Текст книги "Дженнифер и Ники"
Автор книги: Джон Перкинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Николь и Ники, обе маленькие женщины, точно амазонки накинулись на Монте и пригвоздили его руки к мату. Он дернулся, пытаясь вырваться, но не стал упорствовать в борьбе. Его огромное тело была распростерто на полу, пассивное и обессиленное.
– Он сам хочет, – сказала Николь. – Мне кажется, он этого хочет.
– Теперь, Дженнифер, – скомандовала Ники, – он не сможет пошевелиться.
– Но я не могу прямо так.
– Почему же?
– Ему будет больно. Нужна смазка.
– Возьми в сумке, – сказала Николь, указывая рукой на сумку.
Дженнифер нашарила в сумке баночку вазелина и до блеска натерла им член. Она встала на колени над телом своего насильника, положив руки на мускулистые ягодицы.
– Нет, – его протестующий голос прозвучал слабо, и женщины не обратили на него ни малейшего внимания.
Дженнифер раздвинула его ягодицы внутри их покрывал нежный темный пушок и во влажной глубине обнаружила плотно сомкнутый розовый бутон. На нее пахнуло потом и спермой, следы которой оставались на волосах.
– Вгони его вовнутрь, Дженнифер, – подбадривала Ники, – ну же.
Три женщины окружили распростертого на полу голого мужчину, точно ангелы мщения. На их лицах было написано непоколебимое желание покарать виновного.
Ники дотянулась до губ Дженнифер и запечатлела на них поцелуй, точно вдыхая в нее решительность. Дженнифер засунула мизинец в анус Монте и отдернула руку, почувствовав ответное давление.
– Ну же, Дженнифер! – подначивали ее Николь и Ники, и Дженнифер уперла конец своего члена в маленькое розовое колечко. Он дернулся, и член соскользнул, но она, пользуясь помощью подруг, тотчас водворила его на место.
Она вошла в него, по крайней мере, на глубину двух дюймов и услышала его пронзительный крик. Все силы двух женщин уходили на то, чтобы удерживать его сильные ноги.
Дженнифер торжествовала, теперь она была покорительницей, а он испытывал на себе то, что недавно заставил ее пережить: унижение и беспомощность.
Накипевшая злоба покидала ее с каждым новым толчком длинного члена, который она все глубже вгоняла в задницу Монте, то почти вынимая его, то вновь засаживая в тело на все восемь дюймов его длины. Непривычная роль активного участника секса захватила ее своей динамикой. Так вот что чувствуют мужчины! Чувство превосходства, чувство власти над кораблем, знакомое каждому капитану, вот что вы испытываете, глядя сверху вниз на голую задницу человека, удовлетворяющего вашу похоть.
Она врывалась в него с той же страстностью, с какой он ее насиловал. Жаль, что черный искусственный член не был связан с ее клитором, и она не могла ощутить ту упругость тела, о которой всегда говорят мужчины. Но она пыталась вообразить ее на основе того сопротивления, которое оказывало тело ее вторжению, того, как анус пытался удержать в себе член.
– Что, прочувствовал, сукин сын? – спросила она, энергично действуя членом. – Надеюсь, что твоей заднице теперь так же больно, как было моему влагалищу, но мне важнее, чтобы ты понял, что ты заставил меня испытать. Ты изнасиловал Дженнифер Сорел, человека, знающего себе цену и ценящего свободу. Ты заставил меня ощутить себя не властной над собственной сексуальностью, которая всегда была особенно дорога для меня. Я пришла сюда, чтобы научиться обнажать то, что культура учит нас скрывать и подавлять, а ты мне очень быстро напомнил, почему я должна прятать свое тело…
– Что я хочу показать тебе? – продолжала Дженнифер, все более распаляясь по мере того, как черный член входил и выходил из его тела, и готовая без устали трахать его. – Что я хочу показать тебе? Я хочу преподать тебе урок, что женщина – не носовой платок, которым ты пользуешься, а потом выбрасываешь его на свалку.
Она еще раз грубо ворвалась в него. Он повернул голову на мате, чтобы посмотреть на трех своих пленительниц.
– Ты же просила этого. Ты дразнила меня…
– Да, пожалуй, мне сказали вести себя так. Но ты прав: я дразнила тебя. Как ребенок дразнит льва в зоопарке. Ты не мог сдержаться.
