Текст книги "Династия Плантагенетов. Генрих II. Величайший монарх эпохи Крестовых походов"

Автор книги: Джон Эплби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Поединок решено было провести в русле Темзы на острове, расположенном неподалеку от аббатства Рединг. Генрих Эссекс был сбит с коня и оказался побежденным. В глазах зрителей это доказывало, что он виновен в тех преступлениях, в которых его обвинил Роберт Монфор, хотя король и заявил, что верит его словам о том, что знамя во время боя было выбито из его рук противником, а сам он упал с коня случайно. Констебля объявили вне закона, земли его конфисковали, а самого его оставили умирать на поле боя. Тело его для погребения отдали монахам Рединга. Но те обнаружили, что он еще жив и только сильно ранен. Оправившись от ран под присмотром монахов, Генрих Эссекс постригся в монахи в том же самом монастыре; ему нечего было делать в этом мире, где у него отобрали все его земли и саму честь[98]98
  Джоселин Брейклонский. Хроника / Под ред. Х. Э. Батлера // Средневековые тексты Нельсона. 1949. С. 68–71.


[Закрыть].

На заседании Большого совета, происходившем в Вудстоке 1 июля, король поднял вопрос о «шерифской помощи» – двух шиллингах, которые шерифы получали с каждого хайда земли в качестве платы за их труды (размеры хайда варьировали от 48 до 120 акров; самой распространенной цифрой в то время была последняя). Генрих II предложил, чтобы плата передавалась не шерифу, а непосредственно казначейству в виде постоянного налога.

«Архиепископ открыто высказался против этого, заявив, что их [два шиллинга] нельзя взимать в качестве налога. «Не как налог, – произнес он, – будем мы их платить, милорд король, хотя это и доставило бы тебе удовольствие. Не важно, хорошо ли справляется шериф со своей работой, защищая слуг и чиновников в нашей стране и наших людей, мы никогда не будем платить их в качестве налога».

Король, возмущенный ответом архиепископа, заявил: «Клянусь глазами Бога, они будут занесены в королевские книги, и вы будете платить их в виде налога; а тебе совсем не подобает противиться этому, ибо никто против твоей воли не тронет твоих владений».

Архиепископ, предвидя, что новый обычай может нанести ущерб будущим поколениям, и желая предотвратить его, ответил: «Благословлением тех самых глаз, которыми ты поклялся, милорд король, их не будут платить ни в одной из моих земель, и ни единого пенни [ты не получишь] с земель, которые по закону принадлежат церкви».

Так, требуя сохранения древних обычаев в противовес нововведениям, что было самым весомым аргументом для средневековых людей, Томас выиграл дело. Королю пришлось отказаться от своего намерения.

Этот случай, показавший, что Томас не во всем соглашался с Генрихом, свидетельствует и о том, что Большой совет мог отвергать предложения короля. В задачу этого органа входило давать советы монарху, и епископы и бароны высоко ценили свое право высказывать королю свое мнение. Они съезжались со всех концов Англии не только на церемониальные курии, проводившиеся на Рождество, Пасху и Троицу, но и на совещания, которые частенько устраивал король, желая обсудить с ними свои планы. Конечно, на заседания Большого совета съезжались не все епископы и бароны Англии, но их собиралось достаточное количество, чтобы сделать эти собрания репрезентативными. Иными словами, совет не был узким кругом королевских друзей и советников.

Отказ Томаса Бекета поддержать план короля по увеличению доходов еще больше усилил неприязнь, которую Генрих II питал к архиепископу. Эта неприязнь зародилась после того, как Томас отказался от должности канцлера и также начал сопротивляться намерению Генриха II обеспечить своего брата Вильяма, женив его на графине Варенн, вдове сына короля Стефана, которого тоже звали Вильям. Вместе с ней он получил бы ее обширные владения. Оба Вильяма были троюродными братьями, и Томас запретил этот брак, сославшись на близкое родство жениха и невесты.

Генрих II обошел это препятствие, выдав на следующий год графиню за своего незаконнорожденного сводного брата Гамелина, который стал графом Варенном. Поскольку родство передавалось по линии императрицы, а Гамелин был сыном неизвестной женщины и графа Жоффруа Красивого, он не приходился родственником своей жене.

Стефан Руанский пишет, что запрет, наложенный Томасом Бекетом на брак с графиней, разбил Вильяму сердце. Он уехал в Руан и излил свое горе перед матерью. После этого он уехал в монастырь Бек и рассказал монахам о постигшем его несчастье. В январе 1164 года он вернулся в Руан и 30 января умер там с горя. Стефан пишет, что виновником гибели своего брата король считал Томаса и это стало главной причиной его ненависти к нему[99]99
  Стефан Руанский. Draco Normannicus / Под ред. Ричарда Хаулетта // Хроники правления Стефана. Т. II. С. 676.


