Текст книги "Удача игрока (Хроники Эйнарина - 3)"

Автор книги: Джульет Энн МакКенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Джирран закашлялся, спирт обжег горло, когда он пытался усмирить внезапные воспоминания безрассудным глотком из бутылки. Эрескен моргнул, увидев, что Джирран словно помертвел. Надо быть осторожнее: если этот горький пьяница упомянет о необычном нарушении памяти, Аритейн поймет, что делает Эрескен, даже если ее брат идиот не понимает. Хотя вряд ли Джирран признается ей в подобной слабости, когда чувство собственной значимости этого болвана зависит от восхищения толпы.

– Так зачем ты пошел в деревни? – Эльетимм ослабил хватку на уме Джиррана.

– Пора было взяться за настоящих злодеев, – хрипло ответил горец. Его люди вздорили из-за малой добычи, награбленной у Лесного Народа, громко сообщил его ум Эрескену. – Суратиммы – как клещи на козе, они сосут ее кровь, но причиняют не больно много вреда, если время от времени ты прижигаешь им задницы горячим углем, – продолжал Джирран, экспансивно жестикулируя. – Жители низин – вот кто настоящие воры, вот кто ограбит тебя до слепоты, а потом сопрет то, что осталось, у тебя из-под носа.

Джирран замолчал и нахмурился, сам не понимая, что он такое загнул. Ему незачем беспокоиться, с сарказмом подумал Эрескен. Слушатели, ловящие каждое его слово, уже настолько пьяны, что готовы хлопать крякающей утке.

– Поэтому мы пошли сразиться с ними, – повторил Джирран с удовлетворением. – И прогнали их, так вдарив сапогом в зад, что у них зубы зашатались!

Эрескен попытался осмыслить его путаные воспоминания: соломенная крыша, горящая в предрассветном сумраке, пронзительный крик женщин, плач детей, возмущенный рев мужчин, разбуженных внезапным нападением. Молча выругавшись, колдун бросил эти попытки. Утром он разберется, так ли велик успех Джиррана, как утверждает сей дурак, или это еще один безрезультатный набег, который надо позлатить заклинанием, дабы убедить людей, что они действительно одержали великую победу.

Эрескен на минуту закрыл глаза. Вот еще одна задача, о коей следует помнить еще больше, чем о его потребности во времени и силе. Что ж, утром он использует более прямые методы. Хватит ходить на цыпочках вокруг высокомерия горца и красть тайком его воспоминания. Он войдет с жестокостью, которую предпочитает его отец, и пусть Джирран припишет потом головную боль похмелью, а дурные воспоминания – угрызениям совести. Эрескену вдруг страшно захотелось утопить все бесчисленные задачи, шумно требующие его внимания, в соблазнительных золотых глубинах бутылки.

Колдун повернулся спиной к Джиррану. Такая свобода ему не позволена, но Аритейн сейчас наверху, в рекине. Возможно, пришло время развеять ее дурацкие сомнения и сделать из нее настоящую женщину. Когда Аритейн отречется от той последней клятвы, она уже не сможет предать его. Тогда Эрескен будет черпать ее силу и переложит на нее часть своего бремени. Ускоряя шаг, колдун направился к фессу. У ворот дымилась жаровня, под свежими дровами едва виднелись белые и красные угли. Эльетимм прошагал мимо, даже не взглянув на кучку беседующих мужчин.

Как только колдун вошел в фесс, шум, заточенный внутри массивного каменного круга, ударил по ушам. Окна во всех строениях, расположенных вдоль стены, светились, из труб тянулся дым. Некоторые двери были закрыты там работали или спали, но остальные, распахнутые настежь, впускали и выпускали людей, толкавших друг друга без всякого извинения. Двое мужчин стояли посреди двора, игнорируя людской поток, обтекавший их с двух сторон, и сравнивали убористо исписанные аспидные доски. Крик заставил обоих поднять головы, и один поспешил к куче мешков, рассыпанное зерно катилось у его ног. Главная лестница рекина была забита мужчинами и женщинами, все они обменивались новостями и мнениями. На каменных стенах, освещенных факелами и костром, дрожали пятнистые тени, но верх башни терялся в темноте, прорезая рельефный черный силуэт на звездном небе.

