Текст книги "Тени былого"
Автор книги: Джорджетт Хейер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 8
ХЬЮ ДАВЕНАНТ ИЗУМЛЕН
Неделю спустя после отъезда Эйвона в Сомюр Хью Давенант сидел в библиотеке, пытаясь развлечь совсем приунывшего Леона шахматами.
– С вашего разрешения, мосье, я бы сыграл в карты, – вежливо сказал Леон в ответ на вопрос, чем бы ему хотелось заняться.
– В карты? – повторил Хью.
– Или в кости, мосье. Но только у меня нет денег.
– Мы будем играть в шахматы, – твердо сказал Хью и расставил на доске фигуры из слоновой кости.
– Слушаюсь, мосье. – Про себя Леон считал Давенанта немножко помешанным, но, если он пожелал сыграть в шахматы с пажом своего друга, противоречить ему не следовало.
– Как вы думаете, мосье, монсеньор скоро вернется? – незамедлительно спросил Леон. – Беру вашего слона, – добавил он, что и сделал, к большому удивлению Хью. – Маленькая ловушка! А теперь – шах! .
– Действительно! Я что-то невнимателен… Да, по-моему, монсеньор вернется очень скоро. Попрощайся с ладьей, дитя мое.
– Я этого и ждал. А теперь я двину пешку вперед. Вот так!
– Много шума из ничего, petit. Где ты научился играть? Шах!
Леон закрылся конем. Играть ему не хотелось.
– Не помню, мосье.
Хью пристально посмотрел на него.
– У тебя поразительно короткая память, дружок, как по-твоему?
Леон взглянул на него из-под ресниц.
– Да, мосье. Это… это очень грустно. И поберегите ферзя. Вы не следите за ходами.
– Разве? Твой конь пропал, Леон. Ты играешь очень неосмотрительно.
– Да. Потому что я азартен. Правда, мосье, что на следующей неделе вы нас покинете?
Хью скрыл улыбку при этом хозяйском «нас».
– Совершенно верно. Я отправляюсь в Лион.
Рука Леона нерешительно застыла над доской.
– Я там никогда не бывал, – заметил он.
– Да? Но у тебя еще достаточно времени для этого.
– Да я вовсе не хочу туда! – Леон хищно взял беззащитную пешку. – Я слышал, что в Лионе много всяких запахов, а люди там не очень хорошие.
– И ты туда не поедешь? Что же, пожалуй, ты прав. Что это? – Хью повернул голову и прислушался.
Снаружи донесся какой-то шум, а затем лакей распахнул дверь, и в библиотеку медленно вошел герцог. Столик, шахматная доска и фигуры полетели во все стороны. Леон стремительно вскочил со стула и бросился к ногам Эйвона, забыв про этикет и умение себя держать.
– Монсеньор! Монсеньор!
Над его головой Эйвон встретился глазами с Давенантом.
– Он сумасшедший. Прошу тебя, Леон, успокойся.
Леон в последний раз поцеловал его руку и встал.
– Ах, монсеньор, мне без вас было так плохо!
– А я даже не подозревал, что мистер Давенант жесток с младенцами! Как поживаешь, Хью? – Он неторопливо подошел к своему другу и коснулся его протянутой руки кончиками пальцев. – Леон, вырази свой восторг от моего лицезрения, подобрав шахматы. – Он подошел к камину и встал спиной к огню. Хью последовал за ним.
– Хорошо съездил? – спросил Хью.
– Весьма поучительная неделя. Дороги во Франции просто поразительны. Леон, разреши мне привлечь твое внимание вон к той маленькой пешке под креслом. Очень неблагоразумно пренебрегать пешками.
Хью посмотрел на него.
– Что, собственно, это означает?
– Всего лишь совет, мой милый. Из меня вышел бы превосходный отец. Моя философия почти не уступает философии Честерфилда[45]45
Граф Честерфилд (1694—1773) – английский государственный деятель и дипломат. Автор книги «Письма к сыну» – свода наставлений, как овладеть искусством нравиться, иметь успех в свете и сделать карьеру.
[Закрыть].
Хью засмеялся.
– Честерфилд – блистательный собеседник.
– Чуть утомительный. Да, Леон? Что еще?
– Я принесу вино, монсеньор?
– Мистер Давенант тебя недурно вышколил. Нет, Леон, вина ты не принесешь. Надеюсь, никаких недоразумений не было, Хью?
