Текст книги "Владычица снов. Книга первая"

Автор книги: Джонатан Уайли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Хорошо выглядишь, – радостно заметил барон. – Такое лакомство никакому мужику подать не стыдно.

Сердце Ребекки забилось еще отчаянней.

– Я не блюдо, чтобы подавать меня на стол, – тихим голосом указала она отцу.

В обычной ситуации подобное проявление непокорства вызвало бы в ответ самую настоящую бурю. Но сегодня с утра барон определенно пребывал в отменном расположении духа.

– Разумеется, – радостно подтвердил он. – Однако нам предстоит обсудить важное дело. Оставь нас, Рэдд. Я кликну тебя, если понадобишься.

– Хорошо, мой господин.

Постельничий покинул кабинет барона с такой стремительностью, словно рад был поскорее унести оттуда ноги. Проходя мимо Ребекки и находясь в этот миг спиной к барону, он шепнул девушке: «Сохраняй спокойствие», и на губах у него заиграла легкая, но определенно заговорщическая улыбка. Она понимала, что он хочет дать ей добрый совет независимо от того, о чем именно собирается поговорить с ней отец, но если речь и впрямь пойдет о том, чего она так страшится, то сохранить спокойствие окажется, мягко говоря, не просто. Конечно, ей не хотелось бы навлечь на себя безудержный гнев барона, однако…

– Сядь, Ребекка, – приказал Бальдемар, когда дверь за Рэддом закрылась.

Девушка так и поступила: она села, кротко сложив руки на коленях. Сохраняя самое нейтральное выражение лица, она предоставила начать разговор барону.

– У меня для тебя хорошие новости, – удовлетворенно пророкотал он.

«Для тебя, может, и хорошие, – мрачно подумала девушка. – Но только не для меня».

– Через два дня тебе исполнится восемнадцать, – с радостной улыбкой продолжил барон. – И в соответствии с обычаями я решил устроить тебе помолвку. Об этом будет официально объявлено на пиру в честь дня твоего рождения.

Ребекка не смогла удержаться от того, чтобы всем своим видом не выразить смертельное отчаяние. Все складывалось еще хуже, чем она предполагала! Она действительно опасалась, что на праздник в замок съедутся возможные соискатели ее руки – в конце концов, такое случалось и ранее, – но то обстоятельство, что помолвка была уже обговорена и назначена, вызывало у нее куда более зловещие предчувствия. И судя по радости, которой так и дышало лицо барона, сговор был настолько выгоден, что у нее не оставалось никаких шансов на успешное сопротивление.

Девушка судорожно сглотнула, потом заговорила, стараясь по мере сил сохранять спокойствие хотя бы внешне:

– Значит, отец, в этом вопросе мне не предоставлено право выбора?

В глазах у барона мелькнули первые искры раздражения, однако на губах у него продолжала играть прежняя улыбка.

– Я сделал этот выбор, дочь. Таково мое право и таков мой долг. А твой долг заключается в дочернем послушании отцовской воле.

– Это так, отец. Но ты даже не сказал мне, за кого собираешься выдать меня замуж.

– Ну а уж это тебя не касается, – спокойно парировал барон.

Ребекка слишком изумилась, чтобы хоть как-то возмутиться. «Меня не касается имя моего будущего мужа?»

– Скоро ты с ним встретишься, – продолжил барон Бальдемар. – Он молод и благородного происхождения. Он второй сын одного барона.

Охваченная ужасом и тоскою, Ребекка тем не менее отметила про себя, что отец значительно снизил свои обычные непомерные притязания. Выдать ее за кого-нибудь более высокородного, чем она сама, у него явно не получилось – вот он и решил удовольствоваться сыном своего ровни – барона, да к тому же не старшим сыном, а вторым. Тем удивительнее было то, что его настолько радовала предстоящая помолвка.

«Он что-то скрывает», – подумала она, и тут же эта мысль из догадки превратилась в непреложную истину.

– И нечего делать вид, будто все это на тебя с луны свалилось, – завершил свою тираду барон. – Ты уже взрослая и пора проститься с детством раз и навсегда. Пора одеваться и вести себя в соответствии с собственным возрастом и статусом. Я хочу, чтобы люди, только поглядев на тебя, прониклись уважением к нашему роду. Это тебе ясно?

