Текст книги "Русская рулетка"

Автор книги: Джульетто Кьеза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 14
ГЛОБАЛЬНЫЙ КНУТ

Перелом в игре на всемирной шахматной доске произошел дна года назад. Сначала с нее скатилась пешка Таиланда. Шахматные фигуры стремительно превращались в костяшки домино, готовые повалиться одна за другой. Первые волны шока опрокинули Индонезию, Южную Корею, Филиппины, Сингапур, Малайзию и Гонконг. Япония не вылезала из собственных неурядиц. На ногах держался только Китай, быть может, именно благодаря тому, что его еще не захватила полностью глобализация по-американски. 1997 год закончился в панических настроениях: все азиатские валюты находились в свободном падении, а экономическая катастрофа спровоцировала социальные потрясения. Пал режим Сухарто. и экспертам МВФ пришлось бежать из охваченной огнем Джакарты. 17 августа 1998 года происходит другая приснопамятная катастрофа: рушится рубль, а с ним и российская экономика, и сказки об экономическом чуде и ельцинских реформах. Сказки эти пользовались таким успехом, что в них поверили почти все крупнейшие государственные и частные финансовые институты Запада. Осенью Федеральная резервная система США бросает клич о спасении «Long Term Credit Management»: его 6-миллиардный крах грозил взрывом паники на самом Уолл-Стрите. В январе 1999 зараза перекинулась в соседнее полушарие: рухнул бразильский реал. Половина мировой экономики оказалась охвачена бурей, в которой многие экономисты и финансовые эксперты усмотрели «системный кризис». И именно в этой точке следует искать объяснение происходящему. С командного пункта видно много больше, чем с палубы. Экипаж, т. е. простые смертные, многого не замечает. Тем же, кто находился наверху, невозможно было не видеть, что начавшийся кризис не имеет четкого выхода. Быть может, он как-то и разрешится, но неясно, каким образом. И пока что никто, даже обладатели главной валюты мира, не смог ухватиться за нить. выводящую из него.

Образовалась нестандартная ситуация. С одной стороны, происходит глобализация по-американски, сметающая все на своем пути: по-прежнему вертится карусель мировых финансов, по-прежнему растет доллар, раздавив своей мощью все иллюзии относительно новорожденного евро. Индекс Доу-Джонса продолжает стремиться вверх, неумолимо свидетельствуя о том, что в мире остался только один паровоз – Америка. Остальные не поспевают за ней. Япония задыхается. Латинская Америка ковыляет кое-как, новые рынки Азии держатся на плаву (и даже растут) только благодаря невероятной тяге американской экономики. Уровень потребления в США вырос до фантастических, чрезмерных масштабов. а американский средний класс поверил, что можно «разбогатеть во сне», как это и происходило в клинтовские годы. Но в Джакарте и Бангкоке прекрасно понимают: если американский потребитель очнется, если кто-то решит, что деньги стоит не только тратить, но и копить, Азия войдет в пике. Европа продвигается вперед с трудом, не умея приспособиться к новым реалиям. Ей внушает уверенность только то, что она не так тесно привязана к развивающимся рынкам Азии и Латинской Америки и, следовательно, не так подвержена рикошету с этой стороны.

В целом же во всем мире царит атмосфера опасной неуверенности и болезненной нестабильности. Глава Федеральной резервной системы Алан Гринспен – один из тех, кто стоит на капитанском мостике, и авантюристом его не назовешь, – сообщил в мае 1999 года, что «впечатляющий рост» цен на акции на Уолл-Стрите вывел их на уровень, «находящийся для многих за неоправданными пределами» (International Herald Tribune. 1999. 7 мая). Что это? Неожиданное прозрение? Ничего подобного. В декабре 1996 года, когда Доу-Джонс еще парил на отметке 6400, Гринспен уже говорил об «иррациональном росте» рынка (см. там же). А в сентябре 1998 года, сразу после российского краха, он сказал: «Невозможно поверить, что США смогут остаться нетронутым оазисом благосостояния в мире, переживающем нарастающий стресс» (там же).

