Текст книги "Исповедь куртизанки"

Автор книги: Джон Окас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Сартен снова допросил мадам Лоример. Она заявила, что незнакома с Шамбером. Шамбер же не смог предоставить следствию ни единого свидетеля, который мог бы доказать, что он был ее любовником.

Кто же она – обманутая женщина или вымогательница? Является ли он угрозой жизни короля и моей или виноват лишь в том, что бросил одну женщину ради другой?. Кому из них верить? Эти вопросы не давали мне покоя. Я хотела найти на них ответы.

Женщина сама согласилась помогать следствию, а потому я приказала Сартену подвергнуть мужчину пыткам. Полицейские истязали его на дыбе несколько дней, но он продолжал клясться, что единственное его преступление – увлечение молодой женщиной. Сартен сообщил мне, что, даже когда Шамбера растянули до предела, он продолжал утверждать, что не слышал ни о каком заговоре. Сартен просил моего разрешения прекратить допрос. Нездоровое любопытство толкнуло меня пойти посмотреть своими глазами, какие страшные муки может причинить один человек другому. Шамбер был довольно красив, но сейчас он выглядел просто ужасно. Я приказала управлявшему пыточным колесом увеличить растяжение и продолжать допрос. На моих глазах Шамбер скончался в диких муках.

Я была отвратительна сама себе. Мне вспомнилось, как злилась я на мадам де Помпадур за то, что она бросила несчастную девушку в темницу только потому, что это было в ее власти. Теперь и я из страха за свою жизнь творила ту же неоправданную жестокость, пользовалась своим положением, чтобы причинить невиновным страдания, гибель. Стыд лег на меня невыносимым бременем, и результатом стала неконтролируемая ярость. Я потребовала, чтобы мадам Лоример подвергли такому же допросу. После нескольких дней на дыбе она тоже не выдержала мучений и умерла. До последнего момента женщина клялась, что никогда не видела Шамбера ранее и знает только то, что ей удалось подслушать. Найти участников заговора среди иезуитов и парламентариев не удалось.

Расследование завершилось полным провалом. Единственным его результатом стали слухи о моей безжалостной жестокости. Мысль о моем поступке вызывает у меня огромное чувство вины. Я никогда никому не признавалась в этом грехе, но, раз уж это мои последние часы на этой земле, нужно вымолить прощение хотя бы за самые страшные свои дела.

Замо подрос и превратился в бунтующего подростка. Голос его стал ниже; он часто грубил, испытывая мое терпение. Я же продолжала потакать ему во всем.

В июне я отправилась в Лувисьен. Я пригласила канцлера Рене и нескольких его друзей поужинать во флигеле. Замо прислуживал нам. Во флигель частенько залетали мухи, и Замо начал гоняться за одной из них. Когда насекомое уселось на парик канцлера Рене, глупый мальчишка в пылу погони сорвал его, выставив на всеобщее обозрение лысину сконфуженного канцлера. Я была крайне недовольна своим подопечным и сочла, что он заслужил наказание. Я приказала слугам высечь Замо перед всеми собравшимися.

Это стало ужасным потрясением для наивного, избалованного мальчика, ведь он привык ко всеобщему обожанию. После ужина я нашла его на пороге моей спальни в совершеннейшем расстройстве. Я причинила боль не только его телу, но и его душе, и мне стало стыдно, что я так сурово обошлась с ним. Я отвела его в комнату, прижала к груди и начала успокаивать нежными ласками. Надушенным платочком я вытерла его мокрые от слез щеки. Он расцвел от моих легких прикосновений.

Большую часть лета 1773 года король провел в Лувисьене. Он привык к бурной жизни Версаля, и неспешность сельской жизни выбивала его из колеи. На Луи вновь нахлынула скука, одолевавшая его до нашей встречи. Днем он спал, а ночи сидел без дела, много ел и пил. В результате он так разжирел, что уже не мог забраться на лошадь без посторонней помощи. Охота больше не интересовала его. В постели он был пылок, но даже на пике наслаждения я не могла не чувствовать его усталости.

