Текст книги "Лэ о Лэйтиан (ЛП)"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Мчался Хуан впереди во всю прыть,

Но мысли в тревоге: стремился понять,

Что хозяин его нынче хочет узнать,

Почему как огонь он вперед не летит,

Почему Куруфин с вожделеньем глядит

На Лутиэн, так он думал весь день,

И ощущал, как ползет злая тень,

Проклятия древнего встали следы.

Его сердце горит в ожиданье беды

Для Берена, для Лутиэн дорогой,

Для Финрода, что свой отринул покой.

Светом наполнился Нарога мир,

Музыка там, и готовится пир.

На пиру Лутиэн одна плачет теперь.

Ныне ловушки захлопнулась дверь,

Спрятали плащ, не осталось путей.

Молила она, не ответили ей,

Ей не сказали того, что хотела

Узнать она с жаром. И не было дела,

Казалось, до тех, кто вдали под землей

Страдает в темнице глубокой, слепой,

Где болью и мукой полна глубина.

Предательство поздно узнала она.

И в Нарготронде немедля узнали,

Что ее сыновья Феанора поймали,

Что Берена против смутили умы,

Что мало желали теперь из тюрьмы

Короля вызволять, чье желанье уйти

Древние клятвы зажгло в их груди,

Ненависть в них пробудило от сна.

И цель их была Ородрету видна:

Фелагунда оставить во тьме умирать

И узами крови с Тинголом связать

Силою дом Феанора затем.

Но помешать темным замыслам тем

Не в его было власти, ведь ныне народ

Братьев правление лишь признает,

Их слову послушны все в этой твердыне.

Никто Ородрета не слушал отныне;

Они разделили позор этих дел,

Про Финрода слышать никто не хотел.

У ног Лутиэн каждый день и всю ночь

Лежал у постели, желая помочь,

Хуан, Нарготронда прославленный пес;

Ему она свой прошептала вопрос:

– Хуан, о Хуан, ты подобно стреле

Ветром несешься по смертной земле,

Что за зло повелителей взяло твоих,

Что слез и страданий не видят моих?

Когда-то сильнее других средь лесов

Любил Барахир всех охотничьих псов;

Когда-то и Берен в враждебной стране,

На Севере, где он бродил в тишине,

Верным был другом у диких зверей,

Мохнатых, крылатых, в лесу, средь полей,

Все души живые в горах были с ним,

Когда пробирался он мраком ночным.

Ныне ни смертный, ни Эльф не придет,

Мелиан дочь уж никто не спасет,

Она помнит того, кто для Моргота враг,

Кого сделать рабом не удастся никак.

Хуан не ответил ей; но Куруфин

С тех пор приближаться не мог уж один

К Лутиэн, и ее он коснуться не смел,

Лишь перед клыками Хуана бледнел.

И вот, когда сыростью осень своей

Окутала светоч небесных огней,

Серпик луны, и летели, видны,

Звезды меж прутьев ночной глубины,

Меж облачной мглы, и, когда рог зимы

В лесу раздавался в об'ятиях тьмы,

Хуан вдруг исчез. Лутиэн там легла,

Зла опасаясь, так ночь проплыла,

Когда все затихло в рассветных ветрах,

И только бессонный кружил еще страх,

Неясная тень вдоль стены подошла.

Шуршащее что-то с собой принесла,

К постели упали тут складки плаща.

И пса увидала она, трепеща,

Его голос глубокий послышался тут,

Словно бы в колокол медленно бьют.

Хуан говорил, кто доселе молчал,

Но дважды еще его голос звучал,

Ему дважды еще суждено говорить:

– Любимая дева, кому все служить,

Все люди, все Эльфы, и стаи зверей,

Мохнатых, пернатых, средь гор и полей,

С любовью должны – поднимайся же! Прочь!

Плащ свой надень! Пока держится ночь

Над Нарготрондом, мы тайной тропой

На Север опасный умчимся с тобой.

И замолчал он, поведав лишь ей,

Как же им цели достигнуть скорей.

Лутиэн, услыхав, была изумлена,

На Хуана в молчанье взглянула она.

Ее руки скользнули его обнимать -

Лишь смерть эту дружбу могла оборвать.

X.

На Острове Чар до сих пор под землей

Лежали в мученьях, сокрытые тьмой,

В холодной пещере, слепой, без дверей,

Глядели во мрак бесконечных ночей

Двое друзей. Лишь одни они были.

Больше другие на свете не жили,

Лишь вид говорил их разбитых костей,

Что воинов не было в мире верней.

Финроду Берен тогда говорил:

– То не беда, если б мертвым я был,

Уверен я, все рассказать мне им надо,

И этим, быть может, из темного ада

Спасти твою жизнь. Ты свободен теперь

От клятвы своей, ибо больше, поверь,

Чем я заслужил, ты страданий несешь.

– А! Берен, Берен, как ты не поймешь,

Что все обещания Моргота слуг

Неверны, как дыханье. Из тьмы, что вокруг,

Из боли уже нам не выйти на свет.

Имена он узнает у нас или нет,

Саурон не подумает нас отпустить.

Нам горшую муку придется испить,

Узнай он, что сын Барахира в сетях,

И что Фелагунд в его ныне руках,

Но хуже всего, если б только узнал

Он, куда путь наш ужасный лежал.

Дьявольский смех зазвенел в темноте.

– Правдою полны слова твои, те,

Что ты говоришь, – голос тут повторил. -

То не беда, если б мертвым он был,

Изгнанный смертный. Ведь он – человек,

Но Эльфийский король сможет больше вовек,

Чем Люди, страданий смертельных снести.

Быть может, узнав к этим стенам пути,

Про муку узнав, твой захочет народ

Мне выкуп внести и сюда принесет

Золото, камни, и души смирит;

Иль Келегорм, может быть, порешит,

Что лучше в темнице остаться тебе,

А злато с короной возьмет он себе.

Быть может, еще я успею узнать,

Каким вы путем собирались шагать.

Голоден волк, и пора приступать;

Смерти уж Берену незачем ждать.

Медленно час в темноте этой тек.

Два глаза блеснули. Увидел свой рок

Берен, напрягшись, но эти тиски

Были для смертного слишком крепки.

Слушайте! Звон среди мрачных камней

Оков разлетевшихся, спавших цепей,

Они сломаны, пали. Рванулся вперед

На волка, что тенью неясной ползет,

Фелагунд, верный клятве, на тело врага,

Ни яда, ни ран не боясь, ни клыка.

И так они молча сплелись по земле,

Катались, сражаясь в удушливой мгле,

Хватка зубов, и на горле рука,

Все крепче сжимаются пальцы, пока

Берен, что рядом в оковах лежал,

Слышал, как тот волколак умирал.

И голос услышал он после: – Прости!

Нужно мне ныне с земли уж уйти,

О смелый Берен, мой спутник и друг.

Мое сердце разбито, темно все вокруг.

Всю силу свою я истратил сейчас,

Оковы разбив; в мое тело не раз

Зубы вонзались, и яд в них силен.

И ныне мой отдых уже предрешен

В Амане, за Эльдамара чертой.

Лишь в памяти свидимся снова с тобой.

И умер так тот, кто здесь был королем,

Эльфийские арфы поют нам о нем.

Здесь Берен лежал. Его горе без слез,

Без страха отчаянье он перенес

В ожидании гласа, шагов и судьбы.

Там тишина глубока, как гробы

Королей позабытых, как будто года,

Словно пески, что текут, как вода,

Как мгла, что в могильный курган пробралась,

Та тишина вкруг него собралась.

И тишина задрожала в тот миг

Серебряным звоном. И слабо возник

Голос поющий, и стены тюрьмы,

Холм заколдованный мрака и тьмы

И темные силы сияньем пронзил.

Нежную ночь он вокруг ощутил,

Звездную роосыпь и воздух ночной,

Пронизанный запахов дивных волной;

Там соловьи на деревьях сидят,

Танкие пальцы по флейте скользят

Под светом луны; та, с кем дети земли

Сравниться вовек красотой не могли,

На дальнем холме одиноком видна,

В мерцанье одежд танцевала одна.

В виденье своем он, казалось, запел,

И яростно, громко напев зазвенел,

Древние песни, в минувшие дни

В Северных битвах звучали они

Стремлением в битву скорее пойти,

Твердыни врагов до корней сотрясти;

Над этим огни серебром засияли,

Пылающий Вереск их Люди назвали,

Семь Звезд, что поставила Варда сиять

Над Севером, там запылали опять

Светом во мраке, надеждой в беде,

Врагам Бауглира опорой везде.

– Хуан, Хуан! Вдали песню я слышу,

Песня сильна и стремится все выше;

То Берена песня летит в вышине.

Его голос я слышу, как прежде во сне

Слыхала в скитаниях. – Так в темноте

Лутиэн прошептала. На горя мосте

Она, в плащ завернувшись, сокрытая тьмой,

Сидела и пела, с вершины самой

Острова Чар до его глубины

Камни огромные каждой стены

Дрожали от эха. И волки завыли,

Хуана черты недоступными были,

Он в темноте, наблюдая, лежал

И битвы суровой, безжалостной ждал.

Тот голос услышав, вмиг встал Саурон,

В плаще с капюшоном поднялся тут он

В высокую башню. И, там постояв,

Он улыбнулся, ту песню узнав.

– А! Крошка Лутиэн! Что прямо в сеть

Глупую пташку толкнуло лететь?

Моргот! Награду воздашь мне сполна,

Когда к груде сокровищ еще и она

Прибавлена будет. – И вниз он идет,

Посланцев своих отправляет вперед.

Лутиэн еще пела. И тут волколак

С языком, окровавленным в тысяче драк,

На мосту показался; поет она вновь,

Трепещет она, и застыла в ней кровь.

Прыгнул тогда волколак этот к ней

И умер внезапно, упав средь камней.

Они приходили, один за одним,

И все были схвачены, не было им

Возврата, они рассказать не могли,

Что таится свирепая тень у земли,

У края моста, и внизу берега

Пенной водой омывает река,

Что по трупам Хуаном убитых лилась.

И медленно мощная тень поднялась

На узком мосту, силуэт тут возник

Волколака, который свиреп и велик:

Бледный Драуглуин, старый тот властелин,

Волков и кровавых зверей господин,

Он вскормлен на Эльфов телах и Людей

Сауроном под троном рукою своей.

Ныне вели не в тиши они бой,

Лай тьму ночную прорезал и вой,

Пока он. скуля, не умчался опять

Под трон, где был вскормлен, теперь умирать.

– Хуан здесь, – хрипя, перед смертью сказал,

И гордостью тут Саурон запылал.

– Пред самым могучим в бою он падет,

Пред волком, который на землю придет, -

Так он подумал, решая сейчас,

Что ныне подходит пророчества час.

Медленно вышла из крепости той

Фигура огромная в шкуре густой,

Черной от яда, глаз жутью горит

Волчьей, ужасной, во взгляде лежит

Свет много безжалостней, много страшней,

Чем свет волчьих глаз от начала всех дней.

Его тело сильней, его пасть была шире,

Клыки его больше, чем видано в мире,

Их яд на мученье со смертью обрек.

Дыханья несется смертельный поток

Вперед перед ним. И тут уиер напев,

Ужас сковал его, вмиг налетев,

Отрава затмила глаза Лутиэн,

И ужас холодный схватил ее в плен.

Пришел Саурон, волком выйдя вперед,

Огромней, чем шли из Ангбанда ворот

На пылающий юг, что во мраке ползут,

На смертные земли убийства несут.

Он прыгнул внезапно, Хуан поскорей

В сторону прыгнул. Понесся он к ней,

К Лутиэн, что лежала, почти не дыша.

В забвенье ее шевельнулась душа,

Шевельнулась, почуяв дыхание зла;

Она слово неясное произнесла,

Плаща ее край увидал тогда он,

Споткнулся, внезапной дремотой пронзен.

Вперед прыгнул Хуан. Она отпрыгнул назад.

Под звездами дрожь вызывая, звенят

Волков на охоте пронзительный вой,

Псов убивающих лай над рекой.

То прыгнут вперед, то обратно бегут,

В бегстве притворном взлетят и падут,

Бросаясь, кусаются, в драке кружа.

Хуан вдруг вцепился, зубами держа

Противника ныне; сжал горло ему,

Жизнь сотрясая. Конца нет тому.

В тело из тела, из волка в змею,

Из чудовища в демона форму свою

Саурон изменял, но он пасть разомкнуть

Не мог, и не мог из нее ускользнуть.

Ни чары, ни копья, и ни волшебство,

Ни клык и ни темное зла колдовство

Этому псу повредить не могли,

Что охотился средь Валинора земли.

Дух этот темный, что Моргот себе

В зле подчинил, почти в этой борьбе

Покинул свой дом. Лутиэн тогда встала,

На муки его она с дрожью взирала.

– О мрачный демон, о жуткий фантом,

Полный коварством, обманом и злом,

Тут ты умрешь, и бродячий дух твой

К хозяину в страхе вернется домой,

Чтоб насмешку и ярость его выносить;

Велит он в глубинах земли тебе жить,

В стонах земли, средь пещер и средь нор

Дух твой нагой бесконечно с тех пор

Будет стенать, завывая в ночи -

Если сейчас не отдашь мне ключи

От твердыни своей, и не скажешь ты мне

Заклятье, что камни скрепляет в стене,

Слова, что к открытью твердыни ведут.

И, задыхаясь, сказал тогда тут

Он эти слова, и он был побежден,

И предал доверье хозяина он.

Смотри! Там сиянье скользит по мосту,

Как звезды, покинув небес высоту,

Чтоб трепетать над простором земли.

Лутиэн тогда руки простерла свои,

Ее глас чистотой прозвенел по пустыне,

Как смертные слышат еще и поныне,

Как эльфийские трубы звучат над горой,

Когда все неподвижно, над миром покой.

Заря из-за гор показалась, бледна,

На серые склоны их светит она.

И тут содрогнулось подножье холма,

Цитадель, расколовшись, упала сама,

Рассыпался мост над реки глубиной,

Сирион покатился дымящей волной.

Как призраки, совы летят из дверей,

И стаи нечистых летучих мышей

Сквозь воздух холодный несутся опять

Пристанище новое с криком искать,

Где Ночью Смертельной покрыта земля.

И волки там с воем бежали, скуля,

Как серые тени. Пробрались на свет

Бледные, словно под тяжестью лет,

Крадясь, с немотой в ослепленных глазах:

Те пленники, в ком изумленье и страх,

Из вечной ночи, через боль и печаль,

Всему вопреки, вышли в светлую даль.

Вампира фигура простерла крыла

И, с криком с земли улетев, поплыла,

На деревья роняя вниз черную кровь;

Хуан на камнях увидал тогда вновь

Труп волка – ведь прочь улетел Саурон

В Таур-ну-Фуин, чтоб новый там трон

И крепость темнее построить опять.

Тут пленники принялись, плача, кричать

Благодарности хрипло за славное дело.

Но Лутиэн все в тревоге глядела:

Берен не вышел из той глубины.

– Хуан, о Хуан, среди мертвых должны

Найти мы того, кого долго искали,

Ради кого бились мы и страдали?

Рядом они пробрались по камням

Чрез Сирион. В одиночестве там

Того отыскали, кто в скорби сидел

С Финродом рядом и не поглядел,

Чьих шагов звук в отдаленье возник.

– А! Берен, Берен! – раздался тут крик, -

Не слишком ли поздно тебя я нашла?

Увы! Его смерть уже здесь приняла,

Светлейшего смерть забрала одного,

Твое тщетно страданье об'емлет его!

Увы! Но должны мы встречаться в слезах,

Кто раньше встречались со счастьем в глазах!

Ее голос был полон тоской и любовью,

Он поднял глаза с исчезающей скорбью,

Его сердце огнем запылало сквозь тьму -

Она сквозь опасность добралась к нему.

– О Лутиэн, с кем вовек не могли

Сравниться красою все дети земли,

Прекрасная дева с Эльфийской судьбой,

Какая любовь овладела тобой,

Пришла ты стучаться в кошмара врата!

О тонкие руки, волос темнота,

О лба чистота, что прекраснее нет,

О тонкие пальцы и новый тот свет!

Его руки найдя, она пала тут в тень,

Когда над землею вставал уже день.

XI.

Рассказано в песнях, и арфы звенели,

И по-эльфийски арфисты то пели,

Как Лутиэн и как Берен в долинах

Вдоль Сириона бродили в низинах,

Радость неся; их блуждали шаги

Целыми днями, беспечны, легки.

Мчалась зима средь лесной темноты,

Но, где они были, не вяли цветы.

Тинувиэль! Тинувиэль!

Птицы без страха вели свою трель,

И на ветвях среди снега все жили,

Где Лутиэн и где Берен ходили.

С Острова вышли навстречу зиме,

Но там одиноко лежит на холме

Могила зеленая, камень на ней,

Пристанище вечное белых костей

Сына Финарфина, Финрода, тут,

До того, как изменятся земли, уйдут,

Сокроются в моря бескрайних волнах,

А Финрод блуждает в зеленых лесах

В Эльдамаре, и больше уже не придет

В мир, что воюет и слезы вновь льет.

В Нарготронд не вернулся уже больше он,

Но пламенем слух был туда донесен,

Какие деянья король совершил,

Как остров спасен Лутиэн потом был;

ВОлков Повелитель повержен был ныне,

Руинами пали все башни твердыни.

Ведь многие нынче вернулись домой,

Что были когда-то захвачены тьмой;

И тенью опять возвратился туда

Быстрый Хуан, но едва ли тогда

Славу ему воздавал Келегорм.

Поднялся тогда нарастающий шторм,

И громом звучат голоса, как один,

Народа, что так устрашил Куруфин,

Королю своему они помощь не дали,

Теперь устыдились и гневно кричали:

– Повелителей этих неверных убить!

Могут ли ныне у нас они жить?

Род Финарфина к гибели только ведут

Не они ли, незванно нашедши приют?

Убейте же их! – Но им медленно вскоре

Ородрет отвечал: – Берегитесь, иль горе

Превратите в страданий безмерных юдоль!

Финрод погиб. И я ныне король.

Как он бы сказал, так теперь я хочу

Вам приказать. И я не допущу,

Чтобы к нам в Нарог проклятье пришло,

Зло превращая в ужасное зло.

Сокрушайтесь, о Финроде ныне рыдайте!

Мечи против Моргота лишь обнажайте!

Никогда не прольется здесь родичей кровь.

Но ни хлеба, ни отдыха здесь уже вновь

Не получат тут братья, что к смерти ведут

Финарфина дом. Пусть их ныне найдут,

Ко мне приведут без вреда. Так идите!

Финрода вежливость им покажите!

Не склонясь, Келегорм, усмехаясь, стоял,

И гнев его гордый во взгляде пылал

Явной угрозой; но там рядом с ним

Молчал, улыбаясь лишь думам своим,

Куруфин, и резная ножа рукоять

Под ладонью его. Засмеявшись опять,

– Ну? – он сказал. – Так зачем же ты нас

Позвал, о Наместник? Ведь мы же сейчас

Покидаем чертоги твои. Говори,

Зачем же нужны мы тебе здесь внутри!

И холоден был Ородрета ответ:

– Пред королем вы. Нужды ему нет

В ваших услугах. Его лишь приказ

Пришли вы услышать и выполнить враз.

Прежде, чем день будет в море тонуть,

Должны вы уйти! И отныне ваш путь

Сюда никогда не придет уже вновь,

Ни пути остальных Феанора сынов;

Дружба и верность навеки потом

Не свяжут уже Нарготронд и ваш дом!

– Мы это запомним, – они отвечали,

И вмиг повернулись и прочь зашагали,

Оружье схватив, оседлали коней,

И с псом поскакали они поскорей

Одни; ведь никто из народа всего

Вослед не пошел. Не сказав ничего,

Протрубили в рога и помчалися прочь,

Как ветер, грозою несущийся в ночь.

К Дориату тропою своей приближались

Скитальцы. Хоть голые ветви качались,

И зима через травы, сухие, как тень,

Свистя6 пролетала, и короток день,

Они пели под сводом морозных небес,

И чист и высок был прозрачный навес.

До Миндеб дошли, той, чьи воды чисты,

И торопятся с северных гор высоты,

И к Нелдорету несутся в прыжках,

С шумом течет в своих темных брегах,

На внезапныай покой на ней и тишина,

Когда в чарах охранных струится она,

Что наполлнила Мелиан в давние дни

Тингола границы. Там встали они;

Печально молчанье на Берена пало.

Неслышное долго, тем громче звучало

Предупреждение сердца, как мука:

Увы, любимая, здесь нам разлука.

– Увы, Тинувиэль, – он сказал тут, -

Наши дороги уже не идут

Вместе, не можем рука мы в руке

Идти по Эльфийской земле налегке.

– Зачем расставаться? Что хочешь сказать,

Когда начал день все светлее сиять?

– Ты в безопасности ныне в краях,

Что Мелиан держит надежно в руках,

Теперь ты одна без опаски пойдешь,

Деревья и дом свой любимый найдешь.

– Мне радостно было, смотрела пока

На деревья прекрасные издалека,

На Дориат я смотрела отсюда.

Но Дориат ненавидеть я буду,

Отрину теперь Дориат навсегда,

Мой дом и народ. И уже никогда

Не взгляну на траву, ни зимой, ни весной,

Если не будешь ты рядом со мной.

Река Эсгалдуин быстра и мрачна!

Петь почему же одна я должна,

Где чарами вечно струится вода,

Когда без надежды приду я туда,

Река где безжалостна даже сама,

Сердечная боль, одиночества тьма?

– Но в Дориат ведь отныне пути

Берен вовеки не сможет найти

И Тинголу в угоду вовек самому;

Ведь я же поклялся отцу твоему,

Что только тогда я обратно приду,

Когда Сильмарил лучезарный найду,

Отвагой тебя заслужив средь пустыни.

"Ни Моргота пламя, ни сталь, ни твердыни,

Эльфийских князей вся несметная рать

У меня мой алмаз не сумеют отнять":

Я клялся о той, с кем вовек не могли

Красою сравниться все дети земли.

Мое слово, увы, ныне должен держать,

Не первый над клятвою должен рыдать,

В ярости гордой поклявшись легко.

Кратка была встреча, и утро кратко,

Торопится ночь, и близка к нам разлука!

Все клятвы – то лишь неизбывная мука,

В стыде не исполнить иль в горе держать.

А! Если б мог неизвестным я спать

С Барахиром под каменной тяжестью сна,

И ты б до сих пор танцевала одна,

Бессмертная, в мире не зная печаль,

Песней наполнив Эльфийскую даль.

– Тому не бывать. Есть оковы прочней,

Чем прутья стальные и тяжесть камней,

Сметут они гордость и клятву твою.

Разве не видишь ты верность мою?

Иль у любви своей гордости нет?

Иль ты решил, что отринет и свет

Лутиэн, и любовь свою в мире забудет!

Элберет звезды! Так в жизни не будет!

Если оставишь меня ты блуждать,

Вдали одинокие тропы искать,

Тогда Лутиэн не вернется домой,

А будет рыдать на дороге лесной,

Несмотря на опасность и горе пути.

И, если с тобою нельзя ей пойти,

Против воли твоей за тобою в тени

Пойдет, чтобы встретились снова они,

Лутиэн и Берен с любовью, вдвоем,

Где земля или темных брегов окоем.

– Нет, Лутиэн, ты смела даже в муку,

Не делай труднее ты нашу разлуку,

Ты любовью меня извлекла из тюрьмы,

Но никогда в само логово тьмы,

Где страхи и вечного ужаса стон,

Свет твой не будет вовек приведен.

– Никогда, никогда! – вздрогнув, он повторил.

В об'ятьях его ее голос молил,

Тут звук налетел, как грохочущий шторм,

То Куруфин и за ним Келегорм

Ветром внезапным, грозой средь ветвей

Промчались. И громко копыта коней

Звенят по земле. И во гневе вперед

Бешено путь их к востоку ведет,

Чтоб вдоль Дориата тропу отыскать

И мимо ужасных теней проскакать

Горгората. Они той тропой

К братьям пришли бы дорогой прямой,

На восток, где стоял, высотою застыв,

Химринг, Аглона проход заградив.

Скитальцев увидели, с криком на них

Коней олни тут повернули своих,

Словно хотели они затоптать

Двоих и любовь их навек разорвать.

Но, подлетев, кони вмиг повернули

И гордые шеи свои изогнули;

Остановился тотчас Куруфин,

Лутиэн на седло подхватил он один

И засмеялся. Но рано: стрелою литой,

Свирепее, чем львиный король золотой,

Разгневанный стрелами в шкуре своей,

Оленя рогатого даже быстрей,

Что от погони летит по лощине,

Берен с рычанием яростным ныне

К Куруфину он прыгнул, на горле сцепив

Руки свои; тут же, все сокрушив,

На землю упали и всадник, и конь;

Их драки беззвучно катился огонь.

Лутиэн без сознанья лежит у корней,

Под небом, повисшим меж голых ветвей;

Тут Нолдо почувствовал Берена руки

на горле своем, и боролся он в муке,

Глаза из орбит выходили, и он

Задыхался, безжалостной хваткой сражен.

Келегорм приближался с поднятым копьем,

И Берена смерть полыхнула на нем.

Эльфийская сталь тут убила почти,

Кого Лутиэн увела из ночи,

Но, лая, Хуан повернулся кругом

К хозяину вдруг с обнаженным клыком,

Что белой угрозой свирепой блестел,

Словно на волка он ныне глядел.

В ужасе в сторону конь поскакал,

И Келегорм тут во гневе вскричал:

– Будь проклят ты, пес, что посмел тут стоять,

Посмел нк хозяина клык обнажать!

Ни всадник бесстрашный, ни конь в этот миг

Туда не пройдут, где опасный возник

Гнев, где Хуан, дико лая, застыл.

Красны его челюсти. Конь отскочил

И издали в страхе глядел на него:

Ни ножа, ни меча и почти ничего,

Ни удара копья, ни отравленных ран,

Ни хозяина ввек не боялся Хуан.

Тогда б Куруфин свою встретил судьбу,

Но тут Лутиэн прекратила борьбу.

Очнувшись, вскочила она, закричав,

В отчаянье ныне над Береном встав:

– Мой повелитель, ты ярость отринь!

Такое лишь Орки творят средь пустынь;

У Эльфов врагов кругом не сосчитать,

Огромны они, и им меньше не стать,

Пока под проклятьем сражаемся мы,

Все обезумев, и мир полон тьмы.

Успокойся, иль хуже случится беда!

Отпустил Куруфина тут Берен тогда;

Но кольчугу с копьем у него отобрал,

И нож его длинный, что бледно мерцал,

Стальной, обнаженный, без ножен висел.

Раны никто исцелять не умел,

Нанесенные им; ведь в далекие дни

Его гномы ковали, и пели они

Заклятья, и молоты падали в ряд

Под сводами Ногрода, словно набат.

Железо – как щепки ему все равно,

Кольчуги он рубит, как льна полотно.

Но сжимала другая ладонь рукоять;

Хозяин пред смертным не смог устоять.

Берен поднял его, далеко отшвырнув,

Закричал: – Уходи! – речью больно кольнув. -

Уходи поскорей, ты, предатель, глупец,

В изгнании будешь ты жить наконец!

Поднимайся, иди, и не делай впредь так,

Как Моргота слуги, как Орки, как враг;

Ну, гордый сын Феанора, ступай,

Впредь подостойней дела выбирай!

Прочь Лутиэн тогда Берен повел,

А Хуан еще лаял и с места не шел.

– Прощай! – закричал Келегорм тут прекрасный. -

Далеко ты зашел! Но все это напрасно,

И лучше б тебе умереть от оков,

Чем пробовать гнев Феанора сынов,

Что настигнет тебя еще в мире не раз.

Ни дева, и ни Сильмарил, ни алмаз

Долго не будут в об'ятьях твоих!

Тебя проклинаем в просторах лесных,

Проклинаем тебя наяву и во сне!

Прощай! – повернул он коня в тишине,

Брата он поднял движеньем одним,

И тисовый лук с окоемом златым

он натянул и стрельнул из дали,

Когда они рядом беспечно брели;

Гномьей стрелы был жестоким полет.

Не оглянувшись, они шли вперед.

Залаяв, Хуан тут же прыгнул быстрей,

Стрелу подхватив. Но вмиг следом за ней

Другая помчалась, смертельно звеня;

Но Берен рванулся, собой заслоня,

Грудью своей защитив Лутиэн.

Стрела замолчала, найдя в теле плен.

На землю он пал. Они прочь поскакали,

Со смехом, оставив его, уезжали;

Но умчались, как ветер, стегая коня,

От Хуановой ярости страшной огня.

И хоть уезжал Куруфин и со смехом,

О той стреле весть раскатилася эхом,

На Севере слышали повесть о том,

То вспомнили Люди в Походе потом,

И Морготу ненависть та помогла.

Собака потом ни одна не могла

Идти на охоту, коль вел Келегорм

Иль Куруфин. Хотя в битвы и шторм

Дом их в кровавых руинах упал,

Никогда уже голову больше не клал

Хуан к своего властелина стопам,

Но за Лутиэн он летел по пятам.

Возле Берена, плача, она опустилась,

Поток задержать она ныне стремилась

Струящейся крови, что быстро текла.

Одежду с груди его тут сорвала;

Убрала из плеча и стрелу ту саму;

Она рану слезами омыла ему.

Хуан возвратился, и лист он принес,

Что широкими мягкими стрелами рос,

Вечнозеленый, в долине лесной,

Из прочих был главной целебной травой.

Трав назначение ведал Хуан,

В лесу проносясь через ночь и туман.

Быстро он боль успокоил листом,

И Лутиэн тихо пела потом,

Как Эльфийские жены, заклятья мотив,

Так же в печали главу опустив,

Напев об оружье сплетая один.

И тени упали с суровых вершин.

Над Севера тьмою безмерною вдруг

Встал Серп Богов, за ним следом вокруг

Сияние звезд полыхнуло в ночи,

И холодом белым струились лучи.

Но у земли виден отблеск костра,

И красная в небо взлетает искра:

Там, под сплетением голых ветвей,

Пламя из вереска старых стеблей,

Там Берен лежит, погружен глубоко,

Во сне его странствие так далеко.

Над ним наклонилась с заботой без сна

Прекрасная дева; и жажду она

Его утоляет и тихо поет

Напев, что заклятий сильнее плывет,

Сильнее, чем рун волшебство, пролетает.

Медленно-медленно ночь отступает.

Туманного утра прокралася тень,

И робко из сумерек поднялся день.

Тут Берен очнулся, движеньем одним

Поднялся и крикнул: – Под небом другим,

В стране, неизвестной, как черный провал,

Я долго один без дороги блуждал,

Где мертвых края тень об'емлет неясно;

Но вечно тот голос, что знал я прекрасно,

Как колокол, арфы и птиц щебетанье,

Как музыки дивной без слов трепетанье,

Звал меня, звал меня через всю ночь,

Он чарами к свету меня вывел прочь!

Боль успокоил, вернул он мне кровь!

Утро с тобой мы увидели вновь,

Странствия вновь уведут нас двоих -

В опасностях вряд ли остаться в живых

Берен сумеет; тебя же в лесах

Я вижу одну с ожиданьем в глазах,

В твоем Дориате, под крышей лесной,

Пока за мной следом опасной тропой

Эхо бежит дивной песни твоей,

Через холмы, средь далеких теней.

– Нет, ведь отныне врагом нам везде

Не Моргот один, но в огромной беде,

В войнах, потрясших Эльфийский простор,

Путь твой завязан; и смерть с этих пор

Мне и тебе, и Хуана судьбы

Наступит конец среди этой борьбы,

Все это быстро настанет, когда

В путь ты уйдешь. Ты вовек никогда

Тинголу отдать не сумеешь тот камень,

Огонь Феанора, сияющий пламень,

Никогда, никогда! Так зачем же идти?

Почему не покинуть нам страха пути,

Почему не встречать меж деревьев рассвет,

Без крыши, чтоб домом нам был целый свет,

Около гор, на ветру у морей,

В солнечном свете и в ночи полей?

Тяжко им было от спора того;

Но искусство эльфийское и волшебство,

Ее тонкие руки, сияние глаз,

Где звездная россыпь мерцала сейчас,

Нежные губы и голоса трели

От цели его отклонить не сумели.

В Дориат он отправиться может опять

Лишь, чтоб по дороге ее охранять;

С ней в Нарготронд никогда не пойдет,

Ведь горе с войной туда сразу придет;

Он бы заставить бродить без дорог

Ее бы босую, без крова, не смог,

Ту, что в скитанья любовь увела

Из королевства, где прежде жила.

– Моргота силы проснулись, не спят;

Холмы и долины в преддверье дрожат,

Следят за добычей и справа, и слева:

Где Эльфов дитя, где бездомная дева.

Орки крадутся в лесах и горах

От дерева к дереву, гибельный страх

Всюду проник. Они ищут тебя!

Меня это гложет, надежды губя.

Проклинаю я клятву и гнев свой слепой,

Рок проклинаю, что свел нас с тобой,

Тебя уловил этот темный мой рок,

Который скитанья во мраке предрек!

Пока еще день, мы скорее пойдем

Ныне по лесу быстрейшим путем,

Пока до твоей не дойдем мы страны,

Под дубом не встанем среди тишины

В Дориате, твоем Дориате прекрасном,

Злу не ползти по лесам его ясным,

Бессильно незримый рубеж одолеть,

Под кроны лесные не может взлететь.

Его воле, казалось, она покорилась.

К Дориату пред ними дорога катилась,

Встали они, ту черту перейдя,

Мшистую землю на отдых найдя;

Легли на поляне, и ветер ночной

Кружил над березовой чистой корой,

О любви они пели, ей быть суждено,

Хоть бы земля опустилась на дно,

Пусть суждено им в разлуке блуждать,

Они будут на Западе вместе опять.

Утром однажды спала так она;

Вставала заря, и была холодна,

Для нежных цветов была слишком жестока,

В час, когда луч поднимался с востока,

Берен ушел, оставляя в слезах

Поцелуй свой последний в ее волосах.

– Охраняй, – он сказал, – ее, добрый Хуан!

Такой асфодель никогда сквозь туман,

И роза, что так ароматна, бела,

Чисто и хрупко вот так не цвела.

Ты должен ее от мороза хранить,

От рук, что желают ее захватить;

Ее ты храни от страданий в пути,

Ведь гордость с судьбою велят мне уйти.

Вскочил на коня и поехал он в тень,

Оглянуться не смея; но весь этот день

С каменным сердцем спешил он вперед,

И выбрал тропу, что на Север ведет.

XII.

Широкой и ровной равнина была,

Где гордо Финголфина армия шла,

Идя по зеленой траве серебром,

Их кони белы, лесом копья кругом;

Шлемов его высока была сталь,

Щиты, как луна, озаряли всю даль.

Пели там трубы, и издалека

Вызовом мчались они в облака,

К покрову, что Моргота крепость скрывал,

А Моргот тогда затаился и ждал.

Пламени реки ночною порой

В холоде северной белой зимой,

На равнину внезапно они ворвались,

И всполохи красные в небе зажглись.

Огонь они с Хитлума стен увидали,

Дыма клубы за ним следом взлетали,

Мглою все небо там заслонено,

Звезды сокрылись. Погибло оно,

Великое поле, на веки веков

Стало простором зыбучих песков,

Средь выжженных дюн было много костей,

Лежавших среди оголенных камней.

То Дор-ну-Фауглит, Жажды Страна,

Так после всегда называлась она,

Могила без крыши, и стаи ворон

Кружились над теми, кто был поражен.

На север срывался и каменный склон,

От Ночи Смертельной глядел туда он,

От черных сосновых ужасных лесов,

Что, словно мачты и тьма парусов

Смерти огромных глухих кораблей,

Тихо плывущих меж темных морей.

Смотрит и Берен отсюда с тоской

На дюны, где воздух струится сухой,

Далекие пики открылись пред ним,

Грозою окутан был Тангородрим.

Конь там, поникнув, голодный стоял,

Гордый скакун; его лес напугал;

По выжженной этой ужасной равнине

Конь не поскачет опять по пустыне.

– Добрый скакун от хозяина злого,