Текст книги "Наматжира"

Автор книги: Джойс Бетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Пастор Альбрехт начал договариваться о фургоне где-то в сентябре, и уже через несколько недель дом на колесах был доставлен в Хермансбург. Увидев его, Альберт пришел в восторг и, не долго думая, прицепил его к своему грузовику, погрузил припасы и вместе с Рубиной отправился в очередное «творческое путешествие».

Альберт вернулся в Хермансбург только на свадьбу своего бывшего учителя Рекса Бэттерби и Бернис Лун. Они обвенчались в старой церквушке миссии в присутствии аборигенов, включая и арандских художников. Среди свадебных подарков, выставленных в доме главы миссии, были работы Альберта и его сыновей, а также изделия из кожи – дары умельцев-аборигенов.

Вскоре после женитьбы своего наставника Альберт сообщил миссионерам о своем намерении построить новый дом, на этот раз в самом Алис-Спрингсе. Он уже договорился о покупке участка земли. Рекс Бэттерби был теперь его посредником, и Альберт считал, что он должен быть поближе к нему. Помимо того, как он говорил, «неплохо будет пожить в таком же доме, как у Бэттерби».

Миссионеры пытались объяснить Альберту, что ему могут не дать разрешения на постройку дома в городе, поскольку аборигенам запрещено оставаться в пределах городской черты после наступления темноты, и советовали поточнее выяснить все обстоятельства, прежде чем приниматься за осуществление своего намерения. Но Альберт пренебрег их советом и заключил договор с местным подрядчиком на строительство дома в западной части города.

В марте 1951 года пресса сообщила об этой сделке. Намерение Альберта построить дом в Алис-Спрингсе поставило в тупик власти Северной Территории: впервые за всю историю абориген вознамерился поселиться в городе. Некоторые белые сразу же заявили протест, доказывая, что стоит Альберту обосноваться в городе, как туда же устремятся все его многочисленные родственники, и его соседям не будет житья. Адвокат Альберта мистер П.-Дж. Райс выступил против подобных домыслов. Если у Альберта будет дом в городе, заявил Райс, его оставят в покое многочисленные друзья и родственники, которые объедают его; достаточно сказать, что он тратит сейчас около восьмидесяти фунтов в неделю по меньшей мере на пятьдесят сородичей, с которыми, «по племенному закону, должен делиться всем, что имеет».

Пока администратор Северной Территории рассматривал сложившуюся ситуацию, Альберт совещался с архитектором относительно строительства своего дома.

Намерение Альберта добиться права поселиться в Алис-Спрингсе было поддержано прессой страны. Письма, в которых читатели открыто выражали ему свое сочувствие, текли потоком. Характерным было письмо, напечатанное в брисбейнском «Курир Мейл», озаглавленное «Будем справедливыми к Альберту». «Нам предстоит еще многое сделать, прежде чем мы сможем с чистой совестью сказать: «Мы вполне справедливы к аборигенам», – писал автор письма. – Единственно, чего просит чистокровный абориген художник Альберт Наматжира, – это дать ему возможность поселиться среди белых в небольшом австралийском городке. Этот австралийский туземец (в большей степени австралиец, чем потомки переселенцев с Британских островов) имеет куда больше прав жить среди белых, чем многие из нас, бесплодные, не сделавшие ничего ни для культуры, ни для искусства. Наматжира заслуживает большего, чем он скромно просит. Так пусть же ему не будет отказано в этой просьбе!»

Двадцатого апреля было объявлено решение администратора Северной Территории с отказом Альберту в строительном участке в городе. Это решение вызвало взрыв негодования среди австралийцев. Участок, предложенный взамен, – на территории, отведенной для аборигенов неподалеку от города, – Альбертом был отвергнут.

А пока разбиралась просьба Альберта, он жил в жалкой лачуге из мешковины и старого железа у Моррис Соук, маленького источника в нескольких милях от Алис-Спрингса. Отказ властей до глубины души обидел Альберта. Мрачный и подавленный, бродил он по лагерю, почти ни с кем не разговаривая. Прожив еще несколько недель у Моррис Соук, он вернулся в Хермансбург.

