Текст книги "Дэниел Мартин"

Автор книги: Джон Роберт Фаулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

По дороге домой Джейн успела еще многое рассказать о своей старшей дочери… и сама Розамунд, которую я не видел столько лет иначе как на случайных фотографиях, вышла нас встретить, как только мы поставили машину рядом с ее маленьким синим «рено». Высокая девушка – выше ростом, чем мать, длинноволосая, длинноногая и длиннорукая – чуть слишком длинная, на мой вкус, и линия рта чуть слишком твердая, что делало ее не очень-то привлекательной физически; но была в ней удивительная открытость, которая мне понравилась. Лицом она очень походила на отца – гораздо больше, чем на Джейн. Женщины обнялись и застыли так на долгий миг, потом Розамунд обернулась и протянула мне руку. Я заставил ее подставить мне щеку и поцеловал. Она сказала:

– Я так рада, что здесь были вы, – и посмотрела мне в глаза прямым, открытым взглядом: сказала то, что в самом деле думала.

Очень скоро я понял, что Розамунд – самый практичный член семейства: она сразу же взяла все в свои руки, как хороший ассистент режиссера на съемках. Пола должны посадить на поезд – она его встретит в Рединге. Начались телефонные звонки: Джейн было поручено отвечать только на те, которые требовали ответа. Мне вручили бокал с виски прямо на кухне, где две девицы взялись готовить ленч. Запахло жареным: нам предстояло съесть ту самую пару фазанов, которых я отверг вчера вечером. Розамунд говорила не об Энтони – о себе: о жизни в Лондоне, о работе на Би-би-си. Потом наверху, за окнами, проехал серый «ягуар». Я увидел ноги Нэлл и Эндрю. Джейн – над нами – отворила им дверь, и несколько минут они не появлялись.

Когда они вошли в кухню, Нэлл, после обмена символическими поцелуями «в щечку», пожала мне руку с большей теплотой, чем когда бы то ни было за последние годы. А потом последовало мощное рукопожатие Эндрю и его прежний, изучающе-насмешливый взгляд. Темно-серый костюм, галстук выпускника нашего колледжа: только бронзово-загорелое лицо выдавало в нем сельского жителя. Теперь он носил бачки, а шевелюра его изрядно поредела. Пшеничная прядь волос надо лбом, мешки под глазами в свекольной сеточке сосудов и эти глаза – странные, чуть водянистые… типичный продукт слияния англосакса-крестьянина с викингом, через много веков воплощенный в породистой английской физиономии, – так и оставшийся викингом в набегах на условности и англосаксом в своем фундаментальном спокойствии и самодовольстве. Было совершенно ясно, что в Эндрю, как и в исторической реальности, англосакс усмирил викинга. Он привез магнум – огромную бутыль шампанского «Тэттингер» – и принялся поддразнивать Розамунд.

– Ну что, все еще делишь ложе с этим ужасно умным Как-его-там?

– Эндрю, ну пожалуйста!

Нэлл крикнула ей из противоположного конца кухни:

– Дорогая, он просто старается быть тактичным и утонченным.

Я поймал пытливый взгляд Джейн: она старалась определить мою реакцию. Наверху снова зазвонил телефон.

Эндрю меня очень интересовал; хорошо, когда в подобных ситуациях рядом оказываются такие люди, с их манерой поведения, с их рисовкой, с их врожденной привычкой командовать. Единственный из всех нас, он был соответствующим образом одет, но похоронного в нем обнаруживалось гораздо меньше, чем во всех остальных. Он охладил шампанское, открыл и разлил по бокалам; ухитрился заявить, никого не обидев, что вообще-то это прекрасная штука, что все опять вместе, можно языки почесать и солнышко в окно светит. Я никогда раньше не видел его вот так – вместе с родственниками со стороны Нэлл, и немногие еще остававшиеся у меня сомнения в неразумности этого брака совершенно рассеялись. Разумеется, Эндрю и на четверть не был таким ленивым идиотом, каким притворялся, когда был студентом, просто он жил, сохраняя стиль, к тому времени совершенно вышедший из моды повсюду, кроме окружавшей его компании богатых сынков, чьи отцы занимали высокие посты во времена Ивлина Во187187
  Ивлин Во (1903-1966) – английский писатель-сатирик, выпускник Оксфордского университета.


