Текст книги "Бархатная песня"
Автор книги: Джуд Деверо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
Джослин уже давно приобрел опыт по быстрому раздеванию женщин и не забыл его до сих пор. Несмотря на то, что Аликс была в мужском костюме, его ловкие пальцы на удивление быстро освободили ее от дублета. Она и ойкнуть не успела, как они уже были обнажены до пояса и прильнули друг к другу голой плотью.
Джослин зарылся руками в ее волосы, притянул ее голову и так жадно поцеловал в губы, что она в тревоге расширила глаза. Но у нее и секунды не было поразмыслить над тем, как целуется Джос, потому что Рейн оттолкнул их в стороны друг от друга, да так сильно, что они отлетели и упали на берег.
– Я убью тебя, – едва слышно прошептал Рейн, сверля Джослина взглядом.
Аликс, у которой от падения закружилась голова, накинула рубашку и, увидев, что Рейн вытаскивает из ножен меч, крикнула что есть силы:
– Нет! – От ее крика с деревьев посыпалась ночная роса. «О Боже, дай мне силы», – взмолилась Аликс и заслонила собой Джоса. – Я жизнь отдам за этого человека, – сказала она, волнуясь.
Аликс видела, как меняется выражение лица Рейна: изумление, боль, гнев, холодность – и эта перемена отдалась в самом ее сердце.
– Так ты меня дурачила? – тихо спросил Рейн.
– Мужчины, как музыка, – ответила Аликс как можно беспечнее. – Я не могу существовать, исполняя лишь любовные арии или только заупокойные мессы. Мне нужно и то, и другое. И как в песнях, в мужчинах мне тоже необходимо разнообразие. Ты, ах, ты как песня ярости, ты цимбалы и барабан, в то время как Джос, – и ресницы Аликс затрепетали, – Джос – мелодия флейт и арфы.
С минуту она думала, что сейчас Рейн оторвет ей голову, но она не боялась, а почти желала этого. Она всей душой взмолилась, чтобы он ей не поверил. Неужели он действительно думает, что музыка значит для нее больше, чем он сам?
– Убирайся с глаз моих, – прошептал он глухо. – И пусть твой дружок отныне заботится о тебе. Уходи сегодня же вечером. Я не желаю больше тебя видеть.
Рейн повернулся, чтобы уйти, и Аликс сделала несколько шагов к нему, но Джос схватил ее за руку:
– Что ты можешь сказать ему теперь, кроме правды? Оставь его. Порви связь сейчас. Подожди меня здесь, я скоро вернусь. У тебя есть другая одежда или еще какое-нибудь имущество?
Она покачала головой и едва заметила, когда осталась одна. Пока Аликс ждала возвращения Джоса, голова, казалось, совсем опустела. Рейн ей поверил, поверил, что для нее так важна, так необходима музыка. Люди в лагере хотели верить, что она воровка, и желали наказать ее. Ну а что же такого она сделала за всю свою жизнь, чтобы люди считали ее хорошим человеком?
– Ты готова? – раздался за спиной голос Джослина. За ним маячила молчаливая Розамунда.
– Мне жаль, что я причинила тебе… – начала Аликс.
– Хватит, – твердо ответил Джос, – теперь надо думать о будущем.
– Розамунда, ты приглядишь за ним? Позаботишься, чтобы он ел как следует? И чтобы не очень мучил себя упражнениями?
– Рейн не будет меня слушаться, как слушался тебя, – тихо ответила Розамунда, пожирая взглядом Джослина.
– Поцелуй ее, – прошептала ему Аликс. – Зачем всем скрывать свою любовь! – И с этими словами Аликс отвернулась, а когда опять взглянула на них, то увидела, что Розамунда страстно прильнула к Джослину.
Он удивленно повернулся к Аликс.
– Она тебя любит, – выпалила Аликс. И они пустились в долгое путешествие к опушке леса.
ЧАСТЬ II
Южная Англия
август,1502
ГЛАВА 12
Аликс положила руку на поясницу, приподнялась с островка травы у самой дороги и села, благодарно улыбнувшись Джосу, который подал ей чашку прохладной воды.
– Давай здесь заночуем, – сказал он, внимательно разглядывая следы усталости на ее лице.
– Нет, сегодня вечером мы должны играть, нам деньги нужны.
– Тебе необходимо побольше отдыхать, – отрезал он и сел рядом с ней. – Но ты переспорила, как всегда. Ты голодная?