В мае в доме Рекса Бэттерби была устроена выставка, на которую попало и несколько работ Альберта. Но он не проявил к ней никакого интереса.

Однако эта выставка имела особое значение: на ней было представлено около тринадцати художников-аборигенов: четверо Наматжиры (Альберт, Енох, Оскар и Эвальд), три брата Парероультжа (Эдвин, Отто, Рубен), Вальтер Эбатаринджа, Инок и Герберт Рабераба, Адольф и Герхард Инкамала и Рихард Мокетаринджа. Кроме того, на выставке были показаны работы шести белых художников: Сидни Ноулана, Джона Элдершоу, Дэвида М. Читлборо, Леса Тэрнбула, Джона А. Гарднера и самого Рекса Бэттерби.

Несмотря на отдаленность Алис-Спрингса от крупных городов и малочисленность его населения, более пятисот человек собралось на выставку, открытие которой было поручено Дж. Нелсону, члену палаты представителей. Отсутствие у Альберта интереса к выставке было понятным. Он начал все больше и больше осознавать, что только из-за того, что он абориген, ему недоступны элементарные права и привилегии белых, хотя успех его работ и принес ему богатство. Бесправное положение, в котором находился он, и странные законы цивилизации, которых он не мог понять, – все это угнетало его, сбивало с толку и делало глубоко несчастным.

Обращение с Наматжирой как с человеком бесправным вызывало все большее недовольство среди широкой общественности. Особенно возмущали всех отказ в лицензии и запрет строительства дома в Алис-Спрингсе.

Вот уже в течение ряда лет имя Наматжиры не сходило со страниц газет, но в основном копья ломались вокруг проблемы положения Альберта и его оценки как художника, личная, частная жизнь арандца освещалась мало. Последнее и навело пастора Альбрехта на мысль написать о нем небольшую книжку. Он назвал ее «Альберт Наматжира, туземный художник». В самом начале ее автор пишет: «За несколько лет накопилась целая литература о Альберте Наматжире, газеты говорят о нем как о художнике, превозносят его, как какую-нибудь кинознаменитость. Я же попытаюсь не повторять того, что было написано другими, и постараюсь показать среду, в которой он живет, и его самого, каким мы его знаем в миссии».

Помимо описания детства Альберта, его работы в миссии и становления как художника пастор Альбрехт в своей книге затронул вопрос о деньгах, о том, что рост богатства породил у Альберта бессознательную расточительность, которая постоянно вызывала у миссионеров серьезное беспокойство. Несмотря на большие доходы, Альберт часто сидел без денег, подолгу ожидая, когда очередная выставка пополнит его банковский счет. Альберт не бросал денег на ветер – он не пил, не играл в азартные игры, но деньги быстро расходились, и причиной тому были многочисленные родственники, не знавшие удержу в своих требованиях.

«В пределах нашей миссии Альберт, как владелец капитала, – продолжал пастор Альбрехт, – стал серьезной проблемой. Не раз уже случалось, что он собирал человек по пятнадцать и брал с собой в город. Там, пользуясь его щедростью, они забывали о всех делах и обязанностях, которые лежали на них в их повседневной жизни. Будучи в городе, они завязывают связи со всякими дурными людьми, которые оказывают на них самое пагубное влияние».

Чтобы как-то помешать Альберту сорить деньгами, миссионеры прибегали к самым разным средствам, но он продолжал пользоваться чековой книжкой, не обращая никакого внимания на состояние банковского счета. Тогда совет, заботясь о его интересах, предложил, чтобы чеки Альберта подписывал также кто-нибудь из членов этого совета. Поначалу Альберт согласился, и недельные и месячные суммы стали выплачиваться ему в заранее установленных размерах, но затем это ограничение стало раздражать его, и он потребовал его отменить.

Суммируя все трудности, пастор писал: «Лишь одно поколение отделяет Альберта от жизни в диких зарослях, где его предки, истые кочевники, скитались, не имея никакого имущества. Они понятия не имели, что такое владеть чем-нибудь. Альберту нравится тратить деньги, он любит быстро зарабатывать и быстро расходовать. Его отец и предки не владели ничем, рассуждает он, почему же ему должно доставлять удовольствие накопление собственности?»

