Текст книги "Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями)"

Автор книги: Джой Адамсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

14. Грустные посещения заповедника Меру

Мне удалось снова приехать в Меру только 23 марта – я перенесла третью операцию, и больная рука очень медленно заживала.

К этому времени уже должны были начаться недолгие, но очень сильные дожди. Я решила не обращать внимания на плохой прогноз погоды и поехала вместе со Стенли в Меру. Мы добирались туда целый день. И хотя я знала, что после моего отъезда в январе лагерь предали огню, было нелегко выдержать, когда, уже вечером, мы подъехали к тому месту, где четыре с половиной года был мой дом, и увидели, что все уничтожено и только пепел остался на опустошенной земле. Стенли и Локаль от души радовались встрече, и я была им благодарна за то, что их веселая болтовня нарушила окружавшее нас печальное безмолвие.

Мы раскинули палатки, и мужчины пошли к себе, а я отправилась на могилу Пиппы. Это все, что осталось от нашего счастливого дома… На рассвете меня разбудило птичье щебетание. Здесь нас не разделяли стены, как в комфортабельном доме на озере Наиваша, и я чувствовала, что снова сливаюсь в единое целое с птицами, торжественно встречающими восходящее солнце.

Не успел Стенли принести мне утренний чай, как объявились все мои друзья: они тоже хотели получить свой обычный завтрак. Ткачики и голуби с нетерпением ждали проса; блестящие скворцы – шкурки от бекона; прилетел даже нелепый скворец-уродец – когда он был совсем еще маленький, его загнали на самое дно «иерархии клевания», зато теперь он влетел прямо в палатку и примостился у моих ног. Я захватила с собой достаточно припасов, так что птицам не пришлось разочароваться, хотя, по правде говоря, я не ожидала, что друзья встретят меня с прежним доверием.

Потом я поторопилась осмотреть окрестности лагеря. Раньше возле лагеря было всего несколько отдельных пятен, поросших жесткой травой.

Но с тех пор целых два года растительность не поджигали, и здесь разрослись такие джунгли, что пастись в этих местах, не опасаясь хищников, могли только слоны, буйволы да жирафы. Мне было вполне понятно, почему никто из детей Пиппы не возвращается сюда после ее гибели. Если не выжечь эту чащу как можно скорее, все захватят деревья и кустарники, и небольшим животным здесь вовсе нечего будет делать.

Тяжелые тучи уже громоздились со всех сторон: нельзя терять ни минуты, если мы хотим отыскать гепардов. Мы выехали и по дороге повстречали жирафа, шея которого где-то в середине переламывалась под прямым углом, примерно с фут тянулась горизонтально, а потом столь же резко снова принимала вертикальное положение. Но, очевидно, такой необычайный зигзаг не мешал жирафу пастись, не ограничивал его движения, да и в стаде он был на равных правах со всеми.

К сожалению, это была единственная достопримечательность, которая попалась нам за три следующих дня. В эти дни мы уж не знаю сколько раз промокали до костей и большую часть времени потратили на выволакивание лендровера из грязи. Отыскивать следы на раскисшей земле было все равно невозможно, и я решила вернуться на озеро Наиваша, пока мы не застряли здесь из-за дождей на много недель. Я уезжала с тяжелым сердцем: мне ничего не удалось узнать, кроме того, что в январе наших гепардов видели возле пограничной дороги, неподалеку от Бисанади.

Вторая моя поездка – с 20 по 26 июля – оказалась более удачной. Нам сразу же сообщили, что недавно возле Канавы Ганса видели совсем ручную самку гепарда в сопровождении трехмесячного детеныша и очень недоверчивого самца. Предполагали, что это была одна из дочерей Пиппы.