[Закрыть]. Вряд ли, однако, стоит сомневаться в том, что отношение короля к Томасу изменилось задолго до этого.

Другой причиной трений между королем и архиепископом стали энергичные усилия Томаса, направленные на возвращение всех архиепископских владений, которые по тем или иным причинам были отторгнуты у архиепископского престола. Пока он был свободен, его земли находились во владении короля до тех пор, как только вновь избранный архиепископ не принесет ему клятву верности. Поэтому король раздавал земли своим фаворитам. Каждому новому архиепископу все труднее и труднее было вернуть принадлежавшие священному престолу земельные владения. Томас решил добиться возврата всех этих земель. Он был убежден, что эти земли священны, и считал своим долгом передать своему будущему преемнику все владения, которые по праву принадлежали архиепископу. Владельцем этих земель, по мнению Томаса, был не он и не какой-нибудь другой архиепископ, а сам Господь Бог и кентерберийский престол. Томас считал себя смотрителем этих владений и не более того.

Главным обидчиком церкви, по мнению Томаса, был великий и могущественный граф Роджер Клерский, имевший очень красивую сестру, за которой ухаживал сам Генрих II[100]100
  Вильям Фиц Стефан. Материалы. Т. III. С. 43.


[Закрыть]. Архиепископ заявил, что замок Тонбридж, который держал граф Роджер, принадлежит кентерберийскому престолу, и потребовал, чтобы Роджер принес ему вассальную клятву верности. Граф, со своей стороны, утверждал, что получил этот замок от самого короля. Дело было передано на суд короля, и 22 июля в Вестминстере он объявил, что замок по праву принадлежит графу.

Другой спор возник по поводу передачи церкви в Айнфорде. Когда приход остался без священника, Томас отдал ее одному из своих служащих. Однако Вильям, лорд манора, заявил, что право назначать священника принадлежит ему, и выгнал Лоуренса и его слуг, применив силу. За насилие над клириком Бекет сразу же отлучил его от церкви. Тогда Вильям пожаловался королю, и Генрих II потребовал, чтобы Томас снял отлучение. Тот ответил, что не королю решать, кого отлучать от церкви, а кого прощать. Тогда Генрих II напомнил ему о старинном английском обычае, который запрещает любому священнослужителю отлучать от церкви землевладельцев, держащих земли короля, не посоветовавшись предварительно с монархом.

Причиной недовольства короля было не его стремление присвоить себе духовную власть церкви, а то, что отлученный человек, отрезанный от всех других христиан, не мог участвовать в королевском совете и служить в его армии. Поэтому король требовал, чтобы перед таким ответственным шагом священник доложил об этом монарху, чтобы тот попытался усовестить обидчика или, если отлучение было неизбежно, был поставлен в известность, что его землевладельцу вынесен приговор, запрещающий всем христианам иметь с ним дело.

Дело дошло до того, что король перестал разговаривать с Бекетом и общался с ним только через посланцев. Томас, желая успокоить короля, снял с Вильяма Айнфордского отлучение. Но король не смягчился. «Я не испытываю к нему никакой благодарности за это», – произнес он, когда ему сообщили, что Бекет отменил приговор.

Но к самым тяжелым последствиям привело дело о «преступных служителях церкви» или о людях, которые нарушили закон и подлежали церковному суду. В число этих «служителей» входили не только священники и те, кто в качестве первого шага к священству получил тонзуру, но и люди, давшие религиозные обеты. Церковь утверждала, что судить таких людей может только церковный, а не гражданский суд. Даже совершив уголовные преступления, они все равно подлежали церковному суду. Эти суды никого не приговаривали к смерти, и вердикты, которые они выносили, были мягкими по сравнению с приговорами гражданских судов. В самом худшем случае на преступника налагали суровую епитимью, запрещали ему служить в церкви, понижали в чине или на всю оставшуюся жизнь заключали в монастырь.

После возвращения короля в Англию в январе 1163 года его внимание привлек ряд преступлений, совершенных лицами духовного звания, которые, по мнению Генриха II, остались практически безнаказанными. Клирика из Вустершира обвиняли в совращении девицы и убийстве ее отца. Архиепископ Томас передал его на суд епископу Вустерскому, чтобы он не попал в руки королевского правосудия. Другой священник украл из церкви в Лондоне серебряную чашу для причастия. И снова, когда король потребовал, чтобы это дело рассматривали королевские судьи, архиепископ заявил, что судить его имеет право только церковный суд. Одного священника в Солсберийской епархии обвинили в убийстве, и, когда тот не смог доказать свою невиновность в епископском суде, Томас велел лишить его прихода и отослать в монастырь, где он всю оставшуюся жизнь должен был замаливать свой грех.

