Текст книги "Наматжира"

Автор книги: Джойс Бетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

ПОСЛЕСЛОВИЕ
АЛЬБЕРТ НАМАТЖИРА – ЧЕЛОВЕК И ХУДОЖНИК

В Австралии 50 тысяч чистокровных аборигенов. Далекие их предки попали в Австралию 20–30 тысяч лет назад, постепенно заселили ее и были здесь хозяевами, живя почти в полной изоляции от внешнего мира вплоть до конца XVIII века. Аборигены Австралии принадлежали к числу самых отсталых в хозяйственно-культурном отношении племен земного шара – у них не было даже лука и стрел. Но они отлично приспособились к суровой природной среде, охотились с копьями и дубинами на кенгуру и эму, собирали и выкапывали съедобные корни и растения, добывали питьевую воду даже в пустыне, среди раскаленных песков, создали хитроумную структуру социальных групп и секций, сложные обряды и верования.

Современные аборигены, однако, совершенно непохожи на своих предков, живших здесь с незапамятных времен. Дело в том, что Австралия в конце XVIII века стала переселенческой колонией Англии, аборигены были частично истреблены, сохранились только жители пустынь и влажных тропических лесов, теперь они – не хозяева, а пасынки в своей стране. Их земли превращены в резервации, куда имеют доступ из «белых» только правительственные служащие и лица, получившие специальное разрешение. Уйти из резервации аборигену нельзя, невозможно, ее границы охраняются полицией.

Больше всего аборигенов в штате Западная Австралия – 21 тысяча (включая метисов). На Северной Территории проживает 18 тысяч аборигенов и 2 тысячи метисов. В штате Квинсленд —10 тысяч аборигенов и 1 тысяча метисов. В штате Южная Австралия – 2500 аборигенов и столько же метисов. В штате Виктория и Новый Южный Уэльс аборигенов очень мало, а метисов более 13 тысяч.

Аборигены вымирают, особенно те, которые загнаны в западные и центральные пустыни, получившие название «мертвого сердца Австралии». Здесь очень неблагоприятные природные условия, тяжелый труд, скудная пища. Так, на одной из скотоводческих станций рабочие-аборигены получали в качестве заработной платы трижды в день ломоть хлеба, небольшой кусок мяса и ковш чая. А труд был так тяжел, что у них не оставалось времени и сил добыть себе немного пищи охотой или собирательством [1]1
  L. А. Mander, Some dependent peoples of the South. Pacific, New York, 1954, p. 175.


[Закрыть].

Резервация аборигенов – это явление сложное и противоречивое. С одной стороны, – это типичный концентрационный лагерь, охраняемый полицией. А с другой – это для аборигенов родная, своя земля. Независимо от того, промышляют ли аборигены охотой и собирательством (такие тоже есть, но их осталось немного, около 6 тысяч человек) или работают на правительственных или миссионерских станциях, получая подачки от благотворительных организаций, они живут на родной земле. Если они уходят работать по найму на скотоводческие фермы, в горную или лесную промышленность, они могут все же вернуться на родную землю. С этой землей связано не только их прошлое, но и их настоящее и даже их будущее – надежды на сохранение лучших черт своей самобытной культуры, мечты о национальном самоопределении. Скажем, огромная Северная Территория, населенная преимущественно аборигенами, в будущем может обрести статус автономного района.

Аборигены стремятся сохранить за собой те земли, которые у них остались, но это не всегда им удается. Правительство продает участки их земли фермерам, бокситовой компании, отнимает для своих целей (так, район Маралинга в Западной Австралии был недавно отнят у аборигенов и превращен в полигон для испытания атомного оружия и управляемых снарядов).

Аборигены стремятся к активному участию в жизни страны, при этом их самобытная культура коренным образом видоизменяется, но не исчезает полностью. Правительственная печать отмечает: «Аборигены хотят жить вместе, вести жизнь, которая не является ни их традиционной жизнью, ни жизнью белых. Некоторые черты своего наследия – язык, идеи племенной организации и обязательной взаимопомощи – они хотят сохранить» [2]2
  «Assimilation of our Aborigines», Canberra, 1958.


[Закрыть].

