Текст книги "Навеки"

Автор книги: Джуд Деверо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Я постарался рационально обдумать, что могло случиться на самом деле. Скорее всего, Лиза нашла другую работу и переехала вместе с ребенком. Я пообещал себе разобраться с этим, когда вернусь из Шотландии вместе с Аланной. И если к тому времени ситуация не прояснится, не вполне понятно, какими способами, но непременно все выясню.

Тем временем я связался с турагентом – парнем, который был таким эксклюзивным профессионалом, что его номер даже не значился в телефонном справочнике – чтобы организовать поездку на шесть недель в Шотландию вместе с любимой женщиной.

Аланна снялась в пяти фильмах, съемки которых проводились в разных жарких местах с тропическим климатом. За весь прошлый год мы очень редко виделись. Наши графики почти не пересекались, и встретиться было практически невозможно. Каждый раз, когда мы говорили по телефону, она плакала и жаловалась, как устала и как скучает по мне. И как ей жарко. Аланна говорила, что ее уже тошнит от жары и больше всего она хочет отдохнуть где-нибудь в прохладном и спокойном месте. «Я мечтаю поехать туда, где никто меня не узнает, и где нам никто не будет мешать», – повторяла она снова и снова.

Я был дураком и поверил ей. Тайно арендовал замок в прохладной, уединенной долине в горах. Там должны были находиться только мы с Аланной, домоправительница-повар, старик, следящий за освещением и отоплением, и еще один работник, который заботился о двухстах акрах лесистой местности и о стаде коров.

Когда я продемонстрировал путевку Аланне за ужином при свечах с шампанским, она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, и заявила, что уезжает завтра же на Ки-Уэст сниматься с Дензелом Вашингтоном.

За мной не замечено склонности к насилию, но в тот раз я чуть не сорвался. Я громко орал, что отказался от съемок в двух фильмах, чтобы провести с ней эти шесть недель. То, что в обоих сценариях мне опять отводилась роль тупого красавчика, ей вовсе не обязательно знать. Я внушал, что она значит для меня намного больше, чем любое кино в мире, и что она должна чувствовать то же самое по отношению ко мне.

Аланна холодно сказала: «Долго ли, по-твоему, мне удастся выглядеть как сейчас? Когда тебе сравняется шестьдесят, ты будешь играть роли папиков, в которых влюбляются двадцатилетние девчонки. А когда мне исполнится тридцать пять, я сгожусь только на роль матери Дензела!».

В ее словах был смысл.

Но я все равно злился. Я полностью перекроил свой график, освободив эти шесть недель, чтобы провести их с любимой в Шотландии. И что мне теперь делать? Позвонить и унизиться перед своим агентом? Барни вопил, что я дурак, раз во время перерыва от съемок в сериале отказываюсь от широкоформатного фильма, на что я ответил… Лучше, не вспоминать, что я ему ответил. Даже король Англии, отрекшийся от престола из-за женщины, не был столь красноречив в своем гневе, как я.

Это было первое обстоятельство. Второе заключалось в том, что Джерлен прислала ко мне человека по имени Верджил с массивным пакетом. Я поблагодарил его, от души надеясь, что мне никогда не придется повстречаться с этим громилой в темном переулке, и взял посылку. Интуиция подсказала налить себе чего-нибудь выпить, прежде чем заглядывать в пакет – так я и сделал.

Джерлен наняла частного сыщика, чтобы добыть сведения о женщине, у которой был мой сын. Я пропустил первые страницы, так как видел подобное прежде и знал, о чем там речь. У Лизы Хендерсон, матери моего сына, не имелось постоянной работы. Она меняла ее два-три раза в год с тех пор, как родился мальчик. Они успели поскитаться по четырем штатам.

«Тяжелая жизнь», – пробормотал я. Мой сын обитал то там, то сям в течение всей своей недолгой жизни. Я был прав, игнорируя тот факт, что мальчик пропал. Очевидно, Лиза опять переехала.

– Интересно, где она теперь? – спросил я вслух, потягивая бурбон.

