Текст книги "Граф Вальтеоф. В кругу ярлов"

Автор книги: Джульетта Даймоук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5

Большой зал Винчестерского дворца был набит до отказа народом, собравшимся на суд над двумя графами. За многие годы это было самое большое событие; все хотели узнать, что за судьба ожидает сына бывшего Верховного Сенешаля Нормандии. Знатные господа оттирали плечом служилых людей, все боролись за место, с которого хорошо было бы видно происходящее. На помосте стояли кресла для баронов и епископов, которые должны были сидеть по разные стороны от короля, а в центре зала находилось два стула для обвиняемых. Был очень холодный день, и ледяной январский ветер хлопал ставнями и трепал гобелены, которые их скрывали, но в зале было жарко от скопления тел.

Ричард де Руль, на котором лежала основная ответственность за порядок, старался усадить каждую знатную персону на подобающее ей место, но все его мысли были заняты отчаянным положением друга. У него до сих пор не было случая увидеть Вальтеофа. Король и весь двор прибыли в Винчестер только вчера днем, и с тех пор Ричарду удалось урвать только несколько часов сна, да и то только сидя за судейским столом, так как несколько комнат для гостей были заняты королем, его братьями и епископами. Расчищая себе путь через толпу к двери, он наткнулся на Торкеля Скалласона и схватил его за тунику. Торкель был бледен, его глаза казались больше на похудевшем лице.

– Я надеялся тебя увидеть, – сказал Ричард. – Пойдем, здесь есть уголок, где можно поговорить, – Он потащил Торкеля за колонну. – Как он?

Исландец облокотился о камень, скрестив руки.

– Достаточно хорошо для человека, которого никогда дотоле не держали взаперти.

– Как с ним обращались?

– Епископ сделал все, что мог. У него приличная комната, Оти ему прислуживает, и мне позволяют проводить с ним каждый день, так же как и другим, кого он хочет видеть.

– Слава Богу. Я слышал, что епископ Вульфстан навещал его.

– Да. Он святой человек, насколько мог успокоил моего господина. Но… – Торкель посмотрел мимо Ричарда на толпу, на крикливое, суматошное собрание в зале, – ему нужна свобода и открытое небо над головой так, как другому человеку нужен глоток вина.

– Я знаю. Дай Бог, чтобы сегодня это для него кончилось.

Торкель снова посмотрел на своего товарища.

– Скажи мне, ты лучше знаешь своих соотечественников, как они его будут судить?

Ричард выглядел обеспокоенным.

– Я не могу сказать. Я не вхожу в тайный совет короля. Знаю лишь, что архиепископ допрашивал всех, кто имеет к этому делу отношение.

– Он всегда был другом Вальтеофу.

– И сейчас им остается. Думаю, он верит в его абсолютную невиновность.

– Он здесь?

– Нет. У него лихорадка, и королевский врач не разрешил ему вставать, но он послал письмо со свидетельскими показаниями. Здесь нет человека, который бы не знал о его позиции в этом деле, но у Вальтеофа есть враги.

– А у кого их нет? – пожал плечами Торкель. – Хотя я думал, что у него их меньше.

– Конечно, – тепло согласился Ричард, – тем не менее, есть нормандцы, которые завидуют его положению, его отношению с королем – Ив Таллебуа, например.

– Этот мерзавец! Он с самого начала ненавидел моего господина. Но только он один.

– Есть еще другие, жадные до его земель и титула. Ты знаешь, что графиня здесь?

Торкель вздрогнул.

– Нет-нет, ни я не знаю, ни он. За все эти недели от нее не было ни слова, и хотя он мало говорит, мы видим, как это его мучает. Ну, слава Богу, до нее дошло, что ей надо быть с ним сейчас.

Ричард держал глаза долу и свои сомнения при себе.

– Я не думаю, чтобы они его осудили, слишком мало против него улик. Чего не скажешь о графе Роджере. Его вина видна сразу, слишком уж досаждал королю, особенно своей последней выходкой.

Торкель рассмеялся.

– Это когда он сжег его рождественский подарок? Этот человек – глупец. Он хочет, чтобы Вильгельм его повесил?