Среди аборигенов немало талантливых людей. Такова, например, поэтесса Кеслин Уокер, видный общественный деятель. Таков художник Альберт Наматжира.

О Наматжире написано несколько книг, сняты два кинофильма. К сожалению, в этих книгах мы видим главным образом Наматжиру-художника и почти не видим Наматжиру-человека. Книга Джойс Бетти выгодно выделяется в этом отношении. В ней обстоятельно прослежена судьба художника, его борьба за свое место под солнцем, его немногие радости и многочисленные огорчения. Джойс Бетти подходит к теме широко, она видит в судьбе Наматжиры судьбу всех аборигенов Австралии.

Книга Джойс Бетти о Наматжире рождает в читателе любовь к человеку, независимо от цвета его кожи, веру в его безграничные возможности. Перед Наматжирой стояли непреодолимые, казалось бы, препятствия: заточение в пустыне Центральной Австралии, нищета, неграмотность, невозможность получить образование, шестеро голодных детей, вечный каторжный труд за рваную одежду и кусок хлеба (денег в резервации не платят), отсутствие человеческих прав, например права жить в городах.

Наматжире предстояло преодолеть помимо всех прочих еще и трудности, связанные с самой живописью. Традиционное искусство племени аранда имеет изобразительные элементы, но их нельзя назвать живописью. Это было синкретическое словесно-изобразительное искусство, в котором изображение пояснялось речью, а речь конкретизировалась изображением. Аборигены, рассказывая что-либо, рисовали на деревянных щитах, на священных предметах, на песке круги, полукруги, спирали, прямые и кривые линии, и каждая из них имеет свое значение. Так, круг и два полукруга по его сторонам означают двух человек (два полукруга), сидящих или стоящих около предмета (круг) – это может быть костер, дерево, шлифовальный камень, пещера и т. д. Точное значение круга известно только художнику-рассказчику. Но такие же знаки в другой раз или у другого художника-рассказчика могут изображать кенгуру, эму, пути предков и т. п. Цель художника-рассказчика в том, чтобы передать сюжет наиболее полно, ярко, убедительно, для чего ему нужны и слова и изображения. Художники-рассказчики использовали четыре цвета – белый, черный, красный, желтый, они искусно вписывали круг в круг, до двадцати и более, сочетали спирали и прямые линии. В наиболее талантливых произведениях заметны высоко развитое чувство композиции, мастерство рисунка, богатство цвета. Некоторые англо-австралийские художники считают, что эти изображения и сами по себе, без словесного сопровождения, имеют художественную ценность. Так, в Пертском университете (штат Западная Австралия) один из залов расписан подобного рода изображениями, вызывающими восхищение посетителей. Это свидетельствует, особенно если учесть яркую образность словесного сопровождения, его ритмичность и разнообразие смысловых оттенков, о том, что словесно-изобразительное искусство аборигенов достигло высокого уровня. Но переход от него к живописи, передающей не только то, что аранда изображали, но и то, что они выражали словами, – это резкий, качественный скачок.

«В 1935 году, – пишет Томас Штрехлов, – легко можно было бы доказать, что из чистокровных австралийских аборигенов никто не сможет овладеть европейской техникой живописи» [3]3
  См. предисловие Т. Штрехлова к книге: R. Battarbee, Modern Australian aboriginal art, Sydney – London, 1951, p. 6.


[Закрыть]. Но Альберт Наматжира, в котором вспыхнула искра искусства, овладел этой техникой и стал художником.

Рекс Бэттерби, впервые приехавший в Хермансбург в 1934 году, дал Наматжире бумагу, кисти и краски, но уехал, не успев научить, как ими надо пользоваться. Наматжира попытался рисовать, перепортил всю бумагу, загубил кисти и краски и остался ни с чем. Второй раз Рекс Бэттерби появился здесь в 1936 году. Наматжира попросил взять его с собой в поездку в качестве погонщика верблюдов, а Рекс Бэттерби вместо платы учил его искусству живописи. Поездка длилась два месяца. «Это было единственное время, – пишет Бэттерби, – в течение которого Альберт получил хоть какое-то обучение рисованию красками» [4]4
  Ibid., p. 12.