Эрескен закипел от злости. Когда он и его клан захватят здесь власть, все это прекратится. Истинная магия должна править. Никакой эльетиммский колдун не будет на побегушках у всякого напыщенного шута, который лопается от самомнения из-за нескольких голых лиг горного склона. Голод донимал Эрескена, поэтому он обошел рекин. При виде жалкой толпы на кухонном дворе колдун от досады щелкнул языком. Протолкавшись мимо назойливых рук, он хлопнул одну из Шелтий по плечу.

– Где Аритейн? Я должен с ней поговорить.

Крелия обернулась с искаженным от боли лицом; она вбирала в себя эту боль с каждым целительным прикосновением к страждущим телам.

– Она пошла внутрь, возможно, поесть?

Эта глупая женщина скоро вконец себя потеряет, равнодушно отметил эльетимм, видя ее мутный взгляд. Надо внимательнее следить за Крелией. Если она впадет в безумие, то не помешает его планам. Он еще раньше задушит ее во сне.

– Ты ищешь Аритейн? – Ремет вопросительно поднял брови. – Явился Брин, и они ушли внутрь, чтобы поговорить наедине. – Ремет настороженно смотрел на колдуна. Его лицо оставалось по-юношески мягким, но в глазах появилась новообретенная зрелость. – Он принес новости о Джирране.

Эрескен кивнул и спрятал проклятия в самой глубокой извилине своего ума. Долгая дружба Брина с Аритейн сильно затруднит ему работу по рассеиванию любых сомнений, которые могли бы запасть ей в голову от этих новостей. Что Брин услышал от Джиррана? Он знает что-то, чего не знает Эрескен?

– Спасибо.

Колдун дружески улыбнулся Ремету, как мужчина мужчине, приправляя легкую улыбку обещанием будущего доверия, доступа к внутреннему кругу знания. Отвернувшись, он почувствовал на затылке взгляд юноши. Вот о чем еще нужно помнить и осторожно обойти. Этот бешеный натиск непрерывных и разнообразных требований стал настоящим испытанием для подготовки Ремета. Парень и за десять лет не столкнулся бы с таким, если б таскался взад и вперед по долинам за каким-то бесплодным предсказателем. Он начинал думать сам, а Брину только и нужен кто-то, разделяющий его неуверенность, чтобы побежать к старейшинам, губя все.

Эрескен ускорил шаг. Боковая дверь была приоткрыта, несколько фигур съежились на деревянных ступенях. Не глядя на них, дабы не обнадежить какую-то ничтожную просьбу, колдун взбежал по лестнице через две ступеньки и поспешил к двери в дальнем конце коридора.

Он остановился на пороге, и медоточивые слова высыхали на его губах.

– Что вы здесь делаете? Где Аритейн?

Сериз вскочила, оглядываясь на мужчин, сидевших по бокам от нее.

– Она ушла с Брином. – Жалобная улыбка девушки умоляла Эрескена не сердиться на нее.

– Кто это? – Эльетимм зло посмотрел на старика, который сжимал поникшее плечо девушки шишковатой рукой. – Ты должна исцелять снаружи, а не там, где мы собираемся для медитации!

Он сел за длинный стол; остальные были вынуждены встать со своих стульев, признавая тем самым его власть.

Незнакомец бросил на колдуна такой же свирепый взгляд.

– Я ее отец, а это ее брат. Мы пришли узнать, как ее дела. Джирран говорит, Шелтий больше не будут отрезаны от их крови.

Еще одно проклятое осложнение, с которым необходимо справиться. Эрескен услышал торопливые шаги в коридоре.

– Тогда перенесите ваше воссоединение куда-нибудь в другое место.

Эльетимм встал, ожидая увидеть Брина или, еще лучше, Аритейн. Вместо этого в комнату ворвались двое незнакомцев с пылающими враждебностью лицами, что подействовало на Эрескена как пинок в живот. За ними следовала женщина – ее облик был неразличим под жуткой маской красок, но ясные зеленые глаза сверкали от ненависти.

