Текст книги "Согласие на брак"
Автор книги: Джули Гаррат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Ричард сразу распознал в нем шотландца и еще подумал, что он, очевидно, человек довольно образованный.
Эми вдруг удивленно открыла рот.
– Вы мне ничего не говорили об этом.
– Вы, должно быть, хотите сказать, что я не соизволил спросить разрешения? – развязным тоном изрек Пауэлл.
Ричард видел, что Эми с трудом сдерживается, чтобы не ответить ему резкостью. Она повернулась к фотографу спиной, подчеркнуто игнорируя его, и взяла Ричарда за руку.
– Ты пойдешь в церковь? – спросила она. – Если да, то я с тобой. Мистер Пауэлл сам найдет дорогу к дому.
Вежливо кивнув фотографу, Ричард повел ее через заросли ежевики к полуразрушенному строению.
Когда они вошли внутрь, он зажег примус и, подвинув к нему стул, предложил:
– Садись сюда. Сегодня холодно. Эми подошла к окну.
– Надеюсь, он поймет намек и уберется отсюда, – с тревогой в голосе сказала она.
– Может, расскажешь, что он здесь делает?
Сбросив с плеч зеленую водонепроницаемую куртку, он отбросил ее в сторону. Куртка упала на стоявший в углу картонный ящик. От примуса начинало разливаться тепло. Ричард засучил рукава свитера и снял листы бумаги, которыми был накрыт архангел, по-прежнему лежавший на столе в центре комнаты.
Эми повернулась к нему и пустилась рассказывать о том, что произошло в Уайдейл-холле с тех пор, как они виделись в последний раз.
Ричард молча выслушал ее рассказ, а когда она закончила, спросил:
– Я так понимаю, что все это явилось полной неожиданностью? Ведь до сих пор никто не предлагал Джифу написать статью об Уайдейл-холле? Эми покачала головой. – Для него это было как гром среди ясного неба.
– Странно! – Ричард нахмурился. – А самое странное, что вы получили это предложение после того, как этот тип, Пауэлл, несколько недель кружил над домом на своем вертолете, не находишь?
– Но мне кажется, что эта девушка, Кэтрин, вполне откровенна. И журнал "Дайери" действительно существует. Я видела его в киосках. Похоже даже, что он пользуется популярностью.
– А где сейчас эта Кэтрин Блейк? – поинтересовался Ричард.
Эми подошла к столу и задумчиво посмотрела на распростертого на нем архангела.
– Она в доме, беседует с дядей Джифом.
– А что эти деньги? Джиф уже видел их?
– Пятьсот фунтов будут выплачены ему после подписания контракта, а остальные пятьсот – после публикации.
– Так, может, мы зря беспокоимся?
– Я тоже об этом подумала. – Эми засмеялась. – Я привыкла доверять людям, однако здесь… – Она снова помрачнела. – Ричард, у меня какое-то дурное предчувствие. Здесь что-то не так. Может, все из-за этого типа. Но не доводить же дело до открытого конфликта. Он все время выражается какими-то туманными полунамеками. Меня от него в дрожь бросает. И Лиззи он тоже не по душе.
– Признаться, и мне показалось, что дружелюбие не входит в число его достоинств. – Ричард прислонился к козлам и скрестил руки на груди.
– А эти глаза… черные как ночь. – Эми поежилась. – И злые, как у скунса. И вместе с тем красивые.
– Ты хочешь заставить меня ревновать? Скажешь тоже, красивые!
– Черт побери, Ричард, не думаешь же ты, что я им увлеклась!
– Черт побери, – передразнил ее Ричард, – надеюсь, что нет.
– Он никогда не смеется. Не то что ты. – Лицо ее просветлело. Затем, задумчиво склонив голову набок, она добавила: – Но у меня странное чувство, что я его где-то видела.
– Мало ли на свете похожих людей, – заметил Ричард.
– Нет. Готова поклясться, что уже встречала его… или его двойника.
– Может, в Хаттоне? Ведь ты часто бываешь там.
– Возможно. Кстати, он был в Бостоне. Он сказал мне, что полтора года назад приезжал в Америку.
– Ну вот. В конце концов, тебе нечего бояться его. В комнате священника все еще было довольно холодно. Эми зябко поежилась.
