Текст книги "Сиротский Бруклин"

Автор книги: Джонатан Летем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

–  Тревожная-пирожная-порожная. Три – вожная!

– Да уж, я сам уже несколько вс– три-вожен, – с отсутствующим видом пробормотал Кони, выводя «линкольн» на освободившееся место в правом ряду.

–  Полож… – попытался добавить я.

– Отстань от меня! – прорычал Гилберт, подрулив наконец к багажнику черного автомобиля.

Я наклонился вперед, пытаясь разглядеть, что там происходило. Три головы. Минна со здоровяком на заднем сиденье, впереди шофер. Минна смотрел прямо перед собой, гигант – тоже. Я приложил один наушник к уху, но, как и предполагал, не услышал ни звука: они молчали. Кто-то знал, что они делают и куда едут, но этот кто-то определенно был не я.

На Пятьдесят девятой улице мы попали в хвост «зеленой волне», которая всегда так раздражала меня при въезде на мост Квинсборо Гилберт чуть притормозил, чтобы они не обнаружили нас, и в образовавшееся между «линкольном» и черным авто пространство тут же въехала какая-то машина. Едва зеленый сменился красным, «кей-кар» рванул вперед, едва не угодив в поток автомобилей, устремившихся с Пятьдесят восьмой улицы.

– Черт!

– Черт!

Мы с Гилбертом готовы были из кожи вон вылезти. Даже если бы мы попытались пересечь поток с Пятьдесят восьмой, то нас бы тут же в лепешку раздавило. Было такое ощущение, будто на нас надели смирительную рубашку. Похоже, судьба опять обманывала нас и мы вновь теряли Минну. Да чтоб этим козлам досталось все козлиное, потому что только этого козлы и достойны! А «кей-кар» тем временем доехал до очередной группы машин, стоявших на красном сигнале, и замер в квартале от нас. Вдруг в текущем перед нами потоке транспорта образовалась брешь. Нам, кажется, повезло, но всего лишь на одно мгновение.

Скрипя зубами от нетерпения, я вглядывался вперед. Их красный, наш красный – мой взгляд метался от одного светофора к другому. Я слышал дыхание Гилберта и мое собственное – оно было тяжелым, как у лошадей, выведенных на стартовую прямую. Адреналин вскипел в крови – нам казалось, мы бы одним прыжком настигли черный автомобиль. Просто чудо, что мы умудрились не пробить лбами ветровое стекло.

Наш красный сменился зеленым, но, увы, их – тоже. Разъяренные, мы видели, как соседний поток рванулся вперед, а наш всего лишь медленно пополз. Впрочем, в этой медлительности была и наша надежда – если хоть какие-то автомобили из наших переберутся в их поток, то они просто парализуют его, и мы сможем нагнать «кей-кар», так как находимся в самой голове нашей ленивой гусеницы. Я шесть раз постучал по крышке отделения для перчаток. Кони в ярости выжал акселератор и тут же ткнулся в бампер впереди ползущего такси. К счастью, несильно. Мы высунулись в окно, и я увидел серебристую царапину на выкрашенном в желтый цвет бампере.

– Черт с ним, езжай вперед! – сказал я.

Похоже, таксист был того же мнения. Мы так и ползли по Пятьдесят девятой – безумное родео частных авто и такси, вынужденных повиноваться непреложному закону смены сигналов светофора. Наконец наша часть потока догнала их поток – и вот они перемешались, слились друг с другом. Черный автомобиль агрессивно тыкался носом в багажники впереди идущих машин. Мы рыскали, спеша нагнать его и даже не пытаясь больше замаскироваться среди других авто. Кварталы пролетали мимо нас.

– Поворачивают! – заорал я. – За ними!

Я уцепился за ручку двери, а Кони, правильно оценив ситуацию, рванул вперед, расталкивая зазевавшиеся машины и не замечая визжащих вокруг тормозов, лысеющей резины и поцарапанного хрома. Зато мой тик успокоился: одно дело стресс, а другое – животный страх. Это как в самолете: когда самолет садится, сотрясаясь от вибрации, все до единого пассажиры и экипаж пытаются усилием воли заставить его корпус не дрожать. Так и я в воображении усмирял происходящее (в данном случае – колёса, транспорт, Гилберта, гравитацию, рывки вперед и так далее) и был в состоянии справляться с собой. Туретту пришлось пока отступить.

– Тридцать шестая, – заметил Кони, когда мы покатили по боковой улице.

– И что это означает?

– Понятия не имею. Но что-то означает, – отозвался он.

