Текст книги "Игра в безумие"

Автор книги: Джулиан Саймонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Понимаю, сэр. Она вам ничего не говорила? Вам не казалось, что ей разонравилась работа и она собирается уйти?

– Ничего подобного. Я был вполне удовлетворен её работой. – Звучало это как показания перед судом. – Это очень странно. И прискорбно. Она была обязательна, что сегодня редкость. Если вернется, другой секретарши мне не нужно.

– Долго она проработала у вас?

– Нет, недолго. Месяца три.

– Не знаете, у неё дома не было никаких неприятностей?

– Дома... – Дарлинг, безупречно одетый, с "бабочкой" в горошек, задумался над этим словом. – Даже не знаю, где её дом, мы никогда о нем не говорили. Здесь она снимала комнату. Полагаю, приехала из Лондона. – Он оперся на барьер. – Вы, возможно, думаете, что я зря поднимаю панику, сержант, но не понимаю, почему она ушла, не сказав мне ни слова, не оставив письма. Это странно.

Сержант, который и в самом деле думал, что Дарлинг зря поднимает панику, обещал заняться. Донесение о двух исчезнувших девушках попали на стол сержанту Плендеру из криминальной полиции. Он доложил о них шефу, инспектору Харли.

Был жаркий день, в воздухе пахло грозой. В кабинете Харли было слишком душно. Инспектор не относился к людям, которые ищут работу на свою голову.

– Не понимаю, чего вы всполошились, Гарри.

– Исчезли две девушки, инспектор, двое за четыре дня.

– Нельзя утверждать, что Браун исчезла. По донесению, она собрала вещи и уехала. Она же все забрала, да?

– Да, но, по словам миссис Рэмсон, её хозяйки, была очень расстроена, особенно последние два дня. И не упоминала, что хочет уехать, хозяйку это удивило не меньше, чем её начальника, Дарлинга.

– Агента по торговле недвижимостью? Я его знаю. – Харли поцыкал зубом. – Что это была за девушка, местная шлюшка?

– Нет, инспектор. Скорее, особа сдержанная и замкнутая.

– Как она уехала, вы выяснили?

– Нет. Я расспрашивал и на вокзале, и на автобусной станции, но её не помнят. Это неожиданность. Фото у нас нет.

– Но уехала она по своей воле, в этом нет сомнений.

– Я так не думаю. Тут ещё второй случай...

– А, та француженка...

– Да. Анна-Мари Дюпон. Служанка у Сервисов. Полагаю, особа с ветерком в голове, но не слишком испорченная. Оставила чемодан, одежду, обувь вообще все.

Инспектор взглянул на фотографию, приколотую к донесению Плендера,

– Очень миленькая. Вы же сказали, с ветром в голове, вот её ветром и сдуло.

Плендер шутку не принял.

– Значит, все барахло оставила здесь. Это ничего не значит. Ставлю десять к одному, что работает сейчас в каком-нибудь стриптиз-клубе, где тряпки ей не нужны. Знаете, каковы по большей части эти иностранки, что приезжают к нам учить язык? Профессионалки, которые строят из себя любительниц.

– Да, инспектор.

– Вижу, вы со мной не согласны. Но, чтобы меня убедить, вам достаточно указать хоть на какую-то связь между секретаршей Браун и служанкой Дюпон. Можете?

– Пока нет.

– Как родственники?

– Сервис написал родным Анны-Мари во Францию. Кажется, матери её уже нет в живых, жила с отцом и старшей сестрой. Родственников мисс Браун я ещё не разыскал.

– Ладно. Пока продолжайте действовать обычным путем. И, полагаю, Гарри, через неделю-другую обе найдутся, увидите. – Харли утер лоб.

ГЛАВА VII

ЛЮДИ ИЗ "ПЛАСТИКА".

Первого июня, в праздник, они перебрались в "Плющ". За Бобом Лоусоном каждое утро приходила служебная машина, чтобы отвезти его в правление, но Боб в дороге занимался документами и диктовал письма, поэтому Полю места в машине не предлагал. Поль с Дженнифер ехали или шли пешком на станцию и садились в поезд. Дорога занимала сорок минут. Поль читал "Файненшел Тайме" и "Таймс", Дженнифер листала женские журналы. Элис оставалась дома одна.

