Текст книги "Пятнистый сфинкс. Пиппа бросает вызов (с иллюстрациями)"

Автор книги: Джой Адамсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Даже теперь она едва-едва оторвала голову от земли и сонно огляделась вокруг. Опухоль на больном глазу опала настолько, что через узкую щель был виден расширенный зрачок. Я сумела заставить ее выпить немного сгущенного молока, и к десяти часам она уже могла держать голову на весу вполне твердо и съела мясо, которое я ей давала. Оказалось, что ничего более вредного я сделать не могла, но к несчастью, я узнала об этом слишком поздно. Нельзя было кормить ее до тех пор, пока лекарство не было выведено из организма, – это затянуло ее выздоровление, и мы обе дорого заплатили за мое невежество. Солнце начинало припекать, и я соорудила навес, пристроив палатку к своей машине. Под этим навесом мы с Мбили провели все утро. В час дня она с усилием поднялась, отошла на несколько ярдов, и ее пронесло совершенно черной водянистой жидкостью. Полуденное солнце палило немилосердно, и даже под полотняным навесом стало невыносимо жарко. Мбили потащилась к дереву, до которого было несколько сотен ярдов; шатаясь как пьяная и несколько раз падая, она наконец добралась до него и свалилась в тени. Я положила рядом с ней мясо и воду, поставила машину неподалеку и провела возле нее весь день. Понемногу она приходила в себя. Около пяти часов нас навестил директор, и мы решили, что мне и Локалю нужно пробыть возле нее еще одну ночь. Но Локаль, к сожалению, так гремел своими кастрюлями, что Мбили забеспокоилась, и когда мы оба улеглись – он в палатке, а я в своей машине, – она вдруг встала и пошла прочь. Мы видели, как она шла неверными шагами, но очень целеустремленно, потом вышла из луча фар и темнота поглотила ее. Если бы мы поехали за ней следом, это заставило бы ее уйти дальше, пешком же идти в темноте не имело смысла. Делать было нечего – оставалось надеяться, что она не попадет в беду до утра. Почти всю ночь я слышала сопение двух львов, и от этого моя тревога вовсе не уменьшилась, хотя я уповала на то, что они еще не успели проголодаться после вчерашней охоты.

Как только первая птичья трель возвестила рассвет, мы с Локалем стали искать Мбили и обнаружили ее в канаве ярдов за двести от места нашей ночевки. Я послала Локаля за козой, которая была припасена на этот случай в Скале Леопарда, а пока напоила ее молоком. Она жадно лакала из миски, но была очень раздражена и огрызалась на меня. В этом ничего удивительного не было, если подумать, сколько ей пришлось перенести за последние дни: ведь сернилан только обездвиживает, и все время, кроме короткого сна под наркозом, она была в полном сознании. Теперь она снова могла двигаться и, естественно, старалась уйти от меня подальше. Двигалась она нормально, если не считать небольшой скованности задней части тела, куда вводили всю массу лекарств. Взглянув на пробегавших зебр и павианов, она пошла к посадочной площадке, все прибавляя шагу, и вскочила на стоявший в бездействии грейдер, чтобы осмотреть оттуда местность.

Как только она увидела на другом конце посадочной полосы Локаля с козьей тушей, она побежала к болотистой равнине такой резвой рысью, что мне было за ней не угнаться. Когда я вернулась, съездив за Локалем и его ношей на машине, ее и след простыл. Я боялась, что она уйдет слишком далеко, если мы начнем ее преследовать, и решила вернуться с той же козой часам к пяти. За это время она должна была бы отдохнуть и набраться сил. Но вечером мы ее опять не нашли, зато встретили льва на том самом месте, где четырьмя днями раньше обнаружили больную Мбили. Мы с Локалем очень встревожились и снова ночевали возле аэродрома. В десять часов вечера до нас донеслось короткое, но устрашающее рыкание льва. Потом меня всполошили вопли шакала перед самым радиатором машины. Я включила фары и увидела льва совсем рядом, в каких-нибудь пятидесяти ярдах. Он был гораздо крупнее того первого, который попался нам навстречу вечером, и живот у него был туго набит. Я стала включать и выключать фары, и он наконец ушел, но до самого утра мы слышали его фырканье и сопение. Меня пробрала дрожь, когда я подумала, что было бы, если б этот лев пожаловал сюда прошлой ночью, когда Мбили лежала в двухстах ярдах от машины и не могла убежать.