– Твоя красота заставила меня забыть обо всем… Я не ожидал этого. Я всегда мог владеть собой. Это все из-за тебя, клянусь, все из-за тебя. Я не насильник.
Она не поверила его словам. Она снова глубоко вошла в него и почувствовала удовлетворение, когда он застонал.
– Тебе ведь нравится чувствовать его в своей заднице, Монте, – спросила Николь, наклоняясь к нему, чтобы выдохнуть вопрос в самое ухо, а затем еще раз повторить его, уже с большим злорадством в голосе.
Кажется, вопрос оказался последней каплей. Собравши откуда-то силы, он взревел, вскидываясь, чтобы стряхнуть с себя женщин. Дженнифер почувствовала, как натяжение ремней ослабло, когда член был вышвырнут из задницы.
Он встал на ноги, подобный разгневанному богу, держа обоими руками свой восставший член, как фермер, пытающийся выдернуть какой-нибудь крупный корень.
– Как это случилось? – спросила Ники. Дженнифер взглянула на Николь. Та пожала плечами. Что они натворили?
– Вот! – крикнул он им. – Откуда вам знать, что значит возиться с этой штукой? Она втягивает меня в беду повсюду, куда бы я ни пошел. Женщины дразнят. Мужчины шутят. Жаль, мне не хватает смелости отрезать его и стать кем-нибудь другим.
Его слова прозвучали так искренне, с такой красноречивой страстностью, что Дженнифер была тронута и снова почувствовала себя сбитой с толку.
– Почему ты изнасиловал ее? – спросила Ники. – Только не говори, что твой малыш заставил тебя сделать это.
Он упал на колени перед тремя женщинами. Только по его взгляду, украдкой брошенному поверх их голов, можно было догадаться, что он обращается также к Алэну и к еще двум мужчинам, до сих пор безмолвно наблюдавшим за сценой.
– Мой член – настоящий альбатрос. Когда я был мальчишкой, он уже имел теперешние размеры. В старших классах от девчонок просто не было отбоя. В чем же можно винить меня, если окружающие с самого начала придавали такое значение тому, что от меня не зависело? Посмотрите на меня. Я обычный парень. Ничего особенного. Но стоит мне снять брюки, женщины так и липнут ко мне, думая, что я великолепный любовник. Я не виноват в том, что они липли ко мне и ожидали слишком многого, но это именно так и было. И даже когда у меня не все так здорово получалось, они, кажется, не замечали или им просто было все равно. Главное, им было чем похвастаться перед подружками, как парень похваляется тем, что уложил в постель девчонку с самыми большими сиськами в городе.
– Ты кое-чему научился, не так ли? – спросила Дженнифер. – Ты понял, как женщины умеют добиваться своего? – Ее голос звучал резко, но в душе она начинала проникаться симпатией к Монте.
Он покачал головой.
– Все, чему я научился, это платить женщинам той же монетой. Они были для меня объектами, сменяющими друг друга. Я мог трахнуть любую, и это ничего не значило. Им был нужен не я, а мой член.
Николь желчно рассмеялась, хотя по ее глазам было видно, что рассказ тронул и ее. Эта история была понятна каждой женщине, потому что, даже если у нее самой не было огромной груди, такая грудь была у ее подружки.
– Но это еще не значит, что ты можешь ходить и насиловать женщин, – возразила Дженнифер.
– Я уже сказал, что потерял власть над собой, как только тебя увидел. Я прошу прощения за то, что произошло, но когда я увидел твое тело, то понял, что пойду на все, лишь бы обладать им.
– И ты пошел на все, – напомнила Дженнифер, – кстати, как твоя задница?
Он потрогал рукой сзади и поморщился:
– Болит.
– Моя пизда тоже.
Они поглядели друг на друга с сочувствием. Ники и Николь наблюдали за ними, с повышенным интересом ожидая, что произойдет дальше. Они сбросили с себя одежду, и Дженнифер отлично понимала, что они сделали это не для того, чтобы продолжать интересный разговор о незавидном положении сексуального объекта. Они заявляли о готовности вступить в игру.
