Текст книги "Лэ о Лэйтиан (ЛП)"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Прощай! – он сказал. – Возвращайся ты снова

С поднятой главой в Сириона долину,

И острова там ты увидишь вершину,

Где жил Саурон, к сладким водам иди,

Высокие травы растут впереди.

И, если ты вновь не найдешь Куруфина,

То не горюй! Ведь просторна долина,

Войну и работу оставив, блуждай,

О Валиноре, скитаясь, мечтай,

Откуда когда-то явился твой род,

Из Тауроса леса отправясь в поход.

И там сидел Берен, и вот он запел,

И голос его одиноко звенел.

Хотя мог подкрасться невидимо волк,

Или услышать то пение Орк,

Крадясь под деревьями, там, где темно,

Сквозь Таур-ну-Фуин, ему все равно,

С днем и со светом прощался ведь он,

Был мрачен, жесток он и был обречен.

– Ныне прощайте вы, листья в ветвях,

И музыка ваша в рассветных ветрах!

Прощайте вы, травы с цветами вокруг,

Что видят, как год завершает свой круг;

И торопливых ручьев разговор,

Глубокая тишь одиноких озер!

Прощайте, долина, равнина, гора!

Прощайте вы, ветер и снега пора,

Воздух небесный и облака мгла;

Звезды с луною, что дивно светла

И свет свой волшебный на землю прольет

С чистого неба, хоть Берен умрет -

Хотя не умрет он, и лишь в глубине,

В недрах земли, будет он в тишине,

Где нет даже эха, в железе оков

Он будет лежать среди дыма клубов.

Прощай, небо севера, эта страна

Благословенна навек быть должна,

Ведь здесь пробегала среди тишины

Под солнечным светом, под светом луны

Лутиэн Тинувиэль,

Прекрасней, чем может сказать менестрель.

Хотя б к разрушению мир покатился,

Обратно свернулся он и растворился,

И в древнюю бездну низвергся потом,

Все ж было добро в сотворении том -

Сумерки, море, заря и скала -

Ведь Лутиэн здесь однажды была!

Высоко он в руке своей поднял клинок,

И с вызовом так он стоял, одинок,

Пред угрозой незыблемой Моргота силы;

И проклял бесстрашно чертоги-могилы,

Высокие башни, глубины во мгле,

Начало, конец, и их корни в земле;

Повернулся и вниз зашагал под обрыв,

Все страхи отринув, надежду забыв.

– А! Берен, Берен! – тут мгла донесла, -

Почти слишком поздно тебя я нашла!

О гордое сердце, бесстрашное в муке,

Еще не прощай, мы еще не в разлуке!

Никто из живущих здесь Эльфов земных

Любимых вовек не отринет своих.

Любовь моя силы не меньше твоей

Сможет разрушить смертельных дверей,

Хоть вызов и слабый она им пошлет,

Но после не дрогнет и не подведет,

Хотя бы и к гибели мир покатился,

Хотя бы свернулся он и растворился.

Любимый глупец! Ты пытался бежать

От этой погони; не смог доверять,

Слабый ты в силе, ты думал, что спас

Ту от любви, кому лучше в сто раз

Муки с могилой, чем быть под охраной

В пытках душевных с сердечною раной,

Без крыльев и силы помочь ему вновь,

Тому, для кого ее светит любовь!

Смогла Лутиэн к нему снова прийти;

От них далеки все Людские пути;

Они на ужасной границе стояли,

Лес и пустыня вокруг них лежали.

Он взгляда не мог отвести своего

От лика, что был под губами его:

– Трижды кляну свою клятву я ныне,

Что в тень привела тебя, в эти пустыни!

Но где же Хуан, кому я доверял,

Кого я любовью к тебе заклинал

Тебя от беды и несчастья хранить,

В ад смертоносный тебя не пустить?

– Не знаю! Но больше ведь в нем доброты,

Мудрее он, мой повелитель, чем ты,

И сердце открыто его пред мольбой!

Но долго я, долго молила с тоской,

Пока не понес он меня, как огонь,

За тобою по следу – и добрый был конь,

И с шагу Хуан никогда не сбивался;

Ты бы, увидев нас, вмиг рассмеялся,

Как Орк с волколаком летели вперед,

Ночью, во тьме, через топи болот,

Чрез озера и лес! Услыхала когда

Твое ясное пение (да, ведь тогда

О Лутиэн было слышно кругом,

Открылся пред злом, перед нашим врагом) -

Спеша, он меня тут ссадил на бегу;

Но где он теперь, я сказать не могу.