Три дня подряд мы с Локалем прочесывали все кустики и заросли, внимательно присматриваясь к бесчисленным полувысохшим лужам в поисках следов. Изъездили каждую колею, которую Мбили могла пересечь, исходили все равнины, куда она могла уйти, и без конца звали ее – но она как сквозь землю провалилась. Когда мы проезжали мимо дорожной рабочей бригады в пяти милях от лагеря, в тех местах, где Гаиту два месяца назад в последний раз видел Мбили, тракторист сказал нам, что утром здесь побывал гепард, который мирно наблюдал за работой, как будто давно привык к шуму и многолюдью. Посмотрев вокруг, мы никого не обнаружили, да и находились мы на границе владений Пиппы и Мбили, так что прибегать сюда могла бы любая из них. А если это была Пиппа, то не стоило тратить время понапрасну. Мы поехали домой и действительно нашли ее в лагере – она была там с самого утра. Мы накормили ее и, захватив немного мяса, снова выехали на поиски Мбили.

Оставив Стенли в машине охранять мясо, мы с Локалем обыскали равнину между хребтом и Муликой, однако на наши бесконечные призывы откликались лишь зеленые мартышки. Но вскоре я приметила Мбили, затаившуюся в траве. Я быстро послала Локаля за мясом, надеясь удержать Мбили на месте с помощью банки сгущенного молока. Я вылила его в миску, и она все вылакала. Теперь я хорошо видела, что глаз выглядит нормально, лишь на нижнем веке виднелась едва заметная припухлость. На месте шрама осталось только маленькое влажное пятнышко, и я присыпала его сульфатиазолом, чтобы отпугнуть мух. Мы сидели рядышком, поджидая мужчин. Я не решалась тронуть Мбили или заговорить с ней, боясь, что она сбежит, но она, должно быть, снова стала доверять мне и преспокойно дождалась мяса. Потом она оттащила его в сторону и съела до последнего кусочка, то и дело настороженно оглядываясь, как, впрочем, и все дикие животные во время еды.

Стало совсем темно, и нам надо было торопиться домой. Мбили свободно могла бы пойти за нами в лагерь – до него было всего полтора часа ходу, да и места эти были ей хорошо знакомы, – но утром ее не оказалось, и тогда я поняла, что ни болезнь, ни голод не заставят ее нарушить непреложный закон раздела охотничьих угодий. Мы вернулись на то место, где оставили ее вечером, и проискали битых два часа, пока не обнаружили ее в каких-нибудь двухстах ярдах от нас. Не слышать нас она не могла, но почему же она не вышла? Она притаилась под небольшим деревцем, откуда ей хорошо была видна болотистая полянка с поваленными стволами пальм дум, где много месяцев назад она так чудесно играла со своими сестренками. Сегодня ее одиночество разделял только слон, который задумчиво чесался о ствол, а потом стал плескаться в луже, покрывая себя с ног до головы прохладной освежающей грязью. Ветер дул в нашу сторону, так что он нас не заметил, а нам пришлось примириться с его присутствием, чтобы накормить Мбили. Она позволяла мне держать мясо, пока ела, но иногда скалила зубы и рычала, отрываясь от мяса и смотря мне прямо в глаза. Мне казалось, что я понимаю, какие противоречия раздирают ее: машинально вернувшись к старой привычке – есть мясо у меня из рук, она в то же время сталкивалась лицом к лицу с существом, против которого ее предостерегал инстинкт дикого зверя. Чтобы помочь ей преодолеть эти противоречия, мне оставалось только одно – оставить ее в покое. Сколько бы горечи ни принесла мне эта разлука, я должна дать ей возможность жить на воле, а там для меня уже места не было. Словно прочитав мои мысли, она облегчила мне расставание, отойдя к маленькому деревцу неподалеку и глядя мне вслед уже оттуда. Я пошла своей дорогой, а она осталась в своем собственном мире – мире диких гепардов. Как же я была рада, когда, вернувшись в лагерь, нашла там Пиппу! Она была необычайно ласкова. Играя с ней, я заметила, что соски у нее снова полны молока. Легонько поглаживая шелковистую шерсть у нее на брюхе и зная, что там зародилась новая жизнь, я чувствовала, что Пиппа мне ближе, чем когда-либо.