Леон испуганно взглянул на Давенанта. Раза два между ними происходили небольшие стычки. Хью улыбнулся ему.
– Его поведение было безупречным.
Его светлость заметил и взгляд, и ответную успокаивающую улыбку.
– Счастлив услышать, это. А теперь нельзя ли мне услышать правду?
Леон поднял на него серьезные глаза, но промолчал. Хью положил ладонь на плечо Эйвона.
– Ну, иногда мы немножко спорили, Аластейр, И все.
– И за кем осталась победа?
– В конце концов мы заключили компромисс, – торжественно объявил Хью.
– Очень неразумно. Тебе следовало бы настоять на безусловной капитуляции. – Он взял Леона за подбородок и поглядел прямо в синие смешливые глаза. – Как следовало бы и мне. – Он ущипнул упрямый подбородок. – Верно, дитя?
– Быть может, монсеньор.
Карие глаза прищурились.
– Быть может? Это еще что? За одну коротенькую неделю ты совсем вышел из повиновения?
– Нет, ах нет! – Ямочки Леона стали глубже. – Но я очень упрямый, монсеньор. Иногда. Но конечно, я всегда буду заставлять себя делать то, что вы пожелаете.
Эйвон отпустил его.
– Я тебе верю. – неожиданно сказал он и махнул рукой на дверь.
– Полагаю, спрашивать, куда ты ездил, бесполезно? – заметил Хью, едва Леон вышел из библиотеки.
– Разумеется.
– А также куда ты собираешься теперь?
– Нет, на это я, пожалуй, могу ответить. Я еду в Лондон.
– В Лондон? – удивился Хью. – А мне казалось, ты намеревался пробыть здесь несколько месяцев.
– Неужели, Хью? У меня никогда не бывает намерения. Вот почему маменьки прелестных дочек смотрят на меня столь неодобрительно. Но меня вынуждают отправиться в Англию. – Он вытащил из кармана изящный веер из куриной кожи и открыл его.
– Кто и что тебя вынуждает? – Хью взглянул на веер и нахмурился. – И что это за новая прихоть?
Эйвон вытянул руку с веером.
– Именно это я себя и спрашиваю, милый Хью. Он поджидал меня здесь. Его прислал Марч, который умоляет меня… – Он извлек из того же кармана сложенный лист бумаги и, подняв лорнет, начал читать вслух кудрявые строчки. – Умоляет… а, вот оно! «Посылаю тебе эту очаровательную безделку, одну из тех, которые, даю слово, сейчас здесь вошли в такую моду, что все мужчины, уповающие блистать в свете, пользуются ими и в жару и в холод, а посему теперь мы соперничаем с дамами в этом искусстве. Умоляю тебя, не пренебрегай им, дражайший Джастин. Он прелестно расписан, как ты видишь, и был заказан у Джеронимо именно для тебя. Позолоченные палочки должны тебе понравиться, во всяком случае, я так надеюсь». – Эйвон поднял глаза от письма и осмотрел веер – черный с золотым узором, золотыми палочками и кисточками. – Так нравится он мне или нет? – вздохнул он.
– Глупое щегольство, – резко ответил Хью.
– О, бесспорно. Тем не менее он даст Парижу тему для разговоров. Я куплю для Марча муфту. Горностаевую. Теперь ты видишь, что мне необходимо незамедлительно вернуться в Англию?
– Чтобы подарить Марчу муфту?
– Всенепременно.
– Думаю, ты нашел удобный предлог. Леон едет с тобой?
– Как ты говоришь, Леон едет со мной.
– А я хотел еще раз попросить, чтобы ты отдал его мне.
Герцог обмахнулся веером, держа его по-женски.
– Я не могу допустить подобного. Это было бы верхом неприличия!
Хью уставился на него.
– Что означают твои слова, Джастин?
– Неужто ты дал себя провести? Боже, Боже!
– Будь добр, объясни!
– А я-то уверовал в твое всеведение! – вздохнул герцог. – Ты опекал Леона восемь дней и все так же не распознал его уловки, как в ту минуту, когда я представил его тебе.
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, мой милый, что Леон – это Леони.
Давенант развел руками.
– Так ты знал!
– Я? Я знал с самого начала. Но вот ты?
– Примерно после первой его недели здесь. Я надеялся, что ты не догадываешься.