– Король этого не сделает. Изгнание или пожизненное заключение – это все, что позволяют нормандские законы.

– Слава Богу, но, кажется, мой господин считает заключение смертью при жизни.

Ричард сжал его руку.

– Его освободят, я уверен. Никто не может доказать его вину. Найди себе место, друг мой. Пойду, навещу его, пока они его не привели.

Он, улыбнувшись, потрепал Торкеля по плечу и начал пробираться через зал к маленькому коридору за судейским столом.

Ив Таллебуа уже сидел за столом, беседуя с Фитцгилбертом, у которого были земли в Саффолке, де Монфорт сидел, мрачно уставившись на свои руки, в то время как Роджер де Монтгомери и Вильгельм де Варенн с серьезными лицами слушали брата короля, Роберта Мортейна, разъяснявшего что-то в своей обычной нудной манере. Епископ Эдо из Байе, очень представительный в своей вышитой одежде и митре, стоял рядом, его темные глаза сверкали от нетерпенья. Помоги, Боже, Вальтеофу, подумал Ричард, и вышел через маленькую дверь за деревянную перегородку.

Вальтеоф сидел на стуле, охраняемый тремя стражами, и Ричард сразу заметил, что он очень бледен. Он был одет в графские одежды и, как всегда, внушительно выглядел, но Ричард подумал, что это может еще больше раздражать его врагов.

Он протянул обе руки.

– Друг мой!

Вальтеоф повернулся и увидел его. После минутного сомнения он поднялся и пошел навстречу.

– Я рад, что ты здесь. Я не был уверен… Ричард сжал ему руку.

– Неужели ты думаешь, что я в тебе сомневался? После стольких лет дружбы, неужели ты так думал?

Вальтеоф еле улыбнулся.

– Только сначала до твоего письма.

– Я бы приехал сам, если бы Вильгельм не задержал меня при дворе. – Неожиданно он прибавил: – Прости, что я не мог придти к тебе. Боюсь, что тебе трудно было в последние недели.

Вальтеоф промолчал. Присутствие воинов мешало говорить о главном, не мог он и сказать, как тяжелы были эти долгие зимние дни. Первый раз в жизни он не был себе господином, хотя его заключение и было почти формальным, и у него было достаточно приятелей; из своего окна он мог бы видеть двор, входящих и выходящих людей, их привязанных лошадей, и он с болью думал о том, что все они не знают цену своей свободы. А он ценил ее, когда она у него была? Терзаемый мыслями о доме, об Эдит, которая не прислала ему ни строчки, о детях, которые должны были ждать его возвращения, он думал, что если снова получит свободу, то будет благодарен за каждую минуту жизни. Тяжелый вздох вырвался у него, и он осознал, что Ричард все еще ждет ответа.

– Я ничего не хочу, только выехать свободно за ворота.

– Так и будет, я молюсь об этом. – Ричард жестом отослал стражу и отвел Вальтеофа к окну. Понизив голос, он сказал: – Я мало что могу, но я уверен, что и у них мало что есть против тебя.

– Я не могу этого понять, – сказал Вальтеоф. – Король был мной доволен, когда я приехал в Нормандию. Что с ним случилось за одну ночь?

– Бог весть, – ответил Ричард, тем не менее, предполагая, что тайный визит Эдит к королю в тот вечер, когда они вернулись, сыграл свою роль. Она все это время находилась в городе и спала во дворце, даже не дав своему мужу никакого знака. Это все, что знал Ричард. Что она сказала королю, он не представлял, но то, что арест – это ее дело, в этом он был уверен, и гневу его не было предела. Насколько же черна была ее душа, если она могла сделать такое? Но он ничего не сказал обо всем этом, только заметил, насколько возможно бодро, что суд – не более чем формальность. И все-таки не было при дворе человека, который мог быть уверен в исходе событий, зависть одних и страх других могли создать новых врагов последнему саксонскому графу.

Немного спустя Вальтеоф спросил:

– А графиня? Ты ее не видел? Как она воспринимает мой арест? Я не могу ни с кем поговорить, кто мог бы сообщить мне новости…

Под почти небрежным тоном Ричард увидел испуг и тревогу, но правду теперь нельзя было скрыть.

