Текст книги "Дженнифер и Ники"

Автор книги: Джон Перкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Я даже не знаю, где ты. Это так жутко.

Она стояла посреди маленькой зеркальной комнаты, стыдливо скрестив руки на груди. Ее глаза были широко открыты, ноздри дрожали. «Я застенчивый человек, – точно говорила она своим отражениям, – публичное раздевание невыносимо для меня».

– Ты обусловлена своим воспитанием. Это не важно. Ты должна освободиться от него.

– Но я не понимаю, почему, показывая интимные места, я могу освободиться от этой зависимости.

– Очень просто. Ты можешь считать, что обусловленность преодолена, если ты можешь при случае показать попку с такой же легкостью и непринужденностью, с какой позволяешь людям смотреть на твой локоть.

Дженнифер с минуту обдумывала его слова и решила, что она не позволит Джону Гамильтону злорадствовать, уличив ее в закомплексованности. Она сняла шаль, держа ее на некотором расстоянии от тела, и обнажила упругие ягодицы с белыми следами от купальника. Она дерзко обвела глазами комнату:

– Довольно?

– Великолепно. Ты не имеешь права скрывать такое чудо природы. Теперь наклонись вперед, чтобы я мог видеть остальное.

Дженнифер зарделась и запахнула юбку. Наглость Джона ошеломила ее, как шлепок по попке.

– Я не стану делать этого, Джон. Я отказываюсь унижаться. Через эту черту я не переступлю.

– Унижение это то, чему учит тебя твоя культура. В моей стране голые тела ничем не отличаются от голых деревьев или голых камней. Не придавай такого значения своей заднице, она есть у всех, не так ли?

Его слова звучали разумно, но их одних было недостаточно, чтобы заставить ее показать самые интимные уголки своего тела. До сих пор ее нагота была подарком, которого удостаивались любовники, а не всеобщим достоянием, наподобие изображения на монете. Она не была всеобщей собственностью.

В то же время ей становилось ясно, что выгоды, которые она может извлечь из этого испытания, требующегося для получения серебряной булавки, не сводятся к фотографиям для «New Man» или свиданию с Алэном. Она начинала понимать, что в ее собственной сексуальности существуют пробелы. Темные пятна, на которые ей хотелось бы пролить свет.

– Прежде чем я смогу отправить тебя к Пэру Мите, тебе придется освоить две вещи. Ты не сможешь принадлежать к группе «О», пока не научишься быть сексуально независимой и не отделишь свое «Я» от своего пола.

– Но как я могу приступить к этому?

– Ты начнешь с Виды Ланкастер.

15

В детстве Дженнифер трогала гениталии так же, как она трогала язык или пупок. Играя, они с сестрой часто прикасались друг к другу: нежность за нежность.

Смутные воспоминания об этом сексуальном рае прерывались в ее сознании резким вмешательством взрослых: запретом матери, однажды заставшей Дженнифер за тем, что, лежа в пенистой ванне, она то засовывала, то вытаскивала два пальчика из чудесного отверстия между ног. Ей было лет семь или восемь.

– Дженни, милая, там нельзя трогать ручками. Это некрасиво.

В семь лет она не поняла, почему то, что приятно и никому не мешает, плохо, но поверила матери, и с тех пор мастурбировала лишь изредка, за закрытыми дверями. В свои двадцать пять лет она имела весьма смутное представление о том, как выглядит ее щелка. Лепестки бутона, сокрытого меж ее ног, открывались лишь взглядам любовников.

Джон Гамильтон отправил ее на Виндермере Фарм, в Нью Джерси, где по выходным одна обладательница серебряной булавки проводила уединенные встречи с женщинами, желающими обрести сексуальную независимость. Это была Вида Ланкастер, высокая угловатая блондинка, с умными глазами, которые замечали все, что вы делаете. Она обо всем говорила быстро и взволнованно, и все же производила впечатление исключительно спокойного человека. Когда они стали заниматься йогой, она оказалась невероятно гибкой.

