Текст книги "Волк с Уолл-стрит"

Автор книги: Джордан Белфорт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

На папу этой маленькой девочки работало очень-очень много людей, и большинство из них были очень-очень молоды и не очень хорошо воспитаны, поэтому мамочка и папочка решили построить вокруг своего поместья высокую-превысокую железную ограду, чтобы все эти молодые люди не могли приходить к ним в гости без приглашения. Но, мамочка, ты просто не поверишь: они все равно приходили!

Я остановился и внимательно посмотрел прямо в медленно бледневшее лицо мамочки. Потом продолжил:

– Со временем мамочке и папочке все это так надоело, что они взяли и наняли двух телохранителей, которые постоянно заботились о папочке и мамочке. И послушай, как смешно получилось: обоих телохранителей звали Рокко!

Я снова остановился и внимательно вгляделся в красивое мамочкино лицо. Теперь она была бледнее смерти. Я продолжал.

– Так вот, Рокко и Рокко проводили все свое время в чудесном маленьком домике для охраны, который стоял в самом дальнем углу двора. А так как мамочка маленькой девочки из этой истории всегда любила все делать правильно, то она выяснила, где продается лучшая охранная аппаратура, и в конце концов купила самые новые и самые большие телевизионные камеры, показывающие самое ясное, яркое и детальное изображение, какое только можно купить за деньги. И самое интересное, мамочка, то, что они все это показывали в цвете! О да!

Ноги мамочки все еще были широко раздвинуты, и вся ее краса была все еще видна, но я продолжал:

– Так вот, два месяца назад, в одно прекрасное дождливое воскресное утро, мамочка и папочка лежали в кроватке, и мамочка рассказывала папочке, что она прочитала статью, в которой было написано, как плохо некоторые няньки и домоправительницы обращаются с детьми, о которых они должны заботиться. Папочка был так расстроен, что предложил мамочке установить две скрытых камеры и микрофон с речевым управлением в той самой розовой спальне, о которой я рассказывал в самом начале своей истории!

И одна из этих скрытых камер находится как раз за плечом у папочки, – я махнул рукой в сторону маленькой дырочки в стене, – и так получилось, мамочка, что она направлена как раз на самую лучшую часть твоего великолепного тела.

Тут ноги стремительно сомкнулись, что твои двери в банковский депозитарий.

– И так как мы очень-очень любим нашу Чэнни, то изображение из этой комнаты постоянно передается на большой, 32-дюймовый телевизионный экран как раз в том самом домике охраны. Мамочка, улыбнись! Тебя снимает скрытая камера!

Примерно на одну восьмую долю секунды мамочка замерла. Затем, как будто кто-то пропустил через великолепный розовый ковер десять тысяч вольт, она вскочила и завизжала:

– Черт побери! Черт тебя побери! О господи! Это просто невероятно! Черт! Черт! Черт!

Она подбежала к окну, глянула на домик охраны… потом развернулась и побежала обратно, и тут… БУМ!– мамочка упала, потому что одна из эротических осей на ее обалденных туфлях сломалась.

Но лежала мамочка только одну секунду. Она встала на четвереньки со скоростью и ловкостью борца мирового класса, а затем вскочила на ноги. К моему полнейшему удивлению, она рывком распахнула дверь, выбежала из комнаты и с грохотом захлопнула ее за собой, как будто ее вообще не интересовало, что подумает об этом шуме весь наш причудливый зверинец. И скрылась из виду.

– Ну что же, – сказал я Чэнни, – настоящей Марте Стюарт, безусловно, не понравилось бы это громкое хлопанье дверями, правда, моя сладкая?

После этого я вознес в душе молитву Господу, попросив его – но не слишком настойчиво, – чтобы он не дал Чэнни выйти замуж за такого парня, как я. И пусть она даже никогда с такими не встречается. Прямо скажем, из меня плохой Муж года. Потом я отнес Чэндлер вниз, сдал на руки Марсии, болтливой ямайской няне, и кратчайшим путем отправился в домик охраны: мне совсем не хотелось, чтобы запись мамочки попала в Голливуд, в пилотный выпуск «Богатых и никчемных».

