Текст книги "История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике"

Автор книги: Джордж Доу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

На берегу у нас был свой повар, так как мы старались питаться как можно лучше. Провизии имелось много и по низкой цене. Но вскоре мы стали мучиться желудком. Большинство моих людей заболели лихорадкой. У меня самого так болела голова, что я еле стоял. А когда ходил без посторонней помощи в загон для негров, то там часто падал в обморок от вони, исходящей от них. Загон представлял собой ветхий дом, где все рабы содержались вместе и отправляли свои естественные надобности там, где лежали. Ни один сортир не воняет хуже. Вынужденное посещение их три-четыре раза в день совершенно подорвало мое здоровье, но ничего исправить было нельзя.

Когда мы приходили в загон, сначала предлагались на продажу рабы вождя, если они у него были. Слуги вождя настаивали, чтобы мы купили их до того, как они покажут нам другую партию. Они говорили, что от рабов вождя мы не должны отказываться, но я замечал, что они были худшими во всем загоне, а мы платили за них больше, чем за других. Но такова была прерогатива вождя. Затем каждый из слуг приводил своих рабов соответственно их достоинству и качеству, начиная с лучших. Наш врач основательно осматривал их со всех сторон, чтобы убедиться в их полном здравии: заставлял их прыгать, быстро вытягивать руки, заглядывал в рот, чтобы определить их возраст. Хитрые слуги вождя наголо брили рабов перед осмотром, чтобы скрыть их возраст, и мы не заметили бы седых волос на их головах и подбородках. Затем они мыли их и смазывали пальмовым маслом так, что отличить старого раба от негра среднего возраста можно было лишь по состоянию зубов. Однако наша главная забота заключалась в том, чтобы не купить рабов, больных сифилисом, ибо они могли заразить на борту корабля своих соплеменников. Хотя мы отделяли мужчин от женщин разными перегородками и переборками для предотвращения ссор и пререканий, все же они общались, и болезнь, которую называют фрамбезией, встречалась здесь очень часто. Она проявляется почти теми же симптомами, что Lues Venerea, или триппер, у нас. Поэтому наш врач должен был осматривать наружные половые органы мужчин и женщин с особой тщательностью, что весьма удручало, но от этого отказаться было нельзя. После отбора среди остальных рабов тех, которые нас устраивали, следовало соглашение о том, какими товарами их можно было оплатить. Достигалась договоренность с вождем о том, сколько товара определенного вида мы выдавали за мужчину, женщину и ребенка. Это облегчало процесс торга и уберегало от множества споров и пререканий. Только на следующий день после получения документа, удостоверяющего договоренность о товарном обмене, он получал своих рабов. Затем мы ставили раскаленным железом на груди или плече раба клеймо, на котором выгравировывали букву из названия корабля. Предварительно место клеймения смазывали пальмовым маслом, которое уменьшало боль. Через четыре-пять дней метка становилась четкой и бесцветной.

Купив 50–60 рабов, мы отправляли их на борт корабля. Их сопровождал надсмотрщик, которого называли начальником рабов, в обязанности которого входило стеречь подопечных до побережья и провожать их на корабль. Если во время доставки какой-либо из рабов пропадал, начальник должен был возместить для нас потерю. То же требовалось от него, если какой-нибудь раб сбегал, пока находился под его опекой. Ведь после покупки мы возлагали на начальника ответственность за доставку. С этой целью вождь назначал двоих уполномоченных, каждому из которых капитан корабля выплачивал жалованье, равное стоимости раба в товарах, которые предпочитал уполномоченный за свои услуги в торге. Уполномоченные четко исполняли свои обязанности, и из 1300 купленных здесь рабов мы не потеряли ни одного.

Подобным же образом назначался начальник на пляже, который заботился о товарах, выгружавшихся нами на берег и за неимением носильщиков оставляемых там на целую ночь, он следил за тем, чтобы груз не растащили негры. Однако, несмотря на все предосторожности, мы часто терпели убытки без компенсации.