На последней странице мое сердце чуть не остановилось. Вырезка из газеты. На ней фотография врезавшегося в дерево автомобиля и фото матери моего сына. Она была красива мягкой красотой, с длинными прямыми светлыми волосами и большими голубыми глазами.

Я смотрел на изображение и думал, что Лизе стоило бы включить дальний свет.

Я знал, что просто-напросто оттягиваю чтение статьи. Сделал большой глоток бурбона и начал читать. Несколько недель назад машина Лизы Хендерсон врезалась в дерево, и она скончалась на месте.

К статье была приколота степлером еще одна газетная заметка уже о панихиде. Ее я тоже изучил.

В этих вырезках содержалась кой-какая информация о Лизе. По крайне мере, на момент ее смерти. Я с удивлением узнал, что она была активной прихожанкой и участвовала в благотворительных комитетах. Так как у нее не было сбережений, похороны оплатила церковь и коллеги по волонтерской работе.

На надгробной плите выгравируют слова: «Нам тебя будет не хватать».

Ладно, а что же с моим сыном? Что станется с ним? И почему о нем ничего не говорится? Я перечитал обе статьи. В некрологе утверждалось, что у Лизы не было никаких родственников.

Позднее я опять проштудировал газетные вырезки, каждое слово на каждой странице. Ни в одной из них ни разу не упоминался мой сын. Озадаченный, я пошел к сейфу в спальне, чтобы просмотреть папку, которую мой агент прислал несколько лет тому.

Почти восемь лет назад Лиза Хендерсон работала в банке спермы в Лос-Анджелесе. Я тогда был голодающим актером, ну и… в общем, заработал немного деньжат, «пожертвовав»… ну, короче, сдав сперму. Люди, которые ее использовали, не знали, чья она, но донорам приходилось давать согласие на то, что если от их спермы родится ребенок, по достижении восемнадцати лет он или она сможет узнать фамилии своих биологических родителей.

Мне понравилась идея. Немного смахивало на мелодраму. К тому времени, когда отпрыску исполнится восемнадцать, я планировал сделаться известнее Мела Гибсона. Мне нравилось представлять, что почувствует ребенок, когда выяснит, кто его знаменитый отец.

Когда я прославился, однажды, смеясь, я сказал Барни, что в один прекрасный день жизнь одного малыша очень сильно переменится.

И во всем ему признался. Барни не смеялся, он впал в бешенство. Тут же принялся названивать каким-то людям, которые в свою очередь, начали тоже кому-то звонить. В итоге вся моя замороженная сперма была уничтожена, и номер 28176 был изъят из реестра.

Но по словам Барни, одна женщина, работавшая в клинике, видела меня в кино и узнала.

– У нее ребенок от тебя! – вопил он.

Я, отчасти, даже обрадовался и заинтересовался, на кого похож малыш, но Барни предсказывал бесконечные судебные процессы, что когда-нибудь мать предъявит непомерные требования и создаст множество проблем. Он нес всякую ерунду о том, что вместо бумажных стаканчиков мне лучше бы таскать мешки, но я его не слушал.

Месяц спустя, Барни прислал мне папку о Лизе Хендерсон, и с тех пор каждый год она пополнялась страницей-другой. Я хранил бумаги в сейфах, которые оборудовал в каждом из домов, в которых жил последние шесть лет.

Но сейчас папки в сейфе не было. Я точно знал, что не доставал ее. В последний раз, когда Барни прислал мне новые листы, я просмотрел их и запихал в тонкий кожаный портфель, где хранились все документы по этому делу. На портфеле даже был замок.

Я вытащил из сейфа все: прошлогодние налоговые декларации, обручальное кольцо, которое планировал подарить Аланне в Шотландии. Но бумаг о Лизе Хендерсон и моем сыне не было.

Я сел на кровать, пытаясь все это переварить. Неужели кто-то вскрыл мой сейф и украл документы? Нет. Конечно, нет. Какой вор забрал бы бумажки и оставил кольцо стоимостью двадцать пять тысяч долларов?

«Минуточку, – подумал я, – скорее всего, у Барни должны храниться копии. Он настолько боится, что кто-то может надуть его хоть на пенни, что наверняка снимал копии со всех бумаг».

