Текст книги "Рога"

Автор книги: Джозеф Хиллстром Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вернувшись в прихожую, Иг взглянул через дверь, выходившую на крыльцо, на залитый солнцем внешний мир и подумал, что надо, пожалуй, смываться, смываться поскорее, пока не наткнулся на кого-нибудь еще, на отца или брата. Он уже передумал встречаться с Терри, решил обойтись по возможности без этого. После всего, что ему наговорила мать, Иг уже не хотел подвергать испытаниям свою любовь еще к кому-нибудь.

И все же он не покинул дом через парадную дверь, повернулся и начал взбираться по лестнице. Если уж он здесь, то можно хотя бы заглянуть в свою комнату и посмотреть, не стоит ли чего-нибудь оттуда забрать, уходя из дома. Уходя куда? Он еще не знал. Но в нем не было и уверенности, что он когда-нибудь сюда вернется.

Под ногами у Ига столетние ступени скрипели и бормотали. Как только он ступил на последнюю из них, правая дверь, выходившая в коридор, распахнулась и из нее высунулся отец. Иг видел такую картину уже сотни раз. Его отец был очень любопытен и не мог пропустить, чтобы кто-нибудь поднялся по лестнице, не взглянув, кто же это.

– О! – сказал он. – Иг. А я подумал, что это… – Фраза как-то сама собой заглохла.

Его взгляд переместился с Иговых глаз на рога. Отец стоял босиком в белой майке и полосатых подтяжках.

– Ты просто скажи мне, – сказал Иг. – Это глава, где ты говоришь мне нечто ужасное, что хотел сохранить в тайне. Возможно, что-то насчет меня. Так скажи, и не будем больше об этом.

– Я хотел притвориться, что занят в своем кабинете важными делами, чтобы не пришлось с тобой говорить.

– Для начала неплохо.

– Встречаться с тобой мне очень тяжело.

– Понятно. Мы только что говорили об этом с мамашей.

– Я все думаю о Меррин. О том, какая она была хорошая девочка. Я же любил ее, в некотором роде. И завидовал тебе. Я никогда не любил никого так, как вы с ней любили друг друга. И уж конечно, не твою мать – мелкую шлюху со сдвигом на статусе. Худшая ошибка, какую я когда-либо сделал. Все плохое, что было в моей жизни, произошло из-за этого брака. Но Меррин… Она же была чудесная. Нельзя было слышать, как она смеется, чтобы самому не улыбнуться. Когда я думаю, как ты ее оттрахал и убил, меня начинает рвать.

– Я ее не убивал, – выговорил Иг пересохшим ртом.

– И хуже всего, – продолжил Деррик Перриш, – что она была моим другом и заботилась обо мне, а я помог тебе уйти безнаказанным.

Иг воззрился на него в полном недоумении.

– Это все мужик, который заведует криминалистической лабораторией, Джин Ли. Его сын умер несколько лет тому назад, но перед тем я помог ему достать билеты на Пола Маккартни и устроил, что Джин и его сын встретились с Полом за кулисами и всякое прочее. Когда тебя арестовали, Джин сразу со мной связался. Он спросил меня, ты ли это сделал, и я сказал, что не могу ему дать честного ответа. Через два дня случился этот пожар в Конкорде, в лаборатории штата. Конечно, Джин там не начальник, он работает в Манчестере, но я всегда считал…

Ига буквально вывернуло наизнанку. Если бы улики, собранные на месте преступления, не были уничтожены, скорее всего, они помогли бы установить его невиновность. Но они исчезли в дыму и пламени, как и надежды, гнездившиеся в сердце Ига, как все хорошее в его жизни. Иногда в приступах мании преследования он представлял себе некий сложный заговор, тайно составленный с единственной целью – его погубить. И он был почти прав: тут действительно работали тайные силы, только это был сговор людей, пожелавших его защитить.

– Как ты мог это сделать? Как ты мог быть таким дураком? – спросил, задыхаясь, Иг, сейчас он был на грани ненависти к отцу.

