Текст книги "Нечто чудесное"
Автор книги: Джудит Макнот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Джудит Макнот
Нечто чудесное
Джеффри Кларку, чей необычайный ум и дар предвидения позволили ему просить руки самой прелестной женщины в мире, и моей дочери Уитни, оказавшейся достаточно мудрой, чтобы ответить согласием.
Приношу горячую благодарность Мелинде Хелфер за поддержку и ободрение в создании этого романа, а также Роберту А. Вулфу, чьи компетентность и доброта позволили мне сосредоточиться на работе и предоставить ему справляться с остальными делами.
Глава 1
Блондинка с роскошными формами приподнялась на локте, натянула простыню на пышные груди и, слегка нахмурившись, пристально всмотрелась в красивое смуглое лицо восемнадцатилетнего юноши, стоявшего у окна спальни Молодой человек небрежно прислонился к раме, разглядывая веселившихся на лужайке гостей – праздник в честь дня рождения его матери был в самом разгаре.
– Неужели вы там нашли нечто более привлекательное, чем я? – осведомилась леди Кэтрин Харрингтон, заворачиваясь в простыню и подходя к окну Джордан Эддисон Мэттью Таунсенд, будущий герцог Хоторн, казалось, не слыша ее, продолжал смотреть на парк, раскинувшийся вокруг великолепного поместья которое когда-нибудь, после кончины отца, станет его собственностью Неожиданно он заметил, как из зарослей живой изгороди появилась мать и, украдкой оглядевшись, поправила корсаж платья и придала густым темным волосам какое-то подобие прически Мгновение спустя рядом возник лорд Харрингтон, старательно поправляя шейный платок Леди Хоторн взяла его под руку Сквозь открытое окно до Джордана долетел их веселый смех Чувственные губы молодого человека тронула легкая циничная улыбка Не успела мать со своим поклонником направиться через зеленеющий газон в беседку, как следом за ними вышел отец Джордана и, осмотревшись, помог выбраться леди Милберн, своему последнему увлечению.
– По всему видно, матушка обзавелась новым любовником, – саркастически бросил Джордан.
– Неужели? – отозвалась леди Харрингтон. – И кто же это?
– Ваш муж.
Джордан обернулся к женщине и изучающим взглядом впился в нее, словно пытаясь найти хоть какой-то признак удивления. Но, ничего не обнаружив, усмехнулся. На лице застыла привычная ироническая маска.
– Вы знали, что они должны встретиться в лабиринте, и этим вызван внезапный, ничем не объяснимый интерес ко мне и моей постели, не так ли?
Леди Харрингтон кивнула, неловко поежившись под неумолимым взором холодных серых глаз.
– Я подумала, – пробормотала она наконец, – что будет забавно, если бы и мы тоже… как это сказать… познакомились поближе. Но мой интерес к вам и вашей постели вовсе не столь уж внезапен, Джордан. Я так долго хотела вас. Теперь, когда ваша мать и мой муж наслаждаются друг другом, почему не получить то, чего я так желала? Не нахожу в этом ничего предосудительного.
Джордан промолчал, и Кэтрин кокетливо улыбнулась.
– Вы шокированы?
– Нет, – последовал бесстрастный ответ. – Я уже лет с восьми знал о романах матери и сомневаюсь, что какой-либо поступок женщины может меня шокировать. Говоря по правде, я несколько удивлен, что вы не устроили маленькое совместное свидание… я бы сказал, семейную встречу, – с намеренно оскорбительным высокомерием докончил Джордан.
– Ну вот, теперь вы сумели шокировать меня, – в притворном ужасе охнула женщина.
Джордан лениво протянул руку и приподнял подбородок Кэтрин, словно исследуя ее лицо жесткими, чересчур проницательными для своего возраста глазами.
– Вот в это почему-то верится с трудом.
Кэтрин, неожиданно смутившись, отняла руку от его груди и плотнее закуталась в простыню.
– Но, Джордан, я действительно не понимаю, почему вы смотрите на меня как на самое презренное существо в мире, – прошептала она с искренним недоумением. – Вы не женаты и не в силах понять, как невыносимо тосклива жизнь для всех нас. Без маленьких увлечений и супружеских измен мы просто сошли бы с ума от скуки.
Неподдельно трагические нотки в голосе женщины немного смягчили Джордана. Чувственный рот дернулся в пренебрежительной усмешке.
