Текст книги "Династия Плантагенетов. Генрих II. Величайший монарх эпохи Крестовых походов"

Автор книги: Джон Эплби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 6
Король и предатель, 1164

Большой совет собрался в Кларендоне, неподалеку от Солсбери, 25 января 1164 года. Томас тем временем раздумывал о том, стоит ли ему приносить клятву, которую от него ждали. Он понял, что папу и его посланцев неправильно информировали о характере короля и о тех древних обычаях, в соблюдении которых Александр III советовал ему поклясться.

Томас знал Генриха лучше всех. Он понимал, что король упрям как осел. Задумав что-нибудь, он пускал в ход все свое умение убеждать, угрозы, посулы, обман, крючкотворство и принуждение, чтобы добиться желаемого. Он, вероятно, сумел убедить папу, что ему требуется от архиепископа лишь формальная клятва, но сам Томас хорошо знал, чего хочет от него король. Он прекрасно понимал, что в «древние обычаи» Генриха I входило много того, чего его совесть принять не может.

На совете председательствовали король и его старший сын, которому не было еще и девяти лет. Томас, как первый человек в королевстве после монарха, сидел на почетном месте, справа от Генриха. Слева восседал мрачный Роджер Понт-л’Эвек, архиепископ Йоркский, который, прикрыв веками глаза, ждал, когда же человек, которого он ненавидел больше всех на свете, подвергнется публичному унижению. Позади двух архиепископов, в порядке своей значимости, сидели епископы, главным среди которых был Гилберт Фолиот, епископ Лондонский, холодный, напыщенный и самодовольный. Он был уверен, что, если бы его выбрали архиепископом Кентерберийским, уж он-то, вне всякого сомнения, повел бы себя умнее и конечно же не допустил, чтобы епископы и бароны всего королевства стали свидетелями его унижения. Был здесь и преподобный Генрих Винчестерский, который избавился от своих политических амбиций и в старости стал мягче характером. Он сильно страдал от мысли, что его воспитанник, которого он выпестовал и которого любил всем сердцем, оказался в таком ужасном положении.

На скамьях позади епископов сидели два главных юстициария, граф Роберт Лейстерский и Ричард Люси, и семь других графов: Реджинальд Корнуолльский, дядя короля; Роджер Клер, с которым Томас Бекет скрестил мечи в битве за замок Тонбридж; Джефри Мандевиль, граф Эссекс; Хью Честерский, сын графа Раннульфа, знаменитого перебежчика стефановских времен; Вильям Эрандел, женившийся на вдове Генриха I; графы Патрик Солсберийский и Вильям Феррарский.

На остальных скамьях и позади их располагались королевские придворные и целая толпа баронов и рыцарей. Среди них был и Ришер л’Эгл, теперь уже совсем старик. Он широко открытыми глазами смотрел на архиепископа Кентерберийского, которого помнил блестящим молодым человеком, сыном простого бюргера, задыхавшегося от счастья и чести ехать рядом с рыцарем.

Генрих II открыл совет, призвав архиепископа поклясться в том, что он будет соблюдать обычаи государства безо всяких оговорок, как это было сделано в Вудстоке. Этого момента ждали все: одни с плохо скрываемым удовлетворением от того, что архиепископ Кентерберийский, который поднялся из низов и стал вторым человеком в государстве, которого король на виду у всего народа приветствовал, опустившись на одно колено, будет публично унижен и растоптан; другие с глубоким сожалением, что единственный человек, который нашел в себе смелость выступить против короля и с мужеством, достойным Ланфранка или Ансельма, бороться за права церкви, теперь вынужден будет продемонстрировать трусливую покорность и подчиниться тому, что они в душе своей считали злом.

Но Бекет отказался дать клятву.

Зал загудел как улей. Крик короля был похож на львиный рык. Ожесточенный спор не утихал, и король впадал во все большую ярость.

