Текст книги "Пульс"

Автор книги: Джулиан Барнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

С наступлением сумерек они сгрудились вокруг столика с легким салатом из груши, грецких орехов и горгонзолы. Алекс, который, очевидно, хлопал ушами во время экскурсии, спросил:

– У вас где-то кран подтекает, что ли?

Кен посмотрел на Марту, но придержал язык.

– Это, наверное, у соседей, – сказал он. – Довольно безалаберная семейка.

Марта, похоже, была ему благодарна, и он решил, что настал момент рассказать про набор для полевого анализа грунта. Не упуская никаких подробностей, он рисовал себя одержимым химиком и, сколько мог, оттягивал эффектный финал:

– Прихожу я к Марте и говорю: «Должен вас огорчить. Земли на вашей земле не обнаружено».

К его удовольствию, все рассмеялись. Даже Марта; она догадывалась, что отныне эта история войдет в его постоянный репертуар.

Окрыленный таким успехом, Кен решил зажечь садовые свечи – восковые столбы метровой высоты, смутно напоминавшие ему факелы римских триумфаторов. Улучив минуту, он перекрыл струю в водоеме, который про себя называл не иначе как лужей.

Теперь в воздухе было не просто свежо, а весьма прохладно. Кен подлил всем красного вина, Марта предложила перейти в дом, но гости из вежливости отказались.

– А что, глобальное потепление отменили? – бодро спросил Алекс.

Потом разговор перешел на уличные обогреватели (мощная штука, но такая неэкологичная, что покупка ее равносильна преступлению) и углеродный след, рынки сельскохозяйственной продукции, воспроизводство рыбных ресурсов, сравнительные характеристики электромобиля и биодизеля, ветровую и солнечную энергию. Возле самого уха Кена раздался угрожающий комариный писк; он решил не обращать внимания и даже не дрогнул, когда почувствовал укус. Просто сидел и втайне радовался своей правоте.

– А я получил огородный участок, – объявил он.

Известная уловка мужа-подкаблучника: сообщать о самовольных действиях в присутствии посторонних.

Однако Марта не выказала ни удивления, ни раздражения, а вместе со всеми подняла бокал за похвальное новое хобби Кена. Его засыпали вопросами насчет стоимости, местонахождения, типа почвы и будущих посадок.

– Ежевика, – выпалила Марта, не дав ему раскрыть рта, и одарила его ласковой улыбкой.

– Как ты угадала?

– Помнишь, я делала заказ по каталогу «Маршаллс».

Она еще попросила его проверить ее расчеты; конечно, ей было вполне по силам решить задачку на сложение, но список включал множество небольших сумм, оканчивающихся преимущественно на девяносто девять, и к тому же расчетами у них в семье обычно занимался Кен. Он же выписал чек, добавив к заказу еще пару наименований. И вернул заполненный бланк Марте, потому что у них в семье она была Хранительницей Почтовых Марок.

– Я уже тогда заметила, что ты заказал два куста ежевики. Сорт «Лох-Тэй», как сейчас помню, – сказала она.

– Ну и память, – отозвался он, глядя на нее в упор. – Прямо фотографическая.

Наступила короткая пауза, как будто он случайно выболтал интимную подробность.

– А знаешь, что мы можем посадить на этом участке? – начала Марта.

– Что значит «мы», Бледнолицая? – отозвался он, не дав ей закончить.

Эта семейная шутка бытовала у них много лет, но гости об этом не знали, а потому заподозрили начало ссоры. И он, кстати, тоже; в последнее время такие подозрения возникали у него довольно часто.

Молчание нарушила Мэрион:

– Я, конечно, извиняюсь, но меня мошкара заедает. – Одной рукой она чесала лодыжку.

– Нашим друзьям не нравится у нас в саду! – вскричал Кен, чтобы продемонстрировать семейное единение.

Но в его тоне сквозили истерические нотки, послужившие для гостей сигналом к выходу из-за стола, к отказу от чая-кофе и подготовке прощальных комплиментов.