Когда я потянулся к трубке у своей кровати, телефон зазвонил. Аланна.

– Передумала насчет Шотландии? – холодно поинтересовался я. Пусть она не воображает, что я расстроен по этому поводу. Плюс, она понятия не имела, что у меня есть ребенок, и лучше, чтобы не узнала.

– Ты не слышал, – ровным голосом констатировала она.

«Как и ты», – мелькнула мысль, но я сказал лишь:

– О чем?

– Барни мертв. Его офис запылал, когда он был внутри. Мне жаль. Позвоню позже.

Я так и остался сидеть с умолкнувшим телефоном в руке. Как я уже говорил, сочувствие не относилось к добродетелям Аланны. Наверное, прочитав разоблачительную книгу о Дарси Монтгомери, она сказала «бедная малышка» только потому, что пожалела, что Дарси разоблачили.

Я не соображал, что делаю, когда набрал номер Джерлен. Та ответила после второго гудка. Я был крайне вежлив. И не спрашивал, как ее пустоголовая дочь, подозреваемая в убийстве, может помочь мне найти сына. Я только сказал: «Как я могу увидеться с твоей дочерью?».

Положив трубку, я отправился в спортзал. Возможно, тяжелая длинная тренировка успокоит мое сердце. Я знал, был уверен как ни в чем в своей жизни, что Барни убили из-за меня. И все его бумаги были сожжены тоже из-за меня и моего незаконнорожденного сына. Я знал, что Лиза Хендерсон была убита по той же причине.

Три часа спустя я почувствовал себя лучше. Проверил сообщения в телефоне. Милый голос Джерлен сообщил мне адрес в Виргинии, и приказал быть там завтра к трем часам – ее дочь встретит меня. Она снова повторила, что ее дочь отыщет моего сына.

Больше не хотелось ни о чем думать. Я только назвал ей имя своего личного помощника, и попросил последить за обстановкой, пока я в отлучке. Затем заказал билет на самолет в Виргинию. Я сделал это сам, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, куда я еду. Бросил немного одежды в сумку и отправился в отель. Я больше не чувствовал себя в безопасности в собственном доме.

Уже на следующий день меня провели в очень красивую гостиную, и я впервые воочию увидел Дарси Монтгомери. Я все еще не определился, что же я здесь делаю и что мне от нее нужно, но точно знал, что следует быть крайне осторожным. Я планировал рассказать ей как можно меньше и замять самые неприятные моменты.

В конце концов, на что способна эта женщина? Читать мысли?

Глава 3 – ДАРСИ

Воздействовать на Линкольна Эймса оказалось труднее, чем прежде на других встречных, возможно, потому, что с тех пор, как вышла эта книга, люди стараются отгородиться от меня. Общественное мнение настроено против меня, и что бы я ни сказала – или ни сделала – сочувствия мне не снискать.

Мало кому доподлинно известно, что же произошло в том кишевшем ведьмами туннеле в Кэмвелле, штат Коннектикут – оно и к лучшему. Пусть уж лучше считают, что это моему мужу и его кузенам удалось расправиться с ведьмой и ее приспешниками.

А легенда, будто моя мать спасла меня, ничуть не повредила ее карьере.

Да, пусть уж лучше думают именно так, людям незачем знать правду о моей причастности к тем смертям. Если бы узнали, то не ограничились бы насмешками и плевками вслед, как случилось, когда я в последний раз покинула имение. Наверное, толпа с зажженными факелами вытащила бы меня из дома... Страшно представить.

Однако каким бы ужасным ни был тот разгром ведьм, его результатом стала лучшая часть моей жизни. Я нашла своего отца, и он женился на Боадицее, сестре мужчины, который стал моим мужем. Мы с Бо почти одновременно родили наших малышек. Некоторое время жизнь была чудесной, потому что все мы сплотились в единую семью. Возможно, немного странную семьею, потому что отец являлся всемирно известным специалистом по экстрасенсорике, золовка выросла в заточении, муж испытал в раннем детстве немыслимый ужас, дочь и племянница умели силой мысли заставлять предметы летать, а я… я была самой странной из всех.

