Текст книги "Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера"

Автор книги: Джордж ван Фрекем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Для того чтобы господствовать над массами, вождь-Гитлер был наделен даром слова и прекрасно сознавал это. Он уже опробовал это «высочайшее ораторское искусство человека, обладающего апостольской убедительностью», на аудиториях всех видов, больших и малых. «Силой, которая везде и всегда приводила в движение исторические лавины религиозных и политических движений, является магическая сила устного слова. Широкие массы населения более восприимчивы к живому слову, чем к чему бы то ни было еще. Все великие движения – движения народные. Это вулканические извержения человеческих страстей, пробужденных безжалостной богиней бедствий или факелом ораторского слова, брошенным в самую гущу народа. Великие движения рождаются не в елейных излияниях эстетствующих литераторов и салонных героев. Предотвратить гибель нации может лишь взрыв горячей страсти, но лишь тот, кто страстен по своей природе, способен пробудить страсть в других»²⁹⁶. Козырными картами Гитлера на пути к власти были сила слова, непоколебимость его убеждений и то загадочное воздействие, которое он порой мог оказывать на других своим личным присутствием.

«Душа широких масс принимает лишь того, кто обладает силой и стойкостью. Она подобна женщине: абстрактные доводы слабо влияют на ее чувства, скорее ей свойственно смутно сознаваемое стремление к силе, дополняющей ее собственное существо. Она скорее подчинится сильному мужчине, чем поработит слабого. Точно так же народные массы предпочитают диктатора просителю. Бескомпромиссное учение придает им уверенность, тогда как учение, дающее свободу выбора, пугает их. Они слабо понимают, как делать этот выбор, и чувствуют, что их бросили на произвол судьбы… Едва ли они отдают себе отчет в том, что над их свободой бессовестно надругались, – они даже не подозревают, что вся доктрина в сущности ложна. Они видят лишь беспощадную жестокость, силу ее решительных заявлений и подчиняются им безусловно»²⁹⁷.

В «Майн Кампф» особенно поражает неприкрытое презрение, с которым Гитлер пишет о «массах». А ведь они были его аудиторией – германским народом. Быть может, именно поэтому позднее он сожалел о том, что написал эту книгу – ведь множество страниц свидетельствуют о том, что вождь германского народа, их почитаемый фюрер, не колеблясь, использует их в своих целях – что он и намеревался сделать. Впрочем, он мог бы и не беспокоиться – та атмосфера, которую он создавал на митингах и собраниях, а впоследствии и в масштабе всей страны – вся Германия стала его театром и аудиторией – исключала использование разума. Гитлер мог свободно писать о «миллионах немецких глупцов», «тупоголовом большинстве», «нерешительной толпе человеческих детенышей», о «их немощной способности к пониманию и быстроте, с которой они обо всем забывают», – они все равно неистово аплодировали ему. Это доказывает, что он верно понял суть массовой психологии – неважно, почерпнул ли он эти знания из работ Гюстава Лебона или Жоржа Сореля, у Эккарта, из «Протоколов сионских мудрецов» или же дошел до всего собственной интуицией и опытом. Гитлер, человек театра, был гениальным знатоком массовой психологии, что сделало его гениальным пропагандистом. И то, что своим главным помощником в этой сфере он выбрал Йозефа Геббельса, еще раз доказывает верность его чутья.

Теперь мы оказываемся в самом сердце германской трагедии. Целью Гитлера было не просто господство над массами: с самого начала он стремился использовать их. «Готовность жертвовать своим личным трудом и, при необходимости, даже собственной жизнью ради других, обнаруживается в арийской расе в наиболее развитой форме. Величие арийца основывается не столько на силе его интеллекта, сколько на его готовности посвятить все свои способности служению обществу. Здесь инстинкт самосохранения проявляется в благороднейшей форме: ариец с готовностью подчиняет свое собственное эго служению общему благу и, если необходимо, жертвует ради общества всем, даже своей жизнью»²⁹⁸. Нацизм противостоял Просвещению, он также был противником всех форм индивидуализма. Всеобщая унификация Германии, лес застывших вытянутых рук, щелкание каблуков, нескончаемые волны выкриков Sieg Heil! – все это было недвусмысленным предостережением, к которому не прислушались. Центнер пишет: «Гитлер стремился достичь внутреннего единства нации, спаять ее в жестко организованную марширующую колонну, готовую жертвовать собой и в любое время исполнить любой приказ национал-социалистического руководства»²⁹⁹. Гитлер сравнивал объединенные массы с мечом, со своим оружием для ведения войны. «Война и разрушение необходимы для восстановления неустойчивого равновесия этого мира – в этом заключалась и мораль, и метафизика его политики» (Фест³⁰⁰). Он формулировал эти цели достаточно открыто: «Выковать этот меч – задача внутриполитического руководства. Обеспечить этому процессу безопасность, а также найти союзников в битве – задача внешней политики»³⁰¹.