Они вскоре узнали, Хуан появился,

Дышал тяжело, и огонь в глазах бился,

К той, что оставил, на помощь летел

В страхе, что зло для своих мрачных дел

Ее захватило. И ныне он лег,

Темный, как тень, у ее легких ног,

Две мрачные шкуры принес с собой он

С острова, что разделял Сирион:

Волчье обличье, огромно, темно,

С длинною спутанной шерстью оно,

Чарами полно, его властелин

Прежде великий был Драуглуин;

И шкура огромная мыши летучей,

Мощные крылья, простертые тучей,

Железные когти в изгибах крыла -

Мышь эта облаком темным плыла

На фоне луны, она, облаком мчась,

С криком из Ночи Смертельной несясь,

Саурона посланник.

– К чему это нам,

Добрый Хуан? Что задумал ты сам?

Ты поверг Саурона, был в битве сильней,

Но зачем пригодится нам этот трофей

Здесь, средь пустыни? – То Берен сказал;

Дар речи В Хуане опять запылал;

Как колокол Валмара, что далеко,

Голос его прозвучал глубоко:

– Алмаз украдешь ты, сияющий свет,

У Тингола иль Моргота, хочешь иль нет;

Меж любовью и клятвой теперь выбирать!

Но, если не хочешь ты клятву сломать,

То либо должна Лутиэн умереть,

Одна, либо вместе с тобою на смерть

Отправиться, как тебя гонит твой рок,

Что пред тобою сокрыт и далек.

Твой путь не безумен, хотя без надежд,

Но если ты, Берен, не сменишь одежд,

И обилка смертного ты не сотрешь,

Немедля отправишься, – к смерти придешь.

Смотри! Был совет Фелагунда хорош,

Но может стать лучше он, если возьмешь

Хуана совет, и тогда путь открыт,

Вы быстро на ужас свой смените вид

И будете ужасом, словно кошмар:

Один волколаком из Острова Чар,

И мышью летучей другому стать надо

С когтями железными, крыльями ада.

Увы! В темноту вас уводит судьба,

Кого я люблю, за кого шла борьба.

Дальше уже не могу пойти с вами -

Слыхано разве, чтоб в дружбе с волками

Пес с волколаком бы вместе шагал

Туда, где Ангбанда бездонный провал?

Но сердце мое говорит: у ворот

Найдете вы то, что судьба приведет

Меня увидать, хотя в жизни туда,

К этим дверям, не приду никогда.

Надежда темна, и во взоре печаль,

Но вижу я ясно грядущую даль;

Но вдруг поведет вас дорога назад

И, сверх надежд, приведет в Дориат,

Быть может, там суждено нам опять

Перед концом снова вместе стоять.

Они в изумлении ныне стояли,

Глубокому, чистому гласу внимали;

И вдруг он исчез, ускользнув от них прочь,

И мир закрывала собой уже ночь.

Совет его страшный решились принять,

Они облик свой чистый должны оставлять;

В волколака обличье и крыльев размах

Решили облечься, убив в себе страх.

Эльфийскую магию ткала потом

Лутиэн, чтобы шкуры те, полные злом,

Сердца их к безумию не привели,

Эльфийские чары ее там текли,

И встала защита, заклятий стена,

До полночи темной так пела она.

Лишь только он в волчий наряд облачился,

Берен тотчас на земле развалился,

Свирепый, голодный; но тенью другой

Глаза его боль наполняет с тоской,

В них ужас пылал, когда видел он там

Летучую мышь, что ползет по камням,

Когтями скрипит, своих крыльев длиной.

И с воем тогда он вскочил под луной,

Волком понесся к простору равнин,

С камня на камень – но он не один:

Мрачная тень вниз по склону летит,

Над ним она, плавно качаясь, кружит.

Пепел, и пыль, и песчаные дюны,

Сухие они уже многие луны,

Здесь воздух холодный недвижно стоит,

Темно все и голо, погибельный вид;

Обожженные камни, зыбучий песок,

Разбитые кости, простор тот широк,

В усталости ныне вперед брести надо

С пыльною шкурой фигуре из ада.

Много лежало им лиг впереди,

Когда день снова робко решился взойти;

Миль перед ними все много вдали,

Когда ночь сковала просторы земли,

И тенью сомненья в пустыне летят,

И жуткие звуки над дюной свистят.

На утро второе в тумане, в дымах,

С трудом, спотыкаясь, едва на ногах,

Волк пробирался и брел по пустыне,

До Северных склонов добрался он ныне;

На спине у него, обессилев, как тень,

Летучая мышь, что моргала на день.