Кроме того, возле ворот, выходящих к реке Мурера, видели двух крупных самцов – должно быть, Тайни и Биг-Боя. Еще одна самочка с двумя малышами часто появлялась возле Кенмер-Лоджа; по поведению ее тоже приняли за одну из дочерей Пиппы. И наконец, поступили сведения, что одна самка живет на другом берегу Ройоверу, а одинокий самец бродит возле загона белых носорогов. Все эти сообщения были очень утешительными, но я хотела собственными глазами по узору пятен возле хвоста убедиться в том, что это дети Пиппы.

Нам повезло в первый же день. Ранним утром, когда мы ехали по дороге вдоль болота возле Муреры, наше внимание привлекли грифы, и тут я увидела гепарда, сидящего под кустом а какой-нибудь сотне ярдов от дороги. Он не двинулся с места, когда я, потихоньку подходя к нему, стала звать: «Пиппа». Когда я подошла примерно на двадцать ярдов, два почти взрослых детеныша выскочили из укрытия и дали стрекача, а мать продолжала смотреть мне прямо в глаза и отошла только тогда, когда я приблизилась к ней на расстояние вытянутой руки. Увидев ее сзади, я сразу узнала Тату. Прошло два года и десять месяцев с тех пор, как я кормила ее в последний раз, а виделись мы с ней год и семь месяцев назад, да и то всего несколько минут. Если судить по возрасту детенышей, в тот раз она была беременна.

Отбежав немного, Тату остановилась и подпустила меня совсем близко.

Я принесла ей миску с молоком и поставила на землю, но Тату не обратила на нее внимания и стала уходить. Она всю жизнь обожала молоко, и я решила вторично попытать счастья, но она и смотреть на него не хотела – сразу уходила, едва я показывала ей миску. Так мы и шли в ту сторону, куда убежали детеныши, а за нами на порядочном расстоянии следовал Локаль. Тату то и дело звала детей низким, стонущим звуком, который я так хорошо знала: Пиппа всегда издавала такой звук, когда волновалась за своих детей. Наконец Тату остановилась и села, а я устроилась рядом под деревом. Мы были сейчас в нескольких сотнях ярдов от Мулики, неподалеку от мест, которые облюбовала Пиппа сразу же по приезде в заповедник; она провела там три месяца. Как чудесно было сидеть здесь рядом с дочерью Пиппы и ее внуками – им теперь было примерно столько же, сколько тогда Пиппе.

Тату замолчала, но все еще пристально смотрела в сторону Мулики.

Было ясно, что детеныши нас боятся и она не хочет выдавать нам, куда они спрятались. Поэтому мы вернулись в лагерь к двум часам, чтобы наскоро перекусить. Около пяти приехали снова. Я заметила, как вдалеке мелькнули два молодых гепарда – они мчались к реке, но на таком расстоянии мне не удалось определить их возраст. Тату сидела на том же месте, где мы ее оставили, и старательно вылизывала что-то у себя в паху. Когда она улеглась, я увидела, что она лизала открытую рану размером с мою ладонь; кожа вокруг почернела, но рана казалась чистой.

Я пришла в ужас. Утром я не заметила, чтобы она хромала, и совершенно не представляла, как могла образоваться такая рана – ведь она была на месте, которое слишком хорошо защищено, так что вряд ли была нанесена в драке, да и непохоже, чтобы ткани были порваны. Быть может, это абсцесс, возникший на месте укуса клеща, или очень поверхностный змеиный укус, от которого тем не менее ткани начали распадаться? Я попыталась разглядеть рану получше и даже заснять ее, чтобы потом показать ветеринару, но Тату меня не подпустила – она направилась к реке, не переставая призывать детей. Потом перешла реку вброд; очевидно, они прятались на той стороне. Я взглянула в ту сторону, куда смотрела Тату, но увидела только носорога, который надвигался прямо на нас. Тату так превосходно выглядела, стоя на термитнике в свете заходящего солнца, что никто и не заподозрил бы, что она страдает от мучительной раны. Я не хотела переходить Мулику, а решила ехать домой и просить директора о помощи.