– Ну что ж? Одного взгляда на 10-дюймовый, налившийся соком член Монте было достаточно, чтобы понять, что его с лихвой хватит на всех. Она заметила, как подведенные черной тушью глаза Николь горели от нетерпения, а Ники, хоть и была более сдержанна, все чаще бросала взгляд на восставший член.
Дженнифер шагнула в перед. Разумеется, она имела больше прав на Монте. Она пострадала и могла рассчитывать на вознаграждение.
Осторожно, как японская гейша, она наклонилась между ног Монте и всосала головку его гигантского пениса. Она играла с ним языком, слизывая выделяющуюся жидкость и чувствуя, как ласки отзываются ей приятным щекотанием в области клитора. Сосание заводило ее, особенно когда ей доводилось взять в рот член таких выдающихся размеров.
Она выпустила член, видя, как жаждет Ники закончить начатое ею, как влажно блестят ее губки в предвкушении соприкасания.
– Оставляем его тебе, – сказала Дженнифер, уступая свое место у ног Монте.
Николь была реалисткой. Зная, что Ники не скоро кончит, она занялась двумя оставшимися в комнате мужчинами, кроме Алэна. Она знала, что Дженнифер сама претендует на ведущего группы «О».
Дженнифер приняла как поздравление восхищенный поцелуй Алэна, поцелуй человека, который сам еще не до конца поверил в свершившееся у него на глазах превращение. За их спиной бушевала оргия, когда они обнялись, точно никогда еще не прикасались друг к другу.
Дженнифер подарила Алэну долгий страстный поцелуй, стараясь вложить в него все чувства, обретенные сегодня в группе, все, чего ей не хватало ранее.
Когда их губы разомкнулись, Алэн объявил, что самая важная встреча еще впереди:
– Мой отец хочет видеть тебя.
– Сейчас? Не может он подождать?
– Видимо, нет. Он всегда говорит: «Главное правильно выбрать момент».
20
Пэр Митя взял за правило никогда не принимать более одного человека одновременно, и то, что он говорил во время таких персональных аудиенций, соответствовало личности приглашенного. Пэра Митю не интересовали массовые движения.
Алэн подвел ее к уединенному домику своего отца, приютившемуся в уголке имения, в стороне от основных построек. Ночь была довольно прохладной; от реки поднимался туман.
Они остановились перед невзрачного вида домиком, и Алэн прижал ее к себе так крепко, чтобы чувствовать ее грудь через ткань пальто. Он хотел ей что-то сказать и мучительно подбирал слова.
– Дженнифер, я хочу сказать тебе кое-что. Я не вижу причин, чтобы не любить тебя. Там, на острове, все было всерьез.
Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Боясь, что, отвечая, она может напугать его своей эмоциональностью, Дженнифер лишь прошептала в ответ: «Да, всерьез».
Он повернулся и пошел прочь, оставив ее одну. Она подождала, пока его шаги по мерзлой земле не стихнут вдали. Потом глубоко вздохнула, выпуская изо рта клубы пара, и постучала в простую дверь уединенного жилища Пэра Мити.
Дверь со скрипом приоткрылась, как бы сберегая внутреннее тепло помещения, и показался человек среднего роста с белой бородой.
– Да, – произнес он.
– Я – Дженнифер Сорел. Вы назначили мне встречу.
– Я помню. Входите.
Она шагнула за порог и обнаружила, что комната освещается лишь слабым лунным светом, падающим из окна. Бородатый человек вытаращил на нее глаза и поманил скрюченным пальцем.
Она последовала за ним через просторную комнату, полную, кажется, спящих кошек. Она шла, с удивительной ловкостью умудряясь не наступить ни на одну из них, и остановилась, когда Пэр Митя зажег свет над кухонным столиком.
Желто-зеленый шелковый абажур, покрывающий лампу, делал отбрасываемый ею свет приглушенным и мягким, как раз таким, какой приятнее всего для глаз ночью. Она висела над белым лакированным кухонным столиком, на котором находилась баночка арахисового масла, раскрошившаяся по краям, отсыревшая буханка черного хлеба и огромный нож.
Белобородый человек сел за столик и взял в руку нож. Он отрезал два ломтя черного хлеба и протянул один из них Дженнифер.
– Хотите есть?
