Текст книги "Право первой ночи"

Автор книги: Джудит Айвори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7

Весь следующий день они упорно занимались. Было довольно поздно, когда Эдвина приступила к последнему, запланированному ею упражнению. Она взяла металлический ксилофон и, легонько стукнув по нему, попросила:

– Скажите, когда перестанете слышать звук! – Она хотела приложить ксилофон к его виску, но мистер Тремор испуганно отшатнулся:

– Че это вы делаете?

– Проверяю ваш слух. Кстати, мы могли бы убить двух зайцев сразу и попутно заняться грамматикой. Вам пора отвыкать от фонемы «че»...

– От чего отвыкать?

– Не важно. Надо говорить не «че», а «что».

Однако Тремор слушал рассеянно: просто сидел и смотрел на Эдвину, пока та говорила, постукивая ксилофоном по ладони.

– Он зазвенит, а вы скажете, когда перестанете слышать звон...

Однако Мик уклонился, не позволяя прикоснуться странной железякой к своей голове:

– Это еще зачем?

– Он издает звуки определенной частоты. Я должна проверить, насколько хорошо вы их слышите. Все дальнейшие упражнения рассчитаны именно на это.

– А че, со мной и это могет быть? – буркнул он, сердито кривясь и теребя усы. – Я могу вас услышать неверно?

– Да нет же! – рассмеялась Эдвина. – Вы можете просто не дослышать, и это придется учесть.

Судя по его виду, он воспринял ее объяснения как намек на его очередную ошибку. Стоило Эдвине снова поднять ксилофон, как Мик решительно перехватил ее руку, сказав:

– Давайте-ка займемся чем-то другим! Давайте поговорим. Вы же сами сказали, что это наш главный урок! – И он начал, не дожидаясь ее согласия: – Мильтон говорил, что вы из благородных. Вы... вы баронесса или еще кто?

– Нет. – Эдвину рассердила столь бесцеремонная попытка совать нос в чужие дела. – У меня нет титула. – Впрочем, почему бы и не поболтать? Это немного отвлечет его, и занятия пойдут легче. – По праву рождения я, пожалуй, могу считаться леди Эдвиной Боллаш, дочерью шестого маркиза Сэссингли.

Он вздрогнул, но на этот раз позволил приставить ксилофон к задней височной кости.

– Не забудьте, скажите, когда перестанете слышать звук.

Прошло довольно много времени, пока он кивнул.

Она тут же прижала ксилофон к уху. Ничего.

– Отлично. – Эдвина повторила свои действия, на этот раз приложив ксилофон сначала к своей голове. – После смерти отца его наследство досталось не мне, а другому человеку. Какой смысл цепляться за титул? – В эту секунду ксилофон над ее ухом умолк. Она быстро прижала его к виску мистера Тремора: – Вы слышите... – Она хотела повернуть голову ученика, но стоило ей прикоснуться к едва заметной щетине на его подбородке, как Эдвина вздрогнула и отдернула руку.

Что за странности? Она же проделывала этот тест тысячу раз!

– Что-то не так? – спросил он.

– Простите. – Она нервно рассмеялась, стараясь взять себя в руки. – Давайте проделаем все снова. Скажете, когда перестанете слышать звон.

Оба сосредоточенно умолкли. На этот раз все прошло гладко – она благоразумно избежала прикосновений к его лицу.

– Хорошо, – заметила Эдвина, имея в виду результаты теста.

– Вы были богаты?

– Извините? – растерялась она.

– При жизни отца вы были богаты?

– Да, отец имел деньги. Но я и сейчас не нищая.

– Это я вижу. А еще вижу, что раньше этот дом был шикарным и все такое?

– Пожалуй. Но по-настоящему шикарным был... впрочем, вы скоро увидите его сами. Герцог Арлес устраивает ежегодный бал именно там: в нашем родовом поместье, где я появилась на свет и где прошло мое детство.

– Значит, ваш дом достался герцогу? – Мистер Тремор ушам своим не верил.

