Текст книги "Обманы"
Автор книги: Джудит Майкл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Я не хотела тебя обидеть. Я никогда этого не делала, а сейчас действительно не знала, что он так важен для тебя. Когда стало ясно, что Чарльз спутал нас, мне захотелось подшутить над ним. Только на несколько минут. Я уже собиралась все сказать, когда мы услышали твое имя. Стефания, я никогда бы не обидела тебя…
– Это не имеет значения, – ответила Стефания. – Ты ему больше нравишься, чем я. Как бы я ни старалась, ты всегда поступаешь лучше.
– Неправда.
– Тогда скажи мне, почему ты ушла из нашей команды?
– Почему? Это не имеет никакого отношения к…
– Потому что ты была намного лучше, чем я.
– Ничем не лучше. Я просто другая.
– Более агрессивная, более решительная. Все знали это.
Сабрина молчала. Боль Стефании пронзила ее.
– Я хотела заниматься парусным спортом и знала, что могу стать капитаном.
– Ты понимала, что никто не обратит на меня внимания, пока ты в нашей команде. Вот почему и ушла.
– Нет. Мне больше нравится парусный спорт. Причина только в этом.
Она никогда раньше не лгала Стефании. «Прости, – подумала Сабрина, – я не знала в тот момент, как поступить».
– В любом случае все в прошлом. Конечно, если ты хочешь, чтобы мы играли в одной команде в Сорбонне, почему бы нам…
– И тебе гораздо легче получать хорошие отметки, чем мне.
Сабрина покачала головой. Ей стало нехорошо. Как же долго Стефания скрывала свои чувства?
– Да, да. Ты никогда ничего не зубрила, а потом все равно получала «отлично». А мне всегда приходилось подолгу сидеть над книгами.
– И получать «отлично».
– Тебе все легко дается, Сабрина, отметки, спортивные победы… И Чарльз. А мне приходится над всем кропотливо работать, а потом крепко удерживать, чтобы все от меня не убежало. – Она заплакала, и Сабрина снова встала перед ней на колени.
– Пожалуйста, Стефания, прекрати. Прошу тебя, перестань. Я не могу видеть, когда ты плачешь из-за меня. Я искренне сожалею, что так получилось с Чарльзом. Но ты для меня важнее всего на свете. – Она заплакала тоже. Ей было жаль Стефанию, жаль себя, потому что она делала все неправильно, и гнев Стефании действовал на нее удручающе. – Я не знаю, что ты от меня хочешь, но я, чтобы то ни…
– Ничего не надо, – произнесла Стефания. – Сабрина, я решила ехать в Брин-Мор, а не в Сорбонну. Сабрина удивленно посмотрела на сестру:
– В Брин-Мор?
– Там хорошо. Я уже получила направление благодаря папе и маме. Я поеду туда.
– Но мы же собирались вместе ехать в Париж.
– Сабрина, не смотри так… растерянно! О чем тебе беспокоиться? У тебя будет все в порядке. Я думаю о себе, хочу определить, что я собой представляю. Без тебя. Ты очень яркая и одаренная, а я остаюсь в тени в твоем присутствии. Никто не будет замечать меня, если ты не будешь отходить в сторону время от времени.
– Нет, нет, нет. – Сабрина потрясла головой.
– Конечно, обычно все обращают внимание в первую очередь на тебя.
Стефания замолчала, а Сабрина вскочила на ноги и стала снова ходить по комнате. Почему они не говорили раньше о таких вещах?
– Стефания, когда я делаю что-нибудь экстравагантное или даже безумное, это потому, что все ждут от меня именно этого. Мне говорят, какая я замечательная, и тогда я высматриваю, что бы еще такого натворить… – Она сделала паузу. – Я боюсь, что если я перестану так себя вести, меня перестанут любить и не будут думать, что я замечательная. Ты единственная, я в этом уверена, кто любит меня только потому, что я это я. Все остальные говорят только о том, какая я красивая и как замечательно то, что я выигрываю в гонках и состязаниях, как замечательно я выгляжу. – Она немного помолчала, а затем выпалила: – Мне просто необходимо быть в центре внимания. Стефания перестала плакать.
– Ты будешь в центре внимания всех, когда приедешь в Париж.