– Ричард, но ему все обо мне известно. Он даже знает, что Уайдейл-холл когда-нибудь будет принадлежать мне.
– Это ни для кого не секрет, Эми. – Ричард подошел к ней и, взяв ее ладони в свои, заглянул ей в глаза. – Твой дядя не делал из этого тайны. Он еще год назад сказал мне, что составил завещание, сделав тебя своей единственной наследницей. И Дункану Уорду, несомненно, об этом тоже известно. Он же юрист. Полагаю, что он и составил завещание. Лиззи тоже об этом знает, а возможно, и Джон Грэм, шофер. Неужели ты не понимаешь? Марк Пауэлл мог узнать об этом от кого угодно.
Эми покачала головой и высвободила свои руки.
– И все же я не понимаю, – промолвила она. – Он же чужой здесь человек, совершенно чужой, не имеющий к нам никакого отношения. И при этом он говорит слова, полные какого-то зловещего смысла. Он сказал, что человек никогда не может быть уверен в чем бы то ни было на все сто процентов, он словно угрожает мне. Будто ему доподлинно известно, что мне никогда не суждено стать владелицей Уайдейл-холла.
– Эми! Я бы посоветовал тебе поменьше обращать на него внимание.
– Тебе легко говорить…
– Эми. Забудь про то, что он тебе наговорил. Похоже, этот малый любитель пустить пыль в глаза.
– Мне в его словах послышалась угроза, – стояла на своем Эми. – Только непонятно, почему чужой, совершенно незнакомый мне человек хочет лишить меня наследства?
Когда Эми возвращалась домой, загадочные слова Марка Пауэлла не выходили у нее из головы. Войдя во двор, она обратила внимание, что синей спортивной машины не было. Ей хотелось надеяться, что вместе с ней исчез и Марк Пауэлл и что он никогда больше не вернется.
Она нашла Лиззи на кухне.
– Твой дядя словно заново родился, – такими словами встретила ее та. – Столько внимания уделила ему эта привлекательная молодая особа.
– Она милая, эта Кэтрин Блейк, правда? – Эми сняла пальто и бросила его на спинку стула. Тем временем Лиззи, склонившись над духовкой, извлекала оттуда печеный картофель.
Мельком взглянув на стол, Эми увидела на нем всего две тарелки и хотела поинтересоваться, где дядя Джиф, но Лиззи опередила ее.
– Джиф уехал. Мисс Блейк посадила его в машину и сказала, что они пообедают в пабе "Хоквуд армс".
– Вот как? – Эми вытаращила на нее глаза. – Черт побери, Лиззи, как он на это решился?
– Решился как миленький. – Лиззи подошла к столу и принялась раскладывать картофель по тарелкам.
– Лиззи Эберкромби, ты, должно быть, шутишь. – Эми прыснула со смеху.
– Нисколько.
– Ну-у… может, он не смог отказать хорошенькой женщине…
Лиззи вскинула брови и как-то странно посмотрела на нее.
– Не думаю, мисс Эми. Нет, не думаю.
Уайдейл-холл возводили на уступах холма, не нарушая его естественного профиля, поэтому комнаты располагались на разных уровнях и к ним вели отдельные лестницы с просторными холлами наверху, откуда через широкие окна открывался живописный вид на окрестности Дербишира. Подчиненный такому же принципу парк был разбит террасами, укрепленными низкими каменными стенами, увенчанными балюстрадами. Террасы соединялись между собой широкими пологими ступенями, высеченными из местного известняка. Еще выше по холму росли густые, в основном хвойные, леса, которые образовывали гигантскую полусферу, словно кто-то распахнул над поместьем зеленое опахало.
Больше всего Эми любила бывать в зимнем саду, тихом и уединенном, куда можно было пройти по одной-единственной тропинке под сенью старых тисов. Клумбы с георгинами и хризантемами по краям были закреплены камнями, а между ними проложены дорожки, посыпанные гравием. Она помнила буйство нарциссов под декоративными деревьями, вьющуюся по камням лиловую обрецию, тут и там купы цветущего белого вереска. Теперь здесь было уныло и серо, разве что кое-где пробивались из земли зеленые ростки гиацинтов и нарциссов.
