Текст книги "Семья Майклов в Африке"

Автор книги: Джордж Майкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Да бери, чего уж там, – перебил он.

– Но скажи мне ради Бога, если я не продам фильм, чем же я расплачусь с тобой?

– Фильм ты продашь. Не волнуйся. А если и нет, то вот что я тебе скажу – я скоро собираюсь в Африку, и ты устроишь для меня сафари. Вот мы и будем квиты, так, что ли?

Я не находил слов. Этим поступком он восстановил мою веру в человечество. Он дал мне возможность продержаться еще немного. А мне это нужно было до зарезу. Я вышел из его конторы как ошалелый.

Ровно через две недели у меня в номере снова зазвонил телефон, и я снял трубку.

– Послушайте, это вы продаете картину об Африке? – спросил незнакомый голос.

– Я. А кто спрашивает?

– Мое имя Сэнсом, Лез Сэнсом. Я из Артистического объединения. Не покажете ли вы нам свой фильм? Может быть, он нас заинтересует.

Не покажу ли я им свой фильм? Что за вопрос! И когда я его показал, Артистическое объединение выплатило мне первый гонорар – двадцать пять тысяч долларов! Как и в той охоте на льва, свежий след я нашел в самый последний момент.

Как на крыльях полетел я к Питеру Крафту и с договором в руках вошел в его контору.

– Ну, ну… не затевайте ссору, – пробормотал он, занимая оборонительную позицию.

– Нет, Питер, я пришел сюда не для ссоры. Я только хочу задать вам один вопрос.

– Какой вопрос? – произнес он с облегчением.

– А вот какой, – сказал я, размахивая своим новым договором. – Слыхали вы когда-нибудь о курице, несущей золотые яйца?

– Д-да.

– Ну так читайте, – я бросил договор ему на стол.

Он нерешительно взял его в руки и стал читать. Я дал ему достаточно времени, чтобы он мог осмыслить прочитанное, потом вынул договор из его дрожащих пальцев и вышел из конторы. Больше я туда не возвращался.

Аванс, полученный за фильм, позволил мне расплатиться с Оскаром. Взять от меня большую сумму он отказался. Тогда я сменил покрышки на его «шевроле», сделал капитальный ремонт мотора и, не сказав ему об этом ни слова, оставил машину в его гараже.

В Лос-Анджелесе я пробыл еще месяц, работая с Артистическим объединением над фильмом «Ярость Африки» и просматривая свою книгу. В свободные минуты я не отходил от телевизора, стараясь уловить дух американских передач. До отъезда в Африку я уже точно знал, что интересует американскую публику. У меня была твердая уверенность, что серия телевизионных фильмов об Африке, снятых с натуры, будет иметь успех. Но нужно было по-иному подойти к обычному фильму о животных, придумать какой-то особый ход.

И вот, когда я летел домой на реактивном лайнере «Комета», у меня зародилась мысль о фильме «Семья Майклов в Африке», в котором будут показаны подлинные приключения одной семьи во время «охоты» на крупного зверя. Это должно было привести к большим переменам во всей моей жизни.

Теперь моя семья сумеет повидать Африку: ее животных, ее людей, ее чудеса. Мы сможем побывать в глухих джунглях, пройти через выжженные пески пустынь, путешествовать по могучим рекам и холмистым равнинам, по лесам, топям и долинам, которые я хорошо знал и любил. А зрители телевизионных передач будут мысленно путешествовать с нами. Они увидят все, что видели мы, и, спокойно сидя у себя дома, разделят с нами опасные приключения.

Глава третья
Киносъемки в Африке

Вернувшись в Преторию, я сразу же рассказал жене и детям о своем замысле. Прежде всего я набросал им общий план всей серии фильмов.

– Это будут фильмы о повседневной жизни африканской деревни. В них я покажу, как африканцы делают ткани для своей одежды, как строят дома, как охотятся, добывая себе пропитание, – объяснял я. – Затем я хочу рассказать о некоторых удивительных суевериях и древних обрядах племен, живущих в глухих лесных районах. Многие люди даже не знают, что в Африке до сих пор существуют колдуны и вера в колдовство. И, конечно, я покажу животных. Я подведу их к экрану телевизора во всей их естественной красе и свирепости.

