Текст книги "Тени былого"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10
ДОБРОДЕТЕЛЬ ЛЕДИ ФАННИ ОСКОРБЛЕНА

Леди Фанни Марлинг, расположившись на кушетке, изнывала от скуки. Она отложила сборник стихов, над которыми зевала, и начала играть золотым локоном, упавшим на кружева ее пеньюара. Она была в дезабилье: ненапудренные волосы небрежно убраны под кружевной чепчик, а его голубые ленты завязаны кокетливым бантом под подбородком. Пеньюар скрывал платье из голубой тафты с широким фишю на ее безупречных плечах, а так как комната, в которой она сидела, была отделана и обставлена в золотых, голубых и белых тонах, у нее имелись все основания одобрить и себя, и окружающую ее роскошь. И она была довольна, хотя предпочла бы, чтобы кто-нибудь еще разделял с ней это эстетическое удовольствие. И потому, когда она услышала звон колокольчика на входной двери, ее голубые глаза заблестели, и она взяла ручное зеркало.

Минуту спустя арапчонок, ее паж, постучал в дверь. Она положила зеркальце и повернулась к нему.

Помпей ухмыльнулся и закивал курчавой головой.

– К вам джентльмен, госпожа.

– Его имя?

Мягкий голос произнес за спиной пажа:

– Его имя, моя дорогая Фанни, Эйвон. Я счаестлив, что застал тебя дома.

Фанни вскрикнула, захлопала в ладоши и подбежала к нему.

– Джастин! Ты! Я восхищена! – Она не дала ему поцеловать ей кончики пальцев, а повисла у него на шее и расцеловала его. – Право же, я не видела тебя целую вечность. Повар, которого ты прислал, истинное чудо! Эдвард будет так тебе рад! Какие кушанья! А соус на моем последнем званом вечере был просто неописуем!

Герцог высвободился и встряхнул кружевом манжет.

– Эдвард и повар как-то странно переплелись, – заметил он. – Надеюсь, я нахожу тебя в добром здравии, Фанни?

– Да, о да! Джастин, ты и вообразить не можешь, как я рада, что ты вернулся! Право, я так без тебя тосковала! Ах, а что это? – Она увидела Леони, которая, закутанная в длинный плащ, в одной руке сжимала свою треуголку, а другой держалась за фалду герцога.

Его светлость разомкнул пальцы, вцепившиеся в его кафтан, и позволил Леони ухватить его руку.

– Это, моя дорогая, до вчерашнего дня было моим пажом, а теперь это моя воспитанница.

Фанни ахнула и попятилась.

– Твоя… твоя воспитанница! Этот мальчишка? Джастин, ты помешался!

– Нет, моя дорогая, нисколько. Прошу тебя благосклонно принять мадемуазель Леони де Бон-нар.

Щеки Фанни стали пунцовыми. Она выпрямилась во весь свой маленький рост, глаза исполнились гневной надменностью.

– Ах, вот как, сударь? Могу ли я узнать, почему ты привез свою… свою воспитанницу сюда?

Леони съежилась, но ничего не сказала. Голос Эйвона стал совсем шелковым.

– Я привез ее к тебе потому, Фанни, что она моя воспитанница, и потому, что у меня нет для нее дуэньи. Я думаю, она будет рада твоему обществу.

Тонкие ноздри Фанни расширились.

– Ты так думаешь? Джастин, да как ты смеешь! Как ты посмел привезти ее сюда! – Она топнула ногой. – Ты все испортил! Теперь я тебя ненавижу!

– Быть может, ты соблаговолишь уделить мне несколько минут для беседы наедине? – сказал его светлость. – Дитя мое, ты подождешь меня вот здесь. – Он пересек комнату и открыл дверь, за которой оказался небольшой кабинет. – Иди же, малютка.

Леони посмотрела на него с подозрением.

– А вы не уйдете?

– Не уйду.

– Обещайте! Вы должны обещать! Пожалуйста!

– Такая докучная страсть к клятвам и обещаниям! – вздохнул Эйвон. – Обещаю, дитя мое.

Только тут Леони выпустила его руку и вышла, Эйвон закрыл за ней дверь и обернулся к пылающей гневом сестре. Он извлек из кармана веер и раскрыл его.