– Она здесь, – сказал он. Лицо Вальтеофа прояснилось.

– Слава Богу. Я, было, боялся, но это не имеет значения. Если она приехала, этого достаточно.

Да, подумал Ричард, она приехала, но вот почему? Вслух же он сказал:

– Я должен вернуться в зал. Я и все твои друзья молимся, чтобы завтра ты смог поехать вместе с ней домой.

Вальтеоф взглянул на него.

– Если у меня есть враги, то это вполне компенсируется моими друзьями.

Десять минут спустя охрана ввела его в зал. Здесь уже был Роджер. Не надеясь на хороший исход событий, он сидел, мрачно уставившись на камыши под ногами, и даже не взглянул на сотоварища по несчастью, когда тот занял свой стул.

Вальтеоф оглядел зал в поисках Эдит, но ее нигде не было видно. Он заметил множество знакомых лиц и благодарен был епископу Вульфстану за то, что он сидит за судейским столом в противовес Иву Таллебуа; он хотел бы, чтобы Ланфранк тоже был здесь и поднял свой голос в его защиту. Де Варенн поддержит своего друга, подумал граф, но вот Ричард Фитцгилберт завидует его положению в Западной Англии, и не секрет, что Одо Байе против того, чтобы англичане занимали бы какие-либо посты. Насчет других норманнов он был менее уверен; Роджер Монтгомери может помнить, что он когда-то отказался от его дочери; но Мортейн, сидящий рядом с креслом короля, скорее расположен к справедливому суждению. В конце концов, все будет зависеть от решения короля, который несколько недель назад заверял его в своей дружбе.

Когда все собрались, два геральда возвестили о прибытии короля, и водворилась тишина, когда он вошел в сопровождении четырех юных рыцарей. Он занял свое место и с минуту разглядывал зал. Его суровый взгляд упал на Роджера, и не смягчилось ничего в мрачном лице; затем он перевел глаза на Вальтеофа, и когда глаза их встретились, совсем иным был взгляд короля, так что Торкель Скалласон, заметивший это, почувствовал возрождение надежды. Затем Вильгельм повернулся к своему брату Мортейну и подал знак начинать заседание, по своему обыкновению предоставляя баронам и прелатам разбирать и рассматривать свидетельства, пока он составляет свое собственное мнение.

С Роджером они расправились быстро. Для человека, поднявшего вооруженное восстание, здесь не было оправдания, и Роджера приговорили к лишению земель, титулов и пожизненному заключению.

Именно Одо спросил его о свадьбе:

– Граф Вальтеоф был приглашен на ваше собрание, не так ли?

– Да, – подтвердил Роджер. Он первый раз взглянул на Вальтеофа, и во взгляде его была ненависть.

– И какой ответ дал он на ваше предложение?

– Он, – Роджер помолчал и затем продолжил: – Он спрашивал, возможно ли это сделать.

Вальтеоф резко выпрямился. Если бы только он мог помнить, что говорилось в ту ночь! Но кроме пугающей ясности произнесенной клятвы, все остальное потонуло в винном угаре.

– Нет, – громко сказал он. – Не думаю, чтобы я спрашивал так, более вероятно, что я сказал, что этого нельзя делать.

Роберт Мортейн строго взглянул на него.

– Прошу, мой господин, храните молчание. Мы выслушаем вас позже. Граф Роджер, расскажите нам об этом разговоре.

Роджер продолжал, и по его злому голосу можно было предположить, что он намеревался стащить с собой в пропасть человека, который отказался ему помочь.

– Он говорил, что если бы Гарольд был жив, Вильгельм не носил бы корону, потому что у него нет на это прав.

При последних словах наступила тишина, и все глаза обратились на английского графа. Вильгельм сидел спокойно, но пальцы его нервно барабанили по ручкам кресла. Вальтеоф, с пылающим лицом не мог сдерживаться:

– Лжец!

Роджер продолжал злобно:

– Затем он изменил свое решение и отказался к нам присоединиться: возможно, он подумал, что и так имеет достаточно, и ему не стоит этим рисковать, – усмешка прозвучала в его голосе. – Но он думал о восстании.