Это была магова потаскуха из Леса. Жгучая боль в челюсти сообщила Эрескену, что эта гадина вновь использует свои проклятые дротики. Колдун пошатнулся от холодного удара наркотика в кровь; цепляясь за стол, он разметал во все стороны карты, пергаменты, кубки и бросил кувшин в более плотного из нападающих.

Стоявшая ближе всех к двери Сериз вдохнула на паническом крике, но женщина дала ей оплеуху, чтобы молчала. Хрупкая блондинка ударилась о каменную стену и хныча сползла на половицы. Эрескен толкнул ее потрясенного отца в атаку, ухватившись за его порыв защитить свое дитя. С нечленораздельным ревом старик замахнулся на спину шлюхи. Старший из предателей, пришедших с ней, перехватил его мстительный кулак. Силы их были равны, но предателя поддерживала энергия молодости. Минутку подумав, эльетимм вплел лицо предателя в образ самой грязной похоти Джиррана, Сериз, плачущей жертвы, под поднимающимся и опускающимся телом. Он вбил этот образ в ум ее отца, врезал в его сознание, игнорируя вред, который он причиняет.

– Смотри, что они...

Эрескен не успел подкрепить образ словами. Второй предатель, тощий, с дикими глазами, был всего в шаге от него и держал наготове нож. Колдун схватил брата Сериз и бросил его на блестящее лезвие. В миг агонии, когда боль отвлекла парня, Эрескен захватил его ум. Он скрутил его сознание в тугой клубок хаоса, беспощадно изолировал от всякой разумной мысли и памяти. Работая быстрее, чем когда-либо, Эрескен лишил его всякого ощущения боли от бесчисленных ран и ударов, которые наносил раздосадованный предатель. Безжалостно выдирая любой инстинкт самозащиты, он зажег в этом парне бессознательную ярость и ненависть, превратил каждое непроизвольное движение в нападение, связывая их все в бурю бессмысленной жестокости.

Эрескен вырвался из вихря разрушенного ума парня в тот самый момент, когда предатель, будучи ниже ростом, упал на колени под этой безумной яростью. Отец, вооружившись ножкой стула, нападал на другого предателя. Мерзавец ловко увертывался, все удары обрушивались на стену за его спиной, и дерево разлеталось в щепки.

А где же шлюха? Вот она, зло кусая губу, бежит к нему с поднятым кинжалом. Эрескен опрокинул стол, крепкая дубовая доска – несерьезная преграда, но она дала ему время, чтобы втащить тело Сериз на ноги. Отчаянно протянув свой ум, колдун разбил слабую волю девушки одним взрывным проклятием, превратив ее глаза в пустые омуты темноты. За мгновение до того как Лесная стерва добралась до него, эльетимм швырнул Сериз на спину шлюхи. Руки девушки беспорядочно заколотили убийцу, серая ткань стесняла движения, тяжесть тела тащила гадину вниз.

Отзвуки агонии прокатились по уму Эрескена, когда брат девушки умер. Иллюзия неуязвимости не была защитой от телесных ран, превративших его тело в кровавое месиво: суставы раздроблены, сухожилия перерезаны, горло рассечено с такой свирепостью, что голова оказалась почти отделена. А предатель уже двигался к Эрескену – белые зубы сверкали в свирепо ощеренном рту на фоне кровавой маски, покрасневший нож жаждал крови эльетимма. Убей или будь убитым – простая мысль этого дикаря прозвучала громче всех других мыслей в комнате. И таким же простым был его ум, не имевший никаких защит.

Эльетимм почувствовал твердость камня за спиной, скользкие половицы под ногами. Вонь крови, экскрементов и ненависти густо насыщала воздух. Наркотик искажал его ощущения, краски смазывались, звуки казались и оглушительными, и далекими одновременно. Эрескен стиснул зубы, оттолкнул от себя этот хаос, выкрикнув заклинание, и бросил свой острый как бритва ум, оттачиваемый в течение стольких лет, в обнаженный разум нападавшего.