Несколько человек пытались убедить Томаса уступить Генриху. Епископы Солсберийский и Норичский, которые уже давно попали в немилость к королю, со слезами на глазах умоляли Бекета помириться с королем, иначе он всех их казнит. Но архиепископ был тверд и даже попытался их успокоить. Тогда два самых влиятельных графа королевства, Роберт Лейстерский и Реджинальд Корнуолльский, подошли к Томасу и заговорили с ним, как искренние друзья. Они предупредили его, что король испытывает такую ярость, что «может ответить на оскорбление ударом меча». Они умоляли его подумать о них и принести королю требуемую клятву, иначе он заставит их совершить позорное и ужасное преступление – убить своего архиепископа. Речи епископов о смертельной угрозе можно было объяснить их природной робостью, но, когда о жестокой расправе, которую задумал король, заговорили такие храбрые люди, как граф Лейстер и граф Корнуолльский, Томас призадумался. Тем не менее он решил не отступать и заявил графам, что «готов, если надо будет, принять и смерть».

Самыми последними подошли Ричард Гастингс, магистр ордена тамплиеров в Англии, и один из его друзей-рыцарей, который был в большой милости у короля. Они заверили Томаса, что король хочет от него лишь одного – совершить формальный акт подчинения для удовлетворения его оскорбленной гордости. Они поклялись спасением своей души, что, если Томас совершит этот акт, вопрос об обычаях будет навсегда оставлен и король не потребует от него ничего, что противоречит его желаниям и нанесет удар духовенству.

Услышав эту торжественную клятву, Томас созвал епископов и передал им слова тамплиеров. Он сказал, что, полагаясь на клятву рыцарей, готов подчиниться воле короля. И в присутствии Большого совета он пообещал, что будет с доброй верой соблюдать обычаи страны.

Король повернулся к баронам. «Все вы слышали, – произнес он, – что милостиво пообещал мне архиепископ. Теперь епископы, как его подчиненные, должны сделать то же самое».

«Я тоже хочу, – сказал Томас, – чтобы они удовлетворили вашу гордость, как это сделал я».

Тогда все епископы поднялись и принесли требуемую клятву.

Томас, поверивший обещанию тамплиеров, решил, что совет подошел к концу, и встал, ожидая, что король распустит его и он сможет уйти.

И тут Генрих II захлопнул свою вторую ловушку.

«Я полагаю, – заявил он, – что все хорошо слышали обещание архиепископа и его епископов твердо соблюдать и беспрекословно подчиняться законам и обычаям моего королевства. И чтобы больше между нами не возникало никаких споров и несогласий по этому поводу, пусть самые умные и самые старые из моих подданных встанут и выйдут из зала и вместе с моими чиновниками вспомнят, какие законы и обычаи существовали при моем деде, короле Генрихе I. И пусть они все это старательно запишут и как можно скорее представят мне».

Старейшины быстренько вспомнили все обычаи и записали их. Скорее всего, этот документ был составлен заранее, в промежуток между личной клятвой Томаса в Вудстоке и заседанием Большого совета, и для его составления король привлекал Ричарда Люси, самого опытного юстициария, поскольку подобный свод законов никак нельзя было подготовить в столь краткий срок.

Когда этот документ принесли королю и он зачитал его собравшимся, Томас понял, что его обманули. Записанные законы шли гораздо дальше того, что требовал Генрих, или того, чего опасался Томас. Они не только оправдывали произвол, творившийся в годы правления Генриха I, но и преследовали цель поставить церковь под прямой контроль короля. Церковь должна была подчиниться гражданской власти и нести перед ней ответственность, а гражданское право ставилось выше канонического.

После того как свод законов был прочитан, Генрих II сказал: «Эти обычаи, как было договорено, принадлежат мне. Поэтому, чтобы в будущем не возникало никаких вопросов и споров, касающихся этих обычаев, мы требуем, чтобы архиепископ заверил их своей печатью».

«Всемогущий Боже! – воскликнул Томас. – Никогда, покуда я жив, они не будут скреплены моей печатью!»