Общество Луи угнетало меня, и я возобновила роман с герцогом Эркюлем. Эркюль был для меня загадкой. Он был сам себе хозяин, но при этом полностью принадлежал мне. Я диву давалась, как этот непреклонный, целеустремленный человек так легко подчинился мне, капризной и ветреной.

Я прилагала все усилия, чтобы растормошить Луи, дошла даже до того, что начала поставлять ему сельских коровниц. Новизна ощущений и полная доступность этих крепких блондиночек, готовых примчаться по первому его зову, увлекала его несколько недель. Но скоро гарем крестьянок наскучил королю, и он снова затосковал. К августу он снова впал в депрессию и мучился душевной пустотой. Луи сказал, что боится Бога, но и дьявол внушает ему благоговейный трепет. Он верил, что таинство исповеди поможет ему очиститься душой, но от признания в грехах его удерживал стыд. Мысли о собственной греховности и угрызения совести вызывали лишь желание творить новые грехи.

Как я понимала его!

Любимым развлечением короля были непристойные сценки. Любил он и дешевый фарс. Замо был прирожденным клоуном. Я одевала его шутом – в короткие синие штанишки, желтую блузу и разноцветный колпак с висячими ушами, увенчанными бубенцами. Нашлись роли и для селянок – подружек Луи. Замо был едва ли не в два раза меньше их. В одной из сценок Замо держал подойник, а трое внушительных полногрудых девиц облегчались в него, стараясь замочить негритенка посильнее, а потом ругали его, называя увальнем, и шлепали. В другой сценке две девушки нагибали Замо, а третья угрожала кастрировать его при помощи ножа. Замо, бедный мальчишка, забывал, что это просто игра. Он кричал от ужаса и молил о пощаде. Мы с Луи покатывались со смеху, глядя на издевательства над маленьким шоколадным мальчиком.

Потом девушки пошли в королевскую спальню, где шла вечеринка для хозяев, а Замо остался со мной. Осознавая свою беспомощность, он был тих, словно ему передавалось меланхолическое отчаяние Луи. Я понимала, что он переживает сильнейший внутренний конфликт: его обижали мои капризы, унижения, ведь он любил меня, отчаянно стремился завоевать мое внимание и одобрение.

Чтобы утешить Замо, я подошла и прижала его к груди. Он был совершенно беззащитен. Неожиданно для себя, я засунула руку в его брюки и поиграла с ним. Мальчик не сопротивлялся, но и не отвечал мне. Демонстрируя все внешние признаки возбуждения, он стоял не шелохнувшись.

Я уложила его в постель. Замо впал в какое-то подобие летаргии, все его тело было твердым, как камень. Я легла сверху и удовлетворила свою страсть, не обращая на него внимания. Даже в момент эякуляции Замо лежал неподвижно, не выказывая никакого удовольствия.

Как обычно, совершив нечто постыдное, я направила все презрение на объект своей порочной страсти – столкнула Замо с постели, и он с глухим стуком упал на пол.

Замо зарыдал и начал колотить себя кулаками по голове, словно сумасшедший. Зная, что я не позволю ему злиться на меня, он ругал себя. Испугавшись, что он покалечится, я запаниковала и позвала Лорана, чтобы тот увел мальчика.

Король чувствовал себя виноватым перед Замо и даже обсуждал со мной возможность дать ему свободу, но я не разрешила. Тогда Луи назначил его управляющим моего имения в Лувисьене. Эта должность приносила основательный доход и была пожизненной. Луи написал специальный указ по этому поводу, закрепив его королевской печатью. Как я вижу теперь, королевский приступ щедрости и мое собственническое отношение к Замо сгубили меня.

Отец Даффи кивком остановил Жанну.

– Гарем короля для девочек, а теперь еще и это? – резко сказал он. – Уверен, мне не нужно напоминать вам, что Господь говорит о растлении малолетних.

– Мне и правда лучше было бы броситься в Сену с камнем на шее! – воскликнула Жанна. – Сможет ли Господь простить меня?

– Господь может простить все при условии искупления грехов, – ответил священник.

