Текст книги "Музыкальная терапия для детей с аутизмом"

Автор книги: Джульетта Алвин

Соавторы: Эриел Уорик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Второй период

Музыка способна показать встревоженному ребенку дорогу из хаоса к порядку, послужить средством выражения его потребностей на доступном уровне. Чтобы этого достичь, стихийная свобода ребенка должна быть более упорядоченной, нести в себе надежные ориентиры и давать ощущение личного успеха. Музыка, «живущая» в любом ребенке, и есть источник такого развития, стоит только разбудить ее – и она поможет ему себя выразить.

Оливер от природы был музыкальным колористом, чувствительным к тембру, тонким, эклектичным, с живым воображением. Больше всего ему нравился в музыке резонанс. Его восприятие углублялось благодаря тому, что он искал тембровые оттенки и стремился услышать звуковую вибрацию. Он научился извлекать из одного инструмента множество разных звуков, например стучал по барабану подушечками пальцев, кулаком или же палочкой; выбивал на ксилофоне глиссандо или же отдельные ноты; играл громко и тихо на пластинчатых колокольчиках. На первых порах его движения были беспорядочными, плохо поддавались контролю, но благодаря своему слуху он находил то удовольствие в звуках, которого искал. Я не допускала, чтобы это стало навязчивым состоянием, однако его исполнению мешало косное, стереотипное чувство ритма, отказ изменить ритм, однажды найденный. Когда Оливер поближе познакомился с инструментами, я поместила его в центр того безопасного пространства, которое занимал его оркестр, и предоставила возможность осваивать его так, как ему захочется. Сначала мальчик импровизировал хаотично, не соблюдая ритма, пауз и формы. Он обращался со всеми инструментами так же, как со всеми предметами в комнате: бесцельно трогал, даже не глядя на них. Но спустя несколько недель в этом хаосе уже можно было заметить, какие инструменты его привлекают, а каких он избегает. Постепенно Оливер, по мере того, как учился обращаться с инструментами и делать это более осознанно, стал лучше играть. Он мог выразить свою музыкальную личность, свободно выбирая инструменты. И причины его отказов тоже стали значимыми.

Для многих детей, которые не говорят, духовые инструменты служат своего рода заместителем речи или компенсацией ее отсутствия. Но в случае с Оливером это оказалось не так. Я заметила, что Оливер избегал всего, что было бы связано с его ртом, включая приемы у стоматолога. Поэтому он избегал иметь дело с флейтой или свирелью.

Поведение мальчика по отношению к инструментам, особенно к двум из них, стало красноречивее. Он перестал идентифицировать себя с ними и начал осторожно пробовать их в качестве средства самовыражения.[20]20
  То есть он перестал пассивно подчиняться звукам, которые издает инструмент, он стал сам пытаться выразить свое настроение с помощью инструмента. – Прим. ред.


[Закрыть]

Прошло несколько месяцев, и Оливер, несмотря на свою боязнь громких звуков, смог выносить громкие звуки большой оркестровой тарелки, на которой играл сам. Мальчик дал волю своим страстям, неожиданным в столь тихом ребенке: играл быстро и громко, при этом обычно закрывал уши, однако продолжал импровизировать. Иногда он прекращал играть и говорил себе: «Больше не надо». Бывало и так, что он ударял палочками очень тихо, нагибаясь над тарелкой и прислушиваясь к затихающим вибрирующим звукам. Временами он залезал под нее и слушал ее голос снизу. Терпимость к шуму, который он сам же издавал, послужила тому, что он перестал бояться собственного голоса.

Уже с первых занятий навязчивые состояния Оливера проявлялись в том, что он бесцельно трогал деревянные поверхности, бесцельно барабанил по ним пальцами. На втором году занятий я предложила ему большую доску из красного дерева, с тем чтобы он мог с пользой для себя реализовать свое навязчивое состояние, если бы доска вошла в его оркестр. Мальчик сильно заинтересовался доской и начал с того, что стал исследовать все звуки, которые только мог на ней простучать – на обеих сторонах и на заднем торце. Особенно Оливеру нравилось то, как звучали края доски. И он принял ее в свой оркестр в качестве ударного инструмента. После этого я не замечала, чтобы какой-либо другой деревянный предмет в музыкальной комнате привлек его внимание.

ИМПРОВИЗАЦИЯ

в основе музыкальных занятий с Оливером лежали его свободные оркестровые импровизации. При необходимости я тоже участвовала в них как музыкальный партнер, но никогда как руководитель. Его идентичность становилась все определеннее, что всегда отражалось в музыкальном развитии импровизаций.