[Закрыть] и никак не могли забыть об этом; он наверняка проанализировал конъюнктуру на рынке невест своего графства гораздо более тщательно, чем кто-либо из нас мог себе представить. Я догадывался, что он, видимо, сумел решить для себя, какие традиции и ритуалы стоит сохранить, а от каких можно и отказаться: нужно жить – как сквайр, работать – как фермер, мыслить – как свободный человек… а вид делать такой, будто ты только сквайр – сквайр до мозга костей. Это сработало. Но должен же был быть какой-то смысл в том, что он взял жену «ниже себя», и я понял какой. Наш более открытый и терпимый мир нужен был ему нисколько не меньше, чем его титул и та роль, которую он всю жизнь играл.

Мы с Эндрю – к нам присоединилась и Нэлл – вышли в сад, пока остальные накрывали к ленчу стол, за которым все только что сидели. Они оба сразу посерьезнели. Нэлл, вполне в своем стиле, была подозрительна, задавала каверзные вопросы, копалась в деталях. Зачем, почему да отчего, что сказал мне Энтони, что я подумал, о чем догадался… Я избегал прямых ответов. Наедине с Эндрю я, возможно, был бы откровеннее, но Нэлл я решительно не хотел ничего говорить. К счастью, в присутствии Эндрю она не могла слишком далеко углубляться в прошлое. Потом заговорили о Джейн, и обиняков стало поменьше. Да, мы поговорили. Я так понял, что брак был не очень удачным, были проблемы… эта история с католицизмом. А, да-да, она сказала мне про этот «нонсенс» с компартией.

– Это у нее чисто эмоциональное, – сказала Нэлл. – Чтобы ему насолить. Теперь она все это бросит: он ведь умер. Просто ей отдушина нужна была, вот и все. Я пыталась ей растолковать. Только она, конечно, совсем к моим словам перестала в последнее время прислушиваться. – Отвечать не было необходимости – Нэлл продолжала: – Этой чепухи в духе «Движения за освобождение женщин» она набралась от Роз. По меньшей мере половина всех завихрений – от нее.

Я улыбнулся:

– Ясно, что не от тебя.

– Ну знаешь, мой милый, мне что левые – в чужом пиру похмелье, – что правые. А я творю добро, никому об этом не сообщая. Когда не работаю одна за шестерых горничных, нянюшку и камердинера его светлости сразу. Я хочу сказать, у меня-то было бы за что бороться: если кто и нуждается в освобождении, так это я! Эндрю, перестань ухмыляться.

Она все еще была очень миловидна для своего возраста, все еще сохранила живость и остроту; но что-то в ней – когда-то проявлявшееся не постоянно, а лишь раз от разу, какое-то удивительное сочетание незащищенности и бесчувственности – стало более явным. Если ее сестра забыла, как играть требуемую окружением роль, Нэлл помнила это слишком хорошо.

Эндрю сказал:

– Да замуж ей надо выйти.

Нэлл скорчила презрительную мину и взглянула на меня:

– Старая-престарая деревенская присказка!

– А это вовсе не довод против, милая моя.

– Но, дорогой, она и так замужем. Она влюблена в кастрюли: обожает готовить.

– Тогда Эндрю, должно быть, прав, – пробормотал я.

Господи Боже мой! Да разве я против? Честно, Дэн… строго между нами, любая нормальная женщина на ее месте бросила бы Энтони давным-давно. – Я чуть было не напомнил ей, что когда-то она приводила в пример этот якобы идеальный брак, чтобы доказать, что наш с ней никуда не годится, но она не останавливалась: – Знаешь, было время, Джейн часто приезжала к нам погостить, и я тогда уже прекрасно знала, что происходит… но… да ладно, все это уже давняя история. А она всегда была такая, как есть. – Она бросила обвиняющий взгляд на стены домов вокруг: – А все этот ужасный, вырождающийся город. Ей так и не удалось из него вырасти. Ты не находишь?

– Я только что провел три месяца в Калифорнии, Нэлл. Оксфорд кажется вполне цивилизованным местом после тамошнего «мира грез».

– Ты сюда надолго?

– Насколько смогу.

– Мы с Эндрю… мы подумали, может, ты бы приехал в Комптон с Каро, как-нибудь на конец недели? – Она сделала большие глаза, что всегда было знамением ее предельной искренности, и добавила, понизив голос: – Если вытерпишь нашу традиционность. Но – добро пожаловать.