Через неделю приехал Джордж и сказал, что видел только что возле своего лагеря двух гепардов: один из них был светлый и ласковый, а другой – темный и довольно нелюдимый. Он был уверен, что это Уайти и Тату. Мне не верилось, что они добрались до самого холма Мугвонго – они ни разу не были там с Пиппой, а от тех мест, где мы видели их в последний раз, до Мугвонго добрых двенадцать миль по прямой. Я поехала с Джорджем, захватив мясо и молоко, и вскоре на мой зов вышла Уайти. Можно ли приписать простому совпадению, что она появилась именно с той стороны, где несколько дней назад я видела дикого самца гепарда? Вскоре показалась и Тату, но она по старой привычке оставалась в стороне, пока я не бросила мясо на землю – тут-то она сразу очутилась рядом с Уайти. Обе прекрасно выглядели, но уже чувствовалось, что они одичали и стали недоверчивыми, – они рычали каждый раз, как я подходила их фотографировать. Но, как ни странно, они нисколько не возражали, когда я присела на корточки рядом с ними, держа миску с молоком. Они жадно лакали, чуть не сталкиваясь со мной лбами.

Это было 2 июня, а самостоятельно они жили с 17 февраля. Чтобы добраться до этих мест, им пришлось осваивать новую территорию, да еще и форсировать Ройоверу. Хотела бы я знать, почему они так поступили: то ли искали встречи с самцом, то ли хотели расширить свои владения, не заходя на территорию Пиппы и Мбили? Пять дней спустя их обеих видели неподалеку, а 21 июня Джордж нашел крупные кости теленка конгони, а кругом свежие следы гепардов; вскоре после этого он видел в тех же местах остатки молодого страуса. В тот же период, около 10 июня, директор парка видел Мбили в двух милях от Скалы Леопарда, а 5 июля я заметила эту шалунью на посадочной площадке. Припав к земле, она дала мне подойти на пять ярдов, а потом умчалась со всех ног. Брюхо у нее сильно раздулось, и я решила, что она беременна. Мне было очень любопытно узнать, действительно ли она ждала котят, и я поехала в лагерь за мясом, – если она от него откажется, значит, она просто наелась до отвала. Но в этот день мы больше не видели ее, и пришлось подождать следующего утра, когда она оказалась в полумиле от нас. Живот у нее стал нормальных размеров, и трудно было поверить, что он был набит до отказа только вчера – так жадно она глотала мясо. Пока она расправлялась с мясом и пила молоко из миски, мне было разрешено сидеть в трех ярдах от нее, но стоило мне приподняться или пошевелиться, как она яростно рычала и даже бросалась на меня. Она прожила совершенно самостоятельно уже четыре месяца и двадцать дней. И хотя старая привычка брала верх, когда я, сидя спокойно, держала перед ней знакомую миску с молоком, Мбили уже достаточно одичала и сразу настораживалась, когда я вставала во весь рост и ходила возле нее. Так же вели себя Уайти и Тату. Еще через месяц Джордж видел одну из молодых далеко на равнине Мугвонго и тоже в прекрасном состоянии. Она подошла к его машине, когда он ездил искать своих львов; он привез для них мясо и воду, и все отдал ей. Она стала есть ярдах в десяти от машины. На другой день мы искали ее, но не нашли, Позже на фотографиях, сделанных Джорджем в тот раз, я узнала Уайти. По всей видимости, молодые осваивали и расширяли свою территорию, и, хотя я нередко осматривала равнины в бинокль в надежде увидеть белые кончики их хвостов, я понимала, что снова встречу своих гепардов, только если мне особенно повезет. Очень интересно, что все четверо строго соблюдали границы своих охотничьих угодий – по-видимому, это означало, что самки гепардов держатся на своей территории с большим постоянством, чем самцы, которые бродят, где им вздумается. Как Пиппа умудрилась распределить угодья своих дочерей, чтобы они не мешали ей и новому выводку, – эту тайну она хранит про себя.

Недавно я по ее поведению заключила, что для следующего выводка она выберет ту же детскую, где был рожден предыдущий. Она подсказала мне это, нарочно проводя там большую часть времени. До последней минуты она дурачила меня, забираясь в глубину куста с таким видом, будто у нее вот-вот начнутся роды.

В лагерь она пришла после девяти дней отсутствия, страшно голодная, но поела очень быстро и вернулась по собственному следу к Скале Леопарда, Она не мешала мне и Локалю идти за ней и, пройдя две мили, повернула к равнине, где год назад я нашла ее с Уайти, Мбили и Тату возле убитого страуса. Тревожно оглянувшись, она повела нас к колючим зарослям акации, где были спрятаны четверо малышей. У двоих уже открылись глазки, и я решила, что это самцы, потому что они были намного крупнее остальных. (И действительно, уже позднее я рассмотрела трех самцов, но один из них был очень мал, даже мельче самочки.) Все дети Пиппы открывали глаза в возрасте десяти-одиннадцати дней, так что эти малыши по моим предположениям родились 15 июля. Если период беременности занимал 90–93 дня, то выходило, что Пиппа спарилась через неделю после гибели предыдущего помета.

Крохотные детеныши на расползающихся лапках добрались до матери и начали сосать, пока она их заботливо вылизывала. Глядя на эту мирную картину, я думала: что ждет нас в будущем? Позволит ли мне Пиппа вновь делить с ней радости и горести до тех пор, пока и эти малыши не начнут самостоятельную жизнь, как Уайти, Мбили и Тату, у которых вскоре тоже могут появиться свои семьи? Будет ли Пиппа узнавать своих детей и внуков, если ее семейные дела по-прежнему пойдут нормально, или полностью порвет с ними, как только они начнут самостоятельную жизнь?

Объяснение этим и многим другим – все еще загадочным для человека – привычкам гепардов я надеялась найти, если Пиппа и дальше разрешит мне принимать участие в ее жизни. Но я твердо знала, что при любых условиях я никогда не пойму до конца мою подругу, и как бы она ко мне ни ласкалась, я буду чувствовать ее отчужденность: она так и останется для меня навсегда загадкой – Пятнистым Сфинксом.

Пиппа бросает вызов

Несколько слов от автора

Ввиду того что контакт с Пиппой предоставил уникальные возможности изучения жизни гепардов на свободе, руководство национального парка Меру в Кении разрешило мне продолжить наблюдения за гепардами, о которых я уже писала в книге «Пятнистый сфинкс», и за новыми детьми Пиппы (четвертый помет). Таким образом, я получила возможность сравнить их развитие с развитием предыдущего помета и установить, насколько мои прежние наблюдения типичны для поведения гепардов. Кроме того, я надеялась узнать, как Пиппа будет вести себя при встречах со своим прежним семейством – в одиночку или с детенышами – в тот период, когда она еще не рассталась со своими теперешними детьми. И наконец мне могла представиться возможность узнать, как она распределяет охотничьи участки среди своего разросшегося семейства и как все они будут выбирать себе пару. Так появилась книга «Пиппа бросает вызов».

1. Четвертый помет

И вот уже вскоре Пиппе в четвертый раз предстояло стать матерью, а я, как обычно, внимательно следила за ней. Она пропадала целых четыре дня, поэтому можно себе представить, как я обрадовалась, когда она пришла к нам в лагерь к вечеру 13 июля 1968 года. Она появилась со стороны равнины, где ее первые малыши увидели свет и всего через тринадцать дней были убиты гиеной. Теперь эта равнина заросла непроходимым кустарником и вовсе не подходила для воспитания детенышей: некрупных животных, вроде Пиппы, подстерегали здесь естественные ловушки. Но, к моему немалому удивлению, она провела в этих местах последние недели и, хорошенько поужинав, вновь отправилась именно туда.

Мы с Локалем прошли за ней полмили, но затем она уселась и ни за что не хотела двигаться с места. Когда я погладила ее, провела рукой по набухшим от молока соскам, она перевернулась вверх брюхом; и тут я заметила, что на нас надвигаются четыре слона. Ничего не поделаешь – пришлось спасаться бегством. Оглянувшись, я увидела, что серые гиганты идут прямо на Пиппу, а она, как всегда, даже ухом не повела. Сегодня это меня озадачило – ведь по ее состоянию было видно, что ей предстоит родить в ближайшие двое суток.

Последние пять дней слоны бродили поблизости от лагеря и, несмотря на наши попытки от них избавиться, срывали ветки с деревьев возле хижины, как будто во всем огромном парке именно эти деревья казались им особенно аппетитными.

На другой день Пиппа исчезла. Целых девять дней она не показывалась; до сих пор она никогда еще не скрывала от меня новорожденных так долго. Мы вдоль и поперек исходили равнину, на которой видели ее в последний раз, но не обнаружили никаких признаков их присутствия. А двадцать третьего я вдруг увидела ее на возвышении за лагерем, где я обычно ставила свой лендровер. Долго и внимательно осматривала она местность, и эта осторожность очень меня порадовала, Пиппа, та самая Пиппа, которая в детстве чуть не сделалась завсегдатаем ресторанов в Найроби, теперь вела себя, как настоящее дикое животное, – впрочем, «дикие» гепарды в заповедниках Амбосели и Найроби так привыкли к восторженным туристам, что запросто вскакивали в машины и даже позволяли себя гладить! Мне не нужно было другой награды за то одиночество, на которое я сама себя обрекла, чтобы посетители не тревожили Пиппу с самого начала ее жизни на свободе. Вот она, моя лучшая награда – Пиппа, настороженно высматривающая, нет ли поблизости чужих. Окончательно убедившись, что все спокойно, она подошла к нам попросить мяса. По ее аппетиту можно было судить, как она проголодалась; я заметила, что она страшно исхудала. Насытившись, она отправилась обратно по своему следу вдоль дороги к Скале Леопарда, минуя ту равнину, которую мы обшарили в поисках «детской».

Был полдень, и стояла сильная жара, но Пиппа свернула в заросли только через две мили. Затем она прошла около пятисот ярдов в направлении речки Мулики. Она осторожно принюхалась и повела меня и Локаля к кусту медоносной акации (такую акацию «погоди немного» она всякий раз выбирала для устройства «детской»). Там, в глубине куста, я увидела четверых малышей. У двоих, более крупных, глазки были уже открыты. У детенышей из предыдущих трех пометов глаза открывались на десятый-одиннадцатый день, и я предположила, что этим малышам всего девять дней. Следовательно, они родились 15 июля.

Глядя, как пушистые крохотные зверята на непослушных лапках подползают к соскам Пиппы, я не могла сдержать улыбки: ведь ей опять удалось нас одурачить! Как старательно она притворялась, что непременно устроится на равнине, в полумиле от лагеря! А на самом деле, как только мы ушли и оставили ее рядом со слонами, она преспокойно встала и удрала сюда; трава здесь была невысокая – признаться, трудно подыскать лучшее место для воспитания новорожденных. По всей долине разбросаны колючие кустарники, но место достаточно открытое, так что легко заметить приближение опасности. До обеих речек – Васоронги и Мулики – не больше пятнадцати минут ходу, и от дороги логово хорошо укрыто, хотя Пиппа слышала шум проезжающих машин или приближение львов; они часто пользовались этой дорогой, но всегда заблаговременно предупреждали о своем присутствии ворчанием и пыхтением.

Я смотрела на семейство: малыши сосали изо всех силенок, глубоко зарываясь мордочками в мягкий живот Пиппы, а она то и дело поворачивалась, чтобы им было удобнее сосать.

Я никак не могла оторваться от этой мирной картины, но пришлось возвращаться домой.

Теперь Пиппа уже знала, что мне и Локалю вполне можно доверить новорожденных, и когда вечером мы снова пришли, она даже не встала и все время, пока мы ими любовались, продолжала кормить малышей.

Если судить только по размерам, то в помете было два самца, но, разглядев кожистые наросты величиной с боб, расположенные треугольником – позднее здесь разовьются половые органы самцов, – я обнаружила, что на самом деле их трое. Если это подтвердится, то Пиппа неплохо поддерживает равновесие: во втором помете было три самочки и один самец. В предыдущем семействе мне не удалось изучить отношения между самцами и самками – маленький Дьюме погиб всего пяти месяцев от роду. Я надеялась, что теперь Пиппа с моей помощью вырастит четвертый помет без потерь. Помня по печальному опыту, как легко ломаются хрупкие косточки молодых гепардов, я решила добавлять витамины в пищу малышей, как только они начнут есть мясо, – чтобы застраховаться от таких несчастных случаев. Раньше я начинала подкармливать малышей слишком поздно, не зная, как это важно. Теперь я пыталась помочь Пиппе и прибавляла в ее рацион по 15 граммов лактата кальция ежедневно в течение всей беременности и до тех пор, пока она не кончит кормить.

На следующее утро я позвала Пиппу издалека, чтобы сообщить о нашем приходе. Она вышла из-за куста и прошла около ста шагов до Тенистого дерева, где мы ее кормили. Она с жадностью потянулась к воде, а к мясу почти не прикоснулась. Вскоре она стала принюхиваться и повела меня обходным путем по ветру, пройдя примерно 300 ярдов до логова. Малыши подняли заспанные мордочки, но очень шустро разыскали соски, едва Пиппа улеглась, вылизав всех по очереди. Мы вскоре ушли и вернулись ненадолго уже во второй половине дня, чтобы напоить Пиппу – ее очень мучила жажда. Должно быть, она не решалась оставить малышей и сбегать к реке напиться.

На следующий день все малыши открыли глаза и, моргая, уставились на меня, наморщили носы и зашипели, Я уже знала, как дикие детеныши гепарда относятся к присутствию чужого, понимая, что существо другого вида может быть враждебным, но вот что интересно: ведь до сих пор они понятия не имели о том, что такое опасность. Заинтересовало меня и то, что Пиппа вдруг перестала доверять нашему старому другу Стенли и не желала подходить к еде, пока он был поблизости. А раньше она всегда, не теряя времени и даже не «поздоровавшись» со мной, шла прямо к нему – конечно, когда он нес корзину с мясом. Мне было жаль, что с бедным малым так сурово обходятся, но я вспомнила, что в первые дни после родов Эльса вела себя точно так же: ни один из двух ее друзей-африканцев не смел даже появиться на горизонте.

Стенли очень добродушно отнесся к этому временному охлаждению и по-прежнему, несмотря на ее рычание, таскал Пиппе мясо и воду – а это была нелегкая ноша. С каждым днем Пиппа все дальше обходила логово на обратном пути, причем всегда старалась, чтобы ветер донес ее запах до детенышей. На тринадцатый день она перенесла их в другое место под тем же кустом, а на следующий день опять переместила. Но только через два дня она «переехала» под другой куст в десяти ярдах от первого. Я не могла понять, почему она так осторожничает – ведь второй и третий выводки она перетаскивала по нескольку раз в первые одиннадцать дней, когда у них еще были закрыты глаза.

Новый дом оказался гораздо просторнее прежнего, и малыши резво ползали, не натыкаясь на колючие ветки. Пиппа не спускала с них глаз, и стоило одному из четверки отправиться в небольшое путешествие, как она мгновенно затолкала его обратно и дала шлепка.

Как-то утром, когда Пиппа сидела под соседним деревом и осматривала окрестности, я попыталась определить пол детенышей на ощупь, но в густой пушистой шерстке мне было трудно установить разницу; тем не менее я по-прежнему считала, что в помете три самца, причем один из них гораздо мельче самочки. Я воспользовалась возможностью и потрогала их коготки, чтобы проверить, правда ли, что в этом возрасте они втягиваются, – по крайней мере работники Крефельдского зоопарка утверждали, будто в первые десять недель когти у гепардов втяжные. На предыдущих детенышах Пиппы я не смогла проверить эти данные, но теперь решила удостовериться окончательно – и убедилась, что когти у маленьких гепардов не втяжные.

Когда малышам исполнилось семнадцать дней, я впервые услышала их тоненькое «чириканье», на которое Пиппа сразу же отозвалась. Первого августа Пиппа явилась, как обычно, к Тенистому дереву, и, пока она ела, я пошла взглянуть на детенышей. Они крепко спали. Потом я последовала за Пиппой к речке Васоронги; там она отыскала мелкое место, где можно было напиться, не опасаясь, что в тебя вцепится крокодил, а оттуда длинными прыжками понеслась к дороге и хорошенько выкаталась в пыли, после чего не торопясь прошла по широкой дуге обратно к детям. Почему она так спокойна, думала я, неужели знает, что они еще спят? Детеныши проспали после нашего возвращения около часа, а мы с Пиппой сидели поблизости.

Последнее время Пиппа поджидала нас на дороге – заодно она принимала там утреннюю «пыльную ванну». Это мне не нравилось: меня не так уж пугали машины, а вот хищники могли почуять запах Пиппы и выследить ее логово. Однажды утром я окончательно расстроилась: через мой лагерь проходил свежий след трех львов и шел вдоль дороги целую милю прямо к логову Пиппы. Но она преспокойно ждала нас у Тенистого дерева, а потом, наевшись, повела к новой «детской», расположенной дальше от дороги, – место было гораздо укромнее прежнего. Я смотрела на малышей, ползающих в кустах; они частенько натыкались друг на друга или кувыркались. Потом Пиппа стала кормить их, а мы пошли домой.

Не успели мы отойти и на пятьсот ярдов, как навстречу нам попались три льва. Мы остановились и поглядели на них, и тут они бросились с дороги на равнину – а ведь там, чуть подальше, была Пиппа с малышами!

Мы встревожились и постарались заставить львов повернуть в другую сторону. Должно быть, это нам удалось, потому что на следующее утро мы нашли наше семейство под тем же кустом, и, судя по всему, Пиппу никто не беспокоил, кроме павианов, чей лай слышался невдалеке. Она не стала есть мясо под Тенистым деревом, едва прикоснулась к нему, когда я подтащила еду ближе к логову, и поминутно тревожно озиралась. Как ни странно, на другое утро она перестала обращать внимание на павианов, хотя они все еще держались поблизости, и даже надолго ушла от спящих детенышей, чтобы поразмяться.

Пока ее не было, я осмотрела их зубки и обнаружила, что нижние резцы и клыки уже совсем большие. В этот день малышам исполнилось три недели. Через два дня прорезались верхние резцы и клыки. А Пиппа тем временем переселила их ярдов на 250 в крохотный кустик, который почти не давал никакого укрытия. Правда, малыши уже кое-как передвигались без ее помощи, но все же расстояние для них было великовато. Мне было совершенно непонятно, с какой стати Пиппе так приглянулся этот убогий кустик, особенно когда я и в следующий раз нашла семейство там же; Пиппа была очень встревожена, потому что рядом бродили два льва, следы которых мы видели на дороге.

Один маленький гепард вдруг обнаружил мое присутствие и стал недоверчиво меня рассматривать, а потом решил встать на защиту своего семейства и загородил всех своим телом. Он не спускал с меня глаз, пока мы не ушли.

Вернувшись в лагерь, я получила записку от Джорджа: он видел одну из дочерей Пиппы и писал, что если я потороплюсь, то он сможет мне ее показать. Я немедленно выехала, и мы с Джорджем поехали к тому месту, где он видел ее вчера. Мы остановились на равнине возле Ройоверу, примерно в трех милях от его лагеря. Очевидно, молодая самочка расширила свои владения – раньше мы встречали Уайти и Тату ближе к лагерю. Джордж рассказал, что он, разыскивая своих львов, забрался на машину и звал их, одновременно осматривая местность в бинокль, как вдруг появился гепард и уселся в каких-нибудь двадцати ярдах от машины.

Джордж хотел дать самочке мяса, но она не стала есть – значит, была не так уж голодна. Тогда он поставил перед ней тазик с водой и сделал несколько снимков, пока она лакала. Вскоре она исчезла; Джордж говорил, что выглядела она великолепно. К сожалению, в этот день нам так и не удалось найти молодую самочку, но потом я по фотографиям узнала Уайти.

Я до сих пор была глубоко привязана к Мбили, Уайти и Тату, и мне очень хотелось узнать, как отнеслась бы к ним Пиппа. Пока они были маленькие, она души в них не чаяла, лизала их и баловала, нередко возилась и играла вместе с ними. И она проявляла неизменный такт и бесконечную мягкость, чтобы избежать ссор из-за ревности. Это было счастливое и спокойное семейство – они всегда мурлыкали, стараясь прижаться друг к другу, и всячески выражали свою радость. А теперь жизнь Пиппы целиком была посвящена новым детенышам, и старшие как будто перестали для нее существовать.

Должно быть, сама природа заботится о том, чтобы дикие звери постоянно размножались, и пресекает всякую связь между матерью и потомством, как только оно становится самостоятельным.

Я всегда очень остро сознавала, что на многочисленные загадки, которые задают нам гепарды, необходимо найти верные ответы, и одно время даже пыталась отыскать настоящего ученого, который мог бы участвовать в моей работе и дополнять мои непрофессиональные наблюдения. Найти такого научного сотрудника мне не удалось, и пришлось самой пользоваться некоторыми приемами, которые мне указали ученые: например, проводить целые сутки рядом с животными и тщательно отмечать все мелочи в их поведении. Но наблюдать за Пиппой ночью, не нарушая ее покоя, оказалось совершенно невозможно, так что пришлось ограничиться наблюдениями за жизнью гепардов только в светлую часть суток.

Хорошо еще, что Пиппа к этому времени перевела малышей в большой куст, так что мне было удобно наблюдать за семейством, сидя рядом.

К полудню жара становилась невыносимой, и хотя просвечивающая кружевная тень медоносной акации вполне устраивала гепардов, мне приходилось то и дело перебираться на новое место среди колючих ветвей, чтобы держать в тени голову, которая раскалывалась от боли.

Вот уже целый час я лежала на животе нос к носу с Пиппой, поглаживая ее, а она с мурлыканьем кормила своих детенышей, как вдруг эту идиллию нарушил самолет – он кружил над нами совсем низко, по-видимому, разыскивая меня. Гепарды тут же разбежались, и мне стоило немалого труда собрать обезумевших от ужаса малышей и вернуть их Пиппе.

Немного погодя мы услышали гудки машины со стороны дороги. Я попросила Локаля пойти узнать, что там случилось, и он принес мне записку от группы лондонского Би-Би-Си, которая требовала немедленного интервью – им нужно было сразу же вылетать обратно в Найроби. Их посещение было запланировано заранее администрацией заповедника, меня же оно застало врасплох и положило конец моим наблюдениям над гепардами в этот день. Во рту у меня пересохло от жары, но я отвечала на все вопросы, а вот фотографироваться в своем измятом и грязном костюме наотрез отказалась – мне ведь пришлось все утро переползать с места на место под колючими ветками. Конечно, больше всего приезжим хотелось поснимать гепардов, но мне удалось кое-как от этого отвертеться. Интервью пришлось дать волей-неволей, хотя это шло вразрез с моими принципами, но я еще больше укрепилась в принятом решении: не допускать незнакомых людей к гепардам и избегать всякой рекламы до тех пор, пока работа не будет завершена.