Сабрина спокойно постояла и посмотрела на сестру долгим взглядом.
– Я не заслуживаю твоего осуждения. Я старалась быть честной.
– Прости. Я имела в виду то, что каждая из нас будет в центре внимания. Первое время. – Ее глаза стали яркими. – Это будет приключение, Сабрина. Ты всегда говорила мне, что я должна мечтать о приключениях, помнишь?
Сабрина пыталась увидеть в ее ярких глазах тень обиды или унижения, но не нашла ничего похожего.
– Я никогда не старалась затмить тебя, – беспомощно произнесла она.
– Может быть. Но все равно я чувствую себя не больше чем сестрой-двойняшкой знаменитой Сабрины Хартуэлл. – Она посмотрела на свои руки. – Мы будем друг другу писать.
Сабрина услышала новые нотки в голосе Стефании и засомневалась. «Я смогу изменить ее решение, – подумала она. – Если я нажму, если я напомню, как мы нужны были друг другу последние три года, она поедет в Париж. Мы снова будем вместе. Однажды она уже сказала маме и папе, что мы – семья. Истинная, правда».
Но она не смогла сделать этого. Стефания была права: их пути разошлись. Сабрину потряс ужасный факт – ее сестра не хочет быть вместе с ней. Она не могла отрицать того, что купалась в лучах своей славы, и Стефания бежала, спасалась, чтобы найти себя. «Я не смогу заставить ее так поступить, – подумала она. – Не имею права делать еще хуже, чем есть на самом деле. Сегодня – вечером я нанесла ей и так слишком большую обиду».
Она села на кушетку рядом со Стефанией и глотала слезы, подступавшие к горлу.
– Мы о многом поговорим во время каникул! – воскликнула Сабрина. Они сидели рядом, не касаясь, друг друга, положив руки себе на коленки, как воспитанные юные леди.
– Я люблю тебя, – тихо сказала Сабрина Стефании, и с этого момента стала жить своей жизнью.
Глава 4
Зал в оперном театре затих, как только погасли люстры. Пятна света от прожекторов падали на тяжелый золотой занавес, дирижер взмахнул палочкой, и чувственная испанская музыка поплыла по залу. Стефании захотелось танцевать. Она посмотрела на Дену.
– Спасибо, – прошептала она, поблагодарив за все: за Нью-Йорк на Рождество, за походы по магазинам, по театрам и за ложу вместе с Кардозо в оперном театре. Она позволила музыке полностью овладеть ею. Занавес волшебно открыл сцену.
Однако все очарование было испорчено некоторой суматохой. Кто-то толкнул дверь их ложи, а потом грохнуло кресло. Стефания и Дена обернулись.
– Простите. – Среди теней Стефания увидела высокого темноволосого мужчину, старавшегося закрыть дверь и снять пальто одновременно.
– Вы уверены, что не ошиблись ложей? – поинтересовалась Дена.
Он кивнул и сел в кресло за Стефанией. Дена подождала, но незнакомец ничего не сказал. Какое-то время она изучала его взглядом, потом посмотрела на Стефанию, пожала плечами встала смотреть на сцену.
– Растяпа, – пробормотала она.
Стефания улыбнулась. Кто бы этот человек ни был, он выглядел прилично и респектабельно, даже, несмотря на помятый пиджак. И, кроме того, он был достаточно уверен в себе.
Через минуту она забыла о нем. На сцене Кармен пела свою медленную возбуждающе-сексуальную песню несчастному молодому Хозе. Песня разлилась по залу как расплавленное золото. Стефания наклонилась вперед, подчинившись неведомой силе. Но ее что-то смущало. Она обернулась и встретилась глазами с незнакомцем.
Стефания покраснела от настойчивости его взгляда. Ее смутило его мужественное лицо. Краем глаза Стефания видела, что он продолжает смотреть на нее.
– Извините, – наконец обратился он к ней. – Это не вы уронили?
Стефания повернулась, посмотрела на программу в его руке и отрицательно покачала головой. На ее лице опять появилась улыбка. Весь первый акт незнакомец смотрел не на сцену, а на нее.
– Гарт Андерсен, – сказал он, протягивая руку, как только в антракте зажглись люстры. Дена поспешила опередить подругу.