Итак, Уолл-Стрит все больше напоминает воздушный шар, наполненный горячим воздухом. Алан Гринспен не может себе позволить лишней болтовни. Ему следует быть осторожнее, чем самому папе римскому, когда он выступает с амвона. Скорее всего. каждая запятая из сказанного им была взвешена не один, а сто раз. И если он позволяет себе столь драматичные суждения, нужно оказать ему вес доверие, какого он заслуживает. То обстоятельство, что Уолл-Стрит предпочитает слышать только хорошие новости и не любит призывов к благоразумию, только доказывает замечание Джона Кеннета Гэлбрайта, уверявшего, что на нынешнем глобальном рынке «больше инвесторов, чем ума». Если же взглянуть пошире, то происходящее покажется еще более тревожным. По данным Международного валютного фонда, общие тенденции роста мирового ВВП в последние 30 лет обнаруживают совершенно неожиданную динамику, особенно если посмотреть на них восторженным взглядом глобализаторов. Обратите внимание, мы говорим о тридцатилетии, т. е. о долгосрочных тенденциях, не подверженных мгновенной эйфории или депрессии. Итак, если в 70-е годы средний ежегодный рост мирового ВВП был 4.4 %, то в следующее десятилетие он заметно сокращается – 3.4 %. По расчетам, в 90-e годы странам ОБСЕ повезет, если рост достигнет 3 %. И большая часть этого роста зафиксирована но одному адресу – в США. Да, ВВП растет, но рост этот сокращается. Правда, происходит и «сокращение сокращения», т. е. уменьшение снижается со временем, что естественно: при уменьшении абсолютных численных значений ВВП сокращение его роста не может происходить равномерно, иначе мир был бы уже ввергнут в катастрофу почище, чем в 1929 году. Но если нынешний темп сохранится, то первое десятилетие нового века в любом случае станет трагедией. Тем более, что кризис даст о себе знать задолго до того. как индекс роста остановится на нуле. Иными словами, американская система финансовой и торговой глобализации не только не производит в мире «растущий рост», но и снижает его темпы. Мы имеем дело с двумя взаимоисключающими явлениями: сокращение мирового роста и бурный, безостановочный рост американской экономики, особенно финансового сектора. В то же время возникает совершенно новое явление: разрыв между ростом реальной экономики и финансов. Углубление этого процесса тоже со временем станет опасным. Кое-кто, например Александр Зиновьев, считает, что мы уже вступили в тот этап развития человечества, когда контроль над развитием стал не только возможным, но и тотальным. Но даже если принять это совершенно оруэлловское видение мира, то тотальный контроль со стороны какой-нибудь Всемирной Власти все равно требует принятия решений, мер, корректировок. Они не всегда будут приятными и необязательно приведут к мягкой посадке. Если те, кто стоит на капитанском мостике, увидели все это, что несомненно, то у них не мог не возникнуть вопрос: как объяснить потенциальным избирателям, скажем Альберта Гора. принадлежащим как раз к поколению «Доу-Джонс 10000», что в будущем их ожидает «что-то неприятное»? Что невозможно поддерживать вечно уровень потребления, к которому они привыкли. в котором они выросли? И как объяснить всему остальному миру, когда над ним нависнет кризис, что придется сохранить, более того, упрочить систему неравного распределения мирового богатства в пользу одной пятой человечества и в ущерб четырем пятым? А ведь это будет происходить не в условиях роста, а при постоянном сокращении темпов развития, т. е. не в условиях согласия, а при растущем несогласии!