Хотя зимнее солнце почти не грело, Эми решила расстаться с шерстяным пальто и желтым шарфом, предпочтя грубый вязаный свитер, джинсы и высокие башмаки. Прежде чем отправиться в сад, она пытливо оглядела себя в зеркало. Ее бостонские друзья ни за что не узнали бы ее, предстань она перед ними в таком наряде; эта мысль вызвала у нее улыбку. Никогда еще она не выглядела такой, с ног до головы, английской провинциалкой. Еще она мельком заметила, что широкий отложной воротник свитера, пожалуй, может помешать в работе.
– Не самый удачный выбор рабочей одежды, – пробормотала Эми. Однако она понимала, что зимний день короток и надо спешить. Она подошла к туалетному столику, на котором лежала маленькая шкатулка из черепахового панциря. Каждый день Эми аккуратно вытирала с нее пыль, открывала и подолгу смотрела на брошь – подарок дяди Джифа. Но сейчас она открепила брошь от бархатной подушечки и приложила ее к воротнику свитера. Лиловый аметист в форме цветка чертополоха, символа Шотландии, утонул в мягкой сливочной белизне шерсти. Ее осенило – проткнув воротник насквозь, она прикрепила застежку прямо к передней планке свитера.
Она снова наклонилась – воротник остался на месте. Узнай дядя Джиф, какое применение она нашла его подарку, он вряд ли похвалил бы ее. Зато ей не пришлось обращаться к Лиззи, а потом рыться в ее швейных принадлежностях в поисках булавки. И потом, когда она сгребала в кучу сухие хризантемы и относила их к тому месту, где всегда разводили костер, воротник ничуть не мешал ей.
Эми было приятно делать что-то по-настоящему полезное, тем более что в Уайдейл-холле уже давно не было садовника. Дядя Джиф говорил, что Джон Грэм, у которого работы было немного, иногда подстригал живую изгородь или пропалывал сорняки. Время от времени выручала и Лиззи, когда у нее выдавалась свободная минутка. Лиззи как-то призналась, что любит жечь костер, поэтому, когда Эми сказала, что хочет навести порядок в саду, та обещала подойти попозже, захватив с собой старые газеты и спички.
Эми трудилась не покладая рук. Она методично обрезала сухие цветы, складывала их в плетеную корзину, затем относила в кучу, и все повторялось сначала. В какой-то момент внимание ее привлекли вьющиеся розы на самом краю террасы, и она уже хотела заняться ими, как вдруг почувствовала, что почва выскальзывает у нее из-под ног. Посмотрев под ноги, Эми обнаружила, что земля, в которой были закреплены камни стены, поддерживавшей террасу, осыпалась. Она присела на корточки, чтобы получше рассмотреть всю стену. На всем ее протяжении камни готовы были вот-вот обрушиться. Эми решила, что надо обязательно сообщить об этом дяде Джифу. Может, он придумает, как укрепить стену и защитить розы.
Она стала осторожно пробираться между розовыми кустами. Шипы вонзались в ее садовые рукавицы; напрасно она, вернувшись на тропинку, энергично трясла руками – они упрямо сидели на месте. Оглядевшись вокруг, Эми была внезапно поражена картиной царивших здесь упадка и разложения. Лиззи была права, говоря, что само время съедает камни Уайдейла. Слишком долго старый дом и парк были предоставлены самим себе.
Марк Пауэлл наблюдал за ней, укрывшись в тени тисовых деревьев. Прошло минут пять, прежде чем она наконец заметила его, и то лишь потому, что услышала, как едва различимо щелкнул затвор в тот момент, когда он запечатлел ее на пленку.
Взгляд, какой она устремила на него, говорил сам за себя.
– Виноват, – спокойно произнес он. – Простите. Не смог сдержаться. Всего один кадр.
Эми сорвала с рук садовые перчатки с засевшими в них розовыми шипами и, швырнув их на декоративную каменную скамейку, решительно направилась к нему, по пути сбивая с башмаков налипшую грязь.
– Оставьте меня в покое, мистер Пауэлл! – Возмущению ее не было предела, в глазах сверкали молнии. – Вы не имеете решительно никакого права шпионить за мной и лезть в мою жизнь.