Несмотря на все усилия короля, Бекет так и не пошел на попятную. Тогда Генрих II велел изготовить три копии этого свода. Одну вручили архиепископу Йоркскому, другую – королю, а третью – Томасу.

«Я принимаю эти конституции, – сказал он, – не потому, что согласен с ними и одобряю их, а в качестве предупреждения для церкви и для ее защиты. Теперь все мы будем знать, что задумало против нас государство. Теперь, когда известны все ловушки и капканы, приготовленные для нас, мы будем, с Божьей помощью, вести себя осторожнее».

С этими словами разгневанный архиепископ покинул зал, даже не спросив разрешения у короля.

Кларендонские конституции стали поворотным пунктом в отношении Генриха к Томасу, в поведении короля и истории английского законодательства.

После того как Генрих II велел сделать запись английских обычаев и попытался заставить Бекета в присутствии членов Большого совета скрепить их своей печатью и после того как тот отказался это сделать, их разногласия достигли уже той точки, когда примирение совершенно невозможно. Конституции в целом были направлены на то, чтобы лишить английскую церковь самостоятельности, превратить ее в придаток светской власти и заставить ей подчиняться. Запретив духовенству жаловаться папе и покидать страну без разрешения монарха, Генрих II способствовал ослаблению связей между вселенской и английской церковью; а ведь от них зависела жизнеспособность последней.

Генрих II, таким образом, совершил большую ошибку и лишился преимущества, которым до этого обладал. До того, как в Вудстоке архиепископ публично признал свою зависимость от короля, Томас Бекет почти по всем пунктам был не прав или, по крайней мере, занимал очень шаткую позицию. Защищая преступных клириков от светского суда, он выступал против здравого смысла. Ни одно правительство, и Томас, как бывший канцлер, должен был хорошо это знать, не допустит, чтобы в его стране существовала привилегированная группа, не важно, светская или церковная, которая была бы официально признана стоящей над законом этой страны. Папа Александр III предал проклятию ту статью конституций, где говорилось, что преступные клирики, лишенные духовного сана церковным судом, должны предстать перед светскими судьями и нести наказание по приговору светского суда, но его преемник, папа Иннокентий III (1198–1216), одобрил этот закон, признав его логичным и вполне справедливым.

Если оставить в стороне вопросы, по которым у короля с Бекетом возникли разногласия, то все равно создается впечатление, что архиепископ не проявил должного благоразумия, раз за разом раздражая и оскорбляя короля. Человек, который прекрасно знал характер короля и был с ним в близких отношениях, вполне мог бы убедить Генриха II отказаться от намерения совместить должность канцлера и архиепископа или, по крайней мере, объяснить свой отказ от этой должности таким образом, чтобы сохранить дружбу и взаимное уважение. Несмотря на крутой нрав, прямолинейность и находящее время от времени на него упрямство, Генрих II имел большие запасы здравого смысла и обладал чувством реальности, поэтому вполне можно было апеллировать к этим качествам короля и добиться того, чтобы он понял позицию Томаса. Это дало бы ему возможность посвятить все свои таланты служению церкви и превратиться в самого лучшего архиепископа своего времени, воздав при этом должное человеку, который помог ему занять этот пост.

Распорядившись сделать запись обычаев и включить в нее описание действий, против которых церковь столь яростно протестовала в прошлом, и попытавшись заставить архиепископа публично одобрить эти действия, Генрих II потерял поддержку и симпатии многих епископов и баронов, вынудил папу одобрить позицию Бекета, а сам выставил себя в невыгодном свете. Ибо признать на словах «древние обычаи королевства» – это одно, а скрепить своей печатью свод законов, которые были направлены на закрепление произвола, вызывавшего ненависть в прошлом, и превратить этот свод в образец для подражания, одобренный церковью, – это совсем другое.