«Можно серьезно усомниться в том, что Гитлер любил немцев», – размышляет Эберхард Йекель³⁰². «Я знаю, что должен быть строгим воспитателем. Прежде всего мне нужно создать Народ (Volk), лишь затем я смогу думать о решении проблем, с которыми мы, как нация, сталкиваемся в настоящее время», – говорил Гитлер Раушнингу. «Нам нужно подготовиться к тяжелейшей борьбе, которая когда-либо выпадала на долю какого-либо народа. Лишь пройдя через это испытание, мы сможем подготовиться к власти над миром, к которой мы призваны. Мой долг будет состоять в том, чтобы вести эту войну, невзирая на потери. Жертвы будут чудовищными. Мы все знаем, что значит тотальная война… Города превратятся в руины, величественные здания исчезнут навсегда. На этот раз наша святая земля тоже попадет под удар. Но я не боюсь этого. Мы будем стоять непоколебимо и сражаться до конца. И Германия, которая встанет из этих руин, затмит красотой и величием любую страну мира»³⁰³.

Слепая вера

Гитлер описывает в «Майн Кампф» свои первые контакты с DAP в сентябре 1919 года. Он пишет здесь, что после долгих размышлений он пришел к выводу, что «необходимо провозгласить новую идеологию, а не новый политический лозунг»³⁰⁴. То, что он размышлял об этом не в одиночку, уже было показано выше. Стоит все же напомнить о том поразительном обстоятельстве, что он вступил в кружок Харрера и Дрекслера, уже располагая идеологией, готовой к практическому применению. Он «хотел основать [собственную] партию», для чего и собирался использовать незначительную DAP.

В 1924 году, когда Гитлер в ландсбергской тюрьме писал первую часть «Майн Кампф», его мечты и прозрения стали уже гораздо яснее. Да, первые шаги Гитлера казались скромными, а возможность того, что его замыслы осуществятся, – ничтожной. Так казалось большинству сторонних наблюдателей, но не самому Адольфу Гитлеру. В ходе ландсбергского уединения Гитлер вновь обрел несокрушимую уверенность в своем призвании и убежденность в том, что ему удастся выполнить свою миссию. Благоразумие и осмотрительность все еще удерживали его от провозглашения себя фюрером германской нации, но на страницах «Майн Кампф» он не оставляет никаких сомнений в том, кто является этим фюрером, хотя и не называет себя прямо.

«Чувствуете ли вы, что Провидение призвало вас возвестить миру истину? Если так, тогда идите и возвестите ее, – писал Гитлер. – Но вы должны иметь смелость делать это напрямую, а не использовать в качестве своего рупора какую-либо политическую партию – иначе вы не исполните своего призвания. [“Использование политической партии” здесь означает использование устоявшейся партии с готовой программой при неспособности провозгласить свою собственную.] На место того, что существует, но является бесполезным, поместите что-то лучшее, что будет работать для будущего». «Из армии миллионов, ощущающих истину этих [фолькистских, националистских и антисемитских] идей, даже до какой-то степени понимающих их, должен выступить один человек. Этот человек должен обладать даром излагать общие идеи в ясных и точных формулировках. Из множества расплывчатых идей, смутно вырисовывающихся в умах толпы, он должен выковать принципы, которые будут четкими и непоколебимыми, как гранит. Он должен провозгласить эти принципы единственно верными. Он должен сражаться за них до тех пор, пока из мутных вод бессвязных идей не поднимется твердая скала общей веры. Эти действия оправданы их необходимостью; этого человека оправдает его успех». Нет никаких сомнений в том, кого именно имеет здесь в виду автор. «Выдающегося гения нельзя судить по общей мерке»³⁰⁵.