– Вот и я то же самое себя спрашиваю. Каждый день. Конечно же, когда весь мир бросается на твоих детей с ножами, ты обязан их заслонить. Это каждому понятно. Но здесь-то… Здесь Меррин тоже была одним из моих детей. Она десять лет ежедневно бывала в нашем доме. Она мне доверяла. Япокупал ей попкорн в кино, ходил посмотреть, когда она играла в лакросс, [6]6
  Лакросс – довольно распространенная в Америке командная спортивная игра с маленьким мячом, который нужно закинуть в чужие ворота при помощи своего рода ракеток.


[Закрыть]играл с ней в криббидж, [7]7
  Криббидж – карточная игра для двух человек, может играться и втроем или вчетвером.


[Закрыть]и она была просто прелесть, и любила тебя, а ты вышиб ей долбаные мозги. Покрывать тебя было совершенно неправильно, не тот это случай. Ты должен был отправиться в тюрягу. Когда я вижу тебя в доме, мне хочется дать тебе по морде, чтобы сбить это глупое выражение с твоего глупого лица. Вроде как тебе не о чем жалеть. Убил – и вышел сухим из воды. В самом буквальном смысле. И меня еще в это дело втянул. Из-за тебя я все время чувствую себя грязным. Мне хочется помыться, оттереть себя стальной мочалкой. Когда ты говоришь со мной, по мне начинают бегать мурашки. Ну как ты мог с ней такое сделать? Она была одним из лучших людей, каких я когда-либо знал. И наверняка самым любимым человеком.

– И моим тоже, – согласился Иг.

– Я хочу вернуться в свой кабинет, – сказал отец. Он тяжело дышал открытым ртом. – Когда я тебя вижу, мне хочется спрятаться. В свой кабинет. В Лас-Вегас. Или в Париж. Куда угодно. Я хочу уйти и никогда не возвращаться.

– И ты действительно думаешь, что я ее убил. А ты никогда не задумывался: вдруг улики, которые ты сказал Джину сжечь, могли меня спасти? Сколько раз я тебе говорил, что не делал этого, так неужели тебе ни разу не подумалось, а может быть, просто может быть, я ни в чем не виноват?

Отец молча на него воззрился, немного сбитый с толку, а затем сказал:

– Нет, такого я не думал. Правду говоря, меня удивляло, что ты не сделал с ней что-нибудь еще раньше. Я всегда считал, что ты мелкий говеный извращенец.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Иг стоял в дверях своей спальни и все не входил, не ложился, как было задумано. Его голову снова саднило – виски, у оснований рогов. Было такое чувство, словно за ними нарастает давление. На краю его поля зрения, в такт ударам пульса, мелькала непроглядная тьма.

Ему хотелось отдохнуть, хотелось больше всего остального, и не хотелось больше никакого сумасшествия. Он хотел ощутить на лбу чью-нибудь прохладную руку. Он хотел, чтобы Меррин вернулась, хотел плакать, зарыв лицо в ее колени, и чтобы ее пальцы гладили его по затылку. Любые его мысли о мире и спокойствии были связаны с ней, она входила обязательной частью во все его мирные воспоминания. Ветреный июльский день, они лежат в траве над рекой. Дождливый октябрь, они с ней пьют сидр в ее комнате, плотно прижавшись друг к другу под вязаным покрывалом, холодный нос Меррин прикасается к его уху.

Иг окинул взглядом комнату, осмысляя обломки жизни, прожитой им здесь. Из-под кровати высовывался старый футляр трубы, он вытащил его и положил на матрас. Внутри лежала серебристая труба. Она заметно потемнела, клапаны стерлись, словно трубой активно пользовались.

Как оно, собственно, и было. Даже когда Иг узнал, что слабые легкие никогда не позволят ему играть на трубе, он, по причинам, уже не понятным ему самому, продолжал репетировать. После того как родители отсылали его в постель, он играл в темноте, под одеялом, летая пальцами по клапанам. Он играл Майлза Дэвиса, Уинтона Марсалиса и Луиса Армстронга. Но музыка звучала только в его голове; когда он прикладывал мундштук ко рту, то не решался дуть из страха, что накатит волна головокружения и замелькает черная метель. Это казалось теперь бессмысленной тратой времени, все эти тренировки, заранее обреченные не дать никакого результата.