– Я хотела бы увидеть Пэра Митю. Это вы?
– Что вы хотите узнать? – спросил он.
Он посмотрел на нее из-под белых кустистых бровей и улыбнулся самой прекрасной улыбкой, какую Дженнифер когда-либо приходилось видеть. При помощи ножа он размазал коричневатое масло по влажной поверхности хлеба, потом поднес бутерброд ко рту. У него были крепкие белые зубы, оставившие следы на хлебе и масле, когда он откусил кусок хлеба и стал пережевывать его с наслаждением.
Дженнифер пододвинула себе стул и села напротив Пэра Мити. Ей вдруг вспомнились все те вопросы, касающиеся Ники и Алэна, что приходили ей в голову за последние месяцы. Она лихорадочно рылась в памяти. Честно говоря, она не знала с чего начать. Огромное количество вопросов совершенно сбило ее с толку. Наконец она решила начать с того, что было для нее самым важным.
– Я хотела узнать про вашего сына, – начала она, я люблю Алэна, по крайней мере, мне так кажется.
Он фыркнул и едва не подавился арахисовым маслом.
– Мой сын? Мне никогда не удастся приобщить его к делам. Он предпочитает мотаться по миру за своей прыткой сестренкой. Я испортил своего сына, мисс Сорел. Он рос одиноким ребенком, у довольно холодной матери, поэтому я соединил его с сестрой. Теперь я жалею о том, что настоял, чтобы они воспитывались вместе. Но о таких вещах всегда узнаешь слишком поздно.
– Да, пожалуй.
– Думаю, вам бы лучше удалось справиться с двумя детишками? – Он поднял свои белые пушистые брови. Он был трогательнее, чем казалось на первый взгляд.
– Вы гуру?
– Нет.
– Но так пишут в газетах.
– Газетам приходится давать поспешные ответы на сложные вопросы. Вы выглядите довольно умной, способной размышлять над трудными вопросами…
– Я люблю Алэна, это непростой вопрос.
– Понимаю, и поэтому вы здесь. Вот почему я спросил, когда мы вошли в кухню, что вы хотите узнать.
– Как я могу отвоевать его для себя, вот что я хочу знать. Вы его отец, может быть, у вас будет идея.
Пэр Митя прожевал последний кусочек и рыгнул, прикрывая рот ладонью. Он погладил бороду.
– Люди всегда приходят ко мне за идеями. Что я думаю о том или об этом? Если бы меня посещали великие идеи, не кажется ли вам, что я уже давно копал бы нефтяной колодец голыми руками, а не сидел бы здесь. Могу заверить вас, что здесь бы меня не было.
Дженнифер собрала крошки в кучку на столе.
– Что бы вы сделали на моем месте?
Пэр Митя протянул руку через стол и взял ее за локоть, вновь разметая собранные ею хлебные крошки.
– Дженнифер, мой сын бездельник. По сути дела, он – пропащий человек. Если бы я не присылал ему деньги, он бы попросту голодал.
– Вы не хотите, чтобы он сам о себе заботился?
– Почему я должен интересоваться тем, сколько он зарабатывает.
Дженнифер задумалась над этим. Состояние Пэра Мити недаром считалось огромным, оно позволяло ему тратить огромные суммы на содержание своих детей.
– Но вы не задумываетесь о том, каким человеком он станет?
– Конечно, задумываюсь, а как вы думаете? Но что я могу поделать. У меня нет ни малейшей надежды на лучшее.
– А что насчет Ники?
– Что насчет нее?
– Она липнет к Алэну как банный лист.
– Мне это не нравится, если вы об этом спрашиваете. Думаю, они должны были быть вместе какое-то время, пока были маленькими, но теперь они взрослые.
– Еще какие взрослые.
– Они прошли через мою школу, мои занятия, учились у моих учителей.
– Вы необыкновенный отец.
– Я скверный отец. Но мне кажется, я научил их главному: не верить ничему, что им говорят – кто бы это ни говорил, – пока сами не убедятся в этом, и никогда не строить планов.
– Почему вы научили их не строить планов?
– Потому что, дорогая моя, планы нужны тем, кто уверен, что наступит завтра.
– Но завтра, кажется, пока наступает.