– Мы, конечно, всегда с тобою, дорогой, – сказала моя жена Марджори. – Но ведь твой замысел не так уж оригинален, не правда ли?

Я чувствовал, что мои родственники слегка разочарованы. Я их очень заинтриговал, и они ждали, что я выскажу совершенно новые мысли о съемке. Я действительно задумал нечто такое, что казалось мне новым, но хотел заручиться их поддержкой заранее, прежде чем раскрыть свой основной замысел. Сначала они проявляли свои чувства робко: были полны родственной преданности, но тут примешивался и некоторый оттенок терпеливой покорности. Несомненно, им было небезразлично, чем мы будем зарабатывать на жизнь через месяц или два. Они готовы были признать, что моя поездка в Англию и Америку прошла небезуспешно, и в то же время все ожидали, что глава их семьи придумает что-нибудь более интересное, чем до сих пор.

Я небрежно положил ногу на ногу. Мне хотелось создать атмосферу покоя и безмятежности, а уж потом ошеломить их своей захватывающей идеей. Однако нет никакого смысла разыгрывать спектакли перед своими близкими: они так часто видят репетиции и представления, что это уже не производит на них ни малейшего впечатления. Благодаря удивительной интуиции, свойственной женщинам, Марджори почти сразу раскусила меня и испортила мне игру.

– Итак, мы собираемся делать то, что уже делали другие, не правда ли? – спросила она. – Джордж Майкл, что ты там еще задумал? Выкладывай-ка все, да поживее, не то останешься без ужина.

Она посмотрела на девочек.

– Если это будет в ущерб учебе Кэрол и Джун, разумеется, я не пойду на это ни в коем случае.

– Да, Марджори, – сказал я, – ты напала на след. Героем этих фильмов будет целая семья. Ты, Кэрол и Джун будете исполнять главные роли. Я уверен, что на свете еще не бывало сафари подобного рода. Это само по себе уже новшество, и его надо использовать как приманку для публики. Ведь как бы ни были прекрасны наши фильмы, чтобы их продать, нужно сделать оригинальный ход.

По выражению лица Мардж я понял, что она все еще не одобряет моей затеи.

– Мы с тобой люди взрослые и можем ездить куда нам заблагорассудится, – сказала она, – но как быть с образованием детей?

– Путешествия, встречи с новыми людьми, знакомство с иными обычаями – все это тоже неплохое образование, – ответил я, – но если ты все же не передумаешь (а надо сказать, такая возможность мною предусмотрена), я соглашусь устраивать все наши поездки во время каникул и выходных дней. И буду следить, чтобы дети выполняли домашние задания.

Кэрол и Джун школу любили, хотя, может быть, это и не всегда свойственно детям. Нашим девочкам пришлось пережить очень много разных приключений, с которыми большинство ребятишек знакомится лишь по книгам, в кино или по телевизору. Вот почему, мне кажется, школа с ее дисциплиной была для девочек не скучной обязанностью, а еще одним приключением в жизни. Конечно, пропустить несколько занятий они были не прочь, но им не хотелось, чтобы школьные товарищи их обгоняли. Кэрол в то время было двенадцать лет, Джун – около восьми.

Я заметил, что Марджори начинает сдаваться.

– Я против того, чтобы использовать детей в качестве «приманки», как ты это называешь, – сказала она, – особенно если речь идет о собственных детях. Но я понимаю, что мы живем не так, как все. Тебе не приходится таскать каждый день на службу свой котелок и зонтик. Да я бы за такого, пожалуй, и не вышла. Так что, куда бы ты ни поехал, мы всегда будем с тобой.

Девочки вскочили и бросились мне на шею.

– Замечательно! – закричала Джун, крепко меня обнимая. – Какой чудесный у нас отец!

Она приподнялась на цыпочки и шепнула мне на ухо несколько слов.