Жестокими скалы виднелись клыками,

Как когти, они поднимались веками

У скорбной дороги, что ныне ведет

По этой пустыне скорее вперед6

Уходит она в глубину темных Гор,

К воротам огромным и ужасу нор.

Вниз отползя и сокрывшись в тени,

В темной низине лежали они.

Прятались долго в холодных тенях,

И Дориат они видели в снах,

Музыку, смех, что по лесу плывут,

Птиц на деревьях, что дивно поют.

Проснувшись, они услыхали вдали

Эхо, дрожание из-под земли

Содрогалось под ними, и это был звук

Кузницы Моргота, медленный стук;

И грохот шагов различили в тревоге

Железом подкованных ног по дороге:

К войне и насилию Орки шагали,

И Балроги путь их вперед направляли.

Они шевельнулись и поднялись тут,

Наконец они дальше дорогой идут;

Словно по делу и в облике пыли

По склону наверх они тут заспешили.

Скалы поднялися по сторонам,

Стервятники с криком уселися там;

Огромные пропасти тьмою открылись,

Там змеи, тела заплетая, клубились;

Пока в этот мрака бескрайний поток,

Тяжелый, как всепобеждающий рок,

Что тяжестью давит на Тангородрим,

Словно грозою повиснув над ним,

Они не пришли, приближаясь туда,

Над стенами высится башен гряда,

Мощь крепостей, до последней равнины,

Что открывалась провалом долины,

Пред бесконечной последней стеной,

Пред Бауглира пещер глубиной,

Где, наклонившись, ужасная ждет

Тень от его необъятных ворот.

XIII.

В давние годы, той тенью сокрыт,

Финголфин стоял; и в руке его щит,

Покрытый небесною голубизной,

С звездою, кристально сиявшей, одной.

Гневом неистовым порабощен,

Ударил в ворота в отчаянье он,

Стоял одиноко Эльфийский король,

Пока бесконечная мрака юдоль

Тот поглощала серебряный звук

Рога его, что звенел там вокруг.

Бесстрашно кричал, вызывая на бой,

Финголфин ему: – Выходи и открой,

Темный король, свою мрачную дверь!

Тебя небо с землей ненавидят теперь1

Выходи, о подземных глубин властелин,

Своею рукой ты сражайся один,

Ты, что рабами, войсками владеешь,

Тиран, ты за стенами скрыться умеешь,

Враг Богов и народа Эльфийского ты!

Я тебя жду. Выйди из темноты!

Тогда Моргот вышел. В последний он раз

В войнах великих поднялся в тот час

С подземного трона из той глубины,

Шаги его эхом бескрайним слышны,

Как землетрясения шум отдаленный.

В черных доспехах, с железной короной

Он вышел вперед; и его мощный щит

Был чернотою глубокой покрыт,

Как туча, была его тень грозовая;

И пала она, короля затмевая,

Когда поднял, как палицу, он высоко

Молот подземного мира легко,

Гронд. И в землю он мощно ушел,

Как молния, вниз, и тогда расколол

Скалу под собой; повалил тогда дым,

Камень разверзся, и пламя под ним.

Финголфин тогда, как сияющий свет

В облаке темном, отпрыгнул в ответ

Белым ударом, и Рингиль достал,

Что льдом голубым и холодным сиял,

Эльфийским искусством тот меч сотворен,

Плоть разрезал словно холодом он.

Семь ран им нанес он врагу своему,

Семь криков неистовых взрезали тьму

И болью в горах разносились, пока

В Ангбанде без сил содрогались войска.

Но Орк, усмехаясь, рассказ поведет

О том поединке у ада ворот;

Но не было песен эльфийских о том,

Кроме одной – ее спели потом,

Когда смелый король в земле пристань нашел,

И Торондор, тот небесный орел,

Рассказал эту новость, неся на крылах,

В скорбных и древних Эльфийских краях.

На колени Финголфин там трижды упал

Под мощным ударом, и трижды вставал,

Взлетал он под облаком средь темноты,

Вздымая сияние гордой звезды,

Изрубленный шлем возвышался над ним,

Пред силой и тьмою он несокрушим,

Но покров у земли весь истерзанным был,

Ямы вокруг. Он остался без сил.

Он спотыкался. И вдруг оступился,

Немыслимый груз на него навалился,

Ступня, тяжелее, чем рухнувший склон,

И он был раздавлен – но не побежден,

Отчаянным жестом он поднял клинок,

И ногу могучую Рингиль рассек,

Черная кровь покатилась, и пар

Клубился над раной – был мощным удар.