– Бедная душечка Кэтрин, – сухо заметил он, слегка проводя по ее щеке костяшками пальцев. – Что за жалкая участь у вас, светских дам! С самого рождения у вас есть все на свете, и вам ни к чему трудиться, чтобы получить желаемое, да никто бы этого и не допустил. Мужчины считают вас своими игрушками, украшением гостиных и не позволяют упражнять ни ум, ни тело. У вас даже нет того, что стоило бы назвать честью, поскольку честь мужчины принадлежит ему, пока он способен ее защитить, ваша же – прячется между бедрами, и приходится отдавать ее первому же мужчине, который овладеет вами. Как несправедлива к вам жизнь! Неудивительно, что вы легкомысленны, распущенны, аморальны и так скучаете.
Кэтрин поколебалась, пораженная его словами, не вполне осознавая, сочувствует ли Джордан или попросту издевается, но тут же пожала плечами:
– Вы абсолютно правы.
Юноша с любопытством уставился на нее:
– И вам никогда не приходило в голову что-то изменить?
– Нет, – без обиняков призналась она.
– Преклоняюсь перед вашей честностью. Весьма редкая добродетель у слабого пола.
Непостижимое обаяние Джордана Таунсенда уже было предметом самых оживленных сплетен в обществе, и Кэтрин, глядя в эти циничные серые глаза, мгновенно почувствовала, что ее влечет к нему неведомо-притягательная сила. В его взгляде светились понимание, искорки юмора и неожиданная, не по годам, житейская мудрость. И не столько его необычайная внешность и неутомимость в постели, сколько именно эти качества делали его неотразимым для любой женщины. Джордан действительно понимал женщин, понимал ее, и хотя было очевидно, что он отнюдь не восхищался леди Харрингтон, зато принимал ее такой, какой она была на самом деле, со всеми слабостями и недостатками.
– Вы идете в постель, милорд?
– Нет, – мягко отказался Джордан.
– Почему?
– Я не умираю от тоски настолько, чтобы спать с женой любовника моей матери.
– Вы не… не слишком высокого мнения о женщинах, не так ли? – не сдержалась Кэтрин.
– Разве вы способны привести хотя бы один довод, чтобы убедить меня в обратном?
– Я… – Она прикусила губу и нерешительно покачала головой. – Нет… скорее всего нет. Но когда-нибудь вам придется жениться, чтобы иметь детей.
Глаза Джордана весело сверкнули. Он оперся плечом о раму и скрестил руки на груди.
– Жениться? В самом деле? Только так и можно обзавестись детьми? Подумать только, и все это время я воображал…
– Джордан, да прекратите же, – смеясь, уговаривала Кэтрин, непреодолимо захваченная, неожиданно увлеченная этой доселе неведомой стороной его характера. – Вам нужен законный наследник. – Когда мне придется связать себя брачными узами лишь во имя наследников, – с мрачным юмором ответил Джордан, – я выберу наивную малышку прямо со школьной скамьи, которая будет покорно исполнять мой малейший каприз.
– А если ей все надоест и она будет искать других развлечений? Что вы будете делать тогда?
– Считаете, ей может все надоесть? – процедил он. Кэтрин оглядела его широкие мускулистые плечи, загорелую грудь и узкую талию. Каждая клеточка Джордана Таунсенда положительно излучала примитивную мощь и неприкрытую чувственность. Ее зеленые глаза чуть прищурились.
– Возможно, нет.
Пока Кэтрин приводила себя в порядок, Джордан вновь отвернулся к окну, бесстрастно обозревая элегантно одетых гостей. Для любого постороннего человека поместье Хоторн сегодня, несомненно, выглядело цветущим раем, населенным прекрасными беззаботными тропическими птицами, гордо выступающими друг перед другом в блестящем оперении. Для восемнадцатилетнего Джордана Таунсенда в этой сцене не было ничего привлекательного; он слишком хорошо знал, что происходит в стенах этого дома, когда разъезжаются гости.
В свои годы он уже не верил в искренность и доброту людей, впрочем, не делая исключения и для себя самого. Природа наградила его знатным происхождением, неотразимой внешностью и богатством; кроме этого, он уже успел пресытиться, не доверял ни одному человеку и никому не открывал душу.
Опершись маленьким подбородком о кулачки, мисс Александра Лоренс долго наблюдала за желтой бабочкой, присевшей на подоконник маленькой гостиной в коттедже ее деда. Лишь когда насекомое вспорхнуло, девочка обернулась к беловолосому старцу, сидевшему за письменным столом:
– Что ты сказал, дедушка? Я не слышала.
