугу весельчаки притихли, протрезвели и сообщил, что статуя действительно имелась. Была вырыта из земли на соседнем участке и сильно перепачкана грязью, поэтому ее держали в подсобном помещении при конюшне. Затем, по настоянию синьора де Розелли, проживающего по соседству, статую вымыли и передали ему. Законность прав синьора де Розелли на старинную скульптуру, обнаруженную в приделах его земельного участка, подтвердил поверенный, – синьор Таталья сделал шаг вперед и глубоко поклонился. Он же сообщил, что изваяние было передано на временное хранение синьору Буонарроти. Здесь подеста закашлялся и смешался, но вернул голосу уверенности и твердо попросил:

– Пожалуйста, предъявите нам статую, синьор Буонарроти.

– Выбирайте! – Микеланджело широким жестом указал на изваяния, теснившиеся по углам мастерской. – Любую, на ваш вкус, любезные синьоры.

– Синьор Буонарроти, боюсь вы недопонимаете серьезности своего положения, – отец Джироламо медленно оторвал взгляд от четок и вперил в точку между бровей Микеланджело. – Вы – пособник колдуна и убийцы. Ясно?

– Простите святой отец, мою невольную дерзость, – Микеланджело поклонился, ему с трудом верилось, что несколько лет назад он сидел за одним столом с этим человеком, болтал и обменивался шутками на равных, как все, кто пользовался благословенным расположением Лоренцо ди Медичи, Великолепного правителя Флоренции. Глаза фра Джироламо были совсем другими – сейчас они утратили живость, словно их заполнили свинцом изнутри, в день, когда присвоили звание святого отца. Он продолжил, придав голосу столько учтивости, сколько вообще был способен. – Мне неизвестно, какая из статуй отправилась гулять нагишом на глазах маэстро Ломбарди. Пусть с вашего благословения укажет на нее пальцем, если увидит эту статую здесь.

Подеста и правовед переглянулись за плечом святого отца.

– Это логично, – виновато пробормотал синьор Таталья.

– Действительно, нет фактов, подтверждающих, что свидетели и маэстро Ломбарди говорят об одной и той же скульптуре, – добавил подеста.

Святой отец посуровел и подал знак страже.

В мастерскую без промедления втащили маэстро Ломбарди. Измученный, он едва держался на ногах, его бледность была более пугающей, чем белизна цельного куска мрамора. Бедолага свалился на пол, как куль, раньше, чем прозвучал вопрос. Святой отец велел немедля послать за тюремным лекарем. Сержант тюремной стражи виновато ссутулился, принялся что-то торопливо шептать ему на ухо. Речь его сводилась к тому, что врачей в терзаемом эпидемией городе осталось мало. Острожные и расчетливые давно покинули Флоренцию, остальных выкашивает болезнь, даже тюремный лекарь занят в лазарете. На счету каждый, кто может держать в руках ланцет и смешивать порошки от жара. Святой отец слушал его, легонько кивал головой, и блики света скользили с тонзуры из рыжеватых волос на кожу, отчего черты лица проступали еще резче и контрастнее – сейчас он показался Микеланджело человеком, уставшим до безразличия. Отточенным жестом он указал на бесчувственного маэстро.

– На все воля божия. Господь – единственный истинный правитель Флоренции, пусть он решит, насколько глубоко раскаяние этого человека, и дарует ему жизнь и избавление или смерть. Верните этого медика в карантин. – Он держал многозначительную паузу, пока стражники уволокли сомлевшего эскулапа, и продолжил. – Доставьте сюда прислугу из дома покойного мессира Бальтасара.

Глава 6

Хорошо известный скульптору выпивоха-кучер, женщина с широким шрамом от ожога поперек щеки, спрятавшая руки под неопрятный передник – по всей вероятности, кухарка, а также еще двое слуг из особняка Бальтасара стояли посреди мастерской и дружно вертели головами, разглядывая развешанные по стенам рисунки, гипсы и скульптуры. Следом за ними вошел судейский чиновник. Писарь выбрал подходящее место, аккуратно разложил отточенные перья, выставил забрызганную чернильницу и развернул лист бумаги, чтобы заполнять допросный лист. Тем временем сержант пошептался о чем-то с подеста и правоведом и начал задавать вопросы.

– Кто из вас, синьоры, видел статую, которую выкопал ваш хозяин?

– Так у нас нету никакого хозяина. Был, конечно, да помер, – вздохнула кухарка, судя по всему, она была бойкой дамой, как и большинство ее товарок.

Кто видел изваяние, которое имелось у мессира Бальтасара? – каркающий голос святого отца Джироламо наполнил мастерскую, все кто его слышал, разом поникли и присмирели. – Говори, женщина!

– Мы все видели. Изваяние никто не прятал.

– Ты сможешь узнать скульптуру?

– Ну, да. Наверное, смогу.

– Хорошо. Посмотри внимательно кругом. Изваяние здесь?

Кухарка напряженно вытянула шею, несколько раз обвела мастерскую взглядом, наконец, указала на практически завершенную копию статуи Вакха, выполненную в полном размере:

– Вроде эта… Только хозяйская была вся перепачканная в земле, а эта чистенькая, беленькая, прямо как младенчик…

– Гы-гы-гы… – расхохотался толстячок кучер. – На вилле Розелли даже свиньи в хлеву чище твоих кастрюль, потому что всем хозяйством заправляет синьора Косма. Она такая дама, никому спуску не даст! Ясно дело, статуй отмыли дочиста, нарочно отмочили в чану с вином. Я сам помогал, синьоры. Это он, – кучер указал на ту же самую копию, что и кухарка, победно повторил. – Статуй! Точно говорю.

Святой отец вперил испепеляющий взгляд в корпулентную фигуру кучера:

– Это вы синьор, утверждали, что статуя самостоятельно перемещается?

– Я?!? – толстяк отчаянно замотал головой с такой скоростью, что ворот плаща из грубой шерсти расцарапал шею. – Ничего такого не говорил, потому как ничего похожего и близко не видел… Единственно, когда мы тащили изваяние, хозяин сказал, чтобы мы поворачивались, иначе статуй своими ногами быстрее дойдет до места. Но это болтовня одна, никуда он не пошел, так и волокли его на горбу до самой конюшни.

Сверлящий взгляд заставил кучера грузно рухнул на колени, подползти к святому отцу, перекреститься и грянуть лбом о пол:

– Отче! Благословите, молю! Ну, с чего мне врать? С какого интереса? Покойник мне задолжал за три месяца, то есть задолжал, пока был живой. Кто мне вернет деньги? Некому. Одна надежда осталась – на божью помощь!

Пальцы святого отца, сухие и желтоватые, как церковные свечи, коснулись макушки просителя. Сержант тоже благочестиво перекрестился и уточнил:

– Имелись ли другие похожие изваяния в жилище мессира Бальтасара?

– Нет. Мессир не был охотник до таких украшений в доме.

– Спасибо, синьор, ваши слова зафиксируют, – подеста повернулся к кухарке. – Синьора, прошу, уточните, по каким приметам вы узнали статую?

– Да какие приметы? – отмахнулась добрая женщина. – Похожий он на моего супружника. Тоже, знаете, по молодости был крепкий, в плечах широкий, а как дойдет до дела, – женщина указала куда-то в районе бедер изваяния, – толку ни-ка-ко-го!

Сержант хмыкнул, остальные очевидцы оживились и принялись наперебой утверждать, что это та самая, единственная статуя. Чиновники преобразовывали трескотню простолюдинов в формулировки, пригодные для допросных листов, пока вопросы не исчерпались. Отец Джироламо большей частью молчал, только костяшки четок сухо щелкали в его пальцах, да лицо мрачнело. Наконец изрек:

– Забирайте идола.

Поверенный семейства встрепенулся и попытался доказывать, что статуя – собственность синьора де Розелли, помещенная в мастерской временно, по каковой причне не может быть изъята без согласия владельца и надлежащей компенсации. Против обыкновения речь правоведа звучала сбивчиво и тихо, под конец он совсем запнулся под обжигающим взглядом святого отца:

– Все, что есть в этом городе, все, что существует на этой земле – исключительная собственность нашего господина и Господа Иисуса[14]14
  В период своего правления Савонарола объявил единственным правителем и «королем» Флоренции непосредственно Иисуса Христа.


[Закрыть], переданная нам, грешным, во временное пользование, если рассуждать в юридических терминах. Ясно, синьор?

Правовед нахмурился, но возразить не решился.

– Выносите!

* * *

Пока шла перебранка Микеланджело стоял в стороне, наблюдал чернильную темноту за окном, но когда статуя медленно поплыла к двери, взял с рабочей полки долото – самое крепкое из имевшихся в мастерской – и двинулся следом. Стражники неумело прислонили статую к стене мастерской – кто-то отправился на поиски подходящего транспорта, а самые стойкие из зевак, которые продолжали торчать на улице, зашептались между собой. Микеланджело подошел к Вакху, медленно провел ладонью по скульптуре, полировка еще не была закончена, кончики пальцев чувствовали шероховатости и несовершенство линий. Тактильно поверхность напоминали человеческую кожу, если бы не холод, свойственный мрамору – ему показалось, что это тело мертвеца. С плеча статуи его ладонь переместилась на голову, ощупала ее, выбирая самое уязвимое место, он поднял долото.

Ни слова не говоря – ударил!

Удар, потом другой – белая мраморная крошка фейерверком брызнула в разные стороны. Голова статуи раскололась напополам, как орех, половинки упали на мостовую со страшным грохотом. Одна покатилась прямиком под ноги к святому отцу Джироламо. Он брезгливо отряхнул рясу.

По толпе прокатилась волна криков. Ужас или восторг в них был, не разобрать.

Следующий удар пришелся в плечо – рука идола отвалилась, упала на мостовую и разлетелась на множество острых кусочков: бывают дни, когда даже камень становится хрупким. Зеваки бросились собирать их – возникла сутолока, кто-то хохотал, кто-то молился, кто-то обронил факел и поджег подол синьоры, она громко взвизгнула и юлой завертелась на месте, задние ряды напирали на передних с надеждой заполучить хоть кусочек «проклятой статуи», и только долото неумолимо колотило по камню. Почтенный правовед синьор Таталья бросился к скульптору и перехватил запястье, а его собственное лицо заливала краска гнева:

– Прекратите! Вы ответите за это в суде! Синьор Буонарроти, вы не имеете права!

Святой отец непостижимым образом оказался рядом с ними и, глядя на толпу из-под опущенных век, тихо заметил:

– Он уже сделал это.

Возмущенный правовед повернулся, нагнал судебного чиновника, стал что-то быстро говорить ему и размахивать руками. Микеланджело очень надеялся, что темнота – известная пособница греха – скроет его улыбку, не удержался и шепнул святому отцу:

– Признайтесь, отче, вы намеревались сделать это сами.

– Разбить истукана?

– Подарить добрым гражданам Флоренции зрелище.

Скульптор кивнул в сторону толпы. Число народу утроилось, несмотря на поздний час, все окна были распахнуты, из них гроздьями свешивались зрители, отчаянные мальчишки пробирались по крышам и спрыгивали в центр событий – где остатки изваяния крушили всеми доступными способами. Компания подростков колотила друг друга из-за мраморного камушка величиной с ноготь, конопатый лавочник кричал «держи вора!» – у него срезали кошелек, старушку сбили с ног и готовы были затоптать, не вмешайся стража. Теперь она сидела на ступенях и пыталась отдышаться. Новые люди продолжали пребывать, расспрашивали друг друга, что происходит, запрудили все окрестные улочки. Суматоха угрожала перерасти в нешуточные беспорядки: некоторые уже схватились со стражниками, другие начали выковыривать камни из брусчатки.

Святой отец глубоко вздохнул, поправил капюшон и бесстрашно шагнул в самую гущу толпы. Его нога в веревочной сандалии уверенно попрала кусок мрамора – последнее, что осталось от статуи, он молитвенно сложил руки, затем простер их перед собой, призывая слушателей к тишине:

– Братья! Каменный идол разбит, сгинул древний языческий грех. Благодарите Господа! – он медленно поднял руки над головой, тучи расступились словно по команде, обнажив лимонный диск луны. Ошеломленная зрелищем толпа замерла, запрокинув головы. Священник сделал паузу. – С молитвой ступайте по домам. Аминь.

Люди сразу же начали расходиться, переговариваясь негромко и устало. Улица рядом с мастерской опустела, прежде чем удалиться, святой отец снова приблизился к Микеланджело, опустил длань на его плечо – она показалась скульптору невыносимо тяжелой и горячей. Священный жар, переполнявший проповедника, был способен прожечь насквозь одежду и самое плоть, даже заставить обуглиться кости.

– За каждое зрелище приходится платить, Микеле. Не мне назначать эту цену.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и побрел прочь. Следуя обетам бедности, отец Джироламо всегда перемещался пешком, в исключительных случаях для него седлали белого мула, точно такого, как был подарен ему королем Франции, Карлом VII[15]15
  Савонарола возглавлял флорентийское посольство к королю Франции Карлу VII, согласно преданию явился к нему пешком, и получил в подарок от монарха белого мулла в знак признания его дипломатических заслуг и праведной жизни.


[Закрыть]. Темнота сомкнулась за согбенными плечами святого отца.

* * *

Синьор Буонарроти еще некоторое время постоял посреди улицы, разглядывая собственную тень, потом устроил нагоняй ученикам и подмастерьям. Приказал чисто вымести мостовую перед мастерской, навести порядок внутри, но самое главное, отправить посыльного на старый рынок и закупить целую телегу просмоленной соломы, чтобы основательно окурить помещение, где весь день толкался разнообразный люд.

Против обыкновения он не остался ночевать в мастерской, а поднялся в комнаты. Ему не спалось – подушки пропахли пылью, а пыльный балдахин угрожал навалиться сверху всей тяжестью. В конце концов, он оставил попытки приманить сон, набросил плащ и через чердак выбрался на крышу.

Здесь его встретили абсолютный холод и отсутствие света, как в последнем ледяном кругу Дантова ада. Тучи снова накрыли город плотной массой, даже погребальных костров у лазарета сегодня не разложили, кое-где мелькали тусклые пятна света, Микеланджело вглядывался в них и пытался угадать: люди или демоны разожгли этот огонь? Предрассветный час легко туманит рассудок, но его разум остался таким же острым, как его резец. Он отказывался поверить, что там, внизу среди мрака и каменных стен, нагишом разгуливает душитель с торсом античного бога. Смерть – частая гостья в любом большом городе люди гибнут по неосторожности, из-за несчастных случаев, происходят убийства, большинство из которых объясняются корыстью, дурными нравами и глупостью. Что подмастерья проболтаются насчет спрятанного Вакха, он не боялся – закон всецело на его стороне, он уберег от порчи переданное на хранение имущество, только и всего. Никакого официального решения об изъятии или уничтожении античной статуи не существовало, а простецы – всего лишь неразумные люди, которым свойственно заблуждаться. Скульптор зевнул и хотел идти спать, но задержался – на прощание ночь осыпала город хрупким первым снегом. Большая редкость во Флоренции!

Одна снежинка отбилась от остальных и прилипла к его бороде, у самой губы, он слизнул ледяной кристалл языком. Непривычное ощущение вызвало острый приступ тревоги – снег перемешивался с рассветом в серую круговерть, где-то неподалеку горестно заскрипела колесная ось. Микеланджело живо представил, как понурая лошаденка тащит за собой черную телегу, полную чумных тел. Колченогий возница сутулится на козлах, прикрывает лицо носатой маской, и молит Господа, чтобы его миновала хвороба. Чиновники из Синьории часто нанимают в карантинные бригады разнообразных уродцев: горбунов, рыжих, косых, кривошеих и шестипалых. Солидные господа из гильдий не меньше простолюдинов верят, что Господь по доброте своей щадит убогих, потому они неуязвимы для мора. Глупое суеверие!

Телега остановилась у двери мастерской, сердце скульптора заколотилось с утроенной скоростью, а ноздри втянули порцию морозного воздуха, пытаясь учуять в нем запах смерти. Возница – синьор без видимых телесных дефектов – принялся орать во всю глотку – выяснять, как разыскать дом синьора Буонарроти, которому он доставил груз просмоленной соломы.

Сердце стукнуло раз-другой, замерло и застучало в обычном ритме. Солома, всего лишь солома. Снег подтаивал, ветер разносил над крышами запах дыма и подгоревшего хлеба, город начал ворочаться и просыпаться. Пришлось спускаться вниз, на пару с возницей они выгрузили несколько тюков соломы и свалили прямо посреди мастерской, на их место запихнули невразумительную конструкцию, которую скульптор тщательно обмотал пустыми мешками, обложил соломой, для надежности прикрыл сверху вощеной парусиной. Затем скоренько черкнул записку к «Любезному другу Филиппе», в которой наставлял, как аккуратно извлечь статую, и просил известить о ее возвращении в целости и сохранности поверенного, синьора Таталью. Отдал записку подмастерью, усадил паренька на козлы рядом с возницей, наказал вручить синьору де Розелли в собственные руки, тот молча кивнул – мол, сделаю! – и приказал кучеру стегнуть квелую лошаденку.