– Дена Кардозо. Вы друг Картонов? Его развеселил покровительственный тон Дены, она же почувствовала себя молодой и неуверенной в себе.
– Мы старые друзья. Я приношу извинения за мое шумное вторжение. Бартоны не удосужились вовремя предупредить, что они заказали ложу, а когда сказали мне – было уже поздно. Я увлекся работой и боялся пропустить увертюру. Он протянул руку Стефании. – Мы с вами не знакомы.
– Стефания Хартуэлл. – Она положила свою красивую руку на его ладонь. «Музыкант, – подумала она. – Или художник».
– Работой? – спросила Дена.
– Научное исследование, – ответил он коротко и пригласил выйти в фойе. Он пытался догадаться, почему все вопросы задает Дена. Она всегда так делает, а Стефания всегда молчит? Или Стефании не интересно?
Когда они пили вино, Гарт задавал Дене вопросы, рассказывал девушкам о своих занятиях молекулярной биологией. Дене хотелось узнать о его работе побольше, но он не счел нужным вдаваться в подробности. На самом деле он никогда не говорил о своей работе с чужими людьми, боясь, что им будет скучно и неинтересно. Да он и не хотел рассказывать о себе. Ему хотелось узнать побольше о Стефании Хартуэлл.
В переполненном фойе, где было шумно от визгливого смеха и быстрой речи, она была островком тишины – стояла спокойно, почти не двигаясь. Гарт говорил, а сам в это время видел ее синие глаза, тонкий овал лица, ее прекрасный рот, нежный и благородный, удивительно беззащитный.
Дена наблюдала за ним, но без ревности. Ей было приятно, что его интересовала Стефания, а Гарт, в свою очередь, подумал, что иметь такую подругу, как Дена, совсем неплохо. А когда опустился занавес в последний раз, он спросил, не подвезти ли девушек до дома.
– У нас лимузин, – ответила Дена. Она посмотрела вдруг вверх, как будто что-то вспоминая. – Стефания, я обещала позвонить маме перед тем, как мы поедем домой. Я сейчас вернусь.
Оставшись одни, Гарт и Стефания улыбнулись друг другу.
– Как хорошо она поступила.
– Дена всегда так делает.
– Я хочу встретиться с вами. Завтра? Она покачала головой.
– Тогда через день.
– Нет. Простите. – Ее глаза смотрели ясно и честно. – Я бы рада. Но я остановилась на каникулы в доме Дены, и ее семья спланировала наш отдых. Они так добры ко мне, что нельзя просто так исчезнуть, оставив их с билетами и расписанием нашего отдыха. Извините меня.
– А после каникул?
– Я возвращаюсь в Брин-Мор.
– Последний курс?
Она засмеялась:
– Нет. Второй.
Он вздрогнул:
– Вы… сколько вам лет?
– Девятнадцать.
– Вы выглядите взрослее.
– А разве в девятнадцать мы не взрослые?
– Я так не думаю, – сказал он. – Но так должно быть. Вернулась Дена, и они забрали свои пальто, находившиеся тут же, в ложе, приветливо и дружелюбно распрощавшись. Гарт отошел, чувствуя себя неотесанным крестьянским парнем, стоявшим на краю дороги, по которому проезжает королевский экипаж. Они богаты, умны, очаровательны, шикарны, перед ними открыт весь мир. Он посмотрел на сцену, где в течение трех часов пели и разыгрывали любовные страдания, а он все это время смотрел не туда. Крестьянский парень намеревался проследовать за королевским экипажем… Весь путь, до дворца.
Брин-Мор расположен на холмах прекрасной Пенсильвании, в часе езды поездом от Нью-Йорка. Стефания только успела приехать и начала распаковывать вещи, как позвонил Гарт.
– Я буду с вами по соседству весь уик-энд, – сказал он как бы, между прочим. – Мог бы заскочить в гости, если вы будете дома.
Она рассмеялась:
– А что вы собираетесь делать по соседству?
– Ждать вас.
Они встретились у входной арки – в обычном месте встреч в университетском городке, и формально пожали друг другу руки.
– Куда пойдем? – спросил Гарт.