Понимая всю щекотливость положения, в котором очутился, Пауэлл чувствовал себя премерзко и, тем не менее, заставил себя рассмеяться ей в лицо. Смешок получился нервный и неестественный.
– Ради бога, я только хотел сделать пару снимков.
– А мне плевать на то, что вы хотели. Вы незаконно вторглись в частные владения, так что убирайтесь вон! – Резким движением она указала ему на тропинку. – Чтобы духу вашего здесь не было. Вы не фотограф, а грязная ищейка. Сначала шпионит за нами с воздуха, наконец пробирается в дом под тем предлогом, что якобы помогает Кэтрин Блейк готовить материал…
– Вы не понимаете… – хотел оправдаться Пауэлл, но осекся, увидев у нее на воротнике аметистовую брошь. Он едва не задохнулся от гнева, и ему потребовалось собрать всю свою волю в кулак, чтобы в тот же самый момент не сорвать лиловый цветок чертополоха с ее свитера. Мозг его лихорадочно работал. Она не имеет права носить эту вещь. Но как сказать ей об этом? Не говорить же ей, что, сколько он себя помнит, на туалетном столе его матери стоит выцветшая фотография молодой женщины, на груди у которой приколота именно эта брошь. И что эта молодая женщина и есть его мать…
– Не понимаю? Чего же я не понимаю, мистер Пауэлл? – Эми стояла, подбоченившись, и с вызовом смотрела на незадачливого фотографа.
Он потупился и тихо промолвил:
– В ваших глазах я дрянной человек?
– Вы ищейка. А я не люблю ищеек.
– Но я не причинил вам вреда.
Эми стянула растрепавшиеся волосы тонкой черной ленточкой. Одна золотистая прядь выбилась и упала ей на лоб; она нетерпеливо смахнула ее.
– Вы не имеете права находиться здесь, – сказала она. – Вы проползли сюда, как червяк, так вот ползите обратно.
– Потерпите минуточку, – невозмутимо произнес Пауэлл. Он гордился своим умением никогда не повышать голоса. Обычно он добивался своего, не прибегая к шумным скандалам. Однако в тот момент ему хотелось орать, кричать, бить себя в грудь, чтобы только доказать ей, что он имеет право быть здесь, что у него прав даже больше, чем у нее. Он хотел, чтобы весь мир – не только эта девчонка – узнал, что он сын Джиффорда Уэлдона. И, прежде всего, он хотел, чтобы об этом узнал сам старик Уэлдон. Это наверняка причинит ему боль. Каково после стольких лет узнать, что у тебя есть родной сын? Пусть это будет ему воздаянием за те страдания, которые он причинил Барбаре Уэлдон.
– Почему я должна терпеть? Скажите же, почему я должна это делать? – Эми безвольно опустила руки. Он вдруг увидел, какой усталый, изможденный у нее вид. Забрызганное грязью лицо, пыльная одежда. На кремово-белом свитере прилипли сухие листья и ветки. Только теперь до него стало доходить, что Уайдейл, очевидно, ей небезразличен. Иначе зачем бы ей горбатиться здесь, доводя себя до изнеможения.
Пауэлл уже собирался открыть ей всю правду, но теперь понимал, что не может этого сделать. Чтобы заполнить затянувшуюся паузу, он спросил:
– А что тот парень возле церкви, какое отношение он имеет к Уайдейл-холлу?
Эми, застигнутая врасплох неожиданным поворотом, растерялась.
– Ричард делает кое-что в плане ремонта церкви. Возможно, в дальнейшем он займется и реставрацией дома.
– Для чего ему это нужно? Ведь он не претендует на дом? Или я не прав?
– Если я выйду за него замуж… – неожиданно вырвалось у Эми.
Пауэлл в изумлении вытаращил глаза:
– Если что? Бог мой! Но ведь он намного старше вас.
Эми пожала плечами, словно давая понять, что ей это безразлично.
– Это не ваше дело, – сказала она. – И потом, при чем здесь возраст?
– Вы с ума сошли, – растерянно пролепетал Пауэлл, думая о том, что все пойдет прахом, если она всерьез решила выйти за человека намного старше ее. Подозрительно прищурившись, он сказал: – Ничего не скажешь, этот Ричард Боден поистине напал на золотую жилу. И жена, и дом – все одним махом. Значит, вот где лежит его интерес?
