Текст книги "Деревянное море"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Это он тебя пнул.

– Не имеет значения. Пошли к машине.

На самом деле это имело значение. Когда мы решили, что сначала Джордж и Флоон должны сходить за телом, я остался один, и мысли о мальчишке не давали мне покоя. Куда он пошел? Вернется ли?

Я чувствовал противную слабость, но голова у меня работала лучше, чем до этого. Я составил что-то вроде плана: вырыть могилу, закопать тело, вернуться в город… Ход моих мыслей прервал шелест листвы и треск сучьев под их ногами. Они возвращались. Тело в черном пластиковом мешке, который они тащили на плечах, стало как будто меньше.

Они так бережно опустили его на землю, будто он еще был живым и они боялись его ушибить. Флоон поднял с земли лопату и принялся копать. Копал он точными, экономичными движениями. Яма становилась все глубже и глубже не в последнюю очередь потому, что лопата не встречала никаких препятствий – ни корней, ни камней, ничего невидимого или неожиданного. Я с самого начала знал, что так оно и будет. Ящерица служила своего рода крестиком, которым было помечено это место,– я это понял, как только ее увидел.

Джордж, когда пришел его черед взяться за лопату, спросил, знаю ли я о Килиоа[134]134
  Джордж… спросил, знаю ли я о Килиоа. Когда я ответил, нет, не знаю, он объяснил, что это мифическое существо, одна из двоих полуженщин-полуящериц, которые удерживают в плену души умерших. – Килиоа и Каламаину – сестры-ящерицы из полинезийской мифологии, удерживающие в плену души умерших.


[Закрыть]. Когда я ответил, нет, не знаю, он объяснил, что это мифическое существо, одна из двоих полуженщин-полуящериц, которые удерживают в плену души умерших. К тому времени мне было совершенно наплевать, была ли ящерица, которую мы видели, этой самой Килиоа или обыкновенной рептилией, гревшейся на солнышке.

– Да, но ящерицы всегда играли важную роль в мировой мифологии. Они могут символизировать глубочайшие вещи.

– Да, впечатляет. Ты только копать не забывай.

– Тебе все равно?

– Совершенно.

Земляные работы продолжались. Мы говорили, но мало. Я еще не чувствовал в себе готовности присоединиться к их трудам, поэтому копали только они. Несколько раз я проверял, не исчез ли куда мертвый Флоон.

Они углубились уже вполне достаточно, когда со стороны дороги послышался вой сирен – одна, потом другая. Я места себе не находил из-за того, что не знаю причин этой суеты. Ведь сирены на полицейских машинах у нас в Крейнс-Вью почти никогда не включаются. На душе у меня стало тревожно. Предполагая худшее, я решил отправить этих двоих от греха подальше, закончить работу сам и вернуться домой.

Когда я им это выложил, никого из них возможность бросить лопату не огорчила. Мы все трое встали по краям ямы и заглянули внутрь.

– Джордж, я хочу, чтобы ты на некоторое время уехал из города. Поживи неделю-две где-нибудь в другом месте. У тебя есть с собой деньги?

– Деньги-то есть, но куда же мне податься?

– Не знаю. Я хочу, чтобы вы с Флооном исчезли отсюда на какое-то время. Позвонишь мне через несколько дней. Я тебе сообщу, когда тучи рассеются и тебе можно будет вернуться. Я хочу уничтожить все следы, которые могли остаться у тебя в доме и вокруг него. Я его запру, когда с этим закончу. Кто знает, может, кто-то видел, что там происходило.

– Договорились.

– Мы можем пока пожить в моей нью-йоркской квартире,– предложил Флоон.

– Нет, не стоит. Уезжайте куда-нибудь. Садитесь на машину и уезжайте туда, где вас никто не знает. Поезжайте к океану и обговорите там план Флоона.

Тут я вдруг вспомнил гостиничный номер в Вене и пса на кровати. Астопел сказал, что это Джордж Дейлмвуд. А еще я вспомнил, как Сьюзен Джиннети сказала мне, что Джордж исчез из Крейнс-Вью тридцать лет назад и с тех пор никто его не видел.

– Флоон, ты ступай вперед. Мне нужно сказать Джорджу кое-что еще.