– С удовольствием. Это было бы забавно.

Эндрю сказал:

– Великолепно, мой милый. Поохотимся. Стреляешь хорошо?

– В основном мимо цели. Зато играю в кости. Тоже не очень.

– Ну и отлично. Извлечем доску для триктрака из небытия.

– Ох, Эндрю, ради всего святого! – Повернувшись ко мне, она высоко подняла брови: – При последнем подсчете оказалось, что я должна ему восемьсот тысяч фунтов, всего-навсего!

– Это несколько выше моих возможностей. Эндрю подмигнул мне над ее головой:

– Да мы на пенсы играем-то.

Нэлл спросила, как я нашел Каро. Она, разумеется, знала, что дочь работает у Барни, и мы обсудили все «за» и «против» этой карьеры: ясно было, что она – тоже раба системы – относится к новому месту работы Каро вполне одобрительно. Вне всякого сомнения, то, что имя дочери теперь ассоциировалось с именем Барни, добавляло – хоть и вчуже – горделивое перышко к шляпке ее социального престижа. Я рассказал им о новой квартире и заметил, что в душе Нэлл борются два чувства: тайная радость, что я получил отставку, и тревога из-за того, что Каро начинает самостоятельное существование. Нэлл, кроме того, считала, что «довольно глупо» было бросить Ричарда. Но когда я сказал, что, на мой взгляд, Каро нужен кто-то получше, чем очаровательный молодой болван, я заметил в глазах Эндрю (не Нэлл!) искорки согласия. Естественно, она спросила, появился ли кто-то новый, ведь девочка такая скрытная. Я изобразил абсолютную невинность: постараюсь выяснить. Тут нас позвали к столу.

Все оказалось гораздо приятнее, чем я ожидал, главным образом благодаря Эндрю; но ощущение было странное, поскольку я понимал, что мое присутствие дало им повод устроить небольшой праздник. Чувствовалось, что подспудно все испытывают что-то вроде облегчения, раз с Энтони все уже кончилось, но облегчение это нельзя было выразить прямо: как суррогат использовался мой приезд, позволявший избегать упоминаний и о самом Энтони, и о том, что он совершил. Я был вроде бы блудным сыном, и теперь меня, без всяких формальностей, снова принимали в их мир; и ленч оказался более похожим на праздник любви, чем на поминки. Что до меня, то я обнаружил, что мне недоставало их общества гораздо сильнее, чем сам я когда-либо позволял себе признать: недоставало подшучивания друг над другом, тривиального обмена новостями о других родственниках, о детях, встречного течения мыслей… утраченной семейной близости и привычной фамильярности общения. Я давно привык к общению один на один, даже с Каро; к отношениям, подчиненным правилам артистического, коммерческого или сексуального кодекса поведения; к чему угодно, только не к этому свободному и теплому сплетению нитей, связующих людей в единый клан. В конечном счете эта встреча стала как бы скромным земным эквивалентом мистического ночного купания давным-давно, в Тарквинии.

Около трех, по дороге в Рединг, куда она ехала встречать брата, Розамунд повезла меня на вокзал. Как только мы отъехали от дома – а за столом Розамунд успела напомнить мне, что я формально являюсь ее крестным отцом, – я сказал:

– У тебя, кажется, сложились потрясающие отношения с матерью, Роз?

– Вам удалось поговорить?

– Да.

– Последние годы у нее были довольно тяжелыми.

– Я так и понял.

– Она сильно изменилась, как вам кажется?

– Только на первый взгляд.

Я спросил, что она думает о совершенно из ряда вон выходящем скачке Джейн влево – если не просто назад. К моему немалому удивлению, Розамунд как будто была того же мнения, что и Нэлл, хотя проявила гораздо больше понимания и сочувствия.

– Думаю, это просто попытка как-то выжить. Такая глупость, что она никогда не работала. Она вовсе не проповедует взгляды «Движения за женсвободу», она на самом деле человек свободный. Мне даже приходится делать вид, что я не так люблю свою работу, как на самом деле. То есть я хочу сказать, она за меня рада, но это то, что она сама должна была бы делать. И она прекрасно это знает. – Помолчав немного, Розамунд заговорила снова: – Я раньше винила во всем отца. Но в маме есть что-то, чего я до конца не понимаю. Мы о многом говорим с ней, но в конце концов разговор всегда упирается в какую-то стену. Она соскальзывает в общие места, в банальности. Пытается оправдаться, что вот, мол, она такая, как есть. Мне думается, она пугается, когда заглядывает слишком далеко назад.