– Тоннель. Тоннель «Мидтаун». Квинс.

Это несколько успокоило нас обоих. Здоровяк и его шофер приближались к нашей стороне поля. Более или менее. К ее окраинам. Не Бруклин, конечно, но тоже не так уж плохо. Мы оказались в одном из двух уплотнившихся рядов транспорта, которые устремились к входу в тоннель. Черный автомобиль был надежно зажат в потоке в двух машинах впереди нас. В стеклах его блестящих потемневших окон отражались вспышки огней, освещавших эту безумную городскую артерию. Я чуть расслабился, перестал сдерживать дыхание и тут же почувствовал, как из моего горла рвутся наружу обычные слова. Я заскрежетал зубами, но, не сдержавшись, пропищал: «Съешьте меня!»

– Пошлина, – вдруг сказал Кони.

– Что?

– Надо заплатить пошлину. Когда въедем в Квинс.

Я стал шарить в карманах:

– А сколько надо?

– Кажется, три пятьдесят.

Едва я успел наскрести требуемую сумму – три купюры, четвертак, десятицентовик и три пятицентовика, как тоннель закончился и два потока раздробились на части, устремившись к шести или семи кабинкам. Я пересчитал деньги и, не разжимая кулак, протянул Гилберту.

– Нечего клеиться за ними, – заметил я. – Выбери-ка очередь побыстрее. Можешь подрезать кого-нибудь.

– Ага. – Кони вглядывался в ветровое стекло, пытаясь определить» в какую сторону лучше свернуть. Но как только он повернул руль направо, черный автомобиль тут же резко вырулил из своего потока и дернул к самой левой кабинке.

Мы оторопело переглянулись.

– Это еще что такое? – сквозь зубы процедил Гилберт.

– «И-Зед-пасс», – ответил я. – У них есть блатной пропуск «И-Зед-пасс».

«Кей– кар» скользнул на блатную линию и медленно подъехал к свободной кабинке. А Кони тем временем томился третьим в очереди к кабинке с надписью «Без сдачи или с жетонами».

– Следуй за ними! – крикнул я.

– Пытаюсь, – бросил в ответ Гилберт, ошеломленный неожиданным поворотом событий.

– Сворачивай налево! – командовал я. – Проедешь не останавливаясь!

– Но у нас же нет пропуска «И-Зед-пасс». – Кони печально улыбнулся, демонстрируя свой удивительный дар мгновенно перевоплощаться из взрослого человека в ребенка.

– Мне наплевать!

– Но мы…

Я схватился за руль, пытаясь пересилить Гилберта и вывернуть налево, но было уже слишком поздно. Место перед нами освободилось, и Гилберт проехал вперед, открывая окно со своей стороны. Я сунул наконец ему деньги, и он передал их в окошко.

Выехав из тоннеля, мы оказались в Квинсе. Перед нами раскручивался клубок ничем не примечательных улиц: бульвар Вернона, авеню Джексона, Пятьдесят вторая авеню. И так далее.

Черный автомобиль исчез.

– Двигай вперед, – сказал я.

Нахмурившись, Гилберт припарковался на Джексон-авеню. Уже почти совсем стемнело, хотя было всего семь часов. На противоположном берегу реки сверкали огнями «Эмпайр-Стейт» и «Крайслер» – самые высокие здания в городе. Машины одна за другой вырывались из пасти тоннеля и, словно насмехаясь над нами за наше бездействие, деловито устремлялись к скоростному шоссе на Лонг-Айленд. Теперь, потеряв Минну, мы были здесь чужаками.

– Долбаный пропуск! – прошипел я.

– Думаю, они от нас оторвались, – заметил Гилберт.

– Да уж, похоже, так оно и есть, – мрачно ухмыльнулся я.

– А хотя… Послушай-ка, – быстро заговорил он. – Может, они сделали круг и вернулись на Манхэттен? Может, мы смогли бы догнать их…

– Ш-ш-ш, – остановил его я, прижимая наушник к уху. – Если Фрэнк заметит, что мы его потеряли, то, возможно, скажет что-нибудь.

Увы, ничего не было слышно. Только звуки, обычные в движущейся машине. Минна и великан хранили полное молчание. Теперь мне уже не верилось, что великан и был тем самым человеком, с которым Минна беседовал в «Дзендо», – тот тип, говорящий намеками, чью вычурную многословную речь я слышал в наушники, не смог бы молчать так долго. Странно, однако, что и Минна молчал и не потешался над чем-нибудь, что видел из окна. Был ли он напуган? Или опасался, что они догадаются о передатчике? Думал ли он, что мы по-прежнему где-то поблизости? Почему вообще захотел, чтобы мы следовали за ним?