Когда Флоон отошел на достаточное расстояние, откуда не мог нас слышать, я положил обе руки на плечи своего друга и придвинулся к нему, так что мы оказались почти нос к носу.

– Фрэнни, ты скверно выглядишь. У тебя совсем больной вид. Давай-ка закончим с этим, а потом я отвезу тебя домой.

– Нет, я в порядке. Джордж, послушай меня. Я кое-что знаю о будущем. Я знаю, что вы с Флооном будете вместе работать над чем-то очень важным. Работа может растянуться на долгие годы. Возможно, это тот самый проект, о котором он тебе говорил. Работай с ним, но держи ухо востро. Береги задницу. Не доверяй ему, каким бы гениальным он тебе ни казался… А сейчас ты должен свалить из города и какое-то время здесь не появляться. Понятия не имею, как тут будут развиваться события в ближайшие несколько дней. Но если запахнет жареным, я хочу, чтобы ты был где подальше. И вот еще что, Джордж.

– Что, Фрэнни?

У него было такое скорбное и недоуменное выражение на лице, что у меня сердце перевернулось, но поделать с этим я ничего не мог.

Я уже открыл было рот, чтобы сказать моему другу как я его люблю, но тут мне пришло на ум кое-что другое.

– Танкретический спредж. Сможешь запомнить? – Я произнес это по буквам.– Ты когда-нибудь слыхал о холодном синтезе? Слыхал? Отлично. Этот самый спредж имеет к нему непосредственное отношение. Если сейчас ничего не откроется, все равно держи это в уме, потому что для этого-то и нужен холодный синтез. Он изменит мир. Танкретический спредж, понял?

– Понял. Когда тебе позвонить?

– Через несколько дней. Подожди, пока все не успокоится. – Я знал, что он никогда не вернется, но не хотел пугать его этим еще больше. – Береги себя. Береги Чака. – Я поцеловал его в щеку. – Ты хороший парень. Лучше всех.

– Боюсь я, Фрэнни.

– Я тоже.

– Ты? Ты никогда ничего не боишься.

– Я боюсь, что когда-нибудь потеряю все это, так и не успев толком насладиться. Помни об этом – люби этот мир все время. Люби его и за меня тоже, когда вспомнишь.

Я его легонько подтолкнул, и он побрел прочь. Чак крутился у его ног, подпрыгивал, забегал вперед, радуясь возможности двигаться вместе с человеком, которого любит больше всех на свете. Джордж оглянулся. Я произнес: «Танкретический спредж». Он повторил это за мной, но расстояние между нами увеличилось уже настолько, что голоса его я не услышал.

Я ждал, когда заработает двигатель «исудзу», но ничего не слышал. Ждал долго, даже слишком. Но наконец я его услышал – слабый, такой слабый, будто до него не меньше полумили. Я представил себе, как они медленно едут между деревьями, огибая ямы, кочки, камни. Интересно, кто сейчас за рулем – Джордж или Флоон. Джордж – он знает город, знает, что нужно повернуть направо, когда они доберутся до дороги, знает, как проехать эти пять петляющих миль до шоссе.

Я медленно, с трудом спустился в яму и принялся копать. Земля была мягкой и влажной, а потому каждый копок весил немало. Я копал и представлял себе, как они едут к шоссе, пытался припомнить все ориентиры на их пути – большой медный бук[135]135
  Медный бук – по-русски известен как бук лесной темно-пунцовый (fagus silvatica).


[Закрыть] у обочины, в который когда-то угодила молния. Маленький белый крест у кромки дороги на том месте, где несколько лет назад произошла жуткая авария. Пруд со стоячей водой, покрытый зеленой ряской, заросший водяными лилиями. Сколько мы там лягушек переловили, когда были детьми! Однажды я толкнул туда Марвина Брюса так, что он ушел под воду с головой.

Тут вдруг мое сердце без всяких на то причин забилось как сумасшедшее. Закрыв глаза, я потребовал, а потом стал просить, чтобы оно успокоилось. Оно сделало еще несколько ударов не в такт, но потом все же вернулось в норму. Я подождал немного, желая убедиться, что оно прекратило дурить. Я стоял, повесив голову. Успокойся, сердце, все будет как надо. Я больше не мог доверять своему телу. Сколько времени у меня осталось? Может, надо было дать им выкопать могилу, а потом подбросить меня до города. Может, это и правда было бы разумнее, чем так вот корячиться.

