Текст книги "История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике"

Автор книги: Джордж Доу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Когда уходил Квобах, я осмелился спросить вождя Мамме, нельзя ли мне вернуться к своим соотечественникам. Однако старик решительно отказал мне, сказав, что у него насчет моего будущего свои планы. Я продолжал пользоваться его расположением и поскольку лучше понимал дагомейский язык, то, кажется, был на пути к тому, чтобы стать важным лицом. Это подтвердилось определенным образом после сезона дождей, поскольку мне позволили сопровождать экспедицию, организованную с целью захвата рабов для продажи на большом дагомейском рынке, устраивавшемся ежегодно в главном поселении Абомей.

Подготовка экспедиции заняла несколько месяцев, и, когда мы отбыли из Яллабы, наш отряд состоял из трехсот человек. В течение двух дней шли на восток, пока не присоединились к основной массе охотников численностью около тысячи двухсот человек. Четыре сотни из них были воины-женщины. Помимо воинов нас сопровождали группы рабов для переноски провизии и багажа, а также женщины для приготовления пищи воинам. На седьмое утро похода мы достигли границ вражеской территории и увидели мирную деревушку. Здесь началась наша охота. Вождь Абомея выстрелил из своего ружья и издал пронзительный клич. Сразу после этого весь отряд набросился на деревню. Мы встретили небольшое сопротивление, поскольку нас никто не ожидал. Жители деревни попытались убежать, но мы их окружили. Менее чем через час мы завладели около трехсот пленников. Старики и младенцы не представляли ценности, поэтому забивались дубинами по голове или копьями в тот момент, когда их подводили. Пленников заключали по двое в ярмо из бамбука. Это было полдесятка хомутов, соединенных длинной лентой из воловьей шкуры. Помимо этого пленникам связали руки за спиной, и высокий дагомеец шагал мимо каждой пары, подгоняя рабов тяжелым хлыстом, когда ему казалось, что они замедляют ход.

Через два дня мы подошли к более крупному селению, чем то, что захватили врасплох. Оно располагалось в долине, и с высоты холма, поросшего лесом, где мы остановились, я его прекрасно видел. Здесь наших пленников заставили лечь на землю, куда вбили столбы, к которым их накрепко привязали. С наступлением ночи наши главные силы поползли небольшими отрядами к безмятежному поселению, примерно в час ночи вспыхнуло яркое пламя, за которым последовали пронзительные возгласы, крики и стоны. Через несколько минут всю долину, казалось, охватил огонь. С выступа холма я увидел, как бегут дагомейские воины, размахивая своим оружием. Обнаженные женщины и дети метались в разных направлениях, и в свете горящих хижин я видел, как несчастные люди выбегали из пламени, чтобы быть пронзенными копьями своих врагов. Захват пленников и бойня завершились к утру. Захватили более четырехсот отборных рабов, и, после того как на них надели оковы, мы без всякого отдыха двинулись дальше, опасаясь преследования, узнав, что противник накапливает силы у нас в тылу. На обратном пути мы напали на три другие деревушки, так что наша охота привела к захвату почти тысячи рабов. Когда мы вернулись в свою долину, состоялся большой праздник, и старый вождь Мамме восседал на своей кипе овечьих шкур и раздавал перья важным лицам, а колдуны принесли в жертву фетишу вождя двух подростков. Женщины-воины разрезали несчастных парней на куски и потом сожгли их перед идолом.

Я пробыл в Яллабе почти год и мог говорить на их языке вполне прилично. Сола, самая младшая дочь вождя Мамме, с самого начала ставшая кем-то вроде моего партнера по играм, в течение года выросла в маленькую женщину. Моими компаньонами постоянно были наследники вождя и молодые предводители, я принимал участие во всех пиршествах вождя, который во всем потакал своим многочисленным женам. Моей одеждой был отрез набивного ситца, обернутый вокруг талии, и нечто вроде плаща, который Сола соткала из листьев манго, прекрасно расщепленных и отделанных бахромой из цветных нитей распущенной хлопковой ткани.