Ближе к ночи он спросил, высунувшись из ванной:

– У нас, случайно, не осталось этой спиртовой настойки?

– Тебя искусали?

Он указал себе на шею.

– Господи, Кен, пять волдырей. Неужели ты ничего не почувствовал?

– Почувствовал, просто не хотел говорить. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь начал критиковать твой сад.

– Бедненький. Натерпелся. Тебя, наверное, потому искусали, что ты такой сладкий. Меня комарье не трогает.

В постели у них уже не было сил ни для чтения, ни для секса; лениво перебирая события минувшего вечера, каждый подводил другого к мысли, что прием удался.

– Тьфу, черт, – вырвалось у него. – Кажется, у меня кусок куры остался в этой глиняной посудине. Надо бы вытащить да перенести в дом.

– Не выдумывай, – сказала она.

В воскресенье ничто не мешало им выспаться; когда Кен отодвинул штору, чтобы посмотреть, какая на улице погода, ему в глаза бросился терракотовый бочонок, валявшийся на боку; крышка была расколота надвое.

– Лисицы, суки, – пробормотал он, не задумываясь, слышит ли его Марта. – Или кошки, суки. А может, белки, суки. Природа, япона мать.

Он застыл у окна, не решив, что делать дальше: лечь еще поспать или со скрипом начать новый день.

У Фила и Джоанны: 3
Где руки?

В кои-то веки погодные условия позволили накрыть ужин в саду, за дощатым столом, который, правда, слегка покоробился. Уличные свечи, зажженные к приходу гостей, оказались очень кстати. Мы уже обсудили первые сто с лишним дней Обамы, его запрет на применение пыток силовыми структурами, причастность Британии к экстрадициям, бонусы для банкиров и предполагаемые сроки всеобщих выборов. Попытались провести сравнение между надвигающимся свиным гриппом и птичьим гриппом, который до нас еще не дошел, но запутались в дебрях эпидемиологии. В разговоре наступила пауза.

– Я тут подумал… в прошлый раз, за этим дружеским столом…

– Ломившимся от яств….

– Которыми нас потчевал… быстренько, подскажите что-нибудь в тему…

– Хозяин мой.

– Прямо Тримальхион.

– И миссис Куикли.

– Нет, так не пойдет. Давайте прямо скажем: Фил и Джоанна, воплощение гостеприимства.

– Кстати, язык…

– Это был язык? Ты же сказала – говядина.

– Ну да. Чем тебе язык – не говядина? Язык говяжий, язык телячий.

– Но я… не ем язык. Он вырван из глотки мертвой коровы.

– В прошлый раз вы нам рассказывали, как посылали друг другу «валентинки»… сладкая парочка, голубки. И про вашу знакомую, которая хотела к приезду мужа сделать себе утяжку живота.

– Липосакцию.

– И кто-то еще спросил: это она из любви или из тщеславия?

– Еще такой был вариант: из-за женских комплексов.

– Мне для сведения. Этот план возник у нее до того, как ее муж сделал себе радикальную тестэктомию – так это называется?

– Задолго до того, естественно. Но потом она передумала.

– С чего это?

– По-моему, я рассказывала.

– Мы говорили про… как там Дик выразился?

– Про интромиссию через задний проход.

– Короче, она потом передумала. Конечно, я вам рассказывала.

– Вернемся к нашим баранам: еще был вопрос, кто из нас собирается потом дома заняться любовью?

– На этот вопрос ответов практически не было.

– Так вот куда ты нас завел, Дэвид, после своего сократовского предисловия?

– Нет. А может, да. Нет, не совсем так.

– «Веди, Макдуф».

– Это мне напоминает сценку, когда за столом, в присутствии мужчин, кто-то позволяет себе заметить, что размер причиндалов непосредственно связан… Дик, ты почему прячешь руки под стол?