Наконец, Филипп из Бруа, каноник Бедфордский, был обвинен в убийстве рыцаря. Его судили в присутствии епископа Линкольнского, где Филипп доказал свою невиновность, торжественно поклявшись, что не совершал этого преступления. Такой метод доказательств использовали церковные суды. Светские суды, чтобы решить, виновен или невиновен подсудимый, применяли испытание поединком, водой или огнем. Предполагалось, что в ходе этого испытания в дело вмешивается сам Господь. Церковь использовала более мягкий способ доказательства. Подсудимый давал торжественную клятву, что он не совершал преступления, и его заявление подтверждали двенадцать или более «помощников», которые приносили точно такую же клятву. Это вполне удовлетворяло церковный суд, ибо дело теперь переходило в руки Бога, который, как считалось, накажет клятвопреступника гораздо строже, чем любой человеческий суд.

Филипп и его «помощники» принесли клятву перед судом, и епископ отпустил его на свободу. Тогда родственники убитого рыцаря подали жалобу королевским юстициариям. Филипп отказался признать суд правомочным решать его дело и обругал последними словами Симона Фиц Петера, одного из юстициариев. Симон пожаловался королю, но Бекет снова потребовал передать дело в церковный суд. Он подверг Филиппа своему суду и признал его виновным не в убийстве, а в оскорблении королевского юстициария.

Понимая, что король следит за этим делом, Томас приговорил Филиппа к лишению прихода и ссылке сроком на один год. Это был необычно суровый приговор для церковного суда, но Генрих все равно остался недоволен. Более того, он рассвирепел, узнав о том, что преступника приговорили к ссылке, ибо Томас, по его словам, присвоил себе власть над королевскими подданными и посягнул на прерогативы короля.

Сразу же после Михайлова дня король приказал епископам явиться на совет в Вестминстер. Когда они собрались, Генрих II заговорил о жадности, лживости и прожорливости, в которых народ обвинял многих архидьяконов и сельских деканов. Потом он рассказал о том, какой скандальный характер приняло дело о служителях церкви, которые нарушали закон. За девять лет его царствования, заявил он, клирики совершили более сотни убийств, а изнасилований, грабежей и вымогательств – и вовсе без числа. И эти преступники, не подлежавшие гражданскому суду, остались практически безнаказанными.

Вильям Ньюбургский, сам клирик, но тем не менее оставшийся беспристрастным наблюдателем, отмечает:

«Епископы были больше озабочены сохранением свобод и чести священнослужителей, чем исправлением их нравов, полагая, что окажут услугу Богу и Церкви, если защитят от публичного наказания преступников, чьи пороки они, из-за их сана, отказывались или не желали обуздывать своим осуждением».

Впрочем, Герберт Бошам, самый преданный сторонник Томаса, пишет, что действия короля были продиктованы желанием установить мир и порядок в своем королевстве[101]101
  Материалы. Т. III. С. 272.


[Закрыть].

Все зло заключается в том, заявил Генрих II, что церковные суды требуют, чтобы всех служителей церкви судили только они, а приговоры этих судов такие мягкие, что никого не наказывают и не удерживают от преступления. Если священник опустился до изнасилования или убийства, то его совсем не пугает лишение сана. Вот если бы он знал, что его приговорят к смерти, как это делают гражданские суды, то он бы еще подумал, совершать преступление или нет.

Король предложил решить эту проблему, вернувшись к обычаям своего деда, как он это назвал, хотя свидетельств того, что Генрих I когда-либо проводил те процедуры, за которые ратовал его внук, у нас нет. Генрих II призвал епископов судить нарушивших закон клириков более сурово и передавать дела этих священнослужителей после того, как их признают виновными и лишат сана церковные суды, в руки гражданских судей для наказания. Кроме того, он потребовал, чтобы церковные суды не присваивали себе королевских прав, вынося приговоры о ссылке, ибо их может выносить только гражданская власть в лице своих судей.

Томас и епископы посовещались, и Бекет, от имени всех собравшихся, заявил, что уважение к духовному сану запрещает передавать клириков в руки светских судей.