Когда рабы прибывали на побережье, их ждали в полной готовности наши каноэ, чтобы, если позволяла погода, отвезти на баркас, который доставлял их на борт корабля, заковывали в железо и соединяли оковами попарно для предотвращения мятежа или попыток выброситься за борт.

Негры так неохотно расставались со своей страной, что нередко выпрыгивали из каноэ, баркаса или корабля прямо в море. Они оставались под водой до тех пор, пока не тонули, только для того, чтобы избежать спасения нашими лодками. У нас меньше страха перед адом, чем у них – перед Барбадосом, хотя в действительности они живут там лучше, чем на родине. Но дом есть дом. Мы также видели, как эти ныряльщики попадали в пасть акул, которые кружат вокруг кораблей в несметном количестве и, говорят, следуют за ними до Барбадоса. У нас было двенадцать негров, утонувших добровольно, и других, которые довели себя до смерти голодовкой. Они верят, что когда умирают, то возвращаются домой в свою страну и к друзьям.

Лучшее средство расчета для покупки здесь рабов – раковина каури. Чем она меньше, тем больше ценится. Ведь они расплачиваются ими поштучно. Самая мелкая раковина имеет ту же цену, что и самая большая, но они получают их от нас по мере или весу. За хорошего, здорового раба берут около ста фунтов. За каури следовали медные нептуны, или тазы, очень большие, тонкостенные и плоские. Ведь после покупки негры делили их на части для изготовления браслетов на руки, ноги и украшений на шеи. Другими предпочтительными товарами были голубая льняная ткань, батист, крашеная хлопковая ткань. Сюда следует отнести такой же материал более широкого формата; большие, гладкие, темно-красные кораллы; большие, красные бусы; железные болванки, порох и бренди.

Рабов можно покупать примерно за три фунта пятнадцать шиллингов за голову, но почти половина стоимости груза должна покупаться за каури или бути, за медные тазы, в противовес другим товарам, которые мы покупаем дешевле, таким как кораллы, бусы, железо. Другое они просто не берут. Так, если слуга вождя продает пять рабов, он потребует оплатить двух из них посредством каури, одного – медью, как дорогих рабов. Потому что раб, оцененный в каури, стоит в Англии более четырех фунтов, в кораллах, бусах или железных болванках он не стоит и пятидесяти шиллингов. Но без каури и меди они не возьмут ни один из товаров, указанных выше, причем в лучшем случае в небольшом количестве, особенно если обнаружат, что у вас на борту – солидный запас каури и меди. Тогда никакие другие товары их не устроят, пока они не получат все, что у вас есть. И после этого они либо заставят вас согласиться на их условия, либо еще долго дожидаться ваших рабов, так что уже находящиеся на борту корабля невольники будут умирать, пока вы покупаете на берегу других. Следовательно, каждый человек, который приходит сюда, должен быть крайне осторожным, когда вначале сообщает вождю, какими и в каком количестве товарами он располагает. Он должен заверить, что его груз состоит главным образом из железа, кораллов, бус, тонкой ткани и т. д. Причем выложить эти товары как можно быстрее, и, наконец, его каури и медь добудут ему рабов так скоро, как скоро он сможет их купить. Но следует понимать, что речь идет об одиночном корабле. Более того, если капитан согласится с этим, что случается редко. Потому что там, где имеется несколько разных кораблей и разнообразные интересы, в то время как покупается один и тот же товар, обычно происходят подножки, предательства и перебивание цен одного другим. А словам и обещаниям гвинейских начальников, готовых обмануть даже отцов, по крайней мере исходя из моего опыта, не следует доверять.