– Мне нужно заскочить на несколько минут в библиотеку, а потом, я думаю, позавтракаем в Уиндхэм-хаусе. Согласны? Очень рано, я полагаю…
– Слишком рано?
– Нет, нет, что вы.
Всю ночь шел снег, и они гуляли по заснеженным тротуарам среди каменных зданий, построенных в готическом стиле.
Гарт сходил со Стефанией в библиотеку, где они спустились по лестнице в подвал, а потом вышли ко входу.
– Никого больше здесь сегодня не будет, – сказала Стефания. – Поэтому тут выставили кое-какую мебель для аукциона антикварных вещей. Мне нужно подписать необходимые бумаги.
Гарт наблюдал, как Стефания, подойдя к машине, разговаривала с водителем. Через минуту она вернулась.
– Шофер сказал, что не работает подъемный кран, и он не сможет погрузить мебель. Вы не хотите пойти позавтракать, а я поищу грузчика? Не знаю, сколько времени это займет.
– Я вырос среди подъемных кранов, – произнес Гарт, – можно я посмотрю?
Она удивленно взглянула на него:
– Разве ученые проводят свои исследования, пользуясь подъемными кранами?
Он засмеялся и прошел через двери для погрузочных работ к машине.
– Парни на фермах Миннесоты пользуются подъемными кранами. И время от времени ремонтируют их. – Он быстро переговорил с шофером, который достал из кабины ящик с инструментами, а потом повернулся к Стефании – Когда мы должны идти на завтрак?
– В три часа. Я нагуляю хороший аппетит. – Он склонился над мотором, работая быстро и легко. – Попробуй, – сказал он водителю через несколько минут и, улыбаясь, повернулся к Стефании. – Наука – это прекрасно.
– Так же, как парни на фермах Миннесоты. Подойдя, она провела пальцем по его лбу. Палец покрылся смазочным маслом. Он улыбнулся и выставил вперед руки.
– Я никогда не мог починить мотор без того, чтобы не перенести на себя половину смазки. Моя мама обычно бранила меня. Где тут можно умыться?
– Вон там, в холле.
– Не уходи без меня.
– Не уйду.
Гарт пошел, все еще ощущая на лбу прикосновение ее пальца, а когда вернулся, нашел ее на том же самом месте.
Стефания получила специальное разрешение позавтракать с Гартом в столовой Уиндхэм-хауса, лучшей в университетском городке. Ею обычно пользовались, так же как и номерами, наверху, приезжавшие гости и родители студентов. Пока Стефания и Гарт изучали меню, сидя у большого окна, она бросала на него взгляды. Его карие глаза были глубоко посажены над выдававшимися скулами, рот широкий, подбородок мужественный, раздвоенный. Когда Гарт улыбался, от его глаз лучиками расходились морщинки. Все в нем было четко и ясно, никаких полутонов. Даже его голос, глубокий и сильный, легко был бы слышен в самых отдаленных уголках большого зала.
– У тебя до сих пор есть ферма? – спросила Стефания после того, как они сделали заказ.
– Нет. Я отдал ее моей сестренке и ее мужу. Потом, поскольку это интересовало ее, Гарт спокойно рассказал о своей ферме, созданной еще его дедушкой, о пшенице, отливавшей золотом в солнечных лучах; о чувстве земли, на которой он работал, о тех часах, которые он мальчиком проводил в мечтах о том, как станет знаменитым ученым, и днях, проведенных со своим отцом.
– Мирное, спокойное, обеспеченное детство, – сказал он Стефании, когда официантка принесла хлеб с колбасками и налила кофе. – Прекрасное детство. Все в порядке, все на своем месте. Никакой боязни за свое будущее.
– Но все изменилось? – спросила Стефания, когда он замолчал.
– Да. – Гарт сделал паузу. – Когда мне было восемнадцать, я поступил в колледж. Я был первым в нашем роду, кто добился такого. Но вынужден был все бросить и снова заняться фермой, когда мои родители погибли в автомобильной катастрофе. Стефания затаила дыхание.
– Ты говоришь об этом так спокойно…
– В то время я таким не был. Это разрушило почти все, о чем я мечтал, во что верил. Но уже прошло восемь лет.