– Ах, мой милый Хью! – Плечи Эйвона задрожали от смеха. – Ты считал меня таким простаком! Прощаю тебя только потому, что ты вернул мне веру в свое всеведение.
– Мне и в голову не приходило, что тебе это известно! – Хью быстро прошелся по комнате. – Ты отлично притворялся!
– Как и ты, мой милый. – Эйвон вновь принялся обмахиваться веером.
– Но с какой целью ты допустил, чтобы маскарад продолжался?
– А ты с какой, о достойнейший Хью?
– Меня пугала мысль, что ты узнаешь правду! Я надеялся забрать этого ребенка у тебя.
Его светлость улыбнулся медлительной улыбкой, почти закрыв глаза.
– Веер прекрасно выражает мои чувства! Я должен расцеловать Марчу руки и ноги. фигурально выражаясь. – Он томно покачивал веер.
Давенант свирепо посмотрел на него, раздосадованный его безмятежностью. Потом не выдержал и рассмеялся.
– Джастин, прошу, убери веер! Раз ты знаешь, что Леон – девушка, как ты поступишь? Прошу, отдай ее мне…
– Мой дорогой Хью! Вспомни, тебе всего лишь тридцать пять, и ты совсем еще зеленый юнец. Это было бы неприлично! Ну а мне… мне уже за сорок. Я дряхл, а потому безобиден.
– Джастин… – Хью подошел к нему и коснулся рукой его плеча. – Может быть, ты сядешь, и мы обсудим все спокойно и разумно.
Веер замер.
– Спокойно? Неужели ты воображаешь, что я буду кричать на тебя?
– Нет. Не шути, Джастин. И пожалуйста, сядь.
Эйвон направился к креслу и опустился на его ручку.
– Когда ты волнуешься, мой милый, то становишься похожим на вспугнутую овцу. И совершенно неотразимым, поверь мне.
Хью сжал дрогнувшие губы и сел напротив герцога, который протянул руку к столику на паучьих ножках и поставил его между собой и Давенантом.
– Ну, я более или менее обезопасился. Продолжай, Хью.
– Джастин, я не шучу…
– О, мой дорогой Хью!
– …и хочу, чтобы ты тоже был серьезен. Да убери этот чертов веер!
– Он ввергает тебя в гнев? Если ты набросишься на меня, я буду взывать о помощи. – Однако он сложил веер и зажал его в ладонях. – Я весь внимание, любовь моя.
– Джастин, мы с тобой друзья, так? Так давай хоть раз поговорим прямо.
– Но ты же всегда говоришь прямо, милый Хью, – прожурчал герцог.
– Ты был очень добр… да-да, я согласен!.. с юным Леоном. Ты разрешал ему многие вольности с тобой. Иногда я просто тебя не узнавал, Думал… но не важно! И все это время ты знал, что он девушка.
– По-моему, ты начинаешь путаться, – заметил Эйвон.
– Ну, пусть не он, а она. ТЫ знал, что она девушка. Почему ты позволил ей и дальше притворяться? Что тебе в ней?
– Хью… – Эйвон постучал веером по столику. – Твоя мучительная тревога вынуждает меня спросить, а что тебе в ней?
Давенант брезгливо поморщился.
– Бог мой, ты считаешь, что забавно шутишь? Что до меня, то я заберу ее у тебя хотя бы ценой собственной жизни.
– Это становится интересным, – заметил Эйвон. – Каким образом ты заберешь ее у меня и с какой стати?
– И ты спрашиваешь? Я никогда не подозревал в тебе лицемера, Джастин.
Эйвон развернул веер.
– Если бы, Хью, ты спросил, почему я разрешаю себе терпеть тебя, я бы не сумел ответить.
– Мои манеры ужасающи, я знаю. Но я привязался к Леону, и если я допущу, чтобы ты завладел ею при его невинности…
– Хью! Хью!
– Ну, пусть ее невинности! Если я допущу это…
– Остынь, мой милый! Если бы я не опасался, что ты его искалечишь, то одолжил бы тебе мой веер! Мне будет разрешено изложить мои намерения?
– Я только этого и хочу!
– Сам я об этом почему-то не догадался бы. Странно, как человек способен ошибаться. И даже как способны ошибаться два человека. Ты удивишься, услышав, что я полюбил Леони.
– Ничуть. Она ведь очень красива.