Хронологические записи импровизаций обнаруживают появление определенной упорядоченности, содержащейся в подражаниях и повторениях. Это некий процесс, в основе которого лежит удовольствие от слушания определенных звуков, которыми ты сам можешь распоряжаться. Хотя поначалу Оливер никогда не играл дольше минуты, но анализ импровизаций показывает, как развивается его личность. Поражал характер ритмического рисунка импровизаций. Так, в ряду нот примерно одной длительности вдруг выскакивали две короткие одинаковые ноты, которые можно было бы принять за ритм. Но, скорее, это было импульсивное воспроизведение одного и того же звука снова и снова, нежели намеренная организация звуков по длительности.

Импровизация на разных инструментах

«Больше не надо»

Со временем Оливер стал использовать определенные музыкальные рисунки, которые начал осознавать, – рэгтайм, интервалы в терцию или сексту. Он уже помнил, как играть их на пластинчатых колокольчиках. Он импровизировал все дольше и дольше, однако, как правило, импровизация сходила на нет или он бросал ее внезапно на полдороге. В течение всего второго периода этот процесс усложнялся, и инструменты Оливер теперь использовал более целенаправленно. Так, он использовал тарелку для введения в импровизацию и становился более уверенным, делая это. Позднее стиль его игры становился все менее и менее косным. Мальчик мог уже играть медленнее, выражать расслабление, паузы и гармонию. Научился изменять темп во время игры. Некоторые его музыкальные опыты строились вокруг аччелерандо (в середине импровизации) и ретардандо – в конце. Но по-прежнему они были короткими.

Когда Оливер импровизировал, я помогала ему, подыгрывая на фортепьяно, играла остинато на басовых октавах в выбранном им темпе (он нуждался и часто просил о такой поддержке). В остальном же передавала инициативу ему, до тех пор, пока не появлялась необходимость стимулировать высокими нотами или стаккато. Оливер лишь изредка подражал тому, что слышал, и в этом смысле его работу можно назвать по-настоящему творческой.

Дуэт с Д. А.

Настал день, когда Оливер начал тесно общаться с фортепьяно и перестал стереотипно выстукивать одним пальцем беспрерывные серии нот вверх и вниз. Сначала его руки двигались по клавишам хаотично, неритмично, им никак не удавалось воспроизвести те гармонические резонирующие звуки, которые Оливер играл в своем оркестре. Зато получилось другое: игра на клавиатуре способствовала тому, что он начал осознавать и контролировать движения отдельных пальцев, независимо играть обеими руками, освоил большой диапазон клавиш. И это позволило ему раскрепоститься в рамках нетрудной физической деятельности. Играя на клавиатуре, он стал спонтанно напевать, несмотря на беспорядочность музыкального итога. Это оказалось началом того, чего я надеялась достичь в будущем.

Голос

То, как Оливер пел по слогам последовательность из пяти нот, говорило о том, что голос его развивается. У Оливера был обычный голос, без ритма, и мальчик не мог им управлять. Когда Оливер пришел ко мне впервые, его речь представляла собой ряд скомканных звуков, которые, вероятно, что-то значили для него, но требовали истолкования. Трудно было выяснить, насколько он осознавал невнятность своей речи, поскольку не мог удерживать внимание достаточно долго, чтобы воспринять и запомнить звуки. Вот музыка и оказалась хорошим средством развить слуховое восприятие, особенно восприятие собственного голоса.

Я пыталась заставить Оливера слушать внимательнее: подносила к его уху резонирующий пластинчатый колокольчик, с тем чтобы спровоцировать своего рода ответ голосом. Сначала Оливер выдавливал из себя лишь какой-то шепот, имитируя звук или же отвечая на него.

После долгих и терпеливых попыток у него уже получалось некоторое время держать звук и модулировать голосом. Обычно это было похоже на нисходящую малую терцию. Здесь я решила показать ему аккордовую цитру. Физическое движение, необходимое для того, чтобы взять на цитре полный аккорд, помогло ему свободнее дышать и расслабить гортань.

Второй этап был сложнее. Я старалась сделать так, чтобы Оливер осознал сам процесс вдоха-выдоха, просила его встать и побуждала открыть рот и держать звук. Я поддерживала его попытки, играя полные аккорды на фортепьяно. Спустя какое-то время он смог голосом имитировать некоторые ритмические рисунки, например знакомые ему по занятиям речевой терапией «ба-баба» или «мама».