«Было бы постыдным и негодным делом, – сказал он, – если бы королевская милость оказалась такой жестокой и ужасной, что руки, посвященные Богу, руки, которые незадолго до этого являли [верующим] образ Распятого Царя, Спасителя Мира, оказались бы связанными за спиной и объявлены руками вора, а голова, помазанная священным елеем, перед которой незадолго до этого склонялось королевское величие, прося о милости и прощении, качалась бы на позорной виселице с веревкой на шее»[102]102
  Герберт Бошам, де. Материалы. Т. III. С. 269.


[Закрыть].

Эта защита священной природы духовенства была весьма трогательной, но она полностью игнорировала проблему, которую хотел решить король. Тогда он без лишних слов потребовал, чтобы епископы поклялись ему в том, что будут соблюдать древние обычаи. Но король и епископы их понимали по-разному. Для Генриха II они означали мир и порядок, которые принесло Англии правление его деда, а Бекет и его епископы вспомнили о жестокой борьбе, которую Генрих I вел с Ансельмом, пытаясь полностью подчинить себе архиепископа Кентерберийского. Томас Бекет, который считал Ансельма своим покровителем и стремился во всем подражать ему, сопротивлялся давлению Генриха II с такой же стойкостью, какую проявил Ансельм в борьбе с Вильгельмом Рыжим и Генрихом I. Архиепископ Кентерберийский не мог быть простым слугой короля; архиепископы существовали задолго до того, как в Англии появился король, да и сама страна обрела единство и национальное самосознание только благодаря Кентерберийскому престолу.

Помня о славных традициях своего престола и о длинной череде архиепископов, сменявших друг друга, начиная со святого Августина, чьим преемником он стал, Томас Бекет ответил, что он и его братья епископы готовы поклясться в соблюдении древних обычаев, «если это не нанесет ущерба духовенству».

Этой оговоркой Томас хотел подчеркнуть, что ни один обычай, за который ратовал Генрих II, не должен противоречить совести и обязанностям епископов, а также их обязательствам перед церковью. Ведь не все обычаи деда Генриха были разумными. Перенеся внимание с конкретных нарушений закона на то, что он называл древними обычаями, Генрих II заставил епископов сделать особую оговорку, чтобы защитить себя от произвола. Иначе король мог сделать так, что епископы будут получать кольцо и посох, символы их власти, из его рук; он мог запретить им покидать Англию, когда папа призывает их на совет; он мог по своему желанию назначать на церковные должности нужных ему людей; он мог оставлять епископские кафедры вакантными столько времени, сколько ему захочется, и забирать себе все доходы епархии, как поступил Генрих I, при котором кентерберийский престол после смерти Ансельма пустовал целых пять лет; он мог заставить кафедральные капитулы покупать у него право на выборы епископов, как сделал Стефан, заставив Лондонский капитул пообещать ему 500 фунтов за право выбора епископа; и он мог начать продажу церковных должностей.

Все это делалось предшественниками Генриха II, и епископы опасались, что именно это он и называл «старинными обычаями», в соблюдении которых требовал от них клятвы. Короче говоря, безусловное одобрение формулировки «соблюдения древних обычаев» могло сделать духовенство полностью зависимым от короля и его капризов.

Генрих II пришел в ярость и потребовал, чтобы все епископы по очереди самолично поклялись ему в том, что будут соблюдать древние обычаи, и все епископы по очереди ответили, что дадут клятву соблюдать те обычаи, «которые не нанесут ущерба духовенству». Лишь один Хиларий Чичестерский, желая ублажить короля, поклялся, что будет соблюдать древние обычаи «с доброй верой».

Однако король не оценил подхалимского поступка епископа Хилария и с презрением отвернулся от него. Глядя на Томаса и других прелатов, он повелел, чтобы они принесли ему клятву безо всяких оговорок.

Архиепископ ответил, что он уже поклялся в верности королю «своей жизнью, всеми своими членами и земной честью» и что слова «земная честь» включают в себя все обычаи королевства. Ни одна клятва, которую он мог бы принести сейчас, не будет такой всеобъемлющей, как эта.

День прошел, и за окнами уже сгущалась тьма. Дружеское обсуждение сложной проблемы – как надо поступать с преступными клириками, не умаляя власти церкви над ее служителями, с одной стороны, и власти короля над его подданными – с другой, переросло в конфликт между церковью и государством. Все это живо напомнило епископам о тирании Рыжего короля и Генриха I, об их борьбе с Ансельмом, о Стефане и гонениях, которым тот подвергал Теобальда.

Этот конфликт продемонстрировал, как сильно разошлись пути Томаса Бекета и короля, если Генрих II увидел в попытках своего бывшего друга оградить права церкви лишь стремление защитить клириков, совершивших преступления, от правосудия и лишить его права подвергать своему суду большую часть своих подданных, а Томас в попытках Генриха укрепить мир и порядок в стране разглядел желание короля снова поставить церковь под контроль светской власти, от которого духовенство только что избавилось после жестокой борьбы архиепископа с королем.