Гитлер считал, что сам он – мыслитель, человек идей и одновременно практик, воплощающий их в жизнь: «Когда в одном человеке объединяются способности теоретика, организатора и вождя – это редчайшее явление на земле. Именно это сочетание качеств рождает великого человека». «В истории человечества лишь изредка случалось так, что в одном лице сочетался политик-практик и политик-философ. Чем теснее это соединение, тем серьезнее препятствия, с которыми придется столкнуться в своей деятельности этому политику. Такой человек не будет трудиться для достижения целей, понятных любому обывателю. Нет, он стремится к тому, что понятно лишь немногим избранным. Его жизнь раздираема любовью и ненавистью. С одной стороны – нападки современников, которые не понимают этого человека, с другой – признание со стороны потомков, ради которых он трудится… Величайшими героями истории являются те, кто сражаются за свои идеи и идеалы, несмотря на то, что не получают никакого признания от современников. Это люди, памятник которым будет воздвигнут в сердцах будущих поколений»³⁰⁶. Гитлер уже строил себе мавзолей и готовился занять место в Валгалле среди великих героев.

«Совершенно очевидно одно: наш мир стоит на пороге великой революции», – заявляет он³⁰⁷. Согласно Йекелю, «Гитлер считал самого себя пророком нового мировоззрения»³⁰⁸. Фактически это верно, но, по-видимому, сказано слишком мягко. Как бы то ни было, Гитлер постоянно сам повторяет в своей книге, что стоит за «новую великую идею», «небывалую идею, в которую должны поверить массы». «Политическим партиям свойственно идти на компромиссы, но идеология не занимается соглашательством. Политическая партия склонна корректировать свою доктрину, чтобы иметь возможность противостоять соответствующим доктринам ее оппонентов, идеология же провозглашает свою собственную непогрешимость. Программа обычной политической партии – это всего лишь рецепт того, как состряпать благоприятные результаты из следующих всеобщих выборов. Новая идеология – это объявление войны существующему порядку вещей. Это война против существующей идеологии»³⁰⁹. Иными словами, Гитлер нес этому миру новую идеологию или Weltanschauung (мировоззрение). Эта идеология «чиста и абсолютно истинна» – это новое кредо, новое евангелие, новая вера.

Для того чтобы его видение могло обрести в этом мире зримые черты, ему была нужна организация, выполняющая его приказания. Религиозные реформаторы называли это Церковью, Гитлер позднее назовет это Орденом и даже скажет: «Мы – это тоже Церковь». Однако в начале политической карьеры у него не было другого выбора – ему пришлось назвать новое движение «политической партией». «Задача этой организации прежде всего в том, чтобы передать определенную идею, рожденную в уме одного человека, множеству людей. Она также должна контролировать воплощение этой идеи на практике». «Из расплывчатых идей создается политическая программа, туманная идеология оформляется в четкую политическую веру». «Именно поэтому программа нового движения [НСДАП] была сведена к нескольким фундаментальным постулатам, всего их двадцать пять. Главным образом, они нужны для того, чтобы человек с улицы мог получить примерное представление о целях, которые ставит перед собой это движение. Это в некотором смысле символ веры, кредо, которое должно привлекать в движение новых сторонников и объединять их. Это словно общий завет, под которым подписывается каждый из них». «Для большинства последователей нашего движения его сущность будет состоять не столько в буквальном смысле этих тезисов, сколько в том смысле, который им будем придавать мы»³¹⁰. Что означает: «в смысле, который им придам я».

После того, как двадцать пять пунктов этого кредо были сформулированы, Гитлер отказывался их изменять, несмотря на то, что некоторые из них теряли смысл или устаревали по мере развития национал-социалистического движения. Их буквальное значение было несущественно. Это кредо играло роль оболочки, догматической и символической, которую масса последователей должна заучить наизусть и исповедовать. Внутри же этой оболочки, скрываясь за догмой, жил и действовал дух, который знал, – это был дух Гитлера. Именно поэтому он так резко отмежевывал свою НСДАП от фолькистского движения, которое большей частью исповедовало некие туманно-романтические и даже сентиментальные идеи и представляло собой разношерстную массу течений, от вотанизма до нудизма. Для Гитлера фолькизм был бегством от реальности, игрой или позерством. Гитлеровец же готовит мир к грядущей революции.