Это было легко. Колдун обрадовался внезапному успеху и не сразу сообразил, что здесь что-то не так. Где удар? Где отдача от внезапного вторжения, которой Эрескен так болезненно научился сопротивляться и затем удваивать, направляя панику обратно, против атакованного ума? Все ощущения и звуки исчезли из сознания колдуна – его мир сократился до пределов разума, который он стремился захватить. Почему он оторван от реальности, хотя цепи его железной воли должны были сковать безумца? Где порок или слабость, приносящие в жертву разум? Эльетимм удвоил усилия, но все переменилось: то царство, в котором он чувствовал себя господином, вывернулось наизнанку. Теперь Эрескен поймал себя на том, что лихорадочно ищет выход из умственного лабиринта. Но как такое могло случиться? Этот человек не имел никакой выучки в манипуляции умом и памятью.

Колдун оказался в центре кошмарного мира крови и варварства. Убиение брата Сериз пронеслось мимо него в умопомрачительном круговороте образов. Алая кровь пенилась в разбитом рту, зубы вонзались в рваные губы. А вот размашистый удар серебряного, в красных потеках клинка оголил синеватые связки горла и пищевод. Вот темные петли кишки выпятились из живота, сочась черной жижей. Блеснула кость сломанного локтя, тут же залитая кровью, безжалостный нож рассек полотно, кожу и сухожилие – умышленное движение, чтобы искалечить на всю жизнь, не будь этот парень уже мертв, продолжая двигаться только волей Эрескена в безумии без предела. Ужас окружил колдуна сплошным роем образов, каждое зрелище приходило снова и снова, все более живое и угрожающее. Не было ничего под ногами, ни один звук не раздавался в его ушах, был только этот бесконечный парад кошмаров, а Эрескен не мог закрыть глаза, чтобы больше не видеть его.

Но где же страх? Где страстное желание получить отпущение грехов? Где разглагольствования с целью оправдать бесчеловечность, чтобы уйти от ответственности и леденящих тисков вины? Ничего этого не было. Неимоверным усилием Эрескен ухитрился создать для себя островок тишины посреди отвратительного потока сознания. Обмирая от ужаса, он понял, что окружен со всех сторон твердым, горячим ликованием, упоением интенсивностью физического восприятия, бьющим через край восторгом от возвращенной свободы и неописуемым экстазом от вызова на смертный бой и победы в нем.

Воспоминания прекратились, застывшие образы исчезли в малиновой тьме. Стены убежища эльетиммского разума начали прогибаться под неумолимым давлением.

"Кто ты?" – крикнул Эрескен в кроваво-черную тишину, теснящую его.

"Друзья зовут меня Греном, – прогремел со всех сторон голос, неуместно веселый на фоне углубляющегося чувства угрозы. – Но тебе незачем это знать, потому что я собираюсь тебя убить".

Теперь вся угроза сосредоточилась в голосе, твердом и ярком как сталь.

"Ты знаешь, кто я?" – недоверчиво спросил Эрескен, забыв в этот миг необъяснимую тяжесть, сковавшую его силы.

"Вообще-то нет, – признался голос. – Ливак и Хэлис говорили, что ты и весь твой род – гнусные ублюдки. Давай проверим".

С несложной жестокостью прямодушное любопытство взломало всю защиту, которой Эрескен когда-то научился под ударами отцовской палки и плети его презрения. Беспомощного и несопротивляющегося, его оттащили к самому дальнему краю памяти, где он увидел людей и места, казавшиеся ему давно забытыми. Та хнычущая рабыня, которую его отец привез из самых первых набегов за океан, когда он восстановил утраченное искусство бросать вызов течениям, что сметают корабли в забвение. Эрескен едва помнил мать, всегда отворачивающую лицо от своего ребенка, порожденного насилием, а теперь вновь увидел, как она надвигает длинные каштановые волосы на клейменое лицо, увидел ее слезы и неослабевающее страдание. Вдруг все изменилось: лицо разбухло, почернело, язык вывалился наружу, глаза выкатились – труп закачался на виселице.

Точеное отцовское лицо надвинулось на Эрескена, пожирая его карими глазами, настолько темными, что они казались почти черными на фоне бледной кожи и совершенно белых волос.

"Она была слабой, неверной – ни пользы, ни украшения. Какой цели служила ее жизнь, когда столь многие нуждаются в пище и тепле?"