Неудивительно. В последнее время Эдвина сама верила в это с трудом. Прошло уже двенадцать лет. Но до сих пор она иногда просыпалась по утрам в полном недоумении: неужели Ксавье действительно прибрал к рукам все, что она с детства привыкла считать своим, а ей достался лишь этот жалкий дом, где они с отцом изредка останавливались на ночлег, когда дела требовали его присутствия в Лондоне?

Она машинально взялась за меньший ксилофон, издававший более высокий звук, и стукнула по нему.

– Скажите, когда перестанете слышать...

Но он снова перехватил ее руку.

– А что стало с вашим прежним домом?

Ей не хотелось одергивать его: он честно трудился весь день, выполняя нелегкие, а главное, совершенно непонятные для него задания. Но и растягивать этот разговор не хотелось. Она старалась отвечать как можно короче:

– Когда отца не стало, следующим мужчиной в роду оказался его кузен, унаследовавший титул. Но он не сразу стал герцогом. Это случилось три дня спустя, когда умер и мой дед, четвертый герцог Арлес. Кузен Ксавье стал и его наследником, герцогом Арлесом, маркизом Сэссингли, и прочая и прочая. Есть еще множество более мелких титулов и владений. – Она небрежно пожала плечами. – Вполне естественно. Майоратное наследование, а как же иначе? Дочери маркиза могут унаследовать богатство и деньги лишь путем замужества, но она незамужем.

Эдвина никогда не говорила об этом вслух. Ей было неловко упоминать о собственном убожестве. И она смущенно пролепетала:

– Будьте добры, отдайте ксилофон!

Он ответил каким-то странным, загадочным взглядом. Сам стукнул по ксилофону, приложил к виску, после чего протянул его ей. Слабое, едва ощутимое гудение отозвалось в ее пальцах заметной дрожью.

Прошел еще час, когда Эдвина решила, что можно перейти к занятиям по артикуляции отдельных звуков. Мистер Тремор пришел в отчаяние. Они еще и не начали толком, а он уже готов был молить о перерыве.

– Трудно смириться с тем, что вы правы, считая меня бестолочью.

Эдвина могла бы вполне резонно возразить, что ей тоже приходится мириться со многими вещами. С тем, например, что у нее в доме находится мужчина, с его манерой раскачиваться на стуле и теребить усы всякий раз, когда задание кажется ему непонятным или бессмысленным. Да мало ли с чем еще?

Но она лишь терпеливо пояснила:

– Вы должны не только слышать свои ошибки! Вы должны их видеть! А для этого нужно знать, как правильно пользоваться губами, языком – словом, всеми органами речи!

Услышав про «органы речи», он вдруг ухмыльнулся. Ну вот, опять он относится к урокам как к забаве!

Эдвина пришла в отчаяние: из-за своей неспособности вложить свои знания в его голову... Однако она продолжала:

– Чтобы полностью разобраться в артикуляции, мне недостаточно просто сидеть и смотреть, как вы говорите. Для этого есть различные приспособления. К примеру, ларингоскоп. – И Эдвина достала из ящика стола маленькое зеркало с гладкой забавной ручкой. При виде этой игрушки ухмылка на физиономии у мистера Тремора стала еще шире. – Понимаете, если его вставить вам в рот, то в зеркале отразится ваша глотка. И я смогу следить за тем, как открываются ваши голосовые связки.

Он нервно рассмеялся, но ничего не сказал.

– Кроме того, мне придется исследовать положение вашего языка с помощью пальцев...

– Погодь! Вы че, правда хотите класть пальчики мне в рот?

– Возможно. Скорее всего будет вполне достаточно прижать к десне мизинец, чтобы проверить положение вашего языка.

Он с довольной миной скрестил руки на груди и, развалившись в кресле, пробормотал:

– А че, неплохо!

– «Что». Нужно говорить «что».

– Что ж, тем лучше!

Эдвина сердито поджала губы. Он повторил слово правильно, но вложил в него совершенно неправильный смысл.

– Посмотрим, что вы скажете после палатографии! – раздраженно пообещала она.

– А это еще че?

– «Что».

– Да ладно, что?