Рейд, которым пользуются наши корабли, очень хорош, дно чистое, с постепенным мелководьем. Лучшая якорная стоянка – на восьми фатомах глубины, напротив большой рощи, которая образует как бы гумно в полутора милях от берега. На берег накатываются такие бурные волны, что мы рискуем сесть на мель всякий раз, когда приближаемся к берегу или отчаливаем от него. Каноэ часто опрокидываются, но канойщики столь замечательные ныряльщики и пловцы, что спасают жизнь тех, к кому настроены дружелюбно. Тех же, которые им безразличны, они оставляют на произвол судьбы. Вот почему старшие канойщики в лодках должны быть добры и обязательны в отношении людей за бортом. Эти канойщики могут, по своему усмотрению, бросить этих несчастных тонуть и свалить все на случайность, то есть не оказать им помощи. И здесь ничего нельзя поделать.

Каноэ, которые мы покупаем на Золотом Берегу, укрепляются кницами и перекрытиями по всей длине, чтобы не черпали воду. Эти лодки глубоко зарываются, когда идут против волн. Каноэ делают из выдолбленного ствола хлопкового дерева. Они вмещают от двух до двенадцати канойщиков. Самая большая лодка по ширине не больше четырех футов, но двадцать восемь или тридцать футов в длину. Наиболее удобные для использования в Виде каноэ вмещают пять – семь человек. Каждый корабль, закупивший много рабов, должен иметь два каноэ, поскольку лодку трудно спасти в штормящем море, если она перевернется. Другие трудно здесь найти, а без каноэ невозможно высаживать или увозить грузы и людей.

Мы привозим из Кейп-Корсо семь канойщиков, один из которых боцман, являющийся одним из самых искусных лодочников в Гвинее. Он командует остальным экипажем и всегда бывает рулевым, отдает команды другим – когда грести, а когда табанить. Он следит за погодой, благоприятной или неблагоприятной для морских перевозок. Жалованье канойщиков определенно и стабильно. Половину его мы выплачиваем им золотом в Кейп-Корсо, вторую часть – товарами, когда рассчитываемся с ними в Виде. Принято также дарить им каноэ для возвращения домой и рубить другое каноэ на дрова, если не представится случай продать его, что случается весьма редко. Из-за опрокидывания каноэ во время высадки мы утратили шесть-семь бочонков каури, более сотни железных болванок и другие товары. Ничего не удалось спасти или хотя бы получить компенсацию за это. Наоборот, приходилось делать вид, что все хорошо, иначе они в отместку могли сыграть с нами злую шутку. Для обеспечения запасов пресной воды мы постоянно держали на берегу двух матросов, которые спали и ели в фактории. Ночью они наполняли наши небольшие бочки водой и катили их по песку к морю, готовые утром переправить их на плоту на корабль, перед тем как задует ветер с моря. Это единственное время, когда мы можем воспользоваться для перевозки воды плотом. В другое время сильное волнение моря часто разбивало плот при погрузке на баркас бочек, из-за чего многие из них мы теряли.

Баркас использовался главным образом для доставки на борт корабля воды, которую мы переливали в свои бочки в трюме и снова отправляли утром небольшие бочонки на берег. Для этого мы содержали две партии бочонков. У нас был небольшой ялик, который приносил нам большую пользу при переправке коров, свиней, дров и писем, взятых с каноэ. Экипаж ялика состоял всего из двух матросов.

Когда рабов переправляют на борт корабля, мы заковываем их и связываем попарно, пока находимся в порту на виду у их соплеменников. Потому что в это время они пытаются совершить побег или поднять мятеж. Для предупреждения этого мы всегда ставим часовых у люков и держим наготове постоянно находившийся на юте рядом с взрывными зарядами ящик с заряженными ружьями. Две наши пушки на юте всегда нацелены на палубу, как и две другие пушки из рулевой рубки. Дверь в нее всегда закрыта и заперта. Рабов кормят дважды в день, в десять утра и четыре вечера. Как раз в это время они, собираясь на палубе, наиболее склонны к мятежу. Вот почему все это время матросы, не занятые распределением среди рабов пищи, стоят с оружием в руках, а другие – с зажженными фитилями у заряженных орудий, нацеленных на туземцев до тех пор, пока их не накормят и не уведут в межпалубные загоны. Их главное блюдо называется «даббадабб» и готовится на основе маиса, который измельчается до частичек величиной с зерно овса, для чего мы возим с собой металлические мельницы. Потом молотый маис опускается в воду и варится как следует в большой медной печке, пока не загустеет в виде каши. Для десяти туземцев предназначается около двух галлонов каши в сосудах, называемых групповухами, с добавлением соли, перца (малагетты) и пальмового масла.