– Ты большая дурочка, моя дорогая, – сказал он и направился к камину.

– Во всяком случае, я порядочная женщина. И я думаю, что ты поступил очень скверно и оскорбительно, явившись со своей… со своей…

– Да, Фанни? С моей?..

– С твоей вос-пи-тан-ни-цей! Это неприлично! Эдвард очень рассердится, а я тебя ненавижу!

– Теперь, когда ты излила свою ненависть, без сомнения, ты разрешишь мне объяснить. – Глаза его светлости совсем сощурились, а тонкие губы чуть-чуть искривились.

– Мне не нужны никакие объяснения! Я хочу, чтобы ты увел эту тварь!

– Когда я поведаю тебе всю историю, то уведу ее, если ты снова этого потребуешь, я ее уведу. Сядь, Фанни. Выражение оскорбленной добродетели меня нисколько не трогает.

Она негодующе опустилась в кресло.

– Ты ведешь себя возмутительно. Если вернется Эдвард, он придет в бешенство.

– Тогда будем надеяться, что он пока не вернется. Твой профиль обворожителен, дорогая, но я предпочел бы видеть оба твои глаза.

– Ах, Джастин! – Она сжала руки, забыв про свой гнев. – Ты думаешь, он все еще обворожителен? Когда утром я посмотрелась в зеркало, я, право, подумала, что у меня ужасный вид! Что поделаешь, возраст, я полагаю. Ах, я забыла, как ты меня рассердил. Но я так рада, что снова тебя вижу. И не могу сердиться. Но ты должен все объяснить, Джастин.

– Свои объяснения, Фанни, я начну с уведомления. Я не влюблен в Леони. Если ты поверишь этому, все заметно упростится. – Он бросил веер на кушетку и вынул табакерку.

– Но… но если ты в нее не влюблен, так почему… зачем… Джастин, я не понимаю! Ты просто невозможен!

– Молю, прими мои смиреннейшие извинения. У меня есть причина стать опекуном этого ребенка.

– Она француженка? Где она научилась говорить по-английски? Может быть, ты все-таки объяснишь?

– Я пытаюсь, моя дорогая. Позволь заметить тебе, что ты не даешь мне сделать это.

Она обиженно надула губы.

– Ну вот, ты рассердился! Так начинай, Джа-стин! Девочка довольно хороша собой, не стану спорить.

– Благодарю тебя. Однажды вечером я нашел ее на парижской улице, когда она в одежде мальчика убегала от своего малопривлекательного… э… брата. Затем выяснилось, что этот братец и его превосходнейшая супруга заставляли девочку с двенадцати лет выдавать себя за мальчика. Так она была им полезнее. Видишь ли, они содержат сквернейший кабак.

Фанни возвела глаза к небу.

– Кабацкая девка! – Она содрогнулась и поднесла к носу надушенный платочек.

– Вот именно. В припадке… э… скажем, донкихотского безумия я купил Леони – или Леона, как она тогда называла себя, – и забрал ее домой к себе. Она стала моим пажом. И, уверяю тебя, вызывала в свете немалый фурор. Некоторое время мне было угодно, чтобы она оставалась мальчиком. Она воображала, будто я ни о чем не догадываюсь. Я стал для нее чем-то вроде героя. Не забавно ли?

– Ужасно! Конечно, девчонка хочет тебя заинтриговать. Ах, Джастин, как ты можешь быть таким простаком?

– Дорогая Фанни, когда ты узнаешь Леони поближе, то перестанешь подозревать ее в посягательствах на мою особу. Она поистине совсем еще невинное дитя, как я ее называю. Веселый, дерзкий и доверчивый ребенок. По-моему, я для нее что-то вроде дедушки. Но далее: едва мы высадились в Дувре, как я сообщил ей, что знаю ее тайну. Думаю, ты удивишься, Фанни: это оказалось чертовски трудной задачей.

– Да, это меня удивляет, – откровенно ответила Фанни.

– Я так и предполагал. Однако я поговорил с ней. Она не отшатнулась от меня и не пыталась кокетничать. Ты не представляешь себе, каким приятно-новым я нашел такое поведение.

– О, в этом я не сомневаюсь! – съязвила Фанни.