И она была не единственной приговоренной к смерти в ту самую суровую зиму его детства жертвой мудрости отца. Владения, управляемые ничтожными людьми, пали от болезней и раздоров. Не было лишней еды в тот голодный сезон, когда скудный урожай сгнил еще зеленым на полях, когда морские птицы улетели рано, а морские животные пришли поздно, и было их немного, и все костлявые и больные, когда гарпуны охотников наконец вытянули их. Все ручьи промерзли до самого дна, подземное тепло – основа жизни, – казалось, ушло навсегда, и люди шептались в углах, что Мизаен в конце концов покинул их.

Но только не его отец. Это был знак, очевидный, как извержение, которое несло смерть уже не от холода, а от огня, испепелившего стольких голодающих в ледяную смену того года. Его проницательный ум узнал в этом желание Мизаена подвергнуть их самому горькому испытанию. Это был знак, что пришло время оставить их бесплодные поля и несколько укрытых долин, где цеплялись за жизнь низкорослые деревца, да безжалостные пространства гравия и щебня, которые поднимались к снежным полям и ледникам, покрывающим таинственные вершины. Когда он объединит пустые земли тех, проклятых Мэвелин, и они окажутся под его единоличной властью, настанет час потребовать обратно земли западного изобилия. Иначе зачем ему было даровано господство над ветром и морем, столь давно утраченным?

Теперь Эрескен больше не был пренебрегаемым младшим в жесткой иерархии замка. Теперь он получил все внимание, о котором только мог мечтать, и всецело осознал парадокс быть осторожным в своих желаниях, дабы они не исполнились. Быть сыном своего отца означало пройти суровую и долгую подготовку в искусствах истинной магии, обучение тактике и стратегии. Это означало, что его бросят против конкурирующих кланов, как только представится возможность или возникнет хоть какой-то предлог перейти границу, напасть на крепость, пролить кровь соперников. Наконец Эрескен занял место, которое принадлежало ему по праву рождения, и взял на себя обязанность защищать своего господина или умереть в попытке это сделать.

"Сэдриновы потроха, ну и скучный же вы народ!"

Воспоминания были вытащены, осмотрены, отброшены в сторону. Эрескен ярился, беспомощный и жалкий, когда Грен искал для себя что-то интересное, его презрение громко прозвучало в тиши памяти.

"Если мы намерены пересечь океан, чтобы сражаться там за свои права, мы не оставим позади никого, кто мог бы всадить нож нам в спину". Часто повторяемые слова отца раздались в уме Эрескена – приговор соседнему владению, истребляющий его до последнего младенца.

"Звучит разумно", – одобрил Грен, и на мгновение его сокрушительная хватка ослабла.

"Кто ты? – спросил Эрескен, силясь вырваться из коварного болота памяти. – Как ты это делаешь?"

"Кто знает? И не все ли тебе равно? – Угроза вернулась, снова нависнув со всех сторон, еще более зловещая. – Это ты влез незваным в мою голову, и тебе придется за это поплатиться. Я не сдаюсь без боя!"

"Но кто ты?" – разозлился Эрескен, снедаемый предательским страхом.

"Тот, кто получил от жизни куда больше веселья, чем ты, приятель".

Алый огонь прострелил темноту, обрушив на Эрескена яркие видения, которые и ужаснули, и озадачили колдуна. Брат предателя протягивал руку, побуждая его идти дальше, когда дети вдвоем исследовали все закоулки какого-то отдаленного фесса. Память выскочила за стены: тайный побег в лес следом за старшими братьями, дядьями и отцом, вышедшими ставить ловушки. Побег, едва не кончившийся гибелью, ибо они заблудились во внезапной пурге и вернулись только на рассвете, полузамерзшие, к истеричным женщинам и целый день потом отогревались в какой-то надворной постройке. Это было совсем не забавно, пришли к выводу дети. Им предстоит научиться побеждать холод и непогоду, чтобы в следующий раз идти дальше.