– Что она тебе сказала? – спросила Мардж.

Я посмотрел на смущенную Джун и ответил:

– Она сказала, что не будет бояться.

План, разработанный мною в последующие дни, смутил бы и самого опытного охотника. Я включил в него все более или менее интересные районы Африки, не слишком далекие, конечно. У меня получилась карта, охватывающая многие тысячи квадратных миль: озеро Бангвеоло, Лунные горы, леса Итури, Килиманджаро, пустыня Калахари и десятки других мест, названия которых так волновали мое воображение в молодости. Я любил эти безлюдные земли, где дикие звери, бросаясь на незваных гостей, несутся со скоростью тридцати миль в час, где смерть таится в безмолвной чаще и в совсем безобидных на вид реках. Прекрасный, но жестокий и яростный мир. И теперь мне предстояло отправиться в путешествие по этим безлюдным просторам, где трудно рассчитывать на человеческую помощь. Покорение диких пространств Африки – вот какую цель я ставил перед собой. Но оружием моим будет кинокамера, и мои жертвы должны быть запечатлены на пленке, а не висеть по стенам почетными трофеями. И в это необычайное сафари со мною поедет моя жена и двое маленьких детей.

Я начал с Национального парка Крюгера, старейшего заповедника Африки. Его площадь достигает восьми тысяч квадратных миль, лишь немного уступая острову Сицилии. В живописнейших уголках парка разбросано тринадцать туристских баз, связанных между собой сетью дорог.

Этот парк был основан президентом Крюгером, который впервые заговорил о нем в 1884 году. Но лишь через четырнадцать лет эти земли были объявлены заповедными. Сначала их назвали заповедником Саби. С юга на север парк простирается от реки Крокодильей до реки Саби, а с востока на запад – от Лебомбо до Драконовых гор. В 1902 году, к концу войны в Южной Африке, был назначен первый директор заповедника – полковник Дж. Стивенсон-Хэмилтон.

Многие годы преодолевал полковник сопротивление налогоплательщиков, которые не хотели, чтобы их деньги тратились на дикие пространства. Ему пришлось бороться и против охотников, уничтожавших стада диких животных. Местные племена тоже были недовольны, когда им запретили охотиться на землях их отцов. Только после долгих лет терпеливого и напряженного труда полковнику Стивенсон-Хэмилтону и его добровольным помощникам удалось превратить эту территорию в заповедные земли, как было задумано Крюгером. Сейчас это известнейший в мире заповедник диких зверей.

Сначала я сделал пробный фильм, чтобы посмотреть, как отнесутся к нему возможные покупатели в Соединенных Штатах, а потом серьезно взялся за серию из пяти пятнадцатиминутных фильмов, насыщенных действием и волнующими деталями. Некоторые наиболее забавные происшествия невозможно было показать на экране, зато у нас остались о них чудесные воспоминания. Однажды я поймал капканом десятифутового питона и, крепко ухватив его за шею, чтобы он не смог обвиться вокруг меня, просунул его страшную голову в окно машины, где сидела моя жена с детьми. Они не заметили, как я подошел к машине, и так испугались при виде ужасной змеиной головы, что чуть не навсегда потеряли интерес к охоте. Я смотрел на все как на шутку, однако моя семья лишь очень много времени спустя согласилась считать это шуткой.

Нередко героем приключений становился наш слуга Пенга. Этот славный парнишка всегда с большой охотой принимал участие в наших киноэкспедициях. Ему можно было поручить многие дела во время стоянок, так как он был смышлен и любознателен от природы.

В одну из наших поездок в Бечуаналенд Пенга стал главным героем удивительного эпизода – эпизода, который заставил меня задуматься: не заключена ли, в конце концов, в заклинаниях африканских колдунов какая-то сверхъестественная сила?

Мы разбили лагерь около небольшой деревушки у реки. Мне хотелось в свободные от киносъемок дни иметь возможность спокойно посидеть несколько часов на берегу с удочкой в руках. Пенга и два других парня стали собирать хворост для костра, а потом отправились в деревню, чтобы купить там местного пива.