После того как я объяснила ему суть дела, он разрешил мне кормить Тату, чтобы она поскорее выздоровела. Поэтому наутро, не мешкая, мы поехали искать козу, но прошел почти целый день, прежде чем удалось найти козу, которую соглашались продать, в самой глубине территории племени боран. Только вечером мы приехали на то место, где я рассталась с Тату, и определили по следам, что она перешла Мулику и присоединилась к своим детенышам, но когда след пошел по каменистой почве, мы его потеряли. С той поры мы только и знали, что искали Тату, но день за днем проходил в изматывающих скитаниях, а следов Тату пли ее детей мы не находили. Нам не попадался ни один из тех четырнадцати гепардов, которых видели здесь на прошлой неделе, хотя, судя по следам, они были где-то здесь.

Дети Тату, видимо, только-только научились помогать ей в охоте; после того, как она была ранена, они бы не выжили, если бы не сумели охотиться вместе с ней. Меня грызло беспокойство за Тату – вдруг она еще больше повредит себе во время охоты, – и поэтому мы исколесили и прошли пешком совершенно невероятные пространства. Но трава поднялась так высоко, что можно было пройти в нескольких футах от гепарда и не заметить его, особенно если он не хотел быть замеченным. А лучших мастеров затаиваться, чем гепарды, сыскать трудно, так что, по всей видимости, поиски наши были обречены на провал.

Мне предстояло в четвертый раз оперировать руку, и операция была назначена на ближайшие дни, вот почему я решила уехать из заповедника и вернуться в начале октября, когда трава уже будет сожжена и нам будет легче увидеть гепардов на черном фоне опаленной земли.

Третье посещение заповедника Меру было намечено на 5 – 23 октября.

В первое же утро в лагере Пиппы все мои пернатые друзья слетелись за кормом так же доверчиво, как и раньше. Такое же постоянство проявили две газели Гранта и пятерка зебр Греви – позднее, проезжая на машине, мы видели их в тех же местах, где они держались в течение всех пяти лет, что я их знала. И мой старый приятель молотоглав тоже продолжал рыбачить на известняковой отмели ниже лагеря и все еще был верен старому дому, хотя мог бы теперь таскать рыбу из бетонированного бассейна. Я была очень рада, что он мужественно пережил трудное время, когда всюду вокруг вели шумные дорожные работы – строились дороги, чтобы открыть туристам доступ к равнинам заповедника. Я с особой остротой почувствовала, какое счастье выпало на мою долю: жить в заповеднике с Пиппой, когда здесь была еще не тронутая глушь. И хотя значительные средства на благоустройство заповедника были отпущены из Фонда Эльсы, мне было больно видеть, как множество дорог расчертили прямыми линиями некогда свободный мир Пиппы.

Некоторое время спустя, проезжая песчаную полосу возле Мулики, на которой Пиппа так часто играла с детьми, я заметила в траве чьи-то настороженные уши. Я подумала, что это кто-нибудь из детей Пиппы, и крикнула: «Пиппа!» Но это оказалась молодая львица, при нашем приближении она скользнула в траву.

Через полмили мы последовали за грифами, спускавшимися на скалистый гребень, они целой тучей навалились на компанию марабу, пировавших на высохшей слоновьей туше. Клыки были отпилены, но туша оставалась нетронутой и была похожа на мумию. Судя по всему, слон погиб очень давно, и мне было невдомек, чем могут поживиться эти любители падали – под туго натянутой кожей оставался голый скелет.

До вечера мы напрасно проискали гепардов, а потом вернулись в лагерь. Было 7 октября – первая годовщина со дня смерти Пиппы. Еще в прошлый раз я заметила, что на ее надгробии появились трещины, должно быть, их проделали павианы. Кругом лежал их помет – как видно, они любили резвиться возле надгробия и вполне могли выцарапать цемент, пытаясь добраться до ящериц и жуков, которые всегда нежились на солнышке среди могильных плит. На сей раз я захватила с собой цемент, залила трещины и привела могилу в порядок.