Воспоминание перескочило в темную пещеру. В шахтах было не так холодно, и непогода не могла добраться до них под землей. То безрассудное предположение было перечеркнуто банальным открытием изнурение – такой же коварный убийца, как холод, когда дождь, идущий на поверхности на расстоянии полдня пути от рудников, мог оставить храброго исследователя пещер по шею в воде в течение нескольких вздохов. Страх, граничивший с безумием, сдавил ум Эрескена, воспоминание о нырянии через затопленные туннели, о легких в огне посреди ледяной воды, об умопомрачении, которое побуждает сделать тот последний, смертельный вдох. А в следующий миг весь ужас потонул в маниакальном смехе ликования, оттого что удалось выжить.

Темп памяти ускорялся, напряженность возрастала – опыт строился на опыте Рост, обязанности и накапливавшееся понимание отчуждения. Первая смерть – несчастный случай в кулачной схватке, повод для легкого сожаления, но и страшное открытие, что у него в руках такая сила. Эрескен запаниковал до тошноты при воспоминании о Шелтии, пытающемся наказать этот ум, – сей безумец, видимо, решил, что он никогда больше не позволит такого вторжения. Эта непокорность была чем-то совершенно непостижимым, превосходящим весь жизненный опыт Эрескена.

Колдун вздрогнул от ярких образов войны: кровавые битвы армий, рубящих друг друга на куски, мелкие ночные стычки и нападения из засады. Соратники приходили и уходили, кто – к смерти, кто – к разгульной жизни, чтобы потратить деньги, пока еще живы. Сожалелось обо всех потерях и ни об одной. В жизни наемника не было никаких ограничений, только свобода. Приказам следовали, если были согласны с ними, уклонялись – если нет. Один брат полагался на убедительность доводов, чтобы, где возможно, предотвратить беду, другой – на физическую выносливость, чтобы вытаскивать их обоих из все более опасных ситуаций.

Каждая смерть подносилась к испуганному взору Эрескена, леденящее хихиканье оглушало его многоголосым эхом. Грен забавлялся страхом своего пленника и громоздил ужас на ужас. Противники были заколоты или обезглавлены в неожиданном нападении. Каждый опознанный враг уничтожался как можно скорее, пока не предпринял собственную атаку. Это были отрадные смерти. Выпотрошенные в бою мужчины истекали кровью с напрасными проклятиями и мольбами. Это были смерти не слишком приятные, но желанные, ибо они приносили трофеи и деньги, которые тратились на удовольствия женщин и азартные игры. Те, кто нарушил суровую дисциплину боя, были повешены на ближайшем дереве, их тела подергивались в агонии медленного удушья – несущественные смерти.

Эрескен почувствовал, что его защиты крошатся под этим неослабевающим натиском. Его убежище сжалось до размеров отчаяния: он тщетно сражался с презрением, которое расплющивало его. Колдун не чувствовал пол под ногами, камень под пальцами, не ощущал ни дыхания в горле, ни пульса ужаса, который гнал кровь по телу. Не было ничего, кроме этой сокрушительной насмешки, разрывающей его на части.

"Ты трус, верно? – продолжал ненавистный голос. – Слова "рукопашный бой", "убей или будь убитым", "последняя игра" ни о чем тебе не говорят. Ты пользуешься своим преимуществом, копаясь в чужих умах. Ты посылаешь людей на смерть, одурачивая их, ибо тебе не нравится убивать самому. Но ты совершил ошибку, приятель, потому что рискнул большим чем готов потерять. Не стоило тебе этого делать. Выходит, ты не убийца, нет, но я – да, и это значит, что из нас двоих умрешь ты".

Рекин Тейва, 18-е постлета

– Отпусти меня.

Я тщетно пыталась выкрутиться из железной хватки Сорграда. Синяки от его пальцев надолго останутся на моих запястьях после того, как я смою отпечатки рук Грена.

– Брось нож, – приказал горец. – Если кто и убьет его, то исключительно я.

Я с трудом повиновалась, бескровные пальцы онемели. Клинок, маслянисто блестевший тахном, загремел на половицы.

Все стояли неподвижно, будто статуи на усыпальнице: мы с Сорградом готовые к броску, эльетимм – прикованный к полу, с пустыми глазницами, отражающими черноту его души, Грен – с расслабленным под маской крови лицом и остекленевшим до голубизны взглядом.