Она сидела во главе стола за легким вегетарианским завтраком в залитой светом гостиной. Дженнифер сидела справа от нее, а слева разместились еще три женщины. Вида отрезала каждой из них хлеба, сырого, темного хлеба с изюмом. Дженнифер успела купить гвоздик, которые теперь стояли в голубой вазе на другом конце дубового стола.

– То, что я попыталась организовать здесь, это женское общество, – сказала Вида, – то есть место, куда приходят женщины, чтобы продемонстрировать, что значит быть сексуально независимой и научиться видеть красоту собственной сексуальности. Здесь они делятся друг с другом опытом.

Заговорила какая-то женщина с розовыми волосами:

– Ты научишь нас кончать, ведь так?

– Можно сказать и так, если ты хочешь на этом закончить.

– Как?

– Первый шаг, – промолвила Вида, – это следить за своим языком. Мы не мужчины и, как вы увидите, не нуждаемся в них для удовлетворения наших сексуальных потребностей.

После завтрака они пошли в большую комнату, одна стена которой была прозрачна и открывала вид на заснеженную ферму. На отполированном дубовом полулежали коврики, по пять в кругу, так что женщины, чья одежда была разбросана по комнате, могли смотреть друг на друга. Они встречались взглядами и поспешно отводили глаза.

Дженнифер сидела в позе лотоса, не сводя глаз с Виды. Без одежды Вида выглядела не так внушительно. У нее были чуть отвислые груди и костлявые коленки.

– Сестры, я приглашаю вас в путешествие, – начала Вида. Она сидела с прямой спиной, точно жрица Инанна, сумарианская богиня любви. Сегодня мы все вместе посмотрим туда. У вас в руках маленькие зеркальца, в которые вы имеете полное право смотреть. Мы серьезно взглянем на то, что дает жизнь человеку и начало всем наслаждениям. Этот замечательный орган, эти нижние губы, влагалище, щелка, бутон, грот, киска, это центр вашей сексуальности. Сексуальность дана вам, чтобы испытывать оргазм.

Дженнифер установила зеркальце между ног и взглянула в него несколько скептически. Мужчинам нравилась ее киска, вот и все, что ее интересовало, все, что было ей нужно. Ей нравились их «штучки», так что все было справедливо. Какая разница, что теперь ее немного тошнило от вида собственных гениталий? Но… почему ее все-таки тошнило?

Она огляделась. Другие женщины подолгу и с любопытством глядели в зеркальца. Кэти, женщина с розовыми волосами, лежала на спине, расставив ноги, и широко открытыми глазами пялилась в зеркальце.

Дженнифер раздвинула нежный светлый пушок и при помощи двух пальцев приоткрыла нижние половые губы. Жемчужного цвета жидкость собиралась на нежно-розовой поверхности. Она должна была признать, что цвет ей понравился ей всегда нравился такой цвет, но вот внешние губы были, пожалуй, слишком велики. Они портили ее безупречную красоту.

У каждой из вас форма половых органов немного отличается. Пройдите по кругу и посмотрите на все варианты. Не пытайтесь найти некую среднюю, обязательную для всех норму. И кстати, не впадайте в заблуждение, будто ваша лишена привлекательности. Первый человек, которому она должна нравиться, это вы сами.

– Мой муж говорит, что от меня пахнет, – сказала женщина по имени Ферн. Ее муж работал телепродюсером, и у него вечно не хватало на нее времени.

– В смысле чем? Дезодорантом? Если вы подмываетесь, то ваш запах должен быть приятен нормальному мужчине. Всякая хорошая вещь на свете имеет свой запах.

– Может быть, ему не нравится именно мой.

Две женщины подползли к ее коврику и принялись разглядывать ее влагалище. Дженнифер присоединилась к ним. Запах Ферн показался ей приятным. Пока она стояла на коленях, другая женщина понюхала у нее. Скоро все пять женщин ползали по полу, изучая друг друга, точно мартышки.