[Закрыть]. При этом надо учесть, что погонщик верблюдов во время поездки почти не имеет свободного времени. Утром он сгоняет верблюдов в одно место, что весьма сложно и утомительно, так как ночью верблюды в поисках травы далеко разбредаются по пустыне. Не менее сложное и утомительное дело – укрепление груза на каждом верблюде. Вечером, после перехода, надо снять груз, стреножить верблюдов и пустить их пастись. Правда, Рекс Бэттерби путешествовал как художник, груз его был невелик, и переходы были небольшие, поэтому Наматжира не только хорошо справлялся со всеми обязанностями, но и находил время для рисования.

Бэттерби не знал языка аранда, а Наматжира плохо понимал по-английски. Нельзя не согласиться с Маунтфордом В: том, что «введение Альберта в мир искусства – это почти неправдоподобная история» [5]5
  C. P. Mountford, The art of Albert Namatjira, Melbourne, 1944. p. 44.


[Закрыть].

А вот что пишет сам Бэттерби: «Я сразу увидел его талант. Передо мной был человек, чистокровный представитель той расы, которую считают самой низшей расой в мире, а он в две недели усвоил чувство цвета. Я видел, что он справляется в целом настолько хорошо, что мне больше нечему было учить его в вопросе цвета. В это время, я хорошо помню, я писал домой своим знакомым, что этот человек станет знаменитым художником».

И далее Бэттерби добавляет: «Никто из обыкновенных белых людей не смог бы достичь того, чего достиг Альберт в столь короткое время» [6]6
  R. Battarbee, Modern Australian aboriginal art, p. 12.


[Закрыть].

Какой поистине неисчерпаемой энергией, каким огромным талантом надо было обладать этому человеку, чтобы, находясь за железным расовым барьером, под недремлющим оком хозяев резервации, пробиться к искусству, достичь вершин мастерства, стать одним из лучших художников Австралии! Что остается перед лицом этого факта от мифа о «расовой неполноценности» аборигенов?

Постичь глубину и проникновенность художественного ви́дения Наматжиры, а главное – увидеть в его пейзажах не только природу Центральной Австралии, но и душу самого художника может полностью лишь тот, кто путешествовал по этой стране и своими глазами видел яркое своеобразие ее форм и красок. Для подтверждения этой мысли я сошлюсь на личный опыт писателя Даниила Гранина. «Не спеша, не сразу проступал для меня талант этого художника, – рассказывает он, – вся сложность была в том, что талант этот был заключен в традиционные рамки. Хорошо, что я увидел картины Наматжиры, уже поездив по этой стране. Теперь я постигал многое, что соскальзывало до сих пор, не задевая воображения. Наматжира показывал поэзию австралийских равнин, удивительные краски гор, мимо которых я проезжал, эти сиреневые, рыжие, огненно-красные складки земли. Он обострил то странное чувство цвета, какое вызывали светлые стволы эвкалиптов перед наступлением темноты. Они вырастали как привидения. Что-то по-человечески трагичное представало в перекрученных, фантастических изгибах их гладко-белых телесных ветвей. Сведенные судорогами, вздутые бицепсы древесной плоти…» [7]7
  Даниил Гранин, Альберт Наматжира. – «Иностранная литература», 1968, № 4, стр. 273.


[Закрыть].

С 1936 года, когда Наматжира продал первую свою картину за пять шиллингов, и до дня своего ареста 18 марта 1958 года (после этого Наматжира уже не мог рисовать) художник создал около шестисот произведений. Он писал только пейзажи. С его акварелей на нас смотрит суровая, величественная, негостеприимная природа Центральной Австралии: вершины гор с одиноко торчащими низкими деревьями, обрывистые склоны, покрытые красным песком, кусты выжженной травы в пустыне. Можно часами, не отрываясь, испытывая какое-то странное, щемящее чувство, вглядываться в отражение заходящего солнца на горном склоне, в широкие тени на стволах далеко друг от друга стоящих деревьев – все эти тонкие детали Наматжира передает с изумительной эмоциональной глубиной, с необычайным мастерством.