Но друг другу мы не казались необычными, и между нами была великая любовь. Семья оберегала меня от внешнего мира, любила меня, и знала правду о том, что случилось тогда в Коннектикуте. И от этого я чувствовала себя нормальной.

Но все в прошлом. Больше года назад муж пришел ко мне, и я почувствовала, что он чем-то очень взволнован. А у нас тогда как раз не было няни – очередная ушла, а следующую еще не наняли – поэтому за обеими девочками присматривала я сама. Я взяла на себя заботу о малышках, увидев однажды, как Боадицея учит трехлетних крох стрелять из арбалета.

Воспитанная чрезвычайно злой женщиной, Бо не очень-то умела обращаться с маленькими детьми – у нее не было навыков материнства. Нам пришлось отказаться от волшебных сказок, потому что Боадицея дополняла их реальными историями. Так она рассказала девочкам, что сестра ведьмы из сказки «Гензель и Гретель» до сих пор жива и обитает в Нью-Йорке, на Восточной Двадцать третьей улице. И да, она тоже ест детей.

В общем, в тот день Адам был очень взволнован, а я – рассеянна, потому что дочка с племянницей заставили плюшевые игрушки танцевать на потолке. Я просто сказала ему «Пока», когда муж сообщил, что ему куда-то нужно отлучиться. И только несколько часов спустя я узнала, что Боадицея ушла вместе с ним. В ту ночь я вдруг проснулась одна в постели от ощущения, будто что-то не так. Я, видите ли, умею мысленно общаться с мужем. Он слышит мои мысли, а я, в свою очередь, чувствую его. Адама порядком раздражало, что мне всегда известно, где он находится, и, в большинстве случаев, чем он занимается. Нарушались все мыслимые границы личного пространства. А мой муж по натуре очень-очень скрытный.

Когда эта связь между мною и Адамом начала… не то чтобы прерываться, но искажаться, я проснулась в страхе и бросилась в отцовскую спальню. Постель была пуста, в нее явно никто не ложился.

Я предположила, что отец, как всегда, сидит в кабинете, запершись там вместе с этим проклятым Зеркалом Нострадамуса, «сувениром», доставшимся от ведьмы. Он постоянно экспериментировал с артефактом, записывая все наблюдения. А Боадицея, наверное, с ним, заснула на кушетке, как частенько случалось.

Я постучала в дверь кабинета, когда никто не ответил, взяла ключ из вазы, стоявшей на столе в холле, и отперла дверь. Едва увидев отца, лежавшего головой на большом письменном столе, я сразу поняла: что-то случилось. Когда убедилась, что Боадицеи в комнате нет, уже знала: она с моим мужем, где бы тот ни был.

Я разбудила отца, и в считанные минуты весь дом осветился огнями и заполнился полицейскими. Несколько часов спустя Монтгомери и Таггерты, члены семьи моего мужа, начали прибывать со всех концов страны на самолетах, вертолетах, машинах и яхтах.

Среди всеобъемлющей суматохи отец втащил меня в кабинет и прислонился спиной к двери.

– Зеркало пропало.

Страшное известие настолько потрясло меня, что пришлось сесть. Если Адам и его сестра исчезли, а вместе с ними пропало и Зеркало Нострадамуса, значит тут замешано зло. Настоящее зло, а не обыкновенный похититель, позарившийся на выкуп. С вором я бы справилась.

Когда меня затрясло, отец обнял меня. Через какое-то время в комнату вошел Майкл Таггерт, кузен моего мужа и один из немногих осведомленных о событиях в Коннектикуте. Майкл знал правду и обо мне. Он знал, на что я способна силой своей мысли и что я на самом деле сделала.

Майкл взял меня за руки, заглянул в глаза и попросил рассказать, что я чувствую. За это я и любила его.

Большинство людей до смерти пугались, если узнавали, что я могу интуитивно постигать их сокровенное. У многих имеются маленькие грязные секреты, которые они хотели бы ото всех спрятать. Но только не у Майкла. Его не заботило, что я могу прозреть в нем, он не скрывал ничего такого, чего следовало бы стыдиться.