Кларендонские конституции можно считать поворотным пунктом в поведении Генриха как короля, потому что они пробудили его интерес к законотворчеству и впервые продемонстрировали его способности как законодателя и реформатора. В первые девять лет своего царствования он не проявлял каких-либо выдающихся способностей, насколько можно судить по разрозненным документам, сохранившимся от того периода. Никто и подумать не мог, что он станет таким же великим королем, как его дед и прадед.

Конституции, составленные в основном самим Генрихом, демонстрируют, что он прекрасно понимал юридические реальности. Это была попытка установить принцип, что в пограничных случаях, подпадающих под юрисдикцию светских и церковных судов, право решать, где проходит разделяющая их линия, должно принадлежать светской власти. В создании конституций Генриху, без сомнения, помогали Ричард Люси и другие «самые благородные и старейшие бароны», которые имели опыт работы в казначействе и судах. Однако вдохновил их на эту работу король, поэтому его с полным правом можно считать создателем Кларендонских конституций.

Они занимают видное место в истории английского законодательства, поскольку это был первый рациональный свод законов в Англии, в отличие от племенных обычаев или случайного набора никак не связанных между собой хартий «вольностей». И хотя эти конституции почти не выполнялись, они содержали в себе зародыши самых важных реформ и нововведений Генриха II. Например, использование присяжных обвинителей при рассмотрении таких дел, за которые никто не хотел браться, а также ассиза[106]106
  Ассиза – постановление королевского совета. (Примеч. пер.)


[Закрыть] под названием Utrum, согласно которой держатели, получившие землю в виде милостыни, подлежали церковному суду; если же они держали ее под другим видом, то их следовало судить светским судом. Все это позже заложило основу целой системы допросов под присягой и судебных разбирательств, которые стали самым значимым вкладом Генриха II в английское законодательство.

27 февраля 1164 года папа написал Томасу два письма. В это время Александр III находился в городе Сан, юго-восточнее Парижа, где он поселился в сентябре годом раньше. В первом письме он долго распространялся о том, что «самый дорогой наш сын во Христе, Генрих, светлейший король Англии, исполнен горячего рвения к управлению королевством». Преисполненный этого рвения, он послал к папе Арнульфа, епископа Лизье, и Ричарда Илчестерского, архидьякона Пуатье, чтобы они попросили понтифика сделать архиепископа Йоркского папским легатом для всей Англии, и приказал Томасу и всем епископам подчиняться древним обычаям и титулам королевства. Папа писал, что дал им уклончивый ответ.

После этих двух посланцев, продолжал папа, к нему явились Джефри Ридел, архидьякон Кентерберийский, и Джон Оксфордский. Они повторили требования Генриха II и потребовали от папы окончательного ответа. Первое посольство, очевидно, было отправлено еще до совета в Кларендоне, а второе – после него, ибо Джефри и Джонсон привезли ему копию конституций и просьбу Генриха «утвердить их властью апостольского престола для него и его наследников».

Получив это письмо, Александр III уже не мог ограничиться уклончивыми ответами. Однако подтвердить конституции Генриха означало не только отречься от Томаса, но и подчинить церковь светской власти, лишив ее тем самым свободы, за которую столь яростно бились предшественники Александра. В то же время отказ папы мог вызвать недовольство английского короля, в результате чего он потерял бы столь необходимую ему поддержку в борьбе с антипапой. Тем не менее папа категорически отказался подтвердить конституции. Но чтобы смягчить удар и избежать гнева Генриха II и ухудшения положения Бекета и своего собственного, Александр послал королю письма, в которых назначал самого непримиримого врага Томаса, архиепископа Йоркского, своим легатом в Англии.

Папа закончил свое первое письмо словами о необходимости склониться перед волей короля во всех вопросах, «кроме чести людей духовного звания», и посоветовал Томасу приложить все усилия, чтобы вернуть себе расположение и любовь Генриха II.

