Текст книги "Друг стад (Айболит из Алабамы)"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Док, а вы бы что сделали?

– Да чего вы его-то спрашиваете? – фыркнул Карни. – Он здесь еще и года не прожил, а уже – один из первых богатеев графства. Каждую неделю на ярмарке-продаже деньги лопатой гребет, все богатые дамочки своих комнатных собачонок к нему таскают, а уж скольким псам прививки от бешенства сделал по трем-то графствам – тысячам и тысячам! Просто на золотой жиле сидит, говорю вам! Вот потому в городе второй банк и открыли!

– Да вы его не слушайте! Он яду наглотался, вот у него последние мозги и свихнулись, – запротестовал я. – Я вам скажу, что я сделаю. Большую часть потрачу на то, чтобы с долгами рассчитаться, а потом построю для жены славный домик. А если чего останется, так заплачу какой-нибудь северной фирме за публикацию моей книжки, а в книжке опишу всех чудаков и врунов, с которыми по работе каждый день сталкиваюсь.

– Врунов, говоришь? А мы их знаем? – полюбопытствовал Поссум. – Или ты это про народишко с юга, из Маренго?

– Сдается мне, люди по большей части везде одинаковы, куда не пойди, отвечал я.

– Эй, ребятки, а дождь-то поутих, – внезапно расцвел Дядя Джимми. Давайте-ка закончим с телятами, чтобы можно было другими делами заняться.

С телятами мы и впрямь управились, шлепая по грязи, однако энтузиазма в нас заметно поубавилось. В силу неведомой причины необузданные мечты о златых горах, поездках в Шотландию, политическом всевластии и новехоньких грузовиках-лесовозах изрядно отвлекали от дел насущных.

Вот вам и ценный урок: разгул фантазии, да еще не вовремя, к добру не приводит. Порою, спускаясь с небес на землю, вы обнаружите, что рутинная работа вдруг покажется докучной и на диво бесцветной. Особенно когда льет проливной дождь, а при ботах на пяти застежках грязь плещется аж у четвертой.

14

– Док, я знаю, сегодня у вас выходной и все такое, но не могли бы вы приехать? – раздалось в трубке в субботу вечером. – У меня тут с теленком небольшая проблемка. – Поскольку многие звонившие считали само собою разумеющимся, что я узнаю их по голосу, они и двух секунд не тратили на то, чтобы представиться. А сразу переходили к объяснениям причины звонка, я же тянул и мялся, и изо всех сил напрягал слух, пытаясь уловить хоть какие-то речевые особенности и лихорадочно «прогнать» через мозг файлы с именами, прежде чем задавал-таки вопрос и ставил себя в заведомо неловкое положение.

Единственное, что раздражает еще сильнее, чем необходимость опознать собеседника, – так это когда собеседник тебя поддразнивает, пока ты честно стараешься его проидентифицировать. Порою, устав от этой игры в загадки, я говорю позвонившему все, что на самом деле думаю.

– Держу пари, вы не знаете, кто это, верно, Док? – В трубке раздается смех.

– Какой-нибудь осел, надо полагать, – коротко парирую я.

– Тоже мне, умник выискался! – отвечает далекий, незнакомый голос; вероятно, собеседник поджал губы. Я готов сквозь землю провалиться от стыда: не я ли нарушил правило «будь-учтив-и-вежлив-со всеми», священное для любого, занятого в сфере услуг!

– Док, вы еще тут?

– Гм, да, все еще тут. – И по-прежнему напрягаю, напрягаю память.

– Док, это Тупица! Бедняге совсем худо! – В голосе звенит тревога.

Ага, теперь знаю! Это – Уолдо Кинг, местный таксатор леса, большой любитель животных, землевладелец, хороший клиент и близкий друг. По телефону голос его всегда звучит встревоженно, но сегодня он вроде бы обеспокоен сильнее обычного.

– Ну, и что с ним такое? – осведомляюсь я.