– Но у меня нет времени, – сказала Жанна.

– Вам, должно быть, больно думать о том, что Лувисьен, ваше греховное прибежище, досталось Замо.

– Да, это так. Но это облегчает мою вину за содеянное.

– Отказавшись освободить Замо, вы своими руками надели себе на шею петлю. Это знак того, что ваша бессмертная душа, которая принадлежит Всемогущему Господу, стремится покинуть этот мир и воссоединиться с Богом. Да, верьте мне, дитя мое. Вас ждет значительно более достойное место.

– Рай?

– По крайней мере, чистилище, где души с радостью принимают страдания, зная, что их ждет рай, – ответил отец Даффи.

На какое-то мгновение все стало легко и просто, как в детстве. Как хорошо, что меня не ждут вечные муки в преисподней, с облегчением подумала Жанна. Когда-нибудь она будет жить в райском дворце.

Наступил сентябрь. Мы с Луи должны были вернуться в Версаль, но король сказал, что пока не готов выносить придворные интриги и напряженные схватки с парламентом. Герцог Эммануэль приехал умолять короля вернуться. Он утверждал, что без его величества монархисты теряют свои позиции. Эммануэлю удалось вырвать у Луи вынужденное обещание вернуться во дворец к первому ноября.

Я продолжала делать все, что в моих силах, чтобы расшевелить Луи. Я придумывала новые эротические приемчики, каждую ночь устраивала вечеринки, окружая короля самыми энергичными и сластолюбивыми людьми. В канун Дня всех святых – нашу последнюю ночь в Лувисьене – я закатила грандиозный бал-маскарад, на который пригласила графа Жана и множество старых друзей. Более трехсот распутников съехались к нам в маскарадных костюмах. Я встречала их в образе бледной вампирессы. Гости так тщательно загримировались, что я не узнавала многих из них.

Вино лилось рекой, все сильно выпили, и начались фамильярности. Луи в набедренной повязке и лавровом венке был Бахусом. Он усадил к себе на колени двух молодых особ и ласкал их на глазах у всех. С его подачи вечеринка превратилась в оргию. Я думала, что меня уже трудно чем-то удивить, но скоро поняла, что ошибалась. Гости совокуплялись парами и группами. Все комнаты, каждый клочок пола был покрыт сплетенными телами. Большая компания кутил, на которых оставались лишь маски, развлекалась в домике у пруда. Я присоединилась к ним, напиваясь и отдаваясь всем подряд. Я потеряла счет мужчинам и в конце концов потеряла сознание.

Назавтра было первое ноября, День всех святых. Открыв глаза, я обнаружила себя лежащей на трех обнаженных мужчинах, ни один из которых не был мне знаком.

Луи спал в замке в компании трех молодых девушек. Проснувшись, он выглядел так, словно увидел привидение. После ночной вакханалии его настроение ухудшилось.

– Я король, но я человек, – сказал он. – Время никого не ждет. Все эти удовольствия приносят мне мало радости. Я чувствую, что конец близок.

Прежде чем ехать в Версаль, Луи захотел сходить в церковь. Кучер отвез его в город, я осталась в замке. Король вернулся спустя два часа. Он сказал, что ему не хватило смелости пойти на исповедь.

В Версале депрессия Луи усилилась, муки совести не прекращались. Порой я задавала ему какие-то вопросы, а он словно не слышал их. Полный страха перед загробной жизнью, он стал прислушиваться к фанатичному религиозному бреду своей младшей дочери Луизы. Она предостерегала его, что сожительством с женщиной, не освященным церковью, он обрекает себя на вечные муки в аду. Она попыталась женить его на нравственной и благородной женщине. Красавице принцессе де Ламбаль было всего девятнадцать. Луи согласился встретиться с ней.

Узнав о том, что король допускает возможность брака с другой женщиной, я потеряла голову. Я рыдала и заклинала Луи не видеться с принцессой, но он остался холоден к моим мольбам и ушел, не сказав ни слова.

Я обезумела и наняла цыганку, чтобы та прокляла отношения короля с принцессой. Через три дня он вернулся ко мне. Только я знала секретные способы заставить его почувствовать себя настоящим мужчиной. Я была для него олицетворением тепла и жизни.

Наступило кратковременное облегчение, но я чувствовала себя не слишком уверенно. Мужская сила короля понемногу сходила на нет. Как я смогу удержать его, когда она совсем иссякнет? По моей просьбе герцог Ришелье предложил королю вступить со мной в морганатический брак. Короля заинтересовал этот узаконенный союз, при котором я согласилась бы отказаться от претензий на его собственность и титулы. Но когда я написала своему мужу Гийому дю Барри о том, что хотела бы расторгнуть наш брак, этот мерзавец отказался дать мне развод, несмотря на то что я предложила ему огромные деньги.

Ко всему прочему не слишком разборчивый в средствах писака из Лондона по имени Тевено де Моранд прислал мне анонимный роман «Тайные воспоминания падшей женщины». Книга оказалась моей биографией – от колыбели до королевского ложа. В прилагающемся письме Моранд сообщил мне, что он собирается продавать «Тайные воспоминания» в Европе. Если учесть, что в романе подробно описывалась моя жизнь в качестве парижской шлюхи и все, что творилось в Версале, он несомненно стал бы бестселлером. Моранд предложил мне купить все экземпляры книги за крупный аванс и невероятную сумму денег.

Учитывая настроенное против меня общественное мнение и шаткость моих отношений с королем, я не могла позволить публикацию столь скандальной книги. Но как помешать этому? Меня нагло шантажировали. Я обратилась за помощью к начальнику полиции Сартену. Он сказал, что французская полиция не имеет никаких прав в Англии, но согласился связаться с британской полицией. Те с сочувствием отнеслись к моей проблеме, но английское законодательство в отношении свободы прессы было намного более снисходительным. Они сочли, что предложение Моранда не является шантажом, и отнесли этот случай к частным отношениям.

Мне нужен был человек, который бы поехал в Лондон и призвал Моранда к благоразумию. Это было приключение, достойное Пьера де Бомарше, блестящего буржуа-изобретателя, музыканта, писателя, предпринимателя и авантюриста, не подчиняющегося никаким законам. Я надеялась, что он окажется родственным мне по духу свободолюбцем. Этот человек называл себя графом де Бомарше. Титул он купил и гордился им.

– Конечно же, я как дворянин, могу поделиться с вами рецептом, – сказал он мне.

Бомарше недавно вышел из тюрьмы, куда его отправили на месяц за драку с графом де Шольнес из-за дамы, и работал при дворе управляющим по играм. Я обратилась к нему с просьбой взять на себя роль тайного агента, которому вверена защита моей чести. Под вымышленным именем Бомарше в компании двух вооруженных мужчин отправился в Лондон. Запугав Моранда угрозами, он лично проследил за процессом сожжения всех имеющихся копий и печатных форм «Тайных воспоминаний» в печи пекарни.

Когда Бомарше вернулся, я немного пофлиртовала с ним, но до романа дело не дошло. У него было слишком много любовниц, чтобы я могла иметь над ним власть, необходимую мне в отношениях с мужчинами.

1774 год король начал с решения наладить свои мирские дела, но сразу же слег с закупоркой легких. Ла Мартиньер, доктор короля, не отходил от Луи. Он обвинял в болезни короля меня и, когда я приходила, отказывался покинуть комнату. Тем временем принцесса Луиза продолжала разворачивать кампанию против меня. Король был слишком слаб, чтобы противостоять ей. В феврале Луи выздоровел, но нашему сближению это не помогло. Мы редко оставались наедине.

Я запланировала устроить экстравагантный карнавал «Жирный вторник». В отличие от вечеринки в канун Дня всех святых вечер музыки и развлечений был предназначен для тесного круга тридцати моих ближайших друзей. Когда Луи сказал, что не сможет прийти, я была потрясена. Он посетовал, что не чувствует себя полностью здоровым и ждет не дождется Великого поста, чтобы сесть на строгую диету, предписанную ему Ла Мартиньером и дочерью.

– Я собираюсь похудеть и бросить пить, а перед Пасхой исповедуюсь во всех грехах, – сказал он мне.

В отговорках Луи я услышала скорее потакание своим капризам, нежели стремление к воздержанию. Он мечтал об епитимье потому, что больше не мог держать свои страсти в узде. Шамильи подтвердил мою догадку, что здесь не обошлось без женщины. Новым увлечением короля стала Жюли де Тажеро, длинноногая танцовщица семнадцати лет от роду. Юная красотка была для меня более серьезным соперником, чем Бог. Я надеялась, что король охладеет к ней так же, как и ко всем ее предшественницам, что он вернется ко мне, когда захочет особого внимания.

«Жирный вторник» был праздником в честь меня. Около трехсот танцоров, певцов и музыкантов исполнили балет под названием «Графиня дю Барри». Беднота была разъярена суммой, затраченной на постановку роскошного действа, для столь немногочисленной аудитории.

Я рассчитывала, что Луи приедет, и, когда этого не случилось, пришла в бешенство. Под именем баронессы вон Памклек я поехала в Париж, где остановилась в гостинице, сорила деньгами и спала с герцогом Эммануэлем. С каждым днем я все сильнее боялась, что теряю Луи. Вдруг эта Жюли смогла разжечь тлеющий костер его чресел?

Я приказала Шамильи и Мартену подергать за их ниточки во дворце. Мартен подтвердил мои наихудшие опасения.

– Мадемуазель Тажеро строит из себя пылкую влюбленную, – сказал он. – К тому же она исключительно гибка. Она выполняет любые желания его величества, потакает его эксцентричным прихотям и страсти к непристойным развлечениям. Она настолько вскружила ему голову, что он приглашает ее к себе во дворец. Некоторые придворные дамы, например герцогиня де Косе, похваляются дружбой с нею.

Ревность охватила меня. Я не собиралась уступать кому-либо свое место. Вернувшись в Версаль, я вызвала мадам де Мирапуа и графа Жана, чтобы с их помощью придумать, как решить эту проблему.

Мы сошлись на том, что наилучшая стратегия – это «разделяй и властвуй». Другая юная красотка должна отвлечь Луи и не дать Жюли укрепить свои позиции.

– Но где я так быстро найду красивую, на все готовую девочку? – спросила я, словно сама не знала.

Граф Жан злорадно рассмеялся.

– У меня есть отличная мохнатка для любых целей, – сказал он.

– Граф Жан! – воскликнула мадам де Мирапуа. – Следите за своей речью. В конце концов, перед вами дамы.

– Ох, простите меня, милостивые госпожи. Вульгарность – мое второе я.

С этими словами он вдруг наклонился и сказал Мирапуа:

– Слушайте, а почему бы нам не пригласить короля, чтобы он посмотрел, как я трахаю тебя, старая сука? Его вселенскую тоску как рукой снимет.

Гранд-дама замахнулась было, чтобы дать графу пощечину, но он перехватил ее руку, легко подавил сопротивление и присосался поцелуем к ее губам, крепко ухватившись за грудь. Мадам де Мирапуа не стала его останавливать, наоборот, она прижалась к нему всем телом.

– Держу пари, твоя дырочка еще хоть куда, бабуля! – промурлыкал он.

– Граф Жан! – воскликнула я. – Хватит с меня ваших комедий! Если вы немедленно не оставите в покое мадам де Мирапуа, я позову полицию! А теперь вон отсюда. Вы получили задание!

Жан церемонно откланялся. Когда он ушел, мы с мадам де Мирапуа расхохотались его дерзкой выходке.

– Хорошо, что он на нашей стороне, – сказала она. – Не хотела бы я иметь такого врага.

В страстную пятницу граф Жан явился ко мне в сопровождении миловидной маленькой соблазнительницы. Девушку звали Анна, она была дочерью версальского краснодеревщика. Она, несомненно, обладала всеми физическими качествами, чтобы понравиться его величеству: длинноволосая, длинноногая, с упругой попкой и высокой грудью. В разговоре она показалась мне глупенькой и апатичной. Я решила, что эта заторможенность вызвана робостью и смущением из-за роли, которую ей предстоит сыграть. Как далека я была от истины!

Та весна выдалась особенно красивой. Вишня, кизил, боярышник и дикие яблони, все в цвету, нежились во влажной дымке. Из зеленой травы вырывались тюльпаны, гиацинты и нарциссы.

Я пошла к Луи сама. Он был рад и встретил меня весьма нежно, пытался поцеловать. Я решила, что он чувствует себя виноватым, так долго пренебрегая мной, и вела себя подчеркнуто сдержанно. Поинтересовалась, исповедался ли он, на что он смущенно пожал плечами и сослался на государственные дела. Я сообщила ему, что в пасхальный вечер планирую устроить праздничный ужин в Ле Трианоне – имении в ботаническом саду, где мы с Луи впервые обедали вместе. Я убеждала его, что ему стоит прийти туда.

– Если я тебе неинтересна, то, возможно, тебя заинтересуют другие гости. Там, например, будет Анна – девочка из семьи простого краснодеревщика, но она просто прелесть. Я знаю, что вашему величеству она понравится.

Такую наживку король пропустить не мог и мгновенно попался на крючок. Все удалось так, как я планировала. Мы с Луи ужинали с Шон, графом Жаном, герцогом Эммануэлем, герцогом Эркюлем, герцогом де Ришелье, мадам де Мирапуа, мадам де Форкальке, мадам де Фларакур и, наконец, но не в последнюю очередь с Анной.

Мы опустошали одну бутылку шампанского за другой и рассказывали смешные, зачастую неприличные истории. Анна выглядела прекрасно, но казалась подавленной. Это не показалось мне странным. Она ведь делит трапезу с людьми гораздо выше ее по положению.

Мы еще сидели за столом, когда часы пробили полночь. Я взяла вялую красавицу за руку и подвела ее к королю.

– Сир, так как вы, кажется, устали от меня, позвольте предоставить вам в качестве развлечения эту юную леди.

Я пожелала им обоим спокойной ночи. Его величество нежно поцеловал меня и прошептал на ухо:

– Ты – само великодушие, моя дорогая.

Он ушел с Анной, а я постаралась облегчить боль истерзанной души с герцогом Эркюлем.

Казалось, мой план сработал. После ночных забав с Анной король снова воспылал ко мне. Он провел со мной в Ле Трианоне несколько дней. Наша любовь разгорелась с новой силой. Днем мы гуляли в саду, держась за руки, и разговаривали. Ночью наверстывали все упущенное за время Великого поста. Я выполняла все желания Луи. Он говорил, что никогда не чувствовал себя таким молодым и полным жизни. Мой день рождения мы отметили вместе в окружении цветущей природы. Мне казалось, что соперница Жюли повержена.

С возрождением страсти ко мне король вновь обрел интерес к жизни. На следующий после моего дня рождения день он отправился на охоту, но вернулся через час, жалуясь на сильную слабость и озноб. Я пощупала его лоб. Король пылал в лихорадке.

Я не хотела отпускать короля обратно во дворец. Доктор Ла Мартиньер, несомненно, решит, что король заболел из-за меня. Я уложила Луи в постель в Ла Трианоне и вызвала доктора Бордо, моего врача, Шон и мадам де Мирапуа. Бордо осмотрел короля и сказал, что его недомогание связано с небольшим рецидивом его недавней болезни и что к утру все пройдет. Приняв во внимание мои пожелания, он посоветовал Луи не пытаться перебраться во дворец и несколько дней отлежаться в Ле Трианоне, чтобы набраться сил.

Я осталась с его величеством, успокаивала его, ворковала нежные слова. Через час Луи забылся беспокойным сном.

Когда я вышла от короля, Шамильи нервно расхаживал по гостиной. Он был сильно взволнован, и Шон с мадам де Мирапуа не могли успокоить его. Едва завидев меня, он сказал, что ему нужно немедленно поговорить со мной наедине, чтобы сообщить нечто очень важное. Я отвела его в библиотеку.

– Эта девочка, Анна… – начал он. Он был слишком взволнован и не мог подобрать слова.

– Да?

– Она… она… очень больна.

– Что с ней? – спросила я. Он не отвечал.

– Да говори же, черт возьми! – воскликнула я.

– У нее оспа.

Поняв, что дьявол по имени граф Жан отправил нас всех прямым ходом в ад, я застонала и упала без чувств.

Пока Шон и Генриетта хлопотали надо мной, мадам де Мирапуа отправилась на поиски графа Жана и доктора Бордо. Когда я пришла в себя, они как раз прибыли. Я сообщила им ужасную новость, которую узнала от Шамильи. Граф Жан разразился площадной бранью, а Бордо призвал меня не торопиться с выводами. Вместе с Жаном он пошел осматривать Анну, чтобы понять, насколько серьезно ее состояние.

– Будем надеяться на лучшее, – сказала мадам де Мирапуа.

Когда граф Жан и Бордо вернулись, одного взгляда на их серьезные лица хватило, чтобы понять, что надеяться не на что. Бордо сказал, что подозревает у нее самый опасный вид оспы.

– Мы должны вызвать Ла Мартиньера, – заявил он.

Если Ла Мартиньер узнает, как все произошло, он обвинит в этом меня и будет совершенно прав. Я не хотела, чтобы подробности трагедии стали ему известны, и мы с графом Жаном убедили Бордо, что будет лучше, если Ла Мартиньер узнает правду потом, а пока мы придержим Луи в Ле Трианоне.

Меня переполнял ужас. Если король умрет, что будет со мной? А если я тоже заразилась? Даже если оспу вылечить, она оставляет ужасные шрамы, жизнь с которыми будет кошмаром. Я не хотела и дальше подвергать себя угрозе, но скорее из-за веры в собственную неуязвимость, нежели из храбрости, не отходила от короля.

На второй день мадам де Мирапуа остановила меня у входа в комнату больного.

– Вы задумывались над тем, что ждет вас, если случится худшее? – спросила она, держась от меня на расстоянии.

– Разумеется! – ответила я. – Но сейчас не время обсуждать подобные вопросы.

– Напротив, – сказала она. – Все решает время. Как вы хотите провести остаток своих дней – в роскоши или в долгах? Вы должны попросить короля позаботиться о вашем будущем, пока он не начал бредить, пока еще не слишком поздно. Если он узнает, что умирает, он захочет исповедаться, но не получит отпущения грехов, если будет продолжать отношения, не освященные церковью. Не стоит жертвовать личными интересами ради каких-то романтических идеалов, милочка. Нужно брать все, что можно, пока не поздно.

Я поблагодарила Мирапуа за лекцию по практичности. Она сказала, что провела еще одну неудачную ночь за карточным столом и я могу отблагодарить ее ссудой в пятьдесят тысяч франков.

Луи был очень слаб. Я побыла с ним немного, держа его за руку, разрываясь между состраданием, чувством вины и инстинктом самосохранения, и, когда Луи уснул, ушла к себе в крайне подавленном настроении. С тех пор как я переспала с Замо, тот потерял былую игривость. Но мне было жизненно необходимо что-то, способное поднять настроение. Я позвала Замо и обрядила его в шутовской костюм. Он подрос с тех пор, как надевал эти штаны в последний раз, и я позволила себе вольность проверить, что он нормально в них умещается.

Я приказала ему выполнить пару акробатических трюков, но он вырос, и от былой живости мало что осталось. Тем не менее я дала ему в награду плитку отличного венского шоколада, а маленький дикарь укусил меня. Первым моим желанием было приказать Паоло и Лорану высечь его, но Замо был таким милым, таким прелестным и грустным, что я решила сама наказать его за это нахальство и прижала к себе. Когда он начал устраиваться в моих объятиях поуютнее, я вцепилась в него зубами, а потом снова и снова. Не показывая, что ему больно, мальчишка вызывающе смотрел на меня своими черными глазами.

На третий день состояние Луи не улучшилось, но и не ухудшилось. Прослышав о болезни короля, в поместье примчался Ла Мартиньер. Он, по своему обыкновению, грубо отругал нас с Бордо, что мы не настояли на перевозе короля во дворец, где в его распоряжении были бы все достижения медицины.

– Итак, доктор, какие у вас есть предположения относительно диагноза? – спросил Ла Мартиньер у Бордо.

Бордо, предельно лояльный ко мне, пожал плечами и сказал:

– Вам решать, доктор.

Ла Мартиньер удалился в комнату больного для обследования. Вышел он с мрачным выражением лица.

– Мне жаль говорить вам об этом, – сказал он, – но у короля имеются все симптомы, свойственные началу оспы.

Я вскрикнула и замотала головой, не желая верить ему, словно слышала об этом впервые.

Ла Мартиньер сказал, что абсолютной уверенности у него нет. Он спросил меня, входил ли король в контакт с носителем инфекции. Я закрыла лицо руками и отрицательно покачала головой.

– Мы, несомненно, должны быть предельно осторожны, – сказал Бордо, исполняя мою просьбу. – Но до тех пор пока мы не удостоверимся, что король серьезно болен, я бы настоятельно рекомендовал оставить его здесь. Переезд только потревожит его.

Ла Мартиньер громогласно выступил против этой идеи. Он потребовал, чтобы короля немедленно перевезли во дворец, в противном случае он отказывался выполнять свои прямые обязанности. Несмотря на свой неприятный характер, Ла Мартиньер был прекрасным специалистом, и я не посмела спорить с ним.

– Но может быть, не стоит пугать короля без необходимости? – сказала я. – Можем ли мы успокаивать его до тех пор, пока у вас не будет ясности с диагнозом?

Ла Мартиньер согласился со мной.

Я выехала в своей карете вместе с мадам де Мирапуа и графом Жаном через несколько минут после той, что везла короля. Они хотели обсудить денежные вопросы, но я всю дорогу проплакала. Когда мы добрались до въезда в Версаль, там собралась толпа. Мое сердце замерло. Мне показалось, что я снова увидела таинственное существо, которое всегда предрекало перемены в моей жизни. Ему не нужно было ничего говорить. Было ясно, что в данных обстоятельствах его появление предвещало мое падение.

Добравшись до своих комнат, я бросилась на постель в состоянии полнейшего нервного истощения и разрыдалась, не сомневаясь в том, что закат мой близок. Пришла Генриетта и сказала, что его величество хочет видеть меня. Я взяла себя в руки и пошла к нему. Король, слабый и в лихорадке, поприветствовал меня нежной улыбкой.

– Куда бы ни приводили меня мои капризы, сердце мое будет всегда принадлежать тебе одной, – сказал он.

– Ты меня удивляешь, Ля Франс, – с улыбкой отозвалась я на столь лестное признание. – А как же некая дама по имени Жюли?

Луи взял меня за руку:

– Не нужно верить всему, что тебе говорят. Ты – та женщина, с которой я хотел бы остаться навечно. Она просто милашка, мимолетное увлечение. Если ее присутствие нервирует тебя, я прикажу, чтобы ее выдали замуж и услали отсюда.

Я заглянула в его тусклые горячечные глаза и увидела в них предельную искренность.

– Прости, что сомневалась в тебе, Ля Франс, – сказала я.

– Ну же, будет тебе, – ответил он. – Я наказан за то, что был неверен тебе.

Он даже не подозревал, насколько был прав.

Остаток дня прошел довольно спокойно, король много спал. Болезнь превратила его в ребенка, и я, словно мать, дежурила у его постели, держа его за руку и шепча нежные слова. Я вернулась в свою комнату только ночью, когда он уснул.

Увидев, что на моей постели развалился граф Жан, я даже не пыталась скрыть раздражение.

– Это ты, скотина, во всем виноват! – воскликнула я.

– Еще какая скотина, – огрызнулся он. – Убить меня мало. Как я мог быть таким идиотом?

– И что же нам теперь делать? – спросила я.