Потом села и прислонилась спиной к надгробию – я и раньше приходила сюда посидеть вот так. Взошла луна, и заросли озарились серебристым светом, смягчившим резкие линии. Какой мир и покой царили здесь! Если бы только я еще могла быть спокойной за судьбу детей Пиппы! Я старалась утешить себя, вспоминая, что сама Пиппа совершенно безболезненно рассталась с детьми, едва они научились жить самостоятельно, хотя она всегда была очень заботливой матерью, пока они нуждались в ее помощи. Но ничего не помогало. Разумеется, я прекрасно знала законы природы, да только никакая наука не могла дать мне уверенности, что они живы-здоровы. Поэтому с раннего утра мы опять отправились на поиски и так снова искали день за днем, по многу часов проводя в машине, чтобы добраться до дальних уголков заповедника, где могли оказаться гепарды.

Однажды невдалеке от прежнего лагеря Джорджа мы увидели одинокого гепарда, но, как только я пошла к нему и произнесла имя Пиппы, он скрылся. Потом мы увидели массу падальщиков, которые спускались на дальний край большого болота, окружавшего лагерь Джорджа. Целых полчаса я пробиралась на лендровере по бездорожью, пока наконец не подъехала достаточно близко. Тут я увидела молодую львицу, которая решительно направлялась к тому месту, куда слетались птицы. При ее приближении они улетели на ближайшее дерево. Львица пошла дальше, и тут перед ней как из-под земли вырос носорог. Оба зверя замерли на месте. Но львица недолго думая смазала носорога по носу; тому это явно пришлось не по вкусу, и он отступил назад. Так он и стоял лицом к лицу с львицей, а она через несколько минут уселась, не спуская глаз с носорога. Носорог повернулся и степенно удалился. Тогда львица молниеносно схватила тушу какого-то животного, которая лежала как раз между ними, скрытая высокой травой. Нас и зверей разделяло ярдов четыреста, и потому никому из нас не удалось разглядеть, какое это было животное; однако ноша была не из легких, потому что львица довольно долго оттаскивала ее в сторону. Обычно львы и носороги стараются избегать друг друга, но на этот раз носорог, как видно, заинтересовался убитым животным – слишком уж долго он не уступал львице. Быть может, у самки носорога был выкидыш, и падальщики привели к этой «добыче» и нас, и львицу; но и ей, и нам понадобилось немало времени, чтобы добраться до места. Носорог, который охранял мертвого детеныша, к тому моменту решил уйти; если бы детеныш был жив, он этого не сделал бы.

Мы хотели позавтракать на природе – там, где некогда был лагерь Джорджа, – но обнаружили, что здесь уже обосновалось стадо импал.

Грациозные антилопы, стоя в тени двух раскидистых деревьев, осенявших лагерь Джорджа, представляли собой изумительно красивое зрелище.

Антилопы больше походили на фриз, чем на живые существа, – они стояли в тени совершенно неподвижно, пережидая полуденную жару. Земля уже покрылась густой растительностью, и трудно было себе представить, что всего год назад здесь жили и работали люди. Была какая-то горькая ирония в том, что природа так быстро вновь завладела землей, оставленной человеком; повсюду новые дороги, как свежие раны, рассекали девственные просторы равнин. Вдоль дорог мы часто находили следы гепардов, которые пользовались этими путями для переходов. Но хотя мы, подобно гончим псам, бросались по каждому следу и проходили нескончаемые мили, только однажды вечером нам попался одинокий гепард, Солнце клонилось к закату, и множество животных приходило к болоту на водопой. Локаль следил за одиноким ориксом, как вдруг недалеко от него увидел наконец двух гепардов. Как ни старались мы подобраться к ним незаметно, они заметили нас и почти сразу скрылись в густых зарослях, так что я не смогла на таком расстоянии узнать их, даже бинокль не помог. Мы пошли за ними так быстро, как могли, одновременно пытаясь отыскать след и не столкнуться со слонами – бурчание в слоновьих животах раздавалось со всех сторон. Но стало быстро смеркаться, и мы поспешили обратно, чтобы быть возле машины до полной темноты. Возвращаясь, мы едва не налетели на слониху, которая лениво обдавала себя пылью прямо на дороге. Через несколько минут к ней присоединилось целое стадо слонов и началась пыльная баня. Трудно было оторвать взгляд от этих гигантов, которые посыпали друг друга пылью; судя по всему, они только что приняли прохладную ванну в болоте, потому что кожа у них была мокрая. Но все же нам нельзя было задерживаться, мы торопились найти машину, чтобы ночь не застигла нас в зарослях. Инстинкт Локаля – я доверяла ему больше, чем себе, – помог найти дорогу: мы осторожно обошли слонов и наконец забрались в машину, как в надежную крепость.