Рабы разделяются на группы по десять человек для обеспечения порядка во время кормежки. Три дня в неделю им дают на обед и ужин вареные конские бобы, большое количество которых и поставляет Африканская компания. Негры очень любят эти бобы и, когда едят их, бьют себя в грудь и кричат: «Прам! Прам!» – что означает: «Очень вкусно!» Это действительно для них лучшая еда, которая обладает вяжущими свойствами и очень полезна для предотвращения дизентерии. От этой болезни они страдают больше всего, большая смертность от нее часто делает бесполезными наши вояжи за море. Мужчин кормят на верхней палубе или на полубаке, так что мы можем держать их под прицелом с юта в случае беспорядков. Женщины принимают пищу на юте вместе с нами, а мальчики и девочки – на корме. После того как их поделили на группы кормления и назначили им место трапезы, они с готовностью следуют туда, соблюдая порядок. Когда они полностью очистят миски (что мы поощряем для их благосостояния), их отправляют в межпалубное пространство. Там каждый получает свою пинту воды запить пищу. Вода подается бочаром из большой кадки, предварительно заполненной. Когда туземцам нужно отправить естественные надобности, часовые разрешают им подняться по широким лестницам наверх в уборную. С этой целью по обоим бортам корабля оборудованы отхожие места, каждое из которых вмещает по десять человек зараз.

С выходом в море мы освобождаем туземцев от железных оков. Они не пытаются бунтовать из тех соображений, что если поубивают нас или овладеют нами, то не смогут управлять кораблем, поэтому должны доверять нам, везущим их туда, куда нам нужно. Следовательно, опасность сохраняется, пока мы стоим в виду их страны, с которой им не хотелось расставаться. Но как только с глаз долой – так и из сердца вон. Я не слышал, чтобы они бунтовали на кораблях, хорошо укомплектованных составом, где проявляли хотя бы малейшую заботу о туземцах. Но на малых судах с небольшим экипажем, проявляющим небрежение или пьянствующим, туземцы, бывало, внезапно нападали на команду, расправлялись с ней, перерезали канаты и позволяли судну дрейфовать вдоль берега. Они обходились тогда своими силами. Как бы то ни было, у нас 30–40 купленных на Золотом Берегу негров. Начальство фактории обеспечило нас чернокожими охранниками и надсмотрщиками за невольниками Виды, которые спят среди них и удерживают их от ссор. Они призваны не только уведомлять нас о заговорах и интригах среди туземцев, но и побуждать негров каждое утро начисто скрести палубы, избегать болезней, проистекающих от грязи и нечистоплотности. Начальство уверено, что его назначенцы осуществляют свои обязанности с большим усердием. Когда мы ставим охранника, то снабжаем его плеткой-девятихвосткой как символом власти, которую он выполняет без зазнайства и с большой основательностью. В открытом море, по вечерам, мы позволяем рабам выходить на солнышко подышать свежим воздухом. Мы заставляем их танцевать и прыгать час или два под музыку наших волынок, арф и скрипок, что способствует их здоровью. Но, несмотря на все наши усилия, болезни и смертность среди них не убавлялись.