Однажды вождь Мамме вызвал меня и после долгих словопрений объявил, что хотел бы сделать меня своим сыном, поженив на Соле. Он сказал, что его и мой фетиш станут тогда более могущественными. Мое тщеславие было польщено милостью вождя, и я был не против женитьбы на его дочери, которая стала самой привлекательной молодой негритянкой, какую я когда-либо видел. Поэтому я сразу же согласился. Послали за Солой, и она пришла в своем белом сарафане в сопровождении сестер и служанок. Свадебной церемонией руководила женщина, приведшая Солу в мою хижину. После особого торжества с песнями и танцами я стал мужем семнадцатилетней девушки.

Я прожил с Солой немного времени, когда в целях охоты за рабами объявили о новой экспедиции, которую я должен был сопровождать как врач. Она оказалась моей последней экспедицией с яллаба, поскольку прежде, чем достичь места встречи с другими участниками дагомейской войны, мы подверглись нападению превосходящих сил враждебных негров, и почти всех нас взяли в плен. Меня раздели и связали, затем вели двадцать дней сквозь густые джунгли, пока мы не достигли негритянского поселения у большой реки. Это было Фанди, поселение племени фула, расположенное на реке Гамбии. Воины яллаба были отправлены партиями работать на рисовые поля, меня же привели к наследнику вождя племени фула, негру шести с половиной футов роста, носившему в ушах золотые кольца. Он напомнил мне моего дядю. Зная дагомейский язык, я понимал и его. Вскоре после того, как наследник вождя узнал о моих злоключениях, я был освобожден от строгого контроля и получил разрешение бродить по поселению. Женщины Фанди были весьма раскованными и привлекательными, они проявляли большое любопытство к белому чужеземцу, но, наблюдая их прекрасные формы, я не мог не думать с тоской и сожалением о разлуке со своей женой Солой из племени яллаба.

Месяцем позже меня взял под стражу отряд негров фула и повез в каноэ вниз по реке, пока мы не достигли места торговли и рынка рабов, где я впервые за два года был счастлив услышать голос белого человека на своем родном языке. Капитан Фрейли был англичанином, занимавшимся торговлей африканскими рабами. Он имел полдесятка шлюпов в различных пунктах на берегах реки Гамбии, принимающих грузы негров для отправки на побережье. Место, где меня пленили фула, являлось одним из таких пунктов под названием Вади. Это был просто сборный пункт для рабов с несколькими навесами, построенными для их содержания. Капитан Фрейли слышал от одного из своих агентов-негров, что в Фанди находился белый человек, и выкупил меня у наследника вождя фула за полдесятка мушкетов, бочонок рома и отрез манчестерской хлопковой ткани. «Понимаешь, мой мальчик, – говорил торговец из Бристоля, смеясь и пожимая мне руку, – ты постоянно перекупаемый раб, но я готов поторговаться за твой выкуп на выгодных условиях». Вскоре я узнал, что мой дядя избежал дагомейской бойни, поскольку капитан Фрейли был знаком с ним и видел его в течение года.

Капитан взял меня на борт своего шлюпа, собиравшегося следующим утром идти вниз по реке. Это была скорее прогулочная яхта, чем торговое судно, около двадцати пяти тонн водоизмещения, с четырьмя удобными отделениями в его небольшой уютной каюте. Мне предоставили койку в одном из отделений, а ночью меня разбудил стон, я испугался настолько, что вышел на палубу, хотя было холодно и реку покрывала плотная дымка. Капитан Фрейли услышал мои шаги и спросил, в чем дело. Когда я поинтересовался причиной стона, он ответил, что это всего лишь «негритосы». На следующее утро все объяснилось. Трюм шлюпа был заполнен восьмьюдесятью рабами, набитыми на пространстве едва ли тридцати футов, в то время как трюм был всего десять футов длины. Негров посадили один между ногами другого, так чтобы каждый не занимал более трех футов пространства.

Мы шли по течению Гамбии, и на следующий день к нам присоединился меньший шлюп в десять тонн водоизмещения, с сорока рабами на борту в трюме размером примерно девять на четыре фута длины и ширины. Наше судно было оборудовано грузовой палубой, так как на всех пунктах нас ожидали значительные группы рабов.