Когда Пенга и его друзья вернулись с пивом, по их виду можно было догадаться, что у них есть для меня новости.

– Баас, вам надо сходить завтра в деревню к колдуну. Жители говорят, что он очень сильный колдун, может заранее все предсказывать и превращать людей в крокодилов. Говорят, он напускает на людей порчу, так что они болеют и умирают. Даже лекарство белого человека не может их спасти.

Меня очень интересовали суеверия лесных племен. Они сохраняются в течение многих столетий – это мудрость народа, переходящая от поколения к поколению. Я решил сходить утром в деревню и поговорить с колдуном. Но Пенга не разделял моего почтения к древним загадкам своего народа. Сидя у костра, над которым аппетитно шипели куски мяса, он высмеивал магию колдуна.

– Смотри, будь осторожен, – предупреждал я его. – Не говори ему этого завтра в глаза, а то он тебя заколдует.

Я говорил это в шутку.

После завтрака мы поехали в деревню. Она представляла собой несколько сплетенных из прутьев хижин под травяной крышей. Поперек открытого входа жители обычно клали большой сук, чтобы какой-нибудь зверь не забрался внутрь хижины. Мы стояли на самом солнцепеке среди толпы любопытных зрителей, поджидая Пенгу, который искал колдуна. Через несколько минут колдун вышел из хижины и направился к нам. Толпа отступила. Его причудливо раскрашенное лицо, мягкая кошачья походка и легкое позвякиванье амулетов и украшений производили жуткое впечатление.

Я соблюдал все церемонии и обращался к колдуну с должным почтением. Когда он подошел поближе, я увидел его горящие, налитые кровью глаза. Он сообщил мне, что может гадать по луне и звездам и что по тыкве, наполненной жидкостью, извлеченной из крови бабуина, змеиной кожей и глазами крокодилов, он может прочитать прошлое и будущее. Я слушал с огромным интересом, стараясь запомнить детали и думая о том, как бы уговорить колдуна сняться во время исполнения магических ритуалов. Но Пенга испортил все дело. Он стал вслух смеяться над торжественной речью колдуна, стараясь показать собравшимся свое превосходство цивилизованного человека.

Колдун неожиданно отпрыгнул назад, потом в сторону и указал на Пенгу дрожащей от ярости рукой. Толпа застонала, и даже я почувствовал силу этого человека.

– Ты издеваешься над могуществом моих заклинаний, – сказал сердито колдун. – Тот, кто посмеет глумиться над силой моего колдовства, будет проклят. Я проклинаю тебя!

Толпа вздрогнула, издав тихий возглас «а-а». Пенга с испугом отпрянул, сверкнув белками глаз.

– Не уйдет с неба этот месяц, как твой хозяин поднимет на тебя ружье. Он выстрелит в тебя, и твоя кровь превратится в воду.

Колдун снова сделал прыжок, попятился и, повернувшись, величественно направился к своей хижине.

Его страшные возгласы все еще звучали у нас в ушах, когда мы возвращались в свой лагерь. Пенга был напуган и всю дорогу молчал.

Однако в последующие дни, когда снова начались волнения наших съемок, безумное проклятие колдуна стало постепенно стираться в памяти, и мало-помалу все о нем забыли.

Но вот однажды, когда я с семьей ушел из лагеря, чтобы посидеть с удочкой у реки, где было полно рыбы, наши работники стали уговаривать Пенгу сесть за руль автомобиля. Пенга легко поддался на уговоры. Ему не хотелось ударить лицом в грязь перед своими соотечественниками. Машину он никогда в жизни не водил, но, наблюдая за мной, усвоил самое необходимое, чтобы суметь завести ее и тронуть с места. К сожалению, он не знал, что делать дальше. Последствия были ошеломительны.