Ребекка замешкалась с ответом.

– А могу я все-таки узнать его имя? – робко спросила она, наконец.

– Крэнн, – односложно ответил барон. Это имя, однако, ничего не сказало девушке.

– Откуда же взяться во мне любви к человеку, которого я не знаю, – вырвалось у нее.

Ребекка была больше не в состоянии сдерживать охватившие ее чувства.

– Полюбить! – заорал барон, и его лицо внезапно побагровело от гнева. – Полюбить? Да какое отношение все это имеет к любви?

Он поднялся на ноги и грузно навис над дочерью, которая в страхе отпрянула от него. Ребекке хотелось запротестовать, хотелось крикнуть барону в лицо, что ее мать умерла именно потому, что он не любил ее, но даже если бы у нее хватило сил произнести это вслух, барон все равно не стал бы ее слушать. Он уже закончил беседу, вернее, решил закончить ее собственной лекцией.

– Откуда в тебе столько глупости? Разве я не учил тебя, какие обязанности накладывает на человека его общественное положение? Какая ответственность возложена на аристократию? И в частности, на владельцев замка Крайнего Поля? Вот о чем тебе следовало бы подумать вместо того, чтобы предаваться бесплодным мечтаниям о любви и о прочей романтической чепухе. – Он злобно ухмыльнулся, слова его все больше походили на самую обыкновенную ругань. – Рассуждаешь, как дворовая девка! – Он сделал паузу, несколько пришел в себя и заговорил более нормальным тоном: – Слишком долго я смотрел на все это сквозь пальцы. И слишком много времени ты проводила с людьми низкого ранга и происхождения. Начиная с данной минуты, я запрещаю тебе встречаться с Эмер – она оказывает на тебя дурное влияние. Я поговорю об этом с Рэддом.

Барон, отвернувшись, даже не заметил того, как всхлипнула Ребекка. На мгновение она подумала о том, не сбежать ли куда глаза глядят, пока он на нее не смотрит, но отец вновь повернулся к ней, судя по всему, преисполненный решимости еще немного поучить ее уму-разуму.

– Тебе следует благодарить меня! – гаркнул он. – Одной Паутине ведомо, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы найти тебе хорошего мужа, а ты… а ты ведешь себя так неприступно и высокомерно… так неженственно… ничего удивительного в том, что ты распугала лучших женихов. – Барон Бальдемар был готов лопнуть от распиравшего его праведного гнева. – Мы могли бы составить партию с воистину высоким Домом, если бы ты не была такой упрямой.

Полная несостоятельность последних отцовских предков была для Ребекки совершенно очевидной, но она также понимала, что с бароном, когда он гневается, лучше не спорить. Конечно, чисто гипотетически имелось несколько достойных соискателей ее руки, однако от более конкретных притязаний их удерживала вовсе не холодность Ребекки, а совершенно иные факторы. Особенно тех, кто и впрямь принадлежал к самой высшей знати. Общеизвестная бедность барона, неплодородность принадлежащих ему земель, обширные долги, которые он успел наделать, в соединении с несомненной амбициозностью этого человека и его более чем сомнительной репутацией – всего этого было вполне достаточно, чтобы никто не вздумал добиваться ее руки.

Некоторые из кавалеров казались ей людьми приятными – тогда как другие вызывали откровенное отвращение, – но Ребекке ни разу не представилось шанса завязать мало-мальски серьезное знакомство хотя бы с одним из них. Малопочтенное, чтобы не сказать возмутительное поведение отца в дни официальных торжеств заставляло ее под любым предлогом уклоняться от участия в праздниках. Неужели барон настолько слеп, что не видит, как его собственное поведение всех отталкивает?

– Разве так трудно было улыбаться им? Улыбнуться хоть раз хотя бы одному из них, – не в силах справиться с душащей его яростью, продолжил барон. – Надеть что-нибудь красивое, дать своим кавалерам понять, что ты им рада! Нет, что угодно, только не это. Ты выглядишь, как тряпичная кукла, которую битый час продержали под проливным дождем, да и ведешь себя соответственно. Кому захочется такую женщину? – Он сделал паузу, чтобы восстановить дыхание, а затем со злобным удовлетворением закончил: – Только на этот раз, барышня, дело обстоит совсем по-другому. Все обговорено заранее, и тебе предстоит встретить будущего супруга нежными улыбками и распростертыми объятиями. А не послушаешься, так тебе же самой хуже будет. А теперь пошла вон отсюда!

