Текст книги "Конан и сокровища Пифона"

Автор книги: Джон Мэддокс Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 12. ДОЛИНА СОКРОВИЩ

– Незачем терять время из-за каких-то старых камней, – сказал Ульфило. Если эти закорючки на самом деле такие древние, они уже давно утратили силу. – Да, – согласился Вульфред, – вряд ли они волшебные. Такие каменные надписи иногда встречаются у границы государства, король как бы предупреждает, что это его земля, и восхваляет собственную силу и мощь. – Может быть, ты и прав, – задумчиво проговорил Спрингальд. – Теперь никто не в состоянии прочесть это неразборчивое письмо, хотя существуют слухи и легенды... – Довольно, – рявкнул Ульфило, – пора идти. И они отправились дальше. Это была уже не та длинная, растянувшаяся цепь, а всего лишь небольшая группка жмущихся друг к другу людей, как будто они искали друг в друге защиты от неведомой опасности, которая ожидает всякого, кто отважится преодолеть горный перевал между Рогами Шушту. В одном месте узкое ущелье преградила огромная каменная глыба. Она явно упала с большой высоты, но в то же время это творение рук человеческих. По своим размерам она напоминала пьедестал стигийских пирамид. По оценке Спрингальда, камень был три шага в длину, пять шагов в высоту и пятнадцать – в длину. Наверху, освещаемое лунным светом, заливавшим ущелье, виднелось прямоугольное отверстие, откуда, видимо, и выпала эта глыба. – Еще одна ловушка для незваных гостей, – сказал Конан. – Держу пари: если только ее приподнять, то под ней обнаружатся расплющенные кости. Весь остаток пути через перевал люди бросали по сторонам настороженные взгляды. Подходя к восточному краю перевала, Конан заметил впереди на дороге что-то белое. Приказав всем оставаться на местах, он двинулся вперед на разведку. Перед ним лежала груда костей. Подошли остальные и из-за спины Конана стали с опаской рассматривать эти останки. – Человеческие? – спросил Вульфред. – Не совсем, – сказал Конан, поднимая череп. Такой низкий обезьяний лоб не спутаешь ни с чем. – Это бумбана! – воскликнул Ульфило. – Так они, значит, и здесь обитают? – Посмотрите-ка сюда, – сказал Конан. Он поднял с земли пригоршню украшений: кольца, пару браслетов (все медное) и серебряную цепочку с подвеской. – Стигийские. Это останки одного из слуг Сетмеса, которого он послал с Марандосом. На его долю заклятий еще хватило. – Может быть, он умер естественной смертью, – предположил Ульфило, – или его убили свои. – Видите, на что похожи кости, – мрачно сказал Конан. – Как будто обгрызаны дочиста. – Пожиратели падали...– неуверенно предположил Вульфред. – Смотрите внимательно! – настаивал на своем Конан. – Сложены горкой, как будто никто их и не трогал. Никаких следов зубов, ни одна, даже самая мелкая, косточка не разломана. Они лежат здесь совсем недолго, сгнить еще не успели, и насекомые их не объели. И нет ни единого волоска, хотя у бумбана все тело покрыто шерстью, а волосы обычно сохраняются дольше, чем кожа и мясо. А эти кости прямо как отполированные. – Но где же остальные? – задумчиво проговорил Ульфило. – Почему останки только одного? Где вся экспедиция? – Проклятья уже утратили свою силу, – сказал Спрингальд. – У Марандоса к тому же были и свои заклинания. Я думаю, что сейчас здесь безопасно. – Будем надеяться, что ты прав, – сказал Ульфило. Он осторожно приблизился к краю перевала. Остальные напряженно за ним наблюдали, но он прошел благополучно, и люди последовали вперед. К востоку от горы расстилалась широкая долина, но в лунном свете разобрать что-нибудь было нелегко. Снизу поднимался легкий теплый ветерок, он приятно согревал после необычайного холода вершины. – Пока неясно, есть ли с этой стороны дорога, – сказал Спрингальд. Может быть, не стоит сейчас рисковать, пока темно? – Да, – неохотно согласился Ульфило. – Придется ждать до утра. – Здесь, похоже, есть лес, – сказал Вульфред. – Может, развести костер и обогреть наши измученные кости? – Никаких костров! – приказал Ульфило. – Мы не знаем, какие силы обитают в долине внизу, и ни за что на свете нельзя им сообщать о нашем прибытии. – Так будет лучше всего, – согласился Конан. – Выжмите хорошенько свои лохмотья и развесьте их сушиться. На таком ветерке они к утру высохнут. Все последовали его совету; матросы громко жаловались на тяготы пути, остальные стоически молчали. Люди устраивались кто как мог, чтобы переждать оставшиеся часы темноты. Постепенно почти все заснули, бодрствовал один Конан. Он сидел прислонившись спиной к гладкому камню, держа на плече копье и положив рядом меч. Он хорошенько вычистил свой клинок и разложил сушиться ножны. Хороший воин в первую очередь заботится о своем оружии. Он не чувствовал усталости и не хотел ложиться спать, пока не удостоверится, что вокруг все спокойно. В царившей тишине он, как ни старался, не мог различить никаких звуков, изредка только прошуршит мимо какой-нибудь мелкий зверек или порхнет летучая мышь. А это значит, что все в порядке, потому что поблизости нет ни людей, ни хищников, хотя такой яркий лунный свет – великолепные условия для охоты. Успокоившись, Конан стал засыпать, готовый, впрочем, вскочить при малейших признаках опасности. Когда Конан проснулся, луна уже скрылась. Светили только звезды; до зари еще далеко, лишь тонкая серая полоска появилась у горизонта. Поднявшись во весь рост, он потянулся, разминая суставы, прогоняя остатки сна, а серая полоска тем временем превратилась в розовое сияние, которое все разрасталось, затмевая мерцающие звезды. Конан уже различал окружающие предметы, цвета внизу, в долине. Когда совсем рассвело, он принялся расталкивать спящих товарищей. – Вставайте, – говорил он.