– Напомни мне при случае, чтобы я научил тебя презрительной усмешке, Хью. У тебя она получается слишком подчеркнутой, становится всего-навсего гримасой. А надо лишь чуть-чуть искривить губы. Вот так. Но вернемся к теме. Ты все-таки удивишься, услышав, что я не думал о Леони как об очень красивой девушке.
– Ты меня изумляешь!
– Уже много лучше, мой дорогой. Ты способный ученик.
– Джастин, ты невозможен! Это не предмет для шуток!
– Разумеется! Ты видишь во мне… строгого опекуна.
– Не понимаю!
– Я увезу Леони в Англию, где помещу под крылышко моей сестрицы, пока не подыщу какую-нибудь почтенную тактичную даму, которая станет дуэньей при опекаемой мной мадемуазель Леони де Боннар. И вновь веер выразит мои чувства. – Веер описал в воздухе сложную кривую, но Хью даже растерялся от изумления.
– Твоей… твоей опекаемой! Но… почему?
– Ах, моя репутация! – скорбно произнес герцог. – Каприз, Хью, каприз.
– Ты будешь обходиться с ней как с дочерью?
– Да, как с моей дочерью.
– И долго ли? Если это только каприз…
– Вовсе нет. У меня есть причина. Леони меня не покинет до тех пор… скажем, до тех пор, пока не обретет более подходящего дома.
– Пока не выйдет замуж, имеешь ты в виду?
Тонкие черные брови внезапно сошлись на переносице.
– Имел я в виду не это, но пусть так. Из всего этого следует, что Леони будет в такой же безопасности под моей опекой, как была бы… под твоей, скажу я, поскольку лучшего уподобления не нашел.
Хью встал.
– Я… ты… великий Боже, Джастин, ты шутишь?
– Насколько мне известно, нет.
– Ты правда говоришь серьезно?
– Мне кажется, ты немножко оглушен, мой милый.
– И даже еще больше смахиваю на овцу, – отозвался Хью с быстрой улыбкой и протянул руку. – Если ты сейчас говоришь честно, а, по-моему, это так…
– Ты мне льстишь, – прожурчал герцог.
–…то ты поступаешь…
– …как никогда прежде не поступал.
– …поступаешь чертовски хорошо.
– Но ведь тебе неведомы мои побуждения.
– А ведомы ли они тебе? – негромко сказал Хью.
– Что-то слишком мудрено, Хью. Льщу себя мыслью, что я их знаю. И очень хорошо.
– А я не так уж в этом уверен. – Хью снова сел. – Да, ты меня изумил. Что дальше? Леон знает, что ты догадался о его… ее… черт побери, я снова запутался!.. тайне?
– Она ничего не знает.
Хью помолчал.
– Может быть, она не захочет остаться с тобой, когда ты ей скажешь, – произнес он наконец.
– Возможно. Но она – моя и должна делать то, что я ей велю.
Внезапно Хью снова встал и отошел к окну.
– Джастин, мне это не нравится.
– Могу ли я спросить, почему это тебе не нравится?
– Она… она слишком к тебе привязалась.
–Ну и?
– Не добрее ли будет подыскать что-нибудь… отослать ее?
– И куда же, моя милая совесть?
– Не знаю.
– Это такая поддержка! Вот и я не знаю, а потому, мне кажется, мы можем спокойно забыть эту мысль.
Хью повернулся и возвратился к столу.
– Ну хорошо. Надеюсь, ничем, дурным это не кончится, Джастин. Когда ты думаешь положить конец ее… ее мальчишеству?
– Когда мы приедем в Англию. Видишь ли, я оттягиваю эту минуту насколько возможно.
– Почему?
– Ну, во-первых, она будет чувствовать себя неловко со мной, оставаясь в мужской одежде и зная, что мне известно, кто она. А во-вторых… во-вторых… – Он умолк и хмуро уставился на веер. – Ну, будем честны. Я очень привязан к Леону, и мне не хочется обменивать его на Леони.
– Я так и подумал. – Хью кивнул. – Будь добр с Леони, Джастин.
– Таково мое намерение, – ответил герцог с поклоном.
Глава 9
ЛЕОН И ЛЕОНИ
Вначале следующей недели Давенант покинул Париж и отправился в Лион. И в тот же день Эйвон, призвав к себе maоtre d'hфtel[46]46
Дворецкий (фр.).