Следующей была задача сочетать голос с инструментом и согласовать между собой те навыки, которыми Оливер уже владел. Например, играя мелодию «Хикери-дикери док»,[21]21
  Hickery-Dickery Dock – английская детская песенка. Детские рифмованные песенки (Nursery Rhymes) с четким ритмом и интонацией, которая то повышается, то понижается, подчеркивают музыкальный элемент языка. В Великобритании и США они часто используются для развивающих занятий (например, считается, что рифмы в сочетании с движением помогают соотнести движения и соответствующие им слова, их используют в танце как элемент, организующий ритм, и т. д.).
  Hickery dickery dock – Хикери-дикери док.
  The mouse ran up the clock – Мышь на часы – скок!
  The clock struck one – Часы бьют: Бом-м-м!
  And down he come – Мышь вниз кувырком.
  Hickery dickery dock! – Хикери-дикери док! – Прим. пер.


[Закрыть] мы использовали вертикальный глокеншпиль, когда мышь бежала вверх по часам, оркестровую тарелку, когда часы били «Бом-м-м!», и играли глиссандо на глокеншпиле, когда мышь бежала вниз. Это были действия из ряда тех, что основаны на соотнесении односложных слов в предложении с осмысленным движением.

Сначала Оливеру требовалась большая помощь и сильный побудительный толчок. Но потом, как показывают записи, у него все получилось.

В этих случаях он не избегал слушать записи своего же голоса, вторящего инструментам, хотя отказывался слушать свой голос без музыкального сопровождения.

ВОСПРИЯТИЕ МУЗЫКИ

Работая с Оливером, я использовала два способа применения рецептивной техники: живую музыку, когда я играла на виолончели или фортепьяно, и магнитофонные записи. В течение первого периода Оливер был настолько замкнутым, почти недоступным для контакта, что я играла для него на виолончели очень мягко, тихо, иногда ставя сурдину.[22]22
  Сурдина – приспособление в музыкальных инструментах для приглушения и уменьшения силы звуков и частичного изменения их тембра. – Прим. пер.


[Закрыть]

Больше всего ему нравилась мягкая музыка, с плавным ритмом – «Колыбельная» Шуберта, Кумбайя[23]23
  Примитивная песенка в стиле рэгги. – Прим. пер.


[Закрыть] или же какой-нибудь из менуэтов Баха, отрывки длительностью не более полутора минут. Сильные акценты и диссонансы вызывали у Оливера тревогу. На более поздних этапах, когда я чувствовала, что он готов ответить на более красочную музыку, я включала записи разных видов оркестровой музыки.

Оливер сильнее реагировал на отдельные элементы звука – высоту, громкость, тембр или длительность, чем на мелодию в целом. Это помогло мне подбирать произведения, доступные для него.

Оливер хорошо слушал короткие отрывки из «Влтавы» (Сметана), испанскую, китайскую или индийскую музыку, национальные танцы. Он не отдавал предпочтения ни одному виду музыки, пока не произошло нечто неожиданное. Его захватила атональная музыка Штокхаузена, в которой музыкальная ткань, не имеющая акцентов, включает долгие параллельные звуки. Оливер согнулся над магнитофоном и слушал его более двенадцати минут. Без сомнения, музыка глубоко задела его. Она отдаленно напоминала звуки его собственных импровизаций.

Дети с аутизмом легко общаются с механизмами. Как правило, они умеют обращаться с ними и, вероятно, не боятся их. Магнитофон позволяет ребенку использовать эту неожиданную для таких детей способность и применять ее для того, чтобы получать удовольствие от целенаправленной деятельности. Маленький кассетный магнитофон, лежащий у ребенка на коленях, усиливает ощущение контакта. Ребенок может управлять такими взаимоотношениями: останавливать, включать запись, уменьшать или увеличивать громкость, но не может менять темп музыки. Оливер научился записывать на магнитофон и проигрывать свои импровизации.

Это умение принесло ему глубокое удовлетворение. Я доверила мальчику самому управляться с магнитофоном, благодаря чему смогла увидеть, каков объем его внимания, какую громкость он способен переносить и какие музыкальные отрывки предпочитает. Здесь Оливер был абсолютно свободен, и этот редкий в его жизни момент помог углубить его ощущение идентичности.

Мы часто записывали импровизации Оливера как поощрение за то, что он вложил в них все свои силы. Однако лишь через несколько месяцев он научился распознавать свои импровизации в записи, поскольку это зависело от его слуховой памяти. И несмотря на все мои похвалы, Оливер не обрел ни ощущения уровня исполнения, ни чувства личного успеха. Он был доволен, когда выглядела довольной я.