В каюте капитан Фрейли казался милейшим человеком, но, когда дело касалось торговли неграми, становился совершенно бесчувственным. Он активно занимался торговыми операциями на реке Гамбии и снабжал живым товаром из факторий на африканском побережье целую флотилию судов из Бристоля и Ливерпуля. Фрейли добывал рабов, как правило, методом бартерного обмена, но также организовывал экспедиции с целью их захвата за свой счет во взаимодействии с различными местными негритянскими вождями. Обычно группы матросов и прибрежных негров залегали в засады близ рек или малых деревень и захватывали африканцев по два-три человека, когда те рыбачили или обрабатывали кукурузные участки. Иногда совершались ночные нападения на негритянские хижины, и тогда угонялось в лодки возможно большее число захваченных негров.

Капитан Фрейли слышал, что мой дядя находился в одном из пунктов сбора рабов близ реки Конго, и согласился отправить меня с одним из своих каботажных судов, отправляющихся на юг. Бристольский бриг, крупный парусник, вез грузы для снабжения фактории на побережье Анголы, откуда должен был вернуться с грузом живого товара для пунктов сбора рабов на реке Гамбии. Когда мы достигли Эмбоммы, в ста милях от Конго, мы узнали, что капитан Виллинг оставил это поселение неделей раньше, так что я вынужден был оставаться на бриге и идти в Анголу, а оттуда возвратиться к реке Гамбии.

Бриг назывался «Френдшип» («Дружба»), а его капитаном был лондонец – некий Торли – грубый, но честный моряк, который очень хорошо ко мне относился. Помощником у него был ирландец, а кроме них на борту имелись восемь португальских и датских моряков, юнга-англичанин и два гвинейских негра. Едва мы покинули реку Конго, как взбунтовались португальцы и датчане, захватив корабль. Мы беседовали с капитаном Торли внизу, когда услышали шум на палубе. Капитан побежал узнать, что случилось. Подождав немного, я последовал за ним и, к своему ужасу, споткнулся о маленького юнгу, лежавшего у двойных поручней с разбитой головой. Команда как раз в это время бросала за борт капитана Торли, ударив его по голове топориком кока. Одновременно я услышал слабый крик: «Лодка! Лодка!» – и увидел, как помощник капитана бежит к корме. Один из португальских матросов приблизился ко мне, размахивая гандшпугом, но я попросил на испанском языке пощадить меня, и он повернул назад. Позвали двух гвинейцев снизу, где они спали, и португальский кок поднес им по оловянной кружке рома. Пока те пили, два мятежника из мушкетов застрелили их и побросали за борт.

Я решил, что теперь настала моя очередь, но мятежники, посовещавшись, поднесли ко мне крест и потребовали, чтобы я поклялся не разглашать то, что они сделали. Я с готовностью согласился на это, хотя и не верил в их доброжелательство по отношению ко мне. Затем они стали обыскивать бриг и, разграбив сундуки офицеров, загрузили две лодки провизией и вещами, на их взгляд наиболее ценными. Мне позволили сесть в одну из лодок, и, открыв кингстоны для затопления судна, они поспешно стали грести к берегу, которого достигли на третий день после расправы над капитаном и гвинейцами. Обе лодки утонули во время высадки, но часть провизии и бочонки с ромом прибило к берегу.

Около полудня мы двинулись к кустам, но едва прошли небольшое расстояние, как появилась группа негров, вооруженных дубинами и копьями. В несколько минут нас раздели и связали, я снова стал пленником. Мы попали в руки туземцев племени крумен, как называли прибрежных негров. Мне пошло на пользу некоторое знание их языка. Они погнали нас внутрь страны к своей деревне. Наш ром распределили между собой, на закуску забили вола. В деревне мы оставались два дня, затем нас повели снова на пляж, где мы обнаружили лодку с английского корабля, находившегося вдали от берега. Вскоре мы благополучно добрались до борта ливерпульского невольничьего судна «Бразерс» («Братья»). Я рассказал капитану историю гибели корабля «Френдшип», и мятежников немедленно заковали в железо.

«Бразерс» имел пятьсот тонн водоизмещения, команду из сорока моряков – англичан, шотландцев и португальцев. Корабль совершал каботажное плавание в поисках рабов, имея на палубе небольшую шхуну для прохождения по рекам. Капитан Бейкер, командовавший судном, сообщил мне, что мой дядя был в Калабаре, куда обещал доставить и меня. Когда мы прибыли к месту впадения реки Калабар в море, я узнал, что капитан Виллинг находился у Ква, небольшой речки внутри страны, в восьми милях от берега. Поскольку Бейкер снарядил туда шхуну, я перешел на ее борт, чтобы подняться вверх по реке. Когда мы достигли Ква, я обнаружил, что дядя ушел дальше внутрь страны для охоты за неграми. Но на одной из его шхун, стоящей у загона для туземцев, я встретил своего старого друга доктора Максвелла.