[Закрыть] Уокера, сообщил ему, что завтра отбудет из Франции. Уокер не удивился, давно привыкнув к внезапности решений своего господина. Он был весьма сдержанным человеком с непроницаемым лицом. Он много лет служил у герцога, и тот, убедившись в его скрупулезной честности и преданности, поручил ему свой парижский дом. У его светлости был еще дом в Лондоне на Сент-Джеймской площади, оба дома он держал открытыми, с полным штатом прислуги, так что пост этот был очень важным. Обязанностью Уокера было держать парижский особняк в полном порядке и всегда готовым к приезду герцога или его брата.
Из библиотеки Уокер направился на половину слуг, дабы сообщить Гастону, камердинеру, Мийкину, груму, и Леону, пажу, что они должны приготовиться к отъезду на следующее утро. Леона он обнаружил в комнате домоправительницы, где тот, примостившись на краешке стола, болтал ногами и жевал кусок пирога. Мадам Дюбуа в покойном кресле у огня скорбно следила за ним. Уокера она встретила кокетливой улыбкой, так как была недурна собой, но Леон, покосившись на чопорную фигуру в дверях, ограничился легким кивком и продолжал наслаждаться пирогом.
– Eh, bien, m'sieur?[47]47
Да, мосье? (фр.)
[Закрыть] – Мадам разгладила юбки и вновь одарила maоtre d'hфtel сладкой улыбкой.
– Нижайше прошу прощения, мадам, что обеспокоил вас. – Уокер отвесил поклон. – Но я ищу Леона.
– Вот он я, Уокер! – Леон повернулся к нему. Лицо Уокера еле заметно скривилось. Единственный среди прислуги, Леон называл его просто по фамилии.
– Минуту назад меня позвал его светлость и предупредил, что завтра уезжает в Лондон. Я пришел предупредить тебя, Леон, что ты должен быть готов сопровождать его.
– Ба. Он предупредил меня еще утром, – презрительно бросил Леон.
Мадам кивнула.
– Да, и он пришел ко мне съесть пирожка на прощанье, le petit. – Она шумно вздохнула. – Да, у меня на сердце тяжело, что я теряю тебя, Леон, Но ты… ты радуешься, неблагодарный!
– Я ведь никогда не бывал в Англии, понимаете? —извинился Леон. – И так взволнован.
– Ah, c'est cela![48]48
А, вот что! (фр.)
[Закрыть] Так взволнован, что забудешь толстую старую мадам Дюбуа.
– Нет! Клянусь, что нет! Уокер, не хотите пирога мадам?
Уокер выпрямился во весь рост.
– Нет, благодарю.
– Voyons, он оскорбляет ваше искусство, та mere, – засмеялся Леон.
– Уверяю, мадам, ничего подобного. – Уокер отвесил ей поклон и удалился.
– Ну просто верблюд! – заметил паж. И повторил то же герцогу на следующий день, когда они катили в карете по дороге на Кале.
– Верблюд? – засмеялся герцог. – Но почему?
– Ну-у… – Леон наморщил лоб. – Я один раз видел верблюда. Очень давно. И помню, он шел задрав голову и с улыбкой на морде. Ну совсем Уокер. Он был полон такого достоинства, монсеньор. Понимаете?
– Вполне. – Герцог зевнул и откинулся в угол на подушки.
– Вы думаете, мне понравится Англия, монсеньор? – вскоре спросил Леон.
– Будем уповать, что понравится, дитя.
– И вы… вы думаете, что на корабле мне станет плохо?
– Надеюсь, что нет.
– И я надеюсь! – истово сказал Леон. Однако поездка прошла спокойно. Они переночевали, не доезжая Кале, а на следующий день вечером сели на корабль. К большому разочарованию Леона, герцог отослал его в каюту и приказал не покидать ее. Пожалуй, впервые Эйвон переплыл Ла-Манш, оставаясь на палубе. Один раз он спустился в крохотную каюту, увидел, что Леон уснул в кресле, взял его на руки, бережно уложил на койку и укрыл меховым одеялом. Потом поднялся на палубу и прохаживался по ней до утра.
Когда утром там появился Леон, он пришел в ужас, что его господин всю ночь провел на ногах, и прямо высказал свои чувства по этому поводу. Герцог подергал его за кудрявую прядь и, уже позавтракав, спустился в каюту, где и проспал до самого Дувра. Там он проснулся и с надлежащей томной небрежностью сошел на берег в сопровождении Леона. Гастон высадился одним из первых, и к тому времени, когда герцог вошел в гостиницу на набережной, хозяин был весь к услугам его светлости. В отдельной комнате их ждал на столе второй завтрак.