– Уже утро, посмотрите вокруг. Ульфило сел, протирая глаза: – Что? Уже день? Почему ты не разбудил меня час назад? – Час назад я еще спал, – проворчал Конан, – и смотреть все равно было не на что, надо было спать. Так что прекрати возмущаться и посмотри-ка лучше вниз. Люди просыпались, подходили к краю и в полном недоумении смотрели вниз. – О Митра! – воскликнул Спрингальд. – В этих краях, похоже, климат меняется за каждым горным перевалом! Перед ними открывалось воистину райское зрелище. На востоке лежало возвышенное плато. Невысокий склон горы плавно переходил в долину бушующей зелени. Но это не темные, зловещие заросли джунглей, а скорее спокойная, живая зелень более умеренного климата. Было видно, что эту землю возделывают, впереди открывались ровно очерченные поля, среди которых виднелись группы маленьких домиков. Местность прорезали ручьи, вокруг которых паслись стада, видимо домашнего скота. За заборами благоухали ухоженные сады. Не разобрать только, из чего сделаны эти заборы. Много и невозделанной земли, хотя совсем не такой, какую они видели раньше. На склонах невысоких холмов паслись вольные стада, среди которых можно было увидеть слонов и жирафов. Далеко к югу они увидели нечто, что превосходило размерами даже самую большую деревню, в то же время ясно, что это – творение рук человеческих. – Похоже на город, – в полном удивлении произнесла Мантия. – Наверное, развалины, – сказал Спрингальд, – то, что осталось со времен Пифона. – Совсем скоро узнаем, – сказал Ульфило. – Все готовы? К этому моменту все уже облачились в свои лохмотья и вскинули копья на плечи. – Тогда пошли. Людям казалось, что наконец-то остался лишь один последний рывок – и их долгий-долгий путь будет завершен. От этих мыслей на душе у всех становилось светлее. Склон казался ровным и гладким, а долина внизу влекла и манила. У Конана, правда, такой радости не было. Приятное место, ничего не скажешь, но он по собственному опыту знал, что в самых распрекрасных странах как раз и обитают люди, которые вовсе не любят чужаков. Если ничто не нарушает мирную жизнь в этой благодатной земле, то жители успокаиваются, но из-за зависти и злобы соседей их границы редко остаются спокойны. – Смотрите! – сказала Малия, когда они уже прошли половину пути по склону. На расстоянии нескольких десятков шагов на склоне паслось какое-то неуклюжее животное. Оно немного напоминало носорога, но тупой рог на носу смотрел чуть в сторону, а на морде, прямо под маленькими свиными глазками, красовалась еще пара коротких рожек. Он безмятежно жевал траву и не обращал на путников никакого внимания. – Ты видел когда-нибудь нечто подобное? – обратился Спрингальд к Конану. – Нет, не видел, – ответил киммериец. – Держу пари, в этих краях нас еще ждет много неожиданностей. – Хорошо бы приятных, – нараспев произнес Спрингальд. На тропе под ногами не было видно никаких следов мостовой, но Спрингальд в своей извечной педантичной манере уверил всех, что в этом нет ничего удивительного, поскольку очевидно, что на этой стороне горы выпадает значительно больше осадков, чем на противоположной, и вода давно уже уничтожила все следы человеческого труда. Они спускались все ниже и наконец обнаружили первые следы присутствия здесь человека. Кустарник поднимался по склону ровными рядами, а виноградные лозы были аккуратно закреплены на подпорках. Но людей вокруг не видно, а среди листвы весело прыгали шустрые обезьяны. Путники решили, что еще не наступила пора сбора урожая и поэтому это место так пустынно. – Где же люди? – удивлялась Малия, когда они уже спускались с горы. И сразу в ответ на ее вопрос среди травы, опираясь на длинное копье, появился человек. Он бросил взор наверх и, увидев приближающихся путников, весь напрягся. Из-за большого расстояния они не могли рассмотреть его хорошенько, видели только, что он высокий и худощавый. Он слегка повернулся и приложил к губам изогнутую трубу. Раздался высокий пронзительный звук рожка, а человек опять встал в ту же позу. – Он один, – с оптимизмом заметил Спрингальд. – Но он дал кому-то сигнал, – сказал Ульфило. – И ему, похоже, не страшны несколько вооруженных чужестранцев, – заметил Вульфред. – Он знает, что ему нечего бояться, – сказал Конан. – Смотрите. К одиноко стоящему часовому приближалось около сорока воинов, их копья зловеще поблескивали на солнце. Все, как один, они направились к путникам. Никаких ритуальных приготовлений к битве, они просто мерно бежали, соблюдая, видимо, установленный порядок. – Не поднимайте оружие, – приказал Ульфило. – Их слишком много, а в долине, наверное, у них есть еще люди. Помните, мы мирные путники, и я убью любого, кто позволит им в этом усомниться. Спустя несколько минут воины уже их окружали. Все они были высокие, со смуглой, но не темной кожей, с правильными чертами лица. Волосы, окрашенные охрой, у всех были уложены по-разному, и у большинства кожу покрывали мелкие шрамы. В руках у них были широкие копья и маленькие овальные щиты. – Да они точь-в-точь как Гома! – выдохнула Малия. – Так я и знал, этот негодяй не все нам рассказал! – с негодованием воскликнул Ульфило. – И вот пожалуйста, переводчика у нас нет, – вздохнул Спрингальд. – Могут возникнуть проблемы. На воинах были головные уборы из леопардовой шкуры, украшенные белыми перьями. Вперед вышел человек с тремя такими перьями. На его руках и ногах красовались золотые браслеты. Он что-то сказал строгим голосом. – Наверное, он у них главный, – сказал Конан. – Попробую, может, он понимает по-кушитски. – Он что-то сказал, но тот только смотрел на него ничего не выражающим взглядом. Киммериец попробовал говорить и на других языках, на которых говорят в жарких странах, но успеха не достиг. Воин что-то прогавкал и махнул копьем. Остальные выстроились вокруг путников квадратом, повернувшись все в одну сторону. – Нас, наверное, куда-нибудь поведут под охраной, – сказал Спрингальд. Надо, пожалуй, подчиниться. – Так будет лучше, – сказал Ульфило. – Они пока не проявляют враждебности и даже не попытались нас разоружить. – Может, они собираются нас съесть? – предположил один из матросов. – Ты слишком костлявый, – успокоил его Вульфред. – Сначала им придется тебя подкормить. И так, не имея, впрочем, иного выбора, они пошли вперед, сопровождаемые своим квадратным эскортом. Дорога, по которой они шли, была ухоженной и ровной, хотя и не вымощенной камнем. По обеим ее сторонам тянулись поля, на которых работали люди. Побросав свои мотыги, они подходили к обочине и удивленно разглядывали незнакомцев. Среди них были и мужчины, и женщины, последние – часто с младенцами, привязанными к их гибким телам, облаченным в одежды красноватого цвета. Ни у кого из мужчин не было оружия. Растения, возделываемые на полях, были путникам неизвестны, однако понятно, что это овощи и злаки. Потом они миновали маленькое поселение, в котором, кроме воинов, никого не встретили. Эти воины были очень похожи на людей в эскорте, только на головах у них были львиные шкуры, украшенные голубыми перьями. Смотрели они недобро, но Конан мгновенно догадался, что их враждебность направлена не на незнакомцев, а скорее на сам эскорт. Это следует учесть на будущее. – Нас ведут к тому городу, – заметят Спрингальд. – Если только это город, – сказал Ульфило. – Здесь, по крайней мере, не пустыня и не джунгли, – добавила Малия, – и нет этих диких бешеных горилл. И я не расстроюсь, если этот город окажется поменьше, чем Бельверус или Тарантия. – Вот это сила духа. – заметил Спринтальд. – Будь всегда начеку и довольствуйся малым! – Он разразился смехом, который слегка переполошил эскорт. Путь был долгий, но не лишенный удовольствий, особенно если сравнить с пережитыми тяготами. По дороге попадались маленькие деревеньки, в каждой не более двух десятков домиков. Конусовидные крыши домов, по форме напоминающих ульи, были покрыты соломой. И для первобытных поселений они выглядели очень опрятно и аккуратно. Этот народ не так-то просто разгадать, размышлял Конан, следуя от одной деревни к другой. Они не похожи на задавленных, измученных рабов, потому что к незнакомцам они проявляли самый живой интерес. Но это внимание не выходило за строго определенные рамки: они будто боялись открыто показать свое любопытство. Нигде не слышно смеха, и люди во время работы не поют, как это обычно принято в южных странах. Аквилонцы этого, кажется, не замечали, но киммериец понимал, что аристократы редко обращают внимание на тех, кто ниже по положению, если только не встречают с их стороны дерзости или враждебности. Но эта странность не ускользнула от проницательных синих глаз Вульфреда. – В этих краях, должно быть, произошло какое-то несчастье, – сказал ванир. – Почему ты так думаешь? – спросил Ульфило. – Поселяне боятся наших охранников. – Когда это воинов не боялись простые крестьяне? – возразил Ульфило. – Но их не любят и те, другие, с голубыми перьями, – добавил Конан. – Соперничество полков – обычное дело, – сказал Ульфило. – А мне кажется, наши друзья не ошибаются, – вставил слово Спрингальд. Что-то подсказывает... Не знаю наверное, но какое-то чувство беды. Эта земля щедра и прекрасна, ее охраняют доблестные воины и возделывают трудолюбивые крестьяне. Вот условия, необходимые для процветания нации. Но люди почему-то подавлены, и это не страх перед нами, они ведь видят, как нас мало, и к тому же мы под охраной. – Неустойчивость власти, наверное. – Каким бы ни был Ульфило упрямым и надменным, когда дело касалось высших кругов в стране, он проявлял необычайную проницательность. – Любой народ будет несчастен, если непонятно, кто им правит. – Вполне возможно, – сказал Вульфред, – я не раз видел: когда страна на пороге гражданской войны, это тревожное чувство просто висит в воздухе. – Нет смысла рассуждать, пока мы не имеем точных сведений, – сказал Конан. – Нельзя терять бдительности. – Пока что-то никаких признаков сокровищ, – заметила Малия. – Аквилония тоже богата, но простой народ не разгуливает там по улицам в золоте и драгоценностях, – возразил Ульфило. – Правители, наверное, все хорошенько припрятали. – А может, они вообще не знают о существовании сокровищ, – предположил Спрингальд. – Как это? – удивятся Вульфред. – Здешние жители очень напоминают тех, кого капитан Бельформис видел у побережья. А сюда они могли перебраться сравнительно недавно. А если так, то о сокровищах и тех, кто их спрятал, они догадываются не больше, чем люди, живущие на территории древнего Пифона сегодня. – Так сокровища остались нетронутыми! – радостно воскликнул Вульфред. – Но как их найти? – спросила Малия. – Никто ведь не знает, где именно они спрятаны. – Стигийский жрец дал Марандосу вполне четкие инструкции,– сказал Спрингальд. Конан стал слушать внимательнее. Раньше никто ни о каких инструкциях не упоминал. Малия рассмеялась: – Спрингальд, но ты же сам все время нам напоминаешь, какая вечность отделяет нас от древнего Пифона! Величайший из всех городов мира, он погиб, и теперь никто не знает, где точно он находился. А ты думаешь, что какой-то клад так и лежит на том же месте, где его оставили! – Ну, видишь ли... – А мне кажется, – начал Конан, – у нас пока и других проблем предостаточно. Надо позаботиться о своей личной безопасности, а потом уже думать о сокровищах. – Если ты хочешь, чтобы я забыл о сокровищах, – отозвался Вульфред, – ты хочешь невозможного! – При этих словах даже матросы слабо засмеялись. Звонче всех раздавался смех Малии. – Ты что-то весела сегодня, – заметил Ульфило таким тоном, как будто осуждал ее за это веселье; – Я еще не утратила чувства юмора. Нет, вы только посмотрите! Десять голодных оборванцев забрались в самую дикую глушь и мечтают о том, как они взвалят на спины сокровища и принесут их домой! Неужели кроме меня никто не видит, что это очень смешно? – На последних словах ее голос задрожал, и послышались глухие рыдания. – Ну, будет, милая, – утешал ее Спрингальд, – не надо так убиваться. Сокровища мы найдем, а добрые туземцы уж не откажутся помочь с носильщиками. За какие-нибудь безделушки они нам все донесут туда, где мы оставили свои товары. И не забудь, ты, может быть, совсем скоро обнимешь мужа! – О да,– согласилась Малия. – Я об этом помню. – Это было сказано таким тоном, что при других обстоятельствах Конан не удержался бы от смеха. Он пошел немного медленнее, чтобы спокойно переговорить с Вульфредом, пока аквилонцы болтают между собой. – Как думаешь, сможем мы договориться с этими "добрыми туземцами"? спросил он. – О чем ты? – с напускным ужасом воскликнул тот. – Неужели ты думаешь, что я не согласен с нашими знатными вожаками? Как не стыдно, Конан! – Мой народ они обозвали бы добрыми дикарями, – прорычал Конан, – но мы бы этих безмозглых идиотов разрубили на куски. – Мы, ваниры, более цивилизованны. Мы бы просто принесли их в жертву какому-нибудь незначительному божеству, если бы ни на что лучшее они не сгодились. – Но Ульфило ведь настоящий воин, – сказал Конан, – и Спрингальд вполне вызывает симпатию, он верен своим друзьям. Это от поисков сокровищ они совсем голову потеряли. Им хочется верить, что они где-то лежат и ждут не дождутся, когда только они за ними придут. А с таким настроением они и не понимают, какие трудности еще предстоят. – Может, ты и прав, – согласился ванир, – но помяни мое слово: если только сокровища и вправду существуют, я без своей доли не уйду! – Его синие глаза блеснули ледяным холодом. Конан знал, что капитан вовсе не шутит. Со времен своей ранней молодости Конан видел много людей нордхеймского племени, азирцев и ваниров. Шумные и вспыльчивые, они как никто другой любили простые жизненные блага, с восторгом отдавались любой пирушке, ценили дорогие одежды и большие корабли и жить не могли без драк и кровопролития. Но больше всего им по душе золото, серебро, камни, драгоценности. Их жадность иногда граничит с сумасшествием. Сам Конан, сын суровой киммерийской расы, не столь прямолинеен в своей погоне за золотом. В отличие от своих горных родственников, он понимал, что без денег не проживешь. В цивилизованных странах Конан получал удовольствие уже от одной только борьбы за богатство, которое давало ему возможность жить какое-то время в полное свое удовольствие. Но рано или поздно всегда приходилось возвращаться к суровой и жестокой жизни воина-варвара, которая, впрочем, тоже была ему по душе. Богатство никогда не было для Конана самоцелью. А сейчас, среди этой удивительной и полной опасностей жизни, сокровища как-то утратили свою притягательную силу. Раньше, еще в Асгалуне, он с удовольствием предвкушал высокую оплату за свои труды, а также свою долю сокровищ. Здесь все это как-то потеряло силу. С самых первых дней на этих берегах Конан утратил весь внешний лоск цивилизованности и вернулся к тому, что составляло суть его жизни. Красоты и чудеса этой земли давно уже вытеснили в его сознании всяческие корыстные мысли. Он хотел только побольше узнать об этих чудесных краях. Золото бы только обременило его. Но он имел перед этими людьми определенные обязательства, и он их выполнит до конца, каким бы глупым это теперь не казалось ему самому. Конан никогда не принимал незаслуженной платы. Путники были совсем не готовы к тому, какая картина предстала их взорам в конце пути. – Это город! – воскликнула Малия. И в самом деле, возвышающаяся над ними стена сделала бы честь и Аквилонии, и Немедии, и любому другому большому городу гиборейской цивилизации. За стеной виднелись высокие башни и крыши огромных зданий. Стену украшал барельеф, изображающий некие странные, таинственные фигуры. – Вряд ли крестьяне могли выстроить такой город! – заметил Вульфред. – Конечно, нет, – раздался приглушенный голос Спрингальда, в котором слышался благоговейный ужас, – мне кажется, перед нами образчик архитектуры древнего Пифона, это, возможно, последнее, что от него осталось! Вы только представьте себе! Погиб город, погиб целый народ, гиборейские захватчики не оставили и камня на камне. А здесь, в глуши Черных земель, стоит еще целый город, что остался от той империи. – Не нравится мне это, – сказал Конан. – Если они спрятали здесь сокровища, зачем было строить город? Только посмотрите, какие огромные камни! Они подошли достаточно близко и могли хорошо рассмотреть стену. И действительно, сложена она была из камней просто исполинской величины. Самые маленькие были никак не меньше того, что они видели на перевале. В основном же во много раз больше. – А камень над воротами, наверное, все двадцать пять шагов в длину, заметил Ульфило. – Не хотел бы я, чтобы мне приказали брать эти ворота на таран. Им, однако, не дали времени разглядеть ворота во всех подробностях, а провели внутрь, в сам город. – А взять его с боем не так уж и трудно, – сказал Конан. – Видишь, в каком состоянии ворота. – Какие ворота? – спросила Малия. – Не вижу никаких ворот. – Вот и я о том же, – ответил Конан. – Вся деревянная часть давно уже сгнила, да и металл испорчен. – Да, – подтвердил Спрингальд, указывая на квадратные отверстия в нижних камнях ворот. – Здесь, видимо, крепились большие крюки. Камень долговечнее, чем металл или дерево. Дерево давно уже сгнило, и те, кто здесь проходили, предпочитали изготавливать оружие из металла. – Будем надеяться, что, кроме этого железа, они ничего не унесли, ворчал Вульфред. Теперь они могли рассмотреть, что город был практически разрушен. Храмы стояли заброшенные, многие без крыш, трудно было понять, что в этих зданиях было раньше – театры, суды или, может быть, рынки. Люди жили лишь в маленьких домиках, покрытых неуместной на фоне древних развалин соломой. Население здесь, кажется, довольно многочисленно, больше всего воинов, чьи головные уборы непременно украшены белыми или черными перьями. Под тенью соломенных навесов или тканых палаток своим ремеслом занимались мастера по дереву и металлу, женщины твердыми, похожими на дубинки деревянными пестиками мололи зерно в больших ступках. В воздухе стоял запах скота, слышалось блеяние коз. Среди деревьев и цветов, кбторые росли когда-то в городских парках, садах знати, паслись более крупные животные. Вообще вся картина очень походила на те деревеньки, которые они уже видели среди полей, если не считать, конечно, благородных развалин таинственного древнего города. Они миновали площадь, где разделывали забитый скот и где охотники торговали дичью. В одном месте на веревке, продетой сквозь жабры, как бусины были нанизаны огромные рыбины, размером в половину человеческого роста. – Человечиной, во всяком случае, не торгуют, – заметил кто-то из матросов. – Уже радость. – Но откуда у них такая рыба? – поинтересовался другой. – Уж, наверное, не из тех ручейков, что мы видели. Рыбы были не просто огромные, поражала их странная форма. Необычайно выпуклая голова имела некое отталкивающее сходство с человеческой, а на передних брюшных плавниках просматривалось пять костистых ребер, отчего они напоминали худенькую, как паутинка, кисть руки. – Не знаю, как вы, – брезгливо поморщилась Малия, – но я бы от такого угощенья отказалась. Они уже собрали небольшую толпу городских зевак, и многие люди, занятые своим делом, тоже поднимали головы и провожали незнакомцев удивленными взглядами. Вся колонна проследовала между двумя пьедесталами, на которых раньше возвышались огромные статуи, ныне сброшенные, и вышла на просторную площадь, окруженную со всех сторон полуразрушенными зданиями. Площадь была вымощена огненно-красными камнями, а на дальнем ее краю виднелась башня цилиндрической формы высотой в добрую сотню футов, которая хорошо сохранилась благодаря тому, что сложена была из таких же исполинских размеров камней, что и городская стена. По всему фасаду здания спиралью поднимался рельеф, лишь иногда прерываемый узкими окнами. – Каким образом вывозили из Пифона сокровища? – спросил Конан. – Было всего несколько кораблей, – машинально ответил Спрингальд, пораженный открывшимся ему великолепием. – Тогда кого же они использовали в качестве рабочей силы? – не отставал с расспросами Конан. – Чтобы построить для стигийского царя усыпальницу, надо собрать народ не одной деревни, а на само строительство, возможно, уйдет и целая жизнь. – Я... Я точно не знаю, но какое-то объяснение, вероятно, существует, запинаясь, говорил Спрингальд. – Может быть, эта долина была густо заселена, и они, обратив людей в рабство, заставили их на себя работать. – Довольно об этом, – сказал Ульфило. – Пора задуматься кое о чем поважнее. Воинский эскорт остановился перед каменным возвышением, которое выдавалось из стены у самого основания башни. Вдоль всего возвышения на небольшом расстоянии друг от друга стояли столбы в человеческий рост, на каждом из которых красовался череп. Некоторые уже совсем выгорели на солнце, на других еще можно было различить остатки кожи, были и совсем недавно срубленные головы. – Да, невеселая картина, – заметил Ульфило. – Ну как, никого не узнаешь? – спросил Вульфред. Малия только испуганно вздрогнула. – Из свежих нет ни одного светлокожего, – сказал Спрингальд. – А по высохшим черепам уже трудно определить. В дверях башни началось какое-то движение, и все, кто был на площади, включая и эскорт, пали ниц. Каждый поднял правую руку, повернув ее ладонью к башне, и зазвучали какие-то ритмические песнопения. Из башни показался человек ростом добрых семь футов. Все его тело сплетение крепких мускулов, они хорошо видны всем, поскольку кроме короткой шкуры леопарда да обилия разнообразных украшений на нем ничего не было. Если бы не обилие декоративных шрамов, что в обычае у этого народа, его можно было бы назвать красивым и представительным. Шрамы покрывали буквально каждый дюйм его кожи, и казалось поэтому, что это какое-то плотно прилегающее одеяние из блестящих черных узелков. Рядом с великаном семенило крошечное сморщенное существо неопределенного пола. Эта пародия на человека вдруг раскрыла свой беззубый рот, обнажив розовые десны, и что-то пропищала тонким голоском. Воины эскорта в то же мгновение вскочили на ноги, схватили пленников за руки и заставили их опуститься на колени. – Я не встану на колени перед дикарем! – взревел Ульфило. – Я бы тоже воздержался, – заметил Вульфред, – однако в нашем случае лучше не сопротивляться – повиновение может оказаться полезным. – Да, пока придется смириться, – вставил Конан. – Время для мести наступит чуть позже. За великаном следовала пышная свита. Здесь были неописуемой красоты женщины, в руках они держали веера, цветы или горшочки с благовонными курениями. Вприпрыжку бежали гномы и другие уродцы, дюжие музыканты били в барабаны, дули в рожки и трубили в трубы. Лицо одного из свиты было раскрашено как посмертная маска, на плече он нес меч. Его широкий толстый клинок на конце был срезан. И без долгих раздумий понятно, что перед вами палач. Великан что-то сказал, и вперед вышел человек среднего роста. На нем было длинное красно-синее полосатое одеяние и множество украшений на шее и на руках. К неописуемому удивлению путников, он обратился к ним на чистейшем кушитском: – Кто вы и зачем пришли во владения царя Набо? Чужестранцам с той стороны гор запрещается ступать на священную землю долины. – Ты ведь тоже чужестранец, судя по внешнему виду, – заметил Конан. Пари держу, твои прародители родом из Стигии и из Кушита. Человек стоял как громом пораженный. – Да, в самом деле. Сюда меня привезли в качестве раба, меня схватили и продали работорговцы, с той стороны гор. Но я исправно служил царю Набо и вот теперь сделался его советником. Задаю вам тот же вопрос: зачем вы здесь? – Мы ищем моего брата, – сказал Ульфило. – Его зовут Марандос, он отправился в эти края со своим отрядом. У нас есть все основания предполагать, что он преодолел заколдованный перевал и достиг вашей земли. – А что ему было здесь нужно? Вопрос деликатный, они ведь так и не знают, кто перед ними. Они давно уже решили, что среди сильного народа, привыкшего к войне, было бы неосмотрительно признаваться, что их цель – найти сокровища. И на такой случай была заготовлена легенда. – Мой брат – купец, и сюда он отправился в поисках новых торговых областей, он продает металлы, ткани и другие товары с севера. Вы не встречали его? Человек перевел. Ко всеобщему изумлению, маленькое сморщенное чучело залилось пронзительным смехом. Потом, указывая на незнакомцев своим костлявым крючковатым пальцем, оно что-то запищало. – Агла говорит, что вы лжете! – резюмировал переводчик. – Она говорит, что вы – коварные грабители и пришли сюда, чтобы отнять у нас наше богатство. Теперь, во всяком случае, известно, что это чучело – женщина. – Почему же она так говорит? – спросил Ульфило, задетый в своей гордости. – Она говорит, что вы ищете здесь сокровища, древнее богатство наших богов. – А как же Марандос? – спросил Спрингальд. В этот момент в толпе кто-то чихнул. Царь Набо медленно перевел взгляд в ту сторону, и Агла показала на нарушителя пальцем, что-то так же тонко прокричав. В ту же секунда в толпу врезались несколько воинов охраны и вытащили вперед этого несчастного. Из одежды на нем была только юбка и никаких украшений. Он, видимо, какой-то ремесленник, если судить по стружке, приставшей к его коже и одежде. Царь небрежно махнул человеку с мертвенным лицом. Сей достойный важно приблизился к охранникам, которые уже поставили нарушителя на колени и держали его сзади за руки. Применение силы излишне, потому что этот человек, кажется, примирился со своей судьбой и не оказывал никакого сопротивления. Палач обеими руками зажал длинный эфес своего меча и под дробь барабанов начал им размахивать над самой головой осужденного. Своим клинком он выписывал искусные и сложные фигуры, иногда поднося его так близко к затылку своей жертвы, что мог бы, казалось, коснуться его кожи. С каждым прикосновением холодного металла лицо жертвы искажала гримаса ужаса. Он из бледного стал серым, а из раскрытого рта струйкой стекала слюна. Он и так уже наполовину мертв. – Почему просто не прикончить беднягу? – взревел Конан. – Этот царь, наверное, не проч подурачиться, – сказал Спрингальд. С диким криком палач подпрыгнул, два раза обернулся вокруг себя и опустил меч на расстоянии вытянутой руки от жертвы. Широкое лезвие очертило в воздухе полукруг, и голова несчастного все с тем же выражением ужаса покатилась к помосту. Охранники отпустили агонизирующий труп, и он повалился на землю; хлынула широкая струя крови. Издав какой-то злобный крик, Агла выскочила вперед и схватила мертвую голову. Подняв ее высоко, она, не обращая внимания на кровь, заливавшую ее грязные лохмотья, исполнила тот же ритуальный танец, какой только что станцевал палач. Приблизившись к помосту, она под одобрительные крики и смех толпы насадила голову на свободный шест. – Мне не совсем понятно, что все это означает, – сказал Спрингальд. Ясно одно – чихать в присутствии царя не следует. – Будем надеяться, что у них при дворе не так уж много правил этикета, добавила Малия. Царь Набо сказал что-то переводчику. – Мой повелитель желает знать, кто привел вас в наши земли. – Мы руководствовались рассказом одного древнего путешественника,ответил Спрингальд. Он протянул переводчику книгу. Тот показал ее царю, объяснив попутно, как следует переворачивать страницы. Царь некоторое время разглядывал книгу, потом заговорил. – Мой повелитель не верит, что такие значки на листах бумаги могут провести человека через неизведанные страны. Он хочет знать, кто был вашим проводником. – Но ты не понимаешь, – настаивал на своем Спрингальд. – Тому, кто владеет этим искусством, открываются секреты даже самых дальних стран. – Я понимаю, – ответил переводчик. – Я знаю, что такое книги, и читаю по-стигийски. Попробую объяснить это царю Набо.– Переводчик беседовал с правителем в течение нескольких минут, но монарх только хмурился и качал головой. Агла внимательно слушала, вставляя фразы пронзительным, свистящим голосом. – Мой повелитель говорит, опасности пустыни и гор вы могли преодолеть только с проводником, а Агла говорит, что волшебство вашей книги не имеет силы в наших землях. – Мы и не собираемся заниматься колдовством, – нетерпеливо сказал Ульфило. – Мы ищем брата. Вы можете сказать, что вы о нем знаете? – Не следует раздражать царя Набо, – сказал переводчик, незаметно кивая на недавно отсеченную голову. – Так объясни повелителю, что наши намерения самые миролюбивые, – сказал Спрингальд, – и что в этой земле мы ищем его защиты и гостеприимства на то время, что понадобится для поисков нашего родича. Переводчик объяснил повелителю их намерения. Набо кивнул, и его губы скривились в улыбке. Агла же разразилась пронзительным смехом, звук которого оказался еще более отвратительным и ужасающим, чем ее резкий свистящий голос. – От этого голоса становится не по себе, – с тревогой заметила Малия. – А кто она вообще такая? – задумчиво спросил Вульфред. – Советница? Ведьма? Шут? Конан усмехнулся: – Она вполне может оказаться его матерью. – Охотно верю, что у такой мамаши родился такой сынок,– сказала Малия,они друг друга стоят. – Переводчик повернулся к ним, и пленники замолчали. – Мой господин приглашает вас в свои владения. Вы будете жить здесь, в его покоях, и сегодня вечером он устраивает пир в вашу честь. – Надо без колебаний соглашаться, – сказал Спрингальд. – Да,– согласятся Конан, говоря на аквилокском, – наша жизнь висит на волоске, и если нам вообще суждено выбраться отсюда, не говоря уже о сокровищах, надо побольше разузнать и об этой стране, и о ее народе. – Решено, – сказал Ульфило. Он повернулся к переводчику: – Передай своему всемилостивейшему повелителю нашу сердечную благодарность и скажи, что мы будем счастливы воспользоваться его щедростью и добротой после долгого и многотрудного пути. Царя, казалось, этот ответ вполне удовлетворил. Сказав что-то переводчику, он повернулся к толпе слуг и проследовал вместе с ними назад, в башню. – Пойдемте со мной, – сказал переводчик. – Вы можете расположиться в царском дворце. – Я бы предпочел что-нибудь другое, – пробормотал Ульфило, – но ничего не поделаешь. Пошли. Конан, Вульфред, смотрите, где здесь есть входы и выходы. Ванир усмехнулся: – Об этом-то я не забуду, ведь даже в "Поэме советов" сказано: "Когда входишь в дом, разведай, где есть окна и двери, а вдруг придется спешно уходить и искать для отступления новые пути?" – Да, только ваниры могли сочинить такие вирши, – засмеялась Малия, не обращая большого внимания на всю трудность и неопределенность их положения. – Мы практичный народ. В этой поэме множество таких полезных советов. Переводчик провел путешественников внутрь огромного каменного здания. Внизу оно оказалось еще более громадным, чем можно было предположить по внешнему виду. Планировка покоев поражала своей необычайностью, потому что стены, пол и потолок сходились под разными углами. Неровный пол поднимался несколькими уровнями, каменные карнизы и лестницы в несколько ступенек никуда не вели. Вдобавок ко всему в каменную кладку были вделаны вставки из дерева, бамбука и соломы. Внутри кипела активная работа. – И какой сумасшедший это все построил? – спросил Конан. – Трудно сказать, – неуверенно заметил Спрингальд, – каменная кладка очень напоминает раннюю стигийскую, но эти все украшения и планировка такого я никогда не встречал, разве что на безумно древних рисунках, которые уже давно считаются плодом поврежденного воображения. Царь в сопровождении своей свиты исчез в мрачных лабиринтах здания, а Конана с товарищами переводчик провел вверх по каменному склону, потом по нескольким лестницам, и наконец они очутились в анфиладе высоких комнат, освещаемых длинными узкими окнами. Стены и потолок тоже сходились под какими-то немыслимыми углами, но в покоях было чисто, и пол устлан свежим тростником. – Смотрите! – воскликнула Малия, подбегая к окну. Все остальные последовали ее примеру. Они в полном изумлении взирали на раскинувшееся под окном огромное озеро. Вода в нем на редкость темная и странно неподвижная. – Теперь понятно, откуда берутся такие рыбины, – заметил Вульфред. – Эта удивительная рыба вполне может водиться в подобном озере, – сказал Спрингальд. – Не нравится оно мне. – Да, – подтвердил Конан, – что-то в нем есть странное. Озеро имело правильную округлую форму и лежало, как оценил киммериец, в самом центре долины, в самой нижней ее части. И все ручьи в долине текли сюда. – Вода должна как-то отсюда уходить, но непонятно как, – сказал Конан. – На дне, может быть, есть специальные стоки, – предположил Спрингальд. – У нас есть дела и поважнее, чем это дурацкое озеро, – прервал их Ульфило. Отойдя от окна, он уселся на покрытый соломой пол. – Например, почему нам ничего не рассказали о Марандосе? Мы ведь знаем, что он вошел в долину. Почему его от нас прячут? – Вполне возможно, что они его убили, – сказал Спрингальд. – Вы же все видели, как разделались с тем, который чихнул, – сказал Конан, – царь Набо не из тех, кто остановится перед кровопусканием. – Может, они о нем ничего не знают, – сказала Малия. Она все еще стояла у окна и не отрываясь смотрела на озеро. – Это невозможно, – сказал Ульфило. – Мы слишком увлеклись этим озером, – опять заговорила Малия. Посмотрите-ка вон туда, на те холмы. Мне уже мерещится, или там на самом деле еще один город? Люди опять сгрудились у окна. Хорошенько всмотревшись в ту сторону, куда показывала Малия, они действительно различили группки каких-то построек, явно творение человека. – Может быть, он там! – предположила Малия. – В долине, наверное, живут несколько племен, и они соперничают между собой. Этим и объясняется настороженность царя. Ульфило почесал в бороде: – Да, вполне возможно. Но мы не можем даже проверить, живет ли кто-нибудь в тех каменных завалах. Слишком далеко. – И дыма не видно, – сказал Вульфред, – но от сухого дерева дыма может и не быть. Надо бы понаблюдать сегодня вечером. Свет факелов должен быть хорошо виден. Конан повернулся к переводчику и обратился к нему на кушитском: – Что там за город на холмах? – Это не город, – торопливо ответил тот, – просто груда руин. – Его лицо выражало неподдельный страх. – Не спрашивай его ни о чем, – тихо проговорил Ульфило. – Как тебя зовут? – спросил Конан. – Кефи, – теперь он заметно успокоился, чувствуя себя на безопасной территории. – Мой отец, как вы, наверное, поняли, был торговцем из Стигии, он содержал лагерь для купцов и работорговцев на берегу Зархебы. Моя мать, кушитка, была его наложницей. Когда я перегонял скот по берегу реки, меня схватили торговцы рабами и в течение двух лет продали. Меня купили какие-то косоглазые и толстые, я не знал, что это за племя. Потом меня привезли сюда; мы прошли длинной пещерой, она как бы пронзает горный кряж с юга на север. И наконец меня купил отец царя Набо. Сначала я пас скот, но вскоре стал быстро продвигаться по службе, потому что я способный, и к тому же знаю разные языки, на которых в этой долине никто не говорит. – Следовательно, торговцы сюда приходят, – сказал Вульфред, – и ты переводишь их чужую речь. Так, значит, чужестранцев сюда все-таки впускают, почему же ты говорил, что это запрещено? – Никто не захотел бы жить совершенно изолированно, – пожал плечами Кефи. – Царю Набо нужны ткани и сталь, а наш народ, как и всякий другой, очень любит и цветные стеклянные бусы, и зеркальца. Иногда надо прикупить рабов, иногда, наоборот, продать. Но чужестранцам запрещается задерживаться здесь надолго, дольше, чем необходимо для проведения их дел. – А нас как примут? – спросил Ульфило. – Это решает мой повелитель. В нашей земле только один закон – воля царя Набо. Сегодня он ваш добрый хозяин. Если вы ему понравитесь, он отошлет вас с подарками, если нет...– он опять пожал плечами, – он вас, наверное, всех убьет.