Аликс так посмотрела на него, что он улыбнулся и взглянул вниз на ее большой живот, выпиравший из-под шерстяного платья. Аликс с трудом переносила летнюю жару и постоянное скитание.
Прошло чуть больше четырех месяцев, как они ушли из лагеря Рейна, и почти все время они были в пути. Сначала это было нетрудно. Оба были сильны, здоровы и пользовались успехом как музыканты. Но через месяц Аликс заболела. Ее тошнило так часто, что спутники отказывались путешествовать вместе с ними, опасаясь, что у юноши какая-то непонятная болезнь. Кроме того, Аликс настолько ослабела, что едва передвигала ноги. На неделю они остановились в небольшой деревушке. Джослин пел здесь за гроши. Однажды Аликс пришла, неся хлеб в сыр. И, наблюдая за ней, он подумал, как она изменилась со времени жизни в лесу. Возможно потому, что он привык о ней заботиться, она казалась ему приятнее, мягче, красивее. Ее самоуверенная мальчишеская походка сменилась медленным плавным, определенно женским шагом. И хотя Аликс болела, она все равно полнела.
И вдруг Джоса осенило, что с ней «неладно». У нее будет ребенок от Рейна. Когда она приблизилась с хлебом и сыром, он уже смеялся. Будь они одни, он бы закружил ее в объятиях.
– Да, я тебя обременяю, – сказала Аликс, но глаза у нее сияли. И прежде чем Джос нашелся с ответом, она принялась болтать: – Как ты думаешь, он будет похож на Рейна? Ребенку не повредит, если я стану молиться, чтобы у него были ямочки?
– Давай сбережем наши молитвы и желания, чтобы заработать достаточно денег на женское платье для тебя. Если мне придется путешествовать с беременным мальчиком, мне долго на свете не прожить.
– Платье, – улыбнулась Аликс. Что-то мягкое и красивое, в чем она опять будет чувствовать себя женщиной.
Вздохнув с облегчением при мысли, что Аликс не умирает от какой-то непонятной болезни, он стал более спокойно путешествовать от замка к замку. У Аликс же, когда она узнала, что не все утратила, относящееся к Рейну, заметно улучшилось настроение. Она все время говорила о ребенке, какой он будет, и как черты Рейна могут воплотиться в девочке, и если это будет девочка, то надо надеяться, она не вырастет такой же большой и высокой, как ее отец. Аликс потешалась над тем, что у нее все не как у людей. Вместо того чтобы недомогать первые три месяца беременности, она болеет во второй трехмесячный срок.
Джос мог слушать ее бесконечно. Он радовался, что она больше не молчит и не раздражается, как было в первые месяцы после их ухода из леса. По ночам, когда они спали на соломенных подстилках в доме, где давали представление, он часто слышал, как Аликс плачет, но днем она никогда не заговаривала о причине своей печали.
Однажды они играли и пели в большой усадьбе, принадлежавшей одному из двоюродных братьев Рейна. Аликс снова стала очень молчалива, но Джос почти слышал, как она напряглась, чтобы не пропустить мимо ушей хоть малейшую весть о Рейне.
Джослин завел о нем разговор с женой одного из Монтгомери, и женщина многое ему рассказала. Рейн все еще в лесу, и король Генрих, в горе от смерти своего старшего сына, почти позабыл о дворянине, объявленном вне закона. Король гораздо больше беспокоится, что делать с женой сына, инфантой Екатериной Арагонской, чем о частной феодальной распре. Он не обращал внимания на ходатайства семьи Монтгомери наказать Роджера Чатворта. Ведь, в конце концов, Чатворт Мэри не убивал, а только изнасиловал. Он не причинил ей никакого увечья. И это грех самой девушки, что она покончила с собой.
Новостью было также, что в июле Джудит Монтгомери родила сына, а в августе родила Бронуин Мак-Арран, и также мальчика. Все Монтгомери были еще уязвлены тем, что Стивен принял шотландское имя и обычаи.
Аликс жадно выслушала все, что ей рассказал Джослин.
– Хорошо, что я больше не с ним, – сказала она тихо, пощипывая струны лютни. – В его семье полно леди, а я дочь адвоката. Если бы я оставалась с ним, то вряд ли бы смогла быть послушна его высокородной жене и даже вежлива с ней, и она не захотела бы терпеть меня в своем окружении, хотя некоторые из этих людей, как я понимаю, просто хладнокровные шлюхи. Пожалуй, ему не повредило бы немного тепла.