Леон оглядел кушанья с заметным неодобрением и немалым удивлением. На одном конце стола красовался большой кусок английского ростбифа в соседстве с ветчиной и тремя каплунами. Другой конец занимала жирная утка, пудинги и всякое печенье. Между всем этим стоял графин с бургундским и кувшин пенящегося зля.
– Ну-с, мой Леон?
Леон обернулся. В комнату вошел герцог и, остановившись у него за спиной, изящно обмахивался веером. Леон сурово посмотрел на веер, и, прочитав осуждение в его глазах, его светлость улыбнулся.
– Веер не снискал твоего одобрения, дитя?
– Он мне совсем не нравится, монсеньор.
– Ты ввергаешь меня в уныние. А что ты думаешь о нашей английской еде?
Леон покачал головой.
– Ужасная, монсеньор! Она… она barbare![49]49
Варварская (фр.).
[Закрыть] Герцог засмеялся и сел за стол. Леон тотчас подошел к нему, намереваясь встать за его стулом.
– Дитя, заметь, что стол накрыт на два прибора. Садись. – Он развернул свою салфетку и взял нож и вилку для разрезания жаркого. – Не попробуешь ли утку?
Леон робко сел.
– Да, пожалуйста, монсеньор.
Герцог положил кусок на его тарелку, и он принялся за еду – стеснительно, но изящно, как увидел Эйвон.
– Значит… значит, это Дувр, – вскоре сказал Леон вежливо-светским тоном.
– Ты прав, дитя, – ответил герцог. – Это Дувр. Так ты изволишь его одобрить?
– Да, монсеньор. Как-то странно видеть, что все вокруг английское, но мне нравится. Хотя, конечно, не понравилось бы, не будь здесь вас.
Эйвон налил себе в рюмку бургундского.
– Боюсь, ты льстец, – сказал он укоризненно, Леон улыбнулся.
– Нет, монсеньор. А вы заметили хозяина?
– Я хорошо его знаю. И что же?
– Он такой маленький, такой толстый, с таким красным-красным носом! Когда он вам кланялся, я подумал, что он вот-вот лопнет! Так забавно! – Его глаза заискрились смехом.
– Гнусная мысль, дитя мое. Видимо, чувство юмора у тебя довольно черное.
Леон радостно хихикнул.
– А знаете, монсеньор, – сказал он, борясь с неподатливым суставом. – Я в первый раз увидел море только вчера! Оно просто чудесное, только сначала оно у меня внутри все взбалтывало. Вот так! – Он изобразил рукой волнистое движение.
– Мой дорогой Леон! Право, это не тема для обсуждения за едой. Ты вызываешь у меня дурноту.
– Вот и оно вызвало у меня дурноту, монсеньор. Но меня не стошнило. Я очень крепко сжал губы…
Эйвон взял веер и звонко щелкнул Леона по пальцам.
– И продолжай их сжимать, дитя, прошу тебя! Леон потер руку, глядя на герцога с обиженным удивлением.
– Да, монсеньор, но…
– И не возражай.
– Да, монсеньор. Я и не хотел возражать, я только…
– Мой милый Леон, ты уже возражаешь. Ты меня утомляешь.
– Я просто хотел объяснить, монсеньор, – с достоинством ответил Леон.
– В таком случае, пожалуйста, воздержись. Сосредоточь свои силы на утке.
– Да, монсеньор. – Примерно три минуты Леон ел молча, но потом опять посмотрел на герцога. – А когда мы начнем ехать в Лондон, монсеньор?
– Какое оригинальное выражение! – заметил герцог. – Ехать мы начнем примерно через час.
– Значит, когда я кончу мой dйjeuner[50]50
Завтрак (фр.).
[Закрыть], мне можно будет пойти погулять?
– Я крайне огорчен, что вынужден отказать тебе в моем разрешении. Я хочу поговорить с тобой.
– Поговорить со мной? – повторил Леон.
– Безумие, по-твоему? Я должен сказать тебе нечто важное… Ну, что еще?
Леон разглядывал кровяную колбасу, и на лице у него было написано отвращение.
– Монсеньор, это… – брезгливо ткнул он пальцем. – Этого люди не едят! Фу!