Я призналась, что, по моим ощущениям, Адам и Боадицея живы, но попали в какую-то ловушку, не понятно, в какую. Где они заперты? Под водой? В пещере? В месте, укрытым злом?

На поиски потратили миллионы, но самолет Адама и Боадиции так и не был найден.

В течение первых месяцев я почти не спала. Кузены Адама заботились о девочках. Адам, мой отец, Бо и я очень старались скрыть от людей, в том числе и от родственников, на что способны наши малышки. Но мы недооценили клан Монтгомери-Таггертов. Те смеялись над шалостями девочек и защищали их от посторонних глаз.

Я день и ночь концентрировалась и медитировала, стараясь обнаружить Адама и Боадицею, хотя уже поняла, что кто-то прятал их и прятал магическим способом, лишая меня возможности найти их мысленно.

Через три месяца после исчезновения я проснулась в два часа ночи и почувствовала: что-то случилось. Сердце колотилось, кровь стучала в висках, но сначала я не могла осознать свои ощущения. Я заставила себя успокоиться и сосредоточиться.

Вскоре удалось понять, что это Зеркало. Оно больше не с Адамом и Боадицеей. Теперь оно отделено от них, и оно… оно странствовало. Я видела почти как наяву… Пустыня. Песок. Верблюды.

Грузовики.

Я бросилась будить отца, но он бодрствовал за компьютером в кабинете. Из-за тоски по жене ему редко удавалось заснуть. Я, захлебываясь, описала видение.

– Если найдем Зеркало, оно сможет привести к ним, – рассудил отец и попросил повторить рассказ.

К вечеру того же дня он уже летел на Ближний Восток, чтобы заняться поисками артефакта.

Уже после его отъезда, оставшись в доме одна с двумя детьми и парой слуг – штаб-квартира поисков Адама и Боадицеи была перенесена в фамильное гнездо в Колорадо, – я впервые услышала обвинения в том, что я что-то такое подстроила с самолетом. Утверждалось, что мне невтерпеж было избавиться от богатого мужа и золовки, чтобы заполучить вожделенные деньги.

И Майкл Таггерт снова пришел мне на помощь. Он уволил людей, работавших на меня, за их старания, чтобы ни один таблоид не ускользнул от моего внимания, и упрашивал уехать с ним в Колорадо. Но я не могла. Не могла покинуть место, где чувствовала себя ближе всего к Адаму. Я сказала Майку, что хочу остаться в Виргинии, воспитывать девочек и стараться сделать все возможное, чтобы отыскать Адама и Бо. Сообщила, что мы с отцом ежедневно созваниваемся и пообещала призвать на помощь всех Монтгомери и Таггертов, как только отец что-нибудь найдет.

Я верила в то, что говорила, но вскоре поняла, что эти благие планы невозможно выполнить. Когда я в первый раз повела девочек в кино, какая-то женщина плюнула в меня. Пришлось подхватить дочь на одну руку, а племянницу на другую, чтобы те не вздумали попытаться – а им бы это наверняка удалось – перевернуть злобную тетку вверх тормашками и хорошенько потрясти.

В течение нескольких месяцев после этого инцидента кузены Монтгомери жили с нами и возили девочек в детский сад и обратно, но после неких «происшествий», причиной которым, я знала, были девочки, пришлось забрать малышек из садика.

Наконец Сьюзен Монтгомери, женщина, воспитывавшая моего мужа после того, как пропали его родители, прилетела в Виргинию для разговора со мной. Она предложила отвезти детей в Колорадо и, пока они не научатся «контролировать себя» – так она обтекаемо выразилась, – обучать их дома.

Я возразила, что могу организовать домашнее обучение и в Виргинии.

Сьюзен в ответ молча посмотрела на меня, и я увидела себя ее глазами. Женщину в полном раздрае. Когда я не вводила себя в транс, пытаясь отыскать Адама и Бо, я плакала. У меня было одинокое детство, потом я встретила мужчину, который полюбил меня, отца, который тоже любил меня, и золовку, нуждавшуюся в море любви.