Картины, если не считать кратких географических указаний («Горы Макдоннелл», «Ущелье Симпсона» и т. п.), не имеют словесного сопровождения. Каждую местность можно узнать, и все же невольно возникает чувство необычного, точно не просто видишь картину, но и слышишь одновременно легенду или предание.

«Во всех этих пейзажах, – пишет Даниил Гранин, – было что-то еще, словно рассказ на неведомом мне языке, понятный лишь интонацией, таинственные знаки, которые я чувствовал, но не понимал» [8]8
  Даниил Гранин, Альберт Наматжира. – «Иностранная литература», 1968, № 4, стр 273.


[Закрыть].

Альберт Наматжира – человек большого ума и необычайной душевной чистоты. Вдобавок ко всему и удача ему как художнику сопутствовала. Слава пришла к нему сразу, как только его картины были в 1938 году выставлены для обозрения. Слава Наматжиры была и остается предметом гордости всей Австралии. Наматжиру знают далеко за пределами его родины. «По дороге в Австралию, – пишет Даниил Гранин, – я обнаружил, что из всех художников этой страны мне известно лишь имя Альберта Наматжиры»  [9]9
  Там же, стр. 272.


[Закрыть]. Казалось бы, указанных бесспорных качеств и заслуг Наматжиры вполне достаточно, чтобы страна чтила своего выдающегося гражданина. Увы, в Австралии этого оказалось недостаточно. Правда, Наматжиру как художника чтили, хотя и не все. Но Наматжиру как человека ценили далеко не все, с кем ему приходилось иметь дело. Как человек он для Австралии не существовал – он не имел прав гражданства, его не допускали к голосованию, ему запрещено было появляться в австралийских городах, его даже не учитывали в общей переписи населения [10]10
  Согласно статье 127 конституции Австралийского Союза, аборигенов при переписи населения учитывают отдельно.


[Закрыть].

И только в одном месте его считали полноправным – там где с граждан Австралии берут подоходный налог. Дело в том, что картины Наматжиры раскупались нарасхват, художник имел хороший доход, и правительство отчисляло из его дохода по четыреста фунтов в год в свою казну. Так Наматжира вносил свой вклад в бюджет страны, не будучи ее гражданином.

В цивилизованном мире человека могут лишить прав гражданства, если он совершил какое-либо преступление. Наматжира, с точки зрения «белой» Австралии, совершил тяжкое преступление – он родился с черной кожей. Поэтому он, равно как и все 50 тысяч австралийских аборигенов, с самого первого дня жизни был осужден на вечную ссылку. Он жил в пустыне Центральной Австралии, где страшная засуха губит людей сотнями. Здесь в 1928 году умерла от голода его дочь Нельда, в 1929 году – его мать Лжукута, в эти же годы погибло 25 процентов; детей его племени, потому что у их матерей не было молока, и погибли почти все старики. Наматжира жил здесь в хижине, построенной из гнилых досок, мешковины и листов ржавого железа. Тот, кто приезжал сюда, чтобы посмотреть на знаменитого художника, приходил в ужас от условий, в которых он жил. Он не жаловался, но его беспокоила судьба его произведений.

«Я рисую уже двадцать лет, – говорил он, – и все это время мне приходилось охранять мои картины от сырости, чтобы дождь не смог промочить их насквозь, как меня. Иногда, однако, он добирается и до них, тогда краски смазываются и портятся» [11]11
  «За прочный мир, за народную демократию» от 23 апреля 1954 г.


[Закрыть].

В 1954 году Австралию посетила английская королева. Волей-неволей пришлось показать ей Наматжиру – слишком уж он был знаменит, к тому же королева пожелала его видеть. Наматжиру одели, обули, разрешили ему посетить города – Дарвин, Канберру, где он был представлен королеве, Сидней, Мельбурн, Аделаиду. Он стал, пишет Джойс Бетти, «самым популярным австралийцем 1954 года» (стр. 60) [12]12
  Здесь и далее указаны страницы настоящего издания.


