Текст книги "Посол к Сталину"

Автор книги: Джозеф Дэйвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Часть первая. Миссия начинается

с 16-го ноября 1936-го по 30-е марта 1937-го.

Дневник, Вашингтон, 16-е ноября 1936-го.

Сегодня президент подписал и передал мне документы о назначении меня послом Соединённых Штатов в Союз Советских Социалистических Республик.

Дневник, Вашингтон, 20-е ноября 1936-го.

Моё назначение представлено прессе.

Дневник, Вашингтон, 23-е ноября 1936-го.

Принёс присягу в офисе госсекретаря в присутствии многих старых друзей, включая: Пата Харрисона, Стива Эрли, Джесси Джонса, Дэна Ропера, Милларда Тайдингса, Джо Тамалти, Дика Вэли, Лео Кроули, Мерли Торпа, Джорджа Холмса и других. Дети и Марджори также присутствовали, что доставило мне особенное удовольствие.

Дневник, Вашингтон, 14-е декабря 1936-го.

Посетил обед, данный в нашу честь послом и мадам Трояновской в Советском посольстве. Это был замечательный приём, отлично проведённый. Мы все получили удовольствие.

Дневник, Вашингтон, 15-е декабря 1936-го.

Совещались сегодня с Самнером Уэллсом о положении дел в СССР. Он имел длительный и разнообразный дипломатический опыт. Его предложения оказались очень полезны в ходе моей работы в департаменте по ознакомлению с положением дел в Советском Союзе и моими будущими обязанностями.

Представляется, что помимо рутинных обязанностей, таких как продвижение американских интересов и защита граждан США, важнейшими, с точки зрения этой миссии в Москву, являются следующие особые направления.

Первое. Переговоры по возобновлению истекающего в следующем году Советского торгового соглашения, которое предусматривает закупки у нас Советским правительством.

Далее. Вопрос урегулирования ситуации, возникшей из недопонимания в связи с интерпретацией так называемого долгового соглашения. Это было частью договорённостей, достигнутых президентом и Литвиновым когда СССР был признан Соединёнными Штатами. Советское правительство отказывается выполнять то, что представлялось его обязательствами совершить некоторые выплаты русского долга Соединённым Штатам, а также оплатить иски американских граждан.

(Примечание Мемуариста. Речь идёт о выплате царских долгов России, от которых большевики отказались. Этому вопросу посол еще уделит большое внимание. Американцы очень сильно хотели получить хотя бы часть этих денег. При этом обойдя тех же французов или англичан, которым царская Россия была должна намного больше. Продолжаем.)

Из-за этого возникло значительное охлаждение в отношениях. Это вопрос высокой важности, и если он может быть улажен сообразно с нашим самоуважением, то дружеские отношения и сотрудничество необходимо восстановить. Особенно, в виду китайско-японской ситуации и возможности начала в Европе Мировой войны.

Другим вопросом, который мне предложили подробно исследовать, являлась оценка сил Советского Союза: политических, промышленных и с военной точки зрения. А также определение политики СССР по отношению к Германии, Гитлеру и миру в Европе. С точки зрения текущего момента, это примерно то, чем я планирую заниматься в Москве.

Похоже, впереди меня ждёт очень интересное время, особенно, в связи с моим общим пониманием ситуации между Германией, ее отношениями с Францией, Англией и миром в Европе.

Дневник, Нью-Йорк, 30-е декабря 1936-го.

Марджори и я посетили прощальный обед в Отеле Мэйфлауэр, организованный группой старых друзей под председательством министра юстиции Гомера Каммингса. Устроено было щедро, мой старый друг Гомер и друзья взяли на себя множество хлопот. Это было выдающееся собрание с большинством лидеров всех трёх ветвей власти, безотносительно их партийной принадлежности. Я был весьма тронут.