– Да, до тех пор, пока однажды оно не наступит. Это не значит, что мы можем всегда на него рассчитывать.
Он просиял и добродушно подмигнул ей. Он дразнил ее, уводя в сторону от вопроса. Плутая вокруг да около, он выведывал все, что ему было надо, а потом давал свой совет, такой же запутанный, как и вся речь.
– Вы, я вижу, замечательная женщина, к тому же умная. Как вас угораздило спутаться с моими бездельниками.
Она поведала ему о том, как заметила Ники на Пятой Авеню, как подошла к ней на террасе Станхоупа, и обо всем, что случилось за это время, закончив рассказом о своем опыте в группе «О».
Он внимательно слушал, его широкое русское лицо прорезали многочисленные мелкие морщинки, когда он смеялся над самыми пикантными эпизодами.
– Скажите, – попросил он, когда закончил смеяться, – чему вы научились в борьбе за серебряную булавку? Она, видно, вам чертовски необходима.
– Я думала, что если я получу булавку, вы, может быть, позволите мне сфотографировать вас и еще несколько человек, имеющих этот знак. Журнал «New Man» был бы рад разместить на своих страницах иллюстрированную статью о вас.
По его глазам нельзя было понять, о чем он думает.
– Да, да, продолжайте. Расскажите мне о вашем опыте. Вопрос о фотографиях мы пока отложим.
– Мне кажется, самое ценное мое открытие – это то, как мало я знаю о себе с сексуальной точки зрения.
– Что ж, скромность всегда украшает, особенно молодых людей. Но не могли бы вы быть чуть-чуть поконкретнее?
– Я поняла, кто я такая. В каждой ситуации я глядела на себя новыми глазами. Я открыла красоту своих гениталий и научилась удовлетворять себя в сексуальном плане. Это важно, мне нравится быть независимой.
– А другие люди? Что вы узнали о них во время общения? Вы стали им больше доверять? Стали более открыты? Естественны?
– Да. Вспомните, доверие было моей первой игрой с Ники. В группе «О» я была уничтожена, как было сказано в вашем послании. Меня заставили отдать все. Меня, можно сказать, разобрали на составные части. И вот я та, кто я есть.
Он покачал головой.
– Или, как говорится, «что видите, то и ваше». Глядя на вас, я был бы более чем доволен приобретением.
– Секс иногда кажется мне чрезвычайно сложным делом. Он стоит затраченных сил, но подчас требует действительно много сил.
– Да. Поэтому я и затеял все это… обучение. Чтобы несколько прояснить дело. У меня создается такое впечатление, что все без умолку болтают о сексе, ничего не зная о нем, не имея ни малейшего представления. Только то, чему их научили родители, которые лишь добросовестно повторяли рассказ, слышанный от своих родителей. И с каждым поколением дело все более запутывается.
– Но те, что носят серебряную булавку, вырвались из круга культурной обусловленности.
– Это так. Когда я начал развивать свое учение о сексе как о науке – которая предполагает ряд определенных правил – я был уверен, что в мире, кроме меня, еще есть люди, которым также известно, что результатом секса не должно быть чувство вины, потрясения, стыда, дети или брак, что это приятное и простое дело, которое, если ему не мешать, протекает вполне здоровым, естественным образом. Я стал искать таких людей. Найти их было нелегко, за исключением тех случаев, когда я встречал публичных «деятелей секса» в том или ином его проявлении. Я обнаружил, что люди, торгующие своим телом – проститутки, порнозвезды, стриптизеры – более восприимчивы к моим идеям, чем остальные представители общества. Потому что они знали правду об этом: они каждый день работали с людьми. Они собственными глазами видели, как простую человеческую функцию запутывают до невозможности.
– Как насчет людей, живущих здесь, в святилище, с вами? Я не видела на них серебряных булавок.
– Только несколько сотен людей во всем мире были удостоены серебряной булавки. Они носят булавку, чтобы другие, такие же, как они, могли их узнать. Те, кто носит серебряную булавку, признаны мастерами секса и способны давать в честь Эроса невиданные представления. Они служат примером для саморазрушающегося человечества, напоминают людям о том, что другой мир возможен.
– Разве они никогда не видели друг друга, чтобы узнавать без булавок?