Интересно, какой тогда будет реакция Лестера Турова, если мы прочтем его слова буквально (см.: La Rcpubblica. 1999. 26 июня) и перефразируем его заявление об «уроке, важном для других, кто мог бы поддаться соблазну и начать подражать такому поведению». Наверное, ему бы это не понравилось, потому что прозвучало бы приблизительно так: «Американцам придется иметь дело с последствиями того факта, что в последнее десятилетие присвоение мирового богатства финансовой системой США пользовалось в Америке широкой поддержкой. Сотни миллионов мужчин, женщин и детей продолжают умирать от голода или жить в постоянном недоедании, в то время как американский средний класс, единственная голосующая – и, следовательно, берущая на себя тяжесть политической ответственности – часть населения, продолжает увеличивать свое ненужное потребление, сжигать больше энергии, чем весь остальной мир, загрязняя таким образом нашу планету. Важно, чтобы простые люди этой страны заплатили на глазах всего мира за такое чудовищно эгоистическое поведение. Период ограничения потребления, доступности услуг и инфраструктуры, отражающегося на простых людях, стариках, детях, станет важным уроком… «Трудно проглотить такое, правда? Тем более, что оно относится не только к американцам, но и к немцам, французам, итальянцам… Кто наберется мужества и произнесет подобное вслух? Это было непросто уже в 1999 году, когда Америка стояла на пьедестале победителя. А как это будет воспринято, когда она начнет откатываться назад или хотя бы замедлит ритм своего развития? Вот почему ей пришлось схватиться за кнут – сейчас, немедленно, не раздумывая ни секунды, избрав в противники Югославию. Именно Югославию: подходящие страна и народ для последней тайной вендетты по отношению к последнему «коммунистическому режиму», сохранившемуся на европейской земле. Отличная площадка для маленького эксперимента-предупреждения, предваряющею неизбежные крупномасштабные сражения, поскольку мир населен цивилизациями, народами и культурами, не приемлющими ни темпы, ни содержание глобализации по-американски. А в Вашингтоне считают – как непреклонный Томас Фридман, как убийственный Краутхаммер, – что смогут вывернуть руки всему остальному миру, сначала поодиночке, а потом и всем вместе. Разве XXI век не окрещен уже «американским веком»? Самое комичное, что даже Европа не сможет последовать по этому пути за США, даже если все руководящие элиты будут убеждены в его правильности (а они не убеждены по очевидным соображениям предвыборного характера). А ведь Европа ближе всех к Америке, она испытывает наибольшее очарование американской моделью, она дальше всех зашла в глобализации по-американски. Здесь необходимо сделать отступление специально для тех европейцев, кто до и во время войны в Югославии рвал на себе одежды в отчаянии от того, что Европейский Союз неспособен к самостоятельным действиям и в выработке собственной стратегии. Многие из них предпочли бы избежать войны, но убедились, что Европа не обладает возможностями для того, чтобы самостоятельно навести порядок в своем дворе. При таком отставании, говорили они, у нас не остается иного выбора, как позволить американцам воевать. Бездействие было бы безнравственным, действовать таким образом – унизительно и вредно. Что можно было сделать? А теперь, когда вопрос уже решен известными методами, те же деятели в припадке неожиданного энтузиазма предлагают создать, наконец, настоящую внешнюю и оборонную политику для Европы. Молодцы! С Соланой в качестве европейского министра иностранных дел мы можем быть уверены, что Европа сделает громадный шаг к самостоятельности.

Я предложил бы просто констатировать, что Европа не одна – их минимум две. Существует Европа, все еще мыслящая и действующая в интересах составляющих ее государств, их суверенитета, их истории. Ее без излишней иронии можно назвать «Европой наций». (Разве не парадокс, что именно «Европа наций» борется за настоящее объединение?) И существует вторая Европа, полностью захваченная глобальными процессами и рассуждающая исключительно глобальными категориями. Эта ставшая могущественной вторая Европа – назовем ее «глобальной» – оплетена сетью крупных транснациональных компаний и инвестиционных банков, ежедневно передвигающих капиталы, во много раз превосходящие годовой ВВП некоторых европейских государств. Такую Европу не интересует «европейский ответ» на глобализацию по-американски. Он ей не нужен. Вернее, он мог бы ее заинтересовать, но только при определенных обстоятельствах, не автоматически. Не факт, что такие условия наступят.

Иными словами, слабость «Европы наций» – не что иное, как слабость демократических институтов, «политико-институциональных систем, оставшихся в прошлом относительно экономической и финансовой систем, либерализованных вплоть до слияния их в единую глобальную сеть» (Реканатези A.// La Slampa. 1999. 1 марта). Вот почему «европейский ответ» так и не прозвучал. Его просто не могло быть. Благодаря своим размерам, своей динамичности, силе, черпаемой в собственной истории, и многим другим факторам США могут позволить себе проводить «национальную» политику, в то время как в Европе осталась только одна страна, которая смогла бы делать это в одиночку, – Германия. Остальные, включая Великобританию и Францию, что бы они сами ни думали по этому поводу, уже стали придатками глобализации по-американски. Чтобы выйти из-под ее влияния, они должны объединиться. Но чтобы объединиться, они должны возобладать над центрами европейского экономического влияния, рассуждающими не столько в категориях Европы, сколько Уолл-Стрита. А поскольку, говоря Уолл-Стрит, мы подразумеваем – Америка, выводы очевидны.