– Я рад, что мы понимаем друг друга! – Его светлость поклонился. – По некоторым причинам я беру Леони под свою опеку, а так как хочу уберечь ее от сплетен, то и приехал с ней сюда.

– Ты меня ошеломил, Джастин.

– Надеюсь, что нет! Кажется, ты сообщила мне несколько месяцев назад, что наш невыносимый свойственник Филд отправился к праотцам?

– Но при чем тут это?

– Из этого следует, моя дорогая, что наша почтенная родственница, его супруга, чье имя я забыл, овдовела. И я предполагаю пригласить ее в компаньонки к Леони.

– Боже!

– И, как удастся быстрее, я отошлю ее с Леони в Эйвон. Дитя должна научиться снова быть девушкой.

– Все это очень мило, Джастин, но неужели ты думаешь, что я ее приму у себя! Право, это неслыханно! Подумай об Эдварде.

– Надеюсь, ты меня извинишь. Я никогда не думаю об Эдварде, если у меня есть выбор.

– Джастин, если ты решил говорить колкости…

– Вовсе нет, моя дорогая. – Губы перестали улыбаться, и Фанни заметила в его глазах непривычную суровость. – Против обыкновения поговорим серьезно, Фанни. Твоя уверенность, что я привез в твой дом свою любовницу…

– Джастин!

– Думаю, ты извинишь, что я говорю прямо. Уверенность эта была чистейшей глупостью. Ни в одной из моих многочисленных интрижек я ни разу никого не скомпрометировал, а уж тебе следовало бы знать, что я достаточно строг, когда дело касается тебя. – В его голосе появилась странная многозначительность, и Фанни, которая когда-то славилась своей легкомысленностью, прижала платок к глазам.

– К-к-как т-ты можешь быть таким злым! Сегодня ты невыносим!

– Однако, надеюсь, все объяснил? Ты понимаешь, что я привез к тебе ребенка? Невинного ребенка?

– Жалею ее, если так! – съязвила миледи.

– И напрасно. На этот раз у меня нет никаких дурных замыслов.

– Если это так, то зачем ты берешь ее под свою опеку? – Фанни сердито хихикнула. – Как по-твоему, что скажет свет?

– Без сомнения, удивится, но, когда увидит, как леди Фанни Марлинг представляет мою воспитанницу ко двору, злые языки умолкнут.

Фанни вытаращила на него глаза.

– Я? Представлю ее? Ты бредишь! С какой стати?

– Ну, потому что, моя дорогая, ты питаешь ко мне добрые чувства. И сделаешь то, что я попрошу. И еще, хотя ты неразумна, а порой чрезвычайно утомительна, жестокости в тебе нет. А было бы очень жестоко выгнать мое дитя. Она ведь одинокая, перепуганная маленькая девочка.

Фанни встала, крутя в пальцах платок, и нерешительно взглянула на брата.

– Девочка из парижских закоулков, низкого рождения…

– Нет, моя дорогая. Больше я пока сказать не могу, но она рождена не простолюдинкой. Достаточно взглянуть на нее, чтобы убедиться в этом.

– Но все-таки девушка, о которой я ничего не знаю, и вдруг ее мне навязывают! Нестерпимо! Нет, я никак не могу. Что скажет Эдвард?

– Я уверен, что ты, если захочешь, сумеешь улестить достойнейшего Эдварда. Фанни улыбнулась.

– Пусть так, но я не хочу, чтобы она жила здесь.

– Она не будет досаждать тебе, дорогая. Я хотел бы, чтобы ты не выпускала ее из дома, одела бы, как приличествует моей воспитаннице, и была бы с ней ласковой. Неужели это так много?

– Откуда мне знать, что она не начнет кокетничать с Эдвардом, эта невинная девочка?

– Для этого она слишком мальчик. Но конечно, если ты не доверяешь Эдварду…

Она вздернула голову.

– Да ничего подобного! Просто я не хочу, чтобы у меня жила рыжая дерзкая девчонка!

Его светлость протянул руку за веером.

– Нижайше молю простить меня, Фанни. Я отвезу ее куда-нибудь еще.

Фанни тут же бросилась к нему, полная раскаяния.

– Да ничего подобного! Aх, Джастин, извини, что я капризничала.

– Так ты ее возьмешь?