В приступе неожиданной ярости он вытряхнул содержимое футляра на пол маленькие трубки, масло для клапанов, запасной мундштук и все прочее. Последнее, что ему попалось под руку, была сурдина «Том Краун», похожая на большую рождественскую игрушку из полированной меди. Он хотел швырнуть ее через комнату, даже замахнулся уже, но пальцы его не разжались, не выпустили сурдину. Это была очень красивая металлическая игрушка, но он удержал ее не поэтому. Он и сам не мог понять, почему он ее удержал.

«Тома Крауна» засовываешь в раструб трубы, чтобы приглушить громкость; при правильном использовании звук получается непристойный, похотливый. Иг глядел на сурдину и хмурился, ощущая, как что-то тревожит его сознание. Это не было сложившейся мыслью, еще не было. Это не было даже половинкой мысли – так, мимолетная смутная догадка. Что-то насчет труб и рогов, что-то насчет того, как на них играют.

В конце концов Иг отложил сурдину в сторону и снова обратился к футляру. Он вырвал из него пенопластовую подкладку, положил свежую смену одежды и начал искать свой паспорт. Не потому, что собирался уехать из страны, а потому что хотел взять с собой все важное, чтобы никогда не пришлось возвращаться.

Его паспорт был засунут в роскошную Библию, лежавшую в верхнем ящике комода, перевод короля Иакова, в белой коже со словами Иисуса, напечатанными золотом Терри называл эту книгу его Библией Нила Даймонда; [8]8
  Нил Даймонд (р. 1941) – популярный в США автор-исполнитель; суммарный тираж его пластинок превысил 100 миллионов экземпляров.


[Закрыть]Иг выиграл ее ребенком в библейскую «викторину навыворот» в воскресной школе: когда давались ответы из Библии, Иг всегда угадывал правильные вопросы. Иг вынул из книги свой паспорт и ненадолго замер, глядя на колонку точек и черточек, накорябанную карандашом на форзаце. Это была азбука Морзе; Иг сам вписал ее в Библию Нила Даймонда десять с лишним лет тому назад. Он когда-то решил, что Меррин послала ему сообщение азбукой Морзе, и потратил целых две недели, составляя аналогичный ответ. Получившийся у него ответ был все еще записан тут цепочкой точек и черточек, его любимая молитва в этой книге.

Он покачал Библию в руке и тоже забросил ее в футляр. Что-то там все-таки должно было быть, какие-нибудь полезные подсказки для его положения, некое гомеопатическое средство, которое может пригодиться при прямом столкновении с дьяволом.

Нужно было сматываться, пока не попался кто-нибудь еще, однако, спустившись по лестнице, Иг заметил, как сухо и липко у него во рту, как больно ему глотать. Он свернул на кухню и попил из-под крана. Составил ладони лодочкой и плеснул воду себе на лицо, а затем окунул лицо в воду и отряхнулся по-собачьи. Вытерся досуха посудным полотенцем, с наслаждением ощущая его грубое прикосновение к оглушенной холодной водой коже. В конце концов Иг откинул полотенце, повернулся и увидел своего брата.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Терри привалился к стене, сразу же у входа. Вид у него был довольно аховый – возможно, последствия дальнего перелета. Ему пора было побриться, глаза воспалились, как это бывало при аллергии. Терри страдал аллергией ко всему цветочной пыльце, арахисовому маслу; однажды он чуть не умер от укуса пчелы. Прекрасная шелковая рубашка и твидовые штаны болтались на нем, как на вешалке, словно он неожиданно скинул вес.

Братья смотрели друг на друга. Иг и Терри не бывали в одной и той же комнате с того уик-энда, когда убили Меррин, и тогда Терри выглядел не многим лучше: запинался и путался в словах из-за жалости к ней, а заодно и к Игу. Вскоре после этого Терри улетел на Западное побережье – якобы для репетиций, хотя Иг подозревал, что его вызвали для поправки ситуации администраторы «Фокса», – и так с того времени не возвращался. Терри не слишком-то любил Гидеон даже и до убийства.