Вдобавок еще две маленькие девочки, каждая из которых являлась воплощением любви.

И вот в один далеко не прекрасный день я потеряла все.

Я отправила дочь и племянницу к родственникам в Колорадо. Детям был нужен смех. А с тех пор, как отец одной и мать другой исчезли, в нашем доме остались только слезы.

Прошло несколько месяцев. За это время я несколько раз летала в Колорадо на частном реактивном самолете Монтгомери и проводила много времени с девочками, но всегда возвращалась в Виргинию, чтобы продолжить попытки нащупать Адама и Боадицею силой своей мысли.

Я говорила с отцом всякий раз, когда он умудрялся добраться до телефона. Месяц за месяцем он пытался напасть на след Зеркала. Несколько раз был близок к успеху, но удача постоянно ускользала. Что до меня, я перестала истекать слезами каждую минуту вне транса, и перешла на следующую ступень: отчаянной тоски по мужу. Я никуда не выходила, не показывалась на публике, не в силах выносить того, что обо мне думали. Репортеры все еще стояли лагерем в конце подъездной дорожки, и система безопасности время от времени выходила из себя из-за их попыток перелезть через стену.

И вот теперь, после всех этих месяцев, мать написала, что за мной должок и я обязана помочь какому-то актеру. Первым побуждением было отказаться из-за невозможности прервать поиски Адама, но я уже поняла, что кто бы… или что бы ни удерживало мужа и золовку, оно было настороже. Все мои попытки сконцентрироваться за все это время не смогли ни на йоту пробиться сквозь окружавшее их защитное поле.

А может, Адама и Бо погрузили в спячку. Если бы Бо была здесь, она бы, пожалуй, могла поведать мне правду об истории со Спящей Красавицей. Наверняка потомки мисс Красавицы процветают теперь где-нибудь в Миннесоте. От одной только мысли о Бо на глаза набежали слезы. В общем, я отвела взгляд от Линкольна Эймса.

– Не думаю, что могу помочь вам, – сказала я.

– Я тоже так не думаю, – подхватил он и поднялся. – Если бы вы могли находить людей, вы бы отыскали своего мужа. Верно ведь? Если только…

Когда гость умолк на полуслове, я снова взглянула на него, чтобы определить, что он имел в виду. Конечно, Эймс опирался на факты, которые, как он полагал, были общеизвестны, но его смущение ощутимо заполнило всю комнату.

– Я не хотел сказать… – начал он. – Просто непонятно, ну, каким образом вы могли бы помочь. Деньгами Монтгомери? И потом…

Он догадался, что еще сильнее испортил дело и замолчал. Мне показалось странным, что моя мать ничего не рассказала своему протеже о моих способностях. Я никогда никому, даже Адаму, не признавалась, что случилось в той комнате с ведьмой и ее приспешниками, но мать присутствовала там и воочию видела, чем все кончилось – она могла бы порассказать немало. Но не сделала этого.

Линкольн Эймс продолжал стоять, я продолжала сидеть. Ростом он был около ста восьмидесяти сантиметров, а весом не меньше девяноста килограммов, мой же рост – всего сто пятьдесят восемь сантиметров, и вешу я килограммов сорок пять, не больше. Гость мог бы внушать опасения, но я не чувствовала ничего пугающего, наоборот, мне показалось, что он хороший парень. Упустил какую-то любовь в своей жизни, но в нем не ощущалось ни капли жестокости. Если только, конечно, он не был могущественным магом и не сумел помешать мне различить его истинную сущность, как это случилось Коннектикуте.

Но в это как-то не верилось.

Я заколебалась, но актер добрался до меня, спрятавшись на заднем сидении машины садовника, так что кое-чего заслуживал.

– Вот, – сказала я, протягивая ему стопку бумаги и карандаш. – Вспомните и запишите, что вы потеряли за свою жизнь.

Он попытался скрыть ухмылку, но я почувствовала ее. Наплевать. После всего, что мне пришлось вынести, ухмылка воспринималась чуть ли не лаской.