Гитлер не церемонился с фолькистским движением, осыпая его насмешками, несмотря на то, что именно там лежали корни нацистского движения, а для большинства его сторонников и для широкой публики нацизм и фолькизм были неразделимы. Он писал: «Не менее опасны эти полуфолькисты, которые носятся вокруг, выдвигая фантастические схемы, большей частью развитые на основе какой-то навязчивой идеи. Возможно, эта идея сама по себе и верна, но, будучи изолированным понятием, она совершенно бесполезна для создания широкого боевого движения и не может служить основой для его организации… В лучшем случае эти люди – бесплодные теоретики, чаще же – зловредные возмутители общественного мнения». Можно, конечно, спросить, откуда сам Гитлер позаимствовал свои идеи и насколько зловредным был он сам. «Они полагают, что могут скрыть свою интеллектуальную несостоятельность, тщету своих усилий и отсутствие всяких способностей, потрясая развевающимися бородами и играя в древних германцев»³¹¹. Последнее высказывание – явный выпад против таких организаций, как Germanenorden, а также против последователей Гвидо фон Листа и Ланца фон Либенфельса. Гитлер был многим им обязан, но теперь он хотел полностью отмежеваться от них.

Боевое движение

Успехи НСДАП в значительной степени объяснялись тем, что Гитлер хорошо понял: в послевоенной обстановке никакая новая партия не может добиться успеха, если она не способна решительно противостоять другим, используя грубую силу. Это касалось социалистов и, в особенности, коммунистов – они были хозяевами улицы и могли сорвать любые собрания или манифестации, если те были им не по душе. Люди – не ангелы; вся история человечества говорит о том, что революционная идея, для того чтобы проявиться и расти в обществе, нуждается в боевом революционном движении – здесь Гитлер был прав.

Он писал: «Любая идеология, будь она хоть сто раз правильной и в высшей степени благотворной для человечества, останется совершенно бесполезной для людей до тех пор, пока ее принципы не лягут в основу боевого движения… Если будущее развитие планируется на основе некой абстрактной концепции общего порядка, в первую очередь необходимо ясно сформулировать суть и границы применимости данной концепции. Лишь на этой основе может быть создано движение, черпающее боевую силу из внутренней согласованности своих принципов и убеждений. Из расплывчатых идей нужно создать политическую программу, а туманную идеологию оформить в четкую политическую веру». «Мы уже провозгласили один из наших принципов следующим образом: «Для самозащиты мы будем отвечать на насилие насилием». Естественно, этот принцип смутил спокойствие благородных рыцарей пера. Они горько упрекали нас за «грубый культ дубинки», а также за то, что на нашей стороне – по их мнению – не стоит никаких интеллектуальных сил. Эти шарлатаны ни на секунду не задумались о том, что пятьдесят идиотов могут заставить замолчать даже Демосфена, если явятся на собрание, чтобы заглушить его речь воплями и запугать его сторонников кулаками». «Мы, посредством нашей агрессивной политики, устанавливаем новую идеологию, которую будем защищать с беззаветной преданностью»³¹².

«Вера» и «преданность» – это религиозные термины. Гитлер часто и преднамеренно ими пользовался. Дело в том, что он был пророком новой идеологии, а не просто политической программы, которую политическая партия реализует с политическими целями. Он нес фундаментальное религиозное учение, целью которого было использование германской нации в качестве инструмента для завоевания мира и установления нового мирового порядка. Гитлер-человек мог быть мелким и даже смешным, но захватившее его видение было тотальным. Оно действительно перевернуло мир вверх дном. «Теперь вы понимаете, как глубоко наше национал-социалистическое движение?» – спросил он Германа Раушнинга, чуть приоткрыв завесу тайны. «Разве можно представить себе что-то более великое и всеобъемлющее? Тот, кто считает, что национал-социализм – это просто политическое движение, не имеет о нем никакого понятия»³¹³.