– Я не знал, что ты здесь, – сказал Терри. – Я не слышал, как ты вошел. Ты что, отрастил рога? Пока я был в отъезде?

– Я решил, что самое время поменять имидж. Нравятся?

Терри помотал головой.

– Я хочу кое-что тебе сказать, – сказал он, и его кадык несколько раз дернулся вверх-вниз.

– Много вас таких.

– Я хочу кое-что тебе сказать, но я не хочутебе это говорить. Я боюсь.

– Давай сыпь все сразу. Возможно, все не так уж и плохо. Вряд ли что-нибудь из того, что ты можешь мне сказать, слишком уж меня взволнует. Мама только что сказала, что не хотела бы никогда больше меня видеть. А папа хочет, чтобы меня посадили в тюрьму пожизненно.

– Не может быть.

– Очень даже может.

– О Иг! – сказал Терри, и глаза его наполнились слезами. – Я очень виноват. Во всем. В том, как для тебя обернулось дело. Я знаю, что ты очень ее любил. Знаешь, а я ведь тоже ее любил Меррин. Она была потрясающая девчонка.

Иг кивнул.

– Я хочу, чтобы ты знал… – сказал Терри и запнулся.

– Давай, давай, – подбодрил его Иг.

– Я ее не убивал.

Иг молча воззрился на брата, в груди у него закололо. Мысль, что Терри изнасиловал Меррин, а потом убил, никогда не приходила ему в голову, принадлежала к области невозможного.

– Конечно же нет, – сказал. Иг.

– Я любил вас двоих и желал вам счастья. Я никогда бы не сделал ей ничего плохого.

– Знаю, – сказал Иг.

– Если бы мне только в голову пришло, что Ли Турно ее убьет, я бы постарался ему помешать, – сказал Терри. – Я думал, что Ли ее друг. Мне очень хотелось тебе рассказать, но Ли принудил меня к молчанию. Принудил.

– ИИИИИИИИИИ! – закричал Иг.

– Он ужасен, Иг, – сказал Терри. – Ты его просто не знаешь. Ты думаешь, что знаешь, но не имеешь никакого представления.

– ИИИИИИИИИИ! – продолжал Иг.

– Ли подставил и тебя и меня. Я с того времени как в аду, – сказал Терри.

Иг выскочил в коридор, пробежал в полумраке к парадной двери, вылетел в ослепительное сияние дня с глазами, полными слез, не попал ногой на ступеньку и свалился во двор. Плача и задыхаясь, он кое-как поднялся. При падении Иг выронил футляр от трубы – он даже и не осознавал, что тот еще при нем, – и теперь подобрал его с травы.

Он бросился через лужайку, почти не понимая, куда направляется. Уголки его глаз были мокрыми, и он подумал, что плачет, но когда тронул лицо пальцами, на пальцах оказалась кровь. Он поднял руки к рогам. Кончики рогов продырявили кожу, и по лицу его стекала кровь. Он ощущал в рогах размеренную пульсацию, и, хотя виски сильно саднило, от них исходило нервное ощущение, чем-то сходное с оргазмом Он побежал, спотыкаясь, вперед, испуская поток проклятий и непристойностей. Он ненавидел, как трудно ему дышать, ненавидел липкую кровь на щеках и руках, ненавидел слишком уж яркое синее небо, ненавидел свой собственный запах, ненавидел, ненавидел, ненавидел.

Заблудившись в своих собственных мыслях, он не видел Вериной каталки, пока чуть в нее не врезался. Он остановился буквально в шаге от бабушки и уставился на нее. Она снова задремала и тихонько похрапывала. Она слегка улыбалась, словно какой-то приятной мысли, и ее мирное счастливое лицо привело Ига в полнейшую ярость. Он ударил ногой по тормозу коляски и с силой ее толкнул.

– Сука, – сказал он вслед коляске, покатившейся по склону.