При этих словах Вальтеоф как будто услышал обвинение Эдвина четырехлетней давности, но быть обвиненным в жадности и самодовольстве и нормандцами, и саксонцами невыносимо. Не было людей, занимающих такое же положение, это он знал, но тем тяжелее падение. Он этого не заслужил.

– Тогда мы подумали, что он может нас предать, поэтому мы заставили его поклясться. Он быстро расправился со своими врагами в Нортумбрии, и мы не хотели бы кончить так, как сыновья Карла, захлебнувшиеся в собственной крови, – продолжал Роджер.

Ропот прошел по залу, и в этот момент Вальтеоф почуял свою собственную гибель. То, что сейчас выявилось – самый большой позор его жизни, – наполнило его отчаянием. Вот в чем было его преступление, а вовсе не в нарушении глупой клятвы. Он опустил голову, едва слыша, что рассказывает Роджер о клятве и произнесенных словах.

Наконец заговорил Вильгельм.

– Вы, граф Роджер, – недостойный сын человека, который был одним из самых верных мне людей, и, пока я правлю, вы не увидите ни свободы, ни солнечного света. Уведите его.

Вальтеофа забила дрожь. Несмотря на всю ненависть к Роджеру, мысль о подобном наказании наполняла его ужасом. Неужели и его ждет то же? Когда стража уводила Роджера, он тихо сказал ему:

– Да помилует тебя Бог за ту ложь, которую ты произнес сегодня.

Роджер ухмыльнулся ему в лицо. Через минуту он ушел, чтобы никогда уже не увидеть свободы, и Вальтеоф остался один перед своими судьями и суровой фигурой короля.

Он сразу почувствовал изменение атмосферы в зале. Там, где был интерес, любопытство, даже симпатии, теперь осталась одна враждебность, за исключением небольшой группки англичан. Он посмотрел на лица знакомых, и почти все отвели глаза. Только де Варенн посмотрел на него с грустью, и Ричард быстро улыбнулся ему, как бы ободряя его надеждой на свое собственное свидетельство.

Насколько мог связно, он изложил свой рассказ о свадьбе.

– Если бы я не был пьян, – закончил он честно, – я помнил бы лучше, но одно я знаю – никогда, ни на один миг я не согласился бы на измену моему господину.

– Мы, нормандцы, не обращаем внимание на пьянство, – медленно произнес Мортейн. – Это отнимает ум у человека, как вы показываете, граф Вальтеоф. Но как мы можем полагаться на ваше свидетельство? Одо кивнул.

– Вы рассказываете нам о прошедшем, но при том признаете, что не можете точно вспомнить, что случилось.

– Может быть, и так, господин епископ, но я твердо знаю, что, пьяный или трезвый, с тех пор, как я сдался в Нортумбрии, я никогда не помыслю о восстании в любой его форме. Сеньор, – он повернулся к Вильгельму. – Сеньор, вы знаете, что это правда. Я отдал себя в ваши руки, я говорил, что не надеюсь на ваше прощение второй раз, как после этого я мог принять участие в восстании?

Вильгельм нахмурил брови:

– Я думал, что мог поверить тебе на слово, – сказал он холодно, – но ответь мне, почему ты не рассказал мне в Нормандии о клятве?

– Потому что архиепископ освободил меня от нее, и это казалось менее важным, чем угроза восстания. – Глядя на Вильгельма, он не увидел смягчения в его лице и в отчаянии продолжал: – Конечно же, архиепископ сказал вам, как это было? И разве с тех пор, как я женился, давал я вам повод сомневаться во мне?

– Нет, – согласился Вильгельм, – но вот как раз это мы сейчас и разбираем.

– Да, как могло случиться, – вкрадчиво вставил Ив Таллебуа, – что эти люди были в вас так уверены? Наверно, у них была для этого какая-то причина?

Ричард Фитцгилберт кивнул:

– Навряд ли они доверили бы эту тайну человеку, в котором не были бы уверены.

– Думаю, – медленно сказал Вальтеоф, – они сделали так, потому что это – я.

– А, – Монтгомери переглянулся с Одо, – это вы верно заметили.