«Восемь лет назад, – подумала она. – Ему было восемнадцать, его родители умерли, и он управлял всем хозяйством фермы. Не имеет никакого значения, что он считает меня еще молодой. Я же ничего не сделала!»
– Ты действительно управлял всем хозяйством? – спросила Стефания.
– Год. Моя сестра еще училась в средней школе. И я должен был о ней заботиться. Кроме меня, у нее никого не осталось. А когда она вышла замуж сразу после окончания школы, я отдал ей ферму в качестве свадебного подарка. – Он еще раз сделал паузу, глядя в окно на заснеженный университетский городок. – А потом поехал в Нью-Йорк, в поисках другого мира, где все стоит на своих местах и есть возможность планировать будущее.
– Наука? – осмелилась предположить Стефания.
Гарт кивнул, улыбнувшись ей. Она слушала внимательно, и он подумал, что, может быть, Стефания слышит и невысказанные слова: о его бедности в Нью-Йорке, одиночестве, о жизни, отличавшейся от жизни на ферме. У него не было времени на то, чтобы обзавестись друзьями: он работал в трех местах, одновременно стараясь экстерном получить образование. Ему удалось закончить образование раньше времени и самому стать преподавателем. А позднее, когда он мог бы иметь свободное время, ему было страшно им воспользоваться. Он боялся оторваться от своих исследований, от подготовки к лекциям, боялся всего, что могло бы помешать ему. Лишь изредка он проводил вечера с самыми близкими друзьями. Но больше не бывал нигде.
– До сегодняшнего дня. – Он допил кофе и откинулся на спинку стула. – Теперь твоя очередь. Расскажи о себе.
– Но ты не закончил. Удалось ли тебе найти мир, где все стоит на своих местах?
– Почти. Но скажи, откуда ты? Я не могу определить твой акцент.
– Я выросла в Европе. Но что тебе удалось открыть? Я не представляю, какие исследования проводят в области молекулярной биологии.
Гарт засмеялся, ему было приятно видеть, как красивая женщина хочет узнать о нем.
– Мы изучаем структуру и поведение молекул в живых существах. Я специализируюсь на структуре генов. Ищу возможность лечения наследственных болезней. Стефания, подперев подбородок рукой, пристально смотрела в его глаза.
– Если вы будете влиять на структуру генов, – сказала она, чуть помолчав, – не значит ли, что вы будете изменять жизнь?
Гарт посмотрел на Стефанию серьезно, как ее преподаватели, когда она задавала вопросы.
– Что это значит? Вмешиваться в то… что создает жизнь? Ну, я не стал бы называть это вмешательством. Звучит так, будто моя цель создавать подделки. Послушай, разве скульптор делает подделку?
– У художника нет такой силы. Мраморная статуя не влияет и не заменяет мир. В твоем случае все иначе.
– Возможно.
– Ну, тогда кто-то должен контролировать твои действия.
– Кто?
Она посмотрела на него поверх кофейной чашки:
– Правительство?
– Ничтожные, нечестные, узкомыслящие, без воображения и видения будущего людишки.
– Ну, тогда ученые.
– Вероятно, это не лучше. Большинство из нас слегка чокнутые. Но факт заключается в том, что ты не можешь ограничить исследования, они продолжатся сразу же в другом месте, если ты прекратишь их в одном.
– Мне кажется, над этим надо подумать. А чего ты хочешь добиться своими исследованиями?
«Снова она возвращается к моим личным проблемам», – подумал он, восхищаясь ее цепкостью. Но ответ был бы слишком долгим для сегодняшнего дня. Он решил пошутить.
– Хочу заработать кучу денег изобретением эликсира молодости.
Она рассмеялась:
– Гарт, ни за что не поверю.
– О да, я не такой.
– Но ты допускаешь такую возможность?
– Если я буду продолжать идти своим путем, то нет. Не университетскими исследованиями. Частные компании платят хорошо, но они не в моем вкусе.
Она вопросительно посмотрела на него.
– Я не люблю коммерческий гнет. В университете никто не заглядывает мне через плечо, чтобы узнать, насколько я близок к открытию чего-либо такого, что может принести прибыль. Мне нравятся исследования сами по себе, хочу свободно искать что-нибудь такое, что может быть полезным…
– Человечеству.