Джослин пытался ей доказать, что всю разницу между нею и леди можно устранить с помощью шелкового платья, но Аликс была с ним не согласна. И еще он знал, что она печалится не только о Рейне, что ее больно ранила ненависть лесных обитателей.
По мере того как шло время, она становилась спокойнее, рассудительнее и, казалось, гораздо больше думала об окружающих, чем прежде, когда они только познакомились. Иногда, не часто, но все же иногда она старалась помогать людям. Они с Джосом всегда путешествовали с другими, не желая рисковать и наткнуться на разбойников, и Аликс собирала детей и уходила с ними на прогулку, чтобы матери немного отдохнули, а однажды она поделилась едой с беззубой старой нищенкой. В другой раз она приготовила пищу для мужчины, чья жена где-то поблизости под деревьями рожала их восьмого ребенка.
Люди ей благодарно улыбались и со временем становились друзьями. Однажды ребенок подарил ей букет полевых цветов, и на глаза Аликс навернулись слезы.
– Как они много значат для меня! – сказала она, крепко сжимая цветы.
– Эта девочка благодарит тебя за то, что ты вчера ей помогла. Ты нравишься здешним людям. – И Джослин показал на спутников.
– И никакой музыки, – прошептала она.
– Прости, не понял?
– Я им нравлюсь не из-за музыки. Я дала им что-то другое.
– Ты отдаешь часть себя.
– О, конечно, Джос. – И Аликс рассмеялась. – Я стараюсь, хотя это очень трудно. Петь намного легче.
Джослин тоже рассмеялся. Если бы кто сказал ему, что петь, как поет Аликс, очень легко, он бы ни за что не поверил.
Теперь, в августе, когда ее бремя уже стало велико, Аликс двигалась все медленнее, и Джос хотел бы, чтобы они где-нибудь остановились на продолжительное время.
– Так ты готов? – спросила она, пытаясь встать. – Если поторопимся, то сможем к ночи добраться до замка.
– Останемся здесь, Аликс, – настаивал он, – у нас уже есть еда.
– Остаться и пропустить обручение леди? Нет, когда мы туда доберемся, то еды будет еще больше, и от нас только и потребуется, что создать немного чудесной музыки в честь очаровательной наследницы. Я очень надеюсь, что на этот раз девушка хорошенькая! Последняя прекрасная дама была такая безобразная, что мне надо исповедоваться за лживую хвалу, что я ей пропела.
– Аликс, – ответил Джос с напускной строгостью, – возможно, та дама была прекрасна душой. – И только ты мог такое придумать. Конечно, при своей красивой внешности ты можешь позволить себе быть добрым. Я видела, как мать той некрасивой девушки пожирала тебя глазами. Она ничего тебе не предлагала, после того как ты кончил петь?
– Ты задаешь слишком много вопросов.
– Джос, не можешь же ты оторвать себя от людей и самой жизни. Констэнс умерла.
Аликс затратила много времени и усилий, чтобы заставить его рассказать о женщине, которую он когда-то любил.
Джослин решительно сжал челюсти, и Аликс поняла, что он отказывается говорить о себе. Ее проблемы были у них как бы общей собственностью, а его принадлежали только ему.
– И нет женщин таких же прекрасных, как Розамунда. Конечно, если не обращать внимания на метку дьявола. Это отвратительное пятно мешает видеть ее красоту. Любопытно, это действительно печать сатаны?
Джослин сразу же набросился на Аликс:
– Это, скорее знак Божьей милости, потому что она порядочная, добрая и страстная женщина.
– Страстная, да? – поддразнила его Аликс, когда он отвернулся.
– Ты жестока, Аликс, – прошептал он.
– Нет, но я хочу, чтобы ты понял одно: тебе незачем молчать со мной. Ты же не можешь все таить в себе. Ты так много можешь дать, но ушел в себя. Он холодно взглянул на Аликс:
– Между прочим, Рейн сейчас тоже далеко. Так почему бы тебе не найти себе еще кого-нибудь? Я видел, как многие из мужчин, от дворян до юнцов из конюшни, глазеют на тебя. Они взяли бы тебя замуж даже с твоим большим животом. Почему же тебе не выйти за какого-нибудь торговца, который даст крышу над головой твоему ребенку и будет тискать тебя каждую ночь?
После такой отповеди она на несколько минут затихла.