Он жестом повторил приказ, и Ребекка опрометью выбежала из кабинета.

Глава 7

Эмер была как раз тем человеком, в плечо которому так хорошо выплакаться. После того как Ребекка пересказала подруге свою печальную историю, всхлипывания девушки переросли в яростные слезы негодования.

– Он не имеет права обращаться со мною так! Не имеет права! – В изумлении отцовским бессердечием, она сокрушенно покачала головой. – Выдать меня замуж за человека, которого я ни разу в жизни не видела. О котором ни разу в жизни даже не слышала!

Эмер сделала все, что было в ее силах, чтобы утешить подружку, но она ничем не могла помочь ей – разве что выслушать рассказ еще раз и, в свою очередь, разозлиться.

– Давай убежим, – неуверенно предложила она, когда Ребекка умолкла.

– Тебе-то такое вполне может удастся, – возразила Ребекка. – Тебе дали столько свободы, что ты можешь вести себя, как заблагорассудится. – В ее голосе прозвучали нотки зависти. – А меня он теперь будет стеречь. Не сомневаюсь, именно так он и поступит. Кроме того, мне запрещено теперь с тобой видеться.

– А это еще почему?

– Потому что ты оказываешь на меня дурное влияние!

– Что ж, в определенной мере это соответствует действительности, – улыбнулась Эмер, но Ребекка по-прежнему оставалась безутешной.

– Что же мне делать? – простонала она.

– Что-нибудь придумаем, – проворчала Эмер. И мысленно добавила: «Непременно».

Нищета барона Бальдемара и его постоянные, хотя и безуспешные попытки из этого состояния выкарабкаться во многом объяснялись событиями, произошедшими несколько столетий назад. Именно тогда гигантские соляные плато поглотили почти половину владений баронского рода, а остальные его земли стали практически бесплодными и, соответственно, ничего не стоили. Если верить древним легендам, то даже столица страны оказалась погребена под соляной толщей. Город Дерис, как поговаривали, находился неподалеку от южной границы Крайнего Поля – и столь близкое соседство с центром королевства и всей ведущейся в стране торговли обеспечивало предкам Бальдемара беззаботное процветание. Но когда Дерис погиб и новую столицу Эрении учредили в Гарадуне, далеко на север от Крайнего Поля, значение и богатство владения быстро пошли на убыль. Бароны у себя в замке теперь сидели слишком далеко от столицы, чтобы оказывать на жизнь страны какое бы то ни было влияние; беда, однако, заключалась не только в этом. Огромные соляные «моря» на территории удела означали, что главные торговые пути между портами юга и городами севера проходили теперь, огибая Крайнее Поле. Мало кто из купцов решался доверить свой драгоценный груз так называемым археологам , которые за умеренную плату переправляли караван через соляные плато. Большинство предпочитало пусть куда более долгий, зато несравнимо более безопасный кружной путь, огибая соляные разливы с востока.

Вследствие этого торговля самого Крайнего Поля пришла в упадок, а дорожный сбор, отходящий в казну барона, свелся практически к нулю. Бароны из своего ныне прозябающего замка могли разве что с завистью наблюдать за тем, как роскошествуют живущие на востоке – между соляными плато и Огненными Болотами.

В нынешние времена полагали, будто Крайнее Поле получило такое название именно из-за того, что оно граничит с соляными плато, хотя на самом деле все было по-другому. Много веков назад на здешних землях были обнаружены богатые месторождения железной руды и других полезных ископаемых, так что местные жители поневоле освоили опасные ремесла добывать, плавить и ковать металл. Лучшие кузнецы из здешних мест стали знаменитыми на всю страну оружейниками, их изделиями не могли не восхищаться лучшие воины королевства. Бароны рода всемерно поощряли таких умельцев и способствовали широкому распространению их изделий, пока, наконец, выражение «острый край» не стало фирменным знаком здешних мечей, а уж от этого «края» и пошло название Крайнее Поле.