Вне всяких сомнений, одной из неважных, но очень приятных частей этого назначения президента оказалась великодушная заинтересованность и доброжелательность старых друзей. Также был обед, данный моими старыми приятелями из Федеральной торговой комиссии, включая всех тех, кто работал со мной когда я был Уполномоченным по корпорациям при президенте Вильсоне, прежде чем это бюро было включено в состав комиссии.

Затем была группа в Нью-Йорке, возглавляемая Джимом Моффетом, договорившаяся дать обед в нашу честь в Ритце. Это оказалось совершенно неожиданным и отличным. Что удивило и по настоящему тронуло, так это большое количество прибывших из Вашингтона: Джим Бирнс, Джим Фарли, Билл МакАду, Пат Харрисон, Альбен Баркли, Фрэнк Мёрфи, Джесси Джонс и старый добрый Стив Эрли. Друзья долгих лет, они приняли участие, благодаря этой дружбе.

Конечно, вещи, которые были сказаны по доброте, были неумеренны и показывали, скорее, благородство выступающих, но они всё равно многое значили для меня. Также оказался очень полезен обед, данный прямо перед моим отъездом Ривом Шлеем, президентом Американо-Российской торговой палаты.

Дневник, Вашингтон, 2-е января 1937-го.

Я и Марджори были приглашены на неофициальный обед с президентом и миссис Рузвельт, перед посещением приёма в Белом Доме. Присутствовала вся семья, за исключением Анны и Джона Боттиджера. Президент был в ударе.

После обеда президент и я удалились в его Овальный кабинет на втором этаже за последними наставлениями по моей миссии. Принимая во внимание разногласия, ожидающиеся между нами и Советским правительством по поводу долгового соглашения, он считал, что я должен демонстрировать исполненное собственного достоинства дружелюбие так долго, как между двумя странами будут существовать дипломатические отношения.

Такое отношение должно характеризоваться определенными оговорками, с прозрачным намёком, что президент и госсекретарь глубоко разочарованы в неудаче их правительства выполнять то, что представляется нам их явными обязательствами. Позиция, сказал он, состоит в том, что мы не настаиваем на дальнейших переговорах по этому вопросу.

Мяч на стороне Советского правительства и это намного более важный вопрос для них, чем для нас. Подождем, сказал он, и увидим что произойдёт.

Тем временем, он считал полезным для меня приложить усилия для сбора всей информации из первых рук, из личных наблюдений, где возможно, относительно сильных сторон режима с военной и хозяйственной точек зрения. А также постараться установить, какова будет политика их правительства в случае войны в Европе.

Я рассказал ему о предложении судьи Мура убедить посла Додда проработать еще один дополнительный год прежде, чем меня переведут в Берлин на его место. Президент немедленно решительно сказал – Нет. План должен выполняться так, как был намечен ранее.

Журнал, Вашингтон, 3-го января 1937-го.

Встречался с послом Трояновским. Он выразил обеспокоенность как бы мое пребывание в Москве не осложнилось в начале некоторой небольшой холодностью со стороны части Советских официальных лиц, возникшей из имеющегося между США и Советским Союзом недопонимания. В этой связи он хотел бы уверить что меня примут очень радушно и что Советское правительство осведомлено о моих капиталистических взглядах, профессиональном и деловом опыте, также как о моей работе во времена президента Вильсона в качестве председателя Федеральной торговой комиссии.

Они были знакомы с моей работой и были уверены, я буду рассматривать их ситуацию и проблемы объективно и без предубеждения. Я подтвердил, что он совершенно прав, так как сам заинтересован в этом же. Я еду с непредвзятым рассудком. Он выразил надежду, что любые спорные вопросы могут быть улажены на основе точного понимания позиции каждой из сторон.

Принципиальным вопросом разногласий между правительствами оставался вопрос долга. Я сообщил Трояновскому, то что собирался в соответствии с указаниями президента и госсекретаря. Лично я считал, что большой ошибкой Советского правительства может стать недопонимание по долговому вопросу, что омрачит доверие, испытываемое президентом США и нашим правительством к честности и надёжности обещаний Советского правительства.