– Прости, Джос. Я надеялась, что Розамунда может заменить тебе Констэнс, но теперь понимаю, что это невозможно.
Джослин сидел, отвернувшись. Он не хотел, чтобы Аликс видела его лицо. Слишком часто по ночам он видел теперь не Констэнс, а Розамунду, такую тихую, всем своим видом извиняющуюся за то, что существует на свете, но он видел и ощущал ее не такой, какой она была обычно, а женщиной, которая поцеловала его на прощание. Впервые после смерти Констэнс словно искра пронзила его тело. Не то чтобы он чурался женщин до встречи с Констэнс, но после ее смерти он их сторонился. Только v тот краткий миг, когда он обнял Розамунду, уходя из леса, он вдруг ощутил трепет настоящего желания, истинного мужского интереса к женщине.
Джос взял Аликс за руку, и они вместе направились к стоявшему вдали замку.
Это было старинное здание. Одна башня сильно накренилась, и Аликс уже заранее знала, что спать им придется па сквозняке. За месяцы странствий она очень много узнала о дворянах, и, может, самое любопытное было то, что благородные леди были так же несвободны, как и все остальные. Она видела немало высокорожденных дам с синяками под глазами, – признак, что к этому приложили руку их мужья, как правило, бившие жен. Она видела хилых трусливых знатных господ, которых презирали их жены. Были союзы, заключенные по большой любви. Встречались супруги, ненавидевшие друг друга, с угасающим домашним очагом, но были и такие браки, что основывались на любви и уважении. И Аликс начинала понимать, что у людей благородного происхождения такие же или почти такие же трудности, как и у обитателей ее маленького родного городка.
– Грезишь наяву?
– Думаю о своем доме, о том, какое у меня было защищенное детство. Я почти сожалею, что музыка так отрывала меня от других людей. Ведь сейчас мне кажется, будто я ничья.
– Ты принадлежишь тем, кому хочешь принадлежать.
– Джос, – сказала Аликс очень серьезно, – я не стою ни тебя, ни Рейна, но правда надеюсь в будущем совершить что-нибудь достойное вас.
– А знаешь, с каждым днем ты все больше говоришь, как Рейн.
– Ну и хорошо, – рассмеялась Аликс. – И, воспитывая, его ребенка, я наполовину сравняюсь с ним в добродетели.
Когда они подошли к старому замку, им не сразу удалось войти во двор, потому что туда же спешили сотни людей. Обручались сын и дочь двух могущественных, богатых семейств. Пир и развлечения обещали быть роскошными, и гости валом валили.
Джос, придерживая Аликс за плечи, повел ее сквозь толпу.
– Вы певцы? – крикнула высокая женщина, обращаясь к Аликс.
Аликс кивнула, с почтением взирая на черные, стянутые стальным обручем волосы и богато расшитое платье.
– Следуйте за мной.
Благодарные Аликс и Джос поднялись по узкой винтовой лестнице в большую круглую комнату на верху башни, где, явно волнуясь, расхаживали несколько женщин. В середине комнаты сидела молодая девушка и громко рыдала.
– Ну вот она, – сказала женщина рядом с Аликс. Аликс взглянула вверх и увидела ангельское личико, светлые волосы, голубые глаза и легкую вежливую улыбку.
– Я Элизабет Чатворт.
Аликс открыла глаза шире, услышав имя, но промолчала.
Элизабет утомленно и неодобрительно продолжала:
– Боюсь, что наша будущая невеста в ужасе. Вы не сумете ее успокоить, чтобы мы могли свести ее вниз?
– Я постараюсь.
– А если не сможете, придется дать ей пощечину. Может быть, хоть такая музыка ее успокоит.
Аликс принужденно улыбнулась, услышав подобные слова из уст пленительного создания. Они совершенно не подходили к ее ангельской внешности.
– А чего она боится? – спросила Аликс, решая, какую песню выбрать.
– Жизни. Мужчин. Кто знает? Мы с ней только что вышли из монастыря, где воспитывались. И можно подумать, что Изабелла отправляется на эшафот.
– Может, быть, ее нареченный…
– С ним можно справиться, – отмела Элизабет возражение и взглянула на Джослина, который уставился на нее во все глаза. – А вот вы такой хорошенький, что даже кролик вас не испугается.
Громкое хныканье Изабеллы заставило Элизабет поспешить к ней.
– Господи Боже, – сказала Аликс с таким чувством, словно мимо пронеслась буря. – Не думаю, что когда-нибудь раньше встречалась с подобной женщиной.