Полная неизвестность.

Я шесть раз прищелкнул языком.

Мы ждали.

Еще прищелкнул.

«Здесь, кажется, проезжал крутой польский босс, – вдруг раздался в наушниках голос Минны. – Я всегда старался держаться подальше от любителей пирогов».

А потом я услышал отчетливое: «Уй!» Как будто великан засадил ему в живот кулаком.

– Здесь поблизости есть что-нибудь польское? – спросил я у Гилберта, отрывая наушник от уха.

– Не понял?…

– Где тут что-нибудь польское? – повторил я. «Полиш-лишь-пир-пироги… Съешьте меня!»

– Понятия не имею. Тут для меня все польское.

– В Саннисайде? Или в Вудсайде? Давай же, Гилберт, соображай! Помоги мне. Где-то тут должно быть что-то польское.

– А куда приезжал Папа Римский? – стал размышлять Кони вслух. Это звучало как начало шутки, но я-то знал Гилберта. Он был не в состоянии запомнить ни одного анекдота. – Он ведь поляк? Тебе что-то говорит название Гринпойнт?

– Гринпойнт в Бруклине, Гилберт, – произнес я, не задумываясь. – А мы в Квинсе. – И тут мы оба переглянулись, как мыши из мультфильмов, заметившие кота. Мы были в каких-то нескольких ярдах от ручья, отделявшего Квинс от Бруклина, и он назывался именно Гринпойнт. Это уже что-то. – Вперед! – скомандовал я.

– А ты слушай, – посоветовал мне Гилберт. – Не можем же мы кружить вокруг Гринпойнта.

Мы взлетели на небольшой мост, ведущий в пасть Бруклина.

– Куда теперь, Лайнел? – спросил Кони, считавший, видимо, что Минна так и кормит меня инструкциями. Я пожал плечами, упираясь ладонями в крышу «линкольна». Невинный жест немедленно вызвал очередной приступ тика, и я повторил его, пожал плечами, развел ладони, а потом мое лицо скривилось в гримасу. Не обращая на меня внимания, Гилберт осматривал лежавшие под нами улочки в поисках черного авто. Он старался как можно медленнее вести «линкольн» в этой части Бруклина.

А потом я кое-что услышал. Открылась и хлопнула, закрывшись, дверца машины, зашуршали шаги. Минна и великан прибыли к своей цели. Сдержав тик, я замер, прислушиваясь.

«Гарри Брэйнум-младший, – сказал Минна самым насмешливым тоном, на какой был способен. – Полагаю, мы остановились, чтоб по-быстрому пройти техосмотр, а?»

Здоровяк молчал. Снова звуки шагов.

Кто такой этот Гарри Брэйнум-младший?

Тем временем мы съехали с освещенного моста и при желании вполне могли представить себе, что находимся в небольшом городке. Внизу вдоль бульвара Макгиннеса тянулся ряд бесцветных и неприветливых промышленных зданий. Бруклин – большой район, а нам была нужна другая его часть.

«Что же, выходит, вы не можете одолеть этих Брэйнумов, так, что ли?» – продолжил Минна тем же тоном.

Где– то вдалеке прозвучал автомобильный клаксон, стало быть, они еще не вошли в помещение. Вероятно, стояли просто на улице, причем угрожающе близко друг от друга.

Потом я услышал звук глухого удара, еще один сдавленный вскрик. Похоже, Минну ударили во второй раз.

Снова Минна: «Эй, эй…» И вновь какая-то возня или драка – я толком не мог разобрать.

«Долбаный…» – выкрикнул Минна, но не договорил фразу: я услыхал, как он снова то ли всхлипнул, то ли ахнул, а потом в наушниках раздался его стон.

– Гарри Брэйнум-младший, – обратился я к Гилберту. Но тут же, догадавшись, что он может принять мои слова за очередную болезненную болтовню, добавил: – Это имя говорит тебе о чем-нибудь, Гилберт?

– Что-что? – медленно переспросил он.

– Гарри Брэйнум-младший, – повторил я, сатанея от нетерпения. Временами энергия так переполняет меня, будто через мое тело проходят мощные электрические разряды.

– Само собой, – ответил он, указывая большим пальцем куда-то назад. – Мы только что проезжали мимо этого имени.

– Что-о? Что мы проезжали?

– Кажется, это какая-то крупная компания или что-то вроде этого. Во всяком случае, вывеска была очень большой.