Я хотел бы обсудить это с Биллом Буллитом.

Дневник, Вашингтон, 4-е января 1937-го.

Официальный обед, данный в нашу честь послом и мадам Саито в японском посольстве. Саито – старый друг и компаньон по игре в гольф в "Пылающем древе".

(Примечание Мемуариста. «Пылающее древо» – закрытый элитный гольф-клуб в Мэриленде. Участниками клуба в разные времена были большинство американских президентов и политиков. Название получил от яркой осенней листвы высокого дуба на холме. Вступительный взнос 75 тысяч долларов, то есть более пяти миллионов рублей. Женщины в клуб не допускаются. Продолжаем.)

Постараться развлечь нас – было весьма приятным жестом с его стороны. Тем не менее, я был несколько сбит с толку, так как я был назначен в Москву, а Япония и Москва были едва ли не в ссоре. Итак, я решил быть совершенно недипломатичным и отправился откровенно обсудить проблему с Саито.

Он сразу ухватил суть и сказал: "Это просто. Мы пригласим моего коллегу – Советского посла и мадам Трояновскую". Моя проблема разрешилась очень приятным вечером.

За кофе международные отношения были поддержаны предложением организовать международную группу "Гольф-клуба Пылающее древо" по аналогии с Международным Ротари-клубом.

(Примечание Мемуариста. Ротари Интернешнл – включает более тридцати трёх тысяч ротари-клубов по всему миру. Как правило, объединяет наиболее богатых и влиятельных персон. Во многом построено по принципам глобальной масонской ложи. История для западного истеблишмента типичная. Например, президент Франклин Рузвельт являлся открытым масоном и входил в Великую ложу масонов Нью-Йорка. Продолжаем.)

Было решено, что без сомнения Вашингтонское отделение "Пылающего древа" будет номером первым в такой организации. Мнения по вопросу кому отдать второй номер, Токио или Москве, яростно разделились. Мы предложили передать этот вопрос на рассмотрение Лиги Наций!

(Примечание Мемуариста. Про Лигу Наций, прообраз ООН, посол Дэйвис, очевидно шутит. Допилась, в общем, весёлая компания. «Если Вы не отзовётесь, мы напишем в Спортлото!» Продолжаем.)

Дневник, в море, 5-го января 1937-го.

Мой старый друг Оуэн Янг, председатель Совета директоров Дженерал Электрик, был достаточно добр, чтобы прийти и потратить пару часов обсуждая со мной Россию. Дженерал Электрик делает бизнес объёмом в миллионы долларов с Амторгом, официальным агентством Советского правительства в нашей стране.

Он рассказал мне, что Советское правительство имеет исключительно высокий рейтинг доверия в банковских и деловых кругах Нью-Йорка и всей страны. Что у них репутация педантично аккуратных плательщиков по своим финансовых обязательствам, безотлагательно и даже ранее требуемой даты.

Он утверждал, что в ходе деловых отношений Дженерал Электрик с Советским правительством, оцениваемых в миллионы долларов и длящихся уже десять или пятнадцать лет, Советы всегда были скрупулёзно точны в своих платежах и держались своих обязательств во всех отношениях. В противоположность людям, не связанным с бизнесом и политически ориентированным, с которыми я обсуждал Советы ранее, он подтвердил выдающуюся репутацию Советского правительства по выполнению своих обещаний.

Марджори, Екай (Эмлин Найт Дэйвис, моя дочь, выпускница колледжа Вассара) и я приплыли в Европу в полночь, в Бремен. На борту был Уолтер Дюранте.

Дневник, Берлин, 14-го января 1937-го.

Прибыл в Берлин и немедленно нанёс официальный визит послу Додду.

Дневник, Берлин, 15-го января 1937-го.