В заключение пастор Альбрехт писал: «Альберт Наматжира добился признания как большой художник и вписал свое имя в ряд имен выдающихся людей нашего времени в основном благодаря своему таланту и одержимости. Альберт первым из аборигенов показал, какие удивительные скрытые способности таятся в его народе. Богатство открыло ему доступ ко многим вещам, иметь которые не по карману даже многим белым. Но в глубине души он по-прежнему остается непоседливым кочевником. Самое большое удовлетворение доставляют ему путешествия, когда он находится в пути, даже если ему приходится трястись в грузовике, сидя на борту. Однако происхождение проклятием висит над ним, и никакие заслуги, никакие достижения не могут снять его. Он не нашел себе места в нашем обществе. Он чувствует себя чужаком. Заглядывая в будущее, мы не можем скрыть серьезнейшие опасения: он очень малого добьется, этот скиталец, заблудший между двух миров, если, ослепленный блеском славы и богатства, утратит себя».

Книжечка пастора Альбрехта разошлась очень широко. Большинство читателей выражало согласие с пастором, но был высказан и ряд критических замечаний, притом людьми, от которых этого меньше всего ожидали. Одним из тех, кто не разделял опасений пастора в отношении будущего Наматжиры, был Рекс Бэттерби. «Я не думаю, – говорил он, – что есть какая-либо опасность для Наматжиры потеряться между цивилизацией предков и белых. Он абориген до мозга костей, хотя, конечно, абориген выдающийся».

Это был первый случай, когда разногласия двух старых друзей Альберта стали достоянием прессы, хотя и не первый случай их расхождений. Вот уже несколько месяцев пастора Альбрехта тревожили высказывания, что дела Альберта ведутся неудовлетворительно. К тому же поползли слухи, что миссия «наживается на нем». Дело же обстояло так: до 1943 года миссия за продажу работ не взимала никаких комиссионных. Позднее размер комиссионных был установлен в пять процентов, а затем в десять процентов. Эти деньги предназначались на покрытие расходов по устройству выставок, перевозке, на покупку багета и так далее и были более чем умеренными.

Так как слухи набрасывали тень на миссию, было решено порвать деловые связи с Альбертом. Пастор Альбрехт пригласил в Хермансбург Рекса Бэттерби и чиновника департамента по делам туземцев и заявил им, что в связи с порочащими миссию инсинуациями члены попечительского совета решили сложить с себя все полномочия. Это давало возможность любому, кто того пожелал бы, взять на себя ведение дел Альберта. В конце концов был образован Арандский художественный совет, и председателем его стал Рекс Бэттерби. Разногласия между друзьями Альберта росли и в течение какого-то времени широко обсуждались на все лады на страницах газет.

V

Больше года имя Альберта не упоминалось в прессе, не было выставок, не было споров, не было дискуссий, которые бушевали бы над его незадачливой головой. Первой на страницы газет попала Рубина – пространное интервью о ней опубликовала аделаидская «Мейл». Репортер этой газеты Л.-Л. Уайтлок, описав свою встречу с Рубиной, «супругой одного из самых колоритных и известных художников Австралии», особо подчеркнул, что у миссис Наматжиры нет настоящего дома и все семейство ютится в жалкой лачуге.

О жутких условиях, в которых жил Альберт и его семья, писали и другие. Доктор Дэрси Моррис из Сиднея, приехав в Алис-Спрингс в гости к Дж. Тиерни, местному католическому священнику, попросил последнего познакомить его с Альбертом. Семья Альберта жила недалеко от города в упоминавшейся уже лачуге из жердей, мешков и ржавых листов железа.

Тиерни так описывал их посещение Альберта: «Когда мы приблизились к примитивному жилищу, доктор Моррис с удивлением заметил: «Уж не здесь ли живет Альберт?» Но именно здесь он и жил. «Альберт, ты здесь?» – окликнул я. Заслышав меня, появился сам Альберт. В потрепанной армейской панаме с обвисшими полями, одетый в залатанную одежду, он нес жестяной котелок чая. Мы провели в разговорах добрых полчаса. Альберт охотно и любезно отвечал на все вопросы, которые задавал ему доктор Моррис. На обратном пути доктор заметил: «Вот великолепное подтверждение старой истины – гениями рождаются, а не делаются».