Закупив 700 рабов, 480 мужчин и 220 женщин, а также завершив дела в Виде, я расстался со старым вождем и его слугами. Стороны высказали на прощание друг другу много любезностей, мне пришлось пообещать вождю, что я вернусь сюда на будущий год и привезу из Англии несколько товаров, которые ему хотелось бы приобрести. Подписав мистеру Пирсону коносаменты относительно перевозки негров, я утром 27 июля вышел в море в сопровождении «Ист-Индия Мерчант», который закупил 650 рабов для острова Сент-Томас, откуда мы отбыли 25 августа и взяли курс на Барбадос.

На переход от Сент-Томаса до Барбадоса мы потратили два месяца одиннадцать дней. За это время в результате болезней и смертей среди моих несчастных матросов и негров в первый месяц мы похоронили 14, а во второй месяц 320 человек, что стало огромным ущербом для нашего предприятия. Королевская Африканская компания потеряла на каждом погибшем рабе десять фунтов десять шиллингов, а для владельцев корабля это была сумма фрахта, оплачиваемая агентам Африканской компании в Барбадосе по чартерному соглашению за каждого доставленного живым на берег негра. Такие потери составили в целом 6500 фунтов стерлингов. Болезнь, из-за которой умерли большей частью мои матросы, а также чернокожие, называлась белой дизентерией. Она свирепствовала так, что ее не могли излечить никакие медикаменты. Когда кто-либо заболевал ею, мы считали его погибшим, что в целом оправдывалось на самом деле. Не могу себе представить, что вызывало эту болезнь так неожиданно, – они были здоровыми около недели после того, как мы покинули остров Сент-Томас. Вслед за пагубностью климата могу объяснить ее не чем иным, как воздействием неочищенного коричневого сахара и сырого необработанного рома, который матросы там покупали. Они добавляли его в пунш и пили в большом количестве, что я был не в силах предотвратить даже посредством наказания нескольких из них и сбрасывания в море того рома и сахара, что обнаруживал. Мне пришлось заковать в железо одного нашего горниста за организацию несвоевременных пирушек и за то, что в пьяном угаре он бросился с ножом на спавшего боцмана, а также за другие бесчинства. Однако, несмотря на то что он два месяца день и ночь проводил на корме в оковах, когда над головой не было никакой крыши, кроме купола небес, его не беспокоили никакие болезни. Он оправдывал пословицы: «Дуракам – счастье» или «Кто родился, чтобы быть повешенным, никогда не утонет». Я уже рассказал о нем достаточно и больше не стану упоминать его.

Негры так восприимчивы к заболеванию оспой, что не многие корабли, которые их перевозят, обходятся без этой хвори. Иногда она опустошала их ряды. Но хотя у нас, бывало, болели зараз по сто невольников и заболевание распространялось на весь корабль, тем не менее мы потеряли не больше десяти человек. Вся помощь, которую мы могли оказать несчастным, заключалась в том, что им давали пить столько, сколько хотели, а также немного пальмового масла натереть раны, и постепенно они выздоравливали без какой-либо иной помощи, кроме той, какую оказывала природа.

В этой болезни поражает то, что, хотя ею быстро заражаются чернокожие друг от друга, она не перекидывается на белых людей. У меня на борту имелись несколько белых людей и подростков, которые так и не заболели этой болезнью, хотя постоянно находились среди заразных чернокожих. Тем не менее ни один из них ни в малейшей степени не пострадал, несмотря на то что по своим проявлениям и симптомам это была та самая хворь, какая распространена среди нас в Англии. Она начинается с головной боли, потом наступают тремор, рвота, жар и т. д. Но к тому, что щадит оспа, беспощадна, к сожалению, дизентерия. И, несмотря на все наши усилия кормить туземцев в должном порядке и времени, содержать их помещения, насколько возможно, в чистоте, выносить долгое время смрад группы существ, которые грязнее свиней, вопреки ожиданиям, уменьшить смертность среди них не удавалось. Ни один старатель не перенес столько горя от рабов, сколько те, которые занимаются перевозкой негров. У первых есть хотя бы временное облегчение или удовлетворение, у нас же горе вдвойне. И тем не менее из-за смертности негров наши морские вояжи обрекаются на неудачу. Нам невыносимо думать, что приходится переносить так много несчастий ради столь незначительных результатов.