Я открыл глаза, увидел дно ямы. Копнул еще раз. Внизу что-то мелькнуло. Сердце мое билось ровно, но я ощущал его всем телом.

Там было что-то белое. Что-то белое под влажной черной землей. Я выбросив лопату вверх и опустился на колени, чтобы разглядеть – что же это такое. Я разгреб землю руками. Появилось больше белого. Какая-то белая ткань, хлопок, какая-то одежда. Футболка? Я стал разгребать землю обеими руками и увидел – да, это футболка и, господи ты боже мой, на мертвом теле.

Ящерица и лопата сказали: копай здесь. Тут лежит тело. Найди его. Я все время, не ведая того, шел к этому. Копай здесь.

Копай здесь.

Я осторожно раздвинул землю, и тут показалось лицо. Лицо ребенка. Я его знал. Но это было невозможно. Я его знал. Нет! Беги, уноси отсюда ноги! Его маленький рот, нос, мирно закрытые глаза.

Это был он. Парнишка, которого я недавно прогнал, Идеальный штурман, я. Теперь он был мертв и зарыт в этой яме. В яме, которую мы только что вырыли, которую он сам хотел копать. Теперь он лежал в ней мертвый, а я его откопал. Лицо, когда я до него дотронулся, было еще теплым. Губы его под моими пальцами раскрылись. Они еще были влажны. Нижняя блестела.

– Нет!

Я сумел это пережить. Я сумел это пережить, слегка спятив, слегка – но это помогло. Он был весь в земле. Он лежал под землей, и надо было его оттуда вытащить, очистить. Я стал его спасать. Слово было неточное, но именно оно пришло мне в голову. Спасти его – вернуть к нам, туда, где он и должен быть.

Я с ним разговаривал, вытаскивая его наружу. Я говорил с ним, поднимая его, держа его на руках, стряхивая с него землю – с нежной ребячьей кожи, с одежды, отовсюду. Я разговаривал с ним, выволакивая его тело к кромке ямы и укладывая рядом с лопатой.

Потом я и сам выбрался наверх. Я чувствовал себя больным и разбитым, но в то же время испытывал странное воодушевление. Передо мной стояла эта задача, спасательная операция – вернуть Идеального штурмана. Все мои собственные проблемы нужно отложить, пока я не разберусь с этим.

Мне пришлось передохнуть. Я сел рядом с телом. Я должен был охранять его, чтобы больше с ним ничего не случилось. Мы были слишком близко от ямы. Мне это не нравилось. Она была слишком близко от нас. Нужно было убраться от нее. Яма была опасная и глубокая. Ничего не стоит в нее свалиться, как ни осторожничай.

Я встал, взял его на руки и побрел прочь; мог бы, наверно, так и из лесу выйти, если б мое тело не приказало мне остановиться. Оно сказало: остановись немедленно, или можешь на меня больше не рассчитывать. Пришлось выполнить то, чего оно от меня требовало: остановиться, подождать в надежде, что оно позволит мне продолжать путь. Я больше не говорил с мальчишкой, не просил у него прощения за то, что не позволил ему копать с нами. Я только хотел, чтобы все вокруг молчало.

Тело его было легким. Почему? Потому что он был маленьким мальчиком или это смерть отобрала его вес?

Стоя посреди леса спиной к могиле Флоона, я ждал чего-то, и мне было все равно – произойдет оно или нет. Я знал, что нужно положить ребенка на землю, вернуться к яме и доделать работу. Я знал, что должен это сделать, но с места не двигался.

По-моему, я просто стоял там с мертвым мальчишкой на руках и грезил наяву. Возможно ли такое? Стоял, и в голове у меня не было никаких мыслей, я не думал даже о том, что мне теперь делать. Да, именно так: просто стоял там, и все.

Пока не услышал раздавшийся уже не в первый раз звук. Шмяк. Бывают такие звуки – вроде знакомые, но ты их не узнаёшь, пока не увидишь, что происходит. Стоя спиной к яме, я слышал их – один, два, три: шмяк-шмяк-шмяк. Медленно, никуда не торопясь. Звук был знакомый, но я не мог его идентифицировать. Он доносился из леса позади меня, где никого не было. Но я не повернулся. Пока не повернулся. Шмяк-шмяк.