– Я прикреплю вам на небо пластинку, вы будете произносить разные звуки, а я стану вынимать ее и отмечать положение вашего языка по отпечаткам на этой пластинке.

– Стало быть, я верно усек насчет того, что вы весь вечер будете копаться у меня во рту?

– Мистер Тремор! – с возрастающим нетерпением воскликнула она. – Я не собираюсь выслушивать ваши непристойные домыслы по поводу моей работы...

– Непристойные?

– Ну, грубые. Неприличные...

– Да я сам знаю, что значит «непристойные»! – заявил он. – Просто я удивился: разве обрадоваться тому, что вы положите пальчик мне в рот, значит быть грубым? А ну-ка, попробуйте, увидите, что будет! – Он со смехом покачал головой и добавил: – И напрасно вы думаете, голуба, что коли мужчина и женщина вместе, это неприлично. У нас в Англии такое случается сплошь да рядом! Даже наша добрая королева этим не брезгует! Ведь всему свету известно про то, как она любит своего Альберта и прижила от него целых девять детей!

На миг Эдвина онемела от возмущения. Да как смеет этот мужлан распускать грязные сплетни о королеве?!

– Сэр! – гневно воскликнула она. – Я вовсе не намерена обсуждать с вами то, что происходит между женщиной и мужчиной... – Тут ей снова не хватило слов.

– Да не волнуйтесь вы так, голуба! Разве я не понимаю? Вы невинная девица, и вам конфузно! – Он заявил это не моргнув глазом, словно желая ее утешить!

Эдвина то открывала, то закрывала рот, пока наконец не выпалила:

– Да будет вам известно, сэр, что джентльмены никогда не заводят разговор о подобных вещах!

Он уставился на нее, забавно нахохлившись, все в той же позе: развалившись в кресле, скрестив руки на груди в небрежно расстегнутой жилетке. Смуглая рука не спеша прошлась по пышным усам.

– Это точно? – спросил он.

– Да! – отрезала она.

– А давайте поспорим, что джентльмены знают слова «невинная девица»?

– Ну... ну да, они их знают. – Эдвина замялась и упрямо заявила: – Но все равно не произносят их вслух!

– Тогда откуда они их знают? – Мистер Тремор подался вперед. – Кто-то же должен был им сказать?

Эдвина поджала губы, стараясь подавить нараставшие раздражение и испуг.

– Возможно, они произносят их при других джентльменах...

– А вы все утро мне талдычили, будто не знаете, про что толкуют между собой джентльмены.

– Я действительно этого не знаю! – Она уже была не рада, что развязала этот дурацкий спор. – Но вполне возможно, это одна из тем их бесед. Во всяком случае, при дамах они определенно об этом не говорят! А теперь давайте вернемся к занятиям!

– Как вам угодно. – Он устало пожал плечами. – Токмо вы сами хотели подготовить меня ко всяким разговорам после обеда, когда джентльмены остаются без дам. Почему бы мне не завести разговор о невинных девицах?

Эдвина уставилась на него, онемев от ужаса. И прошло немало долгих секунд, пока до нее дошло, что он просто над ней издевается. Кошачьи усы зашевелились, под ними блеснула знакомая ненавистная полуулыбка, а на щеке появилась ямочка.

Эдвина и сама не знала: обижаться ей или смеяться вместе с ним. Вообще-то она не любила, когда над ней подшучивали. Но сегодня почему-то не хотелось обижаться. Наоборот, у нее даже потеплело на душе... неуместное, но такое приятное ощущение... Каким-то чудом ему удалось посмеяться над ней, обвести вокруг пальца, но сделать это так, что она не чувствовала себя униженной.

Он наградил ее совершенно неотразимой улыбкой, а в следующий миг окончательно смутил:

– Сдается мне, вы совсем не знаете мужчин. Вы и целовались-то с немногими.

Что за возмутительная...

– С одним, – неожиданно для себя призналась она. – С вами. – Кто дернул ее за язык? Теперь он наверняка подумает, что она просто никому не нужна!

Однако ничего подобного не случилось.