Вечно от раны от этой страдал

Моргот великий; но тут он сломал

Короля, его тело он кинуть хотел

Волкам пожирать. Но, покинув предел,

Что Манвэ построить велел в вышине

На пике под небом ему в тишине,

Чтоб Моргота видеть, спустился кругами

Орлиный Король, Торондор, над врагами,

Клюв золотой он мгновенно вонзил

В лицо Бауглиру и в небо поплыл,

Крыльев огромных простерши длину,

Под громкие крики понес в вышину

Тело Эльфийского он короля;

Где горы в кольцо замыкает земля,

Он к южной равнине направил полет,

Где Гондолин, возвышаясь, цветет,

Город могучий, и там, в высоте,

Где снежные горы встают в темноте,

Где каменный холм возвышался один,

Его уложил на одну из вершин.

Ни Орк и ни демон вовек не посмел

Пройти перевал, на который глядел

Финголфина холм, где лежал властелин,

Пока давний рок не настиг Гондолин.

Так Бауглир заслужил этот шрам,

Что шел глубока по тем мрачным чертам,

И вот как обрел он свою хромоту;

Он править спустился затем в темноту,

На троне, что спрятан в глубинах земли;

Он громом шагал по чертогам вдали

И медленно думал под тяжестью гор,

Как в рабство повергнуть бескрайний простор.

Войск повелитель, властитель невзгод,

Он покоя рабам и врагам не дает;

Умножил посты он по краю дорог,

Лазутчики с Запада шли на Восток,

Он новости Севера все получал:

Кто бьется, кто в ратном сражении пал,

Кто трудится в тайне, где клады долин;

Прекрасна ли дева иль горд властелин;

Почти все он ведал, почти все сердца

Он в темные сети сплетал без конца.

Лишь на Дориате завеса лежала,

Соткана Мелиан, землю держала

От зла и вреда; и о том, что там было,

Лишь смутное эхо к нему доходило.

Но новости громкое эхо несли

О всем остальном и вблизи и вдали

В стане врагов, об угрозе войны,

Что подняли вновь Феанора сыны,

Из Нарготронда, и вновь от Фингона,

О войске его возле горного склона

И в Хитлума дальних лесистых горах,

Каждый день приходили. И заново страх

Средь власти его начал вновь возрастать;

О Берене тут он услышал опять,

Хуана великого лай загремел

По чащам лесным.

И вот слух долетел

Про уход Лутиэн, что исчезла одна,

В лесах и полях тихо бродит она.

Цели Тингола дивясь все сильней,

Он удивился при мысли о ней,

Прекрасной и хрупкой. И Орка потом,

Больдога, послал он с огнем и мечом

К Дориата границе; но гибельный бой

Его повстречал: и из войска домой,

О том чтоб поведать, никто не пришел,

Уверенность Моргота снизил Тингол.

Гнев средь сомнения в нем запылал;

Он хуже тех новости вскоре узнал:

Саурон был повержен, и остров-твердыня

Разграблен и сломлен, и хитростью ныне

Враги победили; лазутчиков стал

Теперь он бояться, и подозревал

Почти каждого Орка. И все до сих пор

Гремел на лесной и бескрайний простор

Лай громкий Хуана, военного пса,

Которого Боги послали в леса.

Тут Моргот подумал про жребий Хуана

И начал трудиться средь тьмы и тумана.

Он стаи держал на погибель врагов,

Одетые плотью и шкурой волков,

В них демонов жуткие души ютились;

И их голоса вечно дико катились,

И где они жили – в пещере, в норе, -

Рычащее эхо гремит по горе.

Он выбрал волчонка из них одного;

Своею рукою вскормил он его

Эльфов телами, телами Людей,

Чтоб в логове вырос своем поскорей,

И, ставши огромным, он после лежал

Под Моргота троном и громко дышал,

Ни Балрог, ни Орк не касались его.

Пиры он держал для себя одного,

Много добычи он разной видал,

Плоть разрывал он и кости глодал.

На него там заклятье наложено было,

То горе великое, адская сила;

Велик и ужасен отныне он стал,

В глазах его красный огонь запылал,

Дыханье – ужасней могильных теней,

Огромнее всех средь лесов и полей,

Всех тварей ада и тварей земли,

Огромнее всех, что придут и пришли,

Весь свой народ превзошел он один,

Племя, чей предок был Драуглуин.

Красная Пасть, Кархарот, назван был

В Эльфийских он песнях. Еще не бродил

Погибелью страшной вдали от ворот,

Но у Ангбанда бессонно он ждет;

Там, где ворота угрозой стоят,

Глаза его кровью во мраке блестят,

Его зубы остры, его пасть широка;

Никто не сумел бы пробраться, пока

Там он стоял, или силой пройти,

Под Моргота темные своды войти.

