Текст книги "Друг стад (Айболит из Алабамы)"

Автор книги: Джон Маккормак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– И куда бы это они подались? – полюбопытствовал я, заваливая очередную овцу.

– Да на борцовые состязания, – отвечал Ронни. – Ребята ни одного не пропускают; было бы, кому подвезти!

– Выходит, им по душе показушные драки?

– А то, док! Еще как по душе! Ребята думают, они всамделишные.

Поскольку было уже поздновато, мы решили основную работу отложить на потом, а сейчас заняться только хромыми животными. Обрезая им копыта, мы обсуждали «профпригодность» Эда с Калвином и им подобных и сетовали на то, как мало широкие массы знают о сельском хозяйстве и о том, откуда, собственно, на обеденном столе берется еда.

Позже, когда овцы гуськом потянулись за ворота и затрусили прямиком на обширное пастбище, Ронни высказал вслух ключевую мысль дня:

– И почему это, доктор, столько людей считают, что борьба – она по-всамделишному, а вот бараньи котлеты и свежее молоко на полках магазина появляются сами собою?

Ах, если б я знал! Иногда одного этого довольно, чтобы взрослый, разумный человек взял да и «заартачится»!

6

Один из сюрпризов ветеринарной практики графства Чокто состоит в неимоверном количестве скотоводов-любителей и людей, вкладывающих в скотоводство изрядные капиталовложения. Многие из моих новых клиентов не считались фермерами в прямом смысле этого слова; нет, то были ювелиры и биржевые маклеры, доктора и дантисты, учителя, состоятельные, отошедшие от дел приезжие с севера и другие, – словом, все те, кто мог похвастаться высокооплачиваемой работой в городе и стадом в деревне. Эти клиенты разительно отличались от обычных фермеров, обращающихся ко мне за ветеринарной помощью и советами, поскольку внимательно слушали и жадно внимали каждому слову, что срывалось у меня с уст.

Порою первый их визит ко мне в офис сопровождался просьбой к доктору Маккормаку «приехать сделать все прививки». Разумеется, будучи человеком деловым, я охотно шел им навстречу и проводил полную вакцинацию, в том числе и против болезней, в регионе почти не встречающихся. К сожалению, необходимые административные навыки в пузырьке с вакциной не содержатся; невозможно купить за деньги полный комплект базовых знаний по животноводству, коровье «ноу-хау» и умение управляться с быками. Все это приобретается одним лишь добрым старым способом.

Одним таким клиентом был Джон Харлоу, с которым я познакомился на ежемесячном собрании Ассоциации Скотоводов графства Чокто. Увидев незнакомое лицо и услышав незнакомое имя, я несколько удивился: ведь большинство окрестных фермеров я знал. Но, здороваясь с ним, я сразу понял: этот человек – ни разу не скотовод. Обладатель таких мягких, ухоженных рук привык управляться разве что с телефоном, да, может быть, легонько сжимать гладкий, полированный руль дорогой машины. Я сразу заподозрил, что и водит он в пижонских водительских перчатках.

– У вас тут где-то поблизости ферма? – полюбопытствовал я. – Кажется, прежде на наших собраниях я вас не встречал.

– Я обосновался к западу, уже в пределах Миссисипи. Купил тут недавно две сотни акров земли почитай что у самой границы, – гордо сообщил он. Ну, часть бывшего имения Станфордов. – Я не так долго прожил в графстве, чтобы знать историю всех ферм в округе, так что понятия не имел, где это.

– И сколько же у вас там коров?

– Пока ни одной. Но к следующей неделе будет пятнадцать, и все – с телятами.

– А, так вы только начинаете!

– Да, – кивнул он. – Вообще-то я биржевый маклер; у меня офис в Атланте и еще один – в Меридиане, но я уйму всего прочел о скотоводстве. Думаю приобрести самое малое от пятидесяти до семидесяти пяти голов отборных племенных коров абердин-ангусской породы, скрестить их с браманцами, а гибридов первого поколения продать в Техас.