– Потому что я знаю, чем заканчивается эта фраза. А если честно – просто хочу избавить присутствующих от сложных вычислений размера моих, как ты выражаешься, причиндалов.

– Сью, один вопрос. Мы тут прослушали лекцию насчет разницы между сравнением и метафорой. Скажи, какой лингвистический термин наиболее удачно описывает соотношение между размером рук мужчины и размером его причиндалов?

– А «выпендреж» – это лингвистический термин?

– Есть специальный термин для уподобления меньшего большему. Или части – целому. Литота? Гендиадис? Анаколуф?

– По мне – это больше похоже на греческие курорты.

– Разрешите вклиниться: мы совершенно не говорим о любви.

– …

– …

– …

– …

– …

– …

– Я лично так считаю.

– Один мой знакомый как-то сказал, что счастье не может длиться более двух недель подряд.

– И кто же этот жалкий урод?

– Один мой знакомый.

– Это наводит на размышления.

– А что тут такого?

– Ну как же, «один мой знакомый» – кто-нибудь помнит Мэтью? Помните, нет? Это был величайший coureur de femmes [4]4
  Дамский угодник (фр.)


[Закрыть].

– Переводчика, пожалуйста.

– В общем, он перетрахал всю Англию. Энергия – неуемная. И постоянная… готовность. Так вот, было время, когда… как бы это сказать… ну… женщины взяли моду во время секса стимулировать себя руками, пальцами.

– И какова же, по-твоему, точная датировка этого явления?

– Между снятием запрета на леди Чаттерлей и выходом первого диска «Битлов»?

– Нет, если уж тебе это так важно. Позднее. Наверное, где-то в семидесятых…

– И Мэтью в ходе своей обширной практической деятельности очень скоро выявил это… социально-мануальное новшество, а потом решил поделиться с одной своей знакомой – не с любовницей, не с бывшей, а просто с приятной собеседницей. С задушевной подругой. Выпили они по бокалу вина, и он ей, как бы между прочим: «Мой приятель заметил одну особенность: женщины во время секса стали больше ласкать себя руками». На что подруга ему и говорит: «А твой приятель, случайно, не заметил, что у него член с ноготок? Или он не умеет им пользоваться».

– Уже можно смеяться, да?

– Он потом умер. Довольно молодым. Опухоль мозга.

– А один мой знакомый…

– Просто знакомый или «Знакомый»?

– Уилл. Помнишь такого? У него был рак. Пил, как лошадь, дымил, как паровоз, ни одной юбки не пропускал. Как сейчас помню: к тому времени, как ему поставили диагноз, метастазы успели поразить печень, легкие, уретру.

– Для этого есть лингвистический термин: «идеальная справедливость».

– Вот ужас, да?

– Погоди, про Мэтью ты сказала: умер от опухоли мозга. Что-то тут не сходится, ты согласна?

– Вероятно, секс постоянно был у него на уме.

– Не самое подходящее место для секса, сказал мудрец.

– Любовь.

– Будь здорова. За тебя.

– Я читал, что у французов есть одно любопытное выражение: когда у мужчины расстегнута ширинка, ему вежливо говорят «Vive l’Empereur». Правда, сам я такого не слышал. Не понимаю, почему так говорится.

– Наверное, если у тебя выглядывает «палка», она смахивает на голову Наполеона.

– Говори за себя.

– Вернее, на треуголку, как рисуют на карикатурах.

– Терпеть не могу слово «палка». Есть еще более отвратительное выражение: «бросить палку». Фу.

– Любовь.

– …

– …

– …

– Отлично. Наконец-то достучалась. Мы же про это не говорим. Мы говорим про любовь.

– Тпру! Поберегись, прохожий. Сейчас лошади понесут.

– Ларри меня поддержит. Наш экспат.

– Знаете, когда я впервые сюда приехал, меня удивили два факта: во-первых, вы острите по поводу и без повода и, во-вторых, не стесняетесь употреблять слово на букву «п».