– Я… да, я ее возьму. Но я не верю всему, что ты говоришь о ней. Ставлю мое самое драгоценное ожерелье, что она не так бесхитростна, как внушила тебе.

– И проиграешь, моя дорогая. – Его светлость подошел к двери в кабинет и открыл ее. – Выходи, дитя.

Леони вышла, перекинув плащ через руку. При виде костюма пажа на ней Фанни страдальчески закрыла глаза.

Эйвон потрепал Леони по щеке.

– Моя сестра обещала заботиться о тебе, пока я не смогу снова забрать тебя, – сказал он. – Помни, ты будешь исполнять все, что она тебе велит.

Леони застенчиво поглядела на Фанни, которая стояла, крепко сжав губы и откинув голову. Большие глаза распознали упрямство в этой позе и обратились на Эйвона.

– Монсеньор… пожалуйста… не оставляйте меня. – В этом шепоте было отчаяние, удивившее Фанни.

– Я очень скоро приеду повидать тебя, малютка. У леди Фанни ты будешь в полной безопасности.

– Я… я не хочу, чтобы вы уезжали. Монсеньор, вы… вы не понимаете.

– Дитя, я все понимаю. Ничего не бойся. Я вернусь. – Он повернулся к Фанни и склонился над ее рукой. – Я должен поблагодарить тебя, дорогая. Прошу, передай мой привет достойнейшему Эдварду. Леони, сколько раз я запрещал тебе вцепляться в мой кафтан?

– Я… простите, монсеньор.

– Ты всегда это говоришь. Будь умницей и постарайся привыкнуть к юбкам. – Он протянул руку, и Леони опустилась на одно колено поцеловать ее.

Что-то блестящее упало на белые пальцы, но Леони отвернулась и украдкой вытерла глаза.

– Д… до свидания, мон… монсеньор.

– До свидания, дитя. Фанни, твой покорнейший слуга! – Он глубоко поклонился и вышел, затворив за собой дверь.

Оставшись наедине с миниатюрной, но суровой леди Фанни, Леони словно приросла к полу, устремив безнадежный взгляд на дверь и крутя в руках треуголку.

– Мадемуазель, – холодно сказала Фанни, – если вы последуете за мной, я покажу вам вашу комнату. Будьте так добры, закутайтесь в плащ.

– Хорошо, мадам. – У Леони задрожали губы. – Мне… мне очень жаль, мадам, – сказала она грустно. У нее вырвалось рыдание, тут же мужественно подавленное, и внезапно ледяная надменность Фанни исчезла. Она кинулась вперед, громко шурша юбками, и обняла свою гостью.

–Ах, милочка, я мегера! Не грусти так. Право, мне стыдно! Ну-ну! – Она подвела Леони к дивану, усадила ее, успокаивала и ласкала, пока подавленные рыдания не стихли.

– Понимаете, мадам, – объяснила Леони, утирая глаза платком. – Мне стало так… так одиноко. Я не думала, что заплачу, но когда… монсеньор… ушел… это было так ужасно!

– Если бы я сразу поняла! – вздохнула Фанни. – Ты любишь моего брата, деточка?

– Я бы умерла ради монсеньора, – просто ответила Леони. – И здесь я только потому, что он так пожелал.

– Пресвятое небо! – ахнула Фанни. – Только этого не хватало! Душечка, послушай меня – ту, кто его знает! Держись подальше от Эйвона. Его не напрасно прозвали Сатаной.

– Со мной он дьяволом не был. И мне все равно.

Фанни возвела глаза к небу.

– Все вверх ногами, – пожаловалась она. И тут же вскочила. – Но пойдем ко мне в гардеробную, деточка. Будет так весело одевать тебя! Посмотрим! – Она встала рядом с Леони. – Мы почти одного роста, душенька. Ну, может, ты чуть-чуть повыше. Но это пустяк. – Она порхнула туда, где на полу лежал плащ Леони, подняла его и набросила на плечи своей подопечной. – Чтобы слуги не заметили и не пошли пересуды, – объяснила она. – А теперь идем. – Она вышла из комнаты, обнимая Леони за талию, и снисходительно кивнула дворецкому, встретясь с ним на лестнице. – Паркер, ко мне неожиданно приехала погостить воспитанница моего брата. Будьте добры, распорядитесь, чтобы приготовили комнату для гостей, и пришлите ко мне мою камеристку. – Обернувшись к Леони, она шепнула ей на ухо: – Преданная душа и умеет молчать, даю слово.