– В этом она не одинока.

– Я думаю, тут не может быть победителей. В один прекрасный день я прокляну себя за то, что не завела детей, когда была помоложе.

– Ты в любом случае поступила бы так, как тебе в тот момент казалось правильным.

– А вы?

– Требуется ответить?

Она улыбнулась, потом сбавила скорость и остановилась – пропустить цепочку девочек в школьной форме, переходивших улицу. И совершенно неожиданно спросила:

– А вы знаете, почему он это сделал?

Я помолчал – не очень долго.

– Думаю, это был акт милосердия. По намерению во всяком случае.

– Я только в последние два или три года начала понимать, что они абсолютно не подходили друг другу.

– Сомневаюсь, чтобы абсолютно не подходящие друг другу люди могли протянуть так долго, Роз.

– Ну хорошо. Но если бы не мы…

Она тронулась с места. «Мы» – это, конечно, дети.

– Они стремились соответствовать невероятно высоким меркам. А это всегда не просто.

– Никогда не могла понять, почему они так яростно вас отвергали, – сказала Роз. – Мне каждый день приходится слышать о куда более коварных ударах ножом в спину. – Она на миг замолчала. Потом: – А забытым крестным дочкам дозволяется задавать очень личные вопросы?

Я внутренне вздрогнул.

– Разумеется.

– А в той пьесе была хоть какая-то доля правды?

– Просто тогда мне так казалось. Трое против одного.

– На самом-то деле я имела в виду то, что между моим отцом и Нэлл…

Нас быстро несло в опасные воды.

– Ни грана правды. Злость одна. Боюсь, дело именно в этом.

Она помолчала несколько секунд.

– Так странно. Столько лет. Вы были под абсолютным запретом. Табу. Я прямо-таки ожидала увидеть рога и раздвоенное копыто.

– Когда-то они у меня были.

Роз усмехнулась, но я понял – она чувствует, что ответили ей не вполне честно, и поспешил продолжить, пока она не копнула глубже:

– Ты рада, что мать снова собирается замуж? Последовал быстрый, острый взгляд:

– Вам и вправду удалось поговорить.

– Большую часть ночи. Она свернула к вокзалу.

– Он… совершенно очаровательный. Очень живой. Я целиком и полностью «за». Даже отец был бы «за», как ни странно это звучит. Последний раз, когда я была у него – в воскресенье, – он только об этом и говорил.

– О ее новом замужестве?

– Не специально об этом. О том, что ей нужно начать жизнь сначала. – И добавила: – Готова пожалеть, что ничего ему не сказала. – Роз снова повернулась ко мне: – А вы всегда понимали своих родителей?

– Я знал только одного.

– Ох, забыла.

– И только-только, очень смутно, начинаю его понимать.

– Подозреваю, что, если бы мы их понимали, было бы гораздо скучнее жить.

– А я подозреваю, что это относится к жизни вообще.

Роз улыбнулась, соглашаясь: счастливая молодая женщина, делающая карьеру.

Три часа спустя Дэн уже передавал от нее привет Каро – вместе с другими новостями. Поначалу Каро весьма бурно выражала ему свое сочувствие, словно была сама отчасти виновата в том, что произошло. Но хотя она подробно расспросила его о том, как он находит Джейн, вопросов о самоубийстве Энтони было гораздо меньше, чем Дэн ожидал. Еще Каро пожелала узнать, как мама. Беседа в саду была изложена со всеми подробностями, не было забыто и приглашение в Комптон. Разговор шел всю дорогу по Мэйда-Вейл: они ехали в северную часть Лондона – смотреть новую квартиру Каро. Сколько разговоров, которые он теперь вел, оказались как бы обречены на перемену позиций и переключение скоростей – и в прямом, и в метафорическом смысле. Переполненный собственными новостями, Дэн не сразу заметил, что дочь о чем-то умалчивает. Но упоминание о Комптоне привело к разговору о том, чего до сих пор она избегала.

– Пап, ты меня не дергай, ладно? Я и так понимаю, что должна ей все сказать.

– Чем дольше ты тянешь…

– Ну, просто…

– Что «просто»?

– Да я никак не решусь сделать это по телефону. Она ведь никогда слова не даст вставить. Почти и не слышит, что я ей говорю. У нее вечно одни только комптонские «несчастья» на уме. И на языке тоже.

– Матери испытывают зависть к дочерям. Ревнуют. Чувствуют себя покинутыми. Это обычное дело.

Каро некоторое время молчала.

– А они всегда были такие? Мама и тетя Джейн?

– Какие – такие?

– Такие разные.

– Ну, тут ты должна винить и меня – хотя бы отчасти. За то, что между нами произошло.

– Тетя Джейн держится той же линии.

– Ну мы ведь оба знаем, что пришлось вытерпеть Нэлл.

Зато вы не знаете, что должна теперь вытерпеть я. Ей на самом деле нравился Ричард. Такой отвратительно благополучный. Надежный. Она бы меня выпихнула за него замуж в один момент. – Каро затормозила с ненужной резкостью, пропуская машину, выезжавшую с боковой дорожки. – Я знаю, что дальше последует. Она во всем станет винить себя. Что вообще выпустила меня из-под собственного зоркого ока. Ох, бедный Эндрю. Ему больше всего достанется.

– Тогда это не твои проблемы. И мне представляется, что на него где сядешь, там и слезешь.

– И как он ее терпит, просто понять не могу.

– Каро!

– Ну, просто я чувствую себя перед ней виноватой.

– Надо этим переболеть.

– И уши у меня весь день горят.

– Не смеши меня.

– Дочечка с проблемами. Трудный ребенок.

– Мы все пришли к выводу, что трудные дети гораздо интереснее, чем не трудные.

Он произнес это легким тоном, чтобы заставить ее улыбнуться. Но то, что нарастало в ней и только ждало своего часа, теперь прорвалось наружу. Она не улыбнулась, некоторое время вела машину в полном молчании. Дэн взглянул на нее:

– В чем дело?

– Ни в чем. – Но минутой позже она заговорила снова: – Я сегодня сказала Бернарду, что ты в курсе.

– А он?

– Просил передать тебе, что сожалеет о… ну ты сам понимаешь.

– Ему было трудно. Это я могу понять.

– Вообще-то… Он хотел бы как-нибудь встретиться с тобой за ленчем. – Это настолько поразило Дэна, что он допустил роковое промедление. – У него ведь тоже есть что сказать.

– Это я знаю.

Она помедлила, потом с ходу врезалась и проломила барьер:

– Ты так здорово умеешь заставить человека создать о себе ложное впечатление.

– Это ты по своему горькому опыту?

– Заставляешь говорить больше, чем человек собирался сказать.

– И лгать о себе?

– В том-то все и дело. Он вовсе не лгал.

– Я ни о чем конкретно не спрашивал.

– Я никогда не знаю, что ты на самом деле чувствуешь.

– Мне казалось, что в данном случае я высказался предельно ясно.

– Когда я сказала тете Джейн, она спросила только: «Ты счастлива?»

– Ты непоследовательна, моя дорогая. – Это было сказано достаточно резко. Дэн помолчал. – А ты хочешь, чтобы я с ним встретился?

– Это несущественно. Просто была высказана такая идея.

Несколько мгновений – и он заметил, что, пристально вглядываясь в дорогу, она что-то слишком часто моргает. Он дал ей проехать еще ярдов сто и посмотрел внимательнее:

– Давай-ка постоим. Вон, впереди место есть.

Она послушно припарковала машину, выключила зажигание и сидела опустив голову, как нашаливший ребенок. Дэн сжал ее руку – и почувствовал ответное пожатие.

– Это все глупости, Каро.

– Сама знаю.

– Если мама и я стремимся слишком уж тебя опекать, это в значительной степени оттого, что у нас не вышло с любовью друг к другу.

– Просто я так устала от…

– От чего?

– Если я отвечаю на любовь одного из вас, всегда кажется, что я предаю другого.

– Это из-за нашей собственной глупости. Ты тут совершенно ни при чем. – Он снова сжал ее руку. – Ты из-за этого не сказала мне, что говорила с тетей Джейн о Барни? – Она кивнула. – Тогда давай сразу кое-что расставим по местам. Я не ревную тебя к Джейн, не завидую, что у тебя с ней такие отношения. И с Эндрю. Испытываю к ним обоим чувство благодарности за то, что они так тебе помогают. И даже мы с твоей матерью теперь становимся немножко умнее. Она сегодня прямо из кожи вон лезла, стараясь быть со мной полюбезнее.

– Ох Господи.

– Да все нормально. Все охи и вздохи я за тебя уже сделал.

Ей удалось выжать из себя некое подобие улыбки, и она протянула руку к коробке с бумажными носовыми платками под приборным щитком.

– Если эта история с Бернардом делает тебя счастливой, я не стану спорить.

– Он рассердился, что я тебе сказала.

– Такого права у него нет.

– Он же не на меня рассердился. И на самом деле не рассердился… А только… Я думаю – смутился.

– Из-за того, что ты мне честно все рассказала?

– Я точных слов никак не подберу. Не в том дело, что он не понимает. Так неудачно, что вы тогда в самолете встретились.

– Хорошо хоть он не сказал тебе, что девушка посовременнее и «на уровне» наверняка держала бы язык за зубами.

Она покачала головой:

– Я ведь сделала то, что он – как он считает – должен был сделать сам. Из-за этого. Вот почему он теперь хочет сам с тобой поговорить.

Дэн все еще держал ее за руку.

– А ты этого хочешь?

– Я понимаю – это может показаться бессмысленным. – Она замешкалась. – Пап, в глубине души он вовсе не такой… не «на уровне».

– Ну тогда скажи ему, что я согласен. Если он и вправду этого хочет.

Каро сжала его пальцы и перевела дух.

– А что вы с тетей Джейн про меня решили?

– Что решать про тебя не получится.

– Нельзя спасти?

– Нельзя вмешиваться.

– Представляю этот разговор. И Фрейд, и Маркс, и бог знает кто еще.

– Расскажу тебе, когда все это кончится.

– Мне бы лучше сейчас.

– Это будет несправедливо. Ты возьмешь да и докажешь, что мы не правы.

На это она опять – мельком – улыбнулась: было дело – упала, но теперь снова в седле.

– Важно почувствовать, что ты кому-то и правда нужна. Поначалу я не думала, что стану спать с ним. Думала, это просто… ну, обычная история.

– Ну и как же?

– Ну, я хочу сказать, нужна не потому, что… что мы родственники.

– Понимаю.

– Я думала обо всем этом. О том, что вы все будете чувствовать из-за этого.

– Пусть тебя это не беспокоит. Самый старый психоз из свойственных человеческим особям. Родители всегда полагают, что в производном их собственных генов каким-то образом воплотится все то, чем им самим не удалось стать.

– До меня это как раз сегодня вроде бы дошло. – Она вздохнула: – Мамочка всю вину свалит на тебя, ты ведь знаешь.

– А я ей не дам этого сделать, Каро. Решение о том, что тебе следует работать в Лондоне, мы принимали с ней вместе.

– Я бы не стала винить тебя, если б тебе хотелось, чтобы я была иной.

– Девочка моя, да мне хотелось бы, чтобы чуть ли не все было иным – и я сам в том числе. Но, раз уж мы такие, как есть, приходится использовать это как можно лучше. И у нас с тобой в последние два года все могло быть гораздо хуже – хоть это-то ты допускаешь?

– Ты сам знаешь.

– Не надо думать, что все можно сказать словами. Что если мы постоянно поддразниваем друг друга, то я ничего всерьез к тебе не чувствую. Фразы вроде «я тебя люблю» обычно означают существование некоторой тайной неуверенности. Поэтому я никогда таких фраз не произношу. И еще потому, что знаю, что и ты это знаешь.

– Где-то глубоко-глубоко.

– Вот это и помни. – Он наклонился и поцеловал ее в висок. – Пустишь меня за руль?

– Нет, я в порядке. – Она в последний раз сжала его пальцы и протянула руку – включить зажигание, но передумала, повернулась на сиденье и на миг обвила руками шею Дэна; потом снова занялась машиной.

Его провели по всей квартире. Нельзя сказать, что и квартира, и район пришлись ему по душе; но квартира была сравнительно чистой, цена – не безобразно высокой, а главное – не было сомнений, что Каро квартира нравилась и решение она уже приняла. Так что Дэн дал свое «добро», а Каро – чек на оплату месячной ренты, и они отправились в Хэмпстед-Виллидж188188
  Хэмпстед-Виллидж – фешенебельный район на севере Лондона, с лесопарком Хэмпстед-Хит.


[Закрыть] обедать. Все то время, что они обедали, в душе Дэна происходило, так сказать, эмоциональное «перетягивание каната»: чувство нежной привязанности то и дело сменялось… не то чтобы скукой, но чувством болезненной неловкости. Разумеется, над ними витало прошлое; он не мог избавиться от мыслей об Энтони; но оставалось еще столько всего, что нужно было подвергнуть пересмотру. Был момент, когда Дэн почти уже решился сказать Каро – как Джейн сказала своей дочери – если не все, то хотя бы часть правды. Вечная уклончивость, необходимость кривить душой, вечное стремление сохранить достоинство – и все из-за предположения, что младшее поколение не способно понять старших; будто и в самом деле дети рождались на свет лишь затем, чтобы у родителей могли быть от них секреты и тайны – такие тайны, раскрытие которых наверняка принесло бы гораздо больше реальной пользы, чем давно и бережно хранимые затхлые догмы, основанные на опыте, полученном извне. Мысль о том, что эти суждения должны быть отнесены скорее к теории, чем к реальной практике, в этот вечер стала казаться Дэну все более сходной с убежденностью католиков в непогрешимости папы – идеей, которую здравый смысл и простая порядочность опровергают на каждом шагу. То же самое он чувствовал чуть раньше, когда ехал с Розамунд на вокзал: ведь она задала ему вполне разумный вопрос, требовавший честного ответа. Когда-то давно я один раз переспал с твоей матерью, и, узнав об этом, твой отец так и не смог этого забыть. Как просто, сколько сомнений и загадок решаются одним махом… и, подумав так, Дэн продолжал всячески поддерживать миф о прошлом, созданный воображением его дочери.

И вот они дома; поцеловав Каро и пожелав ей спокойной ночи, Дэн не мог заснуть; кроме того, надо было ждать, пока разница во времени позволит ему застать Дженни в «Хижине». Каро видела телеграмму, хоть это теперь не надо скрывать. Он заказал разговор и читал до поздней ночи, когда его соединили с Калифорнией.

Слышимость была плохая, казалось, их голоса действительно доносятся через все реально разделившее их расстояние. Милдред и Эйб очень милые, «все точно так, как ты про них говорил», она думала, что «будет наслаждаться его отсутствием», но не получается, ей обязательно нужно на кого-нибудь ворчать. Дэн дал ей высказать все это и сообщить кое-какие новости, потом рассказал свои.

– Ох, Дэн! Какой ужас! Прямо вчера?

– Да.

– Но почему?

И опять Дэн вынужден был кривить душой, на этот раз с той, что знала его много лучше двух других молодых женщин, с которыми он разговаривал в этот день. Тут он, пожалуй, не столько уклонялся, сколько старался выиграть время, строил теории точно так же, как делал это с Каро, с ее матерью и отчимом.

– Но… заставить тебя проделать весь этот путь, и потом… Дэн, ты не все мне сказал.

– Да. Не все. Не совсем все.

– Тогда что же?

– Я все тебе расскажу. Только не сейчас. Просто… вызревают плоды из посеянных горьких семян.

– Ты как-то говорил, что любую историю можно изложить в пяти строках.

– Это не история, Дженни. Когда-нибудь. Обещаю.

– Знаю я твои обещания.

– Зато не знаешь, как мне тебя недостает.

– Мягко стелешь?

– Очень хотелось бы.

– У тебя не выйдет так просто от меня отделаться.

– Я тоже это понимаю.

– Если бы только я видела твое лицо.

– Оно просто усталое.

– Очень поздно?

– Половина третьего.

– Ой Боже мой! Бедный ты, бедный.

Дженни спросила про Каро. Он ответил – прекрасно, а про себя пообещал рассказать всю правду попозже, когда все утрясется. Последовали расспросы о Джейн, о Нэлл, о том, как это было – встретиться после стольких лет.

– Интересно антропологически?

– Более или менее. Сплошь теплота и душевность. С той стороны.

Пауза. Потом Дженни сказала:

– Слушай, между прочим, я пытаюсь выполнить свое обещание.

– Какое из?..

– Про нас. Написать про нас. Он совсем забыл об этом.

– Серьезно?

– Только я, может быть, не пошлю тебе это.

– Зачем же ты принимаешь всякий абсурд за чистую монету? А потом берешься обо мне судить?

– А мне нравится. Не уверена, что сама не возьмусь писать роман. – И добавила: – Не пойму, отчего люди поднимают такой шум из-за этого. Просто записываешь, что помнишь, и все. Что чувствовал. Вот я все и записала.

– Все?

– Там хватает. Не думаю, что твои кошмарные желтые блокноты и дурацкие карандаши когда-нибудь использовались хоть капельку лучше.

– Кто-то напрашивается, чтобы его разложили у меня на коленях и…

– Пожалуйста. В любое удобное для вас время.

Они закончили разговор – уже не такой шутливый – через минуту, и эта минута оказалась вовсе не легкой. Последние слова Дженни были: «Я еще не готова. Ты мне все еще очень нужен». Это была не мольба; просто какая-то часть ее существа – скорее всего та, что была в ней от шотландских предков, – не поддразнивала, не протестовала, но трезвым взглядом, словно врач-клиницист, оценивала, что она – Дженни – способна сделать, а что – нет.

Дэн подошел к окну; стоял, вглядываясь в лондонскую ночь. Какое-то движение на улице, пятью этажами ниже, привлекло его внимание. Там, на противоположной стороне, располагался ряд магазинчиков, и, по всей видимости, в ту ночь оттуда должны были вывозить мусор. У дверей магазинов, на тротуаре, были выставлены мусорные баки, картонные коробки, свалены черные пластиковые мешки. Ночной бродяга, склонясь над одной из куч, спокойно копался в коробке, привередливо, со знанием дела, почти как человек, выбирающий покупку на аукционной распродаже. Рядом с ним стояла древняя детская коляска без колпака. Дэн прошел к письменному столу, взял из ящика бинокль и, вернувшись к окну, навел бинокль на бродягу. Тот был в черной фетровой шляпе без ленты, в пальто, подвязанном веревкой, и в резиновых сапогах. Лица было не разглядеть под полями шляпы, к тому же он отвернулся, копаясь в мусоре, но ясно было, что человек стар. Он отошел от коробки с тремя-четырьмя проволочными плечиками для одежды в руках, осмотрел, в поисках дефектов, каждое, поворачивая в пальцах, торчащих из драных перчаток, потом положил плечики в коляску. Что-то в нем было отчасти комичное: профессионализм и удовлетворенность, благодарность, что город спит и улица вокруг пустынна; казалось, он просто осуществляет свой регулярный еженедельный обход этих магазинов; что-то отчасти викторианское, анахронистичное, почти вне – или всевременное. Он был и очень реальным, и в то же время, в свете уличных фонарей, на пустой сцене этой ночи, очень театральным. Опять Беккет – «в ожидании Годо»189189
  «В ожидании Годо» – пьеса С. Беккета (см. примечание 153).


[Закрыть].

Наблюдая за бродягой, Дэн испытывал к нему странную симпатию, чуть ли не потребность спуститься и поговорить с ним, всего несколько мгновений играть роль современного Мэйхью190190
  Генри Мэйхью (1812-1887) – один из основателей и соредакторов лондонского юмористического журнала «Панч»; писатель, ученый, теолог; однако более всего известен работами о тяжком положении бедноты (в частности, книгой «Лондонские рабочие и лондонские бедняки», 1851).


[Закрыть]; выяснить, как живет этот старик, что чувствует, как философствует… может, даже позвать его выпить кофе. Он понимал – им движет не истинная благотворительность или любознательность, но стремление вновь обрести чувство реальности в этот день, заставивший самого Дэна стать как бы вне реальности: этот день был исполнен такого количества вежливой лжи, искусственных улыбок и натянутых любезностей, мещанских условностей, определяющих поведение человека из среднего класса. Весь этот день он чувствовал себя как бы запертым внутри крепко сшитого романа о среднем классе: этаким приглаженным жуликом-адвокатом, представителем истеблишмента из книг Ч. П. Сноу191191
  Чарлз Перси Сноу (1905-1980) – английский писатель, ученый, администратор, автор серии романов об английском среднем классе, об этических проблемах и борьбе за власть в университетской среде.


[Закрыть], а вовсе не одиноким волком. Вниз, на улицу, сейчас влекла его реальность одиночества, и на какой-то миг Дэн позавидовал этому одиночеству – так заводная канарейка в стиле рококо могла бы позавидовать реальной птице, поющей в роще за окном той комнаты, где сама она молча и бессильно ждет, чтобы ее завели.