У меня перехватило дыхание. Минна разговаривал с нами, указывал нам путь.

– Поворачивай назад! – скомандовал я.

– Что? – удивился Кони. – Назад в Квинс?

– Да нет, не в Квинс, а к этому Брэйнуму… Короче, туда, где ты видел вывеску, – объяснил я, испытывая непреодолимое желание придушить его за медлительность. Или хотя бы толкнуть его кулаком в грудь. – Они вышли из машины. Поворачивай назад.

– Это всего в квартале-другом отсюда, – объяснил Кони.

– Так поезжай же скорее туда! «Брэйнум, дай мне ум!»

Кони послушно сделал разворот, и вскоре мы действительно нашли то, что искали. «ГАРРИ БРЭЙНУМ-МЛАДШИЙ ИНКОРПОРЕЙТЕД. СТАЛЬНЫЕ ЛИСТЫ». Гигантские буквы сверкали на кирпичной стене двухэтажного завода, занимавшего целый квартал бульвара Макгиннес и находившегося совсем рядом с мостом.

Фамилия «Брэйнум», написанная на стене, вызвала у меня целый ряд клоунских ассоциаций. Я вспомнил, как в детстве неправильно расслышал название циркового номера «Братья Барнум на кольцах в цирке Бейли». Барнамум Бейли. Барий. Опиум. Кардамон. Не слова, а прямо таблица химических элементов какая-то. Барнамум Бейли вполне мог быть – съешьте меня!– старшим братом Бейли. А может, это вообще один и тот же человек? Только не сейчас, стал я умолять свою болезнь. Подумаю об этом позже.

– Объезжай квартал вокруг, – сказал я Гилберту. – Он где-то здесь.

– Хорош орать, – огрызнулся он. – Я тебя и так слышу.

– Заткнись, чтобы я мог ловить звуки в наушниках, – объяснил я.

– Да я всего-то пару слов произнес.

– Что? – Я приподнял наушник.

– Я всего пару слов произнес, – повторил он. – Понял?

– Хорошо! Заткнись! Крути руль! Жри меня!

– Долбаный трепач!

Улица позади «Брэйнума» была темной и пустой. Тут и там стояло несколько автомобилей, но среди них не было черного, за которым мы охотились. Кирпичный склад без окон был обвит пожарными лестницами, а вдоль всего второго этажа тянулись сварные железные клетки, по которым можно было пройти к довольно хлипкой на вид лестнице. На совсем уж темной боковой улочке у двустворчатых дверей стоял небольшой изрисованный граффити контейнер для мусора. На дверях за контейнером тускло поблескивали острые крючья, напоминающие те, на которые мясники вешают коровьи туши для разделки. Одна крышка контейнера была закрыта, другая, поднятая, вымазана изнутри яркой краской. Уличный мусор так и лип к колесам «линкольна», не похоже было, что тут кто-то проезжал до нас, так что я был уверен, что в двери позади контейнера никто не входил. Другой вход в кирпичное здание закрывали металлические подъемные ворота. Они вели к огромной погрузочной платформе, расположенной прямо на залитом ярким светом бульваре. Разглядев их, я пришел к выводу, что непременно услыхал бы в наушниках скрип, если бы ворота поднимали.

В конце улицы высились четыре вышки ньютаунского завода по переработке сточных вод; по виду они напоминали древние пилоны из фильмов про гладиаторов. Прицепите сверху надувную свинью – и вы получите иллюстрацию к музыкальному альбому «Энималз» группы «Пинк Флойд». Мы объехали квартал по всем четырем сторонам, но так ничего и не увидели.

– Черт возьми, – выругался я.

– Ты его не слышишь?

– Нет, я слышу только уличный шум. Вот что, Гилберт, нажми-ка на клаксон.

– Зачем? – удивился Кони.

– Сделай, как я говорю.

Я крепче прижал наушники к голове и стал вслушиваться. Кони побибикал. Сомневаться не приходилось: звук доносился до меня из наушников.

– Останови машину, – бросил я. Меня охватывала паника. Я выскочил на тротуар и хлопнул дверью. – Езжай кругами, – попросил я. – И не своди с меня глаз.

– Что случилось, Лайнел?

– Он где-то здесь.