– Если его глаза почернеют, значит, его захватили, – предупредила я Сорграда, пытаясь одновременно следить за обеими неподвижными фигурами и найти какое-нибудь оружие, до которого можно дотянуться.

Грен моргнул сапфировыми глазами, и я вздрогнула, словно в меня ткнули булавкой.

– Это ты?

Эльетимм сполз по стене.

– Он мертв? – хрипло спросила я.

– Думаю, да.

При виде знакомой нахальной усмешки Грена мое сердце взыграло.

– Что ты сделал? – Сорград склонился над колдуном, проверяя дыхание и пульс.

– Он влез в мою голову, и мне это не понравилось, – пожал плечами Грен. – Только он не ожидал, что я его не выпущу.

– Ты хочешь сказать, что знаешь трюки Шелтий? – Мой голос невольно задрожал.

– Нет. – Грен даже оскорбился. – Но он рылся в моем уме, поэтому и я сумел заглянуть в его ум. Я решил, что это – никчемный ошметок дерьма, и как бы раздавил его. Колдун не больно-то сопротивлялся.

– Вряд ли он ожидал драки.

И, конечно, Грен всегда считал себя непобедимым, верно?

– Ты уверен, что он мертв? – Сорград остервенело пнул эльетимма кованым сапогом.

Воспоминание быстро охладило мою внезапную радость от того, что наконец-то мы нашли у эльетиммов слабое место.

– Высшее Искусство может разделять ум и тело, – вымолвила я с замиранием сердца.

Именно так колонисты Келларина провели бесчисленные поколения в спрятанной пещере, неподвластные годам.

– Выходит, его ум мог сбежать в безопасное место? – Сорград посмотрел на неподвижного колдуна.

Я удивилась, как человек, вселявший такой страх в моем воображении, мог оказаться столь незначительной фигурой с грязными белокурыми волосами, падающими на неприметное лицо, осунувшееся от голода и усталости, в испачканной одежде и сапогах, густо покрытых дорожной пылью.

– Это дело поправимое, – услужливо вмешался Грен.

Схватив эльетимма за волосы, он вонзил нож в место соединения черепа с шеей и повернул его кругом. Я сморщила нос и закашлялась от запаха крови.

– Я думала, Хэлис тогда в шутку сказала, что вы, парни, обожаете собирать головы.

– Нам лучше...

Сорград не успел договорить. Дверь распахнулась, и девушка застыла на пороге. При виде следов кровавой бойни у нее отвисла челюсть, серо-голубые глаза от ужаса готовы были выскочить из орбит.

Мы с Сорградом очнулись прежде, чем она вдохнула. Перепрыгнув через трупы, мы схватили девушку и втащили в комнату. Ногой захлопывая дверь, Сорград повернулся и одним плавным движением толкнул пленницу спиной ко мне. Я уже держала наготове пропитанную тахном тряпку. Прижав ее ко рту и носу девушки, я безжалостно скрутила свободной рукой капюшон ее длинной серой мантии. Мерзавка царапала ногтями мою руку, добавляя свежую кровь к краске и синякам. Она лягалась, как мул, но мягкие домашние туфли – это не оружие. Сорград схватил колдунью под коленки, ее сопротивление слабело по мере того, как наркотик и удушающий капюшон делали свое дело. Она стала вялой и тяжелой в моих руках, и мы торопливо положили ее на пол.

– Это та стерва, что вышвырнула нас из фесса Хачал, – заметил Грен, бросив свой жуткий трофей недорезанным.

– Стало быть, она – Шелтия, а это означает эфирную магию и то, за чем мы пришли, – немедленно заключила я. – Она сгодится.

Я тут же принялась за дело. Положила ей на глаза подушечки из мягкого полотна и туго замотала их широкими льняными лентами. Сунула в уши затычки из шерсти и тоже забинтовала их. В рот запихнула носовой платок с вложенным в него темным комком тассина, чтобы молчала, если тахн перестанет действовать. Еще пара тугих повязок вокруг челюсти и нижней части лица: Пусть-ка применит свое колдовство, когда не сможет ни видеть, ни слышать, ни говорить.

– Хоть она и без сознания, она все равно должна дышать, моя девочка. Сорград сдернул полотно с носа Шелтии.