Глава 4
Рай для васпов [2]2
  WASP (White Anglo-Saxon Protestant) – «белый англосаксонский протестант». В широком смысле выражение обозначает привилегированное происхождение вообще.


[Закрыть]

Словно кобель, вынюхивающий течную суку, я обыскал все двадцать четыре комнаты нашего особняка. Но мамочки нигде не было. Более того, я облазил каждый уголок и закуток всех шести акров нашего поместья, пока, наконец, не был вынужден, к моему величайшему сожалению, прекратить дальнейшие поиски. Было уже почти девять, я опаздывал на работу. Я не мог понять, где спряталась моя дорогая жена, мое милое Подающее Надежды Динамо. В общем, надежды на утренний секс не оставалось.

Мы выехали из моего поместья в Олд-Бруквилле в самом начале десятого. Я расположился на заднем сиденье своего темно-синего «линкольна», за рулем которого сидел ненавистник всех белых, мой водитель Джордж Кэмпбелл. За те четыре года, которые Джордж у меня работал, он произнес разве что десяток слов. Иногда по утрам меня немного раздражал этот обет молчания, но в то конкретное утро это было кстати. После моей недавней стычки с соблазнительной Герцогиней немного спокойствия и молчания были просто подарком небес.

Однако, в соответствии с утренним ритуалом, я всегда преувеличенно радостно приветствовал Джорджа и старался добиться от него хоть какого-то ответа. Ничего. Поэтому я решил предпринять еще одну попытку, просто смеха ради. Я повторил:

– Привет, Джорджи, как дела?

Джордж наклонил голову примерно на четыре с половиной градуса вправо, так, что я с трудом мог разглядеть сверкавшие белки его глаз, а затем медленно кивнул.

Никогда не уступает, черт его побери! Этот парень просто немой, блин!

На самом деле это было не так: шесть месяцев назад Джордж спросил меня, не мог бы я одолжить ему (подразумевалось, конечно, подарить) пять штук баксов, чтобы он мог сделать себе новые вставные челюсти («бивни», как он их называл). Я с удовольствием это сделал, но сначала все-таки помучил его минут пятнадцать, заставив все мне рассказать – насколько белыми они будут, сколько они продержатся и какие сейчас у него проблемы с зубами. Когда разговор закончился, по его иссиня-черному лбу текли струи пота, и я пожалел, что вообще стал задавать ему вопросы.

Сегодня, как и всегда, на Джордже был темно-синий костюм, а на лице – угрюмое выражение, самое мрачное из тех, которые может себе позволить человек с годовой зарплатой 60 тысяч долларов. Я не сомневался, что Джордж меня ненавидит или я ему по крайней мере неприятен, как он ненавидел или не любил всех белых людей. Единственным исключением была моя жена, Подающий Надежды Обольститель Человечества, которую Джордж просто обожал.

Лимузин у меня был, разумеется, самый длинный из возможных, с телевизором, видеомагнитофоном, холодильником, полным мини-баром и восхитительной музыкальной системой, а заднее сиденье одним поворотом рукоятки можно было превратить в кровать королевских размеров. Это было сделано специально ради моей больной спины, но заодно мой лимузин неожиданно превратился в бордель на колесах стоимостью в 96 тысяч долларов. Представляете? Но в то утро я направлялся в Лейк-Саксес, некогда тихий городок, населенный средним классом, где сегодня располагалась штаб-квартира компании «Стрэттон-Окмонт».

Сегодня этот город скорее напоминал Тумстоун, штат Аризона, до появления там братьев Эрп [3]3
  В 1870–е годы сонный городок Тумстоун стал центром «серебряной лихорадки» и туда хлынули толпы искателей приключений, в том числе легендарные братья Уайетт и Вирджил Эрп, герои многочисленных вестернов.