Когда Томас отказался присягать без оговорки, король резко повернулся и, не попрощавшись ни с кем из епископов, решительным шагом вышел из зала[103]103
  Герберт Бошам, де. Материалы. Т. III. С. 274.


[Закрыть].

На следующий день, рано утром, к Бекету явился посланец короля, еще до рассвета тайно покинувшего Лондон, с приказом возвратить ему замки Беркхемстид и Онор-оф-Ай, которые принадлежали ему с тех пор, как он стал канцлером. Король забрал у него и принца Генриха.

Позже, осенью, король вызвал Томаса в Нортгемптон. Они разговаривали в поле неподалеку от города. Король упрекал Бекета в том, что за все милости, которыми он его осыпал, тот отплатил ему черной неблагодарностью. Архиепископ возразил, что он ему благодарен, но, если его обязанности по отношению к королю вступают в конфликт с обязанностями по отношению к Богу, у него не остается другого выбора, как подчиниться Господу. И он закончил речь в свою защиту цитатой: «Лучше подчиняться Богу, чем человеку».

«Я не желаю, чтобы ты читал мне проповеди! – закричал Генрих. – Не забывай, что ты сын моего крепостного!»

«Да, это правда, что среди моих предков не было королей, – ответил Томас, – но их не было и у Благословенного Петра, главного апостола, которому Господь Бог отдал ключи от неба и всю церковь в управление».

«Да, это так, – сказал король, – но он умер за своего Господина».

«И я умру за своего Господина, когда придет время».

Бекет снова отказался дать Генриху клятву без оговорки «если это не нанесет ущерба духовенству», и король в гневе закончил разговор[104]104
  Анонимный автор I. Материалы. Т. IV. С. 27–79.


[Закрыть].

О разногласиях между королем Англии и его архиепископом доложили папе. Это поставило его в очень сложное положение. Поддержка Генриха II была решающим фактором в борьбе Александра III против императора и его антипапы. Александр был очень благодарен Генриху и боялся, что, потеряв его дружбу, вряд ли удержится на папском престоле. С другой стороны, он понимал, что если английскому королю удастся добиться уступок от архиепископа, то церковь в Англии перейдет в полное его подчинение. Перед папой стояла трудная задача – ублажить Генриха II, чтобы тот не отступился от него и не переметнулся к антипапе, и в то же самое время дать понять Томасу, что сочувствует его борьбе за сохранение прав церкви.

В декабре Александр III прислал Бекету трех посланников, которые передали архиепископу советы папы, а также письма от него самого и некоторых кардиналов. Главной мыслью этих советов и писем было то, что необходимо во что бы то ни стало избежать раскола. В своих намеках на древние обычаи Генрих II не высказал ничего, что бы противоречило учению церкви. Папа и кардиналы советовали Томасу уступить королю, опасаясь, что его упорство толкнет Генриха в объятия императора и антипапы. Король Англии уверял папу, что у него и в мыслях не было принудить Томаса совершить что-нибудь унижающее достоинство церкви или противное его желанию. Своим открытым сопротивлением Томас унизил короля, и если король уступит архиепископу, то это нанесет урон его чести. Папа предлагал Бекету принести Генриху II клятву безо всякой оговорки ради сохранения мира в королевстве и церкви. Английский король заверил Александра III, что, если Томас ему уступит, он больше никогда не будет упоминать о древних обычаях. Король писал, что уступка со стороны архиепископа поможет восстановить ущемленные честь и достоинство монарха.

Получив такой совет, Томас заявил, что сделает то, о чем просили папа, кардинал и их эмиссары. Вместе с посланниками понтифика архиепископ отправился к Генриху II в Вудсток, где Томас смиренно принес королю клятву. Он сказал: «Я буду соблюдать обычаи государства с доброй верой и, как полагается, буду подчиняться тебе во всех других добрых делах».

И тогда Генрих II захлопнул свою ловушку.

Раз Томас унизил его открыто и публично и об этом знает вся страна, то простой демонстрации подчинения в келейной обстановке недостаточно. Король потребовал, чтобы архиепископ повторил свою клятву в присутствии Большого совета. Томас не мог отказаться произнести на публике то, что он уже произнес перед королем. Поэтому он согласился повторить свою клятву на собрании совета, который Генрих II собирался созвать сразу же после Рождества для того, чтобы все бароны и епископы стали свидетелями унижения архиепископа[105]105
  Анонимный автор I. Материалы. Т. IV. С. 31–33.


[Закрыть].