Строчила шторы, натирала полы, открыла счета у местных торговцев. Дважды её приглашали на чай, но первый раз она перепутала время и явилась, когда гости уже расходились, а в другой – только слушала местные сплетни, не произнеся и десяти слов. Сплетни были не по её части. Вернувшись домой, зареклась на будущее.

В тот день она перекладывала старые фотографии в шкатулке, стоявшей в гостиной на груде ещё не разобранных вещей. Сидела на полу, поджав ноги, разложив вокруг фотографии. Грудная Дженнифер, ползущая по газону из дома под Кройдоном, где они жили, когда Поль ещё был коммивояжером, Дженнифер ангел в школьной пантомиме, Поль и она на банкете фирмы двенадцать лет назад, когда Поль только перешел в "Тимбэлс пластик". Сэр Джеффри Пиллинг, бывший коммерческим директором до того, как у фирмы возникли финансовые проблемы и Бобу Лоусону поручили её реорганизацию, танцевал с нею дважды. Полю он сказал: "Желаю удачи вам, Вэйн, и вашей прелестной молодой жене. Вы прекрасная пара".

– Прелестной, – вздохнула Элис. В те годы это звучало как песня. Она вспоминала их как лучшую пору своей жизни, те годы, когда она уже пришла в себя после гибели

Энтони и была очарована красавцем Полем, когда была хороша собой и по-настоящему счастлива. Родителям её Поль не нравился, мать ворчала, что можно было найти кого-нибудь получше, но она не обращала внимания. Но "прекрасная пара" была давно в прошлом. "Я хороша", – заявила она себе и повторила это как заклинание, пока не вошла в ванную, где зеркало уличило её во лжи. Бледное усталое лицо, ещё хорошей формы, с тонкими чертами, но с заметной сединой в волосах и напряженным выражением глаз, явно нельзя было назвать красивым. Она разорвала на четыре куска фотографию с банкета, немного поплакала, а потом все четыре куска осторожно наклеила на картонку. После этой уступки сентиментальности снова стала практичной женщиной. Накрасилась, надела даже слишком элегантное платье и отправилась за покупками.

На главной улице она встретила Пенелопу Сервис, которая поведала ей о загадочном исчезновении Анны-Мари.

– Она немного со странностями, – рассказывала Пенелопа вечером Дику. Когда я рассказала ей об Анне-Мари, знаешь что она сказала? Сейчас... Пенелопа прыснула, как от щекотки. – "Интересно, не соблазнил ли её мой муж. Обо мне он уже стал забывать, зато интересуется молоденькими".

Дик кивнул. Как психолог, он привык ничему не удивляться.

– А потом добавила: "Не обращайте внимания, сегодня меня что-то потянуло на воспоминания, с вами такое бывает?" Мне... мне стало её немного жаль, она казалась такой... – фраза осталась незавершенной. – Так что я пригласила её на чай, и, видимо, она вступит в наш... в наш бридж-клуб.

– Отлично. А что будем делать с этой чертовой девицей?

– Думаю, новую искать не станем. С ними больше хлопот, чем... – но и эта фраза осталась неоконченной.

– Полагаю, её вещи надо бы отослать родственникам.

– Завтра займусь.

– В полиции думают, она с кем-нибудь сорвалась в Лондон. Но, честно говоря, мне она такой не казалась.

Пенелопа Сервис была уже по горло сыта разговорами про Анну-Мари.

– Не знаю, дорогой, и мне это безразлично. Знаю только, что как помощница по дому она ничего не стоила, и... и я рада, что мы от неё избавились.

– Слушай, вот смеху будет, если Вэйн действительно скрывает её где-нибудь в любовном гнездышке. Он-то мужчина хоть куда, а?

– Не в моем вкусе. Не люблю мужчин в его возрасте, которые ведут себя как незрелые юнцы. С него станет и волосы красить...

На дверях кабинета золотыми литерами значилось "Поль Вэйн", а пониже черными: "Управляющий по кадрам". Должность эта когда-то называлась "начальник отдела кадров", но решено было, что "управляющий" звучит солиднее. Это отнюдь не означало принадлежность к директорату, но Поль имел право пользоваться теми же туалетными комнатами и обеденным залом, что и члены совета директоров. Эти привилегии много значили. Показывали, как далеко он смог продвинуться, поступив в фирму рядовым сотрудником.