Во втором письме, написанном в тот же день, очевидно, после того, как папа одумался, он посоветовал Бекету не впадать в отчаяние. Папа прекрасно понимал, что тот воспримет его действия как предательство, поскольку он отдал его на растерзание врагам, назначив легатом архиепископа Роджера. Александр III писал, что он заставил посланцев короля поклясться, что полномочия папского посла Роджер получит только с его ведома и разрешения. Сам Томас и кентерберийская церковь в духовных делах не будут подчиняться никому, кроме римского понтифика, заверил папа, и если король передаст письмо Роджеру, не уведомив его об этом, то архиепископ Кентерберийский должен будет немедленно написать ему, и он выведет Томаса, его церковь и город Кентербери из-под юрисдикции легата[107]107
  Материалы. Т. V. С. 85–88.


[Закрыть].

Но Генрих II добивался для архиепископа Йоркского совсем другого. Он хотел, чтобы Роджер получил власть над Томасом и привел его к повиновению. Узнав, что папа собирается ограничить полномочия Роджера, он с негодованием вернул ему его письмо.

Когда Томас понял, какая пропасть разверзлась между ним и королем, не важно, по его ли вине или по вине короля, он решил поговорить с монархом в запоздалой попытке объяснить свою позицию и причины, заставившие его противоречить ему: «Архиепископ отправился в Вудсток, в личный дом короля, окруженный каменной стеной, где, как он слышал, жил в то время Генрих, но его не пустили даже в ворота, и он вернулся в Кентербери»[108]108
  Вильям Фиц Стефан. Материалы. Т. III. С. 49.


[Закрыть].

Между тем 23 апреля умер антипапа Виктор IV. Все надеялись, что с его смертью прекратится раскол, но император Фридрих и его канцлер Реджинальд Дассель, кельнский архиепископ, думали по-другому. Все архиепископы и епископы империи собирались признать папой Александра III, но архиепископ Реджинальд настоял на том, чтобы они выбрали своего папу. И тогда, без малейшего намека на законность, был избран новый антипапа, Ги Кремский, которого короновали под именем Пасхалий III.

Летом того же года Томас снова поехал в Вудсток и попросил у короля разрешения увидеться с папой. Но король запретил ему покидать Англию и закончил разговор угрозой: «Я низвергну тебя в то самое состояние, из которого когда-то извлек».

Тогда архиепископ удалился в свое поместье в Ромни. Отсюда он сделал две попытки пересечь Ла-Манш без разрешения короля. В первый раз ему помешали встречные ветры, а во второй – его узнали матросы и, опасаясь высочайшего гнева, отказались взять на корабль.

После второй попытки удрученный Томас вернулся в Кентербери. Вся его дворня разбежалась, и он, словно нищий, сидел в темноте у ворот пустого дома, глядя на развалины своей жизни. Как высоко он поднялся и как низко упал! Он, неизвестный человек простого происхождения, стал лучшим другом короля и делил с ним дела и досуг, не только как друг, но и как самый надежный и способный помощник. Он поражал людей и покорял их сердца своим обаянием, великодушием, всегдашним веселым настроением и своими талантами. Став вторым человеком после короля, он сменил свое занятие и сделался в Англии вторым человеком после папы и духовным отцом всего английского народа.

И как же низко он упал! Он лишился не только дружбы и доверия короля, ибо человек, с которым они когда-то думали и чувствовали одинаково, теперь люто ненавидел его и жестоко унизил, приведя к ноге, словно плохо воспитанную собаку. Епископы, которыми он когда-то руководил, растерялись и покинули его. Даже папа, единственный человек на земле, к которому он мог обратиться за помощью, защищал его очень робко, опасаясь, как бы Генрих II не отвернулся от него и не перекинулся на сторону немецких схизматиков.

Архиепископ Кентерберийский притулился в уголке ворот, прислонил голову к стене и заплакал.

Незадолго до этого один из его сторонников, посмелее других, пришел в Кентербери и остановился в доме архиепископа. Когда пришло время ложиться спать, он велел пажу: «Пойди и запри наружную дверь, чтобы ночью никто не залез в дом».