Тем же вечером Вида показала им слайды с женскими гениталиями. Она сказала, что им необходимо научиться понимать и любоваться разнообразием вариантов. Это было не только полезное, но и впечатляющее зрелище, по существу красивое. Одна женщина захихикала, другие присоединились к ней. Они сидели в кружок на своих матах в общей комнате, потягивая домашнее вино из бузины и радуясь, что свет погашен, ибо лица их пылали от смущения.

Кэти задала элементарный вопрос:

– Эй, но я ведь не интересуюсь женщинами. Созерцание женских штучек меня не заводит. Я не лесби. Мы смотрели на себя в зеркальца, потом друг на друга, теперь эти слайды, но ведь я здесь, чтобы научиться быть сексуальной с мужчиной.

Вида выключила проектор и включила свет. Ее сережки звякнули, когда она откинула со лба выбившиеся пряди волос. Она принялась со страстной убежденностью объяснять философию своей методики:

– Кэти, ты никогда раньше не видела себя. Ты была очарована, я это заметила. И я не думаю, что женщина может быть хорошей любовницей, если она не испытывает восхищение перед тем, что доставляет ей столько удовольствия. За годы работы с сотнями женщин я пришла к выводу, что причина их сексуальных проблем коренится в том, что они не ладят с собственными половыми органами. Их приучили не смотреть, не трогать, полагаться в получении удовольствия только на мужчину.

– То, чему учим мы, это познакомиться и подружиться со своей щелкой, чтобы научиться любить ее. Когда это будет достигнуто, мы научим вас мастурбировать, – она отхлебнула вина из бузины, – хотя вас и не придется учить тому, что приходит само собой. По сути дела, все, что вам требуется, это разрешение снова вернуться к детской невинности и вспомнить, как вы ласкали себя, пока общество не погрозило вам своим длинным пальцем. А поскольку мы даем вам разрешение мастурбировать открыто, с полным сознанием своего права на этот невинный источник удовольствия, то вы сами будете поражены тем, какую бурю чувств сможете породить в собственной промежности без посторонней помощи. Вот почему мы здесь делаем акцент на независимости. Мастурбация – ключ к полноценной сексуальности, поскольку, как мы только что видели, если вы не можете доставить удовольствие себе, вы не сможете ничего предложить другому. Я надеюсь, что ответила на ваш вопрос, Кэти.

Она откинула назад волосы. В знак признательности Кэти сложила ладони вместе и вежливо поклонилась. Теперь ей было о чем подумать.

– Есть еще вопросы? – спросила Вида, обводя взглядом комнату.

Дженнифер молчала и заговорила, лишь когда Вида вопросительно взглянула на нее:

– Сегодня я пережила много замечательных моментов, но я все еще не знаю, смогу ли я сделать это. Я имею в виду, что мне придется еще перебороть свое отвращение к гениталиям.

– Я рада, что вы высказались, Дженнифер. Мы все знаем вас как замечательного фотографа, и, конечно, по вашей статье в «New Man». В каком-то смысле вы секс-символ Америки. Поэтому если даже вы испытываете затруднения в отношении собственных гениталий, здесь что-то не так.

Все глаза устремились на Дженнифер.

– Я просто подумала, что вы правы. Вот что я хочу сказать. Я мастурбирую, как и все остальные. Но всякий раз мне немножко стыдно делать это. Как будто я обманываю или что-то в этом роде. И я никогда не смотрю на себя.

Ласковая улыбка Виды ободрила ее:

– Продолжайте, для женщины важно сказать об этом.

– Это все. Я фотограф, а не оратор. Все, что, вижу я стараюсь запечатлеть на пленку. Мне трудно объяснить, что это значит, чувствовать, как, играя с собой, ты становишься свободней, но, думаю, это правда.

– Можно попросить вас об одолжении, Дженнифер?

– Пожалуй… можно. – А что ей оставалось делать.

– Сегодня на вечер по плану назначена демонстрация. Вы согласны?

– Согласна что?

– Продемонстрировать. Показать нам, как вы мастурбируете. Идите на стол у окна, – она указала на стол, напоминающий гинекологическое кресло, оснащенное стременами, – и просто позвольте себе расслабиться.

– Я… я не думаю, что смогу.

– Почему же нет? Здесь только мы, женщины. Суть демонстрации в том, что чем больше удовольствия вы доставите себе, тем больше будет поддержка аудитории. Мы все последуем вашему примеру на столе или прямо в зале.

Дженнифер дрожа влезла на стол.

Она боялась, что кто-нибудь засмеется, но женщины молчали, исполненные уважения к ее смелости первой публично проделать то, что все они, за исключением Виды Ланкастер, до сих пор делали лишь в кабинете гинеколога.

Не то чтобы они мастурбировали перед доктором, но когда Дженнифер раздвинула свои восхитительные ляжки и вдела ноги в металлические стремена у основания экспериментального стола, они вдруг припомнили те фантазии, что приходили им в голову, пока врач орудовал своими холодными инструментами.

Они обступили Дженнифер в ожидании, когда она начнет. Ее пальцы нервно бегали по ляжкам, кружили по треугольнику внизу живота.

– Прикоснись к себе, Дженнифер, – торопила Вида, – как ты делала это, когда была маленькой.

Другие голоса присоединились к голосу Виды, и Дженнифер, понукаемая ими, принялась тереть и ласкать свою грудь. Она закрыла глаза и вызвала в памяти образ Алэна, мечтая, чтобы он был сейчас здесь и удовлетворил ее желание.

Продолжая настойчиво массировать места, служившие источниками удовольствия, она забыла о смотрящих на нее людях. Их внимательные глаза и сдерживаемое дыхание отодвинулись и померкли. Она знала, что впервые в жизни она способна лететь туда, куда она хочет. Раньше она мастурбировала, чтобы снять напряжение, секс как таковой имел при этом второстепенное значение. Теперь она обрела нового любовника: себя саму.

Ей предстояло оторваться от земли, отягченной предрассудками, предупреждениями и намеками, и она поднялась, и, пронзая верхние слои стратосферы, она слышала уже только мерную работу машины: стук сердца, шум врывающегося в легкие воздуха, легкую дрожь в животе.

– Давай, Дженнифер, лети, – подбадривала ее Вида Ланкастер, и откуда-то из рокочущей глубины до Дженнифер донеслись голоса других женщин, которые восторженно визжали, когда она снова, снова и снова достигала вершины, всякий раз по собственной воле.

16

– Не хочешь ли ты подарить мне подарок, милашка? – обратилась Дженнифер к невысокому, видимо робеющему мужчине, который нерешительно топтался у двери в спальню. – В конце концов, это наш первый раз.

Мужчина протянул ей две сложенные пополам пятидесятидолларовые бумажки и, когда она взяла деньги, слегка ткнул пальцем ей в ладошку. Она делано засмеялась, потом повернулась спиной к нему, чтобы спрятать деньги в ящик комода. Она была в шелковой юбке и на каблуках.

Мужчина нетвердо держался на ногах, но торчал, подумать только, он торчал! Когда он только вошел в ее просторную гостиную, в квартире на Парк Авеню, где три дня в неделю Дженнифер работала жрицей Афродиты – девушкой по вызову, доступной любому мужчине, она подумала, что с этим мужчиной будут проблемы. Он горел внутренним огнем.

У него было сильное, но страдающее лицо. Он казался полным, но полноту придавали ему хорошо развитые мышцы, а не жир. Он носил дорогой костюм, подобранный, однако, без вкуса и дерзко закрученные кверху усики. Его звали Адам, судя по тому, как он представился, подчеркнуто внятно произнося свою фамилию. Глядя на Дженнифер своими мутными глазами, он сказал, что он армянин, художник, изображающий в абстрактной манере женские тела. Два года он провел один в Вермонтском сарае, переделанном под мастерскую, рисуя воображаемые груди и ягодицы. Это был страстный человек с большими руками, видимо обуреваемый желаниями и старающийся загасить этот огонь крепким брэнди. Он пришел к ней, потому что так долго не был с женщиной, что счел бы жестоким явиться к обычной девушке, не утолив прежде свою долго сдерживаемую страсть.

Услышав, что именно ей выпала подобная честь, Дженнифер понимающе кивнула и повела его в роскошную с огромной ванной, где должен был побывать каждый клиент, прежде чем он попадал в спальню. Он послушно стоял возле раковины, пока она расстегивала ему ширинку и доставала его длинный гладкий член. Она вымыла его с мылом теплой водой, превращая необходимую гигиеническую процедуру в дразняще соблазнительный ритуал. Часто мужчины настолько возбуждались, что кончали прямо в мочалку.

Джон Гамильтон сказал, что для того, чтобы перестать ассоциировать себя с собственным влагалищем, ей следует поработать проституткой. Она должна была стать сексуальным объектом. Секс – свирепая буря, и ей следовало уяснить, что она не более, чем одна из миллионов пылинок, захваченных и унесенных ею, буря определяет и направляет ее движения.

Он бросил вызов ей как бесстрашной путешественнице, и она приняла его. В поисках подходящего храма проституции она вспомнила о подруге Джека Августа – Мисти. Помимо работы в фильмах, Мисти содержала что-то вроде любовного бизнеса. Она предоставила в нем Дженнифер одно из самых замечательных мест.

Сюда Дженнифер приходила, чтобы прислуживать, отрекаться от себя, своей гордости и своих нужд.

– Что ты предпочитаешь, любимый? Хочешь, я потру тебе спинку или сделаю массаж ног?

Адам кивнул в ответ, обнажая зубы в благодарной улыбке. Он даже не прошел, а прошествовал к кровати и осторожно растянулся на ней. Он много выпил, но это был сильный мужчина с сильно развитым половым инстинктом. Дженнифер сбросила шелковую юбку и шагнула к кровати, и присела на корточки над его спиной, чтобы легкими прикосновениями пальцев и ладоней снять напряжение с его спины, плечей и ног.

– Тебе нравится, любимый? – спросила она. Ей не приходилось подбирать слова. За два дня она переспала с восемью незнакомцами и заработала столько, сколько заработала бы за час работы фотографом. Ей нравилось разнообразие мужчин, но она не могла позволить себе сделать заработок от проституции своим основным доходом. Ее запросы далеко превосходили финансовые возможности девочки по вызову.

Но она задумчиво улыбнулась – теперь она может приглашать клиентов в качестве хобби. Неплохо получить от какого-нибудь Адама сотню долларов за удовлетворение его сексуальных фантазий. Он пошевелился под ней, и она соскочила. Он приподнялся, опираясь на локоть, и в этот момент напоминал ей любимого дядюшку Митча, с его густыми усами и внимательной белозубой улыбкой, как будто только и ждущего, чтобы она сделала ошибку.

Ей не нравился этот вид, поэтому она обняла жесткое, мускулистое тело, скользя по нему руками в поисках эрогенных зон.

– Тебе нравится, когда о тебе заботятся?

– О да, – уверенно ответил он. – Да, мне нравится, когда ты спрашиваешь, чего я хочу. Как я предпочитаю. Хочу ли я, чтобы музыка играла тише или чтобы ты улыбалась шире?..

Он положил руку ей на талию, потом на грудь. Он играл с ее сосками, и его движения отзывались ответным желанием в ее теле.

«Несправедливо, когда мужчина может вот так играть с тобой», – подумала она.

Позволь мне поцеловать твоего дружка, – попросила она, тыкаясь носом в головку члена. Обхватив руками его ягодицы, она прижималась лицом к его телу, проводила языком по яичкам. Она знала, что делает, давно усвоив, что настоящая мечта каждого мужчины – это найти женщину, которая по крайней мере притворялась бы влюбленной в его член. Роль Дженнифер сводилась к тому, чтобы создавать и поддерживать иллюзии своих клиентов.

– Я хочу всю тебя, – твердо проговорил Адам. – Сегодня я взбесившийся бык.

– Ты заплатил два раза по половинке, так что позволь мне пососать. Я это хорошо умею.

– Нет, я хочу выпить тебя, как фруктовый коктейль. Я хочу тереться лицом об тебя, ощущать твой сок на моем теле. Просто ляг на спину и подними ноги вверх, раздвинь ноги и разведи губки твоей киски.

То, как он говорил возбудило Дженнифер даже больше, чем она того хотела. Он, очевидно, не собирался сдерживать себя перед ней. Желание распирало его изнутри, его лицо побагровело.

Она сделала все, как он сказал, придерживая пальцами с накрашенными ногтями верхние половые губы и открывая для него сочную розовую плоть между стройными поднятыми вверх ляжками.

Он начал с поцелуев в подколенные ямочки, постепенно поднимаясь своим влажным ртом все выше по внутренней поверхности бедер. Потом он остановился на мгновение, и, взглянув на него, она заметила, что он почти благоговейно смотрит на влагу ее пещерки, лаская себя рукой.

– Пососи у меня, лапочка. Засунь свой толстый язык в мою дырочку. Трахни меня языком, – слова сами приходили ей на ум.

– Ты так чудесно пахнешь, – пробормотал он из расщелины ее ног.

«Еще бы, – подумала Дженнифер. – Духи, которыми я пользуюсь, стоят 450 долларов флакон».

Она перебирала пальцами густые волосы своего клиента, ее охватывала дрожь от ощущения того, как его длинный язык вновь и вновь входит в ее тело. Он начинала опасаться, что Адам не шутил, обещая довести ее до изнеможения.

Горячие волны поднимались от промежности к пупку. Он держал в руках ее мягкие половинки, лаская расщелинку между ними. Он нащупал жесткое колечко влагалища и ввел в него палец на глубину одной фаланги. Он притянул ее к лицу, он походил на человека, который ест арбуз, так чавкая, что одни эти звуки могли бы внушить ей отвращение к любовнику, но теперь они лишь разгорячили ее. В конце концов, они были проявлением нежности.

Она отстранилась от него, чувствуя первые признаки приближающегося оргазма. Он поднял голову и довольно улыбнулся, его усы и подбородок блестели, обильно смоченные любовным соком.

– Ты вкусная, как персик, и горячая, ты обожгла мне язык. У тебя такая маленькая уютная дырочка, что я боюсь, как бы тебе не было больно, когда я вгоню в нее мой армянский член.

– Войди в меня, Адам. Ничего, если мне будет больно, ты сводишь меня с ума. Я хочу ощутить внутри себя это чудовище, – она внутренне рассмеялась над нелепостью их диалога, но он был сейчас уместен.

– Тогда приготовь мне путь. Я не хочу брать на себя ответственность. Приготовься, что я буду трахать тебя так сильно, что мой член выйдет у тебя через горло.

Тугая багровая головка его торчащего члена источала предкоитальную жидкость. Она обхватила ее обоими руками и направила во влажную глубину влагалища, приветствуя его силу и заведенная его грубой речью, которую она относила за счет пробуждаемого ею желания.

У него были сильные плечи. Он опирался о постель мускулистыми накаченными руками, медленно работая ягодицами и дюйм за дюймом проникая в нее. Она подняла задницу навстречу ему, приглашая на всю длину утопить в ней член. Она напрягла мышцы влагалища, заглатывая его в себя, так, что он застонал от наслаждения.

– Ты отличная трахальщица. Она у тебя узкая, как горло, я знаю. Такой кайф, точно ты пьешь меня своей киской.

Она закинула ноги ему на плечи, а он приподнял ее задницу над кроватью, чтобы достичь наибольшей глубины проникновения. Его тело била крупная дрожь. Она ухватилась за его руки и плечи, чувствуя глухие удары его сильного тела о ее задницу и заднюю поверхность бедер. Он трахался так рьяно и так быстро, что первые несколько минут она могла только беспомощно повисать на нем. Он так глубоко проникал в ее тело, точно хотел припечатать ягодицы к матке, пришить задницу к сатиновой простыне. Он вошел в ритм и теперь двигался безостановочно, не зная усталости. Его глаза были закрыты, крупные черты лица светились блаженством. Он напоминал чемпиона-велосипедиста, наездника или пловца, который, достигнув определенного предела скорости, без труда удерживает его.

Он балансировал на одной руке, другой лаская твердые груди Дженнифер, стискивая их с такой силой и так энергично, что она не успевала открыть рот, чтобы пожаловаться, как тут же его рука уже гладила ее живот или оказывалась на заднице. Он сжал гладкие половинки в руке, а потом стал похлопывать ее по попке, точно наездник, подгоняющий лошадь. Она быстро двигала задницей вверх и вниз, шепча ему на ухо слова ободрения, как будто хотела проверить, сколько этот дикий человек способен не кончать. Она начинала терять терпение, готовая кончить в любую минуту, балансируя на тонкой грани оргазма. Если она не заставит его разрядиться как можно скорее, то ей конец. Поэтому ее слова стали грубыми, чтобы достичь его сознания:

– Ты просто разрываешь меня на части, любимый. Я чувствую, как сок из твоих яичек жаждет вырваться на свободу. Они стали такими тяжелыми, такими полными. Давай же, утопи меня в сперме. Наполни меня до краев.

Она почувствовала, как дрожь, зародившаяся в руках, мгновенно овладевает им, доходя до икр и кончиков пальцев, пока, наконец, он не затрясся всем телом, как ракета, готовая к пуску.

Его глаза вдруг распахнулись. Они готовы были выскочить из орбит. Язык высунулся в щель между зубами, и она почти видела, как пар валит у него из ушей. Теперь она была спокойна, что выйдет из этой гонки победительницей и что он кончит раньше нее. Она протянула руку и обхватила двумя пальцами основание его члена.

Это было последней каплей. Он, казалось, не ожидал этого, и невольный стон сорвался с его губ.

– О-о-о! – застонал он опять, врываясь в нее с силой быка, вновь и вновь пропарывая ее промежность, пока горячий сок любви не вырвался из него, выплескивая в нее два года копившееся желание.

В тот же день за обедом, в кухне на Парк Авеню, Дженнифер рассказала Мисти про Адама.

– Так нельзя, Дженни. Мои девочки очень быстро понимают, что если позволять все клиентам, то кончишь тем, что не сможешь сидеть. Запомни, это намного проще, просто довериться клиенту и уступить ему власть над ситуацией.

– Но он ловил такой кайф. И потом, он так грязно ругался, это очень заводит.

– Они все такие. Часть твоей работы состоит в том, чтобы позволить им излить всю брань на тебя. Каждая хорошая проститутка знает, что они приходят не за сексом, а за иллюзией.

– Забавно. Я всегда считала, что отдаваться за деньги позорно. Мне все еще трудно требовать плату за то, что приносит мне удовольствие, но я могу понять тех, кому очень нравится быть девочкой по вызову. В эти выходные я работала на полную катушку. Я могу считаться профессионалкой.

Мисти отхлебнула кофе и захрустела морковкой. Открытия Дженнифер произвели на нее впечатление.

– Я до сих пор не понимаю, почему ты это делаешь. Ты известный фотограф. Тебе не приходится сводить концы с концами.

– Я бы ни за что не согласилась упустить этот опыт. Я так довольна собой. Джон Гамильтон был прав: я действительно стала контролировать свою сексуальность. Я чувствую дистанцию между ею и мной.

– Опыт это, конечно, хорошо, но я все же предпочитаю заниматься любовью перед камерой. Кстати, ты обещала заснять меня.

– Я помню. Сегодня вечером я пойду домой, постараюсь отдохнуть, а на той неделе ты зайдешь в мою студию, – Дженнифер улыбнулась, а там ты увидишь как эта работа превращается в стиль жизнь.

17

Наконец настал день, когда Пэр Митя потребовал Дженнифер к себе, в свое новое святилище на севере штата Нью-Йорк. Джон Гамильтон позвонил ей: Ники и Алэн вернулись в Штаты, чтобы повидать отца. Они спрашивали о ней, и он рассказал, какой талантливой ученицей она оказалась.

Необыкновенно ясным утром в начале февраля Дженнифер, одетая в неброское шерстяное пальто и голубые джинсы, с огромной сумкой через плечо, заказала такси до Гранд Сентрал Стейшн. В просторном вестибюле, занятом экспозицией «Кодак», она купила билет и поспешила к отходящему поезду. Он неторопливо направится к восточному побережью горделивого Гудзонова залива и в конце концов доставит ее в уютно раскинувшийся на реке городок Ринеклифф, где будут ждать ее на машине Алэн и Ники. Поезд был почти пуст, так что она могла выбрать место у окна и, глядя на проплывающий за окном пейзаж, попытаться собраться с мыслями.

Последние несколько месяцев выдались бурными. Она многому научилась и внутренне повзрослела. Она была другой женщиной, чем та, что, повинуясь внезапному порыву, подошла к Ники Армитаж, а потом с удивлением осознала себя втянутой в череду событий, которые повлекла эта встреча.

Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. В голове проносились мысли и видения; картинки, предстающие перед ее внутренним взором, можно было разделить на три нечеткие группы:

1. Была ли она в самом деле влюблена в Алэна? Теперь она думала, что да, но тогда ночью, на пляже, когда она подставила ему свою задницу, она была в этом уверена. Что так влекло ее к нему? Она решила, что это было его умение держать нос по ветру в поисках новых приключений, его спонтанность и непредсказуемость.

Но было и что-то большее. Ей казалось, что она любила его, потому что не могла до конца разгадать, или… почему? Потому что от него хорошо пахло? Это правда. Он покорил ее? Это тоже правда. Тут был сложный клубок причин, но поскольку она была романтиком, то всегда скептически относилась к любви и не спешила отвечать на вопрос: влюблена она или нет. У нее и раньше бывали подобные эмоциональные увлечения, но они никогда не приносили ей удовлетворения.

2. Ее мысли крутились вокруг святилища, конечного пункта ее путешествия. Она пыталась представить себе, каким оно окажется и какой окажется она там. По своему опыту она знала, что лучше одеться просто, поэтому на ней было грубое шерстяное пальто вместо горностаевой шубки и джинсы вместо ее любимого материала шелка.

Особенно ее интересовал Пэр Митя. Было трудно представить, как мог бы выглядеть отец Алэна и Ники. Этот необыкновенно харизматичный и необыкновенно богатый духовный вождь был легендой. Она ломала себе голову над тем, удастся ли ее уговорить его на пару снимков или нет. Она была готова к встрече с ним, но вопрос был в том, был ли он тем, кто ей действительно нужен.

3. Еще она думала о Виде Ланкастер и борделе Мисти на Парк Авеню. Мастурбация и проституция. Личное и публичное, внутреннее и внешнее, независимость и сосуществование – оба опыта сильно повлияли на нее. Они дополняли друг друга в ее сознании. Она научилась тому, о чем говорил Джон Гамильтон, она думала: как стать настолько ответственной за свою сексуальность, чтобы не нуждаться ни в ком, кроме себя; как разорвать связь между сексом и эмоциями; как разделить сердце и влагалище. Она была чем-то большим, чем сумма пережитого ею, но и меньшим, поскольку ей все еще чего-то не хватало для нового приключения.

Она все еще была погружена в свои мысли, когда поезд остановился в Ринеклиффе. Она сошла со станции и оглядела автостоянку. Она увидела серый «Мерседес» и, сойдя с асфальта, направилась к нему, хрустя ботинками ручной работы по смеси льда и гравия.

Она думала, что кто-нибудь из них Алэн или Ники выйдет из машины навстречу ей, но этого не случилось. Когда она была уже в пяти шагах от ухоженной дорогой машины, послышался шум заводящегося мотора.

Она подергала ручку передней дверцы и убедилась, что она заперта. Ники сидела за рулем, но не открыла дверь. Дженнифер залезла на заднее сиденье, где ее страстно приветствовали губы Алэна.

Контраст между реальностью поезда и тем миром, которым окружили себя Алэн и Ники, был так велик, что Дженнифер поначалу противилась, пытаясь увернуться от поцелуев Алэна. Но он был так настойчив, что ей не оставалось ничего другого, кроме как сдаться.