В последующие годы большинство месторождений истощалось, что вызывало необходимость ввозить и железную руду, и другие ископаемые. А когда в стране наступили десятилетия длительного мира, падение спроса на оружие вынудило последних кузнецов, что все еще не оставили своего ремесла, находить своим талантам какое-нибудь мирное применение. Барон Бальдемар по-прежнему содрогался при мысли о том, что его подданные куют главным образом ножи и вилки, и это было одной из главных причин, по которым он распорядился изобразить себя на портрете с мечом в руках.

Крайнее Поле не имело практически ничего, чем можно было бы заменить хиреющее кузнечное дело. Земля здесь не отличалась плодородием по вполне понятным причинам. Честно говоря, здешние крестьяне вели непрерывную войну с солью, которая день за днем грозила поглотить последние возделываемые участки земли. Сложная система изгородей, канав и отводных каналов кое-как до поры до времени выручала их, но все это нуждалось в постоянном уходе и починке. Каждый год едкие белые кристаллы отвоевывали у крестьян по нескольку пядей земли, каждый год кто-нибудь из земледельцев, отчаявшись, бросал свой участок и уезжал куда-нибудь на поиски более гостеприимных мест.

Большинство крестьян ныне едва перебивались с хлеба на квас, да и у тех, кто, бросив землю, шел в город на заработки, дела обстояли немногим лучше. В городе у ворот замка на каждом шагу можно было встретить нищих побирушек.

Некоторые зарабатывали себе на жизнь, добывая и вывозя соль, но это никак нельзя было назвать выгодным промыслом: соль представляла собой настолько дешевый товар, что торговля ею в малых количествах практически не приносила барыша.

Но при всем этом бароны Крайнего Поля могли бы вести достаточно приятное существование, не растрачивай они постоянно последние остатки фамильного богатства на всевозможные глупости и смехотворные затеи. Например, дед Бальдемара был убежден в том, что под корнями колючей сливы можно найти золото, и предлагал щедрое вознаграждение всем, кто сообщит ему о том, где растут эти деревья. Вскоре на землях удела объявилось великое множество мошенников. Они завозили сюда саженцы, закапывали их корни в землю и тут же сообщали уполномоченным барона о своих «открытиях». А эти уполномоченные в свою очередь, когда им обещали поделиться причитающимся вознаграждением, охотно закрывали глаза на то, что земля вокруг только что «обнаруженной» колючей сливы оказывалась свежевскопанной. Нечего и говорить, что никакого золота так и не нашлось, зато, пока барон не позволил убедить себя в том, что он ошибается, казна в замке Крайнего Поля значительно полегчала.

Бальдемар, став хозяином удела не достигнув и двадцатилетнего возраста, обнаружил, что его владение является полным банкротом, и безостановочная борьба за то, чтобы раздобыть где-нибудь денег и хоть как-то восстановить честь рода, начала омрачать ему жизнь еще с юношеских лет. Со временем поставленная им перед самим собой задача превратилась в своего рода манию, а все шансы на обретение благополучия свелись к одной-единственной и последней надежде. И этой надеждой была Ребекка.

У Скаттла имелся свой собственный способ борьбы с похмельем, заключавшийся в том, что он снимал себе голову с плеч.

Процедура была вполне элементарной. Сначала он распутывал воображаемые узлы, которыми голова крепилась на шее, а затем, с предельной осторожностью взяв себя руками за щеки, снимал голову и осторожно укладывал ее на подушку. К настоящему времени он приобрел в этом деле такой опыт, что запросто пренебрегал тем неприятным обстоятельством, что остаточные явления алкогольного опьянения при этом не улетучивались, а оставались вместе с ним в постели. Зато прошли мучительные головные боли по утрам, когда один взгляд на что-нибудь, чуть более яркое, нежели горящая свеча, заставлял его отчаянно жмуриться, а ходящие ходуном стены буквально выворачивали его наизнанку. Плоть и кость, остававшиеся у него по завершении процедуры – от плеч и ниже, не испытывали теперь ни боли, ни тошноты, представляли собой вполне пристойное зрелище, приемлемо звучали и пахли; их единственное назначение состояло в том, чтобы провести его через утро и первую половину дня.

И только когда Скаттл осознавал, что теперь это будет безопасно, он возвращался к себе в комнату и прикреплял голову на место, тщательно завязав при этом все узлы. Таким образом он оказывался полностью укомплектованным и мог безмятежно коротать вторую половину дня, заранее предвкушая, а вслед за тем и вкушая блаженное волшебство, заключенное в алкоголе. Его не слишком тревожило, что по утрам он оставляет свою голову без присмотра, потому что далеко не у каждого хватило бы глупости заглянуть к нему в комнату, а что касается тех, у кого глупости на это хватало, то они по каким-то таинственным причинам никогда не замечали мирно покоившуюся на подушке голову. Любого, кто решался заглянуть в комнату Скаттла, встречала резкая брань, если хозяин случайно оказывался на месте, а в его отсутствие неприкосновенность жилища гарантировал густой дух пьяной блевотины, табачного дыма и прочей мерзости.

Но нынешним утром все пошло наперекосяк.

Прошлой ночью попойка выдалась особенно шумной. Барон получил тайное, но окончательное подтверждение всему, что касалось предстоящей помолвки Ребекки, и, пребывая в превосходном расположении духа, распорядился подать, не скупясь, и вино, и напитки покрепче, чтобы как следует отпраздновать это событие. Будучи на протяжении многих лет дворецким и личной слугой Бальдемара, Скаттл понимал, то о причинах пира лишних вопросов задавать не следует, и с тем большим наслаждением угощался не часто подаваемыми здесь к столу изысканными напитками из замковых погребов, не забывая при этом то и дело оттаскивать откупоренные, но не допитые бутылки и бутыли к себе в комнату. Барон со своим дворецким напились, как в старые добрые времена, возродив дух былого товарищества, правда, так и не сумевшего за долгие годы навести мосты через пропасть, обусловленную разницей в их положении. Скаттл проснулся рано (хотя и лег весьма поздно) и сразу же понял, что нынче ему никак нельзя будет обойтись без этой особой техники собственного изобретения. Оставив голову на подушке, он как манекен проследовал на кухню, чтобы проверить, нормально ли там идут дела. Там ему рассказали, что, хотя барон тоже уже встал, он не потребовал ни завтрака, ни чего бы то ни было другого, а занялся доверительной беседой с Рэддом, после чего ему предстояло принять у себя в кабинете собственную дочь. Удовлетворившись услышанным, Скаттл вернулся к себе, опустился в свое единственное кресло и уже через несколько мгновений задремал.

Какое-то время спустя его грубо разбудили – а снились ему гигантские бочки эля, – причем так грубо, что ему почудилось, будто к нему в комнату ворвался ураган. И пока он нехотя протирал глаза, этот ураган внезапно обрел дар речи.

– Господи, какая же здесь вонь! А как ты сам-то ее выносишь?

Скаттл сфокусировал взор на говорящем или на говорящей, в конце концов узнал Эмер и тихо застонал. Его голова по-прежнему оставалась на подушке, а в ее отсутствие ему было ни за что не справиться с девицей, столь бесцеремонно нарушившей неприкосновенность его жилища. Он мрачно понаблюдал за тем, как она описала инспекционный круг по всей комнате, и отчаянно заморгал, когда девушка села на кровать, едва не повалив при этом набок его воображаемую голову.

– У благовоспитанных людей принято, знаешь ли, стучаться, – сердито заметил он.

– А я и постучалась, – фыркнула его мучительница. – Но ты не откликнулся.

– Уходи, я занят.

– Чем еще занят? Просто дрыхнешь!

Нахмурившись, он подумал, не приставить ли на прежнее место голову, но тут же отказался от этой затеи: было еще слишком рано и похмелье наверняка не выветрилось.

– В хорошеньком же ты состоянии, – ехидно отметила Эмер. Голос ее в затхлой комнатушке звучал чуть ли не до неприличия звонко и весело. – Ладно, я уйду, но не раньше, чем ты ответишь мне на один простой вопрос.

В ответ Скаттл уныло промолчал.

– Кто такой этот Крэнн и как он выглядит?

– Их два, – загадочно отозвался дворецкий.

– Что?

– Два вопроса.

– Кто он такой?

Эмер уже не столько говорила, сколько кричала.

Скаттл поневоле отпрянул от непрошеной гостьи, он почувствовал, что его столь изящно изготовленный и столь тщательно сбалансированный защитный панцирь пошел мелкими трещинами. Дворецкий тихо выругался, почувствовав, как неумолимо к нему возвращается головная боль.

– Сын какого-то барона откуда-то с севера, – пробормотал он. – А больше мне ничего не известно.

– Должно быть известно!

– А вот неизвестно.

– А кому же известно? – заупрямилась Эмер.

– Проваливай, – огрызнулся дворецкий.

– С тобой каши не сваришь, – рассерженно выкрикнула Эмер. – Но должен же быть кто-нибудь, кроме барона, кто хоть что-то про него знает!

Скаттл вновь ничего не ответил, он только мрачно смотрел на свою истязательницу, пока та, наконец, к вящему его облегчению, не отвернулась и не пошла к дверям. Здесь она остановилась и бросила на него еще один – полный последней надежды – взор.

– Извини, что потревожила тебя.

Скаттл кивнул. Он уже раскаивался в своей суровости.

– Поговори с Клюни, – шепнул он.

Эмер заулыбалась:

– Большое спасибо!

И даже дверь закрыла, как могла осторожно, чтобы не причинить ему дополнительных страданий.

– Клюни? – вырвалось у Ребекки. – Клюющий носом Клюни? – Под этим именем придворный алхимик был известен всем мальчишкам в замке и в городе, что само по себе было вполне объяснимо. – Но он-то чем мне поможет?

– Он сущий кладезь информации, – вскинулась Эмер. – А своего врага всегда нужно знать. Таков первый закон полководческого искусства.

– Что толку?.. – уныло пробормотала ее подруга. – Ведь войну-то мы уже проиграли.

На смену недавнему гневу пришло глубочайшее уныние; Ребекка теперь пребывала в убеждении, что ее судьба окончательно решена. Зато Эмер отнюдь не отчаялась.

– Ты меня самым серьезным образом разочаровываешь, – менторским тоном заметила она. – Нельзя сдаваться с такой безропотностью.

Эмер решила не сообщать подруге, что если та откажется от любого сопротивления, то за судьбу Ребекки придется побороться ей самой.

– Неужели ты не понимаешь? – вздохнула Ребекка. – Все обговорено и согласовано. Барон договорился с бароном. Мужчина – с мужчиной. – Ее прекрасное лицо исказила гримаса горечи. – Кто я такая, чтобы помериться с ними силой?

– Ладно, сдавайся, если хочешь, – все-таки обронила Эмер. – Только я капитулировать не собираюсь.

– Да что мне делать-то? – вяло протянула Ребекка, замыслы подруги едва ли могли воодушевить ее, какими бы они ни оказались.

– Покончить с собой! – рявкнула Эмер.

Подруги в испуге уставились друг на дружку, на какое-то время они обе словно онемели, затем Ребекка тихо заплакала. Эмер обняла ее и принялась нашептывать слова утешения:

– Да я же не серьезно, идиотка ты несчастная!

– Мы еще даже не начали сопротивляться! А ты уже готова сдаться!

Ребекка постепенно справилась со слезами.

– Но что же мне делать? – повторила она.

И, несмотря на то, что говорила она по-прежнему тихо, ноток безнадежности в голосе больше не было слышно.

– Вот так-то лучше! – Эмер разомкнула объятия и шутливо потрепала подругу по плечу. – Не затем я потратила столько сил и времени на твое воспитание, чтобы ты теперь безропотно бросилась под ноги первому встречному.

Ребекка поневоле улыбнулась сквозь еще не просохшие слезы.

– Пойди, поговори с моим отцом, – продолжила Эмер. – Он должен быть в курсе этой сделки и наверняка объяснит тебе, что именно тут у нас происходит.

– Он не пойдет против воли моего отца.

– Напрямую не пойдет, – согласилась Эмер. – Но мы можем кое-что придумать…

– А ты действительно хочешь повидаться с Клюни. – вытирая слезы, поинтересовалась Ребекка.

– Нет. Я пошлю к нему Галена, – ответила Эмер. – У этого парня имеются свои достоинства.

Эмер ухмыльнулась – и впервые за все это время перед мысленным взором Ребекки мелькнул слабый лучик надежды. Возможно, у нее больше союзников, чем ей кажется.