Советский посол в Берлине Суриц особенно любезен во внимании, которое проявляет к нам сам и его сотрудники. Он сообщил, что Москва дала недвусмысленные указания сделать всё возможное, чтобы наше пребывание было удобным и приятным.

Он добавил, что внешнеполитическое ведомство (Литвинов) получило чёткие указания из Кремля (от Сталина) вести новое дипломатическое представительство со всевозможной любезностью и не допустить, чтобы никакие трения, существовавшие ранее, повлияли на отношение к новому послу. Я был рад слышать это.

Дневник, Берлин, 16-го января 1937-го.

Мы остановились здесь, чтобы отдохнуть несколько дней. Посол и миссис Додд устроили очень приятный обед. Доктор Шахт и его супруга, бывший посол Германии в Вашингтоне фон Гаффрон-Притвитз, польский посол Липски, русский посол и мадам Суриц вместе с моим давним другом и одногруппником по Университету Висконсина Луисом Лочнером превратили обед в очень приятное событие.

Провёл подробное обсуждение с главой "Русского отдела" в германском министерстве иностранных дел. К моему удивлению, он утверждал, что мои взгляды на устойчивость внутренней российской политики и надёжность Сталинского режима не выдерживают критики.

Он считал, что мои сведения полностью не верны – Сталин вовсе не окопался во власти как следует. Он утверждал, что я, вероятно, обнаружу там большую революционную активность против власти, которая может вскоре перейти в открытую.

(Примечание Мемуариста. Сегодня принято утверждать, что предателей-троцкистов обвинили зазря. Что никакого государственного переворота они не замышляли и с Германией о свержении Сталина не договаривались. Но отчего-то германский МИД уверен, что Советского вождя вот-вот свергнут. Очень любопытный штрих к процессам Радека и Бухарина, на которые вскоре лично попадёт посол Дэйвис. Продолжаем.)

Нанёс визит послу Додду, чтобы попрощаться и обсудить, что я узнал в его сфере ответственности.

В соответствии с приглашением, полученным на обеде, нанёс визит также доктору Шахту в Рейхсбанке. Он попросил оградить его от посетителей и у нас оказалась добрая пара часов для разговора. Он был весьма огорчен по поводу предполагаемого недостатка честности Британии и Франции и их ответственности за экономические проблемы Германии.

Шахт выразил высшую степень восхищения президентом. Он сказал, что президент США в наивысшей степени один из величайших людей мира, что ему присуща необычная способность сводить любую ситуацию к элементарным факторам и применять простой здравый смысл для ее решения. Подобное, – сказал он, – свойство гения и подлинного величия.

Дневник, Берлин, 17-го января 1937-го.

Был приглашён на чай к русскому послу, осмотрел его замечательные русские картины. Это был "сидячий" чай – полноценное угощение. Особенно красивы оказались "снежные" картины. Все принадлежали кисти старых русских мастеров.

Здание посольства досталось еще от старого времени, необычайно красиво – огромные комнаты, высокие потолки, всё в имперской манере.

Сам посол представляет тип старого революционного интеллектуала – высоко образованный и интересный. Бурной холодной ночью они сопроводили нас до самого поезда. Нам пришлось буквально протискиваться в вагон, так как он остановился только на короткое время, чтобы взять пассажиров. Но мы благополучно справились и слегка "выдохнули". Тронулись к Варшаве в одиннадцать сорок.

Журнал, Берлин, 17-го января 1937-го.

Любопытное заявление нацистов попалось мне в газете вчера.

"Мы ждали смены эпох, полного разрушения политических и общественных идеологий. Именно для этого и созданы демократии. Но сегодня они сознательно или бессознательно ничто более, чем центры заразы, переносчики бацилл и подручные большевизма. Они – одна группа, мы – иные. Будущее отвратит коллективизм от неустойчивых реакционных масс. Демократии подобны песку, ползучему песку. Наш государственный политический идеал подобен пикам гранитных скал!"