– Мистер Пауэлл, думаю, вам лучше уйти.
– Вы не ответили мне. – Глаза Марка недобро сверкнули.
– Мне нечего вам ответить. Как бы я ни поступила, я не обязана испрашивать у вас разрешения.
– Верно, – сказал он. – Но вы должны задать несколько вопросов себе, прежде чем решиться на брак по расчету.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Эми устремила на него исполненный презрения взгляд.
– Думаю, все вы прекрасно понимаете. По-моему, вам следовало бы спросить себя, если вы всерьез решили выйти за него замуж, что его больше привлекает в этом браке: вы или ваш дом.
Хотя выражение ее лица осталось прежним, Пауэлл знал: его слова попали в цель. Знал он и другое – она не собирается вступать с ним в дискуссию.
– Пожалуйста, уходите, – сказала она.
– С удовольствием.
Он заставил себя прикусить язык, хотя мог бы рассказать ей еще о многом. Интересно, рассуждал он, если бы она знала, что он родной сын старого Уэлдона, это что-то изменило бы? Откажется ли она от мысли о замужестве, если узнает, что осталась без наследства? Проклятье! А ведь она красивая девушка, и впереди у нее вся жизнь. Какого черта связывать себя брачными узами с человеком, который едва ли не вдвое ее старше? Пауэллу хотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть. Ему хотелось все расставить на свои места – рассказать ей и всему миру, что Уайдейл-холл по праву принадлежит ему. Но как это сделать? И имеет ли он право вот так вдруг лишить ее того, что было ей обещано?
Пауэлл почувствовал, что дольше не может находиться с ней наедине. Стиснув зубы, он последний раз взглянул на нее, повернулся и направился прочь. Достигнув тисовой аллеи, он поймал себя на том, что почти бежит, подсознательно стараясь оказаться как можно дальше, чтобы спокойно взвесить свои следующие шаги.
ГЛАВА 11
Марк Пауэлл опустил несколько пятидесятипенсовых монет в телефон-автомат, висевший в баре "Хоквуд армс", и набрал номер.
– Мама?
– Сынок, как приятно слышать твой голос. Какая там у вас погода?
– Сносная. По крайней мере, для февраля. – Лицо его, обычно бесстрастное, потеплело.
– А у нас в Блэргури выпал снег. Лыжники вовсю катаются…
– Мама, я ненадолго заеду домой, если ты не возражаешь.
Женщина не могла скрыть своей радости.
– Это было бы отлично, сынок. Почему ты спрашиваешь? А с тобой ничего не случилось? Мне казалось, что ты планировал остаться в Йоркшире подольше?
Он вымученно рассмеялся. Впрочем, он знал, что она этого не заметила.
– Просто получил дозу английской инфлюэнцы и нуждаюсь в твоей ласке, – сказал он ей, намеренно избегая говорить о работе. Его мучила совесть, ведь он не сказал ей, что едет в Дербишир. Об этом вообще никто не знал. И он вдруг поймал себя на мысли, что вся эта шпионская деятельность не доставляет ему никакой радости.
– Я проветрю твою постель, – сказала она. – Когда тебя ждать, мальчик?
– Завтра. Пока подготовлю мотоцикл, путь неблизкий.
– Будь осторожен. Я беспокоюсь за тебя…
– Не переживай. Я уже большой мальчик.
Барбара Пауэлл положила телефонную трубку и тяжело оперлась на трость. У нее снова разыгрался артрит, из-за которого она состарилась раньше времени. Подойдя к окну, она заметила в нем свое отражение. На лице ее словно навсегда застыла страдальческая мина. Барбара остановилась и попыталась расправить плечи. Не годится, если он увидит ее в таком жалком состоянии. Будь жив ее отец, он сказал бы, что она похожа на доходягу, а ведь ей нет еще и пятидесяти. Надо бы принять таблетку, из тех, что накануне прописал ей врач. Да и немного косметики не повредит.