Мальчик взял свечу и, открыв дверь, выглянул на улицу, чтобы посмотреть, нет ли там кого. Архиепископ сжался в уголке, сидя на земле. Услышав голос мальчика, он поднял голову, и паж увидел его мокрое от слез лицо. Он испугался и, решив, что это привидение, побежал за своим хозяином.

Гость не поверил ему и пошел посмотреть, кто там. Он ввел архиепископа в дом и вызвал монахов из монастыря. Бекет сказал, что на то была воля Божья, чтобы он остался в Англии. Потом он немного поел и лег спать.

На следующее утро в дом ворвались слуги короля. Прошел слух, будто архиепископ бежал и король послал их конфисковать все его имущество. Увидев архиепископа, они смущенно удалились[109]109
  Алан из Тьюксбери. Материалы. Т. II. С. 325–326.


[Закрыть].

Король вызвал Томаса в Вудсток и, когда тот явился, встретил его насмешкой: «Неужели мое королевство слишком мало для нас двоих, что ты хотел сбежать?» И тогда король запретил своим подданным покидать Англию без его разрешения и приказал организовать во всех портах отряды, которые следили бы, чтобы никто не мог ускользнуть из страны.

Позже, этим же летом, Джон Маршал, прославившийся притеснениями духовенства, заявил свои права на часть архиепископского манора Пэгем. Незадолго до этого король издал указ, что всякий, кому показалось, что он не нашел справедливости в суде своего господина, должен в этом поклясться и тогда его дело будет передано в королевский суд. После слушания своего дела в суде архиепископа Маршал решил воспользоваться этим указом, принес необходимую клятву и обратился в суд короля.

Но, чтобы не гневить Бога, Джон пронес под плащом в зал суда Псалтырь, подменил ею перед клятвой Евангелие, после чего со спокойной душой заявил, что не нашел справедливости у архиепископа.

Генрих II велел Бекету явиться 14 сентября в суд и ответить на требования Джона. Но в назначенный день архиепископ не явился. Он прислал в свой дворец четырех рыцарей и кентского шерифа, которые должны были засвидетельствовать, что Джон не может апеллировать к королевскому суду, ибо его клятва была ложной. Король пришел в ярость оттого, что Томас не только не явился в суд, но и не дал никаких объяснений, почему он это сделал. Генрих II с руганью прогнал рыцарей и шерифа и решил наказать архиепископа за пренебрежение к его суду, неповиновение и дерзость.

6 октября, во вторник, король собрал в Нортгемптоне Большой совет, на котором обсуждалось оскорбление, нанесенное ему Бекетом. Обычай требовал, чтобы самое первое приглашение было отправлено архиепископу Кентерберийскому и адресовано ему лично как первому подданному королевства, но Генрих II отказался писать Бекету, не желая официально его приветствовать. Он приказал кентскому шерифу самому вызвать архиепископа на совет, словно самого последнего из королевских слуг.

В назначенный день архиепископ и его двор явились в Нортгемптон, где уже собрались епископы и бароны. Там они узнали, что король уехал на охоту. Целый день он провел на реке Нен, преследуя дичь, и возвратился только вечером.

В среду утром архиепископ в окружении слуг выехал из монастыря Святого Андрея, где он остановился, и подъехал к замку. Нортгемптонский замок был окружен стеной, имевшей ворота. Дом, в котором должен был заседать совет, стоял во дворе и имел обычный холл и спальню на первом этаже, а на втором – еще одну комнату без особого названия. К дому была пристроена часовня.

Когда прибыл архиепископ, король находился на службе в часовне. Томас сел и стал ждать его. Когда Генрих II вошел, архиепископ встал, чтобы поцеловать короля и получить от него поцелуй, как было принято у англичан при встрече. Но король не поцеловал его.