Он протянул мне список из пяти пунктов, некоторые были из раннего детства.

Первые четыре оказались совсем легкими.

– Ваш отец наступил на обруч и сломал его, поэтому ваша мать выкинула игрушку.

– Родители обманули меня? – спросил он так потрясенно, что я восприняла преувеличенное изумление, как шутку. Когда Эймс выдал мне свою фирменную улыбку, я чуть не улыбнулась в ответ.

– Дальше, – проговорил он, блеснув глазами. Он явно гордился тем, что почти заставил меня улыбнуться.

Дальше речь шла о деньгах на молоко, украденных каким-то мальчишкой со шрамом под левым глазом.

– Я подозревал, что это был он, но не мог доказать.

Стильная рубашка, позаимствованная приятелем-актером, часы, соскользнувшие с запястья во время гребли. Они все еще на дне озера.

Пятый пункт был посерьезнее, и я чувствовала, как Линкольн напрягся в ожидании моего ответа. Бумага дрогнула руке.

– Это было уничтожено. Это… Что это? Папка, но не канцелярская. Кожаная с замочком. Содержимое и сама папка были сожжены.

Я пристально посмотрела на актера, поняв, что его могли убить, чтобы добраться до этих документов. Мысленным взором я увидела его спящим и увидела неопределенного пола худощавую фигуру в черном, открывающую сейф и достающую бумаги.

– Каков был шифр вашего сейфа?

Он пару раз моргнул, пораженный тем, что я знаю о сейфе, но еще до того, как он произнес ответ, я его уже «услышала».

– Номер вашей социальной страховки. Не слишком умно использовать такую предсказуемую комбинацию, не так ли?

Линкольн не откликнулся, просто сидел и пялился на меня. Потом подхватил большой коричневый конверт, который принес с собой, но не передал мне.

– Я читал ту книгу про вас, – пробормотал он, – но там и намека нет на то, что вы… способны на подобное. Там говорится, что шоколадки интересовали вас гораздо больше, чем поиски сестры Адама Монтгомери.

Очевидно, он предоставлял мне возможность открыть правду о событиях в Коннектикуте, но у меня не было ни малейшего желания откровенничать. Эймса впечатлило, что я сумела рассказать ему об обруче, с которым он играл в детстве. Узнай он хотя бы о десятой части того, на что я способна, наверное, уже несся бы к двери.

– У вас есть ребенок? – спросила я.

Наверняка в конверте, который он судорожно сжимал, находились фотографии и памятные вещицы, и я надеялась, что не придется сообщать мужчине, что его ребенка уже нет в живых.

– О да, конечно, – он все еще глядел на меня, будто я инопланетянка. Терпеть не могу подобные взгляды.

Линкольн протянул мне конверт. Я открыла и вытащила бумаги, но не могла взять в толк, чего от меня требуется.

Я чувствовала, что парнишка, снимавший фотокопии, сердился на свою подружку, но сильнее всего я чувствовала свою мать.

– Это моя мать послала вам документы?

– Да.

Я на секунду прикрыла глаза. Мы с Джерлен Монро никогда не были близки. Никогда, даже в бытность мою ребенком. Мы ни разу не ходили вместе в кино или в цирк, или хотя бы в кафе-мороженое. Но, как написали газеты, она рискнула жизнью ради меня.

Держа в руках бумаги, я почувствовала, что с матерью все в порядке, и она буквально упивается поклонением.

– Тут нет никакого ребенка, – сказала я. – Я не чувствую здесь ребенка.

– Взгляните на вырезки внизу.

Там были две газетные вырезки, но прикосновение к ним моей матери ощущалось столь сильно, что трудно было почувствовать что-то еще. Я пристально вгляделась в фотографию женщины. Молодая и обыкновенная. Нкаких сложностей ни в ее мыслях, ни в ее жизни.

– Простая, – резюмировала я. – Никаких сложностей. Любит, чтобы людям вокруг было хорошо.