Она ввела девушку к себе в спальню и закрыла дверь.

– А теперь посмотрим! Будет так весело, хоть поклянусь! – Она опять чмокнула Леони и расцвела улыбками. – Меня совсем измучила скука! Право же, я очень обязана милому Джастину. Я буду называть тебя Леони.

– Да, мадам. – Леони чуть отстранилась, опасаясь нового поцелуя.

Фанни порхнула к гардеробу.

– Нет, ты должна называть меня Фанни. Ну-ка сними эти… эту ужасную одежду!

Леони взглянула вниз на свои стройные ноги.

– Но, мадам, они очень хорошие. Их мне дал монсеньор.

– Фи, как грубо! Сними их, говорю тебе. Их надо сжечь.

Леони решительно села на кровать.

– Тогда я их не сниму.

Фанни обернулась, и они несколько секунд смотрели друг на друга. Подбородок Леони вздернулся, темные глаза сверкали.

– Какая ты упрямая! – Фанни обиженно надула губы. – Ну для чего тебе мужская одежда?

– Я не хочу, чтобы их сожгли.

– Ну хорошо, душечка! Сбереги их, если хочешь! – поспешно сказала Фанни и обернулась на звук открывающейся двери. – Вот и Рейчел! Рей-чел, это мадемуазель де Боннар, воспитанница моего брата. Она… ей нужна одежда.

Камеристка уставилась на Леони с изумлением и ужасом.

– Оно и видно, миледи, – произнесла она негодующе.

Фанни топнула ножкой.

– Гадкая, дерзкая женщина! Не смей задирать нос! А если ты хоть слово в людской скажешь, Рейчел…

– До этого я не унижусь, миледи.

– Мадемуазель… приехала из Франции. Она… ей пришлось носить эту одежду. Не важно почему. Но… но теперь она хочет ее сменить.

– Нет, я не хочу, – правдиво возразила Леони.

– Да, да, очень хочешь, Леони, если ты будешь спорить, я рассержусь.

Леони посмотрела на нее с некоторым удивлением.

– Но я не спорю. Я только сказала…

– Знаю! Знаю! Рейчел, если ты будешь так смотреть, право же, я надаю тебе пощечин!

Леони поджала под себя левую ногу.

– Я думаю, мне надо рассказать Рейчел все, – сказала она.

– Душечка! Ну, как хочешь! – Фанни метнулась к креслу и села.

– Видите ли, – с глубокой серьезностью сказала Леони, – я семь лет была мальчиком!

– Вот поди же, мисс! – охнула Рейчел.

– Куда? – с интересом спросила Леони.

– Просто такое выражение! – резко перебила Фанни. – Продолжай, деточка.

– Я была пажом, Рейчел, но теперь монсень… то есть герцог Эйвон хочет сделать меня своей… своей воспитанницей, и мне надо научиться быть девушкой. Я не хочу, понимаете? Но я должна. Вы мне поможете? Пожалуйста!

– Да, мисс, конечно, помогу! – сказала Рейчел, и ее госпожа спорхнула с кресла.

– Восхитительная женщина! Рейчел, подбери белье! Леони, умоляю, сними эти панталоны.

– Они вам не нравятся?

– Не нравятся! – Фанни всплеснула руками. – Они ужасно неприличны. Сними их!

– Но они самого элегантного покроя, мадам! – Леони начала снимать куртку.

– Ты не должна… ты ни в коем случае не должна говорить о подобных вещах. Это неприлично !

– Но, мадам, мы же их видим! Если бы мужчины их не носили…

– О-о! – Фанни шокированно рассмеялась. – Ни слова больше!

В течение следующего часа на Леони надевали и с нее снимали платье за платьем, Фанни и Рейчел поворачивали ее, заставляли вертеться, зашнуровывали ее и расшнуровывали. Она терпеливо им подчинялась, но без всякого интереса.

– Рейчел, зеленое шелковое! – скомандовала миледи и протянула Леони нижнюю юбку в цветочек.

– Зеленое, миледи?