[Закрыть]. Все старинные местные кустарные промыслы резко расширили производство, чтобы соответствовать потребностям, нуждам и прихотям работавших на меня молодых развращенных брокеров. Здесь также появились бордели, подпольные игорные казино, ночные клубы, где алкоголь продавали в любое время суток, и тому подобные злачные местечки. Появились даже проститутки, занимавшиеся своим делом на нижнем уровне парковки и бравшие двести долларов за раз.

Сначала местные лавочники были возмущены явным отсутствием всяких признаков добродетели у веселой банды моих брокеров (многие из них действительно были совершенно разнузданными типами). Но очень быстро эти же лавочники заметили, что разнузданные брокеры из «Стрэттон» никогда не смотрят на цену. Тогда они взвинтили цены, и все зажили мирно, как на Диком Западе.

Лимузин мчался на запад, по Чикен-Вэлли-роуд, одной из самых респектабельных улиц Золотого берега. Я чуть опустил окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Мы проезжали мимо зеленых полей Бруквильского гольф-клуба, над которыми я сегодня утром летал в наркотическом опьянении. Гольф-клуб был совсем рядом с моим поместьем, так близко, что я мог бы, стоя на лужайке перед своим домом, седьмой клюшкой отправить мяч на седьмой фервей. Но, конечно же, я никогда даже не пытался вступить в клуб, понимая, что для этих снобов я всего лишь жалкий еврей, которому хватило наглости вторгнуться в рай для белых англосаксонских протестантов – васпов.

Евреев не пускали не только в Бруквильский гольф-клуб. О нет! Евреев не пускали и во все остальные здешние клубы, или, вернее, туда не пускали никого, кто не был бы васпом – белым англосаксонским протестантским ублюдком с голубой кровью. (Надо признать, что Бруквильский гольф-клуб хотя бы принимал католиков, то есть был еще не так плох, как остальные.) Когда мы с Герцогиней переехали сюда с Манхэттена, то я сильно переживал из-за васпов: они казались мне чем-то типа тайного клуба или общества, но потом я понял, что вся эта голубая кровь – это вчерашний день, что васпы – просто вымирающий вид, что-то вроде дронта или пятнистой совы. И хотя у них действительно все еще сохранялись их маленькие гольф-клубы и охотничьи домики – последние бастионы обороны против вторгающейся в их жизнь местечковой черни, – они все равно были всего лишь маленькими снежными баранами двадцатого века, которых должны были вот-вот обогнать невоспитанные евреи вроде меня, составившие состояние на Уолл-стрит и готовые заплатить сколько угодно, чтобы жить там, где жил Гэтсби.

Лимузин мягко повернул налево, и вот мы оказались уже на Хеджманс-лэйн. Слева прямо передо мной видны были конюшни, или, как их предпочитали называть владельцы, «Центр верховой езды Золотого берега» – это звучало куда более по-васповски.

Проезжая мимо, я увидел и бело-зеленую конюшню, где Герцогиня держала своих лошадей. Вся эта ее затея с верховой ездой с начала до конца оказалась огромным кошмаром. Все началось с владельца конюшен – торчащего на кваалюде жирного еврея со светской улыбкой, сиявшей, как лампочка в тысячу свечей, и с тайной целью в жизни – добиться того, чтобы его принимали за васпа. Он со своей женой, крашеной блондинкой, притворявшейся женщиной-васп, положили на нас с Герцогиней глаз, едва увидев нас, и решили впарить нам всех своих бракованных лошадей и получить триста процентов прибыли. Как только мы оплатили лошадей, у них тут же обнаружились самые разнообразные странные болезни. Повалили счета от ветеринаров, чеки за корм, зарплата конюхам и грумам, которые тренировали лошадей, чтобы те сохраняли форму, в общем, все это оказалось огромной черной дырой.

Но тем не менее моя соблазнительная Герцогиня, моя Подающая Надежды Звезда Конкура, отправлялась в конюшни каждый день: угощать лошадок кусочками сахара и морковкой и брать уроки верховой езды – и это несмотря на то, что у нее была сильнейшая аллергия на лошадей, так что каждый раз, вернувшись домой, она чихала, хлюпала носом, чесалась и кашляла. Что делать! Если живешь в раю для васпов, то и вести себя надо как васп, поэтому приходится притворяться, что ты любишь лошадей.

Как только лимузин пересек Северный бульвар, я почувствовал, как вырвалась на свободу боль в нижней части спины. Как раз в это время большая часть коктейля из рекреационных наркотиков, который я принял прошлой ночью, уже перешла из моей центральной нервной системы в печень и лимфатическую систему, где они начали неумолимо расщепляться. Туда им и дорога, конечно, но это означало, что боль вернется. Было ощущение, что во мне постепенно просыпался злобный, дикий, огнедышащий дракон. Боль началась с левой части поясницы, потом отдалась в левой ноге. Казалось, кто-то поворачивал раскаленный железный прут в задней части моего бедра. Боль была невыносимой. А если я начинал растирать болевшее место, то она перекидывалась на другую часть тела.

Я глубоко вздохнул и подавил в себе желание схватить три таблетки кваалюда и сожрать их, даже не запивая водой. Но это было совершенно исключено. Я ехал на работу и, хотя и был боссом, не мог позволить себе бессвязно бормотать и пускать слюни, как идиот. Это было возможно только по вечерам. Вместо этого я на скорую руку помолился о том, чтобы с ясного неба ударила молния и испепелила собачку моей жены.

По эту сторону Северного бульвара дома были явно дешевыми, то есть в среднем они стоили не больше миллиона-двух, может, чуть больше. Была какая-то ирония судьбы в том, что ребенок из бедной семьи может настолько принюхаться к вызывающей роскоши, что домик стоимостью в миллион долларов кажется ему хижиной. Но ведь это не так уж плохо? Кто бы знал.

Как раз в это время мы миновали зеленый с белым знак, обозначавший въезд на Лонг-Айлендскую автостраду. Я приближался к штаб-квартире «Стрэттон-Окмонт», к своему второму дому, где бушевал самый неистовый брокерский зал Америки, где безумие было нормой.

Глава 5
Самый мощный наркотик

Инвестиционная фирма «Стрэттон-Окмонт» находилась на втором этаже четырехэтажного офисного здания из черного стекла, выстроенного на самом краю грязного вонючего болота. На самом деле выглядело все это не так ужасно, как звучит. Большая часть старого болота была осушена еще в начале 1980-х годов, и здесь появился первоклассный офисный комплекс с огромной парковкой и трехэтажным подземным гаражом, куда стрэттонские брокеры во второй половине дня спускались, чтобы заняться сексом с кем-нибудь из веселого отряда боевитых проституток.

Сегодня, как и всегда, подъезжая к своему офису, я чувствовал, что буквально раздуваюсь от гордости. Зеркальное черное стекло сверкало на утреннем солнце, напоминая о том, как многого я добился за последние пять лет. Трудно было себе представить, что компания «Стрэттон» в самом начале размещалась в отделе электроприборов магазина, торговавшего подержанными автомобильными запчастями. А теперь у меня было… вот это все!

С западной стороны в здание вели роскошные двери, специально задуманные так, чтобы поражать всякого, кто через них проходит. Но никто из «Стрэттон» ими не пользовался. Парадный вход был слишком далеко, а время – деньги. Вместо этого все, включая и меня, поднимались по бетонному пандусу с южной стороны здания, попадая таким образом непосредственно в биржевой зал.

Я вылез из задней двери лимузина, попрощался с Джорджем (тот молча кивнул) и пошел наверх по бетонному пандусу. Проходя через стальные двери, я уже слышал отголоски мощного рева, похожего на рев толпы. Для меня он звучал как музыка. Я со всех ног кинулся туда.

Поднявшись на дюжину ступенек и завернув за угол, я достиг цели – брокерского зала «Стрэттон-Окмонт». Он был огромен, длиной больше, чем футбольное поле, и почти с половину футбольного поля в ширину. Это было открытое пространство, без перегородок и с очень низким потолком. Красно-коричневые столы были поставлены тесными рядами, как парты в классе, и вокруг них бешено бурлило бескрайнее море накрахмаленных белых рубашек. Брокеры без пиджаков, перекрикивая друг друга, вопили в свои черные телефоны. Животный рев, заполнявший помещение, издавали чрезвычайно вежливые и очень хорошо воспитанные молодые люди, убеждавшие предпринимателей со всей Америки доверить свои сбережения «Стрэттон-Окмонт». Пользовались они при этом исключительно логикой и рациональными аргументами:

– Господи Иисусе, Билл! Уже зажми свои яйца в кулак и прими наконец это чертово решение! – вопил Бобби Кох, пухленький двадцатидвухлетний ирландец (колледж за плечами, невероятно сильная зависимость от кокса и чистый доход в 1,2 миллиона баксов в год). Так он отчитывал какого-то богатого предпринимателя по имени Билл, обитавшего где-то в американской глубинке.

На каждом столе стоял серый монитор, и на нем мерцали зеленые цифры и буквы, сообщавшие брокерам об изменениях в котировках. Но на мониторы никто не смотрел. Все брокеры были слишком заняты, они обливались потом и непрерывно кричали в свои черные телефонные трубки, которые напоминали огромные баклажаны, растущие у них из ушей.

– Прими решение, Билл!Прими решение немедленно, – рычал Бобби. – Стив Мэдден – это самая крутая новая звезда Уолл-стрит, тут нечего колебаться! А сегодня к полудню эта новинка уже превратится в чертова динозавра!

Бобби уже целых две недели как вышел из реабилитационной клиники после курса антинаркотической терапии, так что уже почти полностью вернулся к старым привычкам. Казалось, его выпученные глаза вот-вот выскочат из его ирландского черепа. Можно было почувствовать, как его потовые железы буквально источают кокаин. Было 9:30 утра.

Молодой брокер с зализанными волосами, квадратной челюстью и шеей толщиной со штат Род-Айленд согнулся пополам, пытаясь объяснить своему клиенту все «за» и «против» подключения его жены к процессу принятия решений.

– Посоветоваться с женой? Да ты что, с дуба рухнул? А что, твоя жена советуется с тобой, когда идет туфли покупать?

За три ряда от него еще один молодой парень с кудрявыми каштановыми волосами, весь покрытый юношескими прыщами, стоял столбом, зажав трубку между щекой и ключицей. Он раскинул руки, словно это были крылья самолета, и под мышками у него были видны гигантские пятна пота. Пока он орал по телефону, Энтони Джильберто, портной, выполнявшие индивидуальные заказы сотрудников фирмы, снимал с него мерку для костюма. Джильберто целыми днями ходил от одного стола к другому, снимая мерки с молодых стрэттонцев, чтобы затем сшить им костюмы по две тысячи долларов за штуку. Как раз в эту минуту молодой брокер резко откинул голову назад и распростер руки так широко, как будто собирался прыгнуть ласточкой с десятиметрового трамплина. Затем он сказал таким тоном, как будто у него ум за разум заходил:

– Господи, мистер Килгор, сделайте мне одолжение и возьмите десять тысяч акций. Послушайте, вы меня просто убиваете…просто убиваете. Ну скажите, мне что, надо прилететь к вам в Техас и выкрутить вам руки? Если надо, то я могу!

«Какая преданность работе! – подумал я. – Этот прыщавый парнишка впаривает акции даже во время примерки!»

Мой кабинет находился на другом конце брокерского зала, и, проходя через это волновавшееся человеческое море, я чувствовал себя каким-то Моисеем в ковбойских сапогах. Брокеры расступались, давая мне дорогу. Каждый сотрудник, мимо которого я проходил, подмигивал мне или улыбался, как бы выражая благодарность за то, что я создал этот маленький рай на земле. Да, это были моилюди. Они приходили ко мне, когда им нужны были надежда, любовь, совет и указания, а я был в десять раз безумнее их всех. Но было нечто, что нас всех объединяло, – неистребимая любовь к этому дикому брокерскому реву. По сути дела, мы жить без него не могли.

– Сними же трубку, черт, будь так добр, блин! – вопила маленькая светловолосая ассистентка.

– Сама снимай эту чертову трубку! Это твоя чертова работа!

– Я когда-нибудь тебя просила это делать?!

– Двадцать тысяч по восемь с половиной…

– Возьми сто тысяч акций…

– Сэр, эти акции вот-вот взлетят выше крыши!

– Господи, да Стив Мэдден – это сейчас самое крутое, что есть на Уолл-стрит!

– К черту ваш «Мэррил Линч»! Мы этих лилипутов на завтрак съедим.

– Кто-кто? Ваш местный брокер? Пошлите к черту вашего местного брокера! Он что – все еще читает вчерашний выпуск «Уолл-стрит джорнэл»?

– У меня двадцать тысяч облигаций по четыре!

– Пошел к черту ты, говнюк!

– Сам катись к черту вместе со своим дерьмовым «фольксвагеном», на котором ты катаешься!

К черту то и к черту это! Там дерьмо и тут дерьмо! Вот язык Уолл-стрит. В нем прорывалась на поверхность сама суть мощного рева. Он опьянял! Он соблазнял! Черт возьми, он освобождал! Он помогал достигать целей, о которых ты даже мечтать не смел! И он увлекал за собой всех, особенно меня.

Из тысячи человек, собравшихся в биржевом зале, мало кто был старше тридцати, большинству только-только перевалило за двадцать. Они были красивы, лопались от амбиций, а сексуальное напряжение было настолько интенсивным, что им здесь буквально пахло. Здешний дресс-код для мужчин – для мальчишек! –был следующий: сшитый на заказ костюм, белая рубашка, шелковый галстук и массивные золотые часы. Женщинам, которых тут было раз в десять меньше, предписывались короткие юбки, глубокие декольте, лифчики с поролоновыми вставками и высокие каблуки, чем длиннее, тем лучше. Подобная одежда была строго запрещена стрэттонскими «Правилами для персонала», однако ее горячо поддерживало руководство (то есть я).

Иногда ситуация настолько вырывалась из-под контроля, что молодые стрэттонцы совокуплялись под столами, в туалетах, в раздевалках, на подземной парковке и, конечно же, в стеклянном лифте. В конце концов, для того чтобы поддержать хоть какую-то видимость порядка, мы издали специальный приказ, объявив все здание Зоной Без Траха – c 8:00 до 19:00. В заголовке меморандума прямо так и красовались эти самые слова – Зона Без Траха, а под ними – две вполне правильно с анатомической точки зрения изображенных силуэта в позе раком. Вокруг этих силуэтов был нарисован толстый красный круг, перечеркнутый по диагонали (безусловно, первый такой знак на Уолл-стрит). Но, увы, никто к этому приказу не отнесся всерьез.

Впрочем, на самом деле это было хорошо и вполне объяснимо. Все здесь были молоды и красивы, и все ловили момент. «Лови момент!» – эта корпоративная мантра горела в сердце и в душе каждого юного брокера, она вибрировала в постоянно перевозбужденных центрах удовольствия тысячи головных мозгов, едва вышедших из подросткового возраста.

А что можно было на это возразить, раз уж мы добились такого успеха? Мы зарабатывали невероятные деньги. Предполагалось, что брокер-новичок должен получить 250 тысяч за первый год работы. Меньшая сумма вызывала сомнения в его профпригодности. За второй год ты должен был заработать полмиллиона, или тебя начинали считать бессмысленным лузером. А к третьему году следовало заработать миллион, а может, и больше, если ты не хотел выглядеть жалким посмешищем. И это были минимальные цифры. Настоящие профессионалы получали в три раза больше.

От них богатство перепадало и другим. Так называемые ассистентки, которые на самом деле были просто-напросто секретаршами, зарабатывали по 100 тысяч в год. Даже девчонка, сидевшая у многоканального телефона, получала 80 штук только за то, что отвечала на звонки. Все это очень напоминало старую добрую золотую лихорадку, и Лейк Саксес вовсю пожинал плоды экономического бума. Так как молодые стрэттонцы были все-таки детьми, то они прозвали свое место работы «Брокерский диснейленд», и каждый из них прекрасно понимал, что если их выкинут из этого парка аттракционов, то им никогда уже не заработать столько денег. И поэтому под черепной коробкой у каждого молодого стрэттонца гнездился жуткий страх в один прекрасный момент потерять работу. Что бы они тогда стали делать? Ведь если ты из стрэттонских, то предполагается, что ты живешь Настоящей Жизнью – водишь крутую тачку, ужинаешь в самых модных ресторанах, даешь самые большие чаевые, носишь самую лучшую одежду и живешь в особняке на пресловутом Золотом берегу Лонг-Айленда. И даже если ты только начинаешь и у тебя за душой еще ни цента, то все равно ты возьмешь кредит у любого банка, которому хватит безумия дать тебе денег – и плевать на проценты! – чтобы поскорее начать жить Настоящей Жизнью, независимо от того, готов ты к ней или нет.

Дела заходили так далеко, что мальчишки, все еще покрытые подростковыми прыщами и лишь недавно начавшие бриться, уже покупали себе особняки. Причем некоторые из них были так молоды, что даже не переезжали туда, им все еще нравилось ночевать дома, у родителей. Летом они снимали роскошные дома в Хэмптонс с подогретыми бассейнами и восхитительным видом на Атлантический океан. По выходным они устраивали буйные вечеринки, где творились такие безобразия, что в конце концов всегда приезжала полиция. Играла живая музыка, диджеи крутили диски, молодые стрэттонские девочки танцевали топлес, стриптизерши и шлюхи считались почетными гостьями, и, конечно же, в какой-то момент молодые стрэттонцы раздевались догола и начинали заниматься сексом прямо под открытым небом, словно животные на скотном дворе, с радостью устраивая спектакль для все большего числа зрителей.

Ну и что в этом такого? Они были опьянены молодостью, питались энергией алчности и постоянно были под ломовым кайфом. С каждым днем легких денег у них становилось все больше, все большее число из них сколачивали состояния, обеспечивая себе важнейшие элементы, необходимые для Настоящей Жизни. Риэлторы продавали им особняки; ипотечные брокеры финансировали их; декораторы набивали их особняки мебелью по завышенным ценам; ландшафтные дизайнеры ухаживали за их лужайками (любого стрэттонца, застигнутого за личным управлением газонокосилкой, немедленно побили бы камнями); автомобильные дилеры впаривали им «порше», «мерседесы», «феррари» и «ламборгини» (если ты ездил на чем-то более дешевом, тебя считали просто пустым местом); метрдотели резервировали для них столики в самых крутых ресторанах; билетные барыги добывали для них места в первых рядах на самые популярные спортивные матчи, рок-концерты и бродвейские шоу, а ювелиры, часовщики, портные, производители обуви, флористы, кейтеринговые фирмы, парикмахеры, специалисты по уходу за животными, массажистки, мануальные терапевты, автомеханики и те, кто оказывал более интимные услуги (прежде всего шлюхи и торговцы наркотиками), приходили в брокерский зал и обслуживали молодых стрэттонцев прямо на месте, чтобы те не потратили ни одной лишней секунды своего рабочего времени и не отвлекались ни на одно постороннее занятие, непосредственно не связанное с их единственной обязанностью: непрерывно звонить по телефону.

Вот и все. Надо было улыбаться и звонить по телефону с той секунды, как ты вошел в офис, и до той секунды, когда ты оттуда вышел. А если у тебя для этого не было достаточной мотивации или ты не мог вынести того, что секретарши бизнесменов из всех пятидесяти штатов по триста раз в день постоянно посылают тебя, бросая телефонную трубку, то тебе в затылок уже дышали десять человек, жаждавшие прийти на твое место. В таком случае тебя выгоняли – безвозвратно.

Что же это была за тайная формула, которую открыл «Стрэттон» и которая позволяла всем этим неприлично молодым мальчикам зарабатывать такие неприлично большие деньги? По сути своей она была основана на двух простых истинах: во-первых, на том, что большая часть одного процента американцев, принадлежащих к богатейшему слою, втайне являются тайными неизлечимыми игроками, которые не могут устоять перед искушением снова и снова бросить кости, даже если знают, что кости выпадут не в их пользу. А во-вторых, хотя в это и трудно поверить, но молодых мужчин и женщин с социальными навыками стада сексуально озабоченных буйволов и интеллектом Фореста Гампа – причем замешанным на трех видах наркотиков, – можнонаучить разговаривать как настоящие чародеи с Уолл-стрит, если написать для них слова, а потом учить их произносить эти слова – каждый день, с утра до вечера – в течение года.

И когда по Лонг-Айленду начал распространяться слух об этом маленьком секрете – о том, что здесь, в Лейк Саксес, имеется такой безумный офис, в котором надо только появиться, поклясться в вечной преданности хозяину офиса, выполнять приказы, и он за это сделает тебя богатым, – тут-то молодые мальчики стали безо всякого предупреждения являться в наш биржевой зал. Сначала они приходили маленькими группами, потом повалили толпами. Сначала это были мальчики из районов Куинса и Лонг-Айленда, населенных семьями среднего класса, потом появились представители всех пяти округов Нью-Йорка. Я глазом не успел моргнуть, как они уже стали приезжать со всей Америки, умоляя дать им работу. Все новые и новые мальчикипроезжали полстраны, чтобы добраться до биржевого зала «Стрэттон-Окмонт» и поклясться в вечной преданности Волку с Уолл-стрит. Ну а все остальное известно, это уже стало историей Уолл-стрит.

Моя ультрапреданная помощница Джанет сидела за своим столом, с трепетом ожидая моего приезда. В тот момент, когда я появился, она постукивала указательным пальцем правой руки по поверхности стола и качала головой, как будто хотела сказать: «Какого черта весь мой день должен зависеть от того, когда мой сумасшедший босс вздумает явиться на работу?!» А может быть, мне так показалось и она просто скучала. В любом случае стол Джанет находился прямо напротив моей двери, как будто она была игроком на линии, прикрывающим нападающего. Так было сделано неслучайно. Среди многочисленных задач, выполнявшихся Джанет, была и охрана моей двери. Тому, кто хотел на меня взглянуть или тем более поговорить со мной, надо было сначала прорваться мимо Джанет. Это было непросто. Она защищала меня, как львица защищает своих детенышей, и без колебаний обрушивала свою праведную ярость на любого, кто попытался бы прорвать ее оборону.

Увидев меня, Джанет тепло улыбнулась, и я на секунду задержался, глядя на нее. Ей было уже под тридцать, но она выглядела немного старше своих лет. У нее была густая темно-каштановая шевелюра, чистая светлая кожа и крепкое маленькое тело. В ее прекрасных голубых глазах была какая-то грусть, как будто ее обладательница, несмотря на свои молодые годы, много страдала. Может быть, именно поэтому Джанет каждый день приходила на работу практически в костюме Смерти. Да, сегодня, как и всегда, она была одета с ног до головы в черное.

– Доброе утро! – Джанет широко улыбнулась, но в голосе ее слышалось легкое раздражение. – Почему вы опоздали?

Я нежно улыбнулся своей ультрапреданной ассистентке. Несмотря на ее погребальный вид и жгучее желание быть в курсе каждой мелочи моей личной жизни, она мне очень нравилась. Она была как бы офисным двойником Гвинн. Джанет всегда с удовольствием бросалась выполнять любое мое важное или мелкое задание – оплачивала мои счета, занималась моими финансами, следила за расписанием моих встреч, организовывала мои поездки, платила моим шлюхам и моим драгдилерам, а также лгала той женщине, на которой я в данный момент был женат. Она была потрясающе компетентна и никогда не ошибалась.

Джанет, как и я, выросла в Бэй-Сайде, но ее родители умерли, когда она была еще совсем юной. Ее мать была хорошей женщиной, но отец обращался с ней как настоящая свинья. Я изо всех сил старался, чтобы она чувствовала себя любимой и нужной. И я защищал ее так же, как она защищала меня.