Сам Тиерни довольно хорошо знал Альберта: «Я часто встречался с Альбертом, когда он приезжал навестить своих друзей. Наделенный природным чувством собственного достоинства, спокойный и уравновешенный, он великолепно держался и производил на всех самое хорошее впечатление. У него был звучный, приятный голос. Не отличаясь многословием, он выражал свои мысли ясно и просто. С неизменным удовольствием отвечал он на любые расспросы о своем искусстве и рассказывал о своем народе. То, что я имел счастье познакомиться с Альбертом Наматжирой и близко узнать его, навсегда останется для меня самым дорогим воспоминанием об Алис-Спрингсе».

Столь же благоприятное впечатление производил Альберт почти на всех, кто встречался с ним. Американец Винсент А. Харди, называвший прославленного аборигена «несчастное дитя судьбы», рассказывал, что во время посещения Альберта его ошеломили две вещи: ужасающие условия, в которых он жил, и то, что он стал жертвой темных махинаций с его произведениями, которыми спекулировали на черном рынке.

В начале 1952 года стало доподлинно известно, что в Алис-Спрингсе какие-то дельцы по очень высоким ценам сбывают туристам работы аборигенов, при этом тщательно скрывают их авторство. Арандский художественный совет и департамент по делам туземцев были глубоко обеспокоены этим. Особую тревогу вызывало то, что многие из работ были поддельными. Некоторым акварелям, подписанным именем Альберта, явно не хватало тех достоинств, которые отличали работы художника и принесли ему известность. Акварели эти были намного хуже, хотя искусно копировали стиль и манеру Альберта. Все попытки Рекса Бэттерби и Гордона Симпсона, члена Арандского художественного совета и посредника, найти поставщиков поддельных работ оказались безуспешными. Сам Альберт выказывал мало интереса ко всему этому делу. Он еще никак не мог отделаться от чувства горькой обиды, которое он испытал, получив отказ в постройке дома в городе. Альберт стал еще более замкнутым, избегал встреч с членами совета и знакомыми. Значительную часть времени проводил «дома» со своими родственниками в нескольких милях от Алис-Спрингса. Но, судя по всему, Альберт не бросал своих акварелей, так как на очередной выставке в Сиднее он блеснул серией великолепных пейзажей.

Эта выставка в апреле 1952 года не являлась персональной выставкой Наматжиры. На ней было представлено семь арандских художников, и за их произведениями охотились ничуть не меньше, чем за работами Наматжиры. В течение получаса любители раскупили тридцать работ из пятидесяти семи. К концу дня осталось только четыре акварели. Цены на отдельные картины достигли семидесяти пяти гиней. А.-К. Марсден, директор галереи, где была устроена выставка, говорил: «Мы могли бы продать в три раза больше, чем было выставлено. Публике нравится искусство аборигенов. Кто только не покупает их работы! Здесь и иностранные консулы, и экипажи заокеанских воздушных линий, и местные коллекционеры».

Особое внимание зрителей и покупателей привлекли работы Кордулы Эбатаринджи, первой арандской женщины, ставшей художницей. Учителем живописи у нее был собственный супруг Вальтер Эбатаринджа, но ее стиль значительно отличался от стиля мужа. И все же, невзирая ни на что – на успех выставки, на четырнадцатилетний успех выставок Наматжиры, – нашлись критики, которые не захотели признать, что аборигены умеют писать так же, как их белые собратья по искусству. Тон их критических замечаний, по свидетельству Айлы Брукс, выступившей на страницах «Сидни Сэрвей», варьировался от высокомерно-покровительственного до откровенно недоброжелательного, но спрос на картины аборигенов говорил сам за себя. «Мы надеемся, – писала она, – что этот успех по душе художникам из Центральной Австралии. Но здесь он бесспорно раздражает некоторых критиков».

Это замечание Айлы Брукс, видимо, было направлено против Сиднейской национальной галереи, которая упорно воздерживалась от приобретения каких-либо работ Наматжиры, хотя три национальные галереи других столиц штатов давно уже сделали это.

Полгода спустя после сиднейской выставки супруги Бэттерби устроили выставку акварелей Наматжиры у себя дома. Общая стоимость картин, купленных жителями Алис-Спрингса, составила восемьсот фунтов; на двести фунтов приобрели его работ приезжие из других штатов. Одна из акварелей была продана за сто гиней. Самой замечательной работой и самой большой из когда-либо созданных Альбертом (34×18 дюймов) была акварель с изображением горы Хермансбург с прилепившейся внизу миссией. Эту акварель Альберт написал, когда приезжал туда по просьбе главы миссии, чтобы решить, как быть с фургоном, брошенным художником без присмотра в туземной резервации Хааст-Блафф. После разрыва с миссией он редко появлялся в ней.

Работы, представленные на этой выставке, Бэттерби считал лучшими из всего, что было создано Альбертом. Исключительное качество и высокие цены выставленных работ сами по себе должны были бы предостеречь людей от покупки плохих подделок на черном рынке. Но рынок продолжал процветать. Будучи в Аделаиде на следующей, ноябрьской выставке, Рекс Бэттерби сделал заявление репортерам, что обнаружен ряд картин с поддельными подписями Наматжиры и других арандских художников. «Я уверен, – сказал он, – что кто-то подделывает подписи. Ряд фальшивок обнаружен в Мельбурне и Аделаиде. Еще два года назад аделаидская полиция занималась этим делом. Был допрошен один человек, но никого не арестовали. Я кое-кого подозреваю, но вывести мошенников на чистую воду пока очень и очень трудно».

Бэттерби добавил, что он видел ряд акварелей, приписываемых Наматжире, хотя подпись под ними явно не его. «Всякий, кто покупает работы арандских художников последних двух-трех лет, не имеющие на обороте штампов Арандского художественного совета и департамента по делам туземцев, рискует приобрести подделку. Такова уж участь всех больших мастеров искусства, что разные проходимцы пытаются нажиться на их имени».

Очередная выставка Наматжиры и двух братьев Парероультжа состоялась в Галерее Королевского южноавстралийского общества изящных искусств. Работы Наматжиры распродавались по цене от сорока пяти до семидесяти пяти гиней, Эдвина и Отто – от семи до двадцати гиней.

Успех выставки не поднял духа Альберта, никак не подействовало на него и разоблачение Рексом Бэттерби поддельных работ. Единственное, что интересовало его, так это планы путешествия в Западную Австралию. Лишь с немногими поделился он своим намерением, большинство узнало о нем только из статьи Эрика Чарлза в «Уэст Острелиан», который сообщил, что в начале следующего, 1953 года Альберт намерен посетить Перт. Эрик Чарлз писал: «Решение Наматжиры созрело в результате долгой внутренней борьбы, которая достигла критической точки после отказа властей в его просьбе построить дом и студию в Алис-Спрингсе. Альберт заявил мне: «Надоело, когда мне не позволяют поступать так, как я хочу, и ездить туда, куда хочется. Я зарабатываю деньги, как белый, и плачу налоги. Так почему я не могу тратить их так же, как они?» Когда он рассказывал о своей тяжбе с чиновниками, его темное, круглое лицо не выражало того, что творилось на душе. Но за этой непроницаемой маской скрывалась глубокая обида. Как чистокровный абориген, Альберт юридически находится под опекой и не может покидать пределы Северной Территории, поэтому на поездку в Перт ему придется еще получить разрешение у департамента по делам туземцев».

Это сообщение вызвало новые споры. По каким-то непонятным причинам власти запретили ему эту поездку. Никаких официальных разъяснений на этот счет дано не было. Кончилось все тем, что он так никуда и не поехал. Лишь только через год с лишним Альберту удалось выехать за пределы Северной Территории.