Вальтеоф напрягся, почувствовав, что допустил ошибку.

– Я вскоре развеял это заблуждение, господа.

– После того, что рассказал граф Роджер, нам так не кажется, – впервые заговорил Джоффрей Контанс. – По-моему, вы включились в обсуждение притязаний короля на его трон. Вы говорили о Гарольде, не так ли?

– Господин, – он выговаривал слова с трудом, желая, чтобы этот страшный вечер всплыл в его памяти. – Большая часть из сказанного – это пьяные разговоры, и я никогда не говорил…

Его прервал епископ.

– Понятно, что вы не можете вспомнить, что говорили. Вы сами признаете, что были слишком пьяны. – Он посмотрел на кончик своего носа. – Пусть так, но вы дали клятву, твердую клятву не разглашать того, что вы слышали, и, само по себе, это – уже акт государственной измены.

– Они угрожали моей жизни, – он не знал, как заставить их понять. – Они угрожали убить меня, если я не поклянусь.

– Граф Роджер признал это. Однако, – продолжал дотошный Джоффрей, – вы поклялись скрыть заговор, который угрожал жизни более важной, чем ваша, жизни вашего короля.

– Только для того, чтобы выбраться оттуда живым, – сказал Вальтеоф, с облегчением вспомнив все ясно, – потом я поехал к архиепископу и рассказал ему об этом. Он подтвердит…

– У нас есть от него письмо, – кивнул Мортейн. Заговорил Вульфстан, спокойно и авторитетно, обращаясь к королю.

– Сир, мы все знаем, что граф полностью во всем признался архиепископу Ланфранку, который, зная, что к клятве Вальтеофа принудили силой, полностью освободил его от нее.

Вильгельм склонил голову:

– Мы также имеем его свидетельство о том, как много графу понадобилось для этого времени.

– Да, – ухмыльнулся Фитцгилберт, – вы правы, сир. Это заняло у него более трех недель – принять решение поехать к господину Ланфранку. Страна могла быть охвачена войной, пока он размышлял.

– Скажите нам, сын мой, – Вульфстан вежливо обратился к Вальтеофу, – почему вы ждали так долго, прежде чем отправиться в Лондон?

Вальтеоф повернулся к нему с надеждой:

– Во-первых, я надеялся, что все это забудется, что это только пьяные разговоры разгоряченных голов, которые к утру протрезвеют. И я считал себя связанным клятвой. Я знаю, что не надо было давать эту клятву, но я дал ее на святыне и не мог освободиться, пока… – он остановился. Нет, он не может перед этой любопытной толпой говорить о своих переживаниях в часовне во время похорон девочки, которые и дали ему уверенность в том, что надо ехать к Ланфранку. Он продолжал: – И только когда у меня было время решить, я понял, что мне нужен совет. А кто может дать мне лучший совет, чем архиепископ, занимающийся государственными делами?

– Вы были правы, – согласился Вульфстан и повернулся к Вильгельму. – Ваше Величество, согласитесь вы с этим?

Вильгельм кивнул, но Одо настойчиво сказал:

– Однако он ждал слишком долго. Нарушенная клятва лучше, чем война.

Вальтеоф не мог себя остановить:

– Наверно, так думал граф Гарольд, когда он вынужден был дать вам клятву в Байе?

В зале загудели голоса. Одо был взбешен, его темные глаза сверкнули, он ударил кулаком по столу, совсем не так, как полагается священнику.

– Матерь Божия, почему мы слушаем такие речи? Гарольд – клятвопреступник, и вы также, граф Вальтеоф. Здесь мы оцениваем степень вашего преступления.

– Мой господин! – прервал его Вульфстан дрожащим голосом. – Конечно, здесь мы оцениваем не степень преступления, а выясняем, есть ли вообще вина?

– Да, – согласился с этим де Варенн, и даже Монтгомери кивнул.

Вильгельм наклонился и шепнул что-то своему брату. Одо стих. Мортейн продолжал:

– Удовлетворимся тем, что это было сделано через три недели. Мы знаем, что архиепископ послал вас в Нормандию, но не знаем, не было ли это уловкой, чтобы отвлечь внимание моего брата.