Мне захотелось увидеть, что происходит, лишь когда знакомые звуки участились, стали регулярными. Прижимая ребенка к груди, я повернулся.

Их было пятеро. Все они забрасывали яму землей. Шмяк-шмяк. Хотя никто из них не открывал рта, вид у всех был довольный, радостный. Им нравилось вкалывать сообща. Возраст у всех был разный. Младшему на вид было лет четырнадцать, старшему – сорок пять. Приблизительно. Все были одеты в точности так же, как мертвый парнишка у меня на руках: брюки хаки, белые футболки, черные матерчатые кеды.

И все они были мной. Они заканчивали забрасывать землей могилу Флоона. Мешок с его телом исчез. Наверно, они положили его на дно ямы, а теперь засыпали землей. Они все вместе сделали за меня мою работу.

Я наблюдал, пока они не закончили. Впятером они справились быстро. Лопаты мелькали в их руках. Огромные груды земли летели назад, в яму. Между делом они поглядывали друг на друга и улыбались. Это был их праздник. Это напоминало семейный выезд на пикник – все братья снова вместе, можно подурачиться. Можно и яму выкопать с удовольствием. Но они не были братьями, они были мной.

Закончив, они отошли от ямы и, опершись на лопаты, посмотрели на дело рук своих. Оттуда, где стоял я, нельзя было различить никаких следов недавней ямы. Никто не догадался бы, что минуту назад здесь зияла большая, глубокая яма, а теперь она заполнена землей. Лесная почва в этом месте стала такой же, как до нашего прихода.

Землекопы переглянулись, и старший одобрительно кивнул. Другой похлопал младшего по плечу и, подмигнув, протянул ему свою лопату. Никак, мою? Не знаю, все они были одинаковые. Парнишка взял ее и посмотрел на остальных восторженным взглядом. Они все друг друга любили. Собраться вот так, всем вместе – что может быть лучше в жизни?

А потом они направились ко мне. Когда они подошли вплотную, тот, кто отдал свою лопату, осторожно взял у меня из рук мертвого мальчика. Я этому не противился.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Теперь мы о нем позаботимся.

Он держал тело еще бережнее, чем я, и смотрел на него с удивительной нежностью. Уж он-то наверняка знает, что делать дальше.

– Пошли, – сказал мне один из них; кто именно, я не обратил внимания.

Они все зашагали к краю леса, и я решил, что нет ничего естественнее, как пойти за ними следом. Они шли справа и слева от меня. Я переводил взгляд с одного на другого, Я их всех знал – каждый был мной, только моложе.

Мы шли, и мое тело больше не протестовало. В душе у меня воцарился покой, но одновременно и глубокая, глубокая грусть. Потому что, увидев их вот так всех вместе, увидев, как они работают весело и споро, увидев, как они любят друг друга, увидев мертвого ребенка на руках у одного из них, я наконец понял.

Как переплыть деревянное море? Я пока не мог ответить на этот вопрос, но теперь понимал, как найти ответ. Не это ли пытались донести до нас Астопел и иже с ним? Что нет ничего важнее, чем не дать умереть каждому нашему отдельному «я». Мы должны к ним прислушиваться, доверять им.

Познай не самого себя, а самих себя. Всех себя, все годы, все дни Магды и Паулины, оранжевых ковбойских ботинок и того времени, когда ты верил, что после сорока пенис втягивается в живот.

Мы оглядываемся на себя, какими были в прошлом, и видим эту личность то глуповатой, то забавной, но никогда – серьезной. Точно так же мы перебираем свои старые фотографии – нелепые шляпы, широкие лацканы. Каким же я тогда был глупым, каким наивным!

Нет ничего ошибочнее таких мыслей! Потому что теперь, когда тебе это уже не под силу, твои прежние «я» все еще умеют летать, находить дорогу в лесу или из библиотеки. Только они могут разглядеть в траве ящерицу и закопать ямы, которые нужно закопать.

Джи-Джи, Идеальный штурман, землекопы… Теперь я понял, как нужны были мне все они, чтобы понять мою жизнь. Как переплыть деревянное море? Спроси об этом у них и выслушай внимательно их разные ответы.