Мистер Тремор моментально изменился в лице. Он показался Эдвине растерянным, потрясенным. От улыбки не осталось и следа. Его голос звучал совершенно серьезно.

– Черт меня возьми! Вот так дела, мисс Боллаш! Это же такая великая честь, что вы допустили меня первого!

Его признание оказалось настолько неожиданным, что Эдвина поперхнулась собственным смехом. Она долго откашливалась, прежде чем снова обрела дар речи.

– Мистер Тремор, вам следует отказаться от этого выражения: «Черт меня возьми!».

– И чего вы прикажете взамен? – нахмурился он.

– Ну, к примеру: «Я поражен!»

Он расхохотался было, но старательно повторил:

– Я поражен! Верно?

Слова слетели с его губ с такой правильностью и легкостью, что Эдвина не раздумывая воскликнула:

– Да! – Потом смущенно потупилась и добавила: – Совершенно верно!

А в следующее мгновение у нее просто захватило дух. Потому что он прошептал:

– Это вы меня поразили!

Эдвина вскинула голову, подозрительно прищурившись, готовая дать отпор любой попытке себя одурачить. Мик Тремор стремительно входил в роль. Ей все труднее было вспоминать о том, что он не настоящий английский лорд, а всего-навсего крысолов из Корнуолла.

А ведь это только начало! Как ей избежать новой душевной боли? Как не поддаться его обаянию?

У нее пересохло во рту. Все тело горело, словно в огне. Эдвина сидела будто зачарованная, не в силах отвести взгляд от английского лорда, поднесшего ко рту изящную красивую руку и задумчиво гладившего необычайно пышные холеные усы – кажется, это у него вошло в привычку. Стоило ему взяться за усы, и он становился задумчивым... задумчивым и немного лукавым. Тут Эдвина вспомнила, какими мягкими оказались его усы, когда прикоснулись к ее губам.

Только этого не хватало! Эдвина потупилась, прижимая руку к груди. Пальцы отчаянно комкали ворот платья, то и дело натыкаясь на едва заметную искусную штопку. Старое перелицованное платье. Платье, купленное сто лет назад, когда она еще верила в то, что может найти себе жениха. Когда у нее еще были деньги и поклонники.

Забыла, о чем говорила? Да и не все ли равно? Ей следует взять себя в руки, а уж потом открывать рот. Она застыла, уставившись на тихо гудевший ксилофон, и с каждой секундой ей все сильнее казалось, что это гудение раздается у нее внутри, словно в груди задели некую сокровенную струну, заставлявшую беспомощно трепетать и содрогаться все ее тело.

Она и не заметила, как за окном стемнело. В черное стекло смотрела черная ночь. Только слабо мерцавший фонарь где-то на углу улицы напоминал о том, что за пределами ее лаборатории тоже есть люди. Эдвина никогда не засиживалась за работой так поздно. Ничего удивительного, что в голову лезет всякая чушь. Хватит с них на сегодня. Утро вечера мудренее.

– Ну, – сказала она, – пожалуй, довольно. – Эдвина поднялась со стула, но тут обнаружила, что ноги отказываются ей повиноваться. – По-моему, нам пора спать!

Господи, что она сказала? Нет, она не произнесла этого вслух, только подумала! Мистер Тремор потупился. По крайней мере так ей показалось.

– Я тоже считаю, что нам пора спать, – ответил он.

Эдвина растерянно хлопала ресницами, не в силах преодолеть судорогу в горле. Она хотела отругать его, но за что? Только за то, что он повторил ее фразу? Да, но при этом он имел в виду...

Что?..

«Нет, этого не может быть! Винни, сделай вид, будто ничего не заметила, сошлись на усталость и отправляйся к себе!»

Но она не могла двинуться с места, даже если бы речь шла об угрозе ее жизни! Охваченная странной непривычной истомой, она пылала словно в огне. Но ведь она оговорилась, не так ли?

Мистер Тремор тоже молчал и не шевелился. Благодарная ему за эту передышку, Эдвина постаралась взять себя в руки.