Через несколько дней мы снова угодили в слоновью засаду, возвращаясь домой после того, как проискали гепардов весь день напролет. Мы нашли три гепардовых следа и кучку свежего помета, но больше никаких признаков присутствия зверей не обнаружили.

И снова на склоне дня пять слонов преградили нам дорогу. Я испробовала все обычные в таких случаях ухищрения, чтобы принудить их убраться с дороги: заставляла мотор реветь как можно громче, сама кричала изо всех сил. Но они преспокойно пощипывали веточки акаций, словно в запасе у них была целая вечность. Что оставалось делать?

Пришлось повернуть и добираться до дому в объезд. Дорога была неблизкая, и домой мы приехали в полной темноте.

В это время года слоны во множестве бродят по всему заповеднику, но как только начинаются дожди, они переходят на участки с песчаной почвой – там, где вода не так легко впитывается, им грозит опасность увязнуть.

Каждый день мы сталкивались со слонами и, право же, гораздо чаще, чем хотелось. Как-то утром мы шли по свежему следу трех гепардов и недалеко от холма Мугвонго обнаружили солонец. Вся его поверхность так и искрилась на солнце – это сверкали кристаллы соли, вымытой несколькими источниками, которые пробивались из-под земли и стекали вниз крохотными ручейками. Локаль тут же бросился собирать кристаллы и набил ими карманы. Судя по многочисленным следам, они привлекали не только Локаля, но и множество животных, которые приходили на этот солонец. Потом мы нашли райское местечко – каменистый бассейн, в который стекали ручейки. Просачиваясь через естественный фильтр под землей, вода падала в бассейн такими кристально-чистыми струйками, что меня неодолимо потянуло искупаться. К несчастью, то же пришло в голову слону, и он поспешил сюда напролом через заросли, ему не терпелось принять душ. Нам пришлось поскорее уносить ноги, и мы направились вслед за ручейком, пока он не спрятался в глубокой расселине. Ее каменистые склоны сплошь поросли деревьями и ползучими растениями, которые сплелись в непроницаемую завесу, и зной и ослепительный свет солнца, заливавшего равнину, не могли сквозь нее пробиться; мне вдруг почудилось, будто я вступила в святилище. Как ни странно, это прохладное убежище, которое так и манило укрыться от немилосердного полуденного солнца, казалось совершенно безжизненным; лишь глухое уханье совы, обеспокоенной нашим вторжением, нарушало зачарованную тишину. Я вглядывалась в зеленый узор зарослей – быть может, животные исчезли, почуяв леопарда? – но не очень-то была уверена, что обнаружу его. Я хорошо знала, как мастерски умеет затаиваться этот хищник.

Вскоре мы вышли на более открытое место и тут заметили, что по направлению к солонцу гуськом движется стадо примерно в двадцать слонов, а с ними под прикрытием старших поспешают несколько крохотных слонят. Удивительно, как малыши успевали за взрослыми, которые, судя по всему, торопились поскорее добраться до воды. Мы хорошо знали, как опасно оказаться на пути слоних с маленькими слонятами, и без промедления ушли в противоположную сторону.