Через неделю после переезда в Роули Поль нашел на своем столе циркуляр. В нем сообщалось, что на следующей неделе на самом верхнем этаже открывается маленький ресторанчик для директоров, избранных высших чиновников и их гостей. Посещать его следует только в обществе солидных клиентов. К циркуляру был приложен список тех, кто будет иметь право посещать ресторан, сообщив предварительно, каких приведут гостей. Его фамилии в списке не было.

Поль перечитал список ещё раз. На первом листе был председатель совета директоров сэр Джордж Рос, затем все руководители. Кроме них – ещё две фамилии. Блейни, начальник отдела внутреннего рынка, и О'Рурк, отвечавший за экспорт. Ясно было, что в списке должен был быть и Поль Вэйн. Циркуляр пришел из канцелярии Хартфорда, и Поль тут же позвонил его секретарше.

Девушка, снявшая трубку, сообщила, что мисс Попкин больна.

– Я заменяю её временно, мое имя Джой Линдли. Поль объяснил, что ему нужно.

– Мне очень жаль, мистер Вэйн, это моя вина...

– В чем же?

– Этот циркуляр. Я дослала его вам по ошибке. Даже не знаю, как это могло случиться.

– Я вас не понимаю, мисс... – никак не мог вспомнить её имя, – Линдли. Я звоню, чтобы обратить ваше внимание, что в списке пропущена моя фамилия, вот и все.

Но когда она с сомнением ответила: "Да, понимаю", он вдруг осознал, что его не включили сознательно. Попытался сгладить впечатление, сказав, что поговорит об этом с Хартфордом. Девушка облегченно согласилась, что так будет лучше.

Положив трубку, Поль дал волю гневу. Все это ясно подтверждало его слова Элис о попытках Хартфорда выжить его из фирмы. Блейни и О'Рурк были начальниками отделов его уровня, и если их фамилии в списки были, а его нет, это было сделано умышленно. Минут через пять он настолько успокоился, что мог идти к Хартфорду.

В приемной увидел ту девушку, молодая, с начесом светло-русых волос. Она испуганно ему улыбнулась.

– Вы Джой Линдли.

– Да. Мистер Вэйн, этот циркуляр... Это моя вина.

– Ничего. – Под столом он заметил красивые стройные ноги. – Давно вы здесь работаете?

– Три месяца.

– Вам нравится?

– Ах да, очень.

– Я хочу поговорить с Хартфордом. Не волнуйтесь, Джой, о вас речи не будет. Это ни к чему.

– Я вам очень благодарна.

"Ну вот, Поль, ты и завоевал союзника", – сказал он себе, входя в кабинет Хартфорда. Тот казался слишком мал для своего огромного письменного стола. На столе стоял письменный прибор из стекла и стали в форме двух зубчатых колес, фотография жены в хромированной рамке и нож для разрезания бумаг. Ножом он пользовался редко, ибо, как обычно, на столе не было никаких писем. Хартфорд, как было общеизвестно, был убежден, что только у бездарного работника стол завален бумагами. Неприятное мнение для такого человека, как Поль, у которого стол был вечно завален бумагами, с которыми нельзя было ни разобраться сразу, ни направить в дело.

Руководители в "Тимбэлс" были на "ты", но Хартфорду Поль "тыкал" с немалым усилием. Он сделал наивную мальчишескую мину, ещё простодушнее, чем обычно.

– Брайан, говорят, на этой неделе открывается новый ресторан, это правда?

– Да.

– Отлично. В следующий четверг у меня будут двое очень важных клиентов. Не знаю точно, но решил, что лучше спросить, когда он откроется.

В голосе Хартфорда заскрежетал лед:

– Я разослал циркуляр всем, кто сможет посещать новый ресторан. Тебе его не посылали.

Это была констатация факта: раз что-то решив, Хартфорд уже не менял позиции.

– Значит, ресторан предназначен исключительно для директоров.

– Этого я не говорил.

– Тогда в чем дело?

Хартфорд кончиком языка с явным удовольствием облизал тонкие губы.

– Я полагал, что вывод совершенно ясен.

Поль почувствовал, как у него краснеют уши. Но не повысил голос.

– Хочешь сказать, что мне рестораном пользоваться не положено?