– Осведомился, почему бабочка сегодня интересует тебя больше, чем Сократ, – терпеливо повторил старик, постукивая пальцами по томику трудов древнего философа и мягко улыбаясь миниатюрной тринадцатилетней девочке, унаследовавшей блестящие каштановые волосы матери и его зеленовато-голубые глаза.
Ответная извиняющаяся улыбка могла бы растопить даже каменное сердце. Однако Александра не отрицала, что была слишком рассеянной, поскольку ее добрый высокообразованный дед не раз говаривал. «Ложь – оскорбление не только собственной души, но и умственных способностей человека, которому лжешь».
А девочка ни за что не посмела бы причинить боль этому прекрасному человеку, наделившему ее своей жизненной философией и обучившему математике, истории и латыни.
– Я просто гадала, – призналась она с тоскливым вздохом, – есть ли хоть малейший шанс на то, что я сейчас в «стадии гусеницы» и когда-нибудь превращусь в такую же прекрасную бабочку.
– А что плохого в гусенице? В конце концов, – шутливо процитировал старик, – «красота зависит лишь от точки зрения наблюдателя». – И, весело сверкнув глазами, стал выжидать, узнает ли внучка автора изречения.
– Гораций, – немедленно объявила девочка, гордо вздернув нос.
Мистер Джимбл удовлетворенно кивнул:
– Не стоит беспокоиться о внешности, дорогая, – истинная красота расцветает в сердце и отражается в глазах.
Александра склонила голову набок, но не смогла припомнить ни древнего, ни современного философа, который сказал бы нечто подобное.
– Кому принадлежат эти слова? – Мне, – хмыкнул дед.
Ее ответный смех прозвенел колокольчиком, наполняя комнату солнечным весельем, но девочка, столь же внезапно став серьезной, нахмурилась:
– Папа разочарован, что я так и не выросла хорошенькой; я вижу это, когда он приезжает погостить. У него были все причины ожидать, что я хотя бы с годами стану лучше, ведь прекраснее мамы никого нет, да и папа тоже красив, и кроме того, он четвероюродный брат жены графа.
С трудом скрывая отвращение к зятю и его сомнительным претензиям на весьма отдаленное родство с неизвестным графом, старик многозначительно процитировал:
– «Происхождение ничто там, где нет места добродетели».
– Мольер, – машинально пробормотала Александра. – Но ты должен признать, судьба была к папе чрезвычайно несправедлива, подарив дочь с такой невыразительной внешностью. Почему мне не суждено быть высокой блондинкой? Это куда приятнее, чем выглядеть маленькой цыганочкой, как считает папа.
Она вновь стала изучать бабочку, а глаза мистера Джимбла сияли восторгом и любовью. Разве можно назвать его внучку обычной, невыразительной, ничем не примечательной личностью? Когда девочке минуло всего четыре года, он стал учить ее азам чтения и письма, в точности как и других деревенских детей, доверенных его воспитанию, однако ум Алекс оказался куда более тонким, а способности поистине прекрасными. Она все схватывала быстрее и точнее, чем ее сверстники. Дети крестьян были равнодушны к наукам и посещали школу всего несколько лет, прежде чем начать трудиться с родителями на полях. Вскоре они женились, рожали детей, и жизненный круг замыкался Но Алекс была наделена неутолимой жаждой знаний.
Старик улыбнулся. Последуй он собственным юношеским склонностям и идеалам и останься холостяком, посвятившим жизнь науке, Александра Лоренс не появилась бы на свет. Но Алекс была поистине даром миру. Его даром. Сама мысль об этом сначала воодушевила мистера Джимбла, но тут же смутила, потому что чересчур отдавала неуместной гордостью. Однако старик не мог подавить радость и удовольствие, охватившие его при взгляде на кудрявое дитя. Она оправдала все его надежды, мечты и стремления. Воплощенные нежность и свет, ум и неукротимая воля. Слишком неукротимая, возможно, и слишком чувствительная, поскольку девочка просто из кожи вон лезла, пытаясь угодить своему мелочному, тщеславному отцу во время его редких визитов.