– Боюсь, больше мне и шагу не сделать.

В голове у меня пульсировала боль, копчики пальцев онемели, и их покалывало.

– Мы тебе поможем, – сказал один из них и подхватил меня под правую руку. Другой поддержал слева. Я оперся на них, и силы словно бы снова вернулись ко мне. – Дорога уже совсем близко. Мы почти пришли.

Тело Фрэнни Маккейба нашла мэр Сьюзен Джиннети. Возвращаясь из Нью-Йорка, она думала о том, как было бы хорошо возвращаться в дом, к мужу и жизни, а не просто к месту работы. Она никогда не чувствовала себя такой потерянной и приходила в ужас от мысли, что ей придется доживать век в одиночестве.

Она миновала пруд и печальный белый крест у края дороги. Потом въехала в лесок, с которого начиналась административная территория Крейнс-Вью. Дорога здесь принималась петлять, и Сьюзен сбросила скорость. Она была осторожным водителем. Скорость у нее была не больше тридцати миль, когда она увидела тело на краю дороги. Сперва ей показалось, что это просто какой-то бродяга взял и прилег отдохнуть. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь кроны деревьев, яркими бликами плясал на лежавшей навзничь фигуре. Это явно был мужчина. Останавливаться Сьюзен не хотела – она была напугана, однако еще она была мэром и чувствовала, что затормозить – ее долг. Но еще до того, как она остановилась у кромки дороги в нескольких футах от недвижного тела, она увидела его лицо, и рот ее распахнулся.

Она едва сумела перевести рычаг автомата в стояночное положение и разразилась слезами. Вот тайна, которую никто никогда не узнал: мэр Джиннети сидела в своей машине и рыдала так долго и горько, что ее всхлипывания распугали всех птиц с ближайших деревьев. Прошло немало минут, прежде чем она сумела выйти из машины и приблизиться к телу.

Правда говорится в старых историях: те, кто нас любит сильнее всех, всегда в глубине своих сердец знают, что происходит с нами. Узнав в человеке, лежащем на краю дороги, Фрэнни Маккейба, Сьюзен в то же мгновение поняла, что он мертв. Воспоминания о счастливых днях юности, проведенных с Фрэнни, всю жизнь не отпускали ее и теперь так и не отпустят до самого конца.

И лишь несколько месяцев спустя, ужасно тоскливой и одинокой зимней ночью, ей вдруг было дано откровение, которое заставило ее улыбнуться. Только теперь она поняла, как ей повезло, что именно она тогда нашла Маккейба. Это позволило ей попрощаться с ним первой. Но в следующее мгновение жизнь снова показалась ей безнадежно длинной и мрачной. Потому что, даже если жизнь и одаривает тебя таким счастьем, кому оно нужно, это первое «прости»?

ЭПИЛОГ

Вопреки желанию Магды похороны стали громадным событием в жизни города. Друзья Фрэнни так и не пришли к единому мнению – обрадовался бы он или возмутился, узнав, что проводить его пришли пятьсот человек. Пять сотен людей, искренне потрясенных известием о том, что этот совсем еще нестарый человек внезапно умер. Он был такой энергичный и компетентный, а еще и веселый. Вне всякого сомнения, лучший начальник полиции, какой когда-либо был в городе. История о том, как он спас дочку Мейв Пауэлл от некоего таинственного маньяка в самый день своей смерти, лишь добавила яркости его звезде.

Разумеется, много говорилось и о том, каким негодником он был в детстве и юности. Как он однажды поджег машину директора школы. Как его исключили, как арестовывали, сколько боли он причинил отцу. Но смерть превратила эти истории в анекдоты, легенды, байки. Старина Фрэнни, ну разве он был не молодчина, а? Да и за кем из самых распрекрасных людей в молодости не водилось грешков? И потом, не надо забывать, что он помог раскрыть второе и пока последнее убийство в истории Крейнс-Вью.

Ну и что с того, что он был проказливым мальчишкой? Маккейб вырос и стал человеком хоть куда. Он был верным другом, надежным на все сто, любил жену и к работе относился добросовестно. Вот что главное в человеке, и все, кто пришел на похороны, были благодарны судьбе за то, что им довелось его знать.