– Зеленое шелковое, которое мне так не к лицу, дурочка! Поторопись. Оно будет обворожительно с твоими рыжими волосами, моя прелесть! – Она схватила щетку и принялась причесывать непослушные кудри. – Как ты могла их остричь? Сделать тебе прическу пока невозможно. Но ничего, вплетешь в них зеленую ленту и… Рейчел, поторопись!

Леони облачили в зеленый шелк. К ее видимому смущению, вырез оказался очень низким, а ниже талии юбка была распялена на широком обруче.

– Я ведь говорила, что ты в нем будешь обворожительна! – вскричала Фанни, отступая на шаг, чтобы полюбоваться плодом своих хлопот. – Нет, я не стерплю! Благодарение небу, Джастин увезет тебя в деревню! Ты слишком, слишком прелестна! Да поглядись же в зеркало, смешная девочка!

Леони обернулась и увидела свое отражение в высоком трюмо. Она сразу словно выросла и стала несравненно более красивой теперь, когда кудри окружали ее овальное личико, а большие глаза смотрели серьезно и чуть испуганно. По контрасту с нежно-зеленым шелком ее кожа выглядела очень белой. Она смотрела на себя с удивлением, тревожно наморщив лоб. Фанни заметила складочку между бровями.

– Как! Ты недовольна?

– Оно великолепно, мадам, и… и мне кажется, я выгляжу в нем хорошенькой, но… – Она бросила жаждущий взгляд на снятый костюм пажа. – Я бы лучше надела панталоны.

Фанни воздела руки.

– Еще словечко об этих панталонах, и я их сожгу! Ты ввергаешь меня в дрожь, деточка. Леони посмотрела на нее вопросительно.

– Я не понимаю, почему они вам так не нравятся!..

– Гадкая девчонка! Я требую, чтобы ты умолкла! Рейчел, немедленно унеси эти… эти одежды! Я не потерплю их у себя в комнате.

– Но их не сожгут! – вызывающе заявила Леони.

Фанни встретила ее яростный взгляд и позволила себе хихикнуть.

– Как хочешь, прелесть моя! Положи их в картонку, Рейчел, и отнеси в комнату мисс Леони. Да погляди же на себя, Леони! И ответь, разве это не самый модный туалет? – Она подошла к девушке и расправила тяжелые шелковые оборки.

Леони вновь взглянула на свое отражение.

– По-моему, я выросла, – сказала она. – А что будет, мадам, если я сделаю шаг?

– Но что может случиться? – удивленно спросила Фанни.

Леони с сомнением покачала головой.

– По-моему, что-нибудь лопнет, и боюсь, что это буду я.

Фанни засмеялась.

– Какой вздор! Шнуровка затянута так слабо, что корсаж может соскользнуть. Нет! Никогда ни в коем случае не подбирай юбки! Душечка, нельзя показывать щиколотки! Это неприлично!

– Ба! – С этим восклицанием Леони подобрала юбки и осторожно прошлась по комнате. – Да нет, я лопну! – вздохнула она. – Я скажу монсеньору, что женскую одежду носить не могу. Меня будто в клетку посадили.

– Не говори больше, что ты «лопнешь», – умоляюще сказала Фанни. – Благородные барышни не употребляют таких слов!

Леони остановилась.

– А я – благородная барышня?

– Разумеется. Кто же еще?

В первый раз на щеке появилась ямочка, синие глаза заискрились.

– Что еще? Это так смешно? – спросила Фанни сердито.

Леони кивнула.

– Да, мадам. И… и совсем непонятно. – Она вернулась к зеркалу и поклонилась своему отражению. – Bonjour, Mademoiselle de Bonnard! Peste, qu'elle est ridicule![51]51
  Здравствуйте, мадемуазель де Боннар! Черт, до чего она смешна! (фр.)


[Закрыть]

– Кто? – спросила Фанни сердито.

Леони презрительно указала на себя в зеркало.

– Эта глупая дуреха.

– Но это же ты!

– Нет! – твердо заявила Леони. – Ни за что!

– С тобой так трудно! – воскликнула Фанни. – Я очень старалась, одела тебя в мое самое красивое платье… Да-да, одно из самых красивых, пусть оно мне и не идет, а ты говоришь, что это все глупости.