Оправдывая неизменность своей партийной программы, Гитлер писал: «Роль догмы в религии аналогична функции, которую партийные принципы выполняют в политической партии, находящейся в стадии становления… Учение, создающее новое мировоззрение, не сможет бороться и побеждать, если даст право на свободное истолкование своих основных положений. Эти положения нужно переоформить в символ веры, который должен стать каркасом политической организации». «Основы учения никогда не следует искать во внешних формулах, но всегда – в их внутреннем смысле. А смысл этот неизменен»³¹⁴. Основные положения гитлеровского учения и впрямь были неизменными – в его собственной голове. Множество людей, более или менее близких к нему, отмечали неколебимость его основных идей, а также завесу секретности, скрывавшую их. О своей новой вере он написал следующие зловещие, но многозначительные слова: «Революционное понимание мира и человеческого существования добьется решающего успеха лишь при выполнении двух условий. Во-первых, новой идеологии нужно обучить весь народ – при необходимости ее можно и навязать. Во-вторых, центральная организация, само движение должно быть подконтрольно минимальному числу людей, совершенно необходимых для формирования нервных центров создаваемого государства»³¹⁵. Этот человек предвидел все основные черты своего будущего тоталитарного государства и изложил их здесь черным по белому.

«С самого первого дня мы приняли решение сражаться за будущее нашего движения, прокладывая ему путь в духе святой веры и безжалостной решимости, – пишет Гитлер. – Борьба за идеологию должна вестись людьми героического духа, способными жертвовать всем, иначе в самое короткое время мы не сможем найти ни единого последователя, готового сражаться и положить жизнь за общее дело… Чтобы обеспечить условия, необходимые для успеха, нужно дать понять всем, кого это касается, что новое движение надеется на почет и славу у будущих поколений, но ему нечем вознаградить тех, кто сражается за него сегодня». «Против веры сражаться труднее, чем против знания. Любовь устойчивее уважения. Ненависть длится дольше, чем простое отвращение. А научные знания еще не совершили ни одной великой революции и не способны захватить воображение масс. Величайшие революции на земле вдохновлялись религиозным рвением; зачастую массы побуждала к действию некая истерия»³¹⁶.

В этой связи Ральф Ройт цитирует Геббельса: «Геббельс однажды заметил: “То, к чему мы стремимся, с точки зрения научных законов невозможно и недостижимо. Мы знаем об этом. Но мы, тем не менее, действуем в соответствии со своими убеждениями, потому что мы верим в чудеса, в невозможное и недостижимое. Для нас политика – это чудо невозможного!”» Ральф Ройт замечает по этому поводу: «В этой иррациональности, в этой метафизике слепой веры и лежит смысл национал-социализма – политической религии»³¹⁷. И так как Гитлер держал свои самые глубокие мысли в тайне, «Германия подчинилась религии, которой не знала, следовала обрядам, которых не понимала, приходила в восторг и умирала ради таинства, в которое не была посвящена. Лишь фюрер обладал реальным знанием, в этом не было сомнения ни у одного национал-социалиста. А фюрер держал при себе то, чем не желал делиться с другими»³¹⁸.

«Еще одним подтверждением политического чутья Гитлера является тот факт, что он всегда обсуждал подробности своих планов лишь в узком кругу, позволяя лишь единицам уловить взаимосвязь между его идеями в целом. До его прихода к власти это происходило потому, что лишь немногие представители средней буржуазии, составлявшие ядро его сторонников, были способны расширить свои ментальные рамки и при этом не отшатнуться в ужасе от новых идей, переходящих все границы “разумного” национализма и социализма. У партийных “реалистов” озаренный провидец и фантаст Гитлер и так уже был под подозрением. То, что именно “фантастические” идеи Гитлера дадут ему возможность идти своим особым путем, что он посрамит всех скептиков, тогда понимали лишь немногие» (Герман Раушнинг³¹⁹).

«Великий мастер лжи»

Если ариец был «Прометеем человечества, от сияющего чела которого во все времена разлетались божественные искры гения», то антагонистом его был еврей. «Еврей составляет наиболее разительный контраст с арийцем, – писал Гитлер. – Вероятно, ни один другой народ не превзойдет “избранный” по развитости инстинкта самосохранения. Лучшим тому доказательством является тот простой факт, что эта раса до сих пор существует. Где еще можно найти народ, который, подобно евреям, претерпел так мало изменений в своем мировоззрении и характере за последние две тысячи лет?.. Этот факт демонстрирует бесконечно цепкую волю к жизни, к сохранению рода!»³²⁰ Эти слова дают понять, почему Фест писал: «[Гитлер] восхищался евреями… В сущности, он считал их кем-то вроде сверхлюдей со знаком минус»³²¹.