– Что-то в этом роде. Хотя ты права. Непохоже, что я когда-либо буду в состоянии позволить себе такую роскошь, как дружба с тобой. Пошли?
– Да. – Стефания стала вытаскивать банкноты из своего бумажника. – Это самая глупая фраза, которую я когда-либо слышала. Думаю, прекрасно, что ты так заботишься о своих исследованиях, о людях, что ты не хочешь много зарабатывать, а хочешь делать то, во что веришь. А вот та фраза была глупой.
Гарт схватил ее за руку:
– Подожди минутку. Во-первых, я плачу за завтрак.
– Ты мой гость.
– Я сам тебя пригласил. Если оставить в стороне мою глупую фразу, то почему мы уходим?
– Нужно вернуться в библиотеку и посмотреть, не нужна ли какая помощь в организации аукциона. Осталось меньше недели, а так много людей заболели, мы выбиваемся из графика. Извини, я обещала посвятить тебе весь день, но это – моя работа.
– Твоя работа?
– Я работаю на факультете искусств, и мы проводим аукцион.
– Почему ты работаешь на факультете искусств?
– Чтобы зарабатывать деньги.
– Я думал…
– Я знаю, что ты думал.
Гарт заплатил за завтрак, и когда они шли до университетскому городку, он вдруг почувствовал себя легко и свободно. Она не живет во дворце. Слепив снежок, он запустил его в корявое дерево, а попал в черный грузовик, к которому снежок прилепился как белая звезда. Он взглянул в сияющее лицо Стефании.
– Расскажи мне об антикварной выставке. Ты знаешь, у меня всегда было тайное желание приласкать обнаженную статую. Может, у меня будет такая возможность? У вас будут обнаженные статуи?
Она рассмеялась. Какой у них замечательный день.
– У нас будут обнаженные статуи. В крайнем случае, можно раздеть любую.
Теперь была его очередь рассмеяться, он взял ее за руку, и они пошли в библиотеку.
У Гарта, было, много времени, чтобы поразмыслить над противоречивым характером Стефании Хартуэлл, прежде чем она посетила его лабораторию в Нью-Йорке. Он провел несколько суббот в Брин-Море зимой и весной, узнал о ее сестре-двойняшке, о разрыве между ними, до сих пор не восстановленном, о ее родителях в Алжире, которые скоро переедут в Вашингтон, где ее отец займет новый пост и станет заместителем Государственного секретаря по европейским делам. Он выслушал ее рассказ о привилегированной, дурацки дорогой швейцарской школе. Он понял, что ее умудренность и искушенность – результат сумасшедшего воспитания, которое дало ей обилие ее энциклопедических знаний о Европе. Но она так мало знала о сексе и мужчинах, чтобы заполнить даже одну страничку в дневнике. Он ценил ее острый быстрый ум, тихую красоту и подруг, подобных Дене, которые обожали ее, наперебой предлагая остановиться у них во время каникул. Гарт влюбился в нее.
– Мы встретимся у тебя на работе, – сказала Стефания, когда он позвонил ей на квартиру к Кардозо. – Было бы глупо заезжать за мной. Как до тебя добраться?
Он объяснил ей дорогу, и Стефания направилась в свою комнату, чтобы одеться. Весенние каникулы в Нью-Йорке; Целая неделя с Гартом, поскольку Кардозо знали о нем и не строили планов об организации ее отдыха. Неделя с Гартом… Она напевала. Но когда Стефания пришла в университет, шум прервал ее радостные мысли. Казалось, он раздавался отовсюду. Повернув за угол, Стефания обнаружила, откуда он исходил: множество молодых людей кричали, размахивали лозунгами и приветствовали веснушчатого паренька, который забрался на грузовик и что-то визжал в мегафон. Стена полицейских стояла между Стефанией и четырехэтажным зданием, в окнах которого было полно кричавших, жестикулировавших мужчин и женщин. Ничего, не понимая, она осмотрелась, пытаясь найти дом, куда нужно было идти. Она начала спрашивать полицейского, но шум заглушал ее голос. Потом вдруг появился Гарт, обнял ее, быстро провел мимо шумного здания в одну из соседних дверей. Они поднялись на лифте на четвертый этаж.