Слава богу, хоть парнишка остался. Настоящее его имя было Гарри Грэм, но он предпочитал Джи-Джи. Симпатичный мальчишка. Люди, давно знавшие Фрэнни, говорили, что парень – точная его копия, когда тот был в его возрасте.

В тот день, когда Джи-Джи приехал к Маккейбам в гости, тетка его угодила в больницу, а дядя умер! Ничего себе, теплый прием! Но это не имело значения: он своим поведением сразу заслужил всеобщий восторг.

Они с Паулиной организовали похороны, привезли Магду из больницы и, когда пришло время идти к могиле, поддерживали ее под руки. А потом, пока Магда смотрела на простой гроб своего мужа, эти примерные ребята стояли рядом.

Кто-то из находившихся поблизости слышал единственную ее фразу:

– Ты мне нравишься.

Потом она бросила на гроб розу нежно-розового цвета и возвратилась на свое место. Помимо большого наплыва народа единственное, что еще удивило людей, так это отсутствие лучшего друга Фрэнни – Джорджа Дейлмвуда. Джонни Петанглс был – в инвалидном кресле. Последнее слово сказал священник, которого никто в городе не знал.

Никто не видел этого человека прежде. Элегантно одетый чернокожий джентльмен с уверенными манерами политика и голосом профессионального диктора. Во время службы кто-то из сидевших рядом с Джи-Джи спросил его шепотом, кто это такой. Парнишка ответил каким-то особенным голосом:

– Я знаю, кто он такой. Мы с дядей Фрэном его знали.

Люди не решились расспрашивать Магду, кем им доводится этот человек, но ей вроде бы нравилось то, что он говорил, в особенности пришлась ей по душе цитата из Корана: «Подумай о конце света и тогда ты перестанешь мечтать о нем». Только это за всю церемонию и вызвало ее слезы, но и тут никто не решился спросить почему.

Когда все закончилось и народ стал расходиться, парнишка подошел к священнику и драматическим шепотом спросил, не могут ли они поговорить одну минуту. Тот одарил его проницательной улыбкой и сказал, мол, конечно же, как только он освободится, они поговорят. Под «освободиться» он имел в виду пожать столько рук, сколько удастся найти. Он и в самом деле вел себя так, будто собирался баллотироваться на какую-нибудь выборную должность. Но парнишка остался его ждать, только сказал Паулине, что немного задержится. Девушка посмотрела на него нежным взглядом, сказала «хорошо» и лишь попросила поторопиться.

Люди, которые видели, как терпеливо Джи-Джи ждет, сложив руки на груди, сочли, что он хочет только поблагодарить священника.

Но когда эти двое остались наконец одни, паренек оглянулся по сторонам – не слышит ли их кто, а потом как набросился на того:

– Ах ты, сволочь! Ублюдок! Какого хера тебе тут надо?

– Джи-Джи, ты должен меня благодарить за то, что я позволил тебе вернуться сюда. Я ведь был не обязан это делать, ты же знаешь.

– Нет, не знаю. Ничего я не знаю. Почему ты меня не предупредил? А? Ты решил, что можешь себе это позволить?

Священник бросил взгляд на свои часы – роскошные, серебристо-черные. Парнишка, как их увидел, просто глаза вытаращил:

– Это его часы! Ты их украл?

– Позаимствовал на время. Славная вещица, правда? По-настоящему красивая штучка. Я их тебе отдам, когда мы договорим, а ты сделаешь вид, что их нашел, объяснишь как-нибудь Магде. Да, так, пожалуй, будет лучше всего. – Казалось, он очень доволен своей идеей.

А парнишка – тот просто кипел от злости. Губы у него превратились в две тонкие белые нитки. Казалось, он в любой момент готов наброситься на священника с кулаками, хотя тот и был гораздо крупнее его.

Теперь, когда церемония закончилась, кладбищенские рабочие, державшиеся прежде на почтительном расстоянии, быстро собрались вокруг этой пары. Двое из них принялись собирать складные зеленые стулья. Еще один приводил в порядок цветы. Рядом завелся бульдозер, но, кашлянув и чихнув несколько раз, тут же почему-то заглох. Подошли еще несколько рабочих, чтобы помочь тем двоим складывать и уносить стулья. Священник и парнишка, чтобы им не мешать, отошли в сторону.

– Почему ты опять тут? И почему здесь я? Я думал, что я умер.

– Так и было. Я тебя вернул.

– И что, я должен быть тебе за это благодарен? Спасибо должен тебе сказать?

– Было бы очень мило.

Но вместо этого парень ткнул два выставленных средних пальца чуть ли не в самую физиономию священнику – хер, мол, тебе в жопу. Один из рабочих, увидев это, не смог сдержать смеха. Он показал на них пальцем, продолжая хохотать. Надо же, сунул священнику палец в нос! Вот это молодец. Астопел покосился на рабочего и одобрительно кивнул – ему это тоже показалось забавным.

– Зачем ты это сделал? И если уж решил меня оживить, почему не отправил в мое настоящее время?

– С сегодняшнего дня это и есть твое настоящее время, Джи-Джи. Привыкай.

Астопел полез в карман своего пиджака и принялся там что-то разыскивать, взгляд его тем временем был устремлен вверх, в бездонно-синее небо. Солнечный лучик посверкивал на циферблате его часов. Один раз зайчик попал в глаз парнишке, и тому пришлось отвернуться.

– Ну вот, нашел. Смотри внимательно.

Астопел выудил из кармана восемь стеклянных шариков. Цвета самые обычные – кошачий глаз, синий, красный, были и одинаковые – два желтых. Детская забава.

– Это жизнь Фрэнни Маккейба.

Держа шарики в сложенных ладонях, он их как следует потряс. Они ударялись друг о друга с раздражающе громким стеклянным звоном. Потом он остановился, раскрыл руки и снова показал шарики. Джи-Джи был почти уверен, что вместо них увидит что-нибудь другое, что ему показывают фокус. Но нет, на розоватой ладони лежали те же самые восемь шариков. Он заглянул в лицо Астопела, но увидел только невинную улыбку. Внезапно без всякого предупреждения Астопел подбросил шарики в воздух. Мальчишка пригнулся, опасаясь, как бы те не попадали ему на голову. Но они замерли в воздухе, образовав идеально прямую вертикальную линию. Восемь шариков. Наверху два желтых, потом синий… Они не двигались. Вертикальная линия из восьми разбрызгивающих солнечные лучи стеклянных шариков зависла между священником и парнишкой. Через несколько секунд Астопел, по-прежнему улыбаясь, стал собирать их по одному из воздуха и складывать в ладонь.

Он снова потряс их в сложенных ладонях, снова подбросил кверху. Результат был почти такой же, как в первый раз, только теперь шарики не выстроились в линию, а застыли в беспорядке, как дробинки. Один здесь, другой там, один выше, два ниже…

– И это тоже жизнь Фрэнни Маккейба, Джи-Джи. Я могу их весь день так кидать, и каждый раз они будут застывать по-разному. Стеклянные шарики обозначают события и людей в твоей жизни. Она у тебя одна, но нам пришлось немного в нее вмешаться. Если допустить, что эти шарики – сырье, с которым нам приходится работать, то мы занимаемся тем, что подбрасываем их в различных комбинациях, надеясь получить определенный результат.

– Вы меня используете. Ты и вся остальная ваша сраная шайка пришельцев используете мою жизнь, чтобы получить то, что вам надо.

– Используем? Ничуть не бывало. Просто перемещаем тебя взад-вперед в пределах твоей жизни, – Он собрал шарики из воздуха, звонко потряс их.– В самом конце своей жизни Фрэнни подошел к решению вплотную. На нас это произвело огромное впечатление. И поскольку он был так близко от разгадки, мы решили вернуть сюда тебя и позволить тебе попытаться еще раз.

– Почему бы его самого не вернуть? Зачем вы дали ему умереть?

– Он сам так решил. А над его желаниями мы не властны.

– Но старый Флоон меня убил.

– Флоон не мог тебя убить – Флоону было двадцать девять лет, когда он познакомился с Фрэнни. А тебя он не знал.

– Кто ж тогда меня застрелил?