Отказ в разрешении посетить Западную Австралию нанес Альберту еще одну травму в добавление к его и без того немалым горестям. На какое-то время он покидает Алис-Спрингс. В его отсутствие вновь разражается скандал с подделками. Попытки полиции найти неопровержимые свидетельства подделок подписей Альберта не дали никаких результатов, и Арандский художественный совет берет поиски на себя. Когда Альберт вернулся из своей поездки, его попросили посмотреть одну работу, подписанную его именем. Посмотрев работу, Альберт убедился, что ни акварель, ни подпись под ней не его.

Газеты по всей Австралии и в некоторых странах за океаном ухватились за сенсационное сообщение. За минувший год множество подделок под Наматжиру куплено на Юге, сообщала одна газета. В другой писалось, что ряд поддельных работ под Наматжиру обнаружен в Южной Австралии и что полиции известен один человек, продавший работы под Наматжиру и других арандских художников за тридцать гиней. Этот человек, как полагают, давно уже промышлял фальшивками под художников-аборигенов.

Газетная шумиха вызвала смятение среди владельцев акварелей Наматжиры, многие начали сомневаться в их подлинности. Торговцы произведениями искусства удвоили свою бдительность и стали покупать теперь только работы с официальным штампом. Встал вопрос: а как быть с работами арандских художников, написанными до 1951 года, ни одна из которых не имела печати?

В связи с «делом о подделках» один иностранный дипломат, усомнившийся в подлинности двух выбранных им для покупки работ, вынужден был, прежде чем принять окончательное решение, отправиться с этими акварелями в Алис-Спрингс. Аделаидская «Ньюз» писала об этом: «Художник-австралиец и руководитель Арандского художественного совета, только взглянув на работы, сразу же заявили: «И та и другая – подделки. Это не Альберт Наматжира. А одна даже не подделка, а копия с подделки».

В другом сообщении цитировались слова Бэттерби, который сказал, что хотя Альберт Наматжира умеет писать, но он не подписывает своих работ столь каллиграфично да к тому же еще одной фамилией «Наматжира».

«Остролейзен пост» разразилась двухполосной статьей Алана Уочопа под названием «Приглядитесь к вашему Наматжире – может быть, это не он»: «Полиция и частные лица усердно пытаются уличить автора подделок. Но задача эта не из легких: фальсификатор, сославшись на закон об опеке, может спокойно увильнуть от ответственности, для этого ему только стоит задать самый простой вопрос: а был ли подписавшим картины сам художник или его посредник (уполномоченный подписывать) или же, что более важно в этом деле, имел ли сам художник право ставить свою подпись? Этот последний аргумент сразу же заставлял задуматься об общественном положении Альберта Наматжиры. Большинство белых австралийцев считало, что черные австралийцы не имеют права на статут гражданина. По Ордонансу Северной Территории об аборигенах, цветные коренные жители Австралии не имели права голоса, права на социальное обслуживание; им было запрещено жить в черте городов, будь то Дарвин или Алис-Спрингс, а также запрещалось употребление алкогольных напитков. Тем не менее их обязывали выполнять все другие законы государства, в частности – платить подоходный налог. Шумиха, поднятая газетами вокруг подделок под Наматжиру, остро поставила вопрос о статуте аборигена-художника, который благодаря своему таланту добился успеха и славы. Альберт не проявлял никакого интереса к истории с подделками его картин. Когда его попросили подписать, что ни картина, которую он освидетельствовал, ни подпись под ней не принадлежат ему, он заявил: «Зачем поднимать шум из-за пустяков, я напишу еще больше картин, а подделки меня не волнуют».

Газеты, раздувая каждый новый случай обнаружения подделки, подогревали интерес к фальшивкам под Наматжиру. Но тут наступила неожиданная и драматическая развязка всей этой истории. Из Алис-Спрингса пришло сообщение о том, что в руках полиции оказались картины с подписью Наматжиры. Их нашли среди личного имущества, оставшегося после смерти некоего пожилого обитателя города. Арест всего имущества полицией после смерти владельца впредь до предъявления прав на наследство со стороны родственников – явление обычное. Тем не менее членов Арандского художественного совета попросили освидетельствовать эти работы. На картинах не имелось официального штампа, а имя Наматжиры было подписано внизу каждой из них по диагонали.