– А в Штатах это слово не употребляется?

– При женщинах – практически никогда.

– Надо же. Я, конечно, извиняюсь, но мне в этом видится некоторая ирония.

– Но, Ларри, ты как раз подтвердил мои слова. Мы шутим, вместо того чтобы говорить серьезно, а разговоры о любви подменяем разговорами о сексе.

– По-моему, шутка – неплохая оболочка для серьезного разговора. Зачастую – самая лучшая.

– Только англичанин может так думать. Или говорить.

– Прикажешь мне извиниться за то, что я англичанин, или как?

– Что ты въелся?

– Не в мой ли адрес ты сказал «пипец»?

– Мужчины говорят о сексе, а женщины – о любви.

– Фигня.

– А почему, интересно, у нас женщины давно не высказывались?

– У меня такой вопрос: размер женских ручек как-то влияет на интенсивность использования их в супружеской постели?

– Дик, заткнись, сделай одолжение.

– Мальчики. Тише. Соседи. По вечерам слышимость невероятная.

– Джоанна, выскажись.

– Почему именно я?

– Потому что я тебя прошу.

– Хорошо. Мне кажется, у нас никогда не бывало такого, по крайней мере, на моей памяти, чтобы в смешанной компании говорили о любви. Мы действительно больше говорим о сексе – вернее, слушаем, как вы с возрастающим энтузиазмом говорите о сексе. Кроме того – это уже почти банальность, – если бы женщины знали, что говорят в их адрес мужчины у них за спиной, они были бы не в восторге. А если бы мужчины знали, как отзываются о них женщины…

– У них бы в штанах все скукожилось.

– Женщина может притворяться, а мужчина – нет. Закон джунглей.

– Закон джунглей – это изнасилование, а не притворный оргазм.

– Хомо сапиенс – единственное существо, способное задуматься о своем существовании, представить себе уход из жизни и симулировать оргазм. Не зря же человека называют венцом творения.

– Мужчина вполне может симулировать оргазм.

– Вот это новость! Не поделишься секретом?

– Женщина не всегда способна определить, кончил мужчина или нет. То есть по внутренним ощущениям.

– Если он, фигурально говоря, спрячет руки под стол.

– Но эрекцию-то невозможно симулировать, правда?

– Член не лжет.

– «Время не ждет».

– При чем тут это?

– Ну как же: и то и другое звучит как заглавие книги. Но реальное – только одно.

– На самом деле член еще как лжет.

– Мы точно хотим ступить на эту территорию?

– Премьерная нервозность. Не в том дело, что мы этого не хотим, а в том, что член может нас подвести. Он известный обманщик.

– Любовь.

– У нас есть старая знакомая, в Нью-Йорке живет, она давным-давно занимается адвокатской практикой, а тут решила сменить профессию и поступила в киношколу. Причем было ей уже за пятьдесят. А вокруг – одни юнцы, лет на тридцать моложе. Она к ним прислушивалась, и вскоре они стали делиться с ней своими житейскими проблемами – и знаете, какой она сделала вывод? Им ничего не стоит перепихнуться с кем попало, но они до смерти боятся с кем-нибудь сблизиться.

– То есть?

– Они боятся любви. Их пугает, что можно… попасть в зависимость. Или поставить другого в зависимость от себя. А может, и первое и второе.

– Боятся страданий.

– Боятся всего, что может помешать их карьере. Сами понимаете, в Нью-Йорке…

– Возможно. Думаю, Сью права. Боятся страданий.

– В прошлый раз – а может, в позапрошлый – кто-то спрашивал, бывает ли рак сердца. Конечно бывает. И название ему – любовь.

– Я, кажется, слышу отдаленный тамтам и обезьяний клич?

– Сочувствую твоей жене.

– Довольно. Хватит трепаться. Не думайте о том, с кем вы в браке и кто сидит рядом с вами. Думайте о том, какую роль играет любовь в вашей жизни и в жизни других.