– Вовсе нет, мадам. Глупа я. Можно я останусь в панталонах хотя бы на нынешний вечер?

Фанни прижала ладони к ушам.

– Нет, даже слышать не хочу! И не смей употреблять это слово при Эдварде, умоляю тебя!

– Эдварде? Ба! Ну и имечко! Кто он?

– Мой муж. Такой чудесный человек. Даю тебе мое слово, мне становится дурно при одной мысли, что он почувствует, если ты в его присутствии заговоришь о панталонах! – Фанни испустила веселый смешок. – Ах, как весело будет покупать тебе весь необходимый гардероб! Я просто обожаю Джастина за то, что он привез тебя ко мне! А что скажет Руперт?

Леони оторвала взгляд от зеркала.

– Это брат монсеньора, n'est-ce pas?

– Такой несносный! – Фанни кивнула. – Совсем сумасшедший, знаешь ли. Но мы, Аластейры, все такие. Ты, наверное, сама заметила?

Большие глаза заискрились.

– Нет, мадам.

– Как! И ты… ты прожила у Эйвона три месяца? – Фанни возвела глаза к небу, но стук захлопнувшейся двери где-то внизу заставил ее встрепенуться. – Эдвард уже вернулся от Уайта! Я спущусь и… и поговорю с ним, пока ты будешь отдыхать. Бедное дитя, ты, конечно, совсем измучена?

– Не-ет, – протянула Леони. – Но вы скажете мистеру Марлингу, что я приехала, так ведь? И если ему это не понравится, а я думаю, что не понравится, то я могу…

– Вздор! – сказала Фанни, слегка краснея. – Ничего подобного, моя прелесть, уверяю тебя. Эдвард будет в восторге. Ну конечно же, глупенькая девочка! Вот было бы мило, если бы я не умела поставить на своем. Просто я хочу, чтобы ты отдохнула, и ты приляжешь! Право, ты падаешь от усталости. И не спорь со мной, Леони!

– Я не спорю, – возразила Леони.

– Да… Но я подумала, что ты будешь спорить, а это меня так сердит! Пойдем со мной, я отведу тебя в твою комнату. – Она проводила Леони в голубую спальню для гостей и вздохнула. – Обворожительна! Мне хотелось, чтобы ты была не такой прелестной. Глаза у тебя, как эти бархатные портьеры. Я их купила в Париже, душечка. Правда, бесподобные? Запрещаю тебе касаться твоего платья в мое отсутствие! – Она грозно нахмурилась, погладила Леони по руке и упорхнула в вихре шелков и кружев, оставив Леони в одиночестве на середине комнаты.

Леони подошла к креслу и опустилась в него очень осторожно, сдвинула ступни и чинно сложила руки на коленях.

«Это, – сказала она себе, – по-моему, очень плохо. Монсеньор уехал, и в этом огромном отвратительном Лондоне я его не отыщу. А Фанни, по-моему, дура. Или сумасшедшая, как она сама сказала… – Леони поразмыслила. – Но, может, дело просто в том, что она англичанка. А Эдварду, конечно, не понравится, что я тут. Mon Dieu, наверное, он решит, что я просто une fille de joie[52]52
  Проститутка (фр.).


[Закрыть]. Очень даже возможно. Если бы монсеньор не уехал! – Эта мысль занимала ее довольно долго, а затем привела к следующей. – Хотела бы я знать, что он подумает, когда увидит меня? Эта Фанни сказала, что я обворожительна. Это, конечно, глупость, но, по-моему, я выгляжу почти хорошенькой. – Она встала и поставила свое кресло перед зеркалом, нахмурилась на свое отражение и покачала головой. – Ты не Леон, тут сомнений нет. От Леона у тебя осталась лишь чуточка. – Она нагнулась и посмотрела на свои ноги, еще обутые в башмаки Леона. – Hиlas![53]53
  Увы! (фр.)


[Закрыть] Только вчера я была Леоном, пажом, а теперь я мадемуазель де Боннар. И чувствую себя в этой одежде очень неловко. И по-моему, мне немножечко страшно. Даже и мосье Давенанта тут нет. Меня заставят есть пудинг, а эта женщина будет меня целовать».

Она испустила тяжкий вздох и печально сказала вслух:

– Жизнь так тяжела!