Когда мы вернулись в лагерь, там все было перевернуто вверх дном. Палатки сорваны, повсюду разбросаны сломанные, помятые и разбитые горшки, кастрюльки, столы, стулья и лампы. Я узнал, что Пенга где-то прячется. Автомобиль оказался в канаве недалеко от лагеря, в грязи на целый фут. Сначала я испугался, что он совсем вышел из строя и мы остались без средств передвижения, но, к счастью, его крепкая рама легко выдержала все удары, а мотор после небольшой чистки спокойно заработал. Мое раздражение против Пенги постепенно улеглось, и я увидел все это происшествие с комической стороны. Неплохой бы вышел эпизод, подумал я, и решил разыграть всю эту сцену заново.

Однако сначала надо было разыскать Пенгу, главного героя. Ребята обшарили всю местность, стараясь напасть на его след. Но Пенга, страшась моего гнева, убежал в глубь леса. Он был без оружия, и это меня очень тревожило, так как я узнал, что где-то поблизости появился леопард. А леопард в отличие от льва подкарауливает свою жертву тихо и набрасывается на нее сзади. Я взял винтовку, и мы отправились разыскивать Пенгу. Ребята без труда шли по его следу, углубляясь все дальше и дальше в заросли. Неожиданно они остановились, и я услышал где-то слева от себя треск веток. Думая, что это Пенга, я крикнул. Треск не прекращался, и было похоже, что это не человек. Мы стали тихо подкрадываться и вдруг сквозь просвет в зарослях увидели слониху, которая крушила дерево. Я спустил предохранитель винтовки, но слониха уже заметила нас и с шумом скрылась в чаще. Мы вернулись на след Пенги. Я начинал сильно волноваться и прибавил шагу, ведь встреча со слоном показала, какой опасности подвергается безоружный Пенга.

Проплутав около часа, мы вышли на поляну и на дальнем ее конце увидели Пенгу.

– Вернись сейчас же! – крикнул я, но он убежал.

Нужны были решительные меры. Я сделал два выстрела, взяв намного выше его головы. Пенга остановился и застыл на месте от ужаса. Мы бросились к нему, и я начал его убеждать, что вовсе не сержусь. Но Пенга весь дрожал от страха и вращал глазами.

– Бвана, – выдавил он, стуча зубами, – проклятие колдуна!

Я вдруг все вспомнил и с того дня стал более осторожно судить об этой странной магии.

Когда мы вернулись в лагерь, Пенга немного успокоился, и я рассказал ему, что хочу снять на пленку сцену с автомобилем. Пенга слушал внимательно, его глаза сияли от удивления и гордости.

Целый день мы наводили порядок в лагере, и на следующее утро все было готово к съемке. Я укрепил камеру на капоте автомобиля и направил объектив прямо на кабину, чтобы получше можно было показать выражение лица Пенги. Сам я хотел устроиться на правом переднем крыле и давать Пенге наставления.

– Начинаем, Пенга, – сказал я. – Вон там внизу сцепление, поставь туда ногу и посильнее нажимай, пока я не скажу «довольно». А это, – я показал на педаль акселератора, – подает газ. Если нажмешь ногой очень сильно, газа будет слишком много.

Я заставил его проделать все несколько раз, чтобы он получше усвоил, потом показал, как сбавлять скорость и останавливать машину. Когда я садился на крыло, у меня не было никаких опасений. Пенга устроился за рулем, мотор ровно застучал, и я дал сигнал к отправлению.

От сильного рывка я едва не свалился на землю. Машина почти поднялась в воздух, стволы деревьев замелькали у самого радиатора.

– Поверни руль! – крикнул я.

Пенга так ревностно стал исполнять мой приказ, что машина чуть не опрокинулась. Кое-как ее выровняв, он на бешеной скорости понесся к лагерю.

Я думал лишь о том, как бы удержаться на машине, и не мог разобрать, куда мы едем, но все же успел заметить, как Марджори и дети в страхе удирают из лагеря.

– Пенга! – заорал я, стараясь перекричать рев машины. – Убери ногу с акселератора, сейчас же убери ногу!

Автомобиль сделал рывок и помчался еще быстрее. А Пенга совсем потерял голову, пока мы метались из стороны в сторону среди кустов и деревьев. Его подбрасывало на сиденье, а он мертвой хваткой вцепился в рулевое колесо и ни за что не хотел выпускать его. Мне казалось, еще немного – и у меня оторвется голова.