– И?

– О страданиях.

– Как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить.

– Мне приходилось видеть страдания, которые не были вознаграждены. На самом деле чаще всего именно так и бывает. «Страдание облагораживает» – не сомневаюсь, что это назидательная фальшь. Страдание принижает человека. Опускает.

– Вот вам пример: мне нанесли оскорбление, я сейчас страдаю, потому что в прошлый раз намекнул, очень деликатно, на домашний скриниг задницы с целью ранней диагностики рака…

– Помню, помню, эта процедура пришлась на День святого Валентина.

– И ни одна жопа, ни одна «п» из здесь присутствующих не подумала спросить о результатах.

– Дик, ты получил результаты?

– А как же, мне пришло письмо от человека, скрывшегося за неразборчивой подписью, под которой значилась его должность. Вы не поверите: «Директор проктологического узла».

– Мы туда не пойдем.

– И он сообщил, что у меня все в норме.

– Ага.

– Поздравляю, Дик.

– Но в письме говорилось – цитирую из головы, хотя откуда еще можно цитировать? – что скрининг-тест не дает стопроцентной точности результатов, а потому формулировка «в норме» не означает, что у вас нет и никогда не будет рака кишечника.

– То есть они не дают никаких гарантий?

– Чтобы их не засудили.

– Да, сейчас такое сутяжное время.

– Взять хотя бы брачный контракт… вернемся чуть-чуть назад. Ларри, как по-твоему, о чем свидетельствует брачный контракт – о любви или о сомнениях?

– Не могу сказать, у меня нет опыта. Видимо, он свидетельствует о том, что адвокату поручено сохранить фамильное состояние. Допускаю, что к чувствам это не имеет никакого отношения – просто социальная условность. Подобно тому как во время венчания нужно делать вид, будто принимаешь каждое слово за чистую монету.

– Я, например, не делала вид. Я верила каждому слову.

– «Телом своим славлю» и далее по тексту; да, вспомнил. Ой, Джоанна опять смотрит на меня с укором.

– Наша тема – рак сердца, а не задницы.

– По-твоему, «любовь – это страдание», так, Джоанна?

– Нет, я просто подумала, что некоторые… мужчины, да, определенно мужчины… никогда не страдали от любви. По большому счету они просто неспособны страдать от любви. Это они изобрели систему уклонения и управления, которая гарантирует, что страдание их не коснется.

– А что, в этом есть здравый смысл, разве нет? Эмоциональный эквивалент брачного контракта.

– Возможно, здравый смысл в этом есть, но это лишь подтверждает мою точку зрения. Есть мужчины, которые проходят все этапы: секс, женитьба, отцовство, братство – и ни на одном из них не испытывают страданий. Недовольство, замешательство, скука, злость… это пожалуйста. А страдание для них – это когда женщину ведешь в ресторан, а она потом не дает.

– Кто выдумал, что мужчины циничнее женщин?

– При чем тут цинизм? У каждого из нас есть на памяти два-три таких примера.

– Ты хочешь сказать, кто не страдает, тот не любит?

– Вовсе нет. Я хочу сказать… это как ревность. Любовь всегда оставляет место для ревности. Кому повезет, тот никогда не испытает этого чувства, но если для него нет места, нет возможности, то и любви нет. Страдание – то же самое.

– Значит, Дик не так уж не прав?

– ?..

– Ну, у него не нашли рак задницы, но сказали, что возможность остается.

– Вот спасибо. Реабилитировала. Я же знал, я знал, что дело говорю.

– Нахватался от директора проктологического узла.

– Это ты про Пита?

– Кто такой Пит? Директор проктологического узла?

– Нет, Пит – человек, не знающий страданий.

– Пит у нас – счетовод. Ведет счет женщинам. Может назвать точную дату, когда достиг двузначной цифры, когда дошел до пятидесяти.

– Ну, все мы где-то счетоводы.

– Вот как?