Альберт сам посмотрел все пять работ и заявил, что он никогда не подписывал картин по диагонали; что же касается самих работ, то он их видит впервые. Гордон Симпсон как член Арандского художественного совета осмотрел работы, находившиеся в полицейском участке, и официально подтвердил, что диагональная подпись в правом нижнем углу совершенно не соответствует практике Альберта подписывать свое имя. «Через меня, как через посредника, – сказал он, – прошло много его картин, но я никогда не видел подлинных работ Наматжиры, подписанных по диагонали. Работы, которые я осмотрел в полицейском участке, умело копируют его манеру и только эксперту под силу определить, что это – фальшивки».

Все это, казалось бы, давало основания думать, что полиция предпримет теперь какие-то дальнейшие шаги, и каково же было разочарование общественности, когда таких шагов не последовало. В конце концов представитель Арандского художественного совета напомнил, что полиции стоило бы возобновить следствие по делу о поддельных пейзажах Наматжиры, проданных в южных штатах в течение 1953 года.

В аделаидской газете «Ньюз» от 14 января 1954 года появилось следующее сообщение: «За прошлый год полиция занималась тремя подделками, проданными в Южной Австралии за сорок и пятьдесят гиней. После этого полиция Северной Территории, Южной Австралии и Виктории, вероятно, умыла руки. Совет полагает, что мошенник, подделывающий картины, все еще на свободе и продолжает прибыльную торговлю фальшивками. Это служит предостережением для всех не покупать каких-либо работ, не имеющих штампа совета и департамента по делам туземцев, а также подписей официальных лиц».

Статья в «Ньюз» была последним публичным упоминанием о махинациях с подделками под Наматжиру. О том, насколько события этих месяцев подействовали на Альберта, по нему определить было невозможно. От природы сдержанный, он принимал – во всяком случае, внешне – свалившиеся на него неприятности и крушение заветных планов с таким же хладнокровием, как славу и признание; даже сообщение о награждении его по случаю коронации королевы медалью не вызвало у него сколько-нибудь заметного восторга. О награде он узнал, будучи в резервации Хааст-Блафф, где вместе с сыновьями писал акварели. Там его посетил сиднейский писатель Фрэнк Клюн, у которого с собой был приемник. Слушая передачу в канун коронации, Альберт и услышал, что его и нескольких других выдающихся австралийцев королева награждает медалью в ознаменование ее коронации. Он никак не отреагировал на эту новость: его гораздо больше занимали замыслы пейзажей для Клюна. Покидая семью художников, Клюн увез в Сидней четыре акварели одного и того же пейзажа. Они были написаны Альбертом и его тремя сыновьями – Енохом, Оскаром и Эвальдом, причем каждая была выполнена в своеобразной, присущей автору манере.

Во время пребывания в Хааст-Блафф Альберт обнаружил месторождение меди, которое оказалось неподалеку, на территории туземной резервации Арейонга. Альберт подал заявку на участок и попросил опробовать руду. И снова крушение надежд: горная порода была твердой и содержала всего двадцать семь процентов металла – процент недостаточный для промышленной разработки. Неудачи Альберта во всех его деловых начинаниях, за исключением живописи, разительно изменили его, и это особенно беспокоило друзей художника в Хермансбурге, куда он изредка наведывался. Он признавался, что его бесплодные усилия выбиться в люди сделали его глубоко несчастным. Он жаловался миссионерам, что, с тех пор как оставил Хермансбург, чтобы быть поближе к своему посреднику в Алис-Спрингсе, его долги постоянно растут и причиной тому – родственники, которые потянулись за ним и обосновались поблизости. А было их человек пятьдесят, притом так уж повелось: стоило ему не купить всего, что от него требовали, как они сами отправлялись в город и накупали товаров, записывая траты на его счет. Много денег уходило и на частый ремонт грузовика, на котором ездили все, кому не лень.

Полностью поглощенный личными заботами, Альберт не проявил особого интереса к приглашению его в Канберру, где его должны были представить королеве. Ее визита ожидала вся Австралия.