– Н-ну, да, мы действительно могли бы... – Она поперхнулась и закашлялась. В глазах вскипели слезы.

Она никак не могла отдышаться, и мистер Тремор решил прийти ей на выручку:

– Ничего, голуба, с кем не бывает! Подумаешь – обмолвилась. Ничего страшного. Я все отлично понял.

Их взгляды встретились. До сих пор привычная стеснительность не позволяла Эдвине толком рассмотреть его глаза. Уж слишком спокойно и открыто он на нее смотрел. Оказывается, его глаза были не просто спокойными – они были зелеными. Не светло-карими, как она считала поначалу, а ярко-зелеными, с темным ободком более густой зелени вокруг зрачков. Поразительные глаза. Новая черта в его облике, способная надолго лишить ее душевного покоя.

Похоже, крысолову удалось околдовать ее, словно девчонку из сказки.

Ну что ж, она не маленькая и не поддастся его чарам! Однако ее тело как будто взбунтовалось в этот вечер и вело себя совершенно возмутительным образом. Вероятно, из-за этой внутренней борьбы выглядела Эдвина совершенно несчастной, потому что мистер Тремор погладил ее по руке и сказал:

– Ступайте восвояси, голуба! Я даже не стану за вами подниматься! Все будет в порядке, Винни! Вы – молодец! Вам нужно только малость встряхнуться. А утром все будет прекрасно. Вы спуститесь в столовую, и я буду сидеть там чин-чином, а не отплясывать на кухне с Молли Рид!

Молли Рид? Неужели так зовут ее кухарку? Эдвина впервые об этом слышит!

На миг она совершенно растерялась. Как будто знакомый мир поплыл перед глазами, и привычные предметы стали принимать совершенно неузнаваемый облик.

Все, довольно! Пора убираться отсюда подобру-поздорову!

Но ей помешал Мильтон. Он возник в дверях и осведомился:

– Миледи, у вас все в порядке?

– Да. – Она взглянула на него с молчаливой мольбой о помощи.

– Миссис Рид отпросилась домой, – как ни в чем не бывало сообщил дворецкий. – Лошадь ее сына потеряла подкову. Я запер двери. Вам еще что-нибудь нужно?

Она молча покачала головой. Даже если бы ей чего-то хотелось, вряд ли Эдвина сумела бы вразумительно попросить об этом.

– Ах да, – припомнил Мильтон, – портниха прислала платья. Я оставил коробку на столе у вас в гостиной.

Эдвина кивнула, хотя не сразу сообразила, что за платья.

– Что за платья? – вдруг прозвучал чей-то голос, повторивший ее мысли.

– Простите? – переспросила она, натыкаясь на проницательный взгляд мистера Тремора.

– Это новые платья?

– Нет, старые, – машинально ответила Эдвина. – Я отнесла их в починку.

– Куда?

– Простите?

– Куда вы отнесли их чинить?

Можно подумать, для него это был вопрос жизни и смерти!

– Моей портнихе Милли – не помню дальше – в лавку у Ворот королевы Анны! – Тут Эдвина вспомнила, что Мик довольно коротко знаком с белошвейкой из этой лавки, и не удержалась от вопроса: – А вы что, дружите с ними?

Он и не подумал отвечать: просто сидел, не сводя с нее глаз, не думая о том, что ведет себя бесцеремонно.

Наконец он встрепенулся, улыбнувшись каким-то своим мыслям. Мик даже показался Эдвине смущенным. Вот так дела! У мистера Тремора, готового часами болтать с кем угодно и о чем угодно, не нашлось слов!

Глава 8

Всю следующую неделю Мик только и делал, что пытался разгадать, какого цвета у Винни Боллаш нижние юбки. Черт побери, он так пялился на ее подол, что чуть не протер в нем глазами дырку!

Сегодня они сидели рядышком в лаборатории и повторяли гласные звуки, чтобы потом Мик произносил их перед проклятущим граммофоном.