– Да, я хорошо помню, как дошел до цифры «два».

– А у меня было довольно много дробных чисел, если вы меня понимаете.

– Чего уж тут не понять. Вот оно, страдание.

– Нет, это только для Пита страдание. Уязвленное самолюбие. Ему знакомо уязвленное самолюбие и повышенная тревожность. Это самые большие страдания, которые ему известны.

– Нормальный мужик. Он бы мне понравился. Женат?

– Был. Дважды.

– А теперь что?

– Растерялся, немного жалеет себя, немного скучает. Но не более того.

– По твоей теории, он никогда не любил?

– Никогда.

– Но он бы с этим не согласился. Он бы сказал, что любил. И не раз.

– О да, уж он бы сказал, что сто раз.

– Ненавижу двуличие.

– Ах, я не переживу, что сболтнула лишнее.

– Может, это и хорошо.

– Ты о чем?

– Когда веришь, что у тебя была любовь или до сих пор есть. Что тут такого?

– Да то, что это вранье.

– Оставь, пожалуйста. Неужели мы будем мериться добродетелью?

– Только мы познали любовь, ибо мы страдали.

– Я такого не говорила.

– Разве?

– По-твоему, женщины любят больше, чем мужчины?

– В каком смысле «больше» – чаще или сильнее?

– Только мужик способен задать такой вопрос.

– Против природы не попрешь – я и есть злоебучий мужик.

– После застолья у Фила и Джоанны? Ты себе льстишь. Как мы заметили.

– Что мы заметили?

– Господи, что ж нам теперь, мчаться домой и проверять стояк…

– «Стояк» – тоже отвратительное слово.

– Это мне напоминает американские ток-шоу, типа: мы решим все твои эмоциональные и сексуальные проблемы, выставив тебя в студии перед зрителями, а потом зрители разойдутся по домам и будут радоваться, что они – это не ты.

– Типично британская критика.

– Естественно: я же англичанка. Так вот, была там одна женщина, рассказывала, что не задалась у нее семейная жизнь, а может, любовная связь, и будьте уверены, разговор сразу перекинулся на секс; тогда один из так называемых экспертов, наглый выскочка, спрашивает буквально следующее: «У вас бурный оргазм?»

– Обалдеть. Прямо в точку. В точку «джи».

– А она смотрит на этого сексопатолога и говорит, причем с подкупающей скромностью: «Мне кажется, очень бурный».

– Браво. «Так все мы говорим».

– Так на чем мы остановились?

– Я сказал: не стоит осуждать Пита.

– А кто осуждает? Я не осуждаю. Если он достиг отметки «пятьдесят» – снимаю шляпу.

– Как по-твоему, не потому ли Пит бросает женщин, что не может с ними поладить?

– Нет, я считаю, у него просто низкий порог скуки.

– Когда любишь, порога скуки не существует.

– А по-моему, вполне возможно скучать с тем, кого любишь.

– Мне опять пора опасаться темы «Где руки»?

– Что ты кипятишься?

– Непонятно? Я сюда прихожу не для того, чтобы меня подкалывали, а для того, чтобы от души пожрать и выпить.

– «Спой же за ужин».

– «Получишь завтрак…»

– Что я хочу сказать в защиту этого Пита, которого в глаза не видел: возможно, он любил, возможно, был увлечен, но ровно настолько, насколько позволяла его натура, – это не дает повода его презирать.

– Есть люди, которые не могут влюбиться, если вначале не подготовятся по книжкам.

– Хотя бы на один вечер избавь нас от мудрости лягушатников.

– Сейчас уже можно вынуть руки из-под стола?

– Это всегда небезопасно. Вот дело-то в чем.

– А кстати, дело-то в чем?

– Позвольте мне резюмировать. Для тех, кто не понял. Высокое собрание постановило, что британцы слишком беззастенчиво используют слово на букву «п», что мужчины потому говорят о сексе, что неспособны говорить о любви, что женщины и лягушатники разбираются в любви лучше, чем мужи Англии, что любовь – это страдание и что если у мужчины было больше женщин, чем у меня, это пипец, ибо такой негодяй совершенно не способен понять женщину.