Вальтеоф удивленно уставился на него:

– Если это уловка – то очень странная. Я вас не понимаю.

– Кажется, – пояснил Мортейн, – за время вашего отсутствия пришли датские флотилии, под предводительством короля Кнута, сына человека, к которому вы уже как-то обращались. – Он поколебался, взглянул на короля, как бы ожидая от него чего-то. После минутного молчания Вильгельм произнес резко:

– Пригласите мою племянницу.

В зале поднялся шум, все вытягивали шеи, глядя на дверь: события развивались неожиданно. Они жаждали увидеть жену графа и услышать, что она скажет. Оти Гримкельсон встал на цыпочки, потому что был маленького роста, и спросил Торкеля:

– Ты видишь? Боже Милосердный, она пришла, чтобы причинить ему зло?

Торкель, легко видевший все поверх голов, ответил:

– Разве она когда-нибудь принесла ему пользу? И один Бог знает, что она затевает сейчас. – Он увидел, как она вошла, тихая и спокойная, скромно потупив глазки. Он никогда ей не верил, и сейчас какое-то предчувствие говорило ему, что она пришла не для того, чтобы помочь своему мужу. Он посмотрел на Вальтеофа, и увидел, как он смотрит на жену, представшую перед своим дядей. Пощади его Господи, он все еще ее любит! Вильгельм наклонился вперед, чтобы лично допросить Эдит.

– Мы выслушали историю твоего мужа, племянница, и теперь мы хотели бы, чтобы ты рассказала нам о том, что случилось прошлым летом.

– Как пожелаете, господин король, – она не смотрела по сторонам, сосредоточив свой взгляд на короле. – Мой муж очень беспокоился, и, когда он сказал, что собирается поехать в Лондон, я стала спрашивать его, в чем дело. Он признался, что на свадьбе был заговор, хотя и не говорил мне, что там было сказано, заметив лишь, что нормандцы так же могут устроить заговор, как и саксонцы. Одо резко рассмеялся:

– Это мы знаем, но конец тот же. Продолжайте, леди. Она посмотрела на него своими темными глазами, и в этот момент между ними промелькнуло семейное сходство.

– Мне трудно об этом говорить. Я думала, что муж верен моему дяде, и я едва могла поверить, что он слушал этих злых людей, которые могут такое устроить против моего дяди и меня, но… – она остановилась, казалось, колеблясь.

Торкель мрачно сказал Оти:

– Матерь Божья, никогда еще не видел такой игры. Когда это она боялась высказать, что у нее на уме, или боялась его ослушаться?

– Пожалуйста, продолжайте, графиня, – мягко сказал Мортейн, – мы понимаем, в каком вы положении.

Эдит улыбнулась ему с благодарностью, и Торкель с раздражением отвел глаза. Оти прошептал:

– Ты видишь нашего графа? Он понимает, что она сейчас скажет?

– Нет, – ответил Торкель, – нет, – он посмотрел на графа, но тот закрыл лицо руками.

Вальтеоф не хотел, чтобы люди видели, какие чувства владеют им, когда он смотрит на Эдит. Он слушал со все увеличивающимся ужасом, осознавая, что она появилась здесь пред судьями как очаровательная жена-предательница, чтобы окончательно засвидетельствовать его вину. Что заставляет делать ее так поступать? До их последней ссоры она достаточно хорошо его знала, чтобы верить этому обвинению. И если о себе он думал как об Иуде, предавая виновных графов, то что же тогда такое она? Она продолжала – голосом, рассчитанным на то, чтобы вызвать симпатию:

– Он заставил меня думать, будто сожалеет, что нормандцы приехали в Англию. Он говорил мне, что вы, дядя, принесли больше страданий этой земле, чем все ее враги.

При этих словах он поднял голову и не мог сдержаться:

– Это было сказано в момент гнева. Это ничего не значит…

Эдит даже не оглянулась и продолжала – так, будто его здесь не было:

– И он говорил, что лучше бы на троне был датчанин. Вальтеоф вскочил.