В этих условиях перспектива ликвидировать ООН и все остальные органы, амортизировавшие до сегодняшнего дня противоречия в мире, и принять альтернативу «семерки» как всемирной Директории (плюс российский каменный гость), вооруженной мечом НАТО, – значит закрепить за Европой роль американского придатка (это касается и «Европы наций»). И тем не менее все говорит о том, что, когда «кольцо сожмется», даже западноевропейские народы откажутся принять великолепную гибкость американцев, позволившую им – как нам продолжают вдалбливать в головы – удерживать безработицу в пределах 5 %, в то время как мы, европейцы, никак не сдвинемся со страшной отметки в 12 %. Но если перепроверить данные, то выяснится, что безработица в Америке, считая не полностью занятых и низкооплачиваемых, достигает тех же 12 % и что «только за 1977–1990 годы средние доходы наиболее бедных семей в реальном выражении снизились на 7 %. В то же время средние показатели оплаты руководителей американских компаний выросли на 220 %» (Lafay G. Capire la globalizzarione. Bologna: II Mulino, 1998. P. 87). Одновременно выясняется, что в Америке почти четверть работающих получают зарплату ниже официального порога бедности: заработки людей с высшим образованием сократились «за последние 15 лет на 24 %: вce работающие в целом получают сегодня в среднем на 6 % меньше, чем до взрыва глобального рынка, т. е. 15 лет назад, зато средние заработки политико-финансовых руководителей уже в I87 раз превышают среднюю зарплату простого труженика. И кому нужна такая «гибкость»? Пожалуйста, если кому-то нравится, пусть берут, но я убежден, что сторонников такой системы – меньшинство. Если Вашингтону удастся объединить под своими знаменами весь «золотой миллиард», откроется новая, полная противоречий эпоха в отношениях с остальными «четырьмя пятыми» населения планеты. А «четыре пятых» вскоре превратятся в «пять шестых». Очевидно, что остальной мир – если только не относиться к нему, как к множеству Югославий, – не сможет принять логику «золотого миллиарда», чуждую ему, почти незнакомую логику, к которой он так или иначе не сможет приспособиться. Если только не принудить его силой. Этот вариант нельзя исключать, но такое развитие событий только увеличивает тревогу за будущее. В один прекрасный день «Большой Брат» позовет нас умирать уже не за Приштину, а за иллюзорную попытку гарантировать три автомобиля каждой семье избирателей Альберта Гора, которые. как мы уже говорили, единственные, кто ходит голосовать и чей состав совпадает с теми, кто «разбогател во сне» при Билле Клинтоне. «Европа наций» не осознала наступления нового времени и оказалась в него втянута, как ягненок на бойню. Она даже не упирается, потому что не понимает, куда ее ведут. «Европа наций» не догадалась, что демонстрация силы предназначалась не только Милошевичу, но и ей – никаких лишних иллюзий, несмотря на новорожденный и уже полный претензий евро. А ведь ее предупреждали: «Представьте, какие неприятности начнутся с созданием единой европейской валюты, первого серьезного противника доллара с той поры, как фунт стерлингов был изгнан со своего трона после первой мировой войны. Вашингтон больше не сможет позволять доллару плавать, в то время как все остальные валюты будут измеряться относительно него. Европейская валюта станет конкурентом в накоплении резервов. А это означает, что американские долги больше не будут автоматически финансироваться остальными странами» (Pfaff W. Глобальный проект Клинтона: помпезный и ненужный// International Herald Tribune. 1997. 29 мая). И снова вспоминаются сухие фразы Бжезинского: «Если союзнические европейские государства будут по-прежнему сильно зависеть от американского покровительства, любая экспансия европейской политической власти автоматически будет означать экспансию влияния США», а «большая Европа расширит радиус американского влияния, не создавая при этом Европу. политически интегрированную до такой степени, чтобы бросить вызов США в вопросах геополитики» (Foreign Affairs. 1997. № 5. С. 53).

А поскольку с кончиной СССР союзники могут утратить потребность в покровительстве и зависимости, необходимо намеренно подпитывать это чувство, грозя несуществующими опасностями и организуя искусственные войны. Разве это не является исчерпывающим объяснением всего случившегося? Кто-то может объяснить его иначе? Впрочем, некоторые сильные и лишенные предрассудков умы заранее поняли, что происходит, и поведали об этом с необходимой откровенностью. Когда пророчествуешь, можно быть искренним.