Снова начались пожары, и пламя с ужасающей скоростью проносилось по равнине, пожирая сухую траву. Конечно, это спутало все привычки животных, и нам никак не удавалось пройти по тем редким следам гепардов, которые попадались нам в последние дни. Лучше всего искать их было в двух местах: в болотах вокруг холма Мугвонго и в болотистой местности по границе территории племени боран. Во время засухи здесь собирались почти все животные, в эти места перешли и гепарды. Я непрестанно волновалась за них, опасаясь, что им не удастся избежать столкновений с другими хищниками, особенно со львами, которых засуха заставила все чаще наведываться в болота.

Однажды мы ехали к лавовому плато по берегу Мулики и прокололи шину. Механик из меня неважный, и, провозившись с неисправным домкратом, я попросила Локаля сбегать в контору заповедника – может быть, там кто-нибудь сумеет его починить. Поиски гепардов приходилось отложить, и надолго: раньше чем через три часа Локаль не вернется. В его отсутствие я осматривала окрестности в бинокль и неожиданно увидела самку гепарда с детенышем – ему было месяца четыре; они шли со стороны лавового плато и спускались по скалистому гребню прямо к Мулике. И хотя до них было не меньше мили, выжженная земля выдавала их; они были видны как на ладони. Я не рискнула одна, без Локаля, отправиться пешком через лесистую равнину – слишком часто в этих местах встречались буйволы и носороги. Но меня очень огорчило, что я не смогу увидеть поближе и узнать их, тем более что это вполне могла быть Сомба: у нее как раз был бы детеныш такого возраста, если бы она понесла в то время, когда я видела ее в последний раз, десять месяцев назад. Я почти не сомневалась, что это Сомба, – она всегда любила эти места, к тому же ее братьев видели несколько раз в болотах на границе территории племени боран.

Вернулся Локаль и принес домкрат, но нам не удалось снять запасную шину – что-то там заело, поэтому все равно пришлось ехать в контору и отложить поиски гепардов. Мы подъехали к гаражу одновременно с грузовиком, на котором вернулись с контрольного маршрута егеря заповедника. Они рассказали нам, что десять минут назад видели самку гепарда с двумя взрослыми детенышами и готовы хоть сейчас показать ее нам. Я надеялась, что это Тату с детьми, и решила заняться ими в первую очередь, тем более что Сомба наверняка ушла далеко от тех мест, где я видела ее два часа назад. Мы пошли за егерями и обнаружили след трех гепардов на полпути к лагерю Джорджа; он вел к небольшому ручейку. Мы шли по следу почти до вечера, и наконец вдалеке мелькнул почти взрослый детеныш – он удирал во все лопатки. Но уже почти стемнело, и поиски пришлось отложить.

И хотя на другой день мы исходили огромную территорию, нам попался только старый знакомец – тот самый носорог, который в прошлом году обитал здесь рядом с нашими гепардами.

Конечно, мы безмерно радовались тому, что удалось увидеть хотя бы два семейства гепардов, которые могли оказаться потомками Пиппы, но поиски от этого значительно усложнились: оба семейства держались на противоположных концах заповедника. С тех пор мы распределили день таким образом: с утра обыскивали болота возле лагеря Джорджа, а во второй половине дня – болота на границе территории племени боран.

Приходилось ездить из конца в конец. На все это уходили драгоценные часы. Чтобы сберечь время, мы старались проезжать основную часть пути в самую жару, когда все живое скрывалось в тени и нам легче было сосредоточить внимание на поисках следов. Но много дней подряд мы нигде не могли найти следов гепардов и решили ограничиться поисками на болотах на границе территории племени боран. Однажды мы целый день ходили по берегам Бисанади, если только можно назвать «ходьбой» непрерывное сражение с густейшими прибрежными зарослями. Мы пробирались – подчас на четвереньках – через чащу лиан, оплетавших колючие кусты, почти ничего не видя перед собой и прислушиваясь, чтобы не пропустить ни малейшего звука: того и гляди, наткнешься на буйвола – судя по следам, их тут было полным-полно. Как-то раз, пытаясь переправиться вброд через кишащую крокодилами реку, мы лишь в последний момент заметили, что из-под нависшего над заводью пальмового листа на нас глазеет гиппопотам. Видимо, и на него эта встреча произвела не меньшее впечатление: громко отфыркиваясь, он снова ушел под воду, А чуть погодя мы едва не налетели на жирафа – он так увлеченно пасся, что не замечал нас, пока мы, затаив дыхание, стояли и не сводили с него глаз. Потом, взглянув на нас сверху своими бархатными глазами, он мотнул могучей шеей и галопом унесся прочь.

Казалось бы, все животные живут в мире и покое, но с каким ужасом мы обнаруживали почти у каждого водопоя настороженные или уже опустошенные ловушки и множество высохших ветвей, которые выдавали места на звериных тропах, где были скрыты ловушки! Локаль своим наметанным глазом сразу определил, что большинство ловушек предназначено для леопардов и гепардов – племя боран отлично знало цену их шкурам. Здесь густые заросли были только по берегам реки, а за ними простиралась идеальная для гепардов местность, но ведь животным приходилось пробираться к реке, чтобы напиться, – других водопоев в этой обширной местности не было.

При мысли о том, что браконьеры могут до смерти забить детей Пиппы, попавших в ловушку (а мы знали, что они прибегают к этому способу, чтобы не попортить шкуру копьями), меня охватывало отчаяние, и я решила обратиться к министру по туризму и охране природы с настоятельной просьбой возобновить переговоры с племенем боран о присоединении этой территории к заповеднику Меру (раньше подобные переговоры ни к чему не привели). При теперешних условиях племя боран не только свободно занималось браконьерством, но и без всякого ограничения рубило пальмы раффии; их листья шли на крыши хижин. А эти пальмы растут только по берегам рек, и если их вырубят, берега обнажатся и реки пересохнут. Я говорила по этому поводу с директором заповедника, который был полностью согласен со мной; он тоже надеялся, что моя просьба поможет спасти эти прекрасные места от полного опустошения.

Несколько дней спустя мы шли по следу гепарда с детенышем, пересекавшему болота вблизи границы территории племени боран. След привел нас к туше недавно убитого теленка водяного козла. Она была почти не тронута – видимо, гепардов спугнуло наше приближение. Мы поспешили уйти в надежде, что гепарды вернутся. Вскоре я наткнулась на кошечку сервала, дремавшую под кустом. Была как раз самая жара.

Обнаружив, что ей некуда деваться, кошечка застыла, как изваяние, и волоском не повела, пока я не подошла к ней на несколько шагов, – только тут она сорвалась с места и удрала. Зато две львицы, отдыхавшие под кустом с тремя маленькими львятами, не могли похвастаться таким присутствием духа: при виде нас они тут же скользнули под соседние кусты и следили за нами из-под прикрытия. Тут Локаль меня удивил – он предложил пойти посмотреть на львят, которые остались без присмотра!

Это, без сомнения, заставило бы матерей немедленно начать действия – и отнюдь не дружественные! – так что мы пошли, но не вперед, а назад, отступая шаг за шагом и не сводя глаз с львиц, пока они не скрылись из виду.

Еще через полмили падальщики привели нас к мертвой конгони; антилопа сидела, подобрав ноги и вытянув голову, туша была совершенно цела: как ни старались грифы, им не удалось прорвать шкуру, хотя, судя по всему, они делали попытки уже давно. Странная поза мертвой антилопы наводила на мысль, что животное пало внезапно, возможно от укуса змеи.

Время нашего пребывания в заповеднике истекало, и мне хотелось перед отъездом навестить могилу Эльсы. Хорошо, что мы договорились с администрацией заповедника, чтобы место сохранялось в тайне, только мы да случайный егерский патруль навещали эти места. Но из-за этого колея, ведущая к могиле, так заросла, что даже мне – а уж я знала каждый метр этой дороги – еле удалось провести туда машину. Могила оказалась в ужасном состоянии: три эуфорбии, которые мы посадили возле могилы, чтобы они напоминали о детях Эльсы, были вырваны с корнем; цемент, скрепляющий камни, весь в трещинах, а живая изгородь вокруг могилы уничтожена. Следы поведали нам о том, что все это – результат совместных усилий носорогов, слонов и браконьеров. К счастью, у меня было с собой достаточно цемента, чтобы заполнить трещины, а тем временем мужчины посадили эуфорбии и кусты живой изгороди. И все время, пока мы были заняты работой, мне казалось, что Эльса здесь, рядом. Я и так часто думаю о ней, но в ее лагере мной всегда овладевает это странное, утешительное чувство. Я знаю, что все мои старания держать в порядке могилы Эльсы и Пиппы совершенно напрасны: обе они обречены на разрушение, как только я умру. Но все же мне хочется их сохранить хотя бы до тех пор, пока я в силах следить за ними. И это несмотря на то, что я понимаю: неизмеримо важнее, чтобы Эльса и Пиппа остались жить не только в своих детях, но и в сердцах всех тех людей – а их миллионы, – которым они помогли понять истинную природу и нрав диких животных. Однако на следующий день я узнала, что близок час, когда мне придется бросить обе могилы на произвол судьбы…

Ранним утром нам встретился турист, который сообщил, что только сейчас видел гепарда с детенышем прямо на дороге. Мать отнеслась к нему очень дружелюбно и позволила фотографировать себя сколько угодно с близкого расстояния. Он описал то место на границе территории племени боран, где мы недавно нашли следы гепарда с детенышем, – это они убили теленка водяного козла.

Несколько часов мы разбирались в следах. Я стояла на капоте машины, осматривая заросли в бинокль, а Локаль рядом всматривался в нечеткие отпечатки лап. Вдруг он с громким воплем помчался к машине, и я увидела, как прямо на нас бежит слон, он был уже в пятнадцати ярдах.

Мигом я соскочила с капота и тоже прыгнула в машину – обе дверцы хлопнули одновременно. Шум напугал слона: не добежав до нас несколько шагов, он круто повернул и скрылся, возмущенно трубя. Мы с Локалем переглянулись и принялись хохотать – это была реакция после пережитого ужаса. Только теперь до нас дошло, что мы легко отделались – если бы не хлопанье дверей, напугавшее слона, нам бы несдобровать. И тут же я обнаружила, что сильно повредила правое колено, когда прыгала с капота. Я превозмогла боль и заставила себя идти в надежде, что колено «разработается». Должно быть, я ошиблась в выборе процедуры, потому что минуло почти полгода, прежде чем оно разработалось, хотя чем только его не лечили! Но так или иначе, я не могла позволить себе отдыхать в такое время и целый день бродила, опираясь лишь на собственную волю, но ничего не увидела, кроме головы леопарда, – он взглянул на нас сквозь густую траву и мгновенно исчез.

Зато наутро нам повезло: мы нашли свежие следы гепарда с детенышем всего в миле от того места, где их видел вчерашний турист. Следы вели на равнину и там потерялись. Не обращая внимания на гнетущий зной, мы искали час, другой, двигаясь в ту сторону, куда, нам казалось, пошли гепарды. И тут – вот уж истинное везение! – Локаль опять напал на их след. Вскоре я заметила отдыхающего под деревом гепарда и, хотя до него было слишком далеко и узнать его нельзя было даже в бинокль, решила, что это мать. Старательно прячась, мы подходили все ближе, но когда мы подошли, гепард уже скрылся. Мы подумали, что в такую жару ему далеко не уйти, и решили вернуться часам к пяти, причем с той стороны, с которой гепард пришел в те места, где мы повстречали Уайти десять месяцев назад.