– С ней что-нибудь не так? – осведомился герцог.
– Все не так! – категорично заявил Леон. – Сначала корабль сделал так, что меня затошнило, а теперь меня снова тошнит от… Вот от этого! Монсеньор, не ешьте этого, не то ва…
– Прошу, не описывай мои предполагаемые симптомы вдобавок к своим, дитя. О, бесспорно, тебя подвергли мучениям, но постарайся забыть! Съешь что-нибудь сладкое.
Леон выбрал пирожное и откусил кусочек.
– Вы всегда едите в Англии такое, монсеньор? – спросил он, указывая на ростбиф и пудинги.
– Всегда, дитя мое.
– Мне кажется, будет лучше, если мы тут не станем задерживаться, – заявил Леон. – Я уже сыт.
– Ну, так иди сюда. – Его светлость уже перешел к камину и сел на дубовую скамью.
Леон послушно сел рядом с ним.
– Да, монсеньор?
Эйвон поигрывал веером, у его рта залегли мрачные складки, он хмурился, и Леон ломал себе голову над тем, почему его господин вдруг рассердился на него. Внезапно Эйвон взял руку Леона и сжал ее прохладными сильными пальцами.
– Дитя мое, мне приходится положить конец маленькой комедии, которую мы с тобой разыгрывали. – Он помолчал, наблюдая, как большие глаза становятся все испуганнее. – Я очень привязан к Леону, дитя мое, но ему пора превратиться в Леони.
Маленькая рука в его пальцах задрожала.
– Мон… сеньор!
– Да, дитя мое. Видишь-ли, я знал это с первой минуты.
Леони замерла, глядя ему в глаза с выражением раненого зверька. Свободной рукой Эйвон потрепал ее по побелевшей щеке.
– Такого большого значения это все-таки не имеет, дитя мое, – сказал он ласково.
– Вы… вы не отошлете меня?
– Нет. Ведь я же тебя купил!
– Я… я смогу остаться вашим пажом?
– Пажом – нет, дитя мое. Я очень сожалею, но это невозможно.
Окостенение оставило тоненькую фигурку. С громким рыданием Леони уткнулась в обшлаг его рукава.
– Пожалуйста! Ну, пожалуйста!
– Дитя, сядь прямо! Я не желаю, чтобы мой кафтан был испорчен. Ты ведь не дослушал.
– И не буду, не буду! – донесся приглушенный голос. – Позвольте мне остаться Леоном! Пожалуйста, пусть я буду Леоном!
Его светлость приподнял ее голову.
– Ты будешь не моим пажом, а моей опекаемой, моей дочерью. Неужели это так ужасно?
– Я не хочу быть девушкой! Пожалуйста, монсеньор, пожалуйста! – Леони соскользнула со скамьи на пол и встала на колени, сжимая его руку. – Скажите «да», монсеньор, скажите «да»!
– Нет, моя малютка. Утри слезы и выслушай меня. Только не говори, что потеряла носовой платок!
Леони вытащила платок из кармана и вытерла глаза.
– Я не х-хочу быть девушкой!
– Вздор, дорогая моя. Быть моей воспитанницей куда приятнее, чем быть моим пажом.
– Нет!
– Ты забываешься, – сурово произнес герцог. – Я не терплю возражений.
Леони подавила новое рыдание.
– П-прошу… прошу прощения, монсеньор.
– Отлично. Едва мы приедем в Лондон, я отвезу тебя к моей сестре… нет, помолчи!.. леди Фанни Марлинг. Видишь ли, дитя, ты не можешь жить со мной, пока я не подыщу даму, которая… э… будет играть роль дуэньи.
– Не хочу! Не хочу!
– Ты сделаешь то, что я скажу, мое доброе дитя. Моя сестра оденет тебя в соответствии с твоим новым положением, научит тебя быть… девушкой. Ты научишься всему этому…
– Нет, никогда, никогда!
– …потому что я так велю. А затем, когда ты будешь готова, ты вернешься ко мне, и я представлю тебя высшему обществу.
Леони подергала герцога за руку.
– Я не поеду к вашей сестре! Я останусь просто Леоном. Вы не можете, монсеньор, заставить меня сделать по-вашему. Я не хочу!
Его светлость взглянул на нее с некоторым раздражением.
– Будь ты по-прежнему моим пажом, я бы знал, что с тобой делать!