Я пошел вперед по тротуару, пытаясь уловить хоть какие-то признаки жизни в темной громаде здания или в пустынном квартале. Казалось, в воздухе витает дух разочарования, безработицы и сожаления. Мне не хотелось тут находиться, не хотелось, чтобы Минна был здесь. Кони медленно ехал сзади на «линкольне», поглядывая на меня из окна. Я прислушивался к шорохам в наушниках до тех пор, пока не услышал звук собственных шагов. Мое сердце колотилось как бешеное, мне казалось, что даже в наушники я слышу его стук. А потом я его обнаружил. Радиопередатчик Минны. Вырванный из его рубашки, он валялся, топорщась проводами, около бордюрного камня боковой улочки, расположенной в квартале от мусорного контейнера. Подобрав рацию, я сунул ее в карман и сорвал с головы наушники. Почти физически ощущая давящую неприветливость улицы, я побежал трусцой в сторону контейнера. Правда, разок мне пришлось остановиться и жестами изобразить отчаяние по поводу потери Минной рации: я быстро опустился на колени на тротуар, схватил, надел и сорвал с головы воображаемые наушники, а потом вновь пустился бежать. Паника все сильнее охватывала меня. Стало уже совсем холодно. Ветер хлестал в лицо, и у меня тут же потекло из носа. Я утер нос рукавом и добежал до контейнера.

– Вы, дебилы… – простонал изнутри Минна.

Я дотронулся до края контейнера и перепачкал ладонь чем-то густо-красным. Тогда я откинул вторую крышку, едва сумев поднять ее. Минна, съежившись, лежал на куче мусора. Его руки были прижаты к животу, рукава пропитались кровью.

– Господи, Фрэнк! – выдохнул я.

– Не хотите вытащить меня отсюда? – Он закашлялся, подавился, а потом посмотрел на меня. – Не хочешь дать мне руку? Или подождешь, пока тебя осенит вдохновение? А может, тебе для этого нужны краски и полотно? Меня еще ни разу не изображали маслом на полотне.

– Извини, Фрэнк. – Наклонившись, я протянул к нему руки.

В этот момент сзади подошел Кони и заглянул в контейнер.

– Черт! – выругался он.

– Помоги же мне, – сказал я.

Вдвоем мы подняли скрюченного Минну со дна контейнера. Потом перетащили его через край металлического ящика и, опустив на тротуар, неловко подхватили, приобняв с двух сторон и то и дело задевая друг друга коленками и плечами. Минна в своем изодранном окровавленном пальто походил на гигантского младенца Иисуса в нежных руках Богородицы. Кое-как мы отнесли его на заднее сиденье «линкольна». Он застонал и усмехнулся, не открывая глаз. От его крови мои пальцы стали липкими и оставили красные отпечатки на ручке машины.

– В ближайшую больницу, – проговорил я тихо, едва мы сели на передние места.

– Я здесь ничего не знаю, – тоже шепотом ответил Кони.

– В Бруклинский госпиталь, – удивительно громким голосом произнес Минна с заднего сиденья. – Выезжай на Макгиннес и быстро гони по скоростному шоссе. Госпиталь расположен рядом с улицей Декалб. Да быстрее же, вы, вареные капустные кочаны!

Мы оба затаили дыхание и смотрели вперед, пока Кони не выехал на нужную улицу. Тогда я решился обернуться назад. Глаза Минны были полуприкрыты, его небритый подбородок судорожно дрожал, словно он пытался сдержать крик. Заметив, что я смотрю на него, Фрэнк подмигнул. В ответ я дважды пролаял – «йафф, йафф!»– и невольно заморгал.

– Что за дьявольщина с тобой приключилась, Фрэнк? – спросил Кони, не отрывая глаз от дороги.

«Линкольн» громыхал по хайвею Бруклин-Квинс. На окраине города дорожное полотно было просто отвратительным. Здешние дороги, как и пригородные поезда, не имея достойной цели, не могли претендовать на величие: никогда не достичь им царственной цитадели Манхэттена. Так что потрескавшийся асфальт денно и нощно со смиреньем позволял утюжить свою поверхность громадным грузовикам и фурам.

– Бросаю тут свой бумажник и часы, – заявил Минна, не обращая внимания на наши вопросы. – И мой пейджер. Не хочу, чтобы их украли в больнице. Не забудьте, что они тут лежат.

– Да, конечно, но что же, черт возьми, случилось, Фрэнк?

– Я оставил бы и пистолет, но его больше нет у меня, – сказал Минна.

Я видел, как он стряхнул с руки часы; их серебряный браслет был покрыт кровью.

– Они забрали твою пушку? Фрэнк, а чем они тебя?…

– Ножом, – прошептал Минна. – Небольшим.