Врач не мог поверить в подлинность явления, представшего перед его глазами. Вместо белолицего, низкорослого парнишки пятнадцати лет он видел перед собой крепкого возмужавшего мужчину с кожей темной, как у мавра. Я рассказал о своих приключениях, и к моему дяде был послан курьер-рыбак с известием о моем воскрешении, как доктор Максвелл называл это. Он рассказал, что, избегнув бойни в результате ночного нападения дагомейцев, они дважды побывали в Бразилии и Вест-Индии. Погиб во время инцидента лишь один матрос, голову которого я видел. «Каролина» была тогда в месте, которое называли Камерун, в пару сотен миль вдоль побережья до Калабара, а капитан Виллинг стал партнером богатого испанца в Рио и ежемесячно перевозил грузы рабов из различных пунктов на побережье Гвинеи. На пятый день после моего прибытия пришла весточка от моего дяди с сообщением, что мы должны немедленно встретиться. В компании двух рыбаков я отправился в глубь страны.

Дядя находился в большом негритянском поселении, называемом Гамбо. Он встретил меня с большой теплотой и сказал, что мое знание местного языка позволит ему использовать меня как переводчика. На следующий день я был представлен негритянскому вождю Гамбо, которого звали Эфраим. Между языками дагомейцев, фула и туземцев гамбо имеются некоторые различия, но я вскоре смог набрать необходимый запас новых слов.

Капитан Виллинг формировал караваны рабов из нескольких партий негров, захваченных группами охотников (караван – общепринятое название колонны рабов, отправляемых с верховьев рек на побережье). У него было постоянное соглашение с вождем о поставках, поэтому никакого торга не было. Он покупал партии по двадцать рабов, предлагая бочонок бренди в тридцать галлонов, полдесятка отрезов цветной ткани из хлопка или двадцать пять фунтов пороха за какую-либо первую партию. Железо, наконечники копий, коралловые бусы, табак и позолоченные побрякушки обменивались в должной пропорции на другие партии рабов.

Процедура осмотра и отбора рабов осуществлялась в тенистой роще близ центра поселения, где находилась резиденция моего дяди. Он ходил вдоль строя рабов взад-вперед, одетый в рубашку, шорты и шляпу из пальмовых листьев. Шако, надзиратель-мулат, был также кем-то вроде негритянского врача и мог с первого взгляда определить, здоров раб или нет. Он ощупывал обнаженных негров с головы до ног, сжимая их суставы и мышцы, сгибая руки в локтях и ноги в коленах, проверяя зубы, глаза и грудную клетку, щупая грудь и пах без всякой пощады. Рабы стояли парами совершенно голые. Их заставляли прыгать, кричать, ложиться на землю, перекатываться, задерживать дыхание на продолжительное время. С женщинами и девушками инспектор-мулат обращался не менее сурово, чем с мужчинами.

Днем раньше нам следовало выступать из Гамбо. Клеймение было закончено, потребовалась большая работа плеткой, чтобы утихомирить напуганных негров. Удары хлыста Шако и тяжелых бичей его помощников ни на минуту не прерывались. Рабов доставляли поодиночке, заставляя их лечь лицом вниз. Большой негр удерживал раба, в то время как другой чернокожий туземец нагревал железное клеймо на огне. Третий негр прикладывал раскаленное клеймо между лопатками пронзительно кричащей жертвы. Сначала крик был ужасным, ибо бедные негры полагали, что их будут пытать до смерти. Меня подзывали поговорить с ними на их языке, но мои уговоры не производили большого эффекта. Шако орудовал своим кожаным хлыстом до тех пор, пока их тела не окрашивались кровью.

После того как негры подверглись в этот день бичеванию и клеймению, им дали двойные порции риса, ямса и бобов. Затем связали попарно для следования к побережью. Той ночью вождь Эфраим устроил пир в честь моего дяди. Для счастливого пути в жертву фетишу был принесен раб. Больные, искалеченные и слабые негры, исключенные из походных колонн, представляли по этому случаю подходящий жертвенный материал. Нескольких из них изрезали на куски перед тем, как мы двинулись из Гамбо.