– Нет, – с гневом крикнул он, и вся его боль при виде ее, наконец, вырвалась наружу. – Клянусь, если Бог меня слышит, что это ложь. Моя жена спросила меня, не хотел ли я этого, но я этого не говорил, господин мой, и не хотел этого ни тогда, ни сейчас. И тогда я не был пьян, – злобно прибавил он. Прежде чем кто-нибудь смог его остановить, он бросился к Эдит: – Скажи им! Ради Бога, скажи им, как это все было.

Какой-то момент они смотрели друг на друга. Он был потрясен, каждым мгновением своей любви он умолял ее не делать того, что она делает. Ему хотелось схватить ее, встряхнуть, напомнить ей о том, что было между ними, но он не увидел в ней ответной любви и вспомнил, как она однажды сказала, что любовь может обернуться ненавистью. Боже, подумал он, Святый Боже! Неужели она меня ненавидит? Но почему? Почему? Его стража бросилась вперед и схватила его, отведя обратно на место, и он пошел – расслабленно, потрясенный тем, что увидел в ее лице.

– Вы не поможете себе такими выходками, – сердито сказал король, – сядьте и молчите, господин граф.

– Лживая сучка! – с гневом пробормотал Торкель, и тут между ним и Хаконом произошла небольшая потасовка, потому что парень кинулся было через толпу.

– Я не мог оставаться, – тихо сказал он. – Когда графиня уехала из Нортгемптона, я тоже поехал на юг. Эта Иезавель хуже, чем мы думали… – Он с болью посмотрел на своего господина. – Я знал, что она навредит ему, но никогда не мог предполагать…

– Тихо, парень, – сказал Оти так, будто Хакон бьш мальчишкой, а не отцом троих детей, – еще не все потеряно.

Но сам Вальтеоф, снова сев на стул под охраной бдительных стражей, увидел свой приговор на лице Вильгельма. Теперь ему не избежать этой ловушки. Если Эдит, искажая слова, предает его, кому в конце концов поверит Вильгельм? Он знал ответ на этот вопрос и сидел прямо, сжав руки, стараясь приготовить себя к тому, что может произойти. Его объял холодный ужас и стыд, что его собственная жена порочит его перед всеми людьми. Теперь уже она не была так спокойна. Вспышка мужа потрясла ее, и она теребила пояс своего платья, но ее непреклонная воля, такая же, как и у ее дяди, заставила ее довершить начатое.

– Когда мой муж уехал в Лондон, он запретил мне следовать за ним. Я стала подозревать неладное. Хотя теперь я знаю, что он поехал к архиепископу, я подумала, что он может послать письмо датскому королю с одним из торговых кораблей.

Он посмотрел на нее, ошеломленный. Как она может выдумывать такую историю? Он был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова, и, когда к ней присоединился Ив Таллебуа, он почувствовал еще большее отчаяние – от того, что его враги теперь получили поддержку.

– Да, – произнес лорд Холланда, – когда мы захватили нескольких датских пленников, мы поняли, что так быстро они приехали по желанию графа Вальтеофа.

– Пленников? – быстро переспросил Вульфстан. – Где эти люди сейчас? Пусть они придут и расскажут нам сами, потому что я первый не верю в это.

– Господин мой, – Ив, смеясь, пожал плечами, – они потеряли кто руку, кто ногу, и их отправили домой как раненых. Но граф Сюррей может подтвердить мои слова.

Король темным взглядом посмотрел на Вильгельма де Варенна, когда тот поднялся со своего места.

– Ну, мой господин?

– Сеньор, они так говорили, но я сомневаюсь, что это правда. Они искали оправдания тому, чтобы пограбить твое королевство.

Вульфстан снова заговорил, более жестко, чем это было раньше.

– Сир, я уверен, что это ложь, чтобы опорочить графа Вальтеофа. У нас есть свидетельство архиепископа о том, что граф приехал к нему в великом горе, желая спасти страну, нашу страну, от дальнейшего кровопролития, и я первый более расположен верить архиепископу, чем нескольким отсутствующим данам.

Послышался ропот одобрения, но Ив прервал его громко:

– Вы думаете, граф посчитал, что игра не стоит свеч, и не захотел терять своей роскошной жизни?