– Те, кому положено, перечислены в циркуляре.

– Но там не только директора. В списке и Блейни и О'Рурк.

Он взглянул через стол в упор. Хартфорд замер по ту сторону, как ящерица в ожидании добычи. Поль был рад, что ему удалось не повысить голос.

– Ты предубежден против меня. Это несправедливо. Что положено одним начальникам отделов, должно быть доступно и другим. Я этого так не оставлю, Брайан, я пойду выше.

Хартфорд лишь кивнул.

В приемной Джой Линдли сочувственно взглянула на Поля. Усмехнувшись, он похлопал её по плечу и ушел.

Первую половину дня Боб Лоусон провел за совещанием с бухгалтерами и управляющим коммерческим банком. Обсуждали финансовые перспективы фирмы. За последние пять лет "Тимбэлс пластик" расширила сферу своих интересов, приобрела ряд мелких фирм и передала им реализацию новых пластмассовых изделий. Все были того мнения, что в перспективном плане это был верный шаг, но вложения окупались медленно, в результате чего возникла угроза, что конкурирующая американская фирма могла попытаться присоединить их к себе. Целью совещания и было оценить финансовую ситуацию на случай такого развития событий. Лоусон считал преждевременным приглашать на совещание сэра Джорджа Роса и Хартфорда. И, как выяснилось, дискуссия, как часто бывает, ничего не дала. Гуляли слухи, и весьма правдоподобные, что американцы передумали насчет слияния. Но все равно эти три часа оказались весьма утомительными, и Лоусон отклонил приглашение управляющего банком пообедать вместе. Велел принести сэндвичи с ростбифом и снял трубку своего личного телефона. Чувствовал, что ему нужно расслабиться.

В переулке, отходившем от Уимпол-стрит, на стенах было полно табличек с фамилиями врачей. Он нажал кнопку под табличкой "Доктор медицины Л. Уинстенли". Щелкнул замок. Поднявшись лифтом на второй этаж, вошел в дверь с табличкой "Приемная". Там сидела медсестра в белом халате.

– Я записан к доктору Уинстенли. Та взглянула в список.

– Она не принимает.

– Я звонил полчаса назад.

– Сожалею. Сейчас она никого принять не может.

Лоусон заканючил:

– Сестричка, прошу вас...

– Это так неотложно?

– Да.

– Ну ладно. Минутку. – Она вышла в соседнюю комнату и тут же вернулась. – Доктор Уинстенли вас примет.

Когда Лоусон встал, сестра остановила его у двери в кабинет.

– На колени.

Он неловко плюхнулся на пол.

– Поцеловать туфлю. Так, теперь другую.

Лоусон чувствовал слабый запах пыли и крема для обуви.

– Бедный ты, бедный, – вздохнула медсестра, нагнулась, ухватила его за ухо и так втолкнула в кабинет.

Луиза Уинстенли кивнула ему, не вставая из-за стола. На её красивом лице с правильными чертами уголки тонких губ всегда были укоризненно опущены.

– Садитесь. Какие проблемы?

– Мне недостает силы, доктор.

– Ну конечно. А со времени нашей последней встречи вы себя хорошо вели?

– Плохо, плохо. Но я в этом не виноват...

– Значит, вам нужно помочь. Встаньте.

Обойдя стол, она подошла ближе, едва доставая ему до плеча.

– Разденьтесь. Посмотрим, чистое ли у вас белье.

Сняв пиджак, он снова захныкал:

– Я не люблю раздеваться, доктор. Не перед женщиной.

– Протяните руки.

Он послушался. Достав наручники, она защелкнула их на запястьях.

– Вы непослушный, глупый и грязный, – сказав это, отвесила ему по изрядной оплеухе с каждой руки. – Полагаю, нужно позвать Агнессу помочь мне привести вас в порядок. Что скажете?

– Да, – прошептал Лоусон.

Когда "медсестра" появилась в дверях, он едва не сомлел от наслаждения.

Через полтора часа расслабленный, спокойный и облегченный на двадцать фунтов он уже снова был на месте. Глядя на Поля, с ленивым спокойствием сытого петуха слушал его вполуха. Поль ему нравился, и он хотел помочь ему занять место, позволяющее заседать в совете директоров. Уговорил его переехать в Роули не только потому, что это было лучше для фирмы, но и для того, чтобы тот был на виду. Но теперь, глядя на лицо Поля, искаженное от подавляемой обиды, думал, стоит ли настаивать на его повышении.