Врать приходится потом, когда на тебя обрушиваются факты. Кнут – вот что понадобится, когда дела пойдут хуже, чем сейчас. Эту мысль великолепно выразил Томас Фридман: «Невидимая рука глобального рынка не сможет действовать без невидимого кнута. Именно он делает мир безопасным, позволяя технологиям Кремниевой долины расцветать. Этот кнут называется армия, авиация, флот и морская пехота США (которым время от времени помогают глобальные институты вроде ООН и МВФ)» (International Herald Tribune. 1998. 20 апреля). Разве не великолепное описание всего, что произошло на наших глазах в последние месяцы?

Но если дело обстоит именно так – а оно обстоит именно так, – то необходимо сделать соответствующие выводы. Американское руководство решило сжечь мосты и заставило Европу последовать его примеру. Война в Югославии свидетельствует о том, что новый масштабный кризис считается в Вашингтоне не только возможным, но и вполне вероятным. Разумеется, Вашингтон не желает признавать его (никто из представителей современного мира не обладает нравственными и интеллектуальными качествами для этого), поскольку тогда неминуемо поражение на выборах. Но поражение будет бесполезным: вновь пришедшие победят именно потому, что станут рассказывать избирателям не правду, а ложь. которую хочет слышать глобальная деревня Запада. В Вашингтоне нет никого, кто мог бы поведать о подлинных причинах кризиса, о политической и персональной ответственности Билла Клинтона и роли его личности (к сожалению, не слишком выдающейся, но, несомненно, активной) в истории конца нашего века. К тому же в глубине души у всех все еще живет надежда, что «невидимая рука» (без «невидимого кнута») рынка, провидение или что-то еще в конце концов решит наилучшим образом, не подвергая опасности накопленное богатство, не проливая слишком много крови, не заставляя власть имущих врать больше, чем обычно. Но умалчивать о системной природе кризиса – еще не значит ничего не предпринимать. Слишком огромны интересы, нуждающиеся в защите. А что же Россия? Вернемся к главной теме нашей головоломки, самому слабому ее звену. Оно может разорваться первым. Россия переживает смену эпох – от окончания холодной войны до установления американского господства, она находится в положении того, кто не может даже защищаться. Причина очевидна: все эти годы Россией управляла элита, полностью, безусловно, априори подчинившаяся США. Начиная со своего лидера-президента Бориса Николаевича Ельцина, который, в отличие от немногих членов посткоммунистического истэблишмента, сделал этот выбор даже не в силу какого-то смутного «идеала», а просто из элементарного животного расчета – чтобы удержаться у власти. Сохранить эту власть вопреки интересам целой страны, несмотря на ее (пусть пассивное) сопротивление, можно было, только опираясь на помощь внешних сил. А поскольку эти силы целились на уничтожение самой страны, их покровительство означало ее постепенное разрушение.

Однако нельзя забывать, что Бориса Ельцина выбрил не Запад, а сами россияне. И следовательно, они несут часть «коллективной» ответственности. Тем не менее следует признать, что россияне достаточно быстро осознали свою ошибку, но не смогли ее исправить, в чем имелась не только их вина: они были лишены возможности сделать это. И чем глубже россияне осознавали, что их обманули, тем больше Ельцин сближался с Америкой, чтобы получить защиту от их гнева. Следует добавить – и я уже говорил об этом в данной работе, – что США не сразу сформулировали свой план. Потребовалось время, чтобы Вашингтон осознал, что российское руководство готово продать себя с потрохами и что его готовность выходит далеко за пределы приличий «реальной политики». Они стали многое требовать только тогда, когда поняли, что могут претендовать на все. Только один пример – расширение НАТО на Восток. США еще даже не пришли к четкой постановке проблемы и вели противоречивые и путанные рассуждения о «партнерстве во имя мира», когда в Кремле уже утвердилась «блестящая» теория, согласно которой защита НАТО могла обеспечить безопасность «русских оккупантов России» и их сохранение у власти. Российский суверенитет стал товаром для обмена: защитите нас, а мы дадим вам все, что вам нужно. Это была международная версия «федерального самоубийства», которым Ельцин купил поддержку губернаторов в обмен на перераспределение суверенитета. Оба процесса ведут в одном направлении – к распаду России.