Уроки. Винни Боллаш не давала ему ни минуты покоя, приходилось учиться по десять – двенадцать часов в день. То она заставляла его корчить рожи и высовывать язык. То записывала его на граммофон. То придумывала еще какое-нибудь идиотское упражнение. Все это было так скучно, что даже Магик не выдерживал и убегал во двор.

А Мик все сидел и сидел за рабочим столом, стараясь не обращать внимания на открытое окно, из которого был виден соседний дом. Вот уже восьмое утро кряду он просыпался в своей роскошной спальне и первым делом отправлялся на прогулку, любуясь окрестными особняками в окружении клумб и аллей. Он по-прежнему чувствовал себя чужаком в этом мире преуспевания и богатства, однако это не мешало ему вовсю наслаждаться свалившейся на него удачей.

Постукивая по столу карандашом, Мик делал вид, что глубоко задумался над заданием, хотя все это ему изрядно опостылело. Проклятые глаголы не хотели вставать на свои места, окончания слов по-прежнему ускользали прямо из-под носа, и он не знал, как с этим справиться. Нараставшее раздражение подталкивало его к какой-нибудь шалости, выходке, способной снять утомление от занятий.

Винни посмотрела, как он стучит карандашом, и Мик догадался: сейчас она заговорит. Его сердце замерло в предвкушении очередной беседы. Он обожал разговаривать с Винни, ему нравилось в ней все: мягкий ровный голос, складная плавная речь. Даже обычные слова в ее устах становились конкретными и значительными.

Вот и на этот раз она выразилась вполне определенно:

– Мистер Тремор, вы должны избавиться от этих усов. Они мешают вам войти в образ представителя высшего класса.

Слава Богу, она не видела, как он закатил глаза к потолку, потому что с умным видом уткнулась носом в свои записи. Чертова кукла! И дались ей его усы!

– Они мне нравятся, – пробормотал Мик.

Эдвина заявила в ответ, не удостоив его даже взглядом:

– Они не вписываются в ваш стиль.

– Зато они густые. Не у каждого такие бывают!

– Не каждый их захочет носить.

– Ох, ну как вам объяснить? – Он провел пальцем по верхней губе. – Просто смешно! Будто вы вправе распоряжаться моими усами! Будто это так просто: взять да и ободрать меня наголо! Довольно бесстыже с вашей стороны, вы не находите?

Она подняла на него удивленный взгляд и даже перестала на миг водить пером по бумаге.

– Бесстыже?

– Ну, самонадеянно. Нахально!

Винни скроила свою неподражаемую надменную гримаску и рассмеялась таким недобрым смехом, что у Мика на душе заскребли кошки.

– Меньше всего меня можно обвинить... в бесстыдстве, выражаясь вашими словами!

Да, Мик готов был признать, что выразился грубо, но он почувствовал себя, как бы это сказать, уязвленным, что ли?

– Ладно, ладно! Вы женщина хорошая, воспитанная и желаете мне добра. Только напрасно думаете, что на вас держится весь белый свет!

– Ха! – Она подняла голову и решительно отложила ручку. – Ни о чем подобном я и не думала! Дай Бог мне удержаться на собственных ногах! Это тоже, знаете ли, проблема! Страшно даже подумать. – Тут ее лицо затуманилось, и Мик залюбовался тонкой игрой изящных, подвижных черт. Лицо у нее было такое милое... А на уме – одно сплошное упрямство!

– Вам и страшно всегда оттого, что мир не желает плясать под вашу дудку. Дескать, вдруг кто об этом прознает и свалит на вас всю вину?

– Это неправда! И «узнает».

– Че?

– Извините?

– Ох... – Ну конечно, она снова его поправляет! «Узнает». – Вы боитеся, что не все окажутся такие правильные, как вам хочется!

– «Боитесь»!

Мик обиженно умолк. Что за глупые игры!

Он раздраженно швырнул на стол карандаш, так что его острый кончик прочертил на бумаге какую-то закорючку, прежде чем замер неподвижно.

– Все, что я могу сказать, голуба, – со вздохом промолвил он, – чертовски глупо пытаться отвечать за весь белый свет. Тем более что слишком многое в нем зависит не от нас и не наша рука бросает эти кости!