– Ну, Тупица и еще несколько, которых мы на прошлой неделе отлучили от мамки, вчера снесли забор и пробрались туда, где Кэти кастрированных бычков кормит. Влезли в закром и «под завязку» обожрались кукурузой и мукой из хлопчатникового жмыха. Джесси и Дилмусу тоже недужится, а Тупица лежит на земле да стонет, – прямо-таки вот-вот копыта отбросит. А Кэти в Мобил уехала, с матерью повидаться; она нас с вами освежует заживо, если с Тупицей что-нибудь стрясется. – Итак, речь уже шла «о нас», хотя, казалось бы, при чем тут я?

Проблема была не из сложных, – непомерная прожорливость Тупицы привела к переполнению рубца и ацидозу, однако лечатся такие вещи непросто. Если бы таким вот образом объелись его двуногие сверстники, им хватило бы нескольких антацидных таблеток. Но поскольку обширный желудок Тупицы состоял из ни много ни мало как четырех отделов, таких таблеток ему требовалось не меньше сотни, плюс внутривенные инъекции; а еще теленку предстояло посидеть на диете из одного только сена, как только аппетит к нему вернется.

Парочка Уолдо плюс Кэти немало способствовала процветанию моей практики: эти двое считали, что о здоровье животных необходимо заботиться должным образом. Они старались предотвращать заболевания, своевременно проводя вакцинацию и предупреждая заражение паразитами, однако когда кто-нибудь из их любимцев или подопечных все-таки заболевал, один из супругов хватался за телефон и тут же звонил ветеринару. Однажды мне даже пришлось спешно покинуть церковь на середине службы, дабы поучаствовать в родовспоможении на их ферме. Того теленка назвали Бережок, потому что принимал я роды, стоя в пруду по пояс в воде.

Главным животноводом считалась Кэти; именно на ее попечении находилось пятьдесят голов кроссбредов, четыре свиноматки, три собаки и одна кошка. Хозяйство их отличалось от прочих тем, что все коровы и свиньи наделялись именами собственными. В придачу к Тупице, имелись также Трикси, Олешек, Малыш-Глупыш, Джонетт и еще целая орава телят, клички которых так или иначе соотносились с их внешним видом, поведением или погодными условиями в момент появления на свет. Некоторых называли в честь знакомых, которым посчастливилось пройти мимо по проселочной дороге незадолго до или после счастливого события, или в честь услужливых соседей, помогавших принимать роды бедной Кэти, которая с трудом справлялась с нервной дрожью. Всякий раз, когда у какой-нибудь из четвероногих мам начинались схватки, Кэти места себе не находила от волнения, но как только новорожденный касался земли, она тут же брала себя в руки, переставала суетиться и делала для малыша все, что нужно.

В свободное время Кэти играла в софтбол, преподавала в воскресной школе, возделывала огромный сад и заботилась об Уолдо. Ветеринарная сестра из нее вышла бы – лучше некуда! Природа щедро отмерила ей терпения и настойчивости, а впридачу наделила чуткой рукой и тем неосязаемым нечто, что словно бы по волшебству исцеляло больных и слабых поросят и телят. Не раз и не два Кэти умудрялась спасти смертельно больное животное, в то время как другие уже поставили на страдальце крест.

Лучшим тому примером как раз и стал Тупица. Роды оказались долгими и мучительными; меня позвали на помощь. Когда же, наконец, теленок спинкой вперед вывалился в холодный, недобрый мир, признаков жизни он не подавал. Однако, очистив его зев от слизи и хорошенько встряхнув вверх тормашками, а затем энергично растерев, Кэти добилась того, что малыш вздохнул – и бока его заходили ходуном. Телята, рождающиеся спинкой вперед, всегда рискуют захлебнуться или задохнуться, поскольку зачастую пытаются набрать в легкие воздуха еще до того, как выйдут из тазового канала, и в результате наглатываются околоплодной жидкости.