Она снова прошла в глубину комнаты, с удовольствием отметив царившие в ней уют и порядок. Она терпеть не могла хаоса, которого, видит бог, было довольно в ее жизни, пока не умер Дерек Пауэлл. Мужчины сеют только смятение и несчастье. Впрочем, не все. Марк совсем другое дело. Но Марк это частица ее самой, это ее сын, которым она вправе гордиться. Когда-то Дерек выгнал его из дому. Заставил покинуть Шотландию.
Но Дерек был не в состоянии изгнать из его сердца любовь к матери, и теперь, когда Дерека больше нет в живых, Марк вновь обрел дом. Ей хотелось плакать от счастья, когда она вспоминала, как он сказал ей по телефону: "Мама, я ненадолго заеду домой…"
Что бы она делала без Марка? Она подумала, что, по крайней мере, за это должна быть благодарна Джиффорду Уэлдону. Заваривая чай и подогревая в кастрюльке суп, она и не заметила, как мысли ее обратились к событиям почти четвертьвековой давности, и вся боль, которую она вынашивала в душе, прорвалась наружу. Тогда она открыла верхний ящик буфета и извлекла оттуда большой почтовый конверт.
Из конверта она достала старую, наклеенную на картон фотографию. Губы ее скривились в некоем подобии улыбки. Что ни говори, а невеста она была хоть куда, когда стояла в маленькой церкви в Уайдейл-холле. Свадьба была скромная, гостей немного, все сплошь знакомые Джифа, поскольку у нее семьи не было. О свадьбе у нее остались самые радужные воспоминания. Лишь после того как гости разъехались, ее мечта о счастливой семейной жизни начала меркнуть.
Шафером был рыжий фигляр по имени Дункан Уорд, юрист, презиравший женщин и даже не дававший себе труда это скрывать. Барбара его ненавидела, и даже не за его взгляды, а просто за то, что он был лучшим другом Джиффорда, и все три недели до свадьбы они были неразлучны, проводя в обществе друг друга длинные осенние вечера либо за шахматной доской, либо за бутылкой виски.
Барбаре приходилось довольствоваться компанией похожей на серую мышь экономки, миссис Тилли. Кроме того, в доме жили две девушки, но они были еще подростки, и миссис Тилли лишь с большим трудом удавалось заставлять их делать хоть что-то по дому.
Миссис Тилли работала последний год, и Джиффорд дал ясно понять Барбаре, что той предстоит научиться самой вести хозяйство.
Теперь, по прошествии многих лет, Барбара понимала, что их семейная жизнь была обречена, еще не начавшись. Дункан Уорд позаботился об этом. Однако давно миновало то время, когда она с горечью оглядывалась на свое прошлое. Ее краткая интерлюдия в Уайдейл-холле открыла ей глаза на многое, о чем в свои двадцать три года она даже не подозревала. Барбара больше ни в чем не упрекала себя. Она понимала, что, даже если бы она делала все возможное и невозможное или, напротив, не делала ничего, все равно у их семьи не было будущего. По крайней мере, у нее остался сын. Но какую цену пришлось ей заплатить?
Вторая годовщина свадьбы. Барбара пристально вглядывается в портрет, висящий над камином в зале Уайдейла. Ее брак это сплошной обман. Теперь-то она понимает это. А самый большой обман – этот портрет, глядя на который можно подумать, что Джиффорд Уэлдон почтенный семьянин, что он принадлежит к столпам общества и заслуживает всяческого уважения. Да и какие другие чувства, кроме уважения, может вызывать мужчина, который помещает на самом видном месте портрет хозяйки дома? Во всех лучших домах графства висят такие портреты!
Скоро он придет. Барбара слышит, как он властным тоном отдает распоряжения конюху во дворе. Вот глухо цокают копыта по каменным плитам. И за спиной у нее бесшумно, словно тень, возникает его фигура. Барбара безошибочно угадывает, когда он появляется в дверях: она затылком чувствует его взгляд.
– Удивительное сходство, дорогая. Тебе нравится мой подарок на годовщину нашей свадьбы?
– Да. Тетеревиная пустошь на заднем плане напоминает мне о доме, – не шелохнувшись, отвечает Барбара.
– Но твой дом здесь.
В его голосе явственно звучат осуждающие нотки. Последнее время он усвоил манеру говорить с ней свысока, почти как с прислугой. По-правде говоря, она уже догадалась, что является скорее прислугой, нежели женой. Краска стыда заливает ее лицо, когда она вспоминает ту ночь, две недели назад, когда окончательно поняла, что больше не в силах сносить это постоянное унижение.