Вера приподняла голову с плеча, положила ее обратно, снова подняла и слабо пошевелилась. Каталка летела по зеленой ухоженной траве, ударилась одним колесом о булыжник, перескочила его и помчалась дальше, а Иг вспомнил себя пятнадцатилетнего и спуск на магазинной тележке по тропе Ивела Нивела, [9]9
  Роберт Крейг Нивел, известный как Ивел Нивел (1938–2007) – знаменитый американский каскадер, выполнявший рискованные трюки на мотоцикле.


[Закрыть]ставший, если разобраться, поворотной точкой всей его жизни. Он что, летел так же быстро? Ничего себе – как каталка набирает скорость, как жизнь человека набирает скорость, как эта жизнь становится пулей, нацеленной в конечную мишень, пулей, которую не замедлить и не сбить с пути, и здесь, подобно той же пуле, не знаешь, обо что ударишься, да и вообще ничего не знаешь, кроме свиста воздуха и удара. Вера ударилась внизу о забор со скоростью миль сорок.

Когда Иг подошел к машине, он уже снова дышал легко, стесненное ощущение в груди прошло так же быстро, как и появилось. Воздух пах свежей травой, нагретой августовским солнцем, и зеленью листьев. Иг не знал, куда он дальше пойдет, знал только, что уходит. За его спиной проскользнул болотный уж, черно-белый и влажный с виду. К нему присоединился второй, затем третий, он их не замечал.

Сев за баранку «гремлина», Иг начал посвистывать. Это действительно был хороший день. Он развернул «гремлин» на подъездной дорожке и начал спускаться с холма. Шоссе его терпеливо ждало, в том самом месте, где он его оставил.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Вишенка

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Она ему что-то говорила. Сперва он не понимал, что это она, не знал, кто это делает. Он даже не знал, что это послание. Этоначалось минут через десять после начала службы: всплеск золотого света на периферии его зрения, всплеск настолько яркий, что он даже зажмурился. Иг провел пару раз рукой по глазу, пытаясь стереть пятно, плававшее перед ним. Когда его зрение немножко прояснилось, он посмотрел по сторонам, но не смог найти источник света.

Девочка сидела по ту сторону прохода, одним рядом впереди, на ней было белое летнее платьице, и он никогда ее прежде не видел. Он все время на нее посматривал, не потому, что подумал, будто она как-то связана со светом, а потому что смотреть на нее было приятно. И он не один так думал. Худощавый парень с волосами, белыми почти как кукурузные рыльца, сидевший прямо за ней, заглядывал ей через плечо в вырез ее платья. Иг никогда не видел эту девочку, но смутно узнал парня по школе; тот был вроде бы годом старше.

Игнациус Мартин Перриш поискал глазами часы или браслет, способный бросить зайчик ему в глаз. Он украдкой осмотрел людей в очках с металлической оправой, женщин с обручами в ушах, но так и не смог найти источника вспышки. Впрочем, больше всего он смотрел на девочку с рыжими волосами и белыми голыми руками. В белизне этих рук было что-то такое, что делало их более голыми, чем руки всех других женщин, присутствовавших в церкви. Веснушки есть у очень многих рыжих, но эта выглядела так, словно ее вырезали из куска мыла.

Как только он переставал искать источник света и поворачивался лицом вперед, ослепительная вспышка повторялась. Они выводили его из себя, эти блики в уголке левого глаза, словно световая мошка, настойчиво кружившая над ним, трепетавшая перед лицом. Однажды он даже отмахнулся. Вот тут-то она себя и выдала, негромко фыркнув, дрожа от усилий сдержать смех. Затем она на него взглянула – медленный взгляд искоса, в котором были удовольствие и веселье. Она поняла, что попалась и что больше нет смысла притворяться. А Иг, кроме того, понимал, что она планировалапопасться, продолжать, пока не попадется; от этой мысли в нем сильнее забилась кровь. Она была очень хорошенькая, примерно его возраста, ее волосы были заплетены в шелковистую косу вишневого цвета. Она крутила в пальцах тоненький золотой крестик, висевший у нее на шее, поворачивала его то так, то сяк, и солнечный свет превращал его в крестообразное пламя. Она задержала его в таком положении, что было чем-то вроде признания, а затем отвернула в сторону.