Сидя на самом краешке дивана, Линкольн смотрел на меня с таким воодушевлением, что я не могла не растрогаться. Дело в том, что, когда мне приходилось заниматься этим раньше, я всегда была с кем-то, кого любила. Ребенком я скрывала, что способна на нечто «пугающее и странное». Мой муж был первым, кому я честно рассказала о моих так называемых «особенностях». Когда в мою жизнь вошли мой отец и сестра Адама, я открылась и им. Отец довольно долго экспериментировал со мной, пытаясь определить мои возможности, но его интересовали только мощные проявления дара. Зная, что силой мысли я убила четырех человек, он не интересовался такими мелочами, как способность многое рассказать о незнакомце по фотографии. Но этот красивый актер восхищался как раз этим пустяшным талантом. Я ощущала его волнение, удивление и восторг. Если бы он только знал…

– Никаких детей, – отрезала я. – У этой женщины никогда не было детей.

Услышав это, он откинулся на спинку дивана.

– Нет, были. Она родила ребенка от меня.

Я почувствовала, что его вера в меня поколеблена.

– Возможно, поэтому ее и убили, – не удержалась я.

Эймс снова выпрямился.

– Убили? Это было убийство?

– Да. Кто-то повозился с тормозами. Наверняка вы обнаружите, что роковое дерево находится в конце поворота на крутом спуске. Ее смерть была хорошо спланирована.

– Почему? – прошептал он.

– Не знаю. Кто-то хотел извлечь выгоду из ее смерти, но не понятно, какую именно.

Я вернула гостю конверт с бумагами. Я увидела все, что получилось. Хорошо бы он ушел, а я смогла вернуться к… К чему? Сейчас в доме остались мы одни. В честь известного посетителя я отпустила экономку и двух садовников. Не хотелось, чтобы они ахали и охали при виде Линкольна Эймса.

Он не понял намека, и я собралась применить к нему Искреннее Убеждение, чтобы заставить актера уйти.

Но отказалась от намерения, не успев начать. Ладно, я знаю, что он лгал мне – а может, просто многого недоговаривал, – но его, кажется, и в самом деле тревожила судьба ребенка, которого, похоже, не существовало вовсе.

Вместо того, чтобы принудить Линкольна уйти, я предложила ему остаться на обед. Не прибегая к словам, внушила, что он чертовски голоден и мечтает приготовить что-нибудь в моей кухне.

Ведь я, Господь свидетель, готовить не умею и дом покинуть тоже не могу. Если репортеры там за оградой увидят меня в обществе Линкольна Эймса, этой новостью запестрят все завтрашние газеты. Услышав урчание в его животе, я позволила себе слегка улыбнуться. «Молодец», – подбодрила я себя и принялась вкладывать ему в голову неодолимую потребность рассказать мне об исчезнувшем ребенке все с самого начала.

Часом позже Линк, как он велел называть себя, и я сидели за мраморной стойкой на кухне, уплетая спагетти из огромных мисок, чесночный хлеб и салат. Рядом на столешнице оттаивали вынутые из морозилки профитроли и клубника.

– Все до донышка, – потребовала я, накручивая спагетти на вилку.

Я мало ела после исчезновения Адама, и в результате позвоночник стал самой объемистой частью моего тела.

Линку понадобилось около часа, чтобы выложить абсолютно все. Он и не подозревал, что все это время я давила на него, заставляя рассказывать еще и еще. Должна признать, что в общем и целом его история была интересной. Жаль только, что в сюжетной линии имелись огромные пробелы – отсутствовали целые куски.

Голодающим актером он стал платным донором банка спермы, и какая-то работавшая там женщина увидела его в кино. Словом, она…

Что? Украла сперму и собственноручно проделала над собой процедуру?

Линк не знал подробностей. Ему было известно только то, что обнаружил его агент: Лиза Хендерсон подарила жизнь отпрыску Линкольна Эймса и в течение семи лет колесила с ребенком по стране.

– И теперь ваш агент мертв? – спросила я, принимаясь за вторую порцию спагетти.

Гость съел только одну. Слабак.

– И Лиза Хендерсон тоже мертва. У меня были бумаги, в которых содержалось много сведений о ней и о моем сыне, вроде того, в какие школы он ходил, но эти документы кто-то украл.