Его наслаждение музыкой стало более осознанным, также позитивные изменения произошли в области развития слухового восприятия, теперь он мог лучше осознавать форму и содержание музыки.

Он мог прослушивать более крупные отрывки, следить за музыкой и предвидеть ее завершение.

Именно на это время пришелся расцвет его импровизаций. Оливер пока еще оставался ребенком, но уже почти ступил на порог юности, и его аутистические черты сглаживались. Трудно определить, насколько сознательно он импровизировал. Однако импровизации оказались огромной отдушиной для мальчика и значительно способствовали его развитию.

В импровизации, описанной ниже, Оливер начал с того, что заявил себя прямо со вступления, взяв две большие тарелки. Затем он дал себе волю и продолжил в яркой поэтической манере. В целом эта музыка была спокойная и весьма объемная, темп, поначалу умеренный, постепенно убыстрялся и замедлялся. Выбор инструментов свидетельствует о богатом воображении и понимании.

Я же, как музыкальный партнер, лишь следовала его предложениям и ни разу ничего не подсказала, однако Оливер все еще просил о музыкальной поддержке.

Импровизация не имеет определенного завершения, она просто замирает.

Импровизация

Оливер: две большие тарелки, глокеншпиль, барабаны, небольшие тарелочки, пластинчатый колокольчик Д. А.: фортепьяно

Третий период

В течение первых трех лет занятий музыкальной терапией Оливер приобрел определенные навыки, узнал много такого, что можно было использовать для различных целей. Более того, Оливер, безусловно, имел внутреннюю потребность в музыке и истинно творческую музыкальную личность, которая помогла ему обрести чувство идентичности и самореализации. Подходил к концу третий год занятий, и мы с Оливером находились на границе того, что можно было бы назвать музыкальным образованием. Теперь нашей задачей было начать осознавать уже знакомые схемы и рисунки и усваивать их, используя все когнитивные процессы, необходимые для любого конструктивного обучения. В музыке, как и во всех других областях, ребенку приходится преобразовывать стереотипные или механистические знания, создавая новые, гибкие схемы. Но дети с аутизмом нередко отстают в умственном развитии. И даже если у ребенка остались незатронутые нарушением островки способностей, они не всегда могут помочь интегративному психическому процессу.

Музыкальные успехи Оливера отражали и обуславливали его общее психическое развитие в области восприятия, двигательного контроля, объема и устойчивости внимания, способности к осознанию. У мальчика улучшилась память, расширился словарь, улучшилась речь. Оливер почувствовал уверенность в себе и своих силах. Все еще оставаясь робким, он, однако, пытался, если находился в безопасной среде, наладить коммуникацию, заявить и выразить себя. Оливер стал отзывчивее к похвалам и яснее начал осознавать свою идентичность. Теперь он уже говорил о себе в первом лице, «объявляя» себя в микрофон перед началом записи, а во время воспроизведения, когда я спрашивала, кто играет на барабане, отвечал: «Я». Что касается музыки, то Оливер выбрался из того хаоса, в котором находился поначалу, и перешел к более упорядоченной игре. Оливер уже покидал мир детства.

ФОРТЕПЬЯНО

В этот период я пыталась расширить поле музыкальной деятельности Оливера, но так, чтобы не разрушить ощущения свободы и независимости и чувства удовольствия, которые он обрел в музыке. Оливер, как и многие дети с аутизмом, был способен управляться со сложными зрительными стимулами, если те находились в пределах видимости. Оркестр мальчика обеспечивал для этого все условия, и, более того, музыкальная техника не требовала особо сложной двигательной координации. И здесь успехи Оливера могли ввести в заблуждение случайного наблюдателя относительно интеллектуального развития мальчика. Однако можно было попытаться стимулировать и его интеллект при условии, что всегда имеется четкая зрительная подсказка, а конкретный звук всегда появляется в одном и том же месте. Подходящим местом для таких попыток послужила клавиатура фортепьяно при условии ограниченного набора нот. Сначала пространство было сужено до одной октавы—восемь нот от «до» первой октавы. И зрительно, и музыкально оно соответствовало ряду из восьми пластинчатых колокольчиков, уже знакомых Оливеру. Поэтому, а также и потому, что руки и пальцы мальчика «подходили» для фортепьяно, я выбрала именно этот инструмент как средство, наиболее пригодное для того, чтобы получить быстрый результат. Я надеялась познакомить Оливера с символическим представлением звуков в письменном виде.