– У тебя все будет в порядке? – спросил Кони таким тоном, словно и не ждал никакого ответа, кроме утвердительного.

– Да… В полном…

– Извини, Фрэнк.

– Кто? – спросил я. – Кто это сделал?

Минна улыбнулся.

– А знаешь, о чем бы я попросил тебя, шут? – промолвил он. – Расскажи-ка мне какой-нибудь анекдот. Уверен, что у тебя есть в запасе масса забавных историй.

Я развлекал Минну анекдотами со своих тринадцати лет – в основном потому, что ему нравилось наблюдать за тем, как я справляюсь с приступами тика. Правда, это мне крайне редко удавалось.

– Дай мне подумать, – отозвался я.

– Ему будет больно, если он засмеется, – сказал, обращаясь ко мне, Кони. – Расскажи какой-нибудь анекдот, который он уже знает. Или несмешной.

– С чего это мне не смеяться? – раздался сзади голос Фрэнка. – Пусть рассказывает. К тому же от его шутки мне вряд ли станет хуже, чем от твоего водительского искусства.

– О'кей, – кивнул я. – Парень входит в бар. – Я украдкой наблюдал за тем, как кровь сочится на сиденье, и в то же время не хотел, чтобы Минна заметил мой взгляд.

– Обычное начало, – выдохнул Минна. – Лучшие шутки всегда начинаются одинаково, черт бы их побрал, не так ли, Гилберт? Парень, бар…

– Пожалуй, – кивнул Кони.

– В общем, уже смешно, – прошептал Минна. – Мы заинтригованы.

– Итак, входит парень в бар, – повторил я. – А в руках у него осьминог. И говорит бармену: «Я готов спорить на сотню баксов, что этот осьминог умеет играть на любом музыкальном инструменте».

– Стало быть, у парня есть осьминог. Тебе нравится начало, Гилберт? – спросил Фрэнк.

– Ага.

– Ну вот, значит… Бармен указывает на стоящее в углу пианино. «Пусть сыграет на фоно», – говорит. Парень кладет осьминога на крутящийся табурет у фортепьяно… – «Фортепьяног! Фортепьяног, Бейли!»– …осьминог поднимает крышку, берет несколько аккордов, а потом играет на пианино небольшой этюд…

– Это уже интересно, – заметил Минна. – По-моему, он немного выпендривается.

Я уж не стал уточнять, кого именно Фрэнк имел в виду – осьминога, сыгравшего этюд, или меня, ввернувшего такое умное словцо.

– Итак, – продолжил я, – парень говорит бармену: «Теперь плати», но тот просит: «Подожди минутку». И вынимает из-под стойки… гитару. Парень подает гитару осьминогу, тот сжимает первую струну, мечтательно прикрывает глаза и играет на гитаре мелодичное короткое фанданго. – Напряжение нарастало, и я невольно шесть раз с силой сжал плечо Гилберта. Не обращая на меня внимания, Кони продолжал гнать «линкольн» во всю мочь. – Парень говорит: «Плати же», но бармен опять не торопится вынимать кошелек. «Погоди, – отзывается он, – у меня тут еще кое-что есть». Уходит в соседнюю комнату и приносит оттуда кларнет. Осьминог внимательно осматривает его, сжимает в своих щупальцах… И начинает играть. Правда, не так хорошо, как на гитаре, но ему все же удается извлечь из кларнета несколько звуков. Да, награды ему за такую игру не получить, но он же играет! – «Кларнет! А звука нет!»– Парень снова просит: «Давай мои деньги!» Но бармен опять извиняется, уходит куда-то в задние комнаты и возвращается с волынкой. – «С осъмилынкой!»Я замолчал на мгновение, силясь справиться с обуревающим меня тиком. А потом начал снова, опасаясь потерять нить повествования, потерять Минну. Он явно старался держать глаза открытыми, но его веки то и дело опускались, а я хотел, чтобы они оставались поднятыми. – Ну так вот… Осьминог осмотрел волынку, поднял одну трубку, заглянул в нее, уронил, потом проделал то же самое с другой. Отполз назад и искоса посмотрел на инструмент. Парень начинает нервничать, подходит к осьминогу и говорит… – «Осъмиволынка. Семиволынка!»– … говорит… – « Дьявольщина!»– ему: «В чем дело? Ты что, не можешь сыграть на волынке?» А осьминог ему и отвечает: «Сыграть на ней? Да если бы я знал, как стянуть с нее пижаму, я бы ее трахнул!»

Минна уже давно не открывал глаз; остались они закрытыми и сейчас.