[Закрыть]. В его честь устраивают приемы, к нему рвутся за автографами, образуя настоящую свалку. «Некоторые светские дамы, будучи не в состоянии пробиться к Наматжире через окружившую его толпу, пробирались на четвереньках, лишь бы протиснуть свой каталог для автографа», – писал сиднейский «Бюлетин» (стр. 51). На одних приемах ему не дают пить вино, так как аборигену запрещено потребление алкогольных напитков (стр. 54), на других его угощают вином. Его чествуют как художника. «Почти никого он не интересовал как человек» (стр. 112). Но вот он приезжает поездом в город Алис-Спрингс – здесь ему, как и в любом другом городе Австралии, по-прежнему жить нельзя, и он возвращается в свою убогую, грязную лачугу за чертой города (стр. 55). Парад окончен, пора ему вернуться на свое место. Теперь он снова бесправный черный. Джойс Бетти допустила ошибку, назвав его «самым популярным австралийцем». Он не австралиец. Он – абориген, ему вскоре грубо дают это понять. Местные власти арестовывают его за потребление спиртных напитков. Метис угостил его, а он… Дело слушается в суде. «Художник в свое оправдание заявил, что его действительно угощали и он отпил глоток из бутылки, но сделал это, чтобы выказать свое дружеское расположение и не обидеть угощавших, а отнюдь не из пристрастия к вину. Полицейский, арестовавший Альберта, засвидетельствовал, что тот не был пьян, но не отрицал, что отпил из бутылки» (стр. 60).

Бессмысленность обвинения очевидна. Но если рассматривать это обвинение на фоне обычаев, свойственных аборигенам, то оно не только бессмысленно, но и чудовищно. Согласно обычаям, аборигены всегда и во всем помогают друг другу. На деньги, зарабатываемые Наматжирой, покупались вещи и продукты для всех его родных и друзей. Не было, наверно, ни одного аборигена в резервации, которому бы Наматжира не помог в трудную минуту. И люди, естественно, шли к нему с открытой душой, делились с ним пищей, а метисы, которым разрешено пить вино, угощали его вином. Разве мог он отказать кому-либо в помощи или кровно обидеть отказом от угощения?

Суд, однако, признал Наматжиру виновным. И это так тяжело подействовало на него, что он покинул лагерь у Алис-Спрингса и почти год прожил в пустыне, на заброшенных землях, избегая встреч с кем-либо (стр. 62). Это был уже совсем другой Наматжира, человек со сломанной душой.

В 1957 году, когда Наматжире было пятьдесят пять лет, он получил права гражданства и его жена Рубина – тоже. Теперь он мог построить себе дом в Алис-Спрингсе и жить там, но… без своих детей, так как их имена числились в официальном списке подопечных аборигенов – они находились под контролем специальных органов и прав гражданства не имели. Он мог покупать спиртные напитки в отелях и магазинах и потреблять их, но… без своих друзей, так как они не имеют прав гражданства и угощение их вином преследуется законом.

Наматжира вынужден отказаться от переезда в город. «Не могу же я бросить свою семью», – говорит он. А что делает «белая» Австралия? Его упрекают в том… что он не хочет бросить свою семью, и требуют отнять у него права гражданства..

Туристы, приезжающие в Алис-Спрингс, хотят видеть знаменитого художника Альберта Наматжиру. Гид ведет их в лагерь аборигенов к жалкой лачуге с рваным брезентом вместо крыши. Наматжира выходит из лачуги. Что остается в памяти у туристов? «Выражение лица было самым горестным, какое мне когда-либо приходилось видеть… За все время Альберт Наматжира не улыбнулся ни разу» (стр. 81).

В августе 1958 года Наматжира вновь предстает перед судом. На этот раз его обвиняют в том, что он угощал аборигенов, своих родственников и друзей, вином. Его заставляют «дважды поклясться суду, что впредь он никогда не будет приносить спиртное в свой лагерь» (стр. 89). В октябре того же года Наматжиру вновь привлекают к суду, обвиняя его в том, что он угостил ромом подопечного аборигена Инока Раберабу. Суд приговаривает Наматжиру к шести месяцам тюремного заключения. В декабре 1958 года суд, рассмотрев апелляцию, сократил срок заключения до трех месяцев.