Он начал читать слова, и ему понравилось писать. Сначала я сосредоточилась на том, чтобы он научился независимо действовать каждым пальцем и рукой. Я клала свою руку на его кисть и пальцы и нажимала на них, с тем чтобы мальчик почувствовал, как каждый палец давит на клавишу. Главной трудностью при любых занятиях было избегать превращения усвоенных Оливером навыков в стереотипы, а также не допускать, чтобы он пугался из-за частых изменений чего бы то ни было. Поэтому я старалась не останавливаться надолго на каком-нибудь одном рисунке, который, если бы Оливер жестко его усвоил, превратился бы в преграду развитию. Спустя несколько месяцев Оливер сыграл следующее:

Соло на фортепьяно

Членов семьи, которые раньше не понимали импровизаций Оливера, обрадовало это соло. И сам Оливер почувствовал свою значимость, когда сидел за клавиатурой и играл сразу двумя руками. Этот процесс требовал от Оливера серьезных умственных усилий – внимания и памяти. Поскольку он начал читать слова, он мог уловить взаимосвязи между звуками и их символическим представлением. Так как он знал алфавит, я ввела буквенное обозначение нот, и мальчик, играя, пропевал их. Он научился играть октавы двумя руками, а его поза за клавиатурой была просто загляденье. Оливеру явно нравилось сидеть за фортепьяно, и он был готов стараться, но объем его внимания был ограничен. На занятиях с Оливером я пользовалась своей собственной системой метрической нотации, которая хорошо подходила для обучения детей с отставанием в развитии. Теперь Оливер мог управляться с определенными короткими ритмическими рисунками, которые потом записывались в метрических символах длительности. Это метрическое представление облегчало пропевание долгих звуков, особенно когда во время пения Оливер своими глазами видел, как «тянется» длительность на бумаге. Линии, иллюстрирующие модуляцию его голоса на гласных звуках, значительно помогли мальчику, и он смог рисовать их сам (см. с. 34–35).

МУЗЫКА И ДВИЖЕНИЕ

В течение первого периода физическая апатия Оливера не позволяла физически стимулировать его посредством музыки и движения. У него не было реакции на звуки ударных инструментов, а сильные акценты его пугали. Тем не менее я ждала подходящего случая, и по мере того как наши отношения становились более дружескими и доверительными, мы понемногу начали двигаться под музыку в свободной манере. Оливер все лучше осознавал свое тело, руки и ноги. Он никогда не начинал двигаться первым, но я избегала жестко выученных и стереотипных действий, надеясь, что мальчик сам проявит спонтанную активность. Как и во всех других областях, Оливеру было трудно сосредоточиться дольше, чем на две минуты. Но скоро это время увеличилось до десяти минут и даже больше. Во время танца Оливер выглядел очень довольным, иногда он, как бы отвечая своим мыслям, смеялся как-то странно, немного отчужденно. Смех этот не был ни ответом, ни средством общения, однако Оливер осознавал мое присутствие и крепко держал меня за руку. Сначала он самостоятельно руками не двигал, а, уцепившись за мою руку, заставлял ее двигаться. И лишь позднее он смог оторваться от меня и действовать более самостоятельно. После года занятий движениями под музыку мальчик понял, как сделать несколько простых шагов народного танца, и смог составить пару другому танцору. Он очень любил танцевать и был готов присоединиться к танцевальной группе.

И вот было решено постепенно прекратить наши индивидуальные занятия с Оливером, длившиеся несколько лет. Ему предложили ходить в клинику, где я занималась с детьми с аутизмом; там была и танцевальная группа. Поскольку я работала в этой группе, то резкого обрыва отношений не произошло, однако общение один на один сменилось на коллективное.

Инструментов в клинике было меньше, а набор их беднее, чем у меня, зато Оливер мог расширить свой музыкальный горизонт и познакомиться с другими музыкальными терапевтами. Появилась возможность увидеть и услышать много других музыкальных инструментов – флейту, гитару, скрипку, альт, на которых играли профессиональные музыканты, присоединившиеся к его импровизациям. В танцевальной группе занимались в основном дети младше Оливера, и поэтому у него возникли большие трудности в общении. Но он был достаточно подготовлен, чтобы более или менее освоить танцы, и мог социально интегрироваться. Позднее Оливер пошел в группу гитары, где подростки играли поп-музыку.

Музыкальная терапия открыла Оливеру дорогу к наслаждению музыкой в среде равных ему. Он обрел также способность внимательно слушать, различать и эмоционально реагировать на знакомые звуки. Благодаря музыке его жизнь стала богаче.