Теперь, посмотри! Вдали кто-то без сил,

И им он замечен немедленно был,

По мрачной равнине устало бредет,

То постоит, то крадется вперед,

Все ближе подходит, стремясь не упасть,

Волк тот измучен, распахнута пасть;

Тень над ним медленно кругом парит,

Летучая мышь над равниной летит.

Такие здесь бродят и ночью и днем,

Ведь эта страна – их единственный дом;

Но странное чувство его наполняло,

Сомненье его в беспокойстве держало.

– Что за гибельный ужас и бедственный страх

Моргот поставил на страже в дверях,

Чтоб преградить всем входящим пути?

Дорогою долгой пришлось нам пройти,

Чтобы пасть смерти огромною дверью

Раскрылась меж нами и нашею целью.

Надежд у нас не было. Мы не свернем! -

Берен сказал на пути то своем,

Когда волколака глазами глядел

И ужас вдали необ'ятный узрел.

Направился он безнадежно вперед,

Вкруг черных провалов бездонных бредет,

Где Финголфин истерзанный рухнул в бою,

Судьбу пред воротами встретив свою.

Они пред воротами встали вдвоем,

Пока Кархарот в недоверье своем

На них посмотрел и, рыча, говорил,

И отзвук на арке слова повторил:

– Привет тебе ныне, о Драуглуин!

Не был давно ты здесь, мой властелин.

Да, и теперь твоя поступь странна,

Перемена печальная ныне видна

На тебе, повелитель, что был так суров,

Бесстрашным ты был среди быстрых волков,

И мчался огнем по лесам и пустыне,

Но ты от усталости клонишься ныне!

Должно быть, тебе было тяжко дышать,

Когда, словно смерть, смог Хуан удержать

За горло тебя? И какая звезда

Живым тебя снова вернула сюда -

Коль Драуглуин ты? Приблизься теперь!

Я ближе взгляну и узнаю, поверь.

– Кто ты, голодный безродный щенок,

Что только мешаешь и мне не помог?

Я Морготу спешную новость несу

От Саурона, что ныне в лесу.

В сторону! Внутрь я должен войти,

Иль доложить обо мне вниз иди!

Медленно страж у дверей тогда встал,

С сиянием мрачным в глазах он сказал,

С неспокойным рычанием: – Драуглуин,

Если то ты, то входи же один!

Но кто это рядом ползет стороной,

Прячется там у тебя за спиной?

Бессчетные твари на крыльях ползут

Туда и сюда, но я знаю всех тут.

Ее я не знаю. Эй, стой, вампир, стой!

Не нравишься ты мне и род целый твой.

Ну, говори, что за вести несешь

Для Короля, ты, крылатая вошь!

Разницы мало, я знаю ответ,

Войдешь ты в Ангбанда врата или нет,

Тебя ли прихлопну среди темноты

Иль крылья сломаю, чтоб ползала ты.

Огромный, он ближе навстречу шагнул,

Берена взгляд тут огнем полыхнул;

И волосы дыбом его поднялись.

Ведь запахи дивным потоком лились,

То ароматы бессмертных цветов

Из вечновесенних далеких садов,

Где ливнем прекрасным омыта страна

Валинора. И, где проходила она,

Где Тинувиэль эти струи текли,

Они из-под дьявольской шкуры плыли,

Не могли их внезапную нежность сокрыть

Заклятья, и тьма не могла заслонить,

И, если бы он их учуял потом,

То распознал бы. Знал Берен о том,

И вот он у адской самой цитадели

К битве готов. Друг на друга глядели,

С угрозой и гневом глядели одним

Ложный Драуглуин, Кархарот перед ним,

Когда, посмотрите! Там чудо свершилось:

Сила глубинная вдруг пробудилась,

С Запада дальнего дивная сила,

Тинувиэль она вдруг охватила

Внутренним пламенем. Шкуру вампира

Скинула в сторону, ласточкой мира,

Ночь разрезая, взлетела в рассвет,

И зазвенел, как пронзающий свет,

Голос ее, словно звуки трубы,

Звенящие тонко за гранью судьбы

Утром холодным. Накидку свою

Вскинула, словно бы дыма струю,

То словно плывущая тенью волна,

То всепоглощающий ветер, она

Ею взмахнула, шагнувши вперед,

И вот перед волка глазами плывет

Тень и неясная сонная мгла,

Звездным мерцаньем она потекла.

– О несчастный, замученный раб, засыпай!

Горькую жизнь ты свою забывай,

Вниз ты пади от беды и страстей,

Уйде же от голода, горя, цепей,

Падай в глубокую ныне ты тьму,

В сна бесконечную пропасть саму!