По свидетельству сиднейского художника Брайана Мэнсела, который вернулся из поездки по Индии, «вести о деле Наматжиры докатились и туда, причем многие, включая премьер-министра Неру, придерживались мнения, что причиной всему расовые предрассудки» (стр. 104).

В марте 1959 года Верховный суд, рассмотрев повторную апелляцию, отклонил ее. Старый, больной человек, ни в чем не повинный, желающий только одного – чтобы его оставили в покое, бессильный что-либо предпринять, ждет, когда его посадят в тюрьму. «Я не могу так дальше, – в отчаянии говорит он. – Сил нет больше это выносить. Лучше пальнуть себе в голову и покончить со всем разом, чем жить так дальше. Почему они не убьют нас всех? Ведь именно этого они хотят» (стр. 108).

В Алис-Спрингс авиапочтой прибывает ордер на арест. Полицейский инспектор едет в лагерь аборигенов. Наматжира арестован и 18 марта 1959 года доставлен в тюрьму. Он чистит овощи на кухне, подметает тюремный двор.

Вскоре его отправляют для отбытия срока в резервацию племени пинтуби. «Администрация хорошо понимает, какое значение представляют для аборигена его связи со своими сородичами. Поэтому самым страшным наказанием для аборигена, широко практикуемым администрацией, является перевод его в резервацию, расположенную вдали от его родины» [13]13
  В. Р. Кабо, Современное положение аборигенов Австралии. – «Советская этнография», 1962, № 5, стр. 60.


[Закрыть]. Это была та же тюрьма – ему запрещено общаться с местными аборигенами, разговаривать с обслуживающим персоналом, к нему не допускают туристов. С женой он может видеться четыре раза в месяц.

19 мая 1959 года Наматжира выходит из тюрьмы. Он не может писать картин – «очень тяжело на душе» (стр. 115).

Читатель, несомненно, заметит чудовищную двойственность в отношении «белой» Австралии к Наматжире – к нему с уважением относятся как к художнику и с брезгливым презрением как к человеку. Эта двойственность чудовищна, потому что уважительное отношение к Наматжире как к художнику – это в основном отношение к его картинам, которые выставлены где-то очень далеко от него (ему, аборигену, запрещено посещать выставки своих картин), а отношение к Наматжире как к человеку – это брезгливо-презрительное отношение к нему самому, ранящее его чуткую душу, убивающее его талант. Человек и художник в нем слиты воедино, он в своих картинах раскрывает глубину своего человеческого «я». Когда Наматжиру день за днем оскорбляют как человека, в нем медленной и мучительной смертью умирает художник. «Нужно настроение, – говорит он в отчаянии, – я не могу делать картины, как машина. Тогда они получаются плохие» (стр. 115). Правда, Наматжира еще не теряет надежды. «Пока еще не могу писать. Еще очень тяжело на душе. Поживу со своими в родном краю, тогда, может быть, и займусь ими (картинами. – Н. Б.)».Но ему не дают жить в родном краю и переводят в резервацию другого племени. «Часами сидел он, устремив взгляд вдаль. Но вот мало-помалу у него стал пробуждаться интерес к живописи. Он даже принимался писать, но, едва начав картину, впадал в какой-то транс» (стр. 116).

Потом – болезнь, доктор просит прислать в Папунью самолет и доставить больного как можно скорее в больницу в Алис-Спрингс. «Однако в Папунье болезнь Альберта не считали столь уж серьезной и не видели необходимости в такой спешке. Поэтому перевезти его в город решили с попутным грузовиком, когда тот поедет за провизией» (стр. 117). Читатель, конечно, понимает, почему местные власти не торопятся – ведь это же абориген, черный, если он и умрет, то большой беды, с их точки зрения, не будет. Вот наконец грузовик направляется за провизией. Сотрясаясь, он преодолевает кочки и рытвины, а в кузове на матраце лежит Наматжира. Несколько часов в дороге, сутки в больнице. 8 августа 1959 года Наматжира скончался. [14]14
  Фрэнк Харди, Жизнь и смерть Альберта Наматжиры, – «Новое время», 1959, № 36; А. Новицкая, Памяти Альберта Наматжиры. – «Советская этнография», 1960, № 1.


