Текст книги "Посол к Сталину"

Автор книги: Джозеф Дэйвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Он также добавил, что восхищен государственным секретарём мистером Халлом, особенно, говоря о его южно-американской дипломатии. Моим ответом было, что по моему мнению, он толкует отношение президента к этим двум вопросам корректно и это представляет отношение всего американского народа в общем.

С той оговоркой, что многие люди, такие как я, несмотря на глубокую симпатию к правительственным целям облегчения жизни и возвышения масс, могут сомневаться в мудрости некоторых из применяемых методов и верят, что эволюция лучше революции. Опасаются, что побуждаемые благими намерениями усилия произвести это ускоренно, вместо поступательного развития, могут нанести вред делу человеческого счастья.

Я воспользовался случаем, чтобы заявить мистеру Литвинову, что он может без всяких оговорок положиться на мои личные симпатии целям и усилиям, предпринимаемым его правительством в попытках добиться для Советского народа лучших стандартов жизни и большей свободы. Он и его правительство могут быть вполне заверены, насколько будет касаться моего личного отношения, оно будет объективно направлено на честное и беспристрастное изложение фактов, условий, тенденций и сил так, как я нахожу их.

А также, что у нас отсутствуют дипломатические проблемы в европейском смысле, благодаря нашему удачному географическом положению и мы не собираемся точить томагавки.

Вслед за этим мистер Литвинов предположил, что мы заинтересованы в международной торговле. На это я ответил, что, будучи на государственной службе, я провёл экспертное изучение американской внешней торговли за шесть лет и, по моему мнению, величайшим иностранным рынком в мире были сами Соединённые Штаты.

Международная торговля важна для нас, в основном, как резервы для выравнивания наших собственных деловых условий и мы весьма независимы от нее, как от насущного фактора нашей национальной политики.

С другой стороны, мы, разумеется, заинтересованы в развитии международной торговли, но она не слишком жизненно важна или заслуживает столь же серьёзного обсуждения, как у не столь щедро одаренных народов. Мистер Литвинов предположил, что несмотря ни на что Америка не настолько хорошо изолирована от мировых проблем и мировая обстановка всё сильнее вторгается в нашу изоляцию.

Также он заявил, что у нас могут возникнуть проблемы с Японией. Что, судя по развитию событий, даже в Америке мы не можем чувствовать себя полностью защищенными в уверенности, будто мы полностью изолированы от мировых событий. На это я ответил, что нам повезло в том, что и Япония, и все наши соседи знают, что мы не претендуем ни на что из того, чем они обладают, и что Тихий океан, Скалистые горы и наши силы таковы, что мы можем быть уверены в сохранении дружественных отношений.

Благодаря продвижению в южной Америке, демократическая идея твёрдо установилась в этом полушарии и существует глубокое понимание между президентом, секретарём Халлом и основными правительствами западного полушария по сохранению наших общих интересов на основе мира. Одним из величайших достижений секретаря Халла является, возможно, наиболее тесное сотрудничество и взаимное доверие между народами обеих Америк, чем когда либо.

Я спросил мистера Литвинова о его оценке европейской ситуации и есть ли признаки снижения напряжения. Он ответил: «к сожалению, нет» и энергично выразил непонимание почему Англия и Франция «постоянно носятся» с Гитлером в Германии.

Он не может понять почему они должны выпускать ноты и запросы, постоянно подстёгивать германскую ситуацию, таким образом подчёркивать значение Гитлера, «подкармливать его тщеславие» и самомнение, что он (Гитлер) самая главная фигура в Европе. Он считает, нужно позволить Гитлеру «вариться в собственном соку».

Политика Гитлера остаётся неизменной с момента публикации книги «Моя борьба». Гитлер одержим жаждой завоеваний и господства в Европе. Литвинов не в состоянии понять почему Великобритания не видит, как только Гитлер захватит Европу, он также проглотит и Британские острова.

Казалось, он сильно взволнован этим и испытывает тревогу как бы разногласия между Англией, Францией и Германией не пришли к компромиссу. Я не делал никаких заявлений касательно желательности урегулирования германской проблемы для сохранения мира в Европе, потому как хотел получить его полное видение, без влияния моих собственных оценок.

В завершение беседы я поблагодарил мистера Литвинова за обходительность, с которой нас встретило внешнеполитическое ведомство и которую продолжает уделять нам до настоящего времени. Он сказал, что очень рад отметить, что мы приняли его старания и выразил сожаление, что не мог лично приветствовать нас по прибытии, так как находился в тот момент в Женеве.

Также он сказал, что перед отъездом дал чёткие распоряжения уделить нам всё возможное внимание, потому что и он и его коллеги в правительстве, со ссылкой на мою профессиональную карьеру, очень рады назначению на этот пост человека моего типа. Это даёт им уверенность в объективности и справедливости моих отчётов о том, к чему они стремятся и что уже сделано.

Я также поблагодарил его за заботу, проявляемую к сотрудникам посольства до моего приезда. Придерживаясь определённой до беседы политики, я не затрагивал спорных вопросов. Также поступил и он.

Имею честь оставаться, искренне Ваш, Джозеф Дэйвис.

Дневник, Москва, 5-е февраля 1937-го.

Потратил утро на диктовку донесений. Полдень, визит посланника. Он сказал, что у процесса было три цели: для внутреннего потребления, для внешнего потребления и страх войны для укрепления позиций правительства Советского Союза.

Он рассказал забавную историю про Гитлера и его войска, расположенные поблизости от психиатрической лечебницы. К постовому пристал сумасшедший и сказал: «Этот человек – не настоящий Гитлер. Фюрер – это я!». Посланник подумал, что, возможно, сумасшедший был прав.

(Примечание Мемуариста. Опять секретный визит человека без фамилии.)

Первые обсуждения по урегулированию русского долгового вопроса.

Номер 68, Москва, 18-е февраля 1937-го.

Достопочтенному государственному секретарю.

Американо-Советские отношения. Неофициальное обсуждение долгового и кредитного вопросов.

Совершенно секретно.

Народный комиссар внешней торговли Розенгольц пригласил нас на обед в свой загородный дом (дачу) пятого февраля. К нашему удивлению, мы встретили там Ворошилова, народного комиссара обороны, Микояна, народного комиссара пищевой промышленности, Вышинского, обвинителя, который вёл процесс Радека и Розова, нового главу Амторга в Нью-Йорке.

За кофе и сигарами после ланча Розенгольц явно повернул беседу от торговых вопросов к ситуации с долгом. Розенгольц заявил, что спорные вопросы могут быть урегулированы при практическом подходе. Их правительство не видит моральных обязательств платить по долгам Керенского, но даже в этом случае он надеется, что вопрос может быть урегулирован.

Проблема долгов перед другими странами ставит его правительство в неудобное положение. С Великобританией и Францией они согласовали временное соглашение рассматривать долговую и кредитную историю раздельно. Он сказал, что спорные вопросы между нашими странами могут продвигаться к разрешению подобным же подходом и спросил нет ли у меня идей как нам подойти к этому вопросу.

Я ответил, что у меня нет точных указаний моего правительства начать обсуждения долгового вопроса или предложить какой-либо план. Он сказал, что полагает, вопрос может быть скорее проработан путём переговоров частным порядком Розовым, как главой Амторга, чем решён через министерства иностранных дел.

На это я ответил, что не могу говорить за моё правительство, но обсужу это с государственным секретарём и, разумеется, хотел бы узнать больше об конкретных планах урегулирования этого вопроса путём частных переговоров. Он сказал, что полагает целесообразным, чтобы Розов изучил ситуацию и где-нибудь в июле вернулся к вопросу уже с возможными предложениями. Я сказал, что лично я не вижу никакого вреда в таких изысканиях Розова, если таково желание его руководства.

Розенгольц настаивал на позиции, принятой Англией и Францией, по рассмотрению своих внутренних сложностей и отделении долгового вопроса от ситуации с кредитованием. На это я ответил, что по образованию не дипломат и не вполне уверен, но моей первой обязанностью является обсудить долговую проблему с мистером Литвиновым и наркоматом иностранных дел когда он сочтёт удобным обговорить это со мной.

Но поскольку, они облечённые ответственностью члены Совета народных комиссаров и заинтересованы в разрешении проблемы, то я готов говорить с ними вполне откровенно, особенно в виду того, что они сами начали этот разговор.

Затем я заявил, что вполне понимаю трудности, столкнувшие друг с другом государственных деятелей обеих стран, по причине особых условий, которые налагаются силами, независимыми от того, что может требовать простой здравый смысл. А именно, с одной стороны, возможно, требования Акта Джонсона в Соединённых Штатах, которые я детально объяснил и затруднения, которые Россия может испытывать по причине наличия договорных обязательств вести себя по отношению ко всем своим кредиторам точно так же, как Россия поведёт себя по отношению к Соединённым Штатам.

(Примечание Мемуариста. Акт Джонсона, он же Акт об иностранных ценных бумагах был принят в 1934-м году. Смысл очень простой и на первый взгляд логичный. Закон запрещает США покупать иностранные бумаги, по сути давать другой стране в долг, если она не платит по другим своим долгам перед США.

Хитрость, как обычно, в деталях. Акт принимался по итогам Бреттон-Вудского соглашения и был направлен, в первую очередь, против Советского Союза. Всем было понятно, что Советский Союз не может нести ответственности за сотни миллионов, что назанимал по всему миру царь.

Приняв такой акт, власти США по сути ввели санкции против СССР – никаких кредитов, в том числе и торговых, пока не признаете и не вернёте царские долги. Что характерно, Акт Джонсона не отменён до сих пор. Продолжаем.)

Говоря от себя лично, по моему мнению, долговые обязательства по отношению к нам имеют особую важность для СССР в силу особых обстоятельств. В этой ситуации существует крайне важное различие между их отношением к Англии и Франции и их отношением к Соединённым Штатам.

Их обязательство вести себя со всеми нациями-кредиторами одинаково – противостоит им. Сложности в связи с этим были хорошо известны им еще до момента заключения соглашения с Литвиновым.

Необратимый факт состоит в том, что президент Соединённых Штатов великодушно предложил план, крайне ценный для Советского правительства в то время. Соглашение между джентльменами было заключено с полным пониманием фактов и условий там, где не могло быть недопонимания о том, что подразумевается под этим джентльменским соглашением в принципе.

Я внимательно изучил меморандум джентльменского соглашения и он предусматривает, что ссуда могла быть выдана как национальным правительством, так и его соотечественниками. Основной долг, который может достигать двухсот миллионов долларов или более, был для нашей национальной экономики относительно, но "мушиной какашкой" на огромной стене и значил для нас не более, чем дело принципа.

При этом для них являлось серьезным делом сохранить доверие нашего правительства при выполнении этого соглашения. У нас нет агрессивных милитаристских соседей, угрожающих нашему миру. У нас есть огромный корпус гуманитарной демократической мысли, оказывающей сильное влияние на мировое мнение среди либерально-настроенных людей повсюду, что может оказаться неоценимо важно для России когда-нибудь в будущем.

Говоря как друг гуманитарных побуждений и целей русских людей, лично я чувствую себя обязанным сказать, что будет очень жалко, если Советское правительство позволит затуманить доверие, которое могло бы иметь моё правительство к честности и характеру ведущих здесь дела людей.

По моему мнению, это особенно верно оттого, что среди великих наций Земли нет руководителей, рассматривающих с настолько большой симпатией фундаментальные гуманитарные цели русских людей, насколько это делают президент Рузвельт и госсекретарь Халл. Будет очень плохо, если Советское правительство допустит условия, которые подорвут или уничтожат доверие в честность русского руководства. Финансовые кредиты и деловые соображения по своей значимости абсолютно тускнеют по контрасту с этим затронутым делом принципа.

(Примечание Мемуариста. Подумать только, вся эта высокая патетика о мире во всём мире, гуманитарных принципах и всяком таком затеяна ровно с одной целью. Выцарапать у СССР какие-то двести миллионов старых царских долгов.

Ещё и показать нос Британии и Франции, долги перед которыми у царя были намного больше, чем перед США. На словах «мушиные какашки» и только «дело принципа», а на деле – гоните звонкую монету, да поскорее. Продолжаем.)

На это Ворошилов ответил, что обсуждаемая финансовая величина относительно мала и вопрос должен быть урегулирован целиком на общих принципах, нужно только найти способ. Он высоко оценивает величие президента Соединённых Штатов и в сказанном мною было много убедительного.

Затем он заявил, что хотя он дружил с послом Буллиттом, он уверен, многие трудности были созданы этим послом. На это я немедленно ответил, в совершенно точных выражениях, что восхищаюсь послом Буллиттом, знавал его как сильного, откровенного человека, кто действовал прямо с уверенностью, что данные обязательства будут выполнены в том же духе, в котором заключались. А также, что важнее факт продолжающегося наличия этих условий, а не причины их возникновения.

Розенгольц также сообщил, что у них есть информация о наличии в конкретных подразделениях государственного департамента серьезной оппозиции по вопросу выработки какого бы то ни было соглашения с Россией и спросил действительно ли это так.

Я ответил, что не верю в правдивость этого, и не нахожу это действительным фактом. Возможно, подобное может оказаться правдой "где-то внизу", так же как может оказаться правдой, что "где-то внизу" в наркомате иностранных дел России могут быть резко враждебные к американскому правительству люди, рассматривающие нас как представителей ненавистного капиталистического общественного порядка.

Но мне неизвестно о подобном отношении. Также, я уверен, что подобное не соответствует действительности по отношению к моему президенту, государственному секретарю, судье Муру, другим ответственным лицам в департаменте или ко мне самому.

В заключение я очень ясно обозначил, что у меня нет особых инструкций прорабатывать долговой вопрос. Отношение моего правительства таково, что этот вопрос находится на стороне Советского правительства, ввиду взятых на себя обязательств. Мяч на их стороне.

(Примечание Мемуариста. Вместо «мяч на их стороне» Дэйвис употребляет довольно редкую идиому о том, что проблема находится у них на коленях. То есть её, как маленького ребенка, нужно вынянчить и вырастить. Продолжаем.)

Моё отношение к ним исключительно дружеское, я всегда к их услугам, если они посчитают нужным поднять этот вопрос. Я обсужу с департаментом планы мистера Розова и буду ожидать их дальнейших пожеланий по ситуации.

Ворошилов, Розенгольц и Вышинский заявили, что высоко ценят мою откровенность, весьма рады, что мой прошлый опыт и, как они убеждены, мой объективный взгляд на ситуацию, характеризуют американское дипломатическое представительство здесь. Во всяком случае, они надеются, моё пребывание в России окажется приятным. На это я заверил их, что всё именно так и обстоит.

В сухом остатке получается, что эти руководители правительства знакомы с фактами из первых рук. Наша позиция состоит в том, что значимое соглашение было заключено при полном знании всех фактов, еще до его заключения. Это соглашение ими не выполняется.

Дело это сравнительно малой важности для нас и может иметь жизненно важные последствия для них в будущем. Это их проблема и следующий ход на их стороне. Имею честь оставаться, сэр, искренне Ваш, Джозеф Дэйвис.

Официальный обед на даче Розенгольца.

10-е февраля 1937-го.

Достопочтенному Стивену Эрли.

Дорогой, Стив. События здесь развиваются в стремительном темпе. Я здесь примерно две недели, а событий набежало уже столько, что кажется – будто два месяца.

Данный комиссаром внешней торговли обед был необычен и интересен. Ясным холодным днём мы проехали по заснеженным окрестностям примерно тридцать пять миль дорогой Сталина, широкой асфальтовой магистралью, вероятно около ста пятидесяти футов шириной. Это часть новой военной трассы.

На другом конце этих миль оказался лес белых берёз с одной стороны и зелёных елей с другой, оба очищенные от подлеска. Это был район загородных дач, с заборами около десяти футов высотой, обычно выкрашенными в зелёный цвет. Все выглядели заботливо ухоженными.

Извилистый подъезд от дороги к даче был весьма живописен. Дом, большой и удобный, возвышался посреди красивейшего вида запорошенного снегом пейзажа. Он был неплохо и приятно обставлен в довольно тяжеловесном современном германском стиле.

На пути домой мы проезжали дачу Сталина. Она также была окружена высоким крашеным забором с несколькими солдатами рядом. К нему почти невозможно прорваться, но думаю, я увижу его прежде, чем уеду.

Эти комиссары, конечно, ведут себя достойно. Живут они или в Кремле, окружённом стеной городе внутри города, с красивыми старинными дворцами старого двора и церквями, или в загородных домах. Или там и там.

Ворошилов произвел на меня чрезвычайно сильное впечатление, впрочем как и все они. Ворошилову пятьдесят четыре, а выглядит примерно на тридцать шесть.

(Примечание Мемуариста. На самом деле, Ворошилову зимой 1937-го стукнуло не пятьдесят четыре, а уже пятьдесят шесть.)

Он не высок, но держится с большим достоинством и крайне эффектной военной выправкой. Более того, я думаю, он человек большой интеллектуальной силы, способный выхватывать из ситуации главное, выметая наружу всё несущественное.

Генеральный прокурор – человек примерно шестидесяти лет и во многом напоминает Гомера Каммингса. Спокойный, бесстрастный интеллектуал, способный и мудрый. Процесс над изменниками он вёл в манере, сыскавшей моё уважение и восхищение как адвоката.

(Примечание Мемуариста. А вот с Андреем Януарьевичем Вышинским история обратная. Дэйвис ему набавил на взгляд целых семь лет. В декабре Вышинскому исполнилось всего пятьдесят три. Непростая была жизнь и работа у главного обвинителя СССР. Продолжаем.)

Микоян, комиссар пищевой промышленности, – характерный южнорусский тип, грузин. Смуглый, выдающийся нос, высокие скулы, волевой подбородок и стремителен как рапира.

(Примечание Мемуариста. У посла Дэйвиса в некоторых вопросах в голове форменная каша. Анастас Иванович сильно бы удивился, что его, природного армянина и по рождению, и по фамилии, посол почему-то считает грузином.

Еще сильнее удивились бы грузины, если б узнали, что представляют собой «южных русских». Впрочем, «я не грузин, я – русский грузинского происхождения», сказано по делу, хоть и совсем другим товарищем. Продолжаем.)

Розенгольцу около пятидесяти, темный, совершенно не еврейской наружности, с довольно узкими глазами, довольно атлетичный (у него есть крытый теннисный корт, чтобы поддерживать себя в форме). Он полностью отвечает за всю внешнюю торговлю и контролирует эту гигантскую монополию. Он один из наиболее тяжело работающих здесь людей. Думаю, он может оказаться полезен.

Все они в крайней степени восхищены президентом, их информированность о том, что удалось ему совершить и манере, в которой он работает, совершенно исключительны. Все они засыпали меня вопросами и выражали величайший интерес во всём, что касается его, выражая мнение, что он величайшая в мире фигура в правительстве.

(Примечание Мемуариста. Я с большим трудом могу представить, как тот же Ворошилов или Микоян восхищаются американским президентом, как очарованные кавалергардом юные девицы.

Скорее всего и посол малость преувеличивает восторги большевиков, да и большевики, отметив неумеренные восхваления послом своего начальства, перемигнулись и стали лить елей в пользу Рузвельта. Не исключено, что Дэйвис принимал всё это за чистую монету. Продолжаем.)

Все говорят, что Сталин – человек простой, но человек потрясающей целеустремлённости и способности к работе. Он держит ситуацию в своих руках. Он скромен, живёт порядочно и несомненно, предан целям установления социалистического государства и полного коммунизма, с достаточной твёрдостью и гибкостью натуры, чтобы зарекомендовать себя как политика, так же как и великого лидера.

Пишу наспех, Джозеф Дэйвис.

Дневник, Москва, 6-е февраля 1937-го.

Потратил беспокойное утро, отправляя депеши и письма с дипломатической почтой.

Полдень. Встречался с литовским посланником – человеком в возрасте. Обсуждали процесс. Он заявил, что, несомненно, существовал разветвлённый заговор. Сталин, по-прежнему, полновластный правитель и держит ситуацию в руках.

Обсудили дурацкие слухи, курсирующие в иностранной печати, про наступающего на Москву Ворошилова и т.п. Настолько же глупый слух, что арестована жена Сталина. Обсудили условия жизни – выразил мнение, что ситуация стала намного лучше и в ближайшие несколько лет покажет еще более значительное улучшение.

Час дня. Нанёс визит финскому посланнику.

(Примечание Мемуариста. По прежнему, не могу с уверенностью разобрать идёт ли речь в тексте о действительных министрах или о дипломатических посланниках. Из коротких заметок Дэйвиса понять это невозможно. Второе, вернее. Но тогда неясно, отчего бы не называть их просто послами. Возможно, имеется в виду некий подчинённый дипломатический ранг. Продолжаем.)

Международный звонок из Лондона. "Интернэшнл Ньюс" спрашивали о сообщениях, будто Ворошилов с армией наступают на Москву. Также спрашивал литовского посланника об истории с атропином.

Старый джентльмен не выразил к этому доверия. Он в подробностях обсудил различные теории почему обвиняемые сознались. Он не верит в применение прямого физического насилия (противопоставляя этому давление на нервы) и пустился в дальнейшие рассуждения о своих доводах в пользу такого мнения. Он во многих отношениях высокого мнения об этом режиме.

Выдержка из письма сенатору Милларду Тайдингсу.

5-е февраля 1937-го.

Протокол требует потратить сущую уйму времени на обмен визитами с послами и дипломатическими советниками. Это бывает скучным, но по факту я обнаружил это занятие полезным и даже интересным. Из этих визитов мне удалось извлечь множество ценной информации.

Более того, среди них попадаются любопытные типажи, все они произвели на меня крайне сильное впечатление как множество талантливых людей. У многих из них большой опыт работы здесь и суждения этих людей весьма ценны. Разумеется, нет нужды говорить, что слушал я больше, чем говорил, кроме утверждений общего характера.

Вечерами я провожу время с различными членами коллектива, экспертами в различных областях и чувствую, что получил хорошее понимание ситуации и цельный взгляд на общую картину. Это, по меньшей мере, окажется базой для более взвешенной оценки фактов так, как я их вижу.

Журнал, Москва, 9-е февраля 1937-го.

Провёл очень любопытную встречу с послом Афганистана. Он – старшина дипломатического корпуса здесь и пробыл здесь дольше всех. Леди Чильстон, блестящая, очаровательная, ухоженная дама из британского посольства сказала с озорным огоньком в глазах, что «московский официальный сезон всегда открывался обедом у афганского посла».

Мы также посетили обед в нашу честь, данный афганским посольством другим вечером. Моя драгоценность, дочь Екай также была включена в приглашение. Это оказалось очень приятным мероприятием.

Посол, выпускник Оксфорда и кузен короля своей страны – человек больших способностей и обаяния. Он поддерживает дружеские отношения с необычными и артистичными людьми Советского Союза и приглашает на свои вечера замечательных артистов, щедрых на пение и выступления.

При обсуждении процесса посол отметил, что, с нашей точки зрения, уголовная процедура в России основана на Кодексе Наполеона, а потому не обеспечивает обвиняемым в полной мере ту защиту, которую даёт система общего права. Затем он пустился в объяснения как установления магометанских законов в его стране создают условия для такой защиты.

Ничто, сказал он, не возвеличивает достоинство человеческого ума и личности настолько, насколько установленная законом защита его свободы от преследований могущественными людьми любой страны. Он считает, что мерой развитости цивилизации является степень защищенности человека от обвинений в преступлениях даже от самого государства.

Он имел в виду право обвиняемых отказаться свидетельствовать против себя самого и право на презумпцию невиновности. Он сказал, что эти принципы охраняются в его стране магометанской системой права.

(Примечание Мемуариста. Насколько я понимаю, афганский посол имеет в виду исламскую средневековую систему права. Те самые суды шариата. С милыми обычаями отрубания ворам рук или побивания камнями подгулявших барышень.

Сравнивать ее с Советским правосудием, да еще и в пользу афганского – даже как-то неловко. В своё время исламское право было большим шагом по сравнению с царившим вокруг беззаконием. Но, мягко говоря, времени с тех пор прошло немало. При всём уважении к пророку Магомету и его почитателям. Продолжаем.)

Также он считает, что Советы совершают множество хороших вещей по самым разным направлениям. Но мудрость веков, – сказал он, – свидетельствует, что лишь небольшого прогресса можно достичь, не задействуя личный интерес в качестве стимула.

Человеческая природа всё еще не достигла, и вероятно еще долго не сможет достичь момента, когда люди работают просто ради радости труда. Побуждения к работе и развитию – всегда лежат среди личных интересов и так будет еще очень долго.

Этот мудрый и добрый человек впечатлил меня своей искренностью и своим философским взглядом на мир. Может случиться так, – сказал он, – что этот эксперимент сработает и будет успешно развит путём некоторых допущений и изменений на основе фундаментальных черт человеческой природы. Он может стать одним из шагов эволюции и развития. Время покажет, – завершил посол.

Дневник, Москва, 10-е февраля 1937-го.

Полдень. Конференция с посланником. Здесь шесть лет, очень умён, хорошо начитан.

Уверен, что заговор существовал, а подсудимые виновны. Обсуждал тот факт, что обвиняемые с юных лет, со своих университетских дней вплоть до высылки в Европу, были погружены в психологию подпольных заговоров.

Финляндия между Россией и Германией.

Номер семьдесят восемь, Москва, 19-е февраля 1937-го.

Достопочтенному государственному секретарю.

О визите в Москву доктора Хольсти, министра иностранных дел Финляндии.

Совершенно секретно.

Сэр, имею честь доложить следующее относительно недавнего визита в Москву доктора Хольсти, финского министра иностранных дел.

Высказано множество предположений о значении и цели этого визита. Русское и финское правительства теперь связаны пактом о ненападении. Возникли обсуждения, может ли это означать возможное расширение соглашения до пакта о взаимной обороне.

Я обсуждал эту ситуацию со множеством дипломатов и общее мнение сошлось в том, что это просто общий обмен дружественными обсуждениями по торговым делам. Возможно, с тем подтекстом, что Финляндия хотела бы опровергнуть как беспочвенные некоторые слухи. А именно, слухи, что существует понимание между Германией и Финляндией в связи с возможным германским нападением через Балтику.

Основной причиной визита явилось решение Финляндии определённо занять позицию нейтралитета между Германией и Советским Союзом и стать членом нейтрального Скандинавского блока, в настоящее время состоящего из Норвегии, Швеции и Дании. За последние шесть месяцев проведено множество неформальных обсуждений между представителями финского правительства и скандинавских стран.

Целью этих обсуждений было исследовать, возможно ли Финляндии быть принятой в качестве дружественного члена скандинавского блока. Скандинавские страны дали Финляндии понять, что прежде, чем она сможет стать тесно связанной с ними, она должна убедить в своей нейтральности Советский Союз. Визит Хольсти выступил конкретным шагом в этом направлении.

Доктор Хольсти, которого я принимал в посольстве, заявил мне, что принципы его правительства полностью демократичны, посвящены сохранению мира, и строгой приверженности Лиги Наций. Он произвёл на меня впечатление выдающегося человека, приверженного демократическим принципам.

Он принимал участие в заключении соглашения по возврату нам финских долгов, а также в приготовлениях к выплатам. По профессии он журналист и одно время читал лекции в Университете Лиланда. Имею честь оставаться, искренне Ваш, Джозеф Дэйвис.

(Примечание Мемуариста. Грешным делом был уверен, что господин Хольсти окажется таким же любителем Гитлера, как и многие собеседники посла. Но нет, похоже, министр был весьма приличным человеком.

Позволил себе даже несколько раз публично покритиковать нацистов. Но к 1938-му стало понятно, что Финляндия крепко стала на фашистские рельсы и Хольсти был вынужден уйти в отставку.

Впрочем, его труды по возврату царских долгов Америке не прошли даром. Он получил почётную профессорскую должность в Стэнфорде. Переехал с семьей в США, где и прожил до конца своих дней. Продолжаем.)

Дневник, Москва, 11-е февраля 1937-го.

Бельгийский посланник, де Теллье пробыл здесь долгое время. Имел с ним сегодня крайне интересную беседу. Он опытен, способен, проницателен и мудр. Хорошо знает свою Европу. По его мнению, обвиняемые на процессе были виновны. Слабостью СССР в отношениях с зарубежьем является Коминтерн.

Примечание посла. Коминтерн – организация коммунистической партии со штаб-квартирой в Москве. Утверждают, что она оказывает помощь и направляет действия и пропаганду коммунистов в странах за пределами России.

Говард, – сказал он, – в своём разговоре со Сталиным руководствовался верной идеей. Говард? – сказал я, – кого Вы имеете в виду? Как же, – сказал он, – разумеется Вашего великого редактора и издателя Роя Говарда.

Вы знаете Роя Говарда? – удивился я. Нет, – сказал он, – также как я не был здесь когда он встречался со Сталиным. Но я следил за всем, имевшим отношение к этим вопросам и Рой Говард попал не в бровь, а в глаз в интервью со Сталиным, как это сообщалось в печати.