На один краткий час оборвется твой путь,

Жребий ужасный ты жизни забудь!

Глаза помутнели, он с шумом упал,

С грохотом, словно могучий обвал,

И на камнях распростерся во мгле.

Как мертвый, недвижно лежал на земле,

Был он повергнут, как молний стрела

Дуб необъятный повергнуть могла.

XIV.

В огромную, эхом гудящую тьму,

Словно в могильную пропасть саму,

Словно в ужасный слепой лабиринт,

Где вечная смерть, притаившись, глядит,

Вниз по ужасным туннелям, что шли,

В темной угрозе смыкаясь вдали;

Вниз, к распростершимся горным корням,

Где пытка и мука скользят по камням,

Где нечисть кишит, где пылают огни,

Они в глубину опускались одни.

Обернулись на арки они полусвет,

Вдали она меркнет, и вот ее нет;

Грохот из кузниц теперь нарастал,

И ветер пылающий с ревом взлетал,

И паром зловонным все щели дышали.

Как тролли, фигуры резные стояли,

Они из породы оттесаны горной,

Словно насмешка над смертною формой;

Огромны они, словно стражи гробниц,

У всех поворотов угроза их лиц

В факелов свете неровном видна.

Здесь молотов грохот с вершины до дна,

Здесь словно бы камень о камень гранят;

Здесь издали снизу бессильно кричат

Средь вечного звона железных цепей

Пленники в муке бескрайней своей.

Хриплый и громкий послышался смех

Тех, кто себя ненавидит и всех;

И хриплое пение тут зазвучало,

Что души, как будто мечами, пронзало.

Отблеск алеет в раскрытых дверях

Огня, отраженного в медных полах,

А арки наверх, громоздясь, поднимались

Во мрак неизведанный, своды вздымались,

Окутаны дымом клубящимся, паром,

Пронзают их молнии ярким ударом.

В Моргота мрачный чертог, где держал

Пир он и жизни людей выпивал

Как кровь, тут они, спотыкаясь, вошли;

Дым затуманил их взор у земли.

Колонны ужасной опорой вставали,

Земные покровы они подпирали,

Искусною были покрыты резьбой,

Словно кошмары ночною порой;

Они поднимались стволами дерев,

В отчаянье корни свои уперев,

Тень от них – смерть, и проклятье – плоды,

Их ветви, как змеи, сплелись от беды.

Под ними, с мечами построившись в ряд,

Там Моргота черные орды стоят:

Огонь на клинках и на меди щитов,

Красное поле, как свежая кровь.

Под огромной колонною, тьмой вознесен,

Мрачный виднеется Моргота трон,

На полу умирающих тени видны:

Подножье его и добыча войны.

Его страшные слуги сидели при нем,

Балроги, облик их полон огнем,

Их волосы – пламя, их руки алы;

Волками свирепыми полны полы.

Над адской толпой, возвышаясь, сияли

Светом холодной и чистой печали

Те Сильмарилы, алмазы судьбы,

Что сжаты в короне кровавой борьбы.

Смотрите! Сквозь двери огромный провал

Кто-то внезапною тенью вбежал;

И Берен вздохнул – он один там лежал,

К камню прижавшись, неслышно дышал;

Взлетела летучая мышь в тишине

К огромным ветвям, что растут в вышине,

Средь дыма и пара взлетала она.

И, словно на грани у мрачного сна,

Едва ощутимая тень поднялась,

И тут беспокойством она пробралась,

Беду предвещая, и словно бы рок

Во мраке в толпе бесконечной потек,

Смех с голосами затихли в одну

Напряженную медленно тут тишину.

Сомнения тьма и бесформенный страх

Были теперь в их ужасных горах,

Все возрастая, в сердцах они тут

Услышали трубы, что громко поют

О забытых богах. Тогда Моргот сказал

И громом тотчас тишину разорвал:

– Тень, опускайся! Нельзя обмануть

Взор мой! И тщетно желать ускользнуть

От твоего Повелителя глаз.

Никто мой оспорить не смеет приказ.

Надежду с побегом едва ли найдет

Тот, кто незванно в ворота войдет.

Стой! Пока крылья не сжег тебе гнев,

Ты, что кружишься, те крылья надев,

Без мыши летучей внутри! Опустись!

И вот, над короной железною вниз

Кружась и во тьме содрогаясь, мала,

Берен увидел, сложила крыла

И перед троном упала она -

Слабая тень, беззащитна, одна.

Лишь Моргот великий туда заглянул

Темнеющим взглядом, он силы вернул,

Прижался к земле, заливал ныне пот

Шкуру его, но он тихо ползет

Под трона немыслимой той темнотой,

У ног его тени глубокой, густой.

Сказала Тинувиэль, голос дрожал,

Пронзительно он тишину разорвал:

– Меня привело лишь законное дело;

От Саурона твердынь я летела,

Чтоб Таур-ну-Фуина тень миновать,

Перед твоим мощным троном предстать!

– Твое имя, ты, пташка, здесь имени нет!

Саурон присылал уже новость в ответ

Недавно совсем. Так зачем ему ныне?

Зачем бы тебя он послал по пустыне?

– Я Турингветиль, и, взлетая, крылом

Тени бросаю на лике слепом

Тусклой луны обреченной земли,

Дрожащего Белерианда вдали.

– Обманщица ты, и не сможешь, поверь,

Мой взор обмануть. Так оставь же теперь

Обманную форму, одежду свою,

Стань в своем облике в руку мою!

И медленно преобразилась фигура:

Мыши летучей нечистая шкура

Освободилась и медленно пала.

Раскрытая аду, она там стояла.

И тьмою качались у тоненьких плеч

Волосы, смог ее плотно облечь

Плащ ее темный, и светом ночным

Волшебное платье мерцало под ним.

Видением страшным, преддверием сна

Тихо под своды проникла волна

Ароматов цветочных эльфийских, летя

Из долины эльфийской, где капли дождя

Сквозь воздух вечерный звенят серебром;

И жадно глядели, столпившись кругом,

Голодные твари, рожденные тьмой.

Руки подняв, со склоненной главой,

Она тихо запела, в напеве простом

Тема дремоты, охваченной сном,

И больше заклятий в ней были глубины,

Чем были когда-то у древней лощины

Мелиан песни, что дивны, легки,

Спокойны, бескрайни они, глубоки.

Взметнулись, погасли Ангбанда огни,

Умерли, в тьму превратились они;

Чертоги поникли под сводом своим,

Подземные тени катились по ним.

Звуки исчезли, движенья застыли,

Дыхания звуки слышны только были.

Во тьме полыхало лишь пламя одно:

Во взгляде у Моргота было оно;

Звук лишь один темноту разорвал:

Безрадостный Моргота голос сказал:

– То Лутиэн, Лутиэн то пришла,

Обманом вершатся у Эльфов дела!

Добро же пожаловать все же в чертог!

От каждого пленника будет мне прок.

Как там Тингол в своей яме сидит,

Откуда, как робкая мышь, он глядит?

Что там случилось с его головой,

Что заблудилось дорогой такой

Дитя его? Или не может найти

Лазутчикам все же получше пути?

Песня замолкла ее в этот миг.

– Путь, – она молвила, – долог и дик,

Не Тингол меня слал, и он даже не знает,

Восставшая дочь где отныне блуждает.

Но любая дорога и тропы везде

На Север ведут, и я ныне в беде,

Здесь, трепеща, и с обличьем простым,

Я перед троном склоняюсь твоим;

Ведь Лутиэн может песней своей

Даровать утешенье сердцам королей.

– И здесь ты остаться должна поневоле,

Да, Лутиэн, ныне в счастье и боли -

Боли, для тех подходящей судьбе

Рабов, что восстать порешили в борьбе.

Не должна ли ты с ними судьбу разделить

Трудов и работы? Иль должен разбить

Я тело твое, и погибнуть должна

Хрупкость твоя? И какая цена

Детской, ты думаешь, песне твоей,

Смеху? Ведь есть менестрели сильней

Во власти моей. Но могу отложить,

И дать еще время немножко пожить,

Недолго совсем, хоть была б дорогой

Лутиэн, что чиста и прекрасна собой,

Прелестной игрушкой на отдыха час.

Цветы средь садов вырастали не раз,

Такие, как ты, и всегда целовать

Их боги любили, чтоб после бросать,

Чтоб их аромат под ногами поник.

Но редко находим мы отдыха миг,

Наши труды тяжелы и трудны,

От безделья богов мы тут ограждены.

Кто б не попробовал поцеловать

Сладкие губы, иль, бросив, сломать,

Бледный, холодный цветок сокрушить,

Забавляясь, как боги, часы проводить.

А! Проклятье Богам! О неистовый голод,

О жажды слепой пожирающий холод!

Вы прекратитесь на миг потому,

Что эту добычу я ныне возьму!

В пламя огонь его глаз полыхнул,

Руку свою он вперед протянул.

Лутиэн отскочила, как тени волна.

– Не так, о король! – закричала она, -

Повелители слушают скромную трель!

Тоном своим ведь поет менестрель;

И кто-то сильнее, и кто-то слабей,

Но с песнею каждый приходит своей,

И выслушать надо немного любого,

Хоть нота груба и бессмысленно слово.

Но Лутиэн может песней своей

Даровать утешенье сердцам королей.

Слушай теперь! – Подхвативши крыла,

В воздух вспорхнула, проворна, мала,

От ладони его ускользнула, кружа,

Пред глазами его пролетела, дрожа,

И танец беспечный она соткала,

Над железной короной, танцуя, плыла.

И песня внезапно опять началась,

Там, словно капли росы, раздалась,

С небесных высот в этот сводчатый зал

Голос ее зачарованный пал,

И превратился он в бледный поток,

Что среди снов серебром ныне тек.

Взмахнула она тут летящим плащом,

И чары текут и сплетаются сном,

Пока она мчалась во тьме глубины.

Кружилась она от стены до стены

В танце, который все Эльфы земли

С этой поры сотворить не могли;

Тише скользит, чем летучая мышь,

Как ласточка, быстро, под сводами крыш,

И более странно, волшебно, прекрасно,

Чем Воздуха девы, что светятся ясно,

У Варды в чертогах находят приют,

Их крылья в ритмичном движении бьют.

Гордый Балрог склонился, склонился и Орк.

Глаза все закрылись, в дремоте весь полк;

Потухли огни, и спокойны сердца,

Но птицею пела она без конца,

Над тьмою кромешного мира, одна,

В экстазе волшебном кружилась она.

Закрылись глаза все, и только горели

Моргота очи, они лишь глядели

Удивленным и медленным взглядом кругом,

Их чары сковали в напеве своем.

Пошатнулась их воля, и пламени свет

Стал угасать, как под тяжестью лет,

И Сильмарилы тут светом живым

Засветились сиянием чистым своим,

Словно бы Севера звезды взошли

Над темным туманом усталой земли.

Сияя, внезапно упали огни,

Внизу на полу среди ада они.

Глава, что темна и мощна, наклонилась,

И, словно бы тучей гора заслонилась,

Плечи поникли, могучее тело

Обрушилось, словно гроза налетела,

Огромные скалы сметая дождем;

И Моргот простерся в чертоге своем.

Покатилась корона его по земле

Колесом громовым; все замолкло во мгле,

И так бесконечна была тишина,

Словно заснула Земли глубина.

Под троном, огромным и ныне пустым,

Змеи валяются камнем простым,

Там трупами волки лежат на полу;

Там Берен лежит, погруженный во мглу:

Ни мысли, ни сны и ни тени к нему

Не двинулись сквозь его разума тьму.

– Вставай, поднимайся! Пробил уже час,

Повелитель Ангбанда повержен сейчас!

Проснись, просыпайся, вдвоем только мы

Встретимся ныне пред троном средь тьмы.

Тот голос спустился в саму глубину,

Где был погружен он во сна тишину;

Ладонь, цветов мягче, цветов холодней,

Коснулась лица его, следом за ней

Забытье содрогнулось. Рванулся вперед

К пробуждению разум; он к свету ползет.

Он волчье обличье откинул скорей,

И поднялся он среди спящих зверей,

И, глядя на мрачный недвижимый вид,

Вздохнул, как живой, что в гробнице закрыт.

Почувствовал, как, его руки ища,

Прижалась к нему Лутиэн, трепеща,

Ее магия вышла, в ней не было сил,

Он быстро в об'ятья ее подхватил.

Он с изумлением видел у ног

Феанора алмазы, волшебный поток,

Белое пламя, что ныне сияло

В короне, что Моргота власть означала.

Сдвинуть огромный железный венец

Он сил не нашел, и тогда, под конец,

Безумными пальцами стал разгибать

Оковы, что цель продолжали держать,

Пока в его сердце тот день не закрался,

Когда поутру на траве он сражался

С Куруфином; из пояса мигом достал

Длинный тот нож, на колени он встал,

Попробовал лезвие, в давние дни

Его Гномы ковали, и пели они,

Работая в Ногроде медленно в ряд,

Где молоты падали, словно набат.

Железо, как щепки ему все равно,

Кольчуги он рубит, как льна полотно.

Алмаз был закован в железных клещах,

Но нож их разрезал, как будто бы прах,

Они, словно щепки, лежали в пыли.

Смотрите! Надежда Эльфийской земли,

Огонь Феанора, тот утренний свет,

Рожденный до лунных и солнечных лет,

Он вышел теперь из железных цепей,

Держал его Смертный в ладони своей.

Так Берен стоял. И алмаз он держал,

И свет его медленный чистый пылал,