[Закрыть]

Книга Джойс Бетти рождает ненависть к расизму, погубившему не только Наматжиру. Наматжира – это всего лишь одна из многих тысяч жертв расизма, расцветшего на австралийской почве. За спиной Наматжиры стоят аборигены Австралии – их было 300 тысяч человек, когда в эту страну прибыли первые переселенцы из Англии, а теперь их осталось 50 тысяч, да и тех на их же собственной родине не считают людьми.

При чтении книги Джойс Бетти поражает и другое – как много хороших слов было сказано в защиту Наматжиры и как мало было сделано, чтобы ему помочь. Собственно, ничего не было сделано.

Расизм страшен тем, что он создает заколдованный круг, из которого не смог вырваться даже столь энергичный и талантливый человек, как Наматжира. Аборигенов объявляют «неспособными» к цивилизации и по этой «причине» заставляют их жить в таких местах, в которые цивилизация не проникает. Более того, принимают все меры, чтобы туда цивилизация, хотя бы в виде железных топоров, европейской одежды и других вещей, не проникала. Почему? Потому что в Центральной Австралии и на Севере аборигенов больше, чем белых, труд аборигенов нужен скотоводам, притом труд дешевый, а появление в резервациях европейской одежды и других вещей ведет к вздорожанию этого труда. Самый дешевый труд – это когда абориген ходит почти голый, ест ящериц и корни водяных лилий. Вот почему резервации охраняются полицией и аборигенам запрещено покидать их, а белым запрещено проникать туда.

Абориген может покинуть резервацию лишь тогда, когда он нанимается на работу к какому-либо скотоводу. Скотовод платит ему гроши и заставляет трудиться с утра до вечера. Наматжира три года (1920–1923) работал на скотоводческих станциях, но вынужден был снова вернуться в резервацию. Потом он был погонщиком верблюдов, с тем же успехом. В резервации он – кузнец, плотник, стригаль, пастух, звонарь, это был мастер на все руки, но выбиться из беспросветной нищеты он не мог. Между ним и жизнью, к которой он стремился, стояла полиция. Он хотел пойти в город – нельзя, запрещено. Он хотел послать письмо в город – нельзя, запрещено [15]15
  Н. А. Бутинов, Альберт Наматжира. – «Советская этнография», 1954, № 4, стр. 100.


[Закрыть]. Абориген полностью изолирован в своей резервации. Поставьте любого белого на его место, и этот белый будет столь же нищ, неграмотен и «неспособен» к высокой культуре, как и абориген. Так расизм в Австралии воспроизводит из поколения в поколение «неспособных» к высокой культуре аборигенов.

Расизм страшен еще и тем, что он, учитывая протесты честных людей против такой политики, стремится оправдать ее с помощью какой-либо теории. Такова, например, в Австралии теория двух миров. Один мир – это мир белых, другой – мир аборигенов, и эти миры будто бы абсолютно несоизмеримы. По теории двух миров, абориген не может жить в мире белых так же, как белый – в мире аборигенов.

Помню, в августе 1965 года в Ленинград приехали австралийские этнографы супруги Рональд и Кэтрин Берндт, и я имел удовольствие встречаться и беседовать с ними. Европейская культура, говорили они мне, делает акцент на развитие науки и техники, на материальные блага – жилище, одежду, пищу и т. п. Аборигены же Австралии, по словам этих ученых, материальных благ никогда не добивались и не добиваются, их главные ценности в области духовной жизни – миф, ритуал, религия.

Другой австралийский этнограф, А.-П. Элкин, развивая эту теорию, призывает оградить аборигенов от проникновения к ним материальных ценностей. По его мнению, это вредно для аборигенов, так как они утрачивают «священную основу и ритуал». Элкин даже впадает в патетику: «И как велика эта потеря? И личность страдает и все общество». Что же теперь делать? Надо не пускать аборигенов в города, изолировать их, законсервировать в каменном веке. Надо «поощрять время от времени» их ритуальную жизнь, «оживить» их религиозное искусство – по мнению Элкина, искусство аборигенов всегда связано с мифом, ритуалом, магией. Теперь послушаем, как Элкин с этих теоретических позиций обрушивается на Альберта Наматжиру. «А теперь, – с огорчением пишет он, – Альберт Наматжира и его последователи ограничиваются передачей географического окружения – гор, рытвин, деревьев и трав во всем их богатстве красок, с редким намеком на что-либо туземное; обычно они не изображают ни людей, ни зверей, ни птиц, ни рептилий. Они мало или ничего не знают о ритуале и мифологии своего племени аранда; они – христиане и в культурном отношении продукт контакта. Поэтому они дают нам то единственное, что у них осталось и что не изменено контактом, – окружение»  [16]16
  А. Р. Elkin and R. and С. Berndt, Art in Arnhem Land, Melbourne, 1950, p. 114.