– К сожалению, Фрэнни сам это допустил. А это совсем другое дело. В самом конце он это понял. И вот теперь ты должен взять его открытие и воспользоваться им… Ты вот как об этом думай, сынок: существует идеальная комбинация шариков. Может быть, это прямая линия, а может, и круг, кто знает. Но ты ее должен найти, Фрэнсис Маккейб. Пока что этого не случилось. Но обязательно должно случиться, потому что эта идеальная комбинация очень нам нужна, очень много для нас значит. И только Маккейб в одном из вариантов своей жизни может найти эту безупречную комбинацию. И вот теперь твоя очередь попробовать.

Фрэнни был женат на Магде. Паулина была его падчерицей. А тебе Магда будет теткой, Паулина – кузиной. – Астопел усмехнулся. – А может, и чем-то большим.

– А что, если из этого нового расклада с тетушкой Магдой ничего не выйдет? – заартачился мальчишка. – Что, если и мне не удастся правильно расположить твои кретинские шарики?

Его рука потянулась, чтобы выхватить их у Астопела, но тот мигом сжал руку в кулак – точно челюсти аллигатора захлопнулись.

– Ты ведь не станешь их выбрасывать, Джи-Джи. Они – то, что ты есть.

– Но если у меня ничего не получится, вы притащите другого Фрэнни из другого времени и водворите его сюда, но уже при другом раскладе. Разве нет?

– Снова, и снова, и снова, пока один из Маккейбов не найдет то, что нам нужно, и мы не поместим эту деталь во вселенскую машину.

Больше им нечего было друг другу сказать. Джи-Джи кипел от негодования, словно у него в жилах текла не кровь, а чистый адреналин. Астопел был в прекрасном настроении. День стоял отличный. Работу свою он пока закончил и мог теперь сходить в кино.

– Если хочешь, мы дадим тебе кое-что полезное.

– Например? Слабительное?

– Ну зачем же – помощника, чтобы тебе легче было искать решение.

– Ладно, валяйте. Помощник так помощник.

– Вот и отлично. Но тебе придется как-то это объяснить Магде.

Астопел вложил два пальца в рот и свистнул. Вышло нечто жалкое – звук захлебнулся и тут же смолк.

– И это ты называешь свистеть? – торжествующе ухмыльнулся Джи-Джи.

Он был непревзойденным чемпионом по свисту. Сунув в рот, как и Астопел, два пальца, он издал звук, от которого вполне могли лопнуть барабанные перепонки. Даже невозмутимый Астопел поморщился. Увидев такую реакцию, Джи-Джи, естественно, повторил свист.

Однако за этим ничего не последовало. Джи-Джи вообще-то и не знал, чего ждать, но уж что-то, да должно было случиться.

– Может, еще разок попробовать?

– Нет необходимости. Он сейчас будет здесь.

«Он» оказался каким-то плотным комком, возникшим на фоне кладбищенской зелени. Теперь он был молодым, оба глаза целы, все четыре лапы на месте – он смешно трусил по направлению к ним. Язык он свесил на сторону, а пасть растянулась, отчего казалось, будто он улыбается. А может, он и вправду улыбался, кто знает. Упитанный улыбающийся пес, похожий на «мраморный» торт.

– Этот пес – мой помощник?

– Ты не поверишь, сколько всего Олд-вертью знает, Джи-Джи.

– Джи-Джи. Мне что ж теперь, до конца дней жить с этим именем?

– Возможно. Но запомни: отныне Джи-Джи должен жить с Магдой и Паулиной.

– И с этой сраной собакой.

– По-моему, справедливая сделка. Ну, мне пора. Священник ссыпал шарики себе в карман и, не сказав больше ни слова, зашагал прочь.

Олд-вертью приблизился к Джи-Джи и уселся на его ногу, словно они были старыми приятелями. Парень хотел было сказать этому жирному сукину сыну, чтобы проваливал, но что-то его удержало. Вместо этого он смерил взглядом прикрытый куском брезента холмик свежей земли близ отрытой могилы. Почему-то никого из кладбищенских рабочих поблизости не было. Только на земле валялись их новенькие лопаты, да неподалеку стоял умолкнувший бульдозер, который, видимо, должен был позднее засыпать могилу. Он поднял одну из лопат, задумчиво взвесил ее в руке. А потом пес увидел, как Джи-Джи начал бросать землю в могилу Фрэнни Маккейба.