Что бы он ни пытался ей объяснить, Эдвина не поняла ни слова. Однако, судя по мягкой улыбке и ласковому взгляду, мистер Тремор не имел в виду ничего обидного.

Он снова взялся за карандаш и стал выстукивать какой-то ритм, задумчиво бормоча:

– Хотя, конечно, иной раз так и подмывает схватить удачу за хвост! – И он добавил довольно игриво: – Вот, к примеру, как сейчас. Кто знает, что любой из нас может отколоть в следующую секунду?

Эдвина невольно отшатнулась. Снова мистер Тремор поймал ее на удочку своей демагогии!

Она все еще не могла сказать с уверенностью, удастся ли ей превратить крысолова в виконта, зато знала совершенно точно: этот уличный философ заговорит до смерти любого профессора.

– Не пытайтесь высказываться за меня! – сказала она. – Я не собираюсь ничего... «отколоть»!

– Но ведь могли бы?

– Ну да, могу, но не буду!

– Ох, помяните мое слово, в один прекрасный день вы себя не узнаете! – расхохотался он.

Какая глупая самоуверенность! Она раздражала Эдвину еще сильнее, чем его усы, он знал это и вел себя так, когда хотел ее поддразнить.

И вообще, что за бестолковый разговор? Она решительно взялась за ручку, чтобы вернуться к работе. Однако краем глаза следила за своим учеником.

Мистер Тремор откинулся на стуле и изгибал шею так и этак, стараясь заглянуть под стол. Он проделывал это целую неделю, не желая ничего объяснять и не отвечая на ее расспросы. Эдвина нервничала все сильнее.

Вот и сегодня она не выдержала и спросила:

– Чем вы заняты?

– Спорим на что угодно, у вас самые стройные и красивые ноги на свете! – невпопад ответил он.

– Конечности! – поправила она. – Джентльмену лучше упомянуть про конечности: верхние и нижние, а еще лучше вообще не заводить разговор на эту тему!

– Конечности? – рассмеялся он. – Вы что, лошадь? – Его карандаш продолжал отстукивать противную дробь. – Черта с два! У вас самые настоящие ноги! И я отдал бы что угодно, лишь бы на них взглянуть!

Боже милостивый! Эдвина снова опешила, загнанная в угол его бесцеремонностью.

Он отлично понимал, что ведет себя нагло! Но делал это нарочно! Злорадствовал при виде ее растерянности, как мальчишка, отрывающий лапки жуку! Однако сегодня он зашел слишком далеко. Вероятно, решил продемонстрировать свою способность «отколоть» какую-нибудь глупую шутку!

Тем временем он изогнулся, рискуя свалиться со стула, и полез под стол. Эдвина не знала, что и подумать...

Она не сразу сообразила, что так щекочет ей ногу! Его карандаш! Он водил им по башмаку, задевая самый край платья.

– Перестаньте! – Она брезгливо встряхнула ногой.

Он отвел карандаш и отстучал дробь по ножке стола, издавая какой-то звук и раздувая усы. Опять эти усы!

И вдруг она вспомнила: «что угодно»!

Лишь бы увидеть ее ноги? Подумаешь, нашел чем интересоваться! Две подпорки для ходьбы. Что еще он надеется увидеть?

Что угодно?

О нет, конечно, она не собиралась ему ничего показывать! Просто ей захотелось ответить такой же грубой шуткой, а потом извлечь из нее мораль: пока некоторые мечтают увидеть то, что им видеть не полагается, другие вынуждены видеть то, на что с удовольствием не смотрели бы вовсе.

– Мистер Тремор, а ведь вы могли бы решить этот вопрос! Вы увидите мои ноги, но лишь при условии, что сбреете усы!

Она надеялась, что это прозвучит как шутка. И он поймет: его просто дразнят.

Шутка или нет, однако он не просто застыл на месте, а выронил карандаш. Удивительно, как он вообще не свалился со стула, зависнув в самой немыслимой позе и с самым ошеломленным выражением на лице.

Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но смог лишь нервно облизнуть губы.