– Добро пожаловать в мой уютный дом, – сказал печально Гарт. – Если бы я знал заранее, что будет, то не позволил бы тебе прийти сюда. Но давай быстренько все посмотрим, а потом уйдем отсюда.
– Я никогда не видела демонстраций. В Брин-Море так спокойно…
– А у нас это происходит регулярно, это часть нашей университетской жизни. – Он открыл дверь. – Проходи в мою «гостиную».
Лаборатория была частично перегорожена высокими стальными шкафами. Когда они вошли, Гарт отстал, чтобы посмотреть, как будет реагировать Стефания. Поначалу она была озадачена, потом разочарована, потом заинтригована. Это была странная комната. Там не было сверкающего оборудования, пробирок и колб, в которых бы бурлила жидкость, не было даже микроскопа. Вместо этого на длинном, покрытом кафелем столе были вещи, напоминавшие детские игрушки: конструкции из палочек, проволочек, комочков пластилина, пружинок и бумаги всевозможных форм, размеров и цветов. Стоявшие на полу коробки были наполнены тем же материалом, стены были покрыты фотографиями, изображавшими конструкции, большая классная доска, затертая до серости, также была покрыта изображениями разных конструкций. В углу – письменный стол, на нем – пишущая машинка, которую с трудом можно было разглядеть под грудой бумаг и книг. Гарт усмехнулся:
– Я здесь известен как мужчина, играющий в детские игрушки.
– Не удивляюсь, – сказала Стефания. – Гарт, что это такое?
Он обвел рукой комнату:
– Мои модели. Произведения искусства. Каждое сотворено руками…
– Гарт. Будь серьезнее.
– Знаешь ли, я не шучу. Это – мои произведения искусства.
– Объясни. Он улыбнулся, глядя на ее серьезное лицо.
– Каждая модель представляет собой различные виды молекул. Шарики, атомы, палочки – силы, которые их удерживают в различных положениях. Ты знаешь, что собой представляют молекулы? Она кивнула:
– У нас тоже были такие модели в Швейцарии.
– Извини, я говорю слишком примитивно?
– Да, хотя я действительно не так много знаю.
– Вот. – Он подошел к классной доске, стал рисовать и говорить: – Клетка, а внутри ядро… Вот это ленточки-хромосомы, "деланные из длинных ниток отдельных молекул. – Он отошел, чтобы взять в руки модель, но в это время раздался рев толпы внизу, и он раздраженно посмотрел на окно. – Мы можем сюда вернуться в другое время.
– Нет, расскажи сейчас. – Она почувствовала близость к нему в молчаливой лаборатории. Вне дома была опасность, а здесь, с Гартом, она чувствовала себя спокойно.
– Хорошо, но коротко. Молекула, которая делает хромосомы, называется ДНК. Вот ее модель. Нечто вроде лестницы, скрученной в штопор. ДНК – молекула, которая контролирует наследственность. Вот – чертеж, разного рода ступеньки на лестнице, организованные в особый путь, который формирует код с информацией, необходимой для дублирования жизни. Вот к чему я пришел. Я стараюсь понять, как эта молекула устроена.
– А когда ты это поймешь?
– Тогда я смогу научиться чинить ее, если она повреждена. – Он положил модель ДНК на скамью. – Дети рождаются сейчас с болезнями, которые мы не можем лечить, потому что в лесенке их ДНК что-то становится не так с одной и более ступеньками. Если мы узнаем, как…
Он прервал свою речь. Крики стали громче. В мегафоне раздался голос девушки.
– Все не так просто, но поговорим в другой раз. Когда они уходили, Стефания взглянула на другую сторону лаборатории. Там было все более знакомо: микроскопы, колбы, мензурки, шприцы, реторта. На другой стене рядом с большим окном дюжина белых мышек сидели в маленьких клетках. Посмотрев через ее плечо, Гарт сказал:
– Мы с Биллом обмениваемся информацией. Он работает над наследственными заболеваниями у мышей.
Стефания улыбнулась.
– Игрушечные конструкции и ручные мышки. Современная наука… – Она вдруг вскрикнула, грохнул взрыв, и осколки стекла посыпались ей на ноги.
Гарт чертыхнулся.