– Но это же епархия Брайана, ты знаешь. Говорил с ним?

– Да. Он только твердит, что моего имени нет в списке. Но если в ресторан могут ходить Блейни и О'Рурк, туда могу ходить и я.

"Как же по-детски, мелочно и глупо он прибегает к моему покровительству, – подумал Лоусен. – И сразу видно, что не умеет сам решать проблемы. Такие вещи устраивают совершенно иначе".

Но он пообещал поговорить с Брайаном. Задумчиво разглядывал стройную фигуру Поля, редеющие, но довольно длинные волосы, модный пестрый галстук. Возможно, Валери ему обоснованно не доверяет, уж слишком он безупречен.

– Как вам живется в Роули? Вы уже освоились?

Поль сказал, что это изумительно – переехать из Лондона, но его восхищенный тон звучал и откровенно, и в то же время неубедительно. Элис говорит, что в Роули совсем по-другому, но и ей там, разумеется, нравится.

Лоусон, все ещё полный довольства собой, раздумывал о Поле. Все-таки есть в нем нечто странное. Кто он, собственно? Актер, играющий несколько ролей, не справляясь как следует ни с одной?

– А как дочь, Джейн?

– Приемная дочь, Дженнифер. Меня бы не удивило, если бы она вдруг расправила крылья и вылетела из гнезда. Знаешь, какова молодежь. Хочет жить в Лондоне.

– Если у Элис возникнут проблемы, пусть позвонит, Валери с радостью ей поможет. Она уже записалась в городской женский клуб? Валери там в правлении.

– Полагаю, ещё нет. Она записалась в бридж-клуб.

– Ну, это не к спеху. Вначале освойтесь.

– Как только мы все приведем в порядок, приходите к нам на ужин.

– Успеется. Ты ведь говорил, что играешь в теннис? Мог бы записаться в клуб. Салли там состоит.

– Собираюсь. Но в ближайшие дни у меня будет полно работы.

– Знаю. Но ты не хочешь включиться в светскую жизнь, войти, так сказать, в струю? Поль встал.

– Не забудешь?

– Что? Нет, нет, оставь это мне.

Оставшись один, Боб Лоусон закрыл глаза. День выдался весьма утомительным, и он едва не заснул. Но тут на столе замигала зеленая лампочка и тонко пискнул телефон. Звонил коммерческий директор одного из европейских филиалов "Тимбэлса". Речь шла о сбоях в экспортных поставках, и этим должен был заниматься О'Рурк, но директор хотел говорить с ним. Лоусен несколькими фразами попытался его успокоить, сообщил, что в конце года собирается выбраться в Европу, и переправил его к О'Рурку. Полю он позвонил уже около пяти.

– Поль, полагаю, что всю проблему ты видишь несколько не под тем углом. Дело в том, что ресторан предназначен для директоров. На тот случай, когда они принимают клиентов. – Смех его звучал сердечно, звонко и непринужденно. – Собственно, и директорам бы не следовало туда ходить без клиентов, хотя, ручаюсь, некоторые все равно будут.

– Блейни и О'Рурк не директора. В этом все дело.

– Нет, конечно. Но Блейни отвечает за внутренний рынок, а О'Рурк – за экспорт. Брайан объяснил мне, что оба принимают клиентов, приносящих нам большие доходы. Ты же понимаешь. В отделе кадров таких клиентов не бывает.

– Понимаю.

– Если ты будешь принимать гостей, которые этого заслуживают, только скажи мне об этом, и я устрою, чтобы тебя с ними допустили в ресторан.

– Но моего имени в списке не будет?

"Вот этого тебе говорить уже не стоило, – подумал Лоусон, – нужно было все оставить, как есть".

– Поль, я не против время от времени обойти правила, но менять их не собираюсь. И потом, не я установил эти правила, а Брайан, хотя я думаю, что в этом случае он поступает вполне разумно.

На это Поль ничего не сказал, только поблагодарил.

Боб Лоусон ещё некоторое время думал о нем. Составь он список неверных шагов, которые Поль наделал из-за этой ерунды, начиная с того, что вообще заговорил с ним об этом, то заполнил бы им целую страницу. Но он чувствовал себя слишком довольным, чтобы позволить подобной ерунде вывести себя из равновесия.

Лифт был полон. Поль очутился спина к спине с пожилой толстухой из бухгалтерии. Джой Линдли улыбнулась ему от другой стены лифта. Когда оба они направились к станции метро, она шла следом, и Поль остановился, давая себя догнать.

– Мистер Вэйн, это было очень любезно с вашей стороны. Что вы не сказали мистеру Хартфорду насчет циркуляра.

– Ерунда. – Разговорившись с ней, он узнал, что живет она у родителей в Хайгейте, что мать её прооперировали и теперь она почти инвалид, что собиралась учиться в университете, но оценки оказались слишком низкими. Такая я уж глупая.

– Ну что вы. Будь вы глупы, не продержались бы у Хартфорда и недели. В присутствии этой длинноногой лошадки, гарцевавшей рядом с ним, он чувствовал себя молодым и полным сил. – Пойдем выпьем по рюмочке. Так, на ходу.

И вдруг неожиданно она состроила ему глазки, сказала: "Пригласите меня завтра", помахала и припустила через улицу. Он был очарован. Только позднее, в поезде, ему показалось, что в стуке колес он слышит слова: Вэйн, Вэйн, ты готов... "Нет, – сказал он, – уж этой маленькой стервочке я не поддамся".

Больница находилась у магистрали MVI, неподалеку от Датчета, типичный викторианский загородный дом, к которому вела извилистая буковая аллея. Вечер стоял прохладный, пациентов в саду не было. Хартфорд поднялся на второй этаж и поздоровался с дежурной сестрой.

– Добрый вечер, мистер Хартфорд. Сожалею, но сегодня самочувствие неважное. Но так уж бывает – то лучше, то хуже.

– Да, конечно. – Шагая по коридору, он ещё плотнее, чем обычно, сжал тонкие губы. На картонной карточке на двери значилось: "Миссис Эллен Хартфорд". Карточка давно пожелтела. Жена его находилась здесь уже восемь лет.

Эллен сидела за столиком у двери на балкон. С порога и в профиль казалась все той же девушкой, которую он взял когда-то в жены. Но, приблизившись, можно было заметить дряблые щеки и увядшие губы. И глаза, как увядшие цветы. Она словно совсем не замечала Хартфорда. Он окликнул её, поцеловал, но она отмахнулась, словно от мухи, потом показала на сад:

– Там никого нет.

– Нет. Очень холодно.

– Но они там были.

– Ты сегодня не гуляла?

– За мной следили. Весь день. Два шпиона, так и расхаживали взад-вперед, все хотели попасть внутрь. Через балкон. – Она слабо взмахнула рукой. – Я все время начеку, но не могу больше. Нужно же и поспать.

– В самом деле.

– Хочу, чтобы убрали балкон. Пусть его снесут. Тогда я буду в безопасности.

Возражать ей было бесполезно, он знал это по долгому опыту. Так что предпочел промолчать. Жена непрерывно сплетала пальцы – бесспорный признак, что более нервничала, чем обычно.

– Ты мне что-нибудь принес?

Хартфорд достал из пакета полукилограммовую плитку шоколада. Отломив кусок, лна жадно его проглотила.

– Меня хотят уморить голодом. С утра я ничего не ела, и не говори, что я лгу, это неправда. – Подняла руку к глазам, словно боялась, что он её ударит. – Мне не нравится здесь, хочу вернуться в Бейли.

В Бейли они жили до катастрофы.

– Посмотрим, что можно сделать.

– Что?

– Я сказал, посмотрим. Мы к этому ещё вернемся. – Он знал, что через полчаса она забудет все, о чем шла речь.

– Они захотят помешать, но у меня уже есть план. И неплохой. Рассказать? Ты не слушаешь?

– Слушаю.

– Ничего я тебе не скажу. У меня тут есть помощница. Прекрасная помощница. По крайней мере, мне кажется. У неё только один недостаток, и он меня беспокоит. Видимо, прогневала Бога, и он её отметил. Знаешь, как наказал её Бог? – Жена придвинулась так близко, что на лицо ему попали капли слюны. – Превратил в негритянку.