Когда мы снова проносились мимо лагеря, я увидел огромное дерево с толстым суком, торчащим в сторону на высоте около четырех футов от земли. Оно стояло как раз на пути нашей обезумевшей машины, и я понял, что через какую-нибудь секунду мы врежемся в него. В тот самый момент, когда машина налетела на дерево, я невольно пригнул голову. От удара кинокамера сорвалась с капота и свалилась в кабину, пробив ветровое стекло. Я со всего размаху стукнулся левым боком о сук, сорвался с крыла и кувырком покатился по высокой траве, отлетев на несколько ярдов в сторону. Еле дыша, я лежал на земле, а машина продолжала нестись с бешеной скоростью. В конце концов она свалилась с речного обрыва и остановилась, зарывшись носом в грязь.

Я медленно открыл глаза и с облегчением стал слушать, как легкий ветерок шелестит в ветвях деревьев. Первые минуты лес казался мне неестественно тихим, потом я услышал топа людей, бегущих в мою сторону. Когда Мардж и дети нашли меня, я был уже на ногах и ощупывал себя, пытаясь определить, все ли кости у меня целы. Жена моя была бледна от потрясения, дети плакали. Чтобы их успокоить, я старался улыбаться, но, чувствуя острую боль в ребрах, невольно морщился.

– Наверно, у меня сломана парочка ребер, – произнес я, едва переводя дух.

– Если ты сломал только ребра, тебе очень повезло, – сказала Марджори. – Это была глупая затея. Ты мог разбиться насмерть.

В это время ребята из лагеря привели ко мне дрожащего, но невредимого Пенгу. Видимо, когда машина свалилась с обрыва, он, пытаясь выскочить из кабины, потерял равновесие и шлепнулся в грязь лицом. Белки его глаз горели, как два ярких фонаря среди ночной тьмы. Несмотря на боль в боку, я не мог удержаться от улыбки.

Мне повезло вдвойне, так как машина не получила серьезных повреждений. Мы быстро привели ее в порядок, погрузили вещи и отправились в Преторию. Там я пошел на рентген. Медицинское обследование подтвердило мои опасения. У меня было сломано три ребра. Зато все кинопленки остались целы, и это меня утешало.

Доктор наложил мне повязку из лейкопластыря шириною, три дюйма и сказал, чтобы я не снимал ее недели две.

– А как ее потом снять? – спросил я.

– Просто садитесь в горячую ванну, и пусть повязка как следует намокнет, тогда она сама легко отойдет, – ответил он.

Но впереди меня ждали еще большие беды. Моя кожа оказалась очень чувствительной к этой липкой массе, и через три дня под повязкой появилась сыпь и волдыри. Боль была невыносимой, и я попытался снять повязку, но от горячей воды она не отставала. Тогда я попробовал смочить ее спиртом. Знакомые посоветовали мне еще какое-то средство, но ничто не помогало, и в отчаянии я решил просто отодрать ее. Это была самая болезненная операция, какую мне когда-либо пришлось пережить. Повязка отрывалась вместе с кусками кожи, и потом в течение многих дней даже легкое прикосновение рубашки было для меня сущей пыткой.

Во время съемок этих пяти фильмов мы постоянно наталкивались на необычайные эпизоды. Конечно, неудачи у нас тоже были, но в общем нам исключительно везло на редкие сцены с животными, а такие кадры были для меня особенно ценны.

Наиболее удачной оказалась наша поездка в Бечуаналенд, где мы сделали фильм, который я назвал «Кэрол в стране Кама». Там нам удалось снять один эпизод, о котором многие говорили, что поймать такой момент второй раз просто немыслимо.

Это произошло ранним утром, когда мы сидели на своей наблюдательной вышке. Она была устроена высоко над землей в развилке огромной ветки фигового дерева на берегу реки Лимпопо. Ее соорудили для нас наши помощники-африканцы. С этого удобного наблюдательного пункта мы собирались снимать животных, приходящих сюда на водопой рано утром, в полдень и к вечеру. Здесь было также излюбленное место купания слонов. В прежние свои поездки я видел, как они приходили сюда целыми стадами и плескались в воде, покрывая свои массивные серые туши толстым слоем прохладной грязи.