– Блестяще, Дик. Есть предложение принять.

– Ты решил принять Дика? Не иначе как ты заделался директором проктологического узла.

– Замолчите, мальчики. От этого резюме веет мужским шовинизмом.

– А ты сможешь предложить нам женское резюме?

– Не горю желанием.

– Ты намекаешь, что резюмировать – презренная мужская забава?

– Не самая одиозная. Хотя в моем резюме было бы отмечено, что мужчины, рассуждая о вещах, которые вызывают у них комплекс неполноценности, становятся пассивно-агресивными.

– «Пассивно-агрессивными»? Ненавижу это слово, или выражение, или что это. Могу предположить, что в девяноста или девяноста пяти случаях из ста оно встречается в женской речи. Мне даже неясен его смысл. Вернее, неясно, какой смысл в него вкладывают.

– А как мы говорили, когда этого выражения еще не было?

– Может, «воспитанный»?

– «Пассивно-агрессивный» относится к психологическому настрою.

– И «воспитанный» тоже. Причем к нормальному настрою.

– Неужели кто-нибудь всерьез считает, что если бы нам сейчас, метафорически выражаясь, подали традиционный портвейн и дамы удалились в гостиную, они бы в своем кругу стали беседовать о любви, а мы в своем – о сексе?

– В детстве, еще ничего не зная о девочках, я мечтал о них точно так же.

– Точно так же, как и о мальчиках?

– Пипец. Конечно нет – точно так же, как о любви и о сексе.

– Не орите. Тише вы.

– Вы согласны, что в чувственной сфере это явление не имеет себе равных? Страстное желание секса и любви, когда ни то ни другое еще не изведано?

– Как сейчас помню. Казалось, вся жизнь… без этого рухнет. Вот что такое страдание.

– Однако эта проблема решилась сама собой. Все мы познали и секс, и любовь, а некоторые даже одновременно.

– А теперь нам пора надеть плащи и двигаться к дому, и там мы познаем либо одно, либо другое, а в следующий раз устроим показ рук.

– Или сокрытие рук.

– Как дети, честное слово.

– Это можно считать пассивно-агрессивным поведением?

– Если будешь напрашиваться, я тебе сейчас покажу, что такое пассивно-агрессивное поведение.

– Не утруждайся, любимая.

– Знаете, сегодня первый вечер, когда я не стремлюсь уйти раньше других.

– Давайте уйдем все вместе – дадим возможность Филу и Джоанне за уборкой перемыть нам косточки.

– Вообще-то мы не имеем такой привычки.

– Честно?

– У нас есть определенный ритуал. Фил убирает со стола, а я загружаю посудомоечную машину. Включаем музыку. Я мою в раковине то, что не влезает в машину, Фил вытирает. Нам некогда сплетничать.

– Какие образцовые хозяева. В самом деле, Тримальхион и миссис Куикли.

– Джо другое имеет в виду: сегодня мы уже наговорились. Перемывать вам косточки будем с утра, когда сядем завтракать. За обедом продолжим. А в этот раз – пожалуй, еще и за ужином.

– Фил, паразит.

– Надеюсь, вы не за рулем.

– Я никому не доверяю рулить. Только себе.

– Ты серьезно?

– Я похож на идиота? Пешком прогуляемся или такси возьмем.

– Но сначала постоим на тротуаре и перемоем вам косточки.

– Скажите честно: это действительно был язык?

– Конечно.

– Но я не ем язык.

Заперев дверь, Фил поставил диск Мадлен Пейру, подкрался сзади к жене и чмокнул в тесемку от фартука, поднялся в темную спальню, осторожно подошел к окну, увидел гостей, стоящих на тротуаре, и дождался, чтобы они рассеялись в темноте.