– Я никогда не принимаю одновременно более одного посетителя. Общение иногда возможно с одним человеком, но никогда с двумя или более. Люди, которые живут здесь, не посвященные. Это просто те, кто находит для себя смысл в моих идеях и хочет жить вместе в знак этого согласия. Приятные люди, но, между нами, довольно скучные. Можно сказать, что они поняли мое учение о сексе слишком буквально. Они сделали секс таким простым и естественным, что он стал неинтересен. Забавно, не правда ли?
– Честно говоря, они не очень сексуально выглядят.
– У них нет искры, чтобы воспламениться Эросом и, сгорев дотла, оставить после себя чистый белый пепел секса.
Алэн говорил, что так вы пришли к своему учению. Строгое безбрачие.
– Это разрядка для стареющего мужчины. Скорее не физически, а морально. Любовь и ревность сильно изматывают. Я подал в отставку, но все еще люблю наблюдать со стороны.
Дженнифер не очень понравилась эта мысль.
– Думаю, что мое пламя еще не скоро потухнет, и я надеюсь, что никогда не перестану желать мужской ласки. Я ощущаю потребность в прикосновении.
– Аминь, – произнес он. Пока они разговаривали, он расправился с черным хлебом, поглощая каждый кусочек медленно, со вдумчивым наслаждением.
Этот разговор на кухне прояснил для Дженнифер ситуацию. Беседуя с Пэром Митей, она убедилась в том, что не сможет фотографировать по всему миру людей, носящих серебряную булавку. Это было бы не только непростительным вторжением в их частную жизнь, но могло и вовсе уничтожить результаты их труда, направленного против мертвой неподвижности и условности традиционного секса.
Но это не означало, что она не сможет снять Пэра Митю, если он ей это позволит. Она надеялась, что он разрешит, потому что в его славянских чертах читалось достоинство и сила характера, точно специально созданные для фотографии.
– Вы позволите мне сфотографировать вас, Пэр Митя? Я захватила с собой камеру в сумке на случай, если вы согласились бы мне позировать. Это не займет много времени.
– Я думал, вы никогда не попросите. Я слышал, как камера ударилась об стол, когда вы клали сумку. – Он застенчиво подмигнул ей, поднимая седые брови. – Я не позволю вам снимать обладателей серебряной булавки, потому что это повредит делу. Люди неправильно отнесутся к своей работе, появятся сенсационные заголовки. Но вы можете снять меня, если хотите. Я смотрел вам в глаза, и мне кажется, это будут хорошие кадры.
Дженнифер почувствовала такой прилив счастья, что ей захотелось перепрыгнуть через стол и расцеловать Пэра Митю. Она достала из сумки камеру и поднесла к глазам, регулируя фокус и выдержку.
– Не позируйте, – попросила она, – просто сидите за столом, сметая хлебные крошки.
Пэр Митя, отделенный от нее кухонным столом, и Пэр Митя в объективе были двумя разными людьми. Схваченный камерой, его крупный крючковатый нос мог поведать без слов целую историю. Завитки и рокайльные изгибы его седой бороды становились знаками личности. Добрые глаза казались сквозь объектив пламенными. Камера чудесно преобразила его, открывая в невзрачном человеке революционера, чье учение о простоте сексуальности – попытка противопоставить культурной обусловленности научные принципы – облетело мир, как благая весть.
Пэр Митя не годился в актеры. У него была прекрасная, сияющая улыбка и полные любви глаза. Редко доводилось Дженнифер фотографировать человека, чьи черты так правдиво отражали бы его личность. Самое бытие его просилось на фотографию.
Отщелкав три пленки, она опустила камеру.
– Я могла бы фотографировать всю ночь напролет, – сказала она ему. – Ваше лицо постоянно изменяется.
– Довольно. Спасибо, – он замахал рукой. – Это утомительно. – Он обоими локтями оперся на стол.
– Вы плохой актер.
– Да? Думаете, я тщеславен? – Он вскинул голову. – Это интересно. Может быть, вы правы, – в задумчивости он пощипывал бороду.
Она видела, что он устал. Было поздно, пора расставаться. Она поняла, что провела с Пэром Митей больше времени, чем позволялось ученикам, но один, самый главный вопрос, остался неразрешенным.
Она спросила прямо, стоