Текст книги "Игра в безумие"

Автор книги: Джулиан Саймонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Понимаю. Хотите знать, каков общий порядок доставки почты.

– Рад, что до вас, наконец, дошло.

– Письма приходят на почту в Холтинге. Там их сортируют. Письма для Саттон Виллис поступают на почту в Аппер Бинстед. Там их разбирает местный почтальон Роджерс.

– Тогда нам нужен Роджерс. Что он за человек?

– Роджерс? Он в почтальонах уже двадцать два года. Почту развозит на велосипеде. Не помню случая, чтоб он не вышел на работу.

– Развозит почту на велосипеде! – бушевал Брилл в машине. Любой, кто занимается этим двадцать два года подряд, по его мнению, должен был сходить к психиатру. Свою карьеру Брилл распланировал до малейших деталей. Из молодого сержанта собирался стать самым молодым полицейским инспектором в графстве. Потом – главным суперинтендантом. Это была высшая должность в криминальной полиции графства. А потом? Но он был убежден, что не будет таким мягкотелым, как Сноб. Когда станет начальником, все будут по струнке ходить!

Брилл по рождению был провинциалом. В Бирмингеме, Манчестере и уж тем более в Лондоне чувствовал себя неуютно. Там было слишком много работы, слишком много преступников, к тому же чертовски ловких. Вот Роули для него был в самый раз. До перевода в криминальную полицию он долго был обычным патрульным и хорошо знал город. Исходил в нем каждый метр, начиная от элегантного квартала особняков, где жили высокопоставленные служащие, до трущоб за железнодорожными путями. Жил он с приятелем, тоже сержантом, в холостяцкой квартире с двумя спальнями, и хозяйка рада была, что в доме полицейские. Этого ему хватало, пока не повысят или не найдет приличной девушки и не женится.

Город он знал наизусть, вот с окрестностями было иначе. Пробираясь по узким дорогам, которые все казались одинаковыми, проезжая через сонные деревушки, где негде было даже перекусить, он не мог понять, как тут могут жить люди в здравом уме. Казалось, эти края просто созданы для людей, двадцать два года ездящих на велосипедах.

Маленький семейный домик. В палисаднике цветы, по стенам – дикий виноград и вечнозеленый плющ. Мужчина с опухшим лицом возле дома начищал до блеска старенький "моррис". При виде Брилла, подняв голову, спросил:

– Что вам угодно?

– Мистер Роджерс? Брилл, криминальная полиция Роули. Можем ли мы с вами поговорить?

– Подождите минутку. Хороша машина, а? Восковая мастика – лучшая защита.

Брилл, считавший старьем любую машину не последнего года выпуска, кивнул. Роджерс провел его в дом, крикнув по дороге:

– Мамочка, у нас гости! – Тут же предупредил Брилла: – Берегите голову!

Поздно. Брилл влетел лбом в почерневшую дубовую балку. Миссис Роджерс, крупная и сияющая, посочувствовав, пошла поставить чай. Комната оказалась уютной, если вы любите гостиные, где в центре камин с трубой, а по стенам висит бронзовая посуда вперемежку с семейными фотографиями. Кресло, в которое усадили Брилла, было удобным, но продавленным.

– Полагал, вы не слезаете с велосипеда, не знал, что у вас машина.

– Ну да. Я почту развожу на своем старом велосипеде, в любую погоду, знаете, нужен бы грузовичок, но его не дают, говорят, не окупится. А машина у меня для личных нужд. Купил я её год назад. Вначале пришлось повозиться, но теперь уже все в порядке. Знаете, совсем другое дело, если поехать к морю можешь, когда захочешь.

– Не знаю, как можно обходиться без машины. – Брилл предложил Роджерсу сигарету и, когда тот отказался, закурил сам.

– Гилузо, вам что-нибудь говорит это имя? Абель Гилузо, Бэчстед Фарм.

Заметив страх, мелькнувший в глазах Роджерса, понял, что попал в цель.

– Полагаю, что это имя мне неизвестно.

– Но ферму Бэчстед вы же знаете? Заброшенное здание. Давно там никто не живет?

Роджерс встал, повернулся к жене, которая как раз принесла поднос с чаем и кексами.

– Спрашивают, как давно на Бэчстед Фарм никто не живет, мамочка. Пожалуй, года четыре, ты как думаешь?

Поднос грохнул об стол. Миссис Роджерс промямлила нечто, звучавшее как согласие, перед Бриллом оказалась чашка чаю с куском кекса.

– Вы знали, что в доме никто не живет. Почему тогда доставляли письма?

Почтальон открыл было рот, но тут же закрыл его. Жена проворчала:

– Я что тебе говорила! Роджерс опять обрел дал речи:

– Я тут ни при чем. Письма были адресованы туда, ну я и опускал в ящик. Почему бы и нет?

– Доставляли письма в дом, где уже годы никто не живет и жить не может, ибо это руины, – насмешливо сказал Брилл. – Ради Бога, не прикидывайтесь идиотом. Вы знали, что кто-то их забирает.

– Лучше уж расскажи ему, – бросила жена. Роджерс молчал. Тогда, подойдя к каминной полке, она подняла фарфоровый колпак и достала конверт.

– Это пришло по почте.

На конверте было напечатано:

"Мистеру Роджерсу, почтальону", – и его адрес. На штемпеле: "Лондон, 20 мая". Внутри, на листке бумаги тоже на машинке:

"Опускайте, пожалуйста, всю почту, адресованную А. Гилузо, Бэчстед Фарм, Найт-роуд, Саттон Виллис" в почтовый ящик перед домом. Я перееду ещё до конца года. Благодарю за услуги".

– В конверте были два десятифунтовых банкнота, – пояснила она. – Для нас это большие деньги.

– Она не хотела, чтобы я их взял, но дело в машине, понимаете, оправдывался Роджерс. – Эти деньги оказались так кстати, нужно было уплатить за ремонт. Понимаете, мотор полетел, нужна была новая головка блока...

– Я его отговаривала. Но он уверен был, что это никому не повредит.

Брилл не собирался терять время даром.

– Вы получали от него ещё письма, ещё деньги?

– Нет.

– Сколько писем вы бросили к ящик? Подумайте. Это важно.

– Не помню, не помню точно. Может, с дюжину. Не больше.

– Штемпели не заметили?

– Думаю, все были лондонские.

– И вы уверены, что никогда не видели забиравшего их человека?

– Да. Послушайте, в чем, собственно, дело? Что этот парень затеял?

Вмешалась миссис Роджерс:

– Вы же не обязаны сообщать все почтмейстеру, правда? Так он может лишиться пенсии.

Супруг её взглянул на Брилла, но в презрительном взгляде того не увидел для себя никакой надежды.

– Не нужно было говорить ему, мамочка, не нужно было говорить о деньгах.

– Мне придется подать рапорт. – Брилл вложил конверт в папку. – Это может оказаться важным доказательством в деле об убийстве Олбрайт.

Миссис Роджерс вскрикнула.

– Хватило бы нам велосипеда, Роджерс. Автомобиль не для деревенщины.

Двадцать тридцать, субботний вечер. Чудный вечер, но небо хмурилось, и собирались тучи. В ту самую минуту, когда Брилл лбом испытывал дубовую балку Роджерса, Хэз-лтон с удовольствием разглядывал другой деревенский дом. Окден Коттедж оказался небольшим, но очень красивым кирпичным домом семнадцатого века, всего в нескольких минутах езды от Кремптона. От дороги его закрывала густая живая изгородь, перед которой расстилался идеально ухоженный газон, огороженный покрашенной в белый цвет цепью. К дому вела короткая дорожка, справа от которой стоял большой сарай, а слева – ещё более идеальный газон. Все в целом производило необычайно приятное впечатление. Хэзлтону особенно понравилась современная, но стилизованная под старину лампа, висевшая снаружи над дверью.

Лысеющий мужчина, открывший ему, подтвердил, что он мистер Дарлинг. Проводив Хэзлтона в гостиную, где в одной витрине стояли серебряные сахарницы и солонки, а в другой – фарфор, газеты были аккуратно уложены в стопку и возле каждого кресла стоял маленький полированный столик. К подлокотнику одного из кресел был прикреплен так называемый "телевизионный столик" с чашкой и блюдцем. Дарлинг выключил телевизор. Хэзлтон извинился за беспокойство.

– Ну что вы... Я вечерами смотрю телевизор, но вот программы все слабее, вам не кажется?

– Не могу сказать, что имею возможность смотреть телевизор, мистер Дарлинг. Моя жена обожает викторины.

– В самом деле? Викторины? – Дарлинг на миг задумался, потом снял столик с подлокотника и два раза позвал: – Изабель!, – второй раз уже от двери.

В комнату вошла высокая худая женщина с серо-стальными волосами.

– Моя сестра Изабель. Старший инспектор Хэзлтон, верно? Можно что-нибудь вам предложить, инспектор?

– Спасибо, мистер Дарлинг. Чуть-чуть виски с водой.

Седовласая женщина подала ему руку. У неё была чудная кожа, чистая, как у ребенка.

– Очень приятно. Не правда ли, чудная погода? Этим летом просто не на что жаловаться.

– Дивное лето. Мне это так напоминает прошлое, когда все, включая погоду, было гораздо лучше, правда?

– Вы сами ухаживаете за садом? Или вам кто-то помогает?

– Простите?

Дарлинг из-за спины сестры показал на ухо. Хэзлтон повторил, уже громче. Женщина мило улыбнулась:

– Простите. Как вы заметили, я стала глуховата. Да, садом занимаюсь я одна, Джонатан...

– Я постригаю газон, – запротестовал её брат.

– Газон, газон... В саду хватает всякой работы, не только стричь траву. Сейчас уже темно, а я бы с удовольствием вам показала свои цветы. В этом году дивные сальвии. Вы тоже цветовод?

Хэзлтон ухмыльнулся:

– Кошу газон. Если не удается отделаться.

Хозяйка снова мило, чуть неуверенно улыбнулась.

– Я вас оставлю, чтобы вы могли заняться своими мужскими делами. Надеясь, как-нибудь придете днем и посмотрите мои сальвии...

Когда она ушла, Дарлинг заметил:

– У Изабель давно проблемы со слухом. Состояние все ухудшается, но она не сознается. Днем ходит с аппаратом, но только не дома. Иногда с нею нелегко, но женщина она добрая. Ведет хозяйство, со всем сама справляется. И весьма успешно.

– Прекрасный дом, – признал Хэзлтон совершенно искренне. Но время было переходить к делу. – Ваша фирма занимается делами Бэчстед Фарм. Можете мне рассказать о них?

– Конечно. Вы хотите знать, почему там все в таком состоянии, не так ли?

– И это тоже. Расскажите мне все, что знаете.

– С удовольствием. Но приготовьтесь терпеливо слушать, это долгая история. Последним арендатором был Лайонел Эллиот, а хозяином – сэр Лемюэль Эймс. Вам эти имена ничего не говорят?

Хэзлтон покачал головой. Дарлинг рассмеялся.

– Ну ничего. Сэр Лемюэль обитал тут, в Кремптоне, ещё до меня, а потом перебрался в Ирландию. Состоятельная семья, пивовары – ну, вы понимаете. Сэр Лемюэль был немного гуляка, конечно, и поговаривали, что Лайонел Элиот – его внебрачный сын. И жил он в доме сэра Лемюэля как бедный родственник. Одного звали Лемюэль Джон Эймс, другого – Лайонел Джон Эллиот. Интересное совпадение, правда? Когда сэр Лемюэль уехал, Лайонел остался здесь и перепробовал всевозможные занятия – говорили, старик его понемногу поддерживал. Потом они заключили соглашение, по которому Лемюэль уступил Лайонелу Бэчстед Фарм, и знаете, сколько тот ему платил? Всего десять фунтов в год.

Хэзлтон с трудом подавил зевоту. В доме, где стояла приятная прохлада, он вдруг почувствовал, как устал.

– Насколько я знаю, сейчас там никто не живет.

– Это точно. – Дарлинг казался огорченным и в то же время игривым. Лайонел был похож на отца. Сделал некоей девице ребенка и сбежал в Новую Зеландию. И вот уже четыре с половиной года Бэчстед Фарм стоит пустая. Вначале сэр Лемюэль, казалось, ожидал, что он вернется, – понимаете, было такое впечатление. С домом ничего не делал, мол, Лайонел, вернувшись, сам займется ремонтом и за все заплатит. Но через два года Лайонел погиб в Новой Зеландии: несчастный случай. Там он женился, оставив малолетнего сына. Через полгода умер и сэр Лемюэль, совсем спился. Завещания не оставил, ближайшим родственником оказался племянник. Но семья Лайонела тем временем заявила, что наследником должен быть его сын, которого, кстати, назвали Лемюэлем. Мол, есть у них документы, которые все доказывают. Вот дело и тянется, и на сегодня ничего не решено. Опекуны наследства хотели сдать Бэчстед Фарм внаем, но не намерены вложить в неё ни пени. Результат налицо. Боюсь, я утомил вас, инспектор.

Хэзлтон открыл глаза.

– Неудивительно, что вы не можете продать этот дом. Но, вероятно, были все же интересующиеся им клиенты.

– Были. Но как узнают, в каком все состоянии, мало кто решается даже на осмотр.

– Нет ли у вас списка людей, интересовавшихся домом в последние месяцы? И не помните ли вы, не было ли среди них человека по фамилии Гилузо?

– Списка, к сожалению, нет, но такую фамилию я бы запомнил. Нет, инспектор, такого не было.

– Полагаем, эта фамилия фальшивая, – мрачно признал Хэзлтон. – Могли быть и другие. Мог он дом и не осматривать.

– Сожалею, что не смог вам помочь. Но если бы я знал, что вас интересует... извините, если я слишком любопытен.

– Тут особенно нечего скрывать, если вы оставите это при себе. Перед домом – почтовый ящик. Думаем, туда адресовали письма человеку, которого мы ищем по делу об убийстве мисс Олбрайт.

– Понимаю. А нашли вы француженку, что пропала чуть раньше? Я боюсь, что невольно мог сбить вас со следа...

– Не понимаю. – Хэзлтон взглянул на маленького человечка с гораздо большим интересом. Дарлинг заморгал.

– Приблизительно в то же время я подал заявление, что исчезла девушка, что работала у меня, некая мисс Браун. Со мной беседовал очень симпатичный молодой человек, кажется, Плендер, и, полагаю, он начал следствие. Но вскоре мисс Браун нашлась. Кажется, она решила съездить домой, никому ничего не сказав, – повела себя весьма некорректно, и, мне кажется, розыски другой девушки тогда тоже прекратились. Потому я и говорю, что сбил вас со следа.

Хэзлтон вспомнил, как он всыпал за это Харли.

– Вы правильно сделали, что сообщили нам. Хотя, правда, три четверти заявлений о пропаже людей – ложная тревога.

В холле они встретили Изабель, поднимавшуюся наверх. Дарлинг вышел проводить Хэзлтона. Совсем стемнело, ночь была теплая, тихая, небо усыпано звездами. В воздухе разносился аромат глициний. Хэзлтон вздохнул.

– Хорошо вы устроились. Тут так спокойно.

– Мы живем здесь уже двадцать лет. С той поры, как я купил этот дом, все вокруг изменилось, можете мне поверить. И сарай был в руинах, и дом весь сыпался. Хотите осмотреть участок?

Хэзлтон извинился. Он по горло был сыт мистером Дарлингом и его милой беседой, которую счел пустой тратой времени.

Двадцать один тридцать, субботний вечер.

Хэзлтон и Брилл, сидя в участке, подводили итоги своих поездок по Лондону и окрестностям. Немного же им удалось узнать. Выяснили, как преступник устанавливал связи с жертвами – множественное число тут оставалось только предположением, – но не узнали ничего, что могло указать на Вэйна или кого-то другого, не выяснили даже, была ли у него любовница. Искали автомобиль, который мог в пятницу вечером увезти девушку с приметами Памелы Уилберфорс со Стейшен-роуд, но безрезультатно. Бриллу казалось странным, что никто не видел, как преступник забирал письма. Старший инспектор был с ним не согласен.

– Этот Гилузо, или Лугоши, или как там его появлялся там всего раз-два в неделю, и все. Поставив машину на обочине, подходил к ящику. Если ехал кто мимо – а движения там почти нет – ему достаточно было повернуться спиной, если нет – просто забрать почту. Итак, это человек с машиной и не связанный распорядком дня. Но и это только гипотеза, ведь он мог забирать письма и ночью.

– Кто-то, знавший почтальона Роджерса.

– Или просто под каким-то предлогом выяснивший его имя, а это совсем несложно. Разумеется, он знает местность, но это было ясно и раньше. Бедолага, сделать такую глупость...

– Кто бедолага?

– Роджерс. Вероятно, он теперь лишится пенсии и работы тоже, а из-за чего? Из-за двадцати фунтов.

– Раньше нужно было думать.

– Не будьте таким ханжой, сержант.

Хэзлтон взглянул на письмо и конверт, которые дал им Роджерс, словно собрался одним взглядом разгадать скрывавшуюся в них тайну. И нечто подобное вдруг произошло.

Вытащив картотечный ящик Берты Норман, он покопался в нем, потом протянул три карточки Бриллу и сказал:

– Посмотрите.

Лицо у него заблестело, глаза, казалось, собирались выскочить из орбит.

Брилл посмотрел на листки, среди которых была и карточка Гилузо, потом на конверт и письмо, полученное от него Роджерсом. Верхняя часть буквы "Л" на всех строчках была скошена и плохо пропечатана, и буквы "с" и "т" выскакивали за строку. Не было сомнений, что все печаталось на одной машинке. Брилл ошеломлен был не меньше начальника.

– Но это значит... значит, Норман знает Гилузо.

– Это значит, что нам нужно с ней поговорить.

Хэзлтон, придвинув телефон, попросил соединить его с инспектором Марчем в Ист-Далвич. По инструкции он уже сообщил Марчу о своем визите в Вестфилд Гроу. А теперь он попросил инспектора немедленно арестовать Берту Норман.

Двадцать два тридцать.

Зазвонил телефон. Это был Марч. Берта Норман скрылась. Увезла всю одежду и машинку, видимо, тоже, ибо её не нашли.

Хэзлтон поблагодарил инспектора, грохнул трубкой и выругался. Конечно, можно попытаться её выследить. Найти таксиста, который отвез её на вокзал... и что дальше? Нужно было арестовать её сразу!

Хоть для этого и не было видимых причин, но, придя домой и упав в постель, Хэзлтон почувствовал себя всерьез недовольным ходом следствия и всем, что с ним было связано, и собой самим.

Тяжелая выдалась суббота.

ГЛАВА XXIII

МРАЧНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Воскресенье. День, когда в лучших кварталах Роули косят газоны, подстригая живые изгороди, ухаживают за клумбами. С утра – гольф или теннис, девять лунок или пара сетов, коктейль в баре, а потом домой на обед. В одиннадцать Поль Вэйн появился в теннисном клубе уже слегка на взводе, как выразился Питер Понсоби. Рвался играть в смешанной паре, но не мог даже толком попасть по мячу, в середине первого сета упал и ободрал лицо. Питер отвез его домой и вскоре рассказал об этом нескольким благодарным слушателям.

– Жуткая история. Знаете, что его бросила жена? Он мне рассказал по дороге. Пригласил в дом – ну там и бардак! Он сам о себе позаботиться не может, есть такие мужчины, и не выносит одиночества. Но что ещё хуже, по-моему, у него мания преследования. Утверждает, что полиция хочет пришить ему убийство, которого не совершал, и что Луизы он пальцем не тронул – как будто я утверждал иное. И тут же лепетал, какие ужасные эти мертвецы. Просто кошмар. Навестить его? Нет, я бы не советовал. Знаете, когда я сказал ему, что не буду пить и что, по-моему, и ему довольно, он меня просто выставил из дому.

После обеда Поль позвонил Паркинсонам. К телефону подошла Элис, хотя мать её отговаривала. После нескольких фраз положила трубку.

– Он ругается, – спокойно сказала она. – Только гнусно ругается, и все. Он пьян. Можно было надеяться, что в такой ситуации он сумеет держать себя в руках.

– Что он говорит? – Миссис Паркинсон чуть повернула голову, готовая к самому худшему.

– Одни мерзости. Что не может забыть запах трупа.

У матери расширились глаза.

– Полагаешь, он все же как-то связан со смертью той девушки? Если да, это ужасно. Представь себе, что скажут люди...

Весь день Поль Вэйн проспал. Вечером снова начал пить, открыл банку мясных консервов и половину съел, потом побросал вещи в чемодан, приготовленный для Гет-тингем Кастл, и стал пить дальше.

Он стал предметом обсуждения на совещании, которое в воскресенье утром проходило в управлении полиции графства. Присутствовали: сэр Фелтон Дикси, главный суперинтендант Полинг и старший инспектор Хэзлтон. Полинг был за то, чтобы вызвать Вэйна ещё раз и допросить поподробнее. Опираясь на первое письмо, повторял все те же прежние аргументы. Повторял снова и снова:

– И это бегство в пятницу вечером, когда он специально избавился от нашего человека, не забывайте о нем...

Хэзлтон был с ним согласен:

– Разумеется, это правда, что мы не знаем, где он в пятницу вечером болтался целый час, но вряд ли у него было достаточно времени убить Уилберфорс и спрятать её труп. И кто сообщница Вэйна?

Полинг сомкнул кончики пальцев.

– Как насчет его приемной дочери Дженнифер?

Хэзлтон презрительно поморщился и едва не фыркнул.

– Вижу, вам эта имя не нравится, но от пишущей машинки избавилась она, не забывайте.

– Намного лучшая кандидатка – Берта Норман. Она увязла в этом по горло.

Полинг наслаждался этим интеллектуальным поединком, но сэр Фелтон вслушивался с нараставшим раздражением. Из-за этого он пожертвовал встречей в Гимнастическом клубе?

– Нужно действовать! – не выдержал он. – Меньше говорить и больше действовать. Норман ускользнула у нас из-под рук, это мне не нравится. Что предпринято?

– Ищем таксиста, который её мог куда-то отвезти, и разослали её описание, – уверенно доложил Хэзлтон. – Лондон сообщил о ней некоторые данные. По тому адресу, где мы её нашли, жила месяца два, может, чуть больше. По словам соседей, жила одна. Периодически к ней захаживали мужчины, но, вероятно, это были те, кто подавал объявления или отвечал на них. Конкретно она упоминала некоего Алистера, но, похоже, его никто не видел. Может, никакого приятеля и не было, лишь хотела, чтоб мы так думали.

Сэр Фелтон хотел было перебить его, но Хэзлтон решительно продолжал:

– Еще один интересный факт. Этот журнал "Познакомьтесь!" выходил уже несколько месяцев. До того его рассылали из Митчела. Адрес был посредника, хозяина табачного ларька. Тот сказал, что за письмами раз в неделю приходили подростки.

– Что же в этом такого интересного? – спросил сэр Фелтон.

– Только то, что Норман появилась там недавно. Похоже, она только редактор, но не хозяйка.

– Но где она? И где хозяин этого поганого листка, если он вообще существует?

– Не знаю, сэр.

Сэр Фелтон, положив руки на стол, сверкал глазами. Выглядел он грозно и потешно одновременно.

– Олбрайт убили. Француженку последний раз видели в этом районе. И Уилберфорс тоже. Требую начать интенсивный розыск обеих девушек, Полинг, и начать немедленно. Мобилизуйте всех своих людей, используйте все средства и раскрутите дело на полные обороты. Я не хочу никого критиковать, но все это нужно было сделать гораздо раньше. Ясно?

Полинг сдержал тяжелый вздох. Все это значило, что придется действовать под открытым небом, что ему придется все решать самому и быть на ногах с утра до вечера. Безрадостные перспективы.

Когда сержант Брилл позвонил Салли и сообщил о намерении поговорить с ней, та поняла, что придется рассказать родителям о Луизе и Памеле и о письмах. К её удивлению, они не разгневались, только засыпали упреками, что не рассказала им раньше. Через полчаса после этого разговора пришел сержант Брилл, задал ей десятки вопросов, в основном о вещах, которые она давно забыла, например, не рассказывала ли Луиза подробнее о встрече с мужчиной, которому ответила на объявление, и не помнит ли она подробностей из письма Памеле. Вспоминая, что могла, она непрерывно повторяла, что все уже рассказала инспектору. Ей не нравилось, как держал себя Брилл, и к концу разговора она расплакалась.

В конце дня лаборатория дала заключение о машинке, на которой были напечатаны письмо Роджерсу и картотечные листки. Оказалось – переносная машинка марки "Адлер", не из последних моделей.

Выследили таксиста, который отвез женщину, соответствовавшую описанию Берты Норман от Ист-Далвича к станции метро на Лейчестер-сквер. Там след оборвался.

В сумерках полицейские патрули начали прочесывать Бэчстед Фарм и ближайшие окрестности, а заодно и окрестности Дома Плантатора. Хэзлтон знал, что такие прочесывания ни к чему, искать нужно в определенном месте определенную вещь, которая могла бы там быть. Но он любил подобные операции и проводил их весьма энергично. Поддерживать постоянную телефонную связь с Полингом – вот и все, что было нужно сейчас.

В то воскресенье Брайан Хартфорд отправился навестить свою жену и нашел её в гораздо лучшем состоянии, чем когда бы то ни было. Разговаривала она связно, казалась вполне нормальной и просила забрать домой. Такие минуты были тяжелее всего, ибо по опыту он знал, что улучшение это только временное. Обещать невыполнимое было для него мучением, но он все равно обещал. Потом поговорил с врачом, который сообщил, что в последнее время состояние её ухудшилось, начались рассказы о мужчинах, забиравшихся по стенам с помощью присосок на ногах.

Потом Хартфорд встретился в отеле с двумя американцами. Те представляли группу, желавшую установить контроль над "Тимбэлс пластик", и было ясно, что если это им удастся, Хартфорда посадят на место Лоусона. Поэтому он дал им множество информации, получить которую иначе те смогли бы, только внедрив в фирму своего шпиона. Встреча прошла неудачно. Много пили, чего Хартфорд не любил, много говорили о финансовых условиях присоединения и необходимости отсечь сухие ветви. Все было весьма неопределенно, и Джо Фиддик, главный представитель американской стороны, весьма ловко лавировал, когда нужно было подробнее говорить о деталях. Домой Хартфорд возвращался в подавленном настроении.

В число мер, которые решили провести в рамках следствия, входила проверка пруда на Бэчстед Фарм. Однако выяснилось, что дело это непростое, ибо он оказался одним из трех водоемов, питавшихся от общего источника. Исключительно глубокий, он потребовал специального дренажного оборудования. И в ту минуту, когда оказалось, что обычные рыбацкие сети здесь бессильны, как по заказу появился сэр Фелтон. Усевшись на складной стул, он некоторое время хмуро наблюдал за происходящим, потом пошел за Хэзлтоном, который устроился в трейлере.

– Вам понадобятся водолазы.

– Да нет, сэр. Это всего лишь пруд, хотя и глубокий. Я как раз звоню насчет дренажного оборудования, но воскресенье... Приедут завтра утром.

– Дайте мне телефон. – Сэр Фелтон резко заговорил в трубку, но постепенно обмяк и продолжал почти вежливо. – С самого утра, констатировал он, положив трубку.

Дипломатия не была сильной стороной старшего инспектора, но ему все же удалось удержаться от каких-либо замечаний. Сэр Фелтон недовольно констатировал, что нет Полинга, но тут суперинтендант как раз и явился. Скрепя сердце решил все же появиться на месте операции. С сэром Фелтоном они дошли до Дома Плантатора, где наблюдали, как сотрудники довольно бессистемно ползают по полям, тыча палками в канавы.

В половине девятого стемнело. Ничего не нашли. Сэр Фелтон уже давно убыл домой, чтобы немного позаниматься на снарядах в своем спортзале. Полинг вернулся к своим монетам и к новому каталогу с некоторыми весьма привлекательными раритетами.

Хэзлтон объявил отбой.

Но на этом неудачное воскресенье ещё не кончилось. В тот день Рэй Гордон наткнулся на первую и единственную сенсацию в своей жизни. Со своей знакомой Нитой Лайкс он затеял пробег по барам, который закончился в "Детях герцога". Когда предложил пройтись вдоль болот, она не возражала. Болотами место называлось условно, там была даже небольшая рощица. На краю его Нита споткнулась и едва не упала. Рэй её поддержал.

– Ах, Рэй, – пожаловалась она, – я обо что-то споткнулась. Обо что-то мягкое и страшное.

– Да ничего, пойдем дальше.

– Не пойду, пока не увижу, что там. Не могу.

Тихонько ругнувшись, Рэй достал зажигалку. Огонек осветил ветви и зеленые листья. Он хотел было сказать, что там ничего нет, но запнулся. В том месте, где, споткнувшись, девушка отбросила ветки, репортер увидел руку и плечо изрядно разложившегося трупа. Одновременно он почуял запах...

Помчавшись с девушкой к машине, он торопливо погнал в город, ища телефонную будку. Было двенадцать часов пятнадцать минут.

И вот тут затрезвонили все телефоны.

ГЛАВА XXIV

СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА

Кризис. Чувствую, в моей жизни настал период глубокого кризиса. Я уже не тот, каким был. То, кем буду, кем становлюсь, – ещё впереди.

Проявляется это во всем. Во-первых, Бонни. Мне она нужна или была нужна, но теперь я испытываю к ней отвращение. Ее мотивы – самого низкого рода, – желание крови, жажда секса. Когда она их режет и кромсает, терзает и мучает, когда засовывает в их естество предметы, то мстит своим родным. Она рассказывала, как избивал её отец, чтобы изгнать дьявола, что дед частенько насиловал её мать, и она это видела. Правда это или нет? Утверждает, что правда. Каждый вечер должна была не позднее десяти быть дома. Как-то ночью отец застал её с парнем, так прогнал того, угрожая ружьем, а её избил ремнем. Это правда? Полагаю, она сама в это верит.

Недостойна она быть участницей священных обрядов.

Во-вторых, я уже не Дракула. Граф мертв, он остался в прошлом, словно сердце ему пробили осиновым колом. По телевидению идет цикл фильмов ужасов. Вчера вечером я смотрел "Доктора Джекилла и мистера Хайда", не тот, сорок первого года, со Спенсером Тресси, а другой, поставленный Рубеном Мамуляном, в котором красавец Джекилл постепенно превращается у вас на глазах в жутко мерзкого Хайда. Я его уже видел, в нем отличные сцены, когда Хайд триумфально наслаждается своей свободой, но вчера меня это не тронуло. Видел я и другие фильмы, "Доктор Ужас и его дом кошмаров" и "Оборотни" Теда Браунинга, – ах, я ведь был в восторге, увидев их в первый раз, да, эти чудища – мои любимые персонажи, я их люблю. Но теперь они меня совершенно не волнуют.

Почему? Видимо, я приближаюсь к новой истине, к новой сущности. Когда-то я выписал цитату Мэтра: "Все истинное надевает маску. Истинное нетерпимо к образу и подобию. Не оно ли служит покровом для наготы Бога?"

Я всегда считал, что в словах этих скрыта глубочайшая и величайшая правда. Я всегда носил маску подобия. Но когда спадет маска, когда вы окажетесь лицом к лицу с реальностью, с жаждой власти, что тогда? Тогда изменяется вся ваша жизнь. Вам нужна власть, вы должны повелевать всеми, а для этого вам нужно быть безжалостным и жестоким. Но вы хотели бы быть милосердным. И всепрощающим. И полным любви.

Маски моей жизни спадают одна за одной. Где же мое истинное лицо?

Примечание.

После визита полиции в Ист-Далвич мне стало ясно, что с журналом покончено. Выходить он начал всего год назад, и ребят в ларек, затерянный в митчелских переулках, посылал я. Вначале я просто не мог поверить, что они возвращаются с охапками писем от людей, терзаемых желанием. Вот что скрывают люди за масками приличий! Этого я не знал. И вот из того, что началось ради денег, из идеи, пришедшей мне в голову, когда я купил один из подобных журналов и ответил на объявление, возникло нечто совершенно иное. Полагаю, с самого начала меня привлекал сам журнал, а не деньги. Может, речь шла о прикрытии, о маске? Не уверен. Месяцами я и не думал, что моя маска – Дракула, жаждущий власти и любви, может найти столько поклонников.

Я все перечитал снова. Что говорю я о правде масок? Не знаю. Чего я хочу? Не понимаю. Что означает все то, что совершил я и что не совершил и что толкнуло меня на это? Я не уверен.

Моей целью было понять основы реальности, но, к моему удивлению, это превратилось в манифест веры.

В ту ночь мне приснился сон. Какие-то существа кричали, молили о пощаде. А я сидел в моторной лодке, опустив руку в море. И море было кровавым.