Они были приглашены крестными на крестины младенца, появившегося в семье коллеги Джиффорда. Глядя, как малютка Эми Роули удобно устроилась у нее на руках, Барбара почувствовала, как потеплело у нее в груди. С нежностью смотрела она на кроху, на сморщенное личико с огромными серьезными глазами. Она страстно мечтала иметь собственного ребенка, но как это возможно, если они с мужем спят в разных половинах дома?
Мысль о том, что брак ее не такой, как у людей, не давала ей покоя. После крестин Роули и его жена предложили им остаться у них на ночь. Джиффорд пытался отнекиваться, но Роули в конце концов настоял на своем. Джиффорд то и дело прикладывался к бутылке и в итоге напился допьяна.
Вечером, деля со своим мужем кровать в доме Роули, Барбара уютно прижалась к нему и прошептала:
– Джиффорд, я хочу быть тебе настоящей женой. Мы могли бы иметь собственного ребеночка.
– Нет! – Он словно ошпаренный отпрянул и повернулся к ней спиной.
Она ласково погладила его по плечу, но он притворился спящим.
– Джиффорд… – взмолилась она, – мы же муж и жена уже почти два года.
Он издал страдальческий стон и сказал, что пора спать. От него разило виски.
– Прошу тебя, Джиффорд… – Она провела ладонью по его спине. Впервые она касалась его так… интимно. Плоть ее изнемогала от мучительного томления. Она хотела быть любимой, хотела, чтобы он положил конец этой пытке, чтобы подарил ей ребенка. Она почувствовала, как напряглось его тело, затем он резко вскочил и, повернувшись к ней лицом, рявкнул:
– Оставь меня в покое! Я не хочу тебя. Неужели ты не понимаешь?
Она в ужасе отшатнулась от него. Лицо его казалось мертвенно-бледным в призрачном лунном свете, который проникал в комнату сквозь неплотно задернутые шторы.
– Джиффорд?..
– Неужели ты ни о чем не догадывалась, несчастная? Неужели ты не видишь, что происходит под самым твоим носом?
– Я… я не понимаю… – Она приподнялась и, подперев голову рукой, посмотрела на него. – Джиффорд, мы должны поговорить. Так больше не может продолжаться. – Внезапно ее осенило. – Скажи, у тебя… – Она мгновение колебалась, наконец решилась: – У тебя есть другая женщина? Ты это имеешь в виду?
Он разразился хохотом, и хохот его был страшен.
– Женщина? Зачем мне другая женщина? Что прикажешь с ней делать? Это Дункан, тупица. Дункан! Дункан! Он единственный, кого я хочу, единственный, кто мне нужен. Если ты не в силах примириться с этим, можешь убираться из моей жизни, катись в свою Шотландию. Возможно, так будет лучше.
К утру в голове у нее уже созрел план. И вот тем вечером она начала методично претворять его в жизнь.
Она приготовила праздничный ужин, чтобы отметить вторую годовщину их свадьбы, во время которого щедро подливала ему шампанское и виски, пока он не напился до бесчувствия. Когда пришло время ложиться, он был не в состоянии без посторонней помощи подняться по лестнице и не протестовал, когда она осталась с ним в спальне. Он грузно повалился на массивную, красного дерева, под бархатным балдахином кровать. На лакированном столике ярко горела масляная лампа. В Уайдейле не было электричества, но это обстоятельство ничуть не смущало Барбару. Гленокри, где она росла, цивилизация с ее удобствами обошла стороной.
– Чего не имеешь, о том не жалеешь, – повторяла ее мать.
Она ошибалась.
Барбара, после двух лет замужества, чувствовала себя обманутой. Ее одурачили. И теперь она мечтала иметь мужчину, на которого можно было бы положиться, который любил бы ее и который сделал бы ее настоящей женщиной. Все ее женское естество жаждало исполнить предназначение, уготованное ей природой. Ей не терпелось стать такой же, как все женщины. Освободиться от бремени девственности, на алтарь которой она принесла себя, выйдя замуж за Джиффорда Уэлдона.