Это поразило меня в качестве весьма сжатого, ясного и угрожающего заявления о германском отношении к окружающему миру. Это пугающе. Боюсь, это указывает на дух завоеваний скорее, чем на желание мирно развиваться на своих землях.

Дневник, в поезде, 18-го января 1937-го.

Холодная, безрадостная страна, которую мы проезжаем – Польша. В Варшаве нас посетил Джон Кахади. Кажется, он всем здесь доволен. Поезд чистый, весьма серый и холодный в вагоне-ресторане и не слишком удобный в вагоне спальном.

Позднее, граница СССР.

Советник посольства Лой Хендерсон встретил нас в пограничном городке Негорелое. Все говорили мне, что он совершенно замечательный человек и выдающийся кадровый офицер. Я нахожу его скромным и очевидно, способным сотрудником. Он мне понравился, уверен мы с ним поладим. Бедняга Хендерсон прошлой ночью съел "плохой еды" (довольно частый случай здесь) и был весьма нездоров, тем не менее, держался достойно.

Путешествие на поезде в Россию.

Москва – первые впечатления.

Журнал, Москва, 19-го января 1937-го.

Москва стала для меня настоящим сюрпризом. Конечно, это – красивый старый город, но в дополнение к этому: бурление на улицах, множество строящихся зданий и удобная одежда, которая выглядит здесь вполне обыденно, очень меня удивили. Вне всяких сомнений, ритм жизни здесь бьет ключом и эти люди развиваются гигантскими шагами.

(Примечание Мемуариста. Здесь у посла игра слов. Можно понять и так, что люди на улицах спешат и ходят размашисто. Одновременно, фраза посла означает, что дело не в походке, а в стремительных стройках и могучем развитии страны. Продолжаем.)

Дневник, Москва, 19-го января 1937-го.

Прибыли этим утром. Мы все приятно удивлены зданием посольства, так называемым Спасо Хаус.

(Примечание Мемуариста. Также известно как особняк Второва. Историческое здание начала двадцатого века, колоннами и полукруглым фронтоном слегка напоминающее Белый дом в Вашингтоне. Посол Дэйвис почему-то в книге называет его не так, как принято сейчас у американцев, а слегка на итальянский манер Спаццо Хауз. Продолжаем.)

Если верить мистеру Хаддлу, инспектору Почт при госдепартаменте, это наиболее красивое из наших посольств. Оно выгодно отличается от любого другого посольства в европейских странах. Справа перед домом довольно необычная для Москвы история – очень приятный маленький парк.

Чуть далее направо – красивая старая церквушка, при взгляде на которую сжимается сердце от ее ветхого и несчастного вида. Сейчас она занята несколькими семьями и признаки недостатка ухода, а также приходящего в упадок внешнего вида удручают. Между церковью и Спасо Хаусом расположен некогда очаровательный старый особняк, бывший городской дом российских дворян, но его настигла та же трагедия. Дом тоже в запустении, заселён семьями рабочих и солдат.

(Примечание Мемуариста. Посол Дэйвис так трогательно переживает за пришедшие в упадок лепнину и штукатурку. Еще бы, ведь в этих домах могли бы жить «приличные люди», а не какие-то «семьи рабочих и солдат». Очень типичный взгляд капиталиста. Продолжаем.)

Позднее.

Вручение верительных грамот внешнеполитическому ведомству.

Литвинов в Женеве и будет отсутствовать в Москве несколько дней. Было условлено, что мне следует представить мои верительные грамоты без отлагательства его первому заместителю – Крестинскому.

После визита к Крестинскому, мы также посетили мистера Стомонякова, второго заместителя, который произвёл на меня гораздо лучшее впечатление, чем Крестинский.

Крестинский – близорукий маленький человек с профессорскими очками и довольно отталкивающим лицом. Он произвёл на меня впечатление нечистого на руку человека. Я бы не стал ему доверять.

Первые впечатления.

Номер один, Москва, 19-го января 1937-го.

Достопочтенному государственному секретарю. Доклад посла Дэйвиса.

Совершенно секретно.

Сэр, имею честь доложить, что перед отплытием из Соединённых Штатов я имел несколько бесед с мистером Трояновским, Советским послом в Вашингтоне. Внешне эти встречи носили неофициальный, светский характер. При последней встрече Трояновский, говоря приватно, выразил обеспокоенность, что моё пребывание в Москве может быть вначале осложнено некоторой холодностью части Советских официальных лиц, происходящей из разногласий и недопонимания, которые, как он слышал, возникли между мистером Литвиновым, народным комиссаром иностранных дел и послом Буллиттом.

Разумеется, на это я возразил, что полностью разделяю большое разочарование, испытанное послом Буллиттом после отказа Советского правительства выполнять то, что представлялось его явными обязательствами. Я не позволил данной теме развиваться в спорном ключе, но выразил надежду, что моя миссия может оказаться полезной в улучшении отношений между двумя странами.

(Примечание Мемуариста. Буллит был послом США в СССР до Дэйвиса. Причём настолько «замечательным» в кавычках, что умудрился переругаться со всеми. В итоге его с позором отправили домой еще до назначения нового посла. Это не помешало ему потом поливать Дэйвиса грязью как «непрофессионального дипломата». Хорош профессионал! Продолжаем.)

На предыдущей встрече посол Трояновский выразил надежду, что нам удастся смягчить некоторые в прошлом спорные вопросы и путём более точного понимания урегулировать некоторые из этих вопросов к обоюдному удовлетворению сторон. На прошлой встрече я откровенно слегка затронул то, что представлялось мне удручающим фактом, а именно, что великий человек, президент Соединённых Штатов достиг принципиального согласия с представителями Советского правительства по вопросу расширенного соглашения. Параметры этого соглашения, в свете существующих условий, были хорошо известны обеим сторонам и, по моему мнению, были недвусмысленно выражены в чётких определениях письменного меморандума.

Выполнено это соглашение не было. Ситуация продолжает развиваться и указывает на путаницу во второстепенных вопросах и последовательное умышленное сведение на нет общих принципов соглашения, которые Советский Союз обязался исполнять.

Далее я не распространялся по этому вопросу. Только выразил сожаление, указав в то же время на относительную неважность этого вопроса для Соединённых Штатов и высокую значимость для российского народа в будущем благожелательного либерального общественного мнения в Соединённых Штатах, особенно в виду неустойчивой международной обстановки. Эти события представляются значимыми с точки зрения отношения Советского правительства к долговому вопросу.

Во время этих обсуждений я большей частью только слушал, за единственным исключением, указанной выше беседы с Трояновским.

В Берлине я совершил несколько визитов в германское министерство иностранных дел. Все эти беседы носили неформальный и неофициальный характер. Существо дела было ранее направлено Вам кодированным сообщением вместе с докладом о моей неофициальной беседе с доктором Шахтом.

(Примечание Мемуариста. Обратите внимание – посол охотно показывает нам совершенно секретные доклады о всякой ерунде. Но как только речь заходит о действительно серьёзных вещах, сразу извините – было направлено шифрограммой в Вашингтон. Очень любопытно было бы узнать, что за сообщение привёз главному банкиру Гитлера посол Дэйвис от президента накануне Мировой Бойни. Продолжаем.)

Мы покинули Берлин в одиннадцать часов вечера и прибыли в Негорелое на русской границе следующим вечером. Условия в первом классе немецкого поезда до границы указывают на некоторое ухудшение обслуживания по сравнению с качеством обслуживания в Германии несколько лет назад.

Спальный вагон от Негорелого (станция на Советской границе) до Москвы определённо был превосходен, безукоризненно чист и с отличным обслуживанием. Дорожное полотно было неровным.

Объединённая железнодорожная станция и таможенная застава на русской границе представляли собой новое здание, аккуратное, солидное и впечатляющее. Официальные лица были учтивы, внимательны и хорошо знали своё дело.

На границе нас встретил секретарь Хендерсон и, вероятно, эти условия были созданы его стараниями. Следующим утром в одиннадцать тридцать мы прибыли на Белорусский вокзал в Москве.

В посёлках, что мы проезжали поутру, повсюду бросаются в глаза новые стройки. Люди на железнодорожных станциях кажутся тепло одетыми и не слишком отличаются в стремлении одеться потеплее, от жителей глубинки, которых можно увидеть в сельских районах запада Соединённых Штатов.

На вокзале в Москве нас встретил мистер Барков из протокольного отдела народного комиссариата иностранных дел и сопроводил нас в резиденцию посла (Спасо Хаус), который был подготовлен заранее к нашему приёму, благодаря предусмотрительности миссис Дэйвис. Дом оставался пустым с отъезда посла Буллитта и пришёл в некоторый упадок.

Глава протокольного отдела наркомата иностранных дел мистер Барков уведомил меня по прибытии (утром девятнадцатого января), что в связи с отсутствием мистера Литвинова, пребывающего в Женеве, меня будет рад принять заместитель наркома мистер Крестинский в три часа пополудни того же дня.

В сопровождении мистера Хендерсона, первого секретаря посольства, я прибыл к назначенному часу к мистеру Крестинскому и обнаружил с ним мистера Неймана, главу третьего западного политического департамента наркомата иностранных дел, который занимается американскими делами.

(Примечание Мемуариста. Посол Дэйвис в первых заметках из Советского Союза сильно путается в названии должностей и ведомств. Наркомат иностранных дел он то называет министерством, то вообще кличет на британский манер Форин Офисом. Это вносит в текст некоторую путаницу. В данном случае речь идёт о департаменте советского наркомата. Ничего, со временем посол разберётся в этих тонкостях. Продолжаем.)

Я передал слова приветствия внешнеполитическому ведомству и мистеру Крестинскому от государственного секретаря. Также были переданы копии верительных грамот и запрашивающая приём у мистера Калинина нота, чтобы представить письмо с отзывом моего предшественника и мои верительные грамоты.

Он сказал, что в виду того, что проводится заседание Совета РСФСР и Центрального исполнительного комитета РСФСР, время мистера Калинина полностью расписано. Но он надеется, что мистеру Калинину удастся принять меня двадцать третьего или двадцать пятого января. Я ответил, что нужды в спешке нет и я не хотел бы доставлять мистеру Калинину неудобства, особенно в виду неотложных и важных общественных дел.

Вместе с мистером Хендерсоном и мистером Нейманом я немедленно нанёс визит мистеру Стомонякову, второму заместителю народного комиссара иностранных дел. Мистер Стомоняков специализируется на делах регионов Дальнего и среднего востока, а также восточной Европы. Он также принял нас очень вежливо.

Двадцать первого января должно было состояться заключительное заседание Конституционного конвента РСФСР и по моей просьбе мистер Барков из протокольного отдела организовал нам приглашение. Доклад о моих впечатлениях вместе со справочной информацией будет направлен следующим дипломатическим пакетом.

(Примечание Мемуариста. Посол Дэйвис неверно называет это собрание по аналогии с американскими конституционными конвентами. На самом деле, речь идёт о семнадцатом чрезвычайном Всероссийском съезде Советов, который в этот день утвердил новую Конституцию РСФСР. Продолжаем.).

Я не могу завершить этот отчёт, не выразив признательность за превосходную и действенную помощь, предоставленную мне сотрудниками посольства, замечательной командой, преданной и знающей своё дело.