– И моли Бога, чтобы снова не пришлось, – сказал Джос. – Но она зовет нас. Да поможет небо мужчине, который осмелится ей не повиноваться, хотя…
Аликс взглянула на него и увидела, что он смотрит на Элизабет задумчивым, мерцающим взглядом.
– Если ты ей не подчинишься, она выдерет тебе все полосы.
– Нет, мои она не тронет, черт меня побери, если я ей этого не позволю.
Но прежде чем Аликс успела ответить, Джос подтолкнул ее к хныкающей невесте.
Прошел почти час, пока девушка не успокоилась, и все это время Элизабет Чатворт меряла шагами пол за ее креслом, иногда сурово взглядывая на плачущую Изабеллу. Один раз Элизабет даже открыла рот, но Аликс, опасаясь, как бы она не испортила то, чего удалось им с Джосом достичь, запела еще громче, чтобы заглушить начало фразы.
Когда наконец Изабелла успокоилась и ее можно было свести вниз, вместе с ней ушли все горничные, и Аликс с Джослином остались наедине с Элизабет Чатворт.
– Вы хорошо справились, – заметила Элизабет, – у вас великолепный голос, и, если не ошибаюсь, вы получили прекрасную подготовку.
– Да, некоторое время я занималась с несколькими учителями, – скромно заметила Аликс.
Элизабет остановила пронзительный взгляд на Джослине.
– А вас я видела прежде. Где?
– Я знаю вашу золовку, леди Элис, – ответил он тихо.
Взгляд Элизабет стал жестким.
– Да, – ответила она, окинув Джослина насмешливым взглядом с ног до головы. – Вы в ее вкусе. Хотя ей приятен любой, если у него экипировка в порядке.
Аликс никогда не видела у Джоса такого выражения лица, и ей очень хотелось, чтобы он промолчал. В конце концов, ведь Джос убил брата Элизабет, Эдмунда Чатворта.
– А как поживают ваши братья? – с вызовом спросил Джослин.
Элизабет впилась долгим пронизывающим взглядом в его глаза, и Аликс затаила дыхание, молясь про себя, чтобы та не догадалась, кто был Джос.
– Мой брат Брайан уехал из дома, – тихо ответила она, – и мы не знаем, где он. Есть слух, что он в плену у одного из этих грязных Монтгомери.
Джослин крепко сжал плечо Аликс.
– А Роджер? – спросил он.
– Роджер… переменился. Ну а теперь, – прибавила Элизабет, – если мы покончили с обсуждением моего семейства, то надо идти вниз, нас ждут. – И с этими словами она выбежала из комнаты.
– Грязных! – завопила Аликс, не успела дверь захлопнуться. – Брат ее убил сестру моего Рейна, а она еще смеет обзывать нас грязными!
– Аликс, успокойся. Тебе не справиться с такой, женщиной, как Элизабет Чатворт. Она съест тебя с потрохами. Ты не знаешь, в окружении каких людей она выросла. Эдмунд был низким и порочным, но я помню, как Элизабет спорила с ним, когда даже Роджер уступал. И она обожает своего брата Брайана. Если же она думает, что это Монтгомери виноваты в его похищении, то понятно, почему она просто кипит от ненависти.
– Но она не имеет права кипеть! Во всем виноваты Чатворты.
– Тише! Давай спустимся, – и он сердито взглянул на нее, – и никаких шуточек, вроде песен о феодальных распрях. Ты поняла?
Аликс кивнула, но ей не нравилось, что приходится давать такое обещание.
Была поздняя ночь. Большинство гостей напились до потери чувств и теперь валялись на полу или, уронив голову на стол, спали, когда слуга что-то прошептал на ухо человеку, сидевшему в углу. Улыбаясь, человек встал и вышел из замка навстречу вновь прибывшим гостям.
– Ни за что не поверишь, кто здесь, – сказал человек только что спешившемуся всаднику.
– Что! Это так ты меня приветствуешь? – спросил тот ядовито. – И никакой заботы о моей безопасности? Ну, Джон, ты хотя бы постарался.
– Я не пил, чтобы остаться трезвым и поведать тебе новость. Довольно с тебя и этого.
– Да, верно, это большая жертва. – Мужчина кинул поводья слуге. – И что же такое важное ты хочешь мне сказать, не давая прежде хоть немного выпить?