Я доставил управляющим факториями живыми на Барбадос 372 раба, и они были проданы по девятнадцать фунтов за голову, один за другим.

Взяв на борт почти 700 бочек сахара, по 9–10 шиллингов за 100 килограммов фрахта за мусковадо и 11 шиллингов – за побеленный сахар, хлопок – по 2 доллара за фунт и имбирь – по 8 шиллингов за сотню, мы приготовились сняться с якоря 2 апреля. Военный корабль «Тигр» собрался доставить полковника Кендала в Англию и конвоировать корабли, отправляющиеся в море в это время. Их было тридцать – больших и малых, семь из которых представляли собой торговые суда с двадцатью восьмью и больше пушками. Капитан Шерман приказал им следовать в боевом строю на случай встречи с противником. Он любезно назначил меня, на «Ганнибале», вести флотилию правым галсом, а капитана Баттрома, на «Фалкенбурге», – левым галсом в боевой обстановке, в то время как сам намеревался занять центр. Другие корабли должны были выполнять вспомогательные функции. Полковник Кендал уклонился от встречи с множеством джентльменов, захотевших его посетить с пожеланием счастливого пути. Вечером 2 апреля он вступил на борт «Тигра» под салют городских орудий, а вечером 3 апреля мы отправились в Англию в сопровождении военного корабля «Честер», который прислал из Антигуа в Барбадос для укрепления конвоя губернатор Подветренных островов полковник Котрингтон. Этот корабль должен был сопровождать нас до Диседы, ибо по информации, полученной губернатором, там нас поджидала эскадра французских военных кораблей с Мартиники.

3 апреля, среда. Вчера около четырех вечера мы отправились в море через залив Карлайла, затем подняли фок-паруса и легли в дрейф с подветренной стороны в ожидании кораблей остальной флотилии. В семь оставили залив позади. Перед нами было спокойное открытое море. Ночью задул легкий ветерок, продолжавшийся до сегодняшнего полудня.

19 апреля, пятница. Утром меня мучили сильные головные боли, сопровождавшиеся таким головокружением, что я не мог стоять на ногах, а все, на что смотрел, плыло перед глазами. Головокружение вскоре прекратилось, но головная боль продолжалась до такой степени, что я был вынужден проводить большую часть времени в кровати, пока 22 мая мы не прибыли на остров Силли. В это время моему левому уху возвратился в значительной степени слух. Правым ухом я перестал слышать на побережье Гвинеи в результате предыдущего припадка. И вот без ухода (мой врач умер от чумы на Барбадосе) моя глухота усиливалась с каждым днем.

По возвращении в Лондон, благодаря любезности и доброй воле друзей и знакомых, которых опечалило мое возвращение в таком состоянии, я проконсультировался у многих известных врачей, считавших, что вылечат меня от глухоты. Я посещал нескольких из них, считавшихся медицинскими светилами в этом знаменитом городе. По их рецептам меня каждый день в течение четырех-пяти месяцев мучили аптекари дозами отвратительных лекарств. Врачи истязали меня кровопусканиями и дренажами. Я потратил на них 100 гиней без пользы хотя бы на фартинг. Наконец я счел более благоразумным, что лучше мириться, насколько можно, со своей глухотой, чем мучиться и нести расходы на бесполезное лечение. В связи с этим я распрощался с докторами и, поскольку был признан негодным для службы из-за глухоты, завершил дела в Лондоне. Оставил город и уехал в Уэльс, к родственникам в родной город Брекнок. Там я проживал остаток своей жизни с присутствием духа, на которое был способен в тяжелом недуге».