Хартфорд взглянул на часы. Восемь лет назад она везла их десятилетнюю дочь Еву на утренник, выехала на главную дорогу, не посмотрев, нет ли машин, и врезалась в автобус. Эллен тяжело пострадала. Только гораздо позднее ей решились сказать, что Ева в катастрофе погибла. Вернувшись из больницы, жена никак не могла справиться с простейшими домашними делами, но только через полгода стало ясно, как серьезно пострадал её мозг. Эти полгода она провела дома под присмотром сиделки, но, когда подожгла дом, пришлось поместить её в больницу.

Хартфорд любил говорить, что нужно смириться с фактами, но для неё это означало – смириться с жизнью в больнице. Иногда она вела себя вполне разумно, но в такие вечера, как этот, приходилось честно признать, что никогда уже отсюда не выйдет. Может быть, теперь он уже и не хотел, чтобы она вернулась домой.

Набив рот шоколадом, жена что-то сказала.

– Что-что?

– Ты меня обманул. Продал наш дом в Бейли и нашел квартиру. Продал, потому что хочешь оставить меня здесь, не так ли?

Так продлится ещё с полчаса. Он всегда проводил с ней час, посещая три раза в неделю. Ничего уже к ней не испытывал, только иногда представлял, какова бы была сейчас Ева в свои восемнадцать лет, останься она в живых.

В июне в Англию приехала старшая сестра Анны-Мари Натали, собрала её платья и другие вещи, чтобы отвезти во Францию. Говорила с Плендером, на которого произвела впечатление её убежденность в том, что сестра не пошла бы ни на что, не сообщив своей семье. Они были католиками, Анна-Мари обожала отца, любила сестру и, хотя Натали признавала, что сестра была довольно легкомысленна и иногда делала глупости, но не верила, что могла ничего им не сообщить.

Плендер рассказал Харли, на которого это не произвело впечатления. Что ещё они могли предпринять? Все, что можно, уже сделано. Разослали запросы, имя девушки и описание пошли в розыск.

Сержант расчесал пальцами кучерявые черные волосы. Он был серьезным молодым человеком, и эта история его беспокоила.

– Может, с ней все-таки что-то случилось.

– Возможно. Вероятно, виновата она в этом сама. И что дальше?

– Речь идет о двух исчезновениях, инспектор. Не могу избавиться от мысли, что они как-то связаны. И о другой девушке мы тоже ничего не знаем.

Но через два дня они про неё узнали, притом по телефону от квартирной хозяйки миссис Рэнсом. Джоан Браун вдруг появилась, зашла спросить, свободна ли ещё её комната. Миссис Рэнсом сказала, что её ищут полицейские, и Джоан Браун сама пришла в участок.

Принял её Плендер. Было ей лет двадцать пять, может, чуть больше, приземистая, нескладная и непривлекательная. Не лучшая кандидатка в жертвы сексуального преступления, пришлось признать Плендеру. Ей он сказал, что доставила им уйму хлопот.

– Не понимаю. Что я сделала?

– Я не говорю, что вы что-то сделали, но все равно доставили нам немало хлопот. И не только нам. Тут был мистер Дарлинг, ваш начальник. Сказал, что вы ушли без предупреждения, и все такое... Это так?

– Да, пожалуй.

– Это было неразумно с вашей стороны. Почему вы это сделали?

– Он старый скряга. Платил гроши. Да и вообще там нечего было делать, бизнес шел плохо. Я была сыта по горло.

– Значит, вы ушли от него, сложили вещи и уехали. Почему?

– Не знаю, какое вам дело...

– Вы поругались с парнем?

– Мне захотелось отдохнуть.

– Куда вы направились?

Пауза.

– Домой. В Кайли. Это за Менсфилдом. В Ноттингемшире. – И она монотонно повторила: – Отдохнуть. Все это меня доконало.

– Просто так, ни с того, ни с сего решили отдохнуть? – Плендер умел разговаривать с женщинами, но Джоан Браун оказалась твердым орешком. – А почему вы вернулись?

– Полагаю, что все равно, живет человек в Роули или где-то еще.

– Вернетесь на прежнюю работу?

– Вряд ли. Я же вам говорила, там тоска и заработок ни к черту. Поишу чего-нибудь.

– Вы знаете Анну-Мари Дюпон? Вот ее? – Он показал фотографию. Ему показалось, Джоан Браун думает о чем-то другом, наверняка о каком-то молодом человеке, и решил, что из-за него она и покинула Роули.