Хотел бы он знать, кому она достанется в жены. Мистер Джимбл искренне надеялся, что ее муж не будет походить на избранника дочери. Та не обладала глубиной характера Алекс, была слабой и тщеславной… Избалованное дитя! Поэтому Фелисия и стала женой человека, подобного себе. Но Алекс заслуживает лучшего. Гораздо лучшего.
Александра с обычной наблюдательностью заметила, как помрачнел дед, и немедленно бросилась утешать его.
– Ты плохо чувствуешь себя, дедушка? Снова голова болит? Может, растереть тебе шею?
– Немного болит, – признался мистер Джимбл, окуная перо в чернильницу и выводя фразы, которым будет суждено превратиться когда-нибудь в «Полное жизнеописание Вольтера».
Девочка зашла ему за спину и попыталась своими маленькими ручками снять напряжение в мышцах шеи и плеч.
Наконец она отстранилась, но что-то тут же пощекотало щеку старика. Тот рассеянно почесал зудевшее место, однако мгновение спустя зачесалась шея, потом правое ухо, и мистер Джимбл с трудом скрыл улыбку, поняв, что это внучка исподтишка орудует пером.
– Алекс, дорогая, – пробормотал он, – боюсь, какая-то хитрая маленькая птичка отвлекает меня от работы.
– Но ты слишком много трудишься, – запротестовала девочка, целуя деда в морщинистую щеку и возвращаясь на свое место, чтобы продолжить изучение Сократа. Однако уже через несколько минут ее и без того не очень пристальное внимание привлек червяк, медленно ползущий через порог.
– Если все во Вселенной служит Господнему промыслу, почему, как ты думаешь, он создал змей? Они такие уродливые. И ужасно противные.
Мистер Джимбл со вздохом отложил перо, но не смог устоять против ослепительной улыбки внучки.
– Обязательно спрошу у Господа, когда предстану перед ним.
При мысли о том, что дедушка может умереть, Алекс тотчас помрачнела, но, услышав стук колес экипажа, останавливающегося перед крытым черепицей коттеджем, молниеносно вскочила и метнулась к открытому окну.
– Это папа! – радостно вскричала она. – Папа приехал из Лондона!
– Давно пора, – проворчал мистер Джимбл, но Алекс, уже не слушая, помчалась на улицу и бросилась в сдержанные объятия отца.
– Как поживаешь, цыганочка? – спросил тот без особого интереса, обозревая дочь, одетую в свой любимый костюм – мужские брюки и крестьянскую блузу.
Мистер Джимбл поднялся и подошел к окну, хмуро наблюдая, как красивый мужчина помогает своей дочери усесться в новую изящную карету. «Модный экипаж, модные наряды, зато мораль и нравственность пещерного жителя», – рассерженно подумал мистер Джимбл, припомнив, как его дочь Фелисия была ослеплена внешностью и манерами молодого лондонца с той самой минуты, как его фаэтон сломался на дороге у самого их коттеджа. Мистер Джимбл весьма неохотно предложил незваному гостю провести у них ночь, вняв мольбам Фелисии, и даже позволил дочери прогуляться с незнакомцем и показать тому «прекрасный вид с холма над ручьем».
Когда совсем стемнело, а молодые люди все не возвращались, мистер Джимбл отправился на поиски, легко отыскав дорогу при свете полной луны. Он увидел их у подножия холма, обнаженных, в объятиях друг друга. Джорджу Лоренсу потребовалось менее четырех часов, чтобы Фелисия забыла о годами внушаемых ей жизненных принципах и отдалась ему.
Ярость, неукротимая и слепящая, вскипела в мистере Джимбле, но он нашел в себе силы, ни слова не говоря; скрыться во тьме. Два часа спустя он вернулся в дом в сопровождении доброго друга, местного викария. Тот нес под мышкой Библию, без которой было невозможно провести церемонию бракосочетания. Мистер Джимбл сжимал в руках ружье с целью убедиться, что совратитель дочери согласится исправить содеянное. Он держал оружие впервые в жизни.
И что хорошего принес его праведный гнев Фелисии? Мистер Джимбл угрюмо сдвинул брови. Джордж Лоренс купил ей большой обветшавший дом, в котором вот уже лет десять как никто не обитал, нанял слуг и девять месяцев после женитьбы даже жил вместе с женой а отдаленном маленьком графстве, где та родилась. Вскоре после появления на свет Александры Джордж вернулся в Лондон, где и остался, наезжая в Моршем два раза в год, недели на две-три.