– Ах, Пагнел, какой же ты нетерпеливый. Помнишь тут маленькую птичку, что пела прошлой зимой? Ту самую, что огрела тебя по голове?
Пагнел замер, насторожился и злобно взглянул на Джона. Он едва удержался, чтобы не потрогать безобразный шрам на лбу. С той самой ночи его донимали головные боли, и, хотя он замучил до смерти нескольких жителей из Мортона, никто ему не сказал, куда исчезла Аликс. И каждый раз, когда голова у него раскалывалась от боли, он клялся, что еще увидит ее горящей на костре за причиненную ему боль.
– Где она?
Джон глухо рассмеялся:
– Она в замке и брюхатая. Путешествует вместе с хорошеньким юнцом, и они двое так приятно пели, что любо-дорого послушать.
– А сейчас? Наверное все спят?
– Да, и я приметил, где улеглись тот парень И твоя птичка певчая.
Пагнел с минуту молчал, обдумывая следующий шаг. Когда он с друзьями тогда перелез через городскую стену в поисках Аликс, он был пьян и поэтому завалил все дело. Но теперь он не должен совершить ту же ошибку.
– А если она закричит, – спросил он, – ей придут на помощь?
– Но почти все напились мертвецки. И храп стоит такой, что взрыва пороха не услышишь. Пагнел оглядел старые крепостные стены.
– А есть здесь подземелье, ну, место, – уточнил он, – где можно было бы подержать пленников, пока их не казнят?
– А чего ждать! Мы привяжем ее к шесту и на восходе солнца сожжем.
– Нет, некоторым людям это может не понравиться, а король теперь в грустном настроении, и неизвестно, как он к этому отнесется. Мы сделаем все по закону. Мой двоюродный брат ведает судом неподалеку отсюда. Мы бросим шлюху в погреб, а я поеду и потолкую с кузеном, и, когда вернусь, устроим суд. А потом мы уже поглядим, как она будет гореть. Покажи, где она устроилась.
Аликс спала беспокойно. Ей было неудобно, мешал живот. Она повернулась, и тут ей на ухо зашептал зловещий голос. Этот голос она никогда не забывала и не смогла бы забыть. Он заставил ее вздрогнуть. От страха она покрылась гусиной кожей.
– Если хочешь, чтобы твой дружок остался жив, веди себя тихо, – донеслось до нее. А у горла она почувствовала острое стальное лезвие. Ей не надо было даже открывать глаза, она и так знала, что это Пагнел. Его лицо преследовало ее в ночных кошмарах несколько месяцев.
– Ты не забыла меня, моя милочка? – прошептал он, почти касаясь ее лица. А руки поглаживали ее тугой живот.
– Ты, значит, отдала другому то, из-за чего повздорила со мной? За это ты умрешь.
– Не надо, – прошептала Аликс, когда лезвие теснее прикоснулось к горлу.
– Так ты пойдешь со мной тихо и спокойно, или я сейчас воткну нож ему в сердце?
Аликс хорошо понимала, что Пагнел имеет в виду. Всего в шаге от нее спал Джослин, дыша ровно и глубоко, не чувствуя опасности, которая ей угрожала.
– Я иду, – выдавила она.
Вся дрожа, слишком напуганная, чтобы заплакать, Аликс грузно поднялась. Нож соскользнул, оцарапав кожу. Было нелегко пройти между телами пьяных гостей, распростершихся на полу. Каждый раз, как она спотыкалась, Пагнел сзади выкручивал ей руку чуть не до вывиха.
Когда они подошли к темной, холодной, каменной лестнице, ведущей вниз, он так сильно толкнул Аликс, что она ударилась о стену, пролетела четыре ступеньки и едва удержалась на ногах.
– А ну давай быстрей, – ухмыльнулся Пагнел И опять толкнул ее в спину.
Каким-то образом она ухитрилась не упасть. Они оказались в холодной, темной комнате с очень низким потолком. На полу были беспорядочно навалены мешки и ящики с овощами и зерном.
Заскрипела дверь, и Аликс обернулась.
Пагнел стоял в проеме тяжелой двери, зияющей в черное зловещее ничто.
– Туда, – прорычал он.
– Нет, – Аликс попятилась, но отступать было некуда, так загромождено было все пространство кладовой.
Он схватил ее за волосы и втолкнул в черноту. Скорчившись в углу, в промозглой мгле, она смотрела, как захлопнулась дверь, отсекая последний луч света, и услышала, как задвинулся тяжелый железный засов.