Глаза его машинально отметили: руки без колец, красивые, но неухоженные, потертая сумка, но, похоже, кожаная, не из заменителя. Ее странный вид он приписал религиозному фанатизму по неясной ассоциации с девушкой, которую знал когда-то. Та была членом секты "Свидетели Иеговы". И спросил:

– Вы человек набожный, мисс Браун?

Наконец-то хоть как-то она отреагировала:

– Меня воспитали как методистку. Но на собрания я не хожу.

– Ваш отец проповедник?

– Нет, учитель. Но родители у меня методисты, и ревностные. Как вы об этом узнали?

Плендер сказал ей честно, что она похожа на одну его знакомую, вступившую в секту "Свидетелей Иеговы", и её интерес угас. Дав адрес родителей, пообещала, что поставит в известность, если в ближайшее время решит куда-то уехать. Потом так же равнодушно ушла.

Сержант решил не звонить родителям Джоан Браун. Зачем? Ведь, как она правильно заметила, ничего плохого она не сделала. Решила оставить работу и уехать из Роули, или захотела отдохнуть, или что угодно еще, это её дело.

Когда он докладывал Харли об этом визите, инспектор недвусмысленно дал понять, что лишь из вежливости воздерживается от реплики "ведь я же говорил...".

Теперь, когда с исчезновением Джоан Браун все выяснилось, интерес к Анне-Мари Дюпон упал до минимума. Но у Плендера осталось неприятное чувство, что нужно было предпринять что-то еще.

ГЛАВА VIII

ТЕННИСНЫЙ КЛУБ

Центрами светской жизни в Роули были клубы: для мужчин – "Ротари" и гольф-клуб, для дам – Союз женщин, общественный клуб и теннисный клуб. Клуб "Ротари" был предназначен для бизнесменов, гольф-клуб – для тех, кто поднялся повыше по общественной лестнице, включая некоторых сотрудников "Тимбэлса", и общественный клуб (куда входил и бридж-клуб, в который записалась Элис Вэйн) для их жен. Роули был слишком велик, чтобы тут жили только сотрудники фирмы, но на заводе в Роули было пять тысяч сотрудников, и фирма поддерживала большинство клубов.

Теннисный клуб был тем местом, где встречались представители обоих полов, и не от случая к случаю, а постоянно. На разницу в общественном положении тут не обращали внимания, но от этого она, конечно, не исчезала. Теоретически в клуб мог записаться каждый, но практически рядовым сотрудникам "Тимбэлс" и в голову бы не пришло это сделать, как, скажем, и продавцу из бакалейной лавки. В спортивном клубе фирмы было больше гораздо лучших кортов, причем доступных за гораздо меньшую плату. Стать членом клуба, как сказал Боб Лоусон Полю Вэйну, означало попасть в струю, точнее, попасть в нужную струю.

Поль послушался его совета и записался в клуб. Дженнифер отказалась, ибо с такими развлечениями покончила ещё в школе, а Элис в теннис не играла. И вот в теннисном клубе в один июньский вечер Поль стал эпицентром банального инцидента, который позднее оказался весьма существенным.

В теннис, как и во все остальные игры, он играл скорее эффектно, чем хорошо. У него была мощная первая подача, правда получавшаяся не всегда, и ненадежный, но резкий смэш. Играл он в смешанной паре с Луизой Олбрайт против Рэя Гордона и Салли Лоусон. Рэй с Салли вообще-то играли лучше, но Салли, которой в Роули все давно осточертело, играла почти каждый мяч с таким опозданием, словно была где-нибудь в Копенгагене и управляла ракеткой на расстоянии. Поль творил чудеса. При счете четыре – пять энергичными смэшами выиграл два мяча на Луизиной подаче, превратив ноль-тридцать в тридцать-тридцать. Третий смэш поднял на боковой линии белое меловое облачко. Рэй закричал:

– Мимо!

Поль недоверчиво переспросил:

– Мимо? Я видел, как полетел мел!

– Это пыль. Не меньше фута "за".

Тридцать-сорок. Луиза подавала, Салли вернула мяч на заднюю линию, Поль отбил его образцовым форхендом, за которым кинулся Рэй, но тут же остановился.