– Он зарабатывает на жизнь как умеет, – объясняла Фелисия мистеру Джимблу, очевидно, повторяя слова мужа. – Джордж – джентльмен, и поэтому нельзя ожидать, чтобы он трудился как простой человек. Происхождение и связи позволяют ему вращаться в нужных кругах, встречаться со сведущими людьми и узнавать от них, в какое предприятие лучше вложить деньги на бирже и на каких лошадей ставить на скачках. Только так он может нас содержать. Джорджу, естественно, хотелось бы, чтобы мы жили с ним в Лондоне, но ведение городского хозяйства ужасно дорого, а мой муж слишком благороден, чтобы поселить нас в тесной, неудобной, унылой квартирке, где вынужден обитать сам. Он приезжает так часто, как может.
Мистер Джимбл сильно сомневался в правдивости слов зятя, зато был уверен в причинах его появления в Моршеме два раза в год – недаром тесть пообещал снова одолжить ружье и отыскать его хоть на краю земли, если Джордж забудет о существовании жены и дочери. Тем не менее не было смысла ранить Фелисию жестокой правдой, ведь дочь считала себя по-настоящему счастливой. В отличие от других женщин в крохотном местечке она была замужем за «истинным джентльменом», что, по мнению глупышки, придавало ей «особое положение» и давало право смотреть на соседей свысока.
Александра, подобно матери, боготворила Джорджа Лоренса, и тот во время нечастых и коротких визитов просто купался в море обожания. Фелисия хлопотала над мужем, как курица-наседка, а Алекс отважно пыталась стать ему и сыном, и дочерью, и хотя расстраивалась из-за собственной, ничем не примечательной внешности, однако постоянно носила мужские штаны и увлекалась фехтованием, чтобы отец мог упражняться, когда приезжал.
Стоя у окна, мистер Джимбл со злостью оглядывал сверкающую лаком карету, запряженную четверкой резвых породистых лошадок. Для человека, выделявшего жене и дочери мизерное содержание, Джордж Лоренс правил весьма модным и дорогим экипажем, да и кони, по-видимому, стоили недешево.
– Как долго ты останешься на этот раз, папа? – осведомилась Александра, уже сейчас с ужасом думая о той неизбежной минуте, когда отцу снова придется уехать.
– Всего неделю. Мне нужно срочно отправляться к Лендсдаунам, в Кент.
– Но почему ты так много разъезжаешь? – вздохнула девочка, не в силах скрыть разочарование, хотя знала, что отцу тоже тяжело находиться вдали от них с матерью.
– Приходится, – пожал плечами отец и, когда дочь стала протестовать, вынул из кармана небольшую коробочку. – Возьми, Алекс, я привез тебе маленький подарок на день рождения.
Александра с нескрываемым восхищением уставилась на отца, совершенно позабыв ту печальную истину, что ее день рождения был несколько месяцев назад и отец даже не позаботился прислать поздравительное письмо. Сияя аквамариновыми глазами, она открыла коробочку и вынула маленький серебристый медальон-сердечко.
– Я буду носить его каждый день, всю жизнь, папа, – прошептала она, стискивая Джорджа в объятиях. – Я так люблю тебя!
Они проехали через крохотную сонную деревушку, поднимая облака пыли, и Александра гордо махала соседям, стараясь, чтобы все узнали: ее великолепный красавец отец наконец-то вернулся!
Но она могла бы и не трудиться – уже к вечеру все обсуждали не только приезд Джорджа, но даже цвет его пальто и сотни других мелочей, поскольку деревушка Моршем была и оставалась неизменной много сотен лет – маленькой, тихой, затерянной в одной из бесчисленных долин Англии. Жители Моршема, простые, лишенные воображения, трудолюбивые люди, находили безмерное удовольствие в том, чтобы перебирать любое, самое незначительное событие, нарушавшее унылое однообразие их существования. Они все еще не забыли тот день, когда три месяца назад через деревню проехал экипаж с джентльменом, на пальто которого была не одна пелерина, а целых восемь! Теперь следующие полгода предметом их бесед будут Джордж Лоренс и его чудесная карета.
Постороннему человеку Моршем мог показаться скучным местом, населенным любящими посплетничать крестьянами, но для тринадцатилетней Александры и деревушка, и ее обитатели были несравненными. Девочка свято верила в природную доброту чад Божьих и не сомневалась, что честность, порядочность и жизнерадостность присущи всему человечеству. Сама она была милой, веселой и неисправимой оптимисткой.