– Не разговаривай, – сказал он грубо, – постарайся не дышать.
– А что? – спросила она. Но его рука зажала ей лицо, он потащил ее в коридор, а потом наверх по лестнице. Вдруг она почувствовала себя очень плохо, глаза жгло, слезы потекли по обожженным векам, и грудь стало давить от спазмов, горло горело.
Затем был холодный воздух и солнечный свет на ее лице. И сильная рука Гарта, поддерживающая ее.
– Я плачу и не могу остановиться, – сказала она. – Не могу открыть глаза.
Он погладил ее.
– Все будет в порядке, – произнес он через несколько минут. – Это всего лишь слезоточивый газ.
– Всего лишь…
– Никакого особого вреда. Подожди минуту. Я принесу немного воды.
– Где мы?
– На крыше. Отойди чуть-чуть назад. Жжение продолжалось, но через десять минут Стефания смогла открыть глаза и посмотреть через парапет на полицию, загонявшую кашлявших и плачущих студентов в фургоны.
– Почему полиция бросила это в нас?
– Не в нас. Просто кто-то промахнулся. Будем надеяться, что со временем они приобретут сноровку. Стефания, я должен вернуться и закрыть чем-нибудь разбитое окно. Подождешь здесь?
– Я пойду с тобой.
Но в лаборатории она испугалась. Лицо Гарта стало красным, вены на шее вздулись.
– Ублюдки, – прохрипел он. – Проклятые ублюдки. Стефания посмотрела туда же, куда смотрел он, – на место, где раньше были проволочные клеточки. Совсем недавно она посмеивалась над бегавшими мышами, теперь они лежали мертвые, и ветерок из разбитого окна шевелил их мех.
Гарт поддал ногой пустой баллон из-под слезоточивого газа. Стекло скрипело под его ногами.
– Целый год работы Билла… Год опытов и изучения… – Он повысил голос. – Помнишь, я говорил тебе о детях, рожденных с болезнями, которые мы не можем лечить. Это конец пути, который начинается здесь. Видишь, что это означает? Видишь, в этом университете считают более важным очистить площадь от студентов, чем защиить работу ученых.
– Не надо так говорить, – сказала Стефания тихо.
Она дрожала – не от слезоточивого газа, от возмущения Гарта, от того, насколько глубоко его все это затронуло. Он знал, как все это важно. Он знал, чего хотел и к чему идет. Его мир был гораздо больше, чем ее. Став на колени, Стефания начала подбирать рассыпавшиеся бумаги, складывать в коробку, которую она нашла на письменном столе. Гарт смотрел на ее склонившуюся голову, на тяжелые волосы, падавшие ей на лицо. Прекрасная, спокойная Стефания. Мудрая не по годам молоденькая девушка. Ждет чего-то. А кто он такой, чтобы суметь дать ей то, чего она ждет? Рядом с ней он все еще чувствовал себя неотесанным крестьянским парнем. Она встала.
– Я думаю, что порезалась. – Кровь бежала по ее руке.
– Стекло, – сказал он сердито. – Дай посмотрю. Она протянула руку, как ребенок. Гарт осторожно занялся ее рукой, достав аптечку из выдвижного ящика письменного стола. Теперь была ее очередь посмотреть на его склонившуюся голову, когда он копался в письменном столе.
– Здесь все есть, – пробормотал он. – В биологической лаборатории часто бывают порезы. – Он поднял голову и встретил ее взгляд. – Ты знаешь, – продолжал Гарт, – наверное, ты единственная в мире женщина, которая может выглядеть красивой после слезоточивого газа. Ты только что прошла через тест Андерсена по красоте. От слезоточивого газа красивые женщины немедленно превращаются в жаб. Почему ты смеешься? Я люблю тебя и хочу жениться на тебе. Думаю, что я нашел осколок, поэтому сиди спокойно, сейчас удалю его. – Он согнул ее руку и осмотрел рану. – Прости, – сказал он. – Я также хотел бы взять тебя к себе домой, и любить вечно. И мечтаю я об этом все те несколько недель с тех пор, как мы встретились в Брин-Море, – произнес он. Не глядя на нее, Гарт перевязал ей руку чистым бинтом. – Что ты думаешь? – спросил он тихо.