Видным, хотя и невыразительным провозвестником проамериканской внешнеполитической линии долго был министр иностранных дел Андрей Козырев, регулярно пропагандировавший ее в ходе своих частых визитов в западные столицы. Этому коммивояжеру, торговавшему вступление России в НАТО. как и многим его соратникам, не могло прийти в голову, что наиболее влиятельные круги Запада, встречавшие его похлопыванием по плечу, играют на страхах той элиты, которую он представлял, в своих целях. И что в эти цели не входила кооптация России в сообщество «цивилизованных» наций (как считал Козырев), а предполагалось энергичное и окончательное отступление России, полное ее окружение с последующей безусловной капитуляцией. Перефразируя великолепное «Молчание моря» Веркорса. можно представить себе, как в западных столицах уговаривали друг друга такими словами: «Мы не безумцы и не идиоты. Нам предоставляется, более того, нам преподносится в дар возможность разделаться с Россией. И мы сделаем это. Мы уничтожим не только ее мощь, но и саму душу. Мы отравим ее нашими улыбками и посулами, мы превратим ее в суку. ползающую на брюхе». Удалось ли им это? Быть может, еще рано об этом говорить, но можно констатировать, что цель близка. Очевидно одно: элита, руководившая Россией в катастрофический переходный период, лишила ее последних возможностей защиты. И теперь Россия вышла на крутой поворот международной политики страшно ослабленной и к тому же неготовой даже осознать масштабы перемен.

Попытка трудного восхождения России обратно возможна только с появлением на российской политической арене сил, способных по крайней мере критически взглянуть на прошедшее десятилетие и мобилизовать все средства, которые еще можно использовать. Ближайшая перспектива обещает только новые унижения. Пока в Кремле все еще сидит ельцинское руководство, бессмысленно даже мечтать о какой-то попытке сопротивления. Все эти годы кремлевские обитатели сознательно и беззаветно служили внешним интересам, вплоть до «бесспорного, хотя и с оттенком сожаления предательства» Югославии, ставшего «решающим политическим фактором» ее поражения (Pfaff W. Luck Enabled NATO to Win Its Anti-Heroic War (НАТО повезло: выиграна совсем негероическая война)// International Herald Tribune. 1999. 8 июля). Но даже если представить себе смену режима в России, то следует признать, что новому российскому руководству придется независимо от новой – временной – точки равновесия привыкнуть к тому, что на международном уровне страна занимает далеко не первое место, что его внешняя политика еще долго будет направлена исключительно на оборону, на сокращение ущерба.