В то время многие владельцы скотоводческих хозяйств закупали кроссбредов, особенно тех, что «поушастее». Иными словами, хозяева предпочитали животных с некоторым количеством браманской крови, рассчитывая на «гибридную жизнестойкость», что наследуется по этой линии скрещивания. Считается, что «гибридная жизнестойкость» улучшает качества производителей, отъемный вес увеличивается, телята растут более крепкими и устойчивыми к заболеваниям. Эти теории «гибридной жизнестойкости» бурно обсуждаются везде, где сойдется более двух скотоводов. Что-что, а избыточной застенчивостью скотозаводчики не страдают.

– Надеюсь, ограда у вас надежная, а загон для отлова обшит крепкими досками.

Мистер Харлоу, кажется, не понял, что я имею в виду, и это меня несколько встревожило. А я-то пытался в шуточной форме донести до него ту простую мысль, что генетическое наследие браманской породы также усиливает тенденцию к непослушанию и бесчинствам. Этим животным словно доставляет удовольствие перепрыгивать через ограды и сокрушать ветхие постройки, обычно вполне способные удержать урожденных представителей герефордской и ангусской пород, а также и сосновок.

– Вообще-то сегодня я пришел в первую очередь ради того, чтобы познакомиться с вами, – признался мой собеседник. – Доктор Карни Сэм Дженкинс очень вас рекомендовал, и я надеялся, вы согласитесь меня консультировать, – ну, и обслуживать, конечно.

– Ну, разумеется. Помогу, чем смогу.

– Я подумал, мы с вами вот как поступим: я выпишу вам чек, скажем, на семьсот пятьдесят долларов, а когда ваш счет за услуги превысит эту сумму, я пошлю новый, – объявил он, подходя к делу как настоящий профессионал.

Я изумленно заморгал и украдкой ущипнул себя за ногу, проверяя, не сплю ли. Или он думает, что имеет дело с адвокатом? Я отродясь не слыхивал, чтобы скотовод строил свои отношения с ветеринаром таким образом, – ну, если не считать этих пижонских ветврачей в белых комбинезончиках далеко на севере. Однако я нимало не усомнился в том, что приспособиться к новой системе мне ни малейшего труда не составит. А что, пожалуй, эти скотоводы-любители не так уж и плохи!

– Конечно, Джон, как скажете. Мой бухгалтер как раз реорганизует нашу документацию, чтобы облегчить жизнь клиентам, предпочитающим систему ежемесячных предварительных гонораров, – согласился я, изо всех сил стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. При этом я чуть не подавился куском вырезки. Я сам не верил, что выдал такое, однако мысленно поздравлял себя за находчивость. Джан, будь она здесь, непременно подавилась бы. Ну, а что вы хотите, бухгалтер-то она!

– Джон, у меня есть к вам вопрос-другой. Если вы большую часть времени проводите в городе, кто станет приглядывать за стадом? – Вот теперь во мне пробудился обслуживающий ветеринар.

– Я нанял в управляющие на полставки одного человека по имени Джеймс, и еще двух подручных помоложе, их зовут «Буббахед» и «Теннесси». Кто-то из них или все трое будут ежедневно навещать стадо. Джеймс – скотник с большим стажем, а Буббахед силен как бык и готов вкалывать, не покладая рук, лишь бы изучить племенное животноводство. От Теннесси, кажется, пользы немного: пусть себе ворота открывает да тяжести ворочает; уж больно он рассеян. На этой неделе они там ограду ставят; от души надеюсь, что справятся.

Я удивился про себя: и зачем это для присмотра за несколькими коровами требуется трое здоровых парней? Впрочем, подумал я, там еще с оградой возни не оберешься, плюс надо расчистить еще земли под пастбище, плюс сено заготавливать… Тут мне, в силу ряда причин, в голову закралась мысль о том, что трое работников, предоставленные сами себе, непременно станут «сачковать», а то и горячительным напиткам воздадут должное. Возможно, идея эта родилась не на пустом месте: в прошлом я уже наблюдал нечто подобное.

Спустя месяц Джон попросил меня наведаться на ферму и осмотреть первую партию скота. Мистер Харлоу регулярно использовал свой денежный взнос, названивая мне, чтобы проконсультироваться по тому или иному вопросу, иногда – по несколько раз на дню. Он жадно поглощал сельскохозяйственные журналы и всяческую дополнительную литературу, и все схватывал на лету.

Я свернул с шоссе на проселочную дорогу, – и глазам моим открылось огромное холмистое поле зеленого клевера и свинороя, обнесенное самой что ни на есть современной электроизгородью. Несколько сосновых рощиц не только радовали глаз с эстетической точки зрения, но и обеспечивали коровам тень в жаркие летние дни. Еще дальше, у подножия холма, петлял ручеек, по берегам которого росли амбровые деревья, дубы и другие тенистые представители древесного царства. Работая с землевладельцами, я проникался все большим и большим почтением к земле и всем ее порождениям.

Однако, очень скоро я вернулся к ветеринарной прозе жизни: на вершине холма показалось что-то вроде загона. Подъехав ближе, я убедился, что развалюха эта – лишь бледная тень некогда качественного животноводческого строения, и лет ей все пятьдесят, а то и больше. Джон поджидал меня там в своем новехоньком, белом, импортном спортивном автомобильчике. Как я и подозревал, на руках его красовались экзотического вида перчатки.

– А где же коровы? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

– На пастбище у ручья, – отвечал он. – Ну же, запрыгивайте!

И вот мы уже несемся вниз по склону холма через поле на головокружительной скорости, причем водитель даже не задумывается о пнях или оставшихся после выкорчевки просевших ямах, что наверняка таятся среди густой травы. Намертво вцепившись в приборную доску и дверную ручку, я подскакивал на сиденье, гадая про себя, не приходило ли в голову какому-нибудь профессору-французу исследовать возможную связь между приверженностью к дорогим водительским перчаткам и психической неустойчивостью водителя. Но вот мы, благополучно избежав серьезных травм, вскорости притормозили у того места, где трое работников при помощи старенького пикапа протягивали между двумя столбами колючую проволоку.

Джон, похоже, не заметил, что в кузове грузовика высится гора двенадцатиунциевых алюминиевых баночек, равно как и того, что столбы вкопаны в землю не то чтобы под прямым углом. Но я готов был поклясться, что именно содержимое пресловутых баночек отразилось на качестве ограды.

– А вот и Джеймс, Буббахед и Теннесси. Если они вдруг вам позвонят, вы уж выручите их, пожалуйста.

Спустя несколько минут мы спустились к ручью. Коровы в большинстве своем спасались от жары, зайдя поглубже в воду. Они равнодушно глядели на нас, умиротворенно пережевывая жвачку и то и дело проверяя, на месте ли их отпрыски. Время от времени какой-нибудь теленок решал поупражнять неокрепший голос; и сей же миг ему эхом вторило мычание более взрослое. Передо мной были отменные коровы ангусской породы, и все – с телятами от четырех до шести месяцев от роду. Открыв огромную тетрадь в кожаной обложке, Джон зачитал родословную каждого животного.

– А эта, часом, не беременна? – полюбопытствовал он, указывая на одну особенно ладную корову.

– Ну, по фигуре это пока что незаметно, – усмехнулся я.

– А мне казалось, давеча на собрании вы уверяли, что можете с точностью определить беременность уже на тридцать пятый день, – протянул он чуть разочарованно.

– Это правда; но только животное надо пропустить через раскол, чтобы я мог исследовать репродуктивный тракт, – отвечал я. – Простите, если ввел вас в заблуждение.

– А, понятно. Значит, прямо здесь, в поле это невозможно?

Я попытался как можно дипломатичнее объяснить Джону, что животное необходимо должным образом зафиксировать, – ради безопасности как самой коровы, так и врача, с нею работающего. И пообещал прислать подробные чертежи загона.

Недели две спустя Джон позвонил и сообщил, что телка номер 39-А захромала на правую заднюю ногу и что Джеймс с подручными встретят меня на пастбище. Я попросил, чтобы к моему приезду животное отловили, отлично понимая, что это – мечта из разряда несбыточных.

Позже в тот же день, сворачивая в ворота, я обнаружил, что пикап для натягивания проволоки стоит посреди пастбища, а все трое работников сидят внутри. Один из них открыл переднюю дверь и замахал мне рукой: дескать, сюда!

Я нажал на педаль газа. В это самое мгновение из окна пикапа вылетела, вертясь на лету, двенадцатиунциевая алюминиевая баночка. Из отверстия в верхней ее части во все стороны брызнула пена. Жестянка приземлилась в нескольких футах от моей машины, и я разглядел на глянцевом боку крупные буквы: «Милуоки». Я сразу понял: скучать мне не придется.

– Где телка? – спросил я.

Сей же миг, как я и ожидал, все трое пассажиров как по команде ухмыльнулись и указали в трех разных направлениях. Теннесси икнул, затем громко рыгнул, явно рассчитав так, чтобы оба непристойных звука отделялись друг от друга долей секунды, не больше. После чего самодовольно хихикнул, как человек, которому есть чем гордиться.

– Док, мы тут с ног сбились, бегая за этой идиоткой, да только ее фиг поймаешь. Мы подумали, вы ее заарканите вон в той рощице, – объявил Джеймс, причем почти внятно.

– Ага, вы уж ее заарканьте, а я оттащу, кудыть надо! – подхватил Буббахед, ухмыляясь от уха до уха и бодро кивая. Он изрядно вспотел – и «аромат», распространяемый вокруг него, приятным не назвал бы никто.

– Буббахед, эта телочка – наполовину браманка и весит по меньшей мере четыреста фунтов, – предостерег Джеймс. – Тебе с ней не справиться.

– Да ладно тебе, все в норме!

Я знал: Джеймс прав. Полудикая четырехсотфунтовая телка бегает быстрее обычного человека – и на порядок быстрее индивида, под завязку накачавшегося замедляющими реакцию напитками.

После недолгих поисков мы отыскали стадо в дальнем углу фермы: коровы, укрывшись в тени красных дубов, мирно жевали жвачку. Мы поставили обе машины под углом к забору, на манер импровизированного заграждения, и я осторожно подкрался к стаду с арканом наготове. К счастью, петля с первой же попытки обхватила шею телки 39-А.

Телка взвилась с места и принялась брыкаться и мычать, точно на другом конце привязи настал конец света. Я поспешно обмотал веревку вокруг дерева, – а тут на помощь подоспели мои благоухающие пивом помощники и взяли дело в свои руки. Наконец, совместными усилиями, мы подтащили пациентку достаточно близко к стволу, чтобы наш победитель коров смог продемонстрировать свою бульдожью хватку.

– Ну, вперед, Буббахед! – заорал Джеймс. – Твоя очередь!

И сей же миг этот нетвердо стоящий на ногах, зато исполненный энтузиазма юнец всем телом рухнул на 39-А, точно накрывая ее одеялом. К несчастью для него, смышленая телка ожидала чего-то подобного и здоровой задней ногой проворно дважды лягнула своего противника точнехонько в коленную чашечку, – прежде чем тот успел среагировать или хотя бы понять, что происходит. Послышался громкий хруст, – один раз, и другой, но и это не обескуражило нападающего, напротив, прибавило ему решимости. Зато я непроизвольно поморщился: удары коровьих копыт в область колена всегда особенно болезненны.

Телка дышала тяжело и прерывисто, громко мычала, вывалив язык на сторону, и металась туда-сюда, точно разозленный бык на родео. Злополучный Буббахед так и не выпустил добычу, и теперь его швыряло и подбрасывало, словно на вышедшей из-под контроля ходуле «поуго». Бедняга попытался ухватиться за бок, но не преуспел, – пациентка оказалась на редкость увертливой и подвижной.

– Д'ржи! Л'ви! – с трудом ворочая языком, подзуживал Теннесси, ограничившийся ролью зрителя. – Валяй, п'кажи старушенции, кто тут главный! – Но я заметил, что «болеть» за товарища он предпочитает на безопасном расстоянии от эпицентра бурных событий.

– За ногу хватай, за ногу! – закричал Джеймс.

Пыль стояла столбом, в воздухе, точно конфетти, реяли клочки хлопчатобумажной ткани. Острые, как ножи, копытца молодой телочки так и мелькали в воздухе, постепенно раздевая Буббахеда донага. Вот мимо моего уха просвистела пряжка, и кожаный ремень, извиваясь, как змея, исчез в грязи под противниками. Штаны Буббахеда тут же скользнули вниз – точно гигантская рука дернула за широкую резинку. От рубахи отлетели все пуговицы, петли были вырваны с мясом, а нижний конец выглядел так, словно озорной первоклассник поработал над ним огромными ножницами.

Наконец, издав горловой булькающий вопль, Буббахед повалил-таки противницу. Недоумевающее животное с глухим стуком шмякнулось о землю, а Буббахед растекся сверху, точно патока. И тот, и другой окончательно обессилели; оба тяжело дышали, и взгляд у обоих был равно безумный.

– Давайте, мистер Док! – хрипло прошептал Буббахед. – Я держу.

Я быстро осмотрел распухшую ногу, умастил ее мазью от копытной гнили собственного изготовления, вколол антибиотик и отошел на безопасное расстояние.

– Отпускай! – заорал я.

Пациентка неуклюже поднялась на ноги – и стрелой помчалась по склону холма, даром что «хромала на три ноги». А мы трое сосредоточили все свое внимание на Буббахеде: ниже пояса он был совершенно гол, да и выше немногим лучше, – рубашка его изодралась в клочья. Ноги его были все в синяках и глубоких царапинах, что, надо думать, ныли немилосердно. Тут и там красовались отпечатки копыт, по предплечьям и тыльным сторонам ладоней текли струйки крови, а на лбу взбухла шишка размером с яйцо молодой курицы.

– Эй, Буббахед, ты, часом, не пострадал? – осведомился я. И, еще не успев договорить, понял, насколько по-идиотски прозвучал мой вопрос.

– Не. А ч-че? – Тут я заметил, что взгляд парня не сфокусирован. Я не знал, результат ли это травмы или алкоголя. В воздухе разливался ядреный запах низкосортного виски, смешанного с потом, и вонь, которую ни с чем не спутаешь, – так благоухает одежда, что не снималась с немытого тела по меньшей мере месяц. Подобно многим нищим наемным работникам из числа тех, с которыми мне доводилось работать, Буббахед переодевался крайне редко. Вместо того он просто «линял»: истрепанная одежда сама собою опадала лоскутами, – вот так же курица-несушка теряет перья.

– Ну, тебе вроде здорово досталось. Не свозить ли тебя в больницу?

– Не, ну их, докт'ришек! Я ж их до смерти боюсь, у них иголки и штуки всякие!

– Завтра тебе несладко придется, – предостерег Джеймс. – Держу пари, тогда-то ты и взмолишься о болеутоляющем!

И, как и следовало ожидать, ближе к вечеру, как только обезболивающий эффект алкоголя утратил силу, Буббахеда доставили в травмопункт – лечить многочисленные телесные повреждения. Однако медсестры отказались впускать его в приемную, пока беднягу не «продезинфицировали» при помощи садового шланга в больничном гараже. Сестры решили, что пациент побывал в ужасной автокатастрофе либо столкнулся с бандой записных головорезов в какой-нибудь приграничной пивной.

Однако история с 39-А имела и благие последствия. Заплатив по Буббахедовскому больничному счету, Джон отстроил отличный новый загон для отлова животных, оборудованный расколом для фиксации, подвижными калитками и воронкообразными прогонами. С тех пор работать с коровами этой фермы стало для меня сплошным удовольствием. Кроме того, думаю, что для Джеймса с Теннесси сладкая жизнь закончилась. Мне даже случалось видеть их в абсолютно трезвом состоянии, и вели они себя совершенно адекватно.

Буббахеда на этой ферме я больше не видел. Ходили слухи, будто он, ссылаясь на инвалидность, устроился на полставки в подсобке винного магазинчика где-то в штате Миссисипи. Ему, считай, повезло: парень оказался в непосредственной близости к тому, что любил больше всего на свете.

Мое общение с так называемыми богатыми городскими франтами вроде Джона и прочих доказало, что, невзирая на уровень «скотоводческого чутья», они в самом деле могут стать первоклассными скотозаводчиками. Они хотят знать о своих новых фермах как можно больше и в поисках необходимой информации горы свернут. Обычно они тоннами поглощают сельскохозяйственные журналы и брошюры и за советом всегда обратятся к специалисту-профессионалу. А уж наставления местного ветеринара мимо ушей никогда не пропустят. Это называется «оберегать свои капиталовложения».

7

С каждым днем телефон в новой клинике звонил все чаще, к превеликому нашему облегчению. Не то чтобы мы радовались известиям о заболевшем или пострадавшем животном; но ведь приятно же знать, что местное население не закрывает глаза на наши финансовые обязательства перед столь необходимой районной службой и отвечает за здоровье своих любимцев и домашнего скота.

Если практикующий ветеринар намерен сохранить свой бизнес, телефон, со всей очевидностью, должен звонить. Открывая новое коммерческое предприятие на незнакомой территории, ты всегда рискуешь, и, для того, чтобы преуспеть, необходимы практическая сметка и энтузиазм, – плюс хорошо бы точно угадать момент. Мы с Джан полагали, что учли все три составляющих; однако мы до сих пор отчасти жили надеждой и слепой верой. Мы надеялись, что телефон будет звонить, – и свято верили, что так оно и будет. Мы знали, что доступной ветеринарной службы в графстве просто нет, если не считать Карни Сэма Дженкинса и еще несколько доморощенных ветеринаров, что практиковали на полставки. Они честно пытались помочь соседям и делали все, что в их силах, но, не имея университетского образования в том, что касалось болезней животных и хирургии, эти люди очень многого не знали. А по мере того, как росли цены на скот, а домашних питомцев начинали воспринимать как обожаемых членов семьи, владельцы претендовали на более точную диагностику и лечение более основательное, нежели, скажем, расщеплять хвост корове, мазать ламповой сажей раны собаке и скипидаром – пупок лошади, страдающей коликами.

Чаще всего нам звонили с просьбой помочь кашляющей собаке.

– Это ветеринар?

– Да. Чем могу служить?

– Да вот у меня собака кашляет и давится; может, подскажете, чего с псиной делать, – следовал типичный ответ. Причем срочность вызова неизменно находилась в прямой зависимости от времени суток: чем позднее час, тем неотложнее дело. Если звонили, скажем, днем, цель звонка обычно состояла в том, чтобы получить бесплатный, мгновенный, односложный диагноз – и отсылку к какому-нибудь недорогому, стопроцентно надежному средству, продающемуся в магазине кормов, аптеке или скобяной лавке, что разом положит конец семейному горю. Со всей очевидностью, кашляющая собака нарушала мир и спокойствие в доме, и зачастую звонившего это волновало куда больше, нежели здоровье его питомца как таковое.

Если же собачий кашель мешал домашним спать, позвонить могли в любом часу ночи, однако особой популярностью почему-то пользовался промежуток от одиннадцати до часу. В таком случае владелец настоятельно требовал немедленно осмотреть собаку, уверяя, что бедное животное истерзано болью и через какой-нибудь час-другой, если не подоспеет помощь, станет хладным трупом. Разумеется, в такой час все магазины, аптеки и скобяные лавки закрыты, так что иного выхода, кроме как вытащить ветеринара из постели, нет и не предвидится.

– Ну, дайте ему две чайные ложки микстуры от кашля и перезвоните мне часов в семь утра, – сонно предложил я как-то раз субботним вечером. – Мы как раз успеем взглянуть на беднягу перед утренней церковной службой.

– Ох, да ему совсем скверно! Он, чего доброго, до утра и не дотянет; боюсь, у него в грызле куриная кость застряла, – следовал вполне предсказуемый ответ. На заднем плане я слышал раздражающий кашель с мокротой и голоса детей, которым вот уже несколько часов как полагалось отбыть в страну снов. И кашель этот со всей определенностью не имел отношения к «куриной кости в грызле». Хотя звук этот пропутешествовал через мили и мили телефонного провода, я был стопроцентно уверен: недуг бедного пса гнездится в глубинах грудной клетки.

– Кроме того, утром у меня другие дела, – объявлял владелец пса. – Я к вам быстренько доеду: за десять минут обернусь. – Тут-то я и понимал истинную подоплеку экстренного вызова. Этот тип поутру собирается на рыбалку, или поиграть в гольф, или на охоту, и времени возиться с собакой у него не будет. Для него куда удобнее причинить неудобство постороннему человеку, нежели допустить, чтобы собака и посторонний человек причиняли неудобство ему. Сурово напоминая себе, что я работаю в сфере услуг, я неохотно вылезал из постели, надевал рабочий комбинезон и отправлялся в клинику, – до нее было около мили, – размышляя про себя, как оно было бы здорово, откройся в городе ветеринарная «неотложка».

Спустя час или около того видавший виды, побитый, грязный джип без глушителя, с грохотом ворвавшись в тишину и покой маленького квартала, вырулил на посыпанную гравием подъездную дорожку к клинике.

– Опять соседей перебудил, – пробормотал я себе под нос. Кое-кто из обитателей ближайших домов, не принадлежащих к числу любителей собак и кошек, уже не преминул заметить Джан: дескать, до чего странно слышать, как в любой час ночи приезжают пикапы с лающими или кашляющими собаками.

– Все равно что жить рядом с больницей, вот только разве сирен не слышно, – говаривала одна дама. – И чего это людям ночами не спится: охота же в такое время возиться с собаками! – Сам я вполне разделял ее недоумение. Однако навязчивые ночные шумы, вроде затяжных приступов хриплого кашля или царапанье когтей об пол затягиваются на целую вечность, ежели лежишь в постели, глядя в потолок, и упорно призывая сон, который так и не приходит. Неудивительно, что владельцы животных принимаются яростно названивать сонному ветеринару.

Еще несколько минут спустя собака уже лежала на смотровом столике, а вокруг нее суетились взъерошенный ветеринар, трое маленьких детишек и мамуля с папулей, на вид – лет двадцати пяти.

– Ну, и что такое с вашим щеночком, молодой человек? – спросил я у старшего мальчугана. Ему можно было дать около семи; остальные двое казались немногим младше.

– Папа говорит, у него куриная кость застряла в грызле, – пропищал ребятенок. Я непроизвольно отметил, что у всех троих детей из носов течет, а мордашки все в саже. «Грызло» означает «пасть»; от таких «терминов» меня всегда смех разбирает. Вроде как от словечек «реготать» или «коррупция». Я закусил нижнюю губу, подавляя смешок.

– А как его зовут? – полюбопытствовал я, проводя рукой по сухой черной шерсти коккера-полукровки. Песик нерешительно завилял хвостом.

– Ровер, – быстро подсказал кто-то из детей.

– Какое редкое имя, – объявил я, примеряя на себя роль всеобщего забавника. Однако ответной улыбки так и не последовало. – А сколько ему лет? – Я заметил, что шерсть на морде поседела, а на глазах появились первые признаки катаракты. Я раздвинул пациенту губы и осмотрел бугорки зубов, но пес даже не попытался меня укусить.

– Да годов восемнадцать вроде будет, – отвечал отец семейства. – Мой дед подарил мне его, когда я перешел во второй, не то в третий класс. Некоторые люди упорно отказываются говорить «лет».

– Для собаки это очень много. А раньше он не хворал? – уточнил я.

– Не, насколько нам известно, нет, – отвечала жена, в первый раз нарушив молчание. После чего снова прикусила язык. Я затеребил в руках стетоскоп, решив немножко потянуть время и отлично зная, что, как только в ушах у меня окажутся трубки и я попытаюсь прослушать грудную клетку, тишина тут же развеется. И, разумеется, стоило мне приступить к делу, как между сердечными и легочными шумами стали вклиниваться обрывки разговора.

– А когда ты… куриные кости?

– … В прошлый вторник.

– …Помнишь, как прошлым летом… его сбила машина?

– …давали ему это самое глистогонное…

Но стоило мне вынуть трубки из ушей, и в комнате снова воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием собаки. Я ни на миг не заблуждался: стоит мне снова взяться за стетоскоп, и беседа тут же возобновится. Надо думать, это что-то вроде игры: а ну-ка, посмотрим, много ли услышит ветеринар за раз!

– Боюсь, у него больное сердце, – объявил я, открывая псу пасть. Вот, смотрите: никакой кости! – Все тут же попытались заглянуть внутрь, словно желая уличить меня в ошибочном диагнозе.

– Я готов был поклясться, что там кость! – встрял папуля. – Так что ж с ним неладно?

– Боюсь, у него больное сердце, – повторил я, стараясь произносить слова как можно отчетливее.

– БОЛЬНОЕ СЕРДЦЕ! Я понятия не имел, что у собак такое бывает!

– Еще как бывает, особенно у старых. Ваше бедняга Ровер, если переводить на человеческие мерки, все равно что столетний старец, – пояснил я. – У него так называемая гиперемическая сердечная недостаточность. Сердце у него сдает, кровь подкачивает неэффективно, и в результате мы имеем гиперемию легких. Вот почему он так кашляет.

– Впервые о таком слышу! Неужто у собак и впрямь бывают сердечные приступы? – изумилась мамуля.

– Случается и такое; но в большинстве случаев сердце просто слабеет и слабеет, пока организм окончательно не выходит из строя.

Мальчики изумленно хлопали глазами: диагноз прозвучал впечатляюще, а уж сколько интересного вокруг – и всякие блестящие штучки, и баночки с лекарствами на полках, и стетоскоп!

– Эта слушалка – совсем такая, как у настоящего доктора в больнице, прошептал один малыш на ухо другому. Я вручил старшему стетоскоп.

– Хочешь послушать свое сердечко? – предложил я. Это займет детей на какое-то время.

– А можно ли чем-то помочь?

– Да, придется прописать ему таблетки от сердца и что-нибудь мочегонное, – так называемый диуретик. Вылечить пса мы не можем, зато в наших силах существенно облегчить ему остаток жизни.

– Ага, у моего деда та же проблема, он тоже эти лекарства принимает. Как выпьет свою диабетическую таблетку, так почки у него и выгоняют все, что есть!

– Верно; недаром же средство называется мочегонным. Оно позволяет избавиться от излишней жидкости, скопившейся в легких, – подтвердил я. Ваш Ровер – собака домашняя?

– Эге. Что, у него с почками тоже свистопляска начнется?

– Да сэр, непременно. Так что придется выводить собаку почаще, или полы пострадают.

– Мы что-нибудь придумаем. Может, я просто переселю его в сарай.

– Нет, папа, пожалуйста, не надо! Я буду с ним гулять часто-часто! Только не выгоняй его в сарай! – взмолился старший из малышей. Остальные двое были заняты: играли в ветеринаров.

Я отмерил лекарства и объяснил, как лучше впихивать таблетки в старину Ровера. Очень скоро посетители уже шагали к пикапу.

– Больное сердце? Ушам своим не верю! Я готов был поклясться, что у пса в грызле кость застряла!

Десять минут спустя я был дома и осторожно забирался под одеяло, стараясь не разбудить Джан.

– Что там стряслось, милый? – полюбопытствовала она.

– Ох, извини, не хотел тебя беспокоить, – прошептал я. – Собака кашляла; с сердцем у нее неладно. Думаю, я его поставил на ноги, по крайней мере временно.

– Вот и славно. Доброй ночи.

– Спокойной ночи, родная.

Я лежал в темноте, размышляя обо всех страдающих кашлем собаках, что мне довелось перевидать со времен ветеринарного колледжа. До чего странно, что в половине случаев владелец твердо уверен: у собаки в горле застряла куриная кость. Два вопроса не давали мне покоя: хотел бы я в один прекрасный день задать их эксперту по ветеринарной психологии, специализирующемуся на собачьем кашле!