Первым совет рассмотрел дело о просьбе Джона Маршала и о неявке архиепископа в королевский суд. Томас заявил, что Джон смошенничал, поклявшись не на Евангелии, а на Псалтыри, и спросил, почему он не приехал сюда и не говорит сам за себя. Король ответил, что Джон уехал в Лондон, в казначейство, по королевскому приказу и явится на совет завтра. После этого он велел архиепископу возвращаться в монастырь Святого Андрея, поскольку его дело тоже будет рассматриваться завтра. Томас ушел, а о том, что король и его совет делали после его ухода, сведений у нас нет.

В четверг архиепископа обвинили в «преступлении против величия королевской короны», потому что, когда его вызвал король на слушание дела Джона Маршала, он не явился сам и не предоставил никаких объяснений своего отсутствия. Король попросил совет вынести приговор, и все епископы и бароны единодушно признали Бекета виновным[110]110
  Вильям Фиц Стефан. Материалы. Т. III. С. 52.


[Закрыть].

Далее совет приговорил Томаса к конфискации всего движимого имущества; иными словами, у него отобрали все, за исключением земель, принадлежавших архиепископскому престолу.

После этого Генрих II потребовал, чтобы Бекет выплатил ему 300 фунтов в качестве налога с замков Онор-оф-Ай и Беркхемстид, которые король даровал ему, назначив канцлером.

Томас ответил, что его вызвали по делу Маршала, а не для денежных расчетов. В любом случае он потратил гораздо больше 300 фунтов на ремонт обоих этих замков и королевского дворца в Лондоне. Тем не менее он пообещал выплатить эти деньги, не желая быть должным королю.

Оскорбленный намеком на свою жадность, Генрих II напомнил Томасу, что его только что лишили всего имущества, и спросил, где он собирается достать деньги. Король также потребовал, чтобы он предоставил поручителей и пригрозил, что не отпустит его домой до тех пор, пока он не найдет людей, которые за него поручатся. Это была завуалированная угроза заточения в тюрьму. Услышав ее, трое придворных – граф Глостер, Джон, граф О, и лорд Гастингс, а также Вильям Айнсфорд, которого Томас отлучил от церкви после спора о бенефициях, – вышли вперед и поручились за Томаса, каждый – за 100 фунтов. Этим закончилось заседание совета в четверг.

В пятницу король потребовал от архиепископа 500 марок, которые, по его словам, тот занял у него во время похода на Тулузу, плюс 500 марок, взятые Томасом у евреев под поручительство короля. Далее он потребовал, чтобы Бекет отчитался, на что ушли доходы с вакантных епископских кафедр и настоятельских мест в нескольких монастырях, которыми он распоряжался, будучи еще канцлером. Герберт Бошам пишет, что в целом король потребовал от архиепископа 30 тысяч марок, что равнялось доходам архиепископской кафедры Кентербери за неполные семнадцать лет![111]111
  Материалы. Т. III. С. 299.


[Закрыть]

(Марка составляла две трети фунта, или 13 шиллингов и 4 пенса. Хотя все расчеты производились в шиллингах, марках и фунтах, это были просто единицы, использовавшиеся для вычислений, ибо в государстве чеканилась одна-единственная монета – серебряный пенни. Она была эквивалентна средней дневной оплате труда одного человека.)

Какие бы суммы ни потребовал король, всем было ясно, что он не остановится, пока не разорит архиепископа дочиста. Более того, его прозрачный намек на тюремное заключение, прозвучавший накануне, показал, в каком направлении движется дело.

Томас ответил, что он не может дать отчет о расходе денежных средств безо всякой подготовки, но пообещал сделать это в любое удобное для короля время и в том месте, где он укажет. Генрих II потребовал, чтобы он предоставил поручителей за названные им суммы. Архиепископ попросил разрешения посоветоваться со своими викариями и аббатами. «Он ушел, и с того дня бароны и другие рыцари больше уже не приходили в монастырь, где он жил, ибо поняли, к чему ведет дело король»[112]112
  Материалы. Т. III. С. 54.


[Закрыть].