– Аритейн, ее так зовут? – Грен с интересом разглядывал колдунью.

Ловко затянув последний узел, я села на пятки, сердце стучало, как барабан, дыхание яростно рвалось из груди. Но мое ликование угасло при взгляде на двух мужчин – молодого, расчлененного, словно боров на бойне, и старого, у которого не было видимых ран, кроме одной, смертельной, в горле от ножа Сорграда.

– Должно быть, они ждали эту девушку и пришли сюда раньше, чем мы начали наблюдать за лестницей.

– Я пытался ее оглушить.

Сорград с сожалением посмотрел на мертвую девушку. Ее золотистые кудри слиплись от крови, вытекшей из разбитого черепа. В той же кровавой луже валялась ножка стула, которой горец ее уложил.

– Когда эфирная магия захватит голову, оглушать бесполезно. Эта малявка чуть меня не задушила, – резонно напомнила я горцу. Еще один комплект синяков, который останется после того, как я смою маскировку. Мне нужно привести себя в порядок. – Я огляделась в поисках воды.

– Мне тоже, – хихикнул Грен, махая липкими руками. Сорград передал мне флягу.

– Сними кольчугу, – приказал он брату, стаскивая с Аритейн длинную серую мантию.

С широкими рукавами и капюшоном, она полностью скроет пропитанное кровью белье и бриджи Грена.

– Подпояши ее покороче, не то расквасишь нос, когда пойдешь по лестнице, – посоветовала я. – Ты не привык к юбкам и наступишь на подол.

В темноте никто не заметит его сапог, да и кровь почти невидима на фоне промасленной кожи.

Аритейн, бледная и бессильная, лежала в своей скромной льняной сорочке, и Сорград быстро завернул ее в наше яркое одеяло. Он вошел, неся в нем женщину без сознания, и с ней же выходит, верно? Никто не станет вглядываться в этой неразберихе. Я смазала немного краски из моих нарисованных синяков и нанесла на ее безупречные руки, а остальную стерла как смогла. В комнате тошнотворно воняло кровью, мочой и калом. Я закашлялась и с трудом глотнула.

– Надо скорей убираться из этого склепа.

Грен бросил мне полотняный балахон, а Сорград осторожно приоткрыл дверь.

– Все чисто. Грен, иди первый. Подними капюшон, опусти голову и ни с кем не разговаривай. Ты – Шелтии, стало быть, важная птица.

– Кукареку, – прошептал Грен из-под накинутого капюшона.

– Направляйтесь к задним воротам, – велела я Сорграду. – Я догоню.

Пока остальные мерным шагом спускались по лестнице, я встала на колени перед дверью, сводя все мысли к одной насущной задаче. Позже будет достаточно времени для кошмаров и тошноты. Вытащив отмычки из кармана, я трудилась над сложным замком с закрытыми глазами, чтобы лучше чувствовать упрямые язычки под металлическими пальцами.

– Ты что делаешь?

Высокий мужчина в сером одеянии Шелтий стоял наверху лестницы, грубо подстриженные волосы торчали, как щетка. Он машинально сплел руки.

– Меня послали за госпожой Аритейн, – потупившись, пробормотала я, пряча отмычки в ладони. – Дверь заперта.

Несколько больших шагов – и Шелтий был у двери. Посторонившись, чтобы его пропустить, я незаметно двинулась к лестнице. Он бессильно подергал ручку и оглянулся.

– Приведи мне женщину с ключами.

Я шмыгнула по стертым каменным ступеням в оживленный двор, как кошка с горящим хвостом. Люди толкались, и я толкалась в ответ, проскальзывая в каждую попадавшуюся щель. В воздухе витала какая-то неестественная напряженность, резкая нота страха звучала в голосах, шумно требующих внимания. Не вслушиваясь, я лавировала между людьми, торопясь догнать братьев. Впереди в свете факела заблестела кольчуга Сорграда, через мгновение гудящая толпа вновь сомкнулась между нами. Грен шел первым серая мантия Шелтий расчищала ему дорогу к задним воротам; Сорград держался сразу за ним, неся Аритейн, упрятанную в кричащее одеяло.