Имею честь оставаться, сэр, искренне Ваш, Джозеф Дэйвис.

Дневник, Москва, 20-е января 1937-го.

Спал допоздна. Послал поздравительную телеграмму президенту по поводу инаугурации. Потратил весь день, приводя в порядок мою канцелярию, разбирая бумаги и готовясь к работе.

Вечером устроил обед в посольстве для журналистов и их жён. Жёны привлекательны и милы. Очень впечатлила нас миссис Джо Барнс, она тиха и сдержанна, но при этом очень определённа в суждениях и строго придерживается их, что в наши дни "нелёгкая доля". Насколько мне известно, она намного более радикальна, чем ее муж.

Было довольно забавно, что они отправились в Россию. Вполне очевидно, что логично мыслящий Демари Бесс и его талантливая, изящная маленькая жена – прирождённые консерваторы, тогда как Барнсы – настоящие радикалы. Барнс и Бесс – люди выдающихся способностей, оба честные, но придерживаются диаметрально противоположных врождённых точек зрения.

Деуэлс и Чарльз Наттерс не слишком радикальны или консервативны и при этом очень умны и проницательны. К моему сожалению, Джо Филлипс покидает нас. Он хорошо знает Россию. Он передал мне заметки касательно его изучения коллективных хозяйств, сделанные на местах во время длительного путешествия по Украине в прошлом году.

Они представляют действительную ценность, так как основаны на фактических наблюдениях исключительно способного и опытного обозревателя и журналиста в этот переломный момент развития важного проекта Советского правительства. Обсуждения по поводу России были горячими и непростыми. Это было отличным погружением прямо в суть дела и оказалось весьма полезным. Они все мне нравятся. Думаю, мы с ними хорошо сработаемся.

Журнал, Москва, 21-е января 1937-го.

Совершил первый официальный протокольный визит к британскому послу Чильстону. Посольство живописно расположено на реке прямо напротив Кремля в красивом старинном особняке. Посол весьма дружелюбен и сердечен. Он произвёл впечатление очень разумного и уравновешенного человека. Он сделал выдающуюся карьеру на британской дипломатической службе. Сюда он прибыл из Вены и Будапешта.

Он считает, что это правительство надежно укрепилось, что европейская обстановка, учитывая тревожный мир, является угрожающей и выглядит не слишком хорошо. Он предложил обращаться к нему в любое время.

Я поблагодарил и сказал, что, по моему мнению, интересы Соединённых Штатов и Великобритании, без нужды в формальных соглашениях, всегда могут двигаться более или менее параллельными путями. Благодаря тому, что политические, юридические, этические и религиозные идеи обоих народов по существу – одни и те же. Более того, благодаря нашему общему языку и сходству общественных институтов опасность взаимного недопонимания весьма мала.

Кремль и запреты в питании.

(Примечание Мемуариста. Телеграфный стиль дневников посла иногда очень трудно понять. Контекста мало, а отрывочные записи могут означать что угодно. Например, название этой главы буквально звучит: «Кремль, диета, не надо».

Дело осложняется тем, что в английском языке слово «диета» может означать как пищу, так и Парламент, Рейхстаг, Сейм, а также японское законодательное собрание или короткое судебное заседание.

Исходя из политической направленности книги, вполне уместно смотрелась бы глава про «Кремль и Рейхстаг не вместе». Но нет, далее, к счастью, выясняется, что имеются в виду банальные ограничения врачей в непривычной пище для новых дипломатов. Продолжаем.)

Москва, 21-е января 1937-го.

Достопочтенному Марвину Макинтайру.

Дорогой, Мак!

(Примечание Мемуариста. Имеется в виду Марвин Хантер Макинтайр, личный секретарь Рузвельта. Известный американский журналист, в своё время выступавший редактором «Вашингтон Таймс» и «Вашингтон Пост». Крайне влиятельный в политических кругах человек. Продолжаем.)