Я часто рассказывал жене и детям об этом месте и о множестве разных животных, так что вся моя семья сгорала теперь от любопытства. Я был уверен, что им не придется разочароваться. В этой экспедиции с нами был фотограф Джон Лимбери, вместе с которым я многие годы охотился и фотографировал зверей. Я знал, что этот человек нередко добивался отличных результатов, делая снимки при очень трудных и опасных обстоятельствах.

Из-за деревьев позади нас наконец показалось солнце и осветило массивные скалы на противоположном берегу, отделявшие реку от леса. В просвете между скалами виднелись деревья, покрытые росой, радужно сверкавшей в лучах утреннего солнца, точно мириады крошечных зеркал. Лес медленно пробуждался. Горные канарейки приветствовали солнце серебристыми трелями, кричали орланы, и было слышно, как среди скал и камышей журчит вода. Восхитительный покой и безмятежность царили вокруг. Я закрыл глаза, прислушиваясь к звукам этой симфонии джунглей, и передо мной смутно замелькали солнечные образы прошлого: охота и сафари, африканские танцовщики во всем их неистовстве и великолепии, животные, мчавшиеся по равнинам. Все эти образы обступали меня, будто ласковые призраки, сменяя друг друга и неся с собой дорогую память о прошлом. Как замечательно, думал я, что можно показать жене и детям хоть частицу того, чем я жил раньше и что приносило мне радость.

Сквозь эти сны наяву я услыхал легкое жужжание кинокамеры, потом Марджори толкнула меня локтем и прошептала:

– Проснись, ради Бога! Ты что, пришел сюда спать или снимать фильм?

Я открыл глаза и увидел, что она улыбается.

– Наверное, снова обдумывал какую-нибудь свою новую затею, – сказала она голосом прокурора.

Я посмотрел на Кэрол. Она снимала огромное стадо буйволов, которое пробиралось через проход между скалами к реке. Передние уже зашли по колено в воду и стали пить. Это было хорошее начало. Почти все утро мы снимали бесчисленные стада животных, появлявшихся словно по волшебству из безмолвных зарослей. Исчезали они так же тихо, как и приходили. Слоны, жирафы, антилопы гну, импалы и куду сменяли друг друга в бесконечном потоке.

Солнце было уже высоко в небе, зной стал невыносим. Плотные листья фигового дерева несколько защищали нас от беспощадных, жгучих лучей, и мы потихоньку задремали. Вдруг внизу под нами зашуршали сухие листья, послышалась возня, рычание и тихий стон. Мы посмотрели вниз и увидели, как прямо под нашей вышкой гепард терзал маленькую импалу. Он вцепился ей в горло и начал медленно душить. Наступила тишина. Оба зверя застыли на месте, только кончик хвоста у гепарда слегка шевелился. Голова с острыми рожками безжизненно повисла, импала задыхалась. Земля вокруг была залита кровью, которая капала из бока импалы, разорванного острыми зубами гепарда. Но и гепарду досталось. Через всю его грудь тянулись две длинные глубокие раны, а на рогах импалы виднелась запекшаяся кровь. Гепард был слишком занят своей жертвой и не слышал, как всего в двадцати футах над ним жужжат кинокамеры. Это было безумно жестокое, но великолепное зрелище.

Страх смерти придал импале силы, и она стала отчаянно вырываться из смертельных объятий гепарда. Она швыряла его из стороны в сторону, волокла за собой, так что на много ярдов вокруг трава и кусты были сломаны и помяты. Но гепард ни на секунду не разжимал своих цепких когтей и продолжал душить импалу. Мало-помалу она теряла силы. Из ее горла вырвался сдавленный хрип – полублеяние, полустон. Она опустилась на колени, упала на бок, несколько раз слабо дернулась и затихла. После того как импала перестала сопротивляться, гепард не сразу разжал когти, он помедлил с минуту, потом приподнялся, отряхнулся, словно большая собака, и только тогда принялся за еду. В одну секунду перекусив вену на шее импалы, он стал с жадностью пить теплую кровь. Утолив наконец жажду, гепард начал разрывать заднюю часть туши.

Вдруг из кустов справа от нас донесся грозный рев.

– Лев, – прошептал я.

Гепард поднял голову и злобно зарычал. В ту же секунду, как бы в ответ на его рычание, из зарослей выступила огромная львица. Она прошла по залитой солнцем поляне, направляясь к гепарду с такой спокойной уверенностью и величием, будто все в этих джунглях принадлежало ей одной. Она остановилась в двух шагах от мертвой импалы и небрежно посмотрела вокруг, не обращая внимания на гепарда, видимо решившего отстоять свою добычу во что бы то ни стало. Оба зверя стояли друг перед другом, словно противники на ринге. Затем гепард нерешительно двинулся на львицу и громко заревел. Та по-прежнему не обращала на него внимания, и он отступил. С опаской поглядывая на львицу, гепард снова принялся с жадностью рвать зубами заднюю часть туши импалы.

Наши кинокамеры фиксировали каждую секунду этого жуткого поединка. Я боялся, что звери услышат их громкое гудение и скроются в зарослях. Но все сошло благополучно. Они даже ни разу не взглянули в нашу сторону.

Львица опять двинулась на гепарда, втянув голову в плечи. Гепард угрожающе припал к земле и отважно повернулся к львице, брызгая слюной и злобно рыча. Я был уверен, что гепард не устоит перед царем зверей. И он не устоял. Все его уловки были тщетны. В тот момент, когда львица сделала решительный прыжок, гепард поспешно отскочил на безопасное расстояние и стал сердито наблюдать, как львица пожирает его добычу. Все это мы с Джоном Лимбери сняли на пленку. Я был в неописуемом восторге оттого, что нам удалось подсмотреть такую фантастическую сцену, но совсем не предполагал, что нам предстоит еще участвовать в драматическом завершении этого эпизода следовали за ним по узкой лесной тропинке. Кэрол и Джун возбужденно обсуждали события этого утра.

Мы прошли около мили по темному, мрачному лесу, вдыхая удушливый, влажный запах гниющих растений, к которым солнце никогда не пробивалось сквозь густые кроны деревьев. Воздух был сырым и холодным. Звериная тропа, по которой мы шли, извивалась, словно змея, среди густого подлеска и свисающих папоротников.

Мы спугнули лесных фазанов, и они бежали по тропе впереди нас. Потом, быстро хлопая крыльями, с пронзительным криком взлетали в воздух и исчезали за деревьями. Лес становился все гуще и темнее. Свет почти не проникал сквозь зеленый полог, сплетенный из ветвей тысяч деревьев, стоящих сплошной стеной. Только на очень близком расстоянии можно было различить отдельные стволы. А зеленые волны листвы вздымались как безбрежный океан.

Но вот лес начал редеть, и вскоре мы вышли на опушку, дальше дорога шла по открытой местности, заросшей слоновой травой высотой в семь-восемь футов. В траве стрекотали тысячи насекомых, раздавались голоса птиц, и было слышно, как убегают животные при нашем приближении. Внезапно высокая стена травы оборвалась, и мы оказались в длинной, узкой лощине. Вдали над деревьями вился дым костра – до лагеря оставалось не больше полумили.

Справа от нас тянулась скалистая гряда. Случайно взглянув в ту сторону, я увидел высоко на скале черного орла. Что-то в его позе показалось мне необычным. Я обратил на него внимание всех остальных, быстро вынул камеру и стал снимать. Вдруг орел присел и вытянул шею, будто готовился броситься на невидимого нам врага.

– Баас, – услышал я голос Пенги, – он хочет схватить вон того кролика.

Я посмотрел в ту сторону, куда показывал Пенга, и ярдах в шестидесяти от нас увидел зайца, щиплющего траву.