Первые три события на международной арене настолько легко предсказать, что читатель этих строк может взглянуть на них как на вполне вероятные. В первую очередь – свержение Слободана Милошевича, и неважно, будет ли он убит наемником или же смещен с поста, арестован ФБР и передан в руки Международного суда в Гааге. Во-вторых, в Белграде возникнет правительство-марионетка, сформированное партиями, финансирующимися Западом, и поддерживаемое СМИ. организованными Западом. В-третьих, практически вся Югославия, за исключением Косово, превратится в протекторат НАТО. Останется только узнать, вспыхнет ли спор между Сербией и Черногорией и когда – до или после падения Милошевича. Скорее всего Югославская Федерация будет окончательно стерта с географической карты под приветствие Западом отделения Черногории. Если же Сербия и Черногория останутся какое-то время вместе, то под «демократическим» протекторатом Запада. Личная судьба Милошевича и его жены станет – должна стать – уроком для всех. Иными словами, они должны быть наказаны: казнены по приговору народа, как Чаушеску, или же торжественно приговорены международным судом. В любом случае это будет мощный удар, эхо которого разнесется повсюду после истерики мировых СМИ. Но главным направлением удара станет Россия. Такой удар окажется особенно болезненным, если в Москве произойдет смена режима, если политическое руководство перейдет из рук Ельцина к кандидату, не входящему в президентскую «семью». Москве придется тут же – и ситуация неоднократно повторится – столкнуться с дилеммой: выполнять приказы во имя установления «мира по-американски» или же взбунтоваться и заплатить за последствия. Америка больше не желает терять время на Россию. А средств для оказания давления на будущих хозяев Кремля достаточно: от невыносимого бремени финансового долга, который годами будет висеть над Россией, как дамоклов меч, до «жесткого» урегулирования в конфликтных зонах бывшего СССР. Между этими двумя крайностями проляжет системная многосторонняя политика постепенного истощения российского влияния по всем направлениям. Это не более или менее достоверное пророчество: это продолжение политики, начатой после распада СССР, когда власть в Москве была в руках «друзей Запада». Можно легко представить себе, как она будет развиваться, если в Кремле воцарится пусть даже всего лишь «прохладно» настроенная по отношению к Западу власть. Аргументы в пользу вмешательства во имя «предотвращения гуманитарной катастрофы» и «нарушении прав человека» могут быть с успехом использованы в жизненно важных для российского влияния регионах. Например, в Абхазии, чтобы заодно отблагодарить Грузию Эдуарда Шеварднадзе, также стремящуюся в НАТО, или в Нагорном Карабахе, чтобы удовлетворить амбиции Гейдара Алиева, а заодно и установить контроль над нефтеносными коммуникациями Каспия, или в Белоруссии, чтобы раз и навсегда дать понять, что нечего и думать о воссоздании СССР даже в усеченном варианте союза между двумя славянскими республиками (единственном, к которому склоняется ельнинская «семья» в собственных интересах). Новая доктрина НАТО, одобренная в Вашингтоне в торжественной обстановке празднования 50-летия Альянса, в то время как американские бомбардировщики сбрасывали ракеты на югославские города, позволяет очень широко трактовать возможные зоны и причины применения силы. Оборонительный аспект окончательно исчез из документов НАТО. Для военных действий больше не требуется санкции Совета Безопасности. Таким образом, всего через несколько лет «эффект зеркала», пережитый многими россиянами но время войны в Югославии, станет реальностью. Югославия – зеркало, в котором можно прочесть будущее России. Даже так называемый «человек с улицы», никогда не интересовавшийся политикой, остро осознал, что бомбы были направлены и против него, что происходившее выходило за пределы Югославии и Косово и становилось символом, отличительным знаком нового времени. Самой естественной и предсказуемой реакцией для страны, все еще обладающей амбициями и национальной гордостью (а Россия именно такая страна), стал бы порыв к организации и возрождению. Но чтобы реализовать его, требуется иное руководство, способное понять значение слов «национальный интерес». Такого руководящего класса в России нет. Те, кто вспоминает о национальных интересах, находятся в оппозиции. Однако можно предположить, что некое стремление к возрождению вскоре оформится даже без резкой смены московского режима. Произойдет это но множеству причин. Прежде всего, «семья» все меньше доверяет Западу. Да, Клинтон до последнего поддерживал Ельцина, даже на встрече «восьмерки» в Кельне, где физическая и политическая деградация российского лидера стала очевидной всем. Клинтон обязан Ельцину (и Черномырдину), и он заслужил такую «награду», выкопав могилу для Слободана Милошевича. Но Кремль уже догадался, что больше не занимает первого места и приоритетах Вашингтона как по соображениям «реальной политики» и собственного международного веса, так и из простого чувства приличия. А поскольку любовь «семьи» к Америке питается из столь же прагматических источников, как и любовь Америки к Ельцину, Кремль решил наращивать мускулы на случай, если будет покинут своими покровителями. Изложенные соображения касаются краткосрочной перспективы. Тенденция к наращиванию вооружений, уже проявившаяся в некоторых малых и средних региональных державах, в России будет поддерживаться, в том числе конкретными интересами бывшего советского ВПК. Эти интересы долгосрочны и сочетаются с искренними национальными амбициями, с так и не умершей гордостью за собственную технологию, с распространенными симпатиями к коммунистической оппозиции и отвращением к политике подчинения Америке. Для реализации такой тенденции развития непросто отыскать капиталы, но это не невозможно и при модели «самостоятельного развития», и в случае поиска союзников. Вооружение России на «самостоятельной» основе стало возможным как раз благодаря провалу реформы советских промышленных структур. Ельцин и Черномырдин смогли довести до коллапса часть военной промышленности, не предложив взамен никакого плана конверсии. В результате немалая часть ВПК, несмотря на собственную неподвижность или даже агонию, несмотря на то, что его структура постарела еще на 10 лет, все еще существует и может вновь начать действовать в достаточно короткие сроки и с разумным, т. е. реальным, количеством инвестиций.