– Ты закончил? – спросил он.

Я молчал. Мы съехали с хайвея и свернули на авеню Декалб.

– Где госпиталь? – спросил Фрэнк, так и не открывая глаз.

– Мы уже почти подъехали, – ответил Кони.

– Мне нужна помощь, – проговорил Минна тихо. – Я тут у вас умираю.

– Ты не умираешь, – возразил я.

– Прежде чем мы попадем в палату «скорой помощи», ты не скажешь нам, кто это сделал, Фрэнк? – спросил Гилберт.

Минна ничего не ответил ему.

– Они пырнули тебя ножом в живот, бросили на кучу этого долбаного мусора, Фрэнк! Ты хочешь сказать нам, чьих это рук дело?

– Подъезжай к пандусу для машин «скорой», – велел Минна. – Мне нужна срочная помощь. Я не хочу ждать в какой-нибудь дурацкой комнате ожидания. – И повторил: – Мне нужна срочная помощь.

– Мы не можем подъехать к пандусу, Фрэнк.

– Ты что, вообразил, что и здесь тебе нужен специальный пропуск? Ты, протухшая отбивная! Делай, как я сказал!

Я судорожно сжал зубы, а мой мозг произвольно заработал: «Парень въехал на пандус для „скорой“, пырнул долбаный живот „скорой“, сказал: „Мне нужен немедленный удар в кучу мусора“, а из чертовой палаты ожидания ему отвечают: „Подождите минутку, кажется, у нас тут есть долбаный удар в коридор неотложбивной, отбивно-тухлой, осьмитухлой, тухлоногой“.

– Тухлоногой! – закричал я, чувствуя, что мои глаза наполняются слезами.

– Ну да, – проговорил Минна, улыбаясь. А потом простонал: – Так и есть, твою мать.

– Кто-то должен помочь вам обоим в вашем несчастье, – пробормотал Кони, когда «линкольн» въехал на пандус для «скорых», расположенный на задах Бруклинского госпиталя.

Завизжав тормозами, наша машина сделала круг и рванула под знак «Не въезжать!», а потом Кони остановил ее около открывающихся в обе стороны стеклянных дверей, на которых было написано: «Только для машин „скорой помощи“. Возле Гилбертова окна тут же возник тип в прикиде охранника и постучал в стекло. Из-под его шляпы торчал перехваченный шнурком „хвост“, у него были холодные глаза, в руках вместо ружья он держал палку, а на груди было кокетливо вышито его имя: „Альберт“. Ни дать ни взять форма дворника или механика. Кстати, китель был на несколько размеров велик этому костлявому верзиле.

Кони открыл дверцу машины вместо того, чтобы просто опустить стекло.

– Уводите отсюда вашу машину! – приказал Альберт.

– Посмотри на заднее сиденье, – промолвил Кони.

– Да мне наплевать, что у вас там. Этот вход – только для машин «скорой». Так что отваливайте отсюда.

– Вот что, Альберт, – остановил его я. – Этим вечером мы и есть «скорая». Лучше принеси носилки для нашего друга.

Минна выглядел ужасно. Он обескровел – в буквальном смысле слова, и в этом можно было убедиться, когда мы вытащили его из «линкольна». Его кровь пахла приближающейся грозой, пахла озоном. Двое студентов, одетых, как и врачи, в зеленые пижамы с прорезиненными нарукавниками, забрали у нас Минну, занесли его в госпиталь и уложили на стальную каталку. Рубашка Фрэнка была изодрана, и так же был изодран он сам. Кони вернулся в машину и отогнал ее в сторону, дабы не выводить из себя охранников, а я последовал за носилками внутрь, несмотря на слабые протесты студентов. Я шел рядом с носилками, не сводя с Фрэнка глаз и похлопывая его по плечу, словно мы разговаривали где-нибудь у него в агентстве или просто брели по Корт-стрит, держа в руках по куску пиццы. Как только каталка остановилась в отгороженном отсеке палаты оказания неотложной помощи, студенты оставили меня в покое и занялись Минной.

Фрэнк открыл глаза.

– Где Кони? – спросил он. Его голос теперь напоминал свист проколотого воздушного шарика. Тому, кто не слышал, как громко он всегда звучал, ни в жизнь бы не догадаться, что у человека мог так сильно измениться голос.

– Возможно, его не пустили сюда, – ответил я. – Я и сам-то не должен здесь находиться.

– М-м-м…

– Гилберт – «Съешьте меня, йафф!»– кое о чем спрашивал тебя, – напомнил я. – Может, ты все-таки захочешь сказать, кто это сделал, пока мы тут ждем?