В субботнее утро епископы и аббаты собрались в монастыре Святого Андрея. Епископ Генрих Винчестерский, самый практичный и самый бесстрашный из всех, напомнил, что принц Генрих, номинальный глава государства, и главный юстициарий, Ричард Люси, в присутствии Большого совета освободили Томаса, избранного архиепископом, ото всех светских обязательств. Епископ Генрих заставил всех епископов, которые при этом присутствовали, пойти вместе с ним к королю и рассказать ему об этой процедуре.

Однако Генрих II заявил, что его сын и главный юстициарий действовали без его ведома и согласия, и отказался подчиниться их решению. Тогда епископ, один из самых богатых людей в Англии, предложил королю 2 тысячи марок за то, чтобы он освободил архиепископа ото всех финансовых обязательств, но король отказался. Он добивался вовсе не денег, и все епископы хорошо это понимали.

Они вернулись к Бекету и сообщили ему о своей неудаче. Тогда архиепископ попросил у них совета, что ему делать. Первым высказался Гилберт Фолиот, епископ Лондонский: «Если бы ты, отец, вспомнил, как вознес тебя король и что он возложил на твои плечи, если бы ты задумался о том, в какое страшное время мы живем и чем гнев короля грозит католической церкви и всем нам, ты бы, если бы это было возможно, уже десять раз отрекся от архиепископского престола. И быть может, увидев твое смирение, король вернул бы тебе все, что забрал у тебя».

Епископ Роберт Линкольнский, «простой и прямодушный человек», открыто высказал то, о чем думали все: «Сдается мне, что король ищет крови этого человека. И ему придется сделать одно из двух – отречься от архиепископского престола или распрощаться с жизнью. А к чему тогда этот престол, если он потеряет жизнь? Ни к чему».

Остальные епископы дали такие противоречивые и путаные советы, что Томас вынужден был распустить их[113]113
  Алан из Тьюксбери. Указ. соч. Т. II. С. 326–329.


[Закрыть].

Воскресенье прошло в бесплодных совещаниях, приходах и уходах. Томас не покидал своего пристанища. Ночью его поразил приступ болезни, вероятно почечной колики, да такой сильный, что утром он не смог даже сесть в постели[114]114
  Ноулес Д. Епископальный совет Томаса Бекета. Кембридж, 1951. С. 168.


[Закрыть].

Когда утром в понедельник королю доложили о болезни Бекета, он впал в ярость и поклялся «глазами Господа», что этот притворщик его не обманет. Он послал графов Лейстера и Корнуолльского в дом архиепископа проверить, вправду ли Томас заболел. Когда они пришли, архиепископ велел им передать королю, что явится на совет завтра, даже если его придется нести на носилках.

В тот же день к нему тайно, опасаясь гнева короля, явились два преданных друга, которые предупредили, что, если он явится на совет, его либо бросят в тюрьму, предварительно отрезав язык и ослепив, либо просто убьют.

В тот вечер архиепископ обратился за советом к своему исповеднику Роберту, канонику из Мертона, где Томас учился в школе. Роберт велел ему отслужить на следующее утро мессу Святого Стефана и отправиться на совет, уповая на милосердие Господне и на помощь всех святых. «Это дело не твое, а Бога, который будет с тобой всегда», – заверил он Томаса[115]115
  Анонимный автор. Материалы. Т. IV. С. 44–45.


[Закрыть].

Рано утром во вторник, 13 октября, к Томасу пришли смущенные епископы и стали умолять его сложить с себя сан архиепископа, ибо они узнали, что его собираются осудить как предателя. Они оказались в сложном положении. Большинство из них, за исключением Генриха Винчестерского, смертельно боялись короля, чей гнев возрастал по мере того, как Томас разрушал все его планы. Многие из них, например Хиларий Чичестерский, были креатурами короля; эти заботились главным образом о том, чтобы сохранить монаршую милость. Все они, по приказу Томаса, поклялись в Кларендоне исполнять древние обычаи, и многие, как Гилберт Фолиот, считали, что эта клятва осталась в силе, несмотря ни на что.