Она с отвращением посмотрела на мужа. Глаза его были закрыты. Он мерно похрапывал. Тогда она принялась стаскивать с него одежду, бросая ее на пол. Покончив с этим и видя, что он не просыпается, она разделась сама и легла на красное шелковое покрывало рядом с ним.
У него было сильное, атлетически сложенное тело. Теплое тело. Она закрыла глаза и попробовала представить, что это не Джиффорд Уэлдон, а совсем другой мужчина. Прижавшись к нему, она начала руками ласкать, массировать его тело. Он тихо застонал, но глаза так и не открыл. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы вызвать у него эрекцию. Он выгнул спину и выдохнул:
– Дункан…
Ненавидя себя за то, что ей приходится делать, Барбара заняла позицию сверху и начала опускаться – медленно, чтобы быть в состоянии контролировать боль, которую, она знала это, ей непременно придется преодолевать. Он вдруг дернулся и стал ритмично двигать торсом, пока они незаметно не поменялись местами и он не оказался сверху. Отступать было поздно. Джиффорд страшно простонал, и все было кончено. В душе у Барбары все ликовало. Джиффорд пришел в себя и, тяжело дыша, дико вращал глазами. Заметив Барбару, он в недоумении открыл рот и ошалело уставился на нее.
Когда до него дошел весь чудовищный смысл произошедшего, он резко вскочил, освобождая свою заключенную в женское чрево плоть, и кубарем скатился с кровати. Раздался страшный грохот – это Джиффорд наткнулся на ночной столик и со злости пнул его ногой так, что он пролетел полкомнаты. Когда Джиффорд выпрямился, она увидела, что мышцы у него на животе неестественно вздулись, словно их свело судорогой. И тут его вырвало. По ввалившимся щекам катились слезы. Он бросил на нее исполненный отвращения взгляд, повалился на ковер, неловко скорчился и замер.
Некоторое время она лежала неподвижно, изредка бросая косые взгляды в его сторону, прислушиваясь к собственным ощущениям. Она торжествовала. У нее будет ребенок; интуитивно она была уверена в этом. Она прочитала об этом в одной книжке. Все, что от нее требовалось, это определить критический день месяца, а потом, когда все уже произойдет, полчаса полежать неподвижно…
Утром она вызвала такси, попросила шофера вынести ее вещи – она не могла рисковать будущим ребенком и таскать тяжести – и уехала. Мысли о ребенке занимали ее целиком. Ребенок был единственной ценностью в ее жизни; в тот момент больше ничто ее не интересовало.
Эми показала Ричарду разрушенную стену зимнего сада. Присев на корточки, он внимательно осмотрел повреждения. Когда он поднялся, вид у него был удрученный.
– Я хотела попросить Джона Грэма, – сказала Эми, – но дядя Джиф нагрузил его работой…
– Похоже на оползень. – Ричард, на ходу отряхивая ладони, вернулся на дорожку, затем оглянулся и добавил: – Думаю, надо пригласить специалиста, чтобы он провел обследование местности.
– Ричард, но ты же сам прекрасно разбираешься в этом.
Он улыбнулся.
– Разрабатывать карьеры – это совсем другое дело. Эми, возможно, здесь не о чем беспокоиться, однако, учитывая, как осела западная башня, я считаю, нужно провести геологическое обследование почвы, на которой стоит Уайдейл.
– Это будет дорого стоить, – напомнила ему Эми. – А у дяди Джифа нет денег.
– Ему заплатит редакция, – заметил он. Эми вздохнула.
– Ричард, я не могу настаивать. Черт побери, его невозможно заставить оплатить хотя бы текущие счета.
– Хочешь, я поговорю с ним?
Она с благодарностью посмотрела на него.
– В самом деле? Тебя он послушает. Женщина для него все равно что безмозглая курица.
Ричард протянул ей руку, и она, как само собой разумеющееся, положила свою ладонь в его. Последние два месяца она привыкла во всем полагаться на него. Дружба с ним казалась для нее чем-то вполне естественным. Он больше не предпринимал попыток поцеловать ее, как тогда, на Рождество. Ричард словно предоставил ей возможность самой задавать темп развития их отношений, и, если она ждала от него только дружбы, он был готов довольствоваться этим.