– Дайте-ка его сюда! – внезапно приказала Кэти, расталкивая зрителей. – Сейчас он у меня задышит как миленький. – Про себя я был уверен, что теленок – не жилец.

Вновь занявшись матерью, я слышал, как Кэти увещевает и успокаивает теленочка, массируя ему грудь и ножки. Для растирания телят она использовала не солому, а чистые полотенца. И авторитетно заявляла, что для чувствительной кожи новорожденного солома слишком груба.

– А вам бы понравилось, если бы вас прямо по живому – да соломой терли? А? – призывала она к ответу какого-нибудь праздного зеваку, вздумавшего потешаться над ее полотенечным массажем. Зевака краснел и смущенно опускал голову, поддавая ногой камушки и комья глины.

Несколько минут спустя теленок уселся, – и хотя дышал он по-прежнему с трудом, выглядел бедняга куда лучше. Теперь корова уже не без гордости поглядывала на своего новорожденного отпрыска, пофыркивая, взмыкивая и всхрапывая, – и, наконец, принялась решительно вылизывать теленка языком.

– Если вы, ребята, будете так любезны не путаться под ногами, я надою немножко молозива и напою дурашку, – очень авторитетно заявила Кэти.

Так все и вышло. Кэти кормила теленочка из бутылки по несколько раз на дню, пока тот не окреп настолько, чтобы с человеческой помощью подниматься на ножки и питаться естественным образом. Спустя неделю такого выхаживания и поддержки он научился вставать самостоятельно, кормиться – и даже обследовал коровник.

Имя «Тупица» придумал Уолдо. Спустя пару недель после счастливого события я столкнулся с ним на дороге, и мы остановились потолковать по душам.

– Теленка бестолковее я в жизни своей не видывал, – пожаловался он. Ну, совсем, что называется, чокнутый: сиську ищет не с того конца коровы, а то еще зайдет за забор не с той стороны, а потом выйти не может. Тупица и есть!

– Вы думаете, он вроде как спятил?

– Да у него и на то, чтобы спятить, мозгов не хватит! – фыркнул Уолдо.

Кличка оказалась на диво уместной. Во время весенней вакцинации Тупица умудрился намертво застрять ногой, а потом в расколе опрокинулся вверх тормашками и мы потратили немало ценного времени на то, чтобы поставить его как надо. В ходе биркования этот олух ободрал себе ухо о ствол сосны. В рану попала инфекция, мне пришлось вскрывать нарыв ланцетом и дренировать абсцесс; в итоге образовался рубец, и теперь поврежденное ухо свисало заметно ниже здорового. Так что теперь внешний вид теленочка, равно как и поведение, полностью исключали вероятность его попадания в «Фор эйч клаб».

Однажды в начале лета с юго-запада налетела гроза, и Тупица с двумя приятелями укрылся под раскидистым дубом. В дерево ударила молния. Оба его спутника были убиты на месте, но Тупица в силу неведомых мне причин отделался лишь двадцатиминутным обмороком. Когда я прибыл на место событий и поднес огромную откупоренную бутыль с нашатырем к самому его носу, теленок встряхнул головой и завозился. Несколько минут спустя он был уже на ногах, – с виду дурак дураком, как обычно. Уолдо потом утверждал, что этот удар молнии, надо думать, вышиб из его башки последние жалкие остатки серого вещества.

И вот теперь Тупица валялся на земле, а все потому, что чревоугодие этого сластоежки возобладало над здравым смыслом. Казалось, что это достойный финал, венчающий нескладную, полную ошибок жизнь.

Моя статистика удачных выздоровлений коров с переполненным рубцом не то чтобы ослепительна; подозреваю, что и другим ветеринарам хвастаться особо нечем. В графстве Чокто я впервые столкнулся с проблемой переполнения рубца на ферме мистера Кента Фарриса: его коровы объелись мешанки, поставленной бродить для производства домашней наливки, и тогда моя пятидесятипроцентная норма излечения чуть-чуть превышала среднестатистический уровень. Я и по сей день ищу эффективное лекарство от этого недуга.

Тупица лежал в загоне, футах в тридцати от того самого места, где появился на свет. Туша его возвышалась над землей точно гигантский прыщ, вот только глаза были по-коровьи закрыты. Бедняга намертво уткнулся носом в грязь и без поддержки непременно завалился бы на бок. Несколько раз пихнув, толкнув и потыкав его в бок, я осознал, что Уолдо лепечет что-то насчет помощи.

– Док, чего делать будем? Ему как, совсем худо? А к тому времени, как Кэти вернется, мы его вылечим? Водички не принести? Может, на помощь кого кликнуть? Док, смотрите, куда ступаете!

– Уолдо, успокойтесь и послушайте меня! Да послушайте же! – заорал я. – Надо воткнуть в него вот эту трубку и дать ему растительного масла, чтобы вывести из организма все лишнее. А потом закачаем в него внутривенно всяких растворов и антибиотиков. И введем ему культуру рубцовых бактерий, чтобы желудок опять заработал. Нет, к приезду Кэти он не поправится. Лечение займет несколько дней, – если он вообще выздоровеет. – Последние мои две фразы Уолдо намеренно пропустил мимо ушей.

– Ну держись, держись, старина, Док уж тебя на ноги поставит, бабушкой клянусь, – слышал я краем уха, направляясь к пикапу за ворохом лекарств.

Десять минут спустя, вводя раствор в яремную вену Тупицы, я изложил свой прогноз.

– Не удивлюсь, если завтра к этому времени старину Тупицу вы утратите, – проговорил я. – Он не встает и даже голову от земли оторвать не в силах. Перистальтики никакой; животное сильно обезвожено. Уж слишком многое против него.

– От души надеюсь, Док, что вы ошиблись. Уж и не знаю, как Кэти это воспримет: Тупица-то у нее вроде как в любимчиках.

На следующий день Тупице вроде как полегчало. Он вышел из коматозного состояния и даже понюхал и немножечко пощипал травяного сена. При виде улучшения столь явного я приободрился, а также с радостью узнал, что Кэти приезжает нынче вечером. Если бы только удалось поддержать беднягу до ее возвращения, на душе у меня сделалось бы куда как спокойнее: я был уверен, что теленок еще больше воспрянет духом, заслышав знакомый голос и почувствовав прикосновение ее руки.

На следующий день, заехав на ферму с обходом, первое, что я увидел, была Кэти в комбинезоне и камуфляжной кепке. Умением исцелять словно по волшебству, – в данный момент это благотворное воздействие ощущал на себе Тупица, – Кэти уподоблялась самой Флоренс Найтингейл, хотя внешне нимало на нее не походила. Теленок уже стоял на своих ногах, уткнувшись головой в пластиковое ведро у нее в руках.

– Кэти, надеюсь, вы не зерном его кормите? Зерна ему пока еще нельзя, – предостерег я.

– Право же, Док, вы ж меня не первый день знаете! Это просто теплая вода с электролитами: я в ней клубничное желе развела. Он же пить хочет! объявила она. – Нынче утром он почти кварту выпил. В одиннадцать получит свою рубцовую культуру, а в полдень я погляжу, не пожует ли он люцернового сенца, что я у дороги набрала.

– Ну что ж, я рад, что вы дома: уж вы-то беднягу выходите!

– А уж я-то как рада! – отозвалась она. – А то вы с Уолдо так и заморили бы годовалого теленочка! – Не мы ли трудились, не покладая рук, пока она где-то порхала да развлекалась, – и вот тебе благодарность! подумал я про себя.

– Кстати, вы готовы сегодня прооперировать Берту, или Уолдо и не подумал с вами договориться? – осведомилась она. Бертой звали лучшую свиноматку на ферме.

– Мой скальпель всегда к вашим услугам, – уклончиво отвечал я. Я понятия не имел, о чем идет речь, поскольку Уолдо и в самом деле позабыл поставить меня в известность. – А где же пациентка?

– В загоне, конечно. А вы где думаете, в кухне?

– Ну, у вас на ферме я уже почитай что разучился удивляться. Коров называют в честь ветеринаров и священников, опять же собачье кладбище под соснами…

Когда состарившиеся питомцы Кэти покидали этот мир, она и впрямь устраивала им достойные похороны неподалеку от дома, на специально отведенном участке на опушке леса. Пару раз меня вызывали усыпить животное и поучаствовать в обряде погребения. По приезде я обнаруживал уже вырытую могилку, а рядом с ней – немного кровельной жести и горку сосновых иголок. Верный четвероногий друг покоился в красивой коробочке, внутри устланной его любимым одеяльцем или ковриком, на котором тот, бывало, спал у очага; затем импровизированный гробик аккуратно опускали в могилу и засыпали сосновой хвоей. После того и хвою, и гроб накрывали куском жести, а поверх наваливали земли. Когда с тяжелой работой бывало покончено, меня просили сказать несколько слов об усопшем. Мне не то чтобы всякий день приходилось выступать распорядителем на звериных похоронах, однако на ферме и в доме Кингов я был частым гостем, всех тамошних обитателей знал неплохо и мне не составляло труда вспомнить что-нибудь приятное о каждом животном, – так что поучаствовать в обряде погребения и проводить очередного питомца в последний путь я почитал за честь.

У загона для свиней к нам присоединился Уолдо. Кэти как раз показывала мне, что не так с мордой бедняжки Берты. Я знаком велел Уолдо придержать язык, – дабы Кэти не разразилась бы очередной обличительной речью на предмет забывчивости «этих мужчин». В левом углу Бертиной пасти торчал изрядный нарост дюйма в два-три, – видимо, знаменитая свинячья бородавка.

– Да, Уолдо рассказывал мне об этой неприятности, пока вы развлекались за милую душу, – соврал я. – Бородавку удалить нетрудно, вот только в толк не возьму, зачем. Сдается мне, краше наша пациентка все равно не станет, хоть пригласите первого в Голливуде специалиста по пластическим операциям. – Фыркнув, Уолдо подмигнул мне. Кэти шутливо замахнулась на меня кукурузным початком.

– А что это, собственно? – уточнила она.

– Возможно, доброкачественная фибропапиллома, но может статься, что и базально-клеточая эпителиома. Точно сказать не могу, пока не посмотрю гистологию, – с убийственной серьезностью сообщил я. И снова женская ручка проворно подобрала пару початков, и в голову мне полетели новые снаряды. Я поспешно пригнулся: с силой брошенный початок вполне способен причинить некоторый вред.

– Вы, Док, не умничайте слишком-то! – предупредила она. – Если не остережетесь, глядишь, скажете чего-нибудь в этом роде ребятам на бензоколонке «Токси», а они, чего доброго, решат, что вы на них наезжаете! То-то пух и перья полетят! А я, между прочим, и не развлекалась вовсе. Неужто нельзя по-человечески сказать? Это рак или что?

– Небось, оно самое и есть, – ехидно отозвался я. На сей раз разбросанные по земле початки валялись за пределами досягаемости, так что Кэти просто поджала губы и испепелила меня негодующим взглядом, явно недовольная моим диагнозом насчет «оно».

И приятно же посмотреть на лица друзей, предварительно огорошив их изрядной дозой медицинского жаргона! Большинство моих клиентов претендовали на короткий, сжатый диагноз, изложенный на доступном английском, – на каком в Алабаме говорят, – безо всяких там хитроумных супернаучных оборотов. Однако мне очень не хотелось растерять весь свой специализированный словарный запас, столь необходимый для написания отчетов или консультаций по телефону с каким-нибудь из моих высокоученых, облаченных в белые халаты профессоров.

Кэти беспокоилась, что опухоль может оказаться злокачественной; однако еще больше заботил ее внешний вид Берты, поскольку обиталище свинки и загон для выгула располагались неподалеку от весьма оживленной гравиевой дороги. Услужливые, но чересчур любопытные соседи уже не раз останавливались у дома и расспрашивали об этом досадном физическом недостатке.

– Что это за штука на морде у вашей свиньи? – изумлялись они.

– Никакая это не свинья, братец, а Берта Кинг! – ответствовал Уолдо. А на губе у нее всего лишь запал. Доктор отличненько его вылечит, как только мы зерно уберем. В два счета ей личико подтянет!

Запал у животного – все равно что нарост на дереве. Это может быть и абсцесс, и доброкачественная опухоль, и просто твердое, неопознаваемое утолщение, однако само слово отнюдь не относится к числу научных терминов, милых сердцу составителей медицинских словарей.

На время операции Кэти предпочла самоустраниться, что меня вполне устроило. Я знал, что шум и гам, неизбежные в таких случаях, ей по душе не придутся. Мы поймали Берту за кольцо в носу, – именно так свиней и ловят, и, как мы и ожидали, без пронзительного, затяжного визга не обошлось. Держу пари, слышали его миль за пять с подветренной стороны. Однако, едва начал действовать впрыснутый в вену пентобарбитал натрия, над загоном мгновенно воцарилась тишина. С самой операцией ни малейших проблем не возникло; никаких осложнений тоже не было. С трудностями мне пришлось столкнуться, когда пару недель спустя я возвратился снять швы. Не ожидая недоброго, я ступил на Бертину территорию, – и тут я сперва услышал, а потом и увидел, как свинья мчится прямо на меня, злобно всхрапывая чавкающей, слюнявой пастью. По спине у меня, прямо-таки снизу доверху, пробежал холодок. Я в панике вскарабкался на автоматическую кормушку, а свинья бушевала внизу, принюхиваясь к запаху хорошо запомнившегося чужака. Уолдо, спрятавшись за цилиндрической коробкой на пятьдесят пять галлонов, тихо ржал над моей злосчастной участью, а я с высоты сего благородного пьедестала изучал результаты своих хирургических усилий.

Шрам на Бертиной морде был просто прекрасен. Собственно говоря, никакого шрама и не было. Видны были только белые швы. Я нарочно не подрезал концы, чтобы выдернуть нитки не составило труда, и теперь они торчали из пасти, словно Берта вознамерилась отрастить белые щетинистые усы, причем только с одной стороны.

«Отличная работа!» – поздравил я сам себя, застыв, точно статуя, на конусообразной вершине кормушке.

– Уолдо, да убери ты отсюда свою свинью! – проорал я.

– Док, да это ж никакая не свинья, а Берта! – поправил Уолдо между приступами смеха. – И она отлично помнит, что вы с ней давеча сотворили!

Наконец при помощи нескольких колосков из яслей Берту удалось-таки увести подальше от меня. Я торопливо слез на землю и опрометью бросился к пикапу. Оттуда я громко проинструктировал и Берту, и Уолдо, что следует делать со швами, и в мгновение ока унесся прочь. А Уолдо, согнувшись вдвое, продолжал хохотать, – хотя этого я уже не слышал.

Тупица тоже поправился, и на здоровье больше не жаловался. Когда я видел его в последний раз, он пытался забодать своих сородичей, отгоняя их от трех кормушек сразу, чтобы дать волю своим неуемным аппетитам. Недавнее злоупотребление на нем ни капельки не сказалось.

В ветеринарах нечасто видят косметических хирургов, однако мои и коллеги и я то и дело в косметических целях обезроживаем телят, купируем уши некоторым породам собак и, по слухам, даже скунсов, бывало, обезваниваем, хотя в ветеринарии эта процедура воспринимается «в штыки». Я же всего лишь сделал «подтяжку лица» страхолюдине-свинье. Не самое увлекательное занятие; однако приятно думать, что если удаление морщин среди свиней войдет в моду, я всегда смогу применить навыки, отработанные на Берте Кинг.