– Да! Да! Побейте меня, если хотите, и позвольте мне остаться вашим пажом! Ну, пожалуйста, монсеньор.
– К несчастью, это невозможно. Вспомни, дитя мое, что ты принадлежишь мне и должна делать то, что я говорю.
Леони тут же скорчилась у лавки и разрыдалась, не выпуская его руки. Эйвон позволил ей плакать минуты три, а тогда отнял руку.
– Ты хочешь, чтобы я отослал тебя насовсем?
– Ax! – Леони подняла голову. – Монсеньор, вы этого не сделаете! Вы… нет, нет!
– В таком случае ты будешь неукоснительно меня слушаться. Так?
Наступило долгое молчание. Леони безнадежно всматривалась в карие холодные глаза. Губы у нее задрожали, по щеке сползла большая слеза.
– Да, монсеньор, – прошептала она и опустила кудрявую голову.
Эйвон нагнулся, обвил рукой тоненькую фигурку и привлек ее к себе.
– Такое разумное дитя! – сказал он шутливым тоном. – Ты научишься быть девушкой, чтобы порадовать меня, Леони.
Она прильнула к нему, пряди ее волос защекотали ему подбородок.
– А это… это обрадует вас, монсеньор?
– Больше всего на свете, дитя.
–Ну, тогда… я попытаюсь, – пробормотала Леони с надрывающим сердце вздохом. – Вы ос-оставите м-меня у в-вадгей сестры н-не-надолго?
– Только пока не найду тебе компаньонку. А тогда ты отправишься с ней в мое поместье и научишься делать реверансы, кокетничать веером, сюсюкать, хлопаться в обморок…
– Я… ни за что!
– Надеюсь, – сказал его светлость с легкой улыбкой. – Мое милое дитя, нет никаких причин так страдать!
– Я был Леоном столько… столько времени, И''мне будет очень трудно.
– Я тоже так думаю, – сказал Эйвон и забрал у нее смятый платок. – Но ты постараешься научиться всему, чему тебя будут учить, чтобы я мог гордиться своей воспитанницей.
– Гордиться, монсеньор?.. Мной?
– Это вполне возможно, дитя.
– Мне бы этого хотелось! – объявила Леони почти весело. – Я буду очень хорошей. Тонкие губы герцога дрогнули.
– Чтобы стать достойной меня? Жаль, что Хью этого не слышит.
– А он… он знает?
– Выяснилось, дитя мое, что он всегда это знал, Разреши мне заметить, что тебе следует встать с колен. Вот так. А теперь сядь.
Леони вновь села на скамью и испустила горестный вздох.
– Я должна буду носить юбки, и не говорить скверные слова, и все время проводить с какой-то женщиной. Это очень тяжело, монсеньор. Я не люблю женщин и хочу быть с вами.
– А я гадаю, что скажет о тебе Фанни? – заметил его светлость. – Моя сестра – женщина до кончика ногтей, Леони.
– Она похожа на вас? – спросила Леони.
– Как мне следует это понять? – осведомился герцог. – Она не похожа на меня, дитя. У нее золотые волосы и голубые глаза. Прошу прощения.
– Я сказала: ба!
– Ты как будто пристрастна к этому восклицанию. Благовоспитанной барышне оно совсем не к лицу. Ты будешь слушаться леди Фанни и не будешь ей дерзить и презирать ее из-за ее золотых волос.
– Конечно, не буду, – ответила Леони. – Она же ваша сестра, монсеньор. А я ей понравлюсь, как по-вашему? – Она тревожно поглядела на него.
– А почему бы и нет? – небрежно ответил герцог.
По лицу Леони скользнула улыбка.
– О… я не знаю, монсеньор.
– Она будет добра к тебе ради меня.
– Благодарю вас, – кротко произнесла Леони, опустив глаза.
Эйвон ничего не ответил, она посмотрела на него из-под ресниц, и на щеке заиграла ямочка. Тут Эйвон потрепал ее по кудрям, словно она все еще оставалась мальчиком.
– В тебе есть освежающая непосредственность, – сказал он. – Фанни попытается уподобить тебя образцовым благовоспитанным девицам. Этого, мне кажется, я не хотел бы.
– Нет, монсеньор. Я останусь сама собой. – Она поцеловала ему руку, и губы у нее задрожали. Она справилась с ними и улыбнулась сквозь слезы. – Вы забрали у меня платок, монсеньор.