[Закрыть]. А ведь Элкин – это крупная величина в научной и общественной жизни Австралии. Кстати, он открывал одну из выставок Альберта Наматжиры (стр. 22).

Познакомившись с книгой Джойс Бетти, я должен отметить, что отношение Элкина к творчеству Наматжиры с годами, видимо, изменялось. В 1945 году, открывая выставку картин Наматжиры в Сиднее, Элкин, как пишет Джойс Бетти, выступил по радио с критикой в адрес тех, кто порицал Наматжиру за разрыв с примитивным искусством своих предков; Элкин высоко ценил картины с реалистическими изображениями гор и долин (стр. 23). А в 1950 году Элкин сам критикует Наматжиру за изображения гор, рытвин и долин, «с редким намеком на что-либо туземное», и обвиняет его в том, что он будто бы мало или почти ничего не знает о ритуале и мифологии племени аранда. Но это обвинение совершенно неверно.

Альберт Наматжира хорошо знал и любил рассказывать мифы и легенды племени аранда. У него была своя чуринга с изображением пяти кругов, в каждый из которых вписано еще несколько кругов. Это – орехи иелка, а линии, соединяющие круги, – это корни. Изображение передает событие, случившееся во времена Алчеринга (то есть очень давно): старик Талилтуки и его сыновья ели только орехи иелка, но не умели быстро снимать с них шелуху и вынуждены были подчас пропускать важные племенные обряды; однажды Талилтуки открыл, что чистить орехи можно быстрее – сначала растолочь их в деревянном корытце камнем, затем протереть между ладонями и, наконец, удалить шелуху путем провеивания; дело пошло быстрее, и старик с сыновьями стали регулярно посещать племенные обряды.

Мир аборигенов – целиком и полностью дело прошлого. Было время, когда аборигены жили по своим обычаям. Каждый человек племени аранда, например, имел свой тотем – какое-то животное или растение – и считал это животное или растение своим далеким предком, не употреблял его в пищу, всячески оберегал. У каждого была своя чуринга, сделанная из дерева или камня, с резными изображениями, и люди считали ее обиталищем души, хранили в священном месте. Каждый принадлежал к одному из четырех (или восьми) брачных классов и мог выбирать себе жену только из другого, вполне определенного брачного класса. Каждый мальчик проходил длительные и подчас болезненные обряды посвящения, во время которых старики, совершавшие их, передавали посвящаемым необходимые для них знания. Все это было [17]17
  См. «Народы Австралии и Океании», М., 1956.


[Закрыть]. Но теперь этот мир полностью разрушен. У аборигенов отняли землю, свободу, навязали христианство, голодный рацион, наемный труд на скотоводов за гроши. Правительство Англии объявило Австралию «незаселенной страной», и первые поселенцы, прибывшие сюда, «убивали туземцев, как диких животных», «как ворон»  <sup>[18]18
  A. G. Price, White settlers and native peoples, Melbourne, 1949, p. 107, 114.


[Закрыть]</sup> . Трупным смрадом, запахом жженого человеческого мяса несет от этих первых шагов буржуазной цивилизации по австралийской земле. Современная «белая» Австралия не любит вспоминать об этом.

Никто не собирается привлекать к суду современных австралийцев за преступления, совершенные их предками. Но зачем говорить о том, чего давно нет, – о мире аборигенов? Этот мир разрушен, и лишь в памяти глубоких стариков сохраняется то, что дольше всего сохраняется в таких случаях, – мифы, легенды, предания.