Наш переход к реке был мучительным. Шако и его помощник, которых рабы, несомненно, считали «дьяволами», помечали их путь кровью. Когда мы достигли Ква и последовали вдоль берега реки к загону для рабов на Калабаре, я пропустил мимо себя всю колонну. По мере ее движения рабы, запуганные и кровоточащие, представляли собой печальное зрелище.

Врач Максвелл и два шкипера встретили нас на пункте сбора рабов. Здесь колонну тщательно осмотрели, поработал и парикмахер. Головы рабов, вне зависимости от возраста или пола, обрили, их тщательно помыли с песком, пока они стояли в воде. Шхуны были оборудованы перегородками в стиле обычных невольничьих кораблей – разделяли рабов по половому признаку. Сначала в трюм загнали самых больших негров, которые сели рядами с ногами крест-накрест, спина спиной друг к другу. Они смотрели в глаза друг другу на близком расстоянии, сотнями их набили каждую шхуну под палубами. Женщины и девочки заполняли один трюм. После размещения рабов внизу около пятидесяти из них были привязаны к мачтам и перилам на обоих суднах, так что чернокожие тела покрывали каждый фут пространства. Поскольку негров было невозможно перемещать, пока мы находились в реке, порции еды для них выдавали с деревянных корзин, спускавшихся на бамбуковых шестах для каждого ряда. Мы прошли вниз по Калабару довольно быстро и прибыли в Камерун через пять дней. Потеряли только трех мальчиков и двух девочек, которые задохнулись в трюме и были выброшены за борт. В Камеруне мы увидели «Каролину», ожидавшую свой груз, и вскоре я ходил по ее знакомым палубам.

Загон, куда помещали рабов, представлял собой большое сооружение близ места высадки. Ранним утром после нашего прибытия началась загрузка корабля. Негров, раздетых догола, сажали по двое и по трое в каноэ и переправляли через буруны. Они были закованы рядами на палубе «Каролины», сидя между ногами друг друга, от носа к корме. Одна палуба с рабами опиралась на стойки над емкостями для воды, и негры связывались группами по шесть или восемь, а крепежные устройства на их лодыжках держали два железных стержня, проходившие посередине корабля, запиравшиеся на замок в центре. Когда железные стержни выдергивались, оковы падали, и группы рабов могли по очереди идти на палубу дышать свежим воздухом.

Мы отправились морем в Голландскую Гвиану 11 мая 1808 года. Дул прекрасный попутный ветер, и все складывалось как нельзя лучше. Рабы два раза в день принимали пищу, состоявшую из вареных бобов или риса; у каждого была деревянная тарелка и ложка, привязанная к шее. Девятый день стал тревожным: рабы попытались поднять мятеж. Все из-за Шако, которого ненавидели. В то утро один из них ударил мулата наручником и выпрыгнул за борт. Шако пришел в ярость, бросился вниз и стал раздавать удары хлыстом направо и налево. Каким-то образом группа рабов освободилась от оков, сломала железный стержень, державший закованных негров вместе. Они сразу набросились на Шако и вышибли из него мозги. Им удалось освободить полдесятка других групп и вместе с ними выбраться на палубу. Наш вахтенный и часовые-негры немедленно открыли огонь из мушкетов по толпе голых негров, которые стали вооружаться гандшпугами, ведрами и другими предметами для метания. Мы с судовым врачом Максвеллом были в это время на палубе, куда спешно поднялся и капитан Виллинг, держа по пистолету в каждой руке. Команда белых матросов бросилась на корму, а помощник раздал оружие, при помощи которого черных загнали обратно в трюм, но не раньше, чем они убили двух матросов и ранили одного. Инцидент, пока он длился, выглядел ужасно. Негры сражались как дикие звери, и, если бы им удалось освободить всех внизу, соотношение сил сложилось бы не в нашу пользу и всех нас уничтожили бы. Тринадцать негров застрелили на палубе, семерых серьезно ранили. Всех их выбросили за борт. Бриг с трудом избежал смертельной опасности. Работорговля – опасное предприятие как в море, так и на суше. Шако заслужил свою судьбу, поскольку бессовестно издевался над черными. Его череп был разнесен вдребезги, а его хлыст негры разорвали на обрывки величиной не больше моего пальца.