После этого Иг уже не мог уделять никакого внимания тому, что говорил с амвона отец Моулд. Больше всего ему хотелось, чтобы она снова взглянула в его сторону, но она долго этого не делала, такое милое кокетство. Но потом она снова покосилась на него, долго и осторожно. Глядя прямо на него, она бросила крестиком ему в глаза две короткие вспышки и длинную. Через пару секунд она промигала уже другую последовательность, на этот раз три короткие вспышки. Мигая крестиком, она смотрела ему прямо в глаза и улыбалась немного мечтательно, словно забыла, чему улыбается. Напряженность ее взгляда прямо говорила: она хочет, чтобы он нечто понял, и то, что она делает крестиком, очень важно.

– Думаю, это азбука Морзе, – прошептал уголком рта Игов отец: разговор заключенных во время прогулки.

Иг нервно дернулся. За последние несколько минут Священное Сердце Марии превратилось в телепрограмму, играющую где-то на заднем фоне, со звуком, прикрученным до еле слышного бормотания. Но когда отец заговорил, он вернул Ига к осознанию, где они находятся. Кроме того, Иг с тревогой обнаружил, что его член немного затвердел и стал горячим. Было крайне важно, чтобы тот вернулся в прежнее положение. В любой момент мог начаться заключительный гимн, и тогда нужно будет встать, и в штанах недвусмысленно выпрет.

– Что? – спросил он у отца.

– Она говорит: «Перестань пялиться на мои ноги. – Деррик Перриш снова шептал уголком рта, на манер остряка из кино. – Или я подобью тебе глаз».

Иг издал забавный звук, словно пытаясь прокашляться. Теперь и Терри пытался ее увидеть. Иг сидел прямо у прохода, отец – справа от него, затем их мать и лишь потом Терри. Так что, чтобы увидеть девочку, Терри нужно было вытягивать шею. Он оценил ее внешность – она снова повернулась к ним лицом, – а затем громко прошептал:

– Ты уж извини, Иг, но никаких шансов.

Лидия стукнула его псалтырем по голове.

– Кой черт, мама? – сказал Терри и снова получил по голове.

– Не говори здесь этого слова, – прошептала она.

– Почему ты не ударила Ига? – прошептал Терри. – Это же он пялится на рыжую. Думает похотливые мысли. Он алкает. Ты на него только посмотри. Это же у него на лице написано. Ты только посмотри на это алкающее выражение.

– Алчущее, – поправил Деррик.

Лидия взглянула на Ига, и его щеки вспыхнули. Затем она переместила взгляд на девочку, которая не смотрела на них, притворяясь, что слушает отца Моулда. Через секунду Лидия фыркнула и стала смотреть вперед.

– Это ничего, – сказала она. – А то я уже начинала бояться, не гей ли наш Иг.

А затем настало время петь, и все они встали. Иг снова посмотрел на девочку, и в тот момент, когда она поднималась на ноги, на нее упал сноп солнечного света, и ее волосы вспыхнули красным огнем. Она повернулась и снова взглянула на него, открыв рот, чтобы запеть, но издала вместо этого нечто вроде негромкого, но пронзительного крика. Она собиралась было снова мигнуть ему крестиком, но тонкая цепочка оборвалась и струйкой стекла в ее руку.

Иг смотрел, как она наклонила голову и пыталась починить цепочку. Затем произошло нечто для него неприятное. Симпатичный блондин, стоявший за ней, наклонился вперед и неловко, неуверенно коснулся ее затылка. Он пытался помочь ей с крестиком. Девочка вздрогнула, наградив его удивленным, не слишком дружелюбным взглядом. Блондин не покраснел и даже ничуть не смутился. Прямо не мальчик, а античная статуя. Суровые, неестественно спокойные черты юного Цезаря, который может простым поворотом большого пальца спровадить компанию окровавленных христиан на пищу львам. Годы спустя прическа в таком стиле, коротко подстриженная щетка светлых волос, будет распопуляризирована Маршаллом Мэтерсом, [10]10
  Маршалл Брюс Мэтерс III – настоящее имя рэпера Эминема (р. 1972).


[Закрыть]но сейчас она смотрелась ничуть не примечательно. Кроме того, он был в галстуке – высший класс. Он что-то сказал девочке, но та покачала головой. Ее отец наклонился, улыбнулся мальчику и начал сам возиться с крестиком.

Иг расслабился. Цезарь сделал тактическую ошибку, тронул девочку, когда она этого не ожидала, и тем ее рассердил, вместо того чтобы очаровать. Отец девочки какое-то время повозился с цепочкой, но затем рассмеялся и потряс головой, потому что ничего не получалось, и она тоже рассмеялась и забрала у него крестик. Ее мать строго на них воззрилась, и тогда девочка и ее отец снова начали петь.

Служба закончилась, и шум голосов возрос, как вода, заполняющая заданный объем, сразу сменив собой присущую церкви тишину. Из школьных предметов Игу всегда лучше давалась математика, и он автоматически думал в терминах емкости, объема, инвариантов и превыше всего абсолютных величин. Позднее это очень пригодилось на логической этике, но это, пожалуй, был единственный выигрыш от его математических талантов.

Ему хотелось поговорить с девочкой, но он не знал, что сказать, и мгновенно упустил свой шанс. Выйдя в проход, она на него взглянула, застенчиво, но улыбаясь, и тут же над ней навис юный Цезарь, что-то ей говоривший. Отец девочки снова вмешался, подтолкнув ее вперед и как-то втиснувшись между ней и юным императором. Отец приветливо улыбнулся мальчику – однако, когда тот заговорил, подтолкнул свою дочку вперед, увеличивая дистанцию между ними. Цезарь этим ничуть не обеспокоился и не попытался заговорить с ней снова, но спокойно кивнул и даже отступил в сторону, позволяя матери девочки и каким-то еще пожилым женщинам – тетушкам? – пройти мимо него. При папаше девочки, подталкивавшем ее вперед, не было никаких шансов с ней заговорить. Иг проводил ее глазами, страстно желая, чтобы она повернулась и махнула ему рукой, но она этого не сделала – конечно же, не сделала. К этому времени проход был забит уходящими прихожанами. Отец Ига положил руку ему на плечо, показывая, что они подождут, пока люди не разойдутся. Иг смотрел, как мимо проходит юный Цезарь. Вместе с ним был его отец мужчина с густыми пшеничными усами, переходившими прямо в бакенбарды, придавая ему сходство с каким-нибудь плохим парнем из вестерна Клинта Иствуда, парнем, который стоит слева от Ли Ван Клифа и будет подстрелен первым же выстрелом в заключительной разборке.

В конце концов людской поток в проходе стал тоненькой струйкой, и отец Ига снял руку с плеча сына, давая ему понять, что теперь они могут идти. Иг встал со своего места и, как обычно, пропустил родителей вперед, чтобы самому идти вместе с Терри. На прощание он взглянул на то место, где сидела девочка, словно она могла снова там появиться, и, когда он это сделал, в глаза ему снова сверкнул золотой зайчик. Иг непроизвольно зажмурился, а затем открыл глаза и подошел к ее месту.

Девочка оставила свой золотой крестик лежащим на скомканной золотой цепочке прямо в квадратике света из окна. Наверное, она положила все это, а потом забыла, когда отец уводил ее от того блондинистого мальчишки. Иг поднял крестик, думая, что он будет холодным, но тот был теплым, восхитительно теплым, как монетка, пролежавшая весь день на солнце.

– Игги! – окликнула его мать. – Так ты идешь?

Иг сомкнул кулак вокруг крестика и цепочки и торопливо пошел по проходу. Было очень важно ее догнать. Она предоставила ему шанс произвести хорошее впечатление, найти потерянную вещь, показать свою наблюдательность и заботливость. Но когда он дошел до двери, ее уже не было. Он лишь на мгновение увидел ее в обшитом деревом микроавтобусе, как раз выворачивавшем на дорогу. Она сидела сзади в компании с одной из тетушек, а ее родители – впереди.

Ну что же, ничего страшного. Будет и следующее воскресенье, и когда Иг вернет ей цепочку, та уже не будет порвана, и будет окончательно понятно, что же говорить, когда он будет представляться.