Студенты возились с его рубашкой, отрезая куски ткани длинными ножницами. Я отвел глаза.

Тут Минна снова улыбнулся.

– У меня тоже есть кое-что для тебя, – прошептал Фрэнк. Я наклонился к нему, чтобы получше расслышать его слова. – Я… вспомнил еще в машине. Осьминог и семиног сидят на заборе. Осьминог упал, кто остался?

– Семиног, – тихо ответил я. – Фрэнк, кто это сделал?

– А помнишь тот еврейский анекдот, который ты мне рассказал? О еврейке, которая едет на Тибет, чтобы повидать Верховного ламу?

– Конечно.

– Он мне понравился. Как звали того ламу? Помнишь, там в конце упоминается его имя?

– Ты имеешь в виду имя Ирвинг?

– Да-да, Ирвинг. – Я едва слышал его. – Вот кто. – Его глаза закрылись.

– Ты хочешь сказать, что это был человек по имени – «Дик! Черт! Чертополох!»– Ирвинг? Ирвинг пырнул тебя? Так зовут того здоровяка из машины? Ирвинг?

Минна прошептал что-то похожее на слово «помни». Остальные присутствовавшие в палате шумели, выкрикивали указания на своем профессиональном жаргоне.

– Помнить что?

Молчание.

– Имя Ирвинг? Или что-нибудь еще?

Минна не слушал меня. Медсестра рывком открыла ему рот, и он даже не воспротивился, даже не шевельнулся.

– Извините! – Это был врач. Невысокого роста, смуглый, небритый. Индиец или пакистанец, догадался я. Он заглянул мне в глаза. – А сейчас вы должны уйти, – сказал доктор.

– Я не могу этого сделать, – ответил я, мотая головой из стороны в сторону. А потом я поднял руку и похлопал его по плечу.

Врач не шелохнулся.

– Как вас зовут? – спросил он приветливо.

Только сейчас в измученном выражении его лица я разглядел следы нескольких тысяч подобных тяжелых ночей.

– Лайонел. – Я едва сумел сдержаться и не выкрикнуть свою фамилию: Эссрог.

– Синдром Туретта?

–  Да-рог!

– Лайонел, нам нужно провести здесь несколько хирургических процедур. Вам следует подождать за дверью. – Он быстро кивнул в сторону выхода, указывая мне, куда идти. – Нужно, чтобы вы подписали бумаги за вашего друга.

Я оцепенело смотрел на Минну, мне хотелось рассказать ему еще анекдотик или попросить его самого поведать мне что-нибудь смешное. «Парень входит в…»

Медсестра принялась вталкивать в горло Минны длиннющую пластиковую трубку.

Я вышел тем же путем, каким вошел, и обнаружил сестру, занимавшуюся сортировкой больных. Не давая вырваться наружу крутящимся в голове словам «арбитраж и саботаж», я сообщил ей, что приехал с Минной, а она сказала, что только что говорила с Гилбертом. Еще она сказала, что позовет нас, когда будет нужно, и чтобы мы пока подождали.

Кони сидел, положив ногу на ногу и скрестив на груди руки. На его лице застыло сердитое выражение, он вздернул вверх подбородок, его вельветовая куртка была по-прежнему застегнута на все пуговицы. Гилберт занимал добрую половину двухместного диванчика, рядом с которым на столике были раскиданы старые журналы. Я подошел к нему и занял вторую половину дивана. Приемный покой был полон людей, которых легко можно было бы назвать «нищетой» или «отребьем»: испанцев, черных, русских и каких-то еще типов неясной национальности, девочек-подростков с красными глазами, держащих на руках младенцев (хотелось бы верить – братишек-сестренок, а вовсе не дочек-сыновей!), забытых обществом ветеранов, надеющихся вымолить здесь обезболивающие препараты, которых они никогда не получат; измученная домохозяйка успокаивала своего брата, скорчившегося, едва сдерживающего крик от боли в раздутом животе: кишечник бедняги уже несколько недель наотрез отказывался работать. Вот перепуганный любовник, изгнанный, как и я, из операционной. Он в ужасе смотрит на медсестру, занимающуюся распределением больных, и на глухо закрытые за ее спиной двери. Все остальные насторожены, держатся вызывающе и ждут, что вы будете дивиться случившемуся с ними, гадать, по чьей вине или преступной небрежности вам довелось разделить с ними эту жалкую часть их обычно замечательной, чистой и вообще нормальной жизни.