– Господин Ив, – ответил строго Вульфстан, – может быть, вы предоставите мне возможность самому докончить мысль? – Ив стушевался, потому что не было человека ни среди нормандцев, ни среди англичан, который не уважал бы Вульфстана. Он продолжил:

– Что более естественно, это когда восставшие и даны изобразили, что имеют поддержку человека, чьи земли они должны захватить. У него много сторонников, и им это было нужно. – Он посмотрел на судий. – Господа, они просто использовали его имя.

Медленно и с расстановкой Одо из Байе произнес:

– И могут сделать это снова.

Вульфстан сел. Он совершил все возможное, но последние слова таили опасность. С выражением глубокой грусти посмотрел он на Вальтеофа, попытался ему улыбнуться, поблагодарить его, но они оба знали, что теперь надежд почти не осталось.

Хакон, стоявший рядом с Торкелем и Оти, схватился за меч.

– Видит Бог, я когда-нибудь хвачу Ива.

– Это не только он, – с болью проговорил Торкель, – это они все.

– Но графиня, – пробормотал Оти, – я никогда не думал… Как она могла?

– Ей все мало того, что она натворила. Она не захватит его место, – Хакон почти плакал. – Разве они не видят, какой он?

– Человеческие достоинства не уменьшают желания его врагов захватить его богатство, – сухо произнес Торкель. – Боже, что теперь будет?

Эдит, сделав почтительный поклон своему дяде, покинула зал, даже не оглянувшись. Вальтеоф смотрел ей вслед и видел, возможно, в последний раз, грацию ее движений, которые когда-то так его заворожили. Он смотрел, как она пересекала зал, слушал, как шуршало ее платье, видел ее заплетенные волосы, полускрытые покрывалом. Неужели это та самая женщина, которая целовала его в лесной хижине, которая переплыла море, чтобы выйти за него замуж, лежала рядом с ним под медвежьей шкурой, разделяла с ним любовь, которая родила ему детей? Она вышла из зала и вышла из его жизни – предательница, женщина без сердца. Ему было больно от того, что это видят все.

За судейским столом начали переговариваться, заговорили и в зале, так что граф Мортейн вынужден был призвать к порядку. Когда шум улегся, Вильгельм наклонился вперед, напряженно вглядываясь в заключенного.

– Граф Вальтеоф, вы слышали обвинение, которое против вас вынесено, и свидетельства также. Что вы можете сказать?

Вальтеоф встал. Он совершенно оцепенел. У него не оставалось надежды. Они отнимут у него все, возможно, даже его жизнь, но в этот момент ничто не имело значения, кроме боли из-за вероломства Эдит.

– Сеньор, – начал он и остановился. Он не знал, что сказать. Он видел их лица, мрачные и непреклонные, и только Вульфстан смотрел на него с состраданием. Он глянул на Ричарда, и их глаза встретились. Он видел, что Ричард очень бледен и теребит золотую цепь на шее. Он начал снова: – Сеньор, могу сказать только, что ни на минуту не склонялся на неверность вам, я никогда не соглашался с заговором, я никогда не призывал данов прийти в нашу страну, тем более, никогда не хотел поднимать против вас восстание. Однажды вы сохранили мне жизнь, и я никогда не предавал вас.

Он резко сел, понимая, что для большинства людей его слова ничего не значат. Только Вильгельм слегка пошевелился, сурово сдвинув брови. Одо сказал:

– Мы достаточно услышали. Видит Бог – вина этого человека ясна, и никакие речи ничего не изменят.

Король встал:

– Вы можете удалиться на обсуждение, господа. – Он покинул зал, поднявшись по узкой лесенке в свои апартаменты, в то время как бароны и епископы удалились за дверь. После недолгого молчания все разом заговорили – все обсуждали, какое будет вынесено решение. Люди графа стояли небольшой группкой, тихо переговариваясь и мечтая подойти к нему, но стража неумолимо стояла вокруг. Только Ричард де Руль мог подойти к нему, чтобы поговорить.

– Вульфстан и Вильгельм де Варенн за тебя, – тихо сказал он, – и я уверен, что король тебе верит.

Вальтеоф мрачно на него посмотрел: