Текст книги "Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями)"

Автор книги: Джой Адамсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Было ли это случайное совпадение? Или трагедия произошла так близко от лагеря, чтобы я осознала, что даже самая смелая мать не в силах защитить свое искалеченное дитя? Не пора ли мне подумать об Уайти? Мы пошли к Угловой акации: Уайти не стало хуже, она достаточно быстро бегала на трех ногах, да еще и отбивалась, если сестры слишком наседали на нее. Но защитить от них свою еду она никак не могла. Я была к этому готова и собиралась кормить ее из рук – специально для этого я захватила брезентовые рукавицы, которые надевала, возясь с Тагой. Для того чтобы Уайти убедилась в моих дружеских намерениях, потребовалось неистощимое терпение, но я твердо решила, что она не должна терять в весе, и чем раньше она начнет брать у меня пищу, тем лучше. Постепенно, стараясь не удаляться от своего семейства, она стала есть у меня из рук. В это время Пиппа забралась на самую верхушку дерева и, балансируя на тонких ветках, поддразнивала: «Прр-прр», словно хотела сказать: «Смотрите, какая я ловкая!»

Я представить себе не могла, зачем она подстрекает малышей заниматься такими опасными играми: может быть, она боится, что после несчастья с Уайти они перестанут лазить, а ведь это умение может им пригодиться в борьбе за жизнь. Вполне возможно, что гепарды стали карабкаться на деревья совсем недавно, после того как человек вытеснил их в лесистые области из привычных мест обитания на равнинах. И, хотя они овладели техникой древолазанья, природа все-таки не снабдила их втяжными когтями или пристающими к поверхности подушечками, и ноги у них длиннее, чем у тех видов, которые приспособлены к лазанью по деревьям.

Может быть, высокая смертность среди молодых гепардов объясняется тем, что они часто травмируют лапы, пытаясь приобрести навыки, не свойственные им от природы?

На следующее утро Пиппа с семейством перешла дальше на полмили – ей явно мешали грифы, которые последние два дня несли свою жуткую вахту на Угловой акации. Эта длинная прогулка ухудшила состояние Уайти, она ступала чрезвычайно осторожно и при этом так боялась меня, что было очень трудно накормить ее из рук и тем самым обеспечить ей дополнительную подкормку. Она была необыкновенно красива и гораздо сильнее остальных, поэтому особенно больно было видеть ее искалеченной. Вечером, сидя в ванне, я услышала такой мощный рык льва, что впервые в жизни звук, который я люблю, нагнал на меня страх. Я выскочила из ванны и увидела льва, направлявшегося к остаткам зебры; его громоподобное рычание сотрясало все вокруг; умолк он только у самой добычи. И тревога за Уайти с новой силой охватила меня.

Наутро мы увидели, что Пиппа увела молодых еще дальше, к горелому дереву, лежавшему на выжженной земле. Малыши с наслаждением вывалялись в золе и стали похожи на пятнистых трубочистов. Наверно, Уайти было очень грустно оттого, что она не могла резвиться вместе со всеми. Почти все утро она сосала Пиппу. В этот день малышам исполнилось шесть месяцев. Пиппа была очень нежна с Уайти и не двигалась, когда та подходила к ней приласкаться. Так и не придумав, что сделать, чтобы помочь малышке, мы пошли домой и сразу же напоролись еще на одну львицу, а других слышали издали.

Тут я окончательно решила взять Уайти в лагерь. Я поехала к Скале Леопарда и попросила директора парка слетать в Найроби за снотворным. Он согласился. Утром мы напрасно разыскивали семейство. Тем временем уже был доставлен ларгактил с инструкцией – ввести 1 миллиграмм на фунт веса. Предположив, что Уайти весит около 25 фунтов, я приготовила соответствующую дозу. Нам пришлось порядочно побродить, прежде чем мы разыскали семейство в зарослях кустарника мили на полторы дальше, чем вчера. Уайти сильно проголодалась и с жадностью проглотила кусочек мяса, в котором было спрятано снотворное. Оно должно было подействовать в течение получаса. Прошло два часа, а она все еще и не думала засыпать, даже подошла напиться. Но солнце спускалось, я боялась потерять Уайти в темноте, и поэтому, дождавшись, пока она опустит голову в миску с водой, схватила ее. В мгновение ока она укусила меня в руку, бедро и икру, и я, обливаясь кровью, была вынуждена отпустить ее. На этом и кончились все наши попытки изловить ее. Но я не могла оставить ее на ночь под действием наркотика и уговорила Гаиту и Стенли подождать вместе со мной, пока снотворное не подействует. К счастью, луна светила довольно ярко, и часа три гепарды были видны сравнительно хорошо. Потом Уайти показалась мне сонной, и я потихоньку стала подкрадываться к ней. Но когда я подошла слишком близко, она удрала. Прислушиваясь к воплю гиен и ворчанию львов, мы ждали, пока она станет засыпать, но Мбили и Тату бдительно охраняли ее и поднимали тревогу всякий раз, как только я трогалась с места. Одна лишь Пиппа еще доверяла мне, так что я дождалась, пока Уайти прилегла с ней рядом, и, притворившись, что заигрываю с Пиппой, накинула полотенце на голову Уайти и схватила ее. Прежде чем я сообразила, что произошло, она бросилась к ближайшему дереву и взобралась на него. Увидев, что я иду за ней, она спрыгнула с восьмифутовой высоты и скрылась в темноте. С момента приема снотворного прошло пять с половиной часов, и его действие – если оно и было – успело давно пройти. Положение казалось безнадежным: Уайти была настороже, преследуя ее, мы рисковали разлучить гепардов и потерять их в темноте.

Рука у меня сильно разболелась, два пальца онемели, так что я вернулась в лагерь, взяла там машину и поехала к Скале Леопарда, чтобы сделать укол пенициллина. Все еще думая об Уайти, я въехала в облако пыли и чуть не столкнулась с шестью слонами. Я заметила их, только когда они возмущенно затрубили позади машины. К Скале Леопарда я подъехала далеко за полночь, и там все давно спали. Мне было очень неловко, но директора парка пришлось разбудить. Он любезно предложил мне принять ванну и поужинать, а потом вызвал фельдшера, чтобы сделать перевязку и укол. Наконец, меня проводил домой шофер – на тот случай, если нам опять встретятся слоны.

После бессонной ночи мы тронулись в путь, едва начало светать. Меня обрадовало, что все гепарды были здоровы и не ушли с того места, где мы их оставили. Уайти была немного оглушена снотворным и так хотела пить, что мне пришлось напоить ее, прежде чем я ей дала двойную дозу ларгактила. Скоро снотворное начало действовать, и Уайти ворча пошла за Пиппой к баланитесу, одиноко растущему примерно в пятистах ярдах на самом открытом месте. Пиппа всегда предпочитала эти деревья – у них не такие острые шипы, как у акаций, и они не так ранят лапы животных. Но на этот раз я не была уверена, что она перешла туда только по этой причине, – не потому ли она выбрала это место, что не более чем в ста ярдах от дерева пасся слон. Даже когда он поворачивался к нам спиной, мы не спускали с него глаз, одновременно стараясь изловить Уайти. «Третье веко» у нее на глазах стало отчетливо видно, а голова то и дело опускалась, и все же у нее хватало сил уходить, когда я приближалась. В эту игру мы играли более двух часов, пока я не вспомнила, что Харторны советовали в таком случае прекратить погоню, потому что действие снотворного уже начинает ослабевать. Но я не решилась давать Уайти больше 50 миллиграммов ларгактила, так что на сегодня пришлось кончить; мы дали ей мяса – первый раз за сорок восемь часов, – и она с жадностью набросилась на еду. Когда Уайти сцепилась с Пиппой из-за еды, я в последний раз попробовала поймать ее. Набросив полотенце ей на голову, я подняла ее с земли. Она яростно сопротивлялась, отбивалась лапами и кусалась, и тут ей на помощь поспешила Пиппа – она так свирепо налетела на меня, что я бросила Уайти, как раскаленный кирпич. И гепарды убежали – прямо к слону. Они устроились под деревом настолько близко от слона, что мы не решились последовать за ними, и с этой безопасной позиции Пиппа наблюдала за всеми нашими маневрами, а Мбили и Тату стали играть. Подождав около часа, не начнет ли Уайти засыпать, я оставила Гаиту на страже и поехала к Скале Леопарда, чтобы созвониться с Харторнами.

Так как стало ясно, что Уайти не удастся поймать с помощью снотворного, они согласились приехать через три дня и попробовать другой способ. Тони был мировой знаменитостью во всем, что касалось нового метода временного обездвиживания животных, но я ужасно боялась, что Уайти получит слишком большую дозу – ведь мы определили ее вес только на глаз. Тони уверил меня, что этого не случится и вообще она не пострадает. Пиппа ежедневно переводила молодых так далеко, что я убедилась – Уайти никогда не выздоровеет, если я не возьму ее к себе в лагерь. Но все мои попытки поймать ее оказались безуспешными, хуже того – я почувствовала, что мои чудесные отношения с гепардами в этот день резко оборвались. Как же я поведу к ним Харторнов, если даже Пиппа больше мне не доверяет?

Но на следующее утро, к моему удивлению, гепарды были настроены более дружелюбно, и даже Уайти подошла ко мне, чтобы взять мясо. На другой день мы обнаружили, что Пиппа увела молодых примерно на семьсот шагов дальше, а лапа Уайти сильно распухла. Она все время держалась в стороне и почти ничего не ела. На третий день Пиппа, Мбили и Тату оказались опять у сгоревших кустов, а Уайти с ними не было. Я искала, искала ее и наконец нашла – она затаилась под кустом. Когда я подошла, она неловко вылезла из куста и заковыляла к своей семье – а они ее отогнали! Я применила всевозможные ухищрения, чтобы дать ей мяса, но они вырывали у нее каждый кусок. Бедная, запуганная Уайти уползла в такой густой кустарник, что я никак не могла до нее добраться. Если я оставлю мясо возле ее убежища, другие его непременно стащат, и поэтому я попробовала протолкнуть кусок через колючие ветви с помощью палки, но на него немедленно наползло столько муравьев, что Уайти не смогла его есть. Она так и не рассталась со своим убежищем, и все мои попытки накормить ее провалились, хотя мы потратили на это почти целый день. Мне было невыносимо жаль беднягу – но я знала, что на голодный желудок лекарство, которое должны были привезти Харторны, подействует быстрее.

Рано утром следующего дня они прилетели, и я привезла их в свой лагерь. Джордж тоже приехал помогать. Мы наскоро позавтракали и обсудили, как будем ловить Уайти. Главное – не напугать гепардов, поэтому мы решили, что пройдем вместе только полпути до того места, где я рассталась с семейством вчера вечером. Там Тони впрыснет дозу сернилана в кусок мяса, и мы с Гаиту понесем еду гепардам. Если мне удастся накормить Уайти, Гаиту пойдет за Тони и приведет его ко мне, а его жена и Джордж останутся, на всякий случай, ждать там же. Чтобы лекарство подействовало, нужно полчаса – значит, Тони успеет дойти до нас и сразу же помочь Уайти, если окажется, что доза слишком высокая. Мы отправились в путь.

Только через полтора часа мы нашли семейство в густом коммифоровом лесу; Уайти, безусловно, была здесь в большей безопасности, чем на равнине. Когда мы подошли, она не показывалась на глаза, но увидев, что я бросила мясо, не выдержала и вышла. Она сразу же взяла кусок, начиненный лекарством. Изголодавшись за два дня, она, конечно, съела бы еще, но я не дала ей больше ни кусочка и чувствовала себя чудовищем, глядя, как она, хромая, оттащилась в сторону и смотрит издали, как остальные едят. Наевшись до отвала, семейство отошло ярдов на пятьдесят, и Уайти вместе с ними – совсем не сонная, хотя прошел уже час с тех пор, как она приняла лекарство. Пиппа долго и нежно вылизывала ее, а потом в сопровождении Мбили и Тату вышла из колючих зарослей на равнину, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, поспевает ли за ними Уайти. Я уже послала за Тони. Когда он подошел, я попросила его остерегаться Пиппы, но в этом не было надобности – очевидно, она совсем бросила Уайти.

Мы с Тони сидели в двадцати ярдах от малышки и наблюдали за ней в бинокль: постепенно она стала клевать носом, опуская голову все ниже и ниже, а потом и совсем свалилась на бок. Мы довольно верно определили ее вес, но снотворное подействовало не так скоро, как мы рассчитывали. Однако теперь оно как будто дало результат. Ожидая, что Уайти будет сопротивляться, мы подошли к ней очень осторожно, но она была совершенно неподвижна, хотя глаза у нее были широко открыты; не пошевелилась она и когда мы поднимали ее и укладывали в легкую дорожную сумку. Тащить ее в такую даль по жаре было трудновато – сумку мы несли вдвоем, а третий поддерживал голову Уайти. Так что мы были рады-радешеньки, когда наконец добрались до лагеря.

Здесь Тони дал ей еще немного ларгактила, чтобы она не проснулась во время осмотра. Я стояла ни жива ни мертва, пока он ощупывал ногу и ставил диагноз – парез лучевого нерва. Это значило, что Уайти не нужно отправлять в Найроби – я могу держать ее у себя, пока не пройдет парез главного нерва и не восстановится сила мышц, которые из-за этого бездействуют. Само по себе это повреждение опасности не представляло, но могло привести к травме, если потерявшая чувствительность лапа подвернется внутрь – от малейшей нагрузки она может сломаться. Харторны наложили на лагу гипсовую повязку и заодно, воспользовавшись неподвижностью Уайти, проверили ее зубы. Ей было шесть месяцев и неделя, и то, что мы увидели, было неожиданно и очень интересно: два постоянных коренных зуба уже прорезались. Считается, что котята гепарда до двух лет кормятся добычей матери, как львята, у которых постоянные зубы появляются только в возрасте двенадцати месяцев. Но Уайти уже сменила все зубы, а это значило, что она будет способна охотиться значительно раньше. Теперь, если мне удастся поддерживать контакт с семейством гепардов, я могу точно узнать, когда же молодые гепарды начинают самостоятельно охотиться и становятся полностью независимыми от своей матери.

Мы ввели Уайти комплекс витаминов B и поместили ее в ящик Таги у меня в палатке, чтобы я была рядом, когда она придет в себя. Харторны посоветовали мне давать ей в качестве успокоительного по полтаблетки ларгактила в день – дней десять подряд – и прибавили, что дозу можно снизить, как только она привыкнет к новому окружению. Потом они уехали. Если бы Сью и Тони знали, как я была им благодарна!

Проводив их, я почувствовала, что у меня все плывет перед глазами, и легла, чтобы хоть немного передохнуть после напряжения последних часов. Нам очень повезло, что Пиппы не было поблизости, но что же будет с Уайти? Ведь, судя по всему, Пиппа вообще ее бросила. Удастся ли мне вернуть ее в семью или ей суждено остаться домашним животным?

Она пришла в себя около пяти часов утра, и я дала ей полтаблетки ларгактила с глюкозой, чтобы она не рвалась на волю. Когда она успокоилась, мы перенесли ее в маленький вольер, сделанный еще для Дьюме. Теперь мы к нему пристроили более просторный вольер, куда Уайти будет выходить, когда ей станет лучше. Оба вольера были забраны сплошной решеткой и находились внутри большого загона.

В десять часов утра я услышала какую-то возню и не успела вмешаться – Уайти сорвала с лапы гипсовую повязку. В конечном итоге это было к лучшему, потому что потом мне не удалось бы снять гипс без снотворного. Наконец-то я могла дать ей хорошенько поесть – впервые за три дня. В мясо я спрятала вторую половинку таблетки ларгактила.

Вскоре появился Аран. Он согласился взять на себя роль сиделки в те часы, которые мне придется проводить с семейством гепардов.

На свежие следы гепардов мы наткнулись у зарослей, где двенадцать дней назад впервые заметили, что Уайти больна; такие же следы попались нам еще в нескольких местах, где гепарды бывали в последнее время. Наконец мы увидели Пиппу – она обнюхивала то место, где мы поймали Уайти. На нас она даже не посмотрела и все время, пока Мбили и Тату управлялись с мясом, которое мы принесли, продолжала звать и высматривать Уайти. Подошла она к нам не скоро, а подойдя, лизнула мою руку и легла рядом; она была необычайно спокойна. Потом она вместе с детьми проводила нас до Угловой акации – там они и остались.

Когда мы вернулись в лагерь, Уайти все еще дремала, но к закату встрепенулась, стала ходить вдоль клетки, сонно осматриваясь, и вдруг позвала голосом, от которого разрывалось сердце, – короткие резкие вскрики сотрясали все ее тело. Немного погодя мне удалось ее успокоить, и мы мирно сидели рядом, но тут на другом берегу появились слоны и приступили к своей ночной трапезе. Бедная Уайти вся затряслась от ужаса; ей, видимо, казалось, что она попала в ловушку. Она задрожала еще сильнее, услышав отдаленное рыканье льва, так что ночь я провела рядом с ней, перетащив свою раскладушку в вольер. Еще десять дней пришлось держать ее на снотворном, и это сказалось на ее здоровье – начался запор и поднялась температура. Харторны предупреждали меня об этом и советовали для облегчения обрызгивать ее водой в самую жару: вот это ей пришлось по вкусу! Она ела с аппетитом и выражала свое удовольствие новым, милым звуком – «ньям-ньям-ньям», но никогда не мурлыкала.

Как это ни грустно, Уайти невзлюбила Арана и, завидев его, яростно бросалась на сетку. Но мне больше некому было доверить важное дело – отгонять павианов. Они вызывали у малышки такой ужас, что она непроизвольно испражнялась, слышав их гавканье. Большей частью Уайти невыносимо скучала и, чем несчастнее она себя чувствовала, тем непримиримее относилась к нам. Вскоре она стала фыркать и рычать даже на меня, и успокоить ее удавалось только смесью молока с фарексом. Она так обожала эту смесь, что у нее даже выработалась привычка – вылизывать миску до блеска. А пока она была поглощена этим делом, я гладила ее и старалась с ней подружиться. Уайти сильно отличалась от других сумеречных животных: к закату она успокаивалась – тогда я усаживалась к ней поближе и даже слушала последние известия по радио. Удивительно, что она не реагировала на этот искусственный шум, а ведь молния и гром нагоняли на нее панический страх.

Вдобавок ко всем остальным неприятностям у нее болезненно резались зубы, и я не успевала убирать куски дерева, которые она пережевывала в кашу. Под конец она сделалась совершенно неукротимой, даже миску с молоком вышибала у меня из рук, обливая меня с головы до ног; тогда я решила больше не давать ей ларгактил – мне говорили, что люди иногда тоже становятся агрессивными после длительного употребления снотворного. Немного легче стало, когда я открыла дверь в дополнительный вольер и у нее оказалось больше места для беготни, но, несмотря на это, она с каждым днем делалась все более злобной. С одной стороны, это меня даже радовало, потому что мне не хотелось, чтобы она приручалась и теряла инстинкты дикого зверя, но как было управиться с ней, если она старалась ударить меня лапой или забивалась в самый дальний угол, когда я приносила еду? Глаза Уайти всегда были изумительно красивы, с очень мягким взглядом – теперь же она смотрела на меня с нескрываемой ненавистью, жесткими, убийственно жесткими глазами. Впрочем, за что она должна была меня любить после того, что случилось? Раньше она всего-навсего терпела меня, как друга Пиппы, и знала, что я уже давно добываю для нее пищу. Правда, я продолжала кормить ее, но ведь это я отняла у нее семью и свободу.

Через несколько дней лапа у нее зажила достаточно, чтобы можно было выпустить ее в большой вольер. Когда я открыла дверь, Уайти не вышла из внутренней загородки; только несколько часов спустя она осмелилась бегло осмотреть свои новые владения, но тут же вернулась в знакомую загородку и не выходила из нее до следующего дня, хотя двери были открыты. Уайти вела себя так же, как все дикие животные, которые после поимки не хотят расставаться со своей первой клеткой – единственным знакомым помещением и не торопятся выходить в просторные вольеры зоопарков. Эта типичная реакция вполне понятна, но торговцы дикими животными, чтобы оправдать свое ремесло, заверяют, что животным нравятся тесные клетки!

Бедная Уайти! Как я могла ожидать, что она станет лучше ко мне относиться, даже с переходом в самый большой вольер – ведь и там решетка все еще отгораживала ее от семьи и от жизни на свободе. Единственное, что у нее теперь было, – возможность еще дальше убегать от меня, потому что меня она, естественно, считала причиной всего, что с ней стряслось.

Тем временем Пиппа постепенно перевела молодых ближе к лагерю и снова разместилась на термитнике возле тамаринда. Мбили и Тату великолепно проводили время, играя на нижних сучьях, но сама Пиппа никогда не участвовала в этих играх и все время казалась подавленной.

В тот день, когда я выпустила Уайти в большой вольер, Пиппа подошла к лагерю на расстояние мили – ближе чем когда-либо за последнее время. Мне казалось, что следует использовать эту возможность и подманить ее поближе к Уайти, чтобы они могли поддерживать друг друга, до тех пор пока снова не будут вместе. Сначала все было прекрасно: гепарды основательно проголодались и охотно пошли за корзиной с мясом, но вскоре они что-то заподозрили и то и дело усаживались на землю, так что только через два часа, вконец измучившись, я подманила их на расстояние примерно 150 ярдов от лагеря, и здесь они точно вросли в землю. Ничто не могло заставить их стронуться с места. Я дала Пиппе обнюхать свои шорты, потому что на них был запах Уайти, – может быть, это заставит ее подойти поближе? Я громко произносила имя Уайти и показывала в ту сторону, где она сидела. Я подошла к ее вольеру, ожидая, что Уайти тоже начнет звать Пиппу вместе со мной, но добилась только одного – Пиппа прыгнула на дерево и стала оттуда пристально рассматривать лагерь, даже не пытаясь подойти. Наконец я прибегла к последнему способу удержать ее возле лагеря: положила мясо на землю. Все гепарды накинулись на него, но, поспешно проглотив еду, ушли обратно на старое место. В отчаянии я вернулась к Уайти. Она сидела, вжавшись в решетку, и не сводила глаз с равнины. Я попыталась отвлечь ее внимание и принесла молока – но оно полетело мне в лицо. Я снова налила миску и стала ждать, чтобы она подошла к своему любимому лакомству. Через час мое терпение лопнуло, и я ушла. Она тут же вылакала все без остатка.

Чтобы хоть как-то скрасить Уайти обстановку, которая стала для нее невыносимой, мне не оставалось иного выхода, кроме одного: давать ей ежедневно по четверти таблетки ларгактила. Это вскоре оказало свое действие – она стала брать пищу у меня из рук. Так как мне не удалось заставить Пиппу подойти к Уайти, подманивая ее куском мяса, приходилось изобретать новое средство, чтобы воссоединить семью. Снова усыплять Уайти не имело смысла – неизвестно, останется ли с ней Пиппа до того момента, когда она придет в себя. А если она примет ее за мертвую и совсем бросит? Я попросила привезти магнитофон, надеясь, что призывы Уайти, записанные на пленку, заставят Пиппу прийти за своей дочерью. Если и это не поможет, мне придется приручить бедняжку. Поэтому я заранее заказала поводок для прогулок, футбольный мяч и несколько камер, чтобы ей было с чем играть. Сама я тем временем сделала шар из бумаги и подвесила на веревке, так что она могла достать его лапой. Я размахивала тряпкой у нее перед носом и катала рядом небольшую камеру; но эти неживые игрушки ей скоро надоели. С картонными коробками из-под яиц дело пошло лучше – она подолгу возилась, раздирая их на мелкие клочки, но вскоре и они ей наскучили. Часами сидела она, устремив взгляд на равнину, звала Пиппу или бегала взад и вперед вдоль решетки. Особенно она беспокоилась, когда видела, как мы уходим. А нам часто приходилось отлучаться на поиски ее семьи. Гепарды снова вернулись на то место, где была поймана Уайти, но ночью мы слышали сопение льва в той стороне и не могли отыскать их целых трое суток.

Для безопасности мы запирали Уайти в маленьком вольере на ночь; ох, как ей это не нравилось! Приручать дикое животное, чтобы снова вернуть его к жизни на свободе, – какая жестокая насмешка! Самое главное и существенное – не дать ей потерять связь с семьей, и мы очень надеялись, что гепарды все-таки примут ее обратно. Но сколько мы ни искали, нам не удавалось узнать, куда они делись.

Вечером 14 марта я никак не могла заманить Уайти в спальню: она даже разрешила мне гладить себя, только бы не слезать с крыши клетки. Я легла спать, но она все еще оставалась там. За всю ночь она не издала ни звука, хотя рядом ревели два льва, а рано утром я услышала, как она носится по вольеру, полная нерастраченной энергии. Я попросила Гаиту пойти посмотреть, не вернулась ли Пиппа к термитнику под тамариндом, а сама занялась кормлением Уайти и уборкой ее вольера. Уайти была удивительно ласкова, все время заигрывала со мной. Вдруг я услышала, что возвращается Гаиту. Он шел и распевал песенку, которую я как-то сочинила, чтобы звать своих гепардов: «Пиппа-Пиппа-Пиппаланка, Пиппа-Пиппа-Пиппала – идем, идем, идем, идем!», и точно, следом за ним показались Пиппа, Мбили и Тату. Они бежали в такт песенке, и, прежде чем я успела сообразить, что происходит, Пиппа уже перемахнула по сваленному дереву на наш берег и устремилась прямо к вольеру Уайти.

С минуту обе они не знали, что делать, а потом с мурлыканьем стали лизать друг друга через сетку. Потом сестры тоже перешли через реку и, вытянув шеи, стали звать Уайти, а она отвечала чириканьем. Я открыла дверь, но Уайти была слишком взволнована и не заметила этого. Вытянувшись, она смотрела, как Пиппа старается прорваться через решетку. Она несколько раз проскочила мимо двери, но потом мне удалось подогнать ее к ней вплотную – она пулей вылетела наружу, и тольк о я ее и видела! Если был когда-нибудь на свете совершенно счастливый маленький гепард – то это была Уайти. Глаза у нее лучились смехом, она прыгала на Пиппу, лизала ее, обнимала вне себя от радости, а потом, прижимаясь к ней, пошла к холодильнику. У меня оставались только весьма пахучие остатки козы, и ничего удивительного, что Пиппа к ним не прикоснулась. Теперь и другие малыши тоже пришли в лагерь и стали носиться и кататься по земле вместе с Уайти; встреча с ней привела их в восторг. Они возились до полного изнеможения. Меня встревожило, что Мбили и Тату выглядели ужасно тощими по сравнению с Уайти; когда я дала им несвежее мясо, они слопали его без остатка. Пока они ели, я отошла, чтобы приготовить смесь молока и фарекса. Когда я вернулась, Пиппа уже собралась уходить. Малыши, боясь отстать от нее, торопливо напились и пошли за ней следом.

Позднее мы отыскали только несколько пересекающихся следов гепардов, ведущих в разные стороны. Потом стало слишком жарко и трудно идти по следу. Мне почти не верилось, что произошло чудо: нам удалось вылечить Уайти, не приручив ее, и Пиппа приняла ее в семью просто и естественно, прежде чем долгая разлука смогла помешать этому.

После чая мы снова вышли на поиски и нашли семейство примерно на расстоянии мили. Уайти хромала на заднюю ногу и часто останавливалась, чтобы собраться с силами. Естественно, она оказалась позади, когда все набросились на козью тушу. Немного погодя она подошла, чтобы получить свою долю, и тут я застыла от изумления: собственная мать прогнала ее от пищи, отшлепала и вырвала мясо у нее изо рта – а ведь Пиппа уже наелась досыта!

Что же случилось? Утром Уайти была совершенно здорова и все семейство было вне себя от счастья – почему же Пиппа теперь так непонятно ведет себя? Я отнесла немного мяса Уайти, но она съела только кусочек печенки. Я ощупала ее лапы и не нашла никаких повреждений, только одна из задних лап казалась немного расслабленной. А что есл и я ее слишком рано выпустила и ей пошел во вред слишком длинный переход? Мы охраняли гепардов до тех пор, пока они не наелись до отвала, и я с радостью заметила, что Мбили прижалась к бедной Уайти и старалась ее приласкать. Я надеялась, что Уайти хромает просто от усталости, и в 9 часов вечера мы пошли домой.

В следующие три дня мы искали гепардов от восхода до заката, но не нашли даже следов. Когда зашло солнце, я, измученная напрасными поисками, велела Гаиту вылить воду из бидона, как вдруг возле дороги примерно на полпути к Кенмеру над травой показались четыре головы: это были гепарды. Насколько мне удалось разглядеть в сумерках, Уайти была здорова и все были мирно настроены, хотя и явно проголодались. Я оставила Гаиту на посту, вернулась в лагерь, взяла мясо и воду и привезла все это на машине. Стало темно – хоть глаз выколи, но Гаиту удалось направить гепардов к дороге, и они даже прошли немного в сторону лагеря. Я не хотела, чтобы какая-нибудь машина спугнула их и помешала им есть, поэтому увела их в сторону – и как раз вовремя, потому что вскоре по дороге пронеслось несколько грузовиков. Гепарды очень нервничали оттого, что приходилось есть в темноте, и все время тревожно оглядывались, несмотря на то что я непрестанно водила лучом карманного фонарика, чтобы обнаружить хищников. Торопливо поев, они вскоре ушли. На рассвете гепарды снова пришли в лагерь, но у нас не было мяса, и они пошли по дороге к Скале Леопарда. Я знала, с какой скоростью носятся грузовики, и старалась всеми силами увести гепардов с дороги, но они упорно возвращались, прыгали вокруг или затаивались в траве. Так, пытаясь перехитрить друг друга, мы прошли около мили. В конце концов я взяла козу в Кенмере и увела семейство за реку в знакомые им места, где не было угрозы попасть под машину.

Пиппа оставалась на другом берегу реки и постепенно перешла в чудесное место, где среди больших акаций было множество термитников и малыши могли вволю резвиться среди них. Уайти стала относиться ко мне вполне дружелюбно, только неизменно старалась спрятаться за Пиппу. Она вновь стала мурлыкать, а звуков «ньям-ньям-ньям», которыми она в лагере выражала удовольствие, мы больше от нее не слышали. Ее глаза снова стали теплыми и ласковыми, и вообще она была в отличной форме. Теперь меня волновала Мбили. Она всегда была худой, но я считала, что, раз она крупнее других и аппетит у нее хороший, ей просто надо больше времени, чтобы откормиться. Теперь же у нее так выпирали тазовые кости, что я не на шутку встревожилась – не глисты ли у нее. Мне удалось взять пробы фекалий и послать их на анализ ветеринару, но ответ был отрицательный. Не были обнаружены и другие паразиты, которые могли бы довести Мбили до такого жалкого состояния. О том, чтобы взять мазок крови у нее из уха, нечего было и думать, и мне оставалось только кормить ее получше в надежде, что она поправится. Мбили очень быстро сообразила, что теперь она – центр всеобщего внимания, и стала подбегать ко мне раньше всех, чтобы получить лакомые кусочки, пока не помешают остальные. Потрясающую сообразительность она проявляла и в тех случаях, когда надо было выбрать самый удобный момент, чтобы схватить пищу, пока другие заняты своими делами, – так что ей почти не приходилось драться из-за еды. Необычным было и то, что она позволяла мне вытаскивать клещей и даже поглаживать ее, пока она ела, но, если я осмеливалась прикоснуться к ней в другое время, она шипела и бросалась прочь. Уайти все время жалась к Пиппе, а Мбили подружилась со всеми нами – иногда это даже вызывало у матери ревность. Тату оставалась такой же робкой, как и раньше, но, когда дело доходило до еды, она своего не упускала.