И Эдвине вдруг показалось, что она прочла его мысли: «Боже, неужели я увижу эти удивительные ноги, такие стройные и пропорциональные для ее тела!»

Вот так пошутила... Он явно воспринял ее слова всерьез! Чего стоит его поза, его потрясенное лицо... Эдвина нервно оправила платье и как можно ниже опустила подол.

Он снова облизал губы, как будто у него пересохло во рту.

– Простите?

Вопрос прозвучал абсолютно чисто и правильно, но это напугало Эдвину еще больше. И все же она не хотела уступать неожиданно обретенное преимущество и продолжила игру:

– Вы что, оглохли? – Его замешательство породило странный восторг и бесшабашность, и Эдвина выпалила, словно нырнула головой в омут: – Если вы сбреете усы, я подниму юбки... пожалуй, до колен, и вы увидите мои ноги! – От возбуждения у нее зашевелились волосы на голове.

– Выше колен! – тут же заявил он, всем своим видом показывая, что иначе и толковать не о чем.

– Насколько выше?

– До самого конца.

– Но только ноги! – строго напомнила Эдвина.

– Точно. Только ноги. До самого верха!

– Но ведь на мне панталоны...

– Тогда я сбрею только половину усов!

Его усы! Она расправится с его усами!

– А когда вы сбреете их целиком?

– Когда увижу целиком ваши ноги. Без панталон!

– Нет, нет! Ни в коем случае! Панталоны я снимать не стану! – Эдвина решительно качнула головой.

Кажется, он понял, что слишком далеко заходить не стоит, и поспешил уступить:

– Ладно, панталоны оставим, но юбку вы поднимете до самого верха!

Оба вдруг растерянно замолкли. Что за безумную игру они затевают? Что за глупая торговля? Но тогда почему оба так волнуются и так боятся проиграть?

Потому, что против его усов она поставила свое достоинство!

И Винни тут же утешила себя, старательно разглаживая юбки, что достоинство – понятие довольно отвлеченное, и в руки его не возьмешь, зато его верхняя губа останется без усов!

– Как долго?

– Что долго?

– Как долго я буду смотреть?

Она сердито поморщилась. Ему дай волю, так он будет глазеть на нее до самого вечера! Как бы не так!

– Минуту!

– Не пойдет! Слишком мало!

– Сколько?

– Пятнадцать минут!

Кровь, давно кипевшая в жилах, прилила к ее бледным щекам.

– Болван! Вы что, вообразили, будто я буду торчать перед вами с задранной юбкой и панталонами напоказ целых четверть часа? Какая наглость!

Судя по довольной ухмылке, возникшая в его воображении картина показалась ему довольно забавной. Ах, как она ненавидит эту его полуулыбку! И эту его ямку на щеке...

– Не меньше пятнадцати минут! И еще я должен потрогать ваши ноги...

– И не думайте, мистер Тремор! Я... – Эдвина умолкла от громкого стука, с которым опустились на пол передние ножки его стула.

Он воскликнул, тыча в нее пальцем:

– Вы, мисс Боллаш, пожелали, чтобы я... чтобы я сбрил свою мужскую гордость! Разве это не стоит того, чтобы узнать, каковы ваши ноги на ощупь?

Она растерялась. Затем попыталась поставить себя на его место...

И он следил за ней, привычно кривя рот, отчего его усы снова зашевелились. Ненавистные, отвратительные усы! Почему? Почему она так их невзлюбила?

– Так и быть, – уступила она, пока он не додумался до чего-то еще. – Десять минут! И если без этого никак нельзя обойтись, вы прикоснетесь к моим ногам... – Она помялась и решила: – В самом конце. Но помните: только к ногам! Если вы станете трогать что-то еще...

– Заметано! – отрезал он с довольной ухмылкой. – Только ноги! – Мистер Тремор захохотал, сверкая ровными зубами. – И только десять минут. Но сейчас же! Я хочу видеть их не сходя с этого места! – Он выразительно хлопнул ладонью по столу: – Милости прошу, голуба! Покажите, что у вас там под юбками!