14 июля «Каролина» бросила якорь в Бербисе, Голландская Гвиана. Черных сразу высадили и через два дня выставили на продажу на рынке. Местные сахарные плантации нуждались в рабочих руках, и за рабов заплатили хорошую цену. Голландские девушки в коротких зеленых жакетах и алых юбочках прохаживались, осматривая голых африканцев, словно это было рутинное занятие. Аукционист сидел в высоком кресле в одном углу просторного помещения, а рабы стояли на скамье перед ним. Он заставлял их поворачиваться в их набедренных повязках перед участниками аукциона, покупатели ходили и ощупывали их, проверяя мышцы и общее состояние. Негров обязывали проходить через разные испытания. Временами казалось, что их руки вырвут из суставов или их челюсти будут сломлены некоторыми голландскими бугаями. Одна дама не успокоилась, пока не вынудила негритянку издать крик ужаса из-за того, что та грубо сжала ее груди. Аукцион закончился в течение двух дней. За взрослых негров выручили тысячу гульденов, а за подростков, девочек и женщин – семь-восемь сотен. Это считалось хорошей ценой.

Покинув Бербис, «Каролина» совершила короткий заход в Рио-де-Жанейро, где я встретился с партнером дяди доном Хуаном де Кобралем, очень богатым португальским торговцем, жившим в шикарной фазенде в горах, в нескольких милях от Рио. У него было с десяток незаконнорожденных детей, которых он воспитывал, и жил с их матерями в своем большом поместье. Донна Марина, девушка-квартеронка лет шестнадцати, находилась в доме отца, когда я впервые пришел туда вместе с дядей. Она развлекала нас своей игрой на арфе и пением. Это была самая прекрасная девушка с негритянской кровью в жилах, какую я когда-либо видел. Эту девушку с несколькими братьями и сестрами продали в 1813 году, чтобы оплатить долги отца кредиторам.

Через несколько дней после нашего прибытия в Рио дядя взял меня с собой погулять в месте, с которого открывался вид на чудесный залив. Во время прогулки он сообщил, что порвал сотрудничество с доном Хуаном. Я узнал также, что британское правительство запретило работорговлю с колониями и что отныне ни один невольничий корабль не выйдет под британским флагом. «Капитан Фрейли, – сказал дядя, – отказался от своих пунктов сбора рабов на побережье и освободил для нас поле деятельности. «Каролина» становится теперь испанским судном. Ты, я и Фил должны теперь уничтожить свои документы о британском происхождении и отказаться от претензий на наше имущество в Стокфорде».

Я рассмеялся на шутку дяди и сказал, что готов ходить под испанским флагом так же, как под каким-либо другим флагом. Вскоре после этого «Каролина» набрала новую команду из португальцев и испанцев, и мы отправились из Рио к побережью Гвинеи. 3 ноября 1808 года мы прибыли к мысу Пальмас у Берега Слоновой Кости, где наняли сорок рыбаков племени кру с каноэ, через три дня достигли местечка Ассинам на Подветренном Берегу, в двух милях от реки, по слухам населенной. В здешней стране правил вождь, известный под именем Принц Уксус, который напоминал моего тестя, вождя Мамме. Здесь мы соорудили крытые навесы, окруженные забором из кольев. Со временем в этом месте выросло поселение, ставшее одним из наиболее процветающих на побережье. Оно стало средством спасения от банкротства многих британских купцов, если они не находили прибыльного предпринимательства в других сферах. Около нас река делала изгиб, образуя небольшую гавань. Посредством своих быстрых шхун, а также «Каролины» с ее партнершей «Флоридой» американского происхождения мы постоянно посещали побережье между мысом Пальмас и рекой Гамбией, где пункты сбора капитана Фрейли все еще снабжались неграми. Мой дядя Ричард взял имя дон Рикардо, а я превратился в Фелипе. Наше поселение мы окрестили Рио-Бассо, где вскоре были построены обширные загоны для рабов внутри страны и на мелких островах в реке. Дядя сделал несколько рейсов на борту «Каролины», полной живого товара. Вскоре он прославился в Африке и Вест-Индии как проницательный и успешный торговец, который никогда не терял груза, хотя моря кишели каперами».