Однако на земле есть место лишь для одного избранного народа – для арийцев. И если в работах Гитлера изредка можно найти оттенок восхищения евреями, все это сторицей перекрывает гораздо более сильное, всепронизывающее чувство ненависти, которое он питал к ним с самого начала своей политической карьеры до того самого момента, когда диктовал свое политическое завещание за несколько часов до смерти. «Его мечты о германской экспансии, озабоченность судьбой Европы и вопросами мирового господства, его настойчивое утверждение принципа единоличного руководства – все это несло на себе оттенок мессианства, который становится заметен не только через двадцать лет после “Майн Кампф”, но и до написания этой книги… И это неразрывно связано с постоянной идеологической установкой Гитлера – он торжественно берет на себя руководство битвой глобальных масштабов, от исхода которой зависит жизнь или смерть человечества. Это составляло самую сердцевину антисемитского мировоззрения Гитлера» (Джей Гонен³²²).

Для того чтобы облечь свою ненависть к евреям в слова, Гитлеру не нужно было прилагать больших усилий. Книги, подобные «Руководству по еврейскому вопросу» Теодора Фрича, предоставляли в его распоряжение неисчерпаемый запас антисемитской клеветы, собранной за века. Эккарт, использовавший значительную часть этого арсенала в своем журнале «Простым немецким», был его достойным учителем. Если ариец был высшей формой, которой может достичь человеческое существо, то еврей – низшей; фактически, это даже не недочеловек – его человеческий облик был лишь обманчивой видимостью. «Еврей юлит, проскальзывает в тела наций и выедает их изнутри», учит «Майн Кампф». Он «паразитирует на нациях», это «вредитель, нахлебник, который, как зловредная бацилла, распространяется все шире и шире». Это «настоящая пиявка, присасывающаяся к телу своих несчастных жертв, которую невозможно удалить»³²³. Еврей – это «бактерия, разъедающая человечество», «бацилла, несущая туберкулез наций». Он падальщик, «его привлекает легкая добыча». Поскольку он человек лишь по видимости, «его деятельность не стесняется никакими моральными соображениями»; ему свойственна «грубость и ненасытность»³²⁴. Таковы образчики выражений, которыми были полны газеты в нацистский период. Молодое поколение усваивало это в школах. Именно эти понятия были вбиты в головы тех, кто евреев уничтожал.

«Евреи всегда были нацией, имеющей определенный расовый характер, вероисповедание никогда не было их отличительным признаком»³²⁵, – решительно заявляет Гитлер. Тем не менее, это очевидная ложь. К тому времени уже было доказано, что еврейский народ разнороден по составу. Однако для связности гитлеровских теорий о расе и крови необходимо было считать еврейский народ расой. «[Еврей] отравляет кровь другим, но сохраняет свою собственную кровь неизменной… Религиозное учение евреев – это главным образом руководство по сохранению чистоты еврейской крови»³²⁶. Ставкой в войне между арийцами и евреями была ни больше ни меньше как жизнь человечества. «Еврей – это враг самого существования человечества. Его конечной целью является уничтожение наций, смешение и скрещивание народов, понижение уровня высших рас и господство над получившейся расовой мешаниной через уничтожение интеллектуалов других народов и их замену евреями… Если еврей, при помощи своей марксистской веры, одержит победу над народами земли, то венцом его деяний станет гибель всего этого мира. И потом эта планета вновь, как и миллионы лет назад, будет нестись в пустоте, лишенная человеческих существ»³²⁷.

«Он, не переставая, болтает о “просвещении”, “прогрессе”, “свободе”, “человечности” и тому подобном, однако в первую очередь [еврей] заботится о том, чтобы сохранить расовую целостность своего народа. Порой он жаловал одну из своих дочерей в супруги влиятельному христианину, но расовый состав его потомков мужского пола по существу всегда сохранялся в чистоте. Отравляя кровь других, в свою собственную кровь он примесей не допускает»³²⁸. Реакционерам и фундаменталистам свойственно считать себя «порядочными» и «здоровыми», в то время как «другие» в их представлении являются дегенератами и безнравственными существами. Не менее типично и то, что за фасадом порядочного человека обнаруживается достаточно грязи и гнили. Одним из примеров извращенности, лежащей в основе болезненного гитлеровского расизма, является его одержимость «черноволосым еврейским молодцем», который «часами сидит в засаде, с сатанинской похотью подглядывая за ничего не подозревающей [арийской] девушкой, с тем чтобы совратить ее и испортить ее кровь»³²⁹. Другим примером является его навязчивая идея насчет сифилиса. Еще одним – то, как он поддерживал Юлиуса Штрайхера и непристойный антисемитизм его журнала Der Stürmer.

В цитате, приведенной в начале предыдущего абзаца, Гитлер еще раз прямо нападает на дух и идеалы Просвещения, а также на «прогресс» – лозунг девятнадцатого столетия. «Для того чтобы скрыть свою тактику и одурачить свои жертвы, [еврей] ведет разговоры о равенстве всех людей, независимо от расы или цвета кожи. И простаки начинают ему верить… На этом этапе работы главной целью еврея является победа демократии или, скорее, верховное господство парламентской системы, которая является воплощением его понимания демократии. Это учреждение наилучшим образом согласуется с его целями, ибо таким образом устраняется личностный элемент и на его месте мы получаем тупоголовое большинство, непродуктивность и – последнее по порядку, но не по важности – мошенничество»³³⁰. В настоящее время для человечества демократический образ жизни стал нормой, которая задает государственное устройство. Эта организация общества дает людям свободу, за которую они готовы отдать жизнь. В каком же направлении двигался Гитлер, реализуя свои реакционные цели? Вместо равенства перед законом он проповедовал социальную иерархию («принцип фюрера»); его идеалом был мировой порядок, где господствующая раса нордических германо-арийцев правит другими расами – рабами-недочеловеками. Не лишним здесь будет и следующий факт: «ни один еврей не играл какой-либо существенной роли ни в самой Французской революции, ни в философской революции, ей предшествовавшей»³³¹. Наоборот, ведущие писатели Просвещения, например Вольтер, были откровенными антисемитами.

Нападая на Просвещение и прогресс, Гитлер был стопроцентным фолькистом и выразителем германского духа своего времени. Впрочем, он нападал на все, что казалось ему антигерманским. А «антигерманское» фактически означало просто-напросто нечто, противостоящее лично Гитлеру и его новой идеологии. Сваливая все грехи этого мира на одного виновника, он следовал своему пропагандистскому принципу: необходимо сосредоточить все внимание движения, массы или народа на единственном противнике. Этим противником для Гитлера был еврей. Таким образом, в сознании немцев он создал мир тотальной паранойи, а затем сделал эту паранойю вооруженной. Гитлеровская Германия, изолированная в своем «параллельном мире», стала чудовищным и чудовищно разрушительным инструментом смертоносного бреда.

Определенные аспекты этого видения апокалиптической вселенской войны между ложным и истинным «избранными народами» достались Гитлеру от Эккарта. Эккарт говорил о борьбе доброго (арийского) и злого (еврейского) принципа в человечестве в целом и в каждом человеке в частности. Однако теперь Гитлер переформулировал эти идеи в дарвинистско-расистском ключе. В этом направлении его подталкивал – в особенности после смерти Эккарта – Альфред Розенберг, который «обладал огромным влиянием на Гитлера» (Ганфштенгль). Этот человек был насквозь пропитан ядовитым русским антисемитизмом рубежа веков (ставшим причиной массовой эмиграции евреев из Восточной Европы). Гитлер позаимствовал у него аргументы, которые использовал для превращения своего «интеллектуального» антисемитизма в антисемитизм «уничтожающий». Вероятнее всего, Эккарт, несмотря на свои закоренелые предубеждения, не мог и помыслить о таком превращении. Это могло стать причиной того, что он начал подозревать у своего ученика нешуточную «манию величия». Безусловно, представление о том, что евреи не принадлежат телу германского Народа (Volk), чужды и вредоносны и потому должны быть из него удалены или, во всяком случае, взяты под жесткий контроль и ограничены в свободах, было широко распространено в Германии того периода и часто выражалось в соответствующих яростных лозунгах, однако мало кто делал из этого крайние выводы. И все же общая антисемитская атмосфера значительно облегчила реализацию планов Гитлера. Те, кто будут играть в его вооруженной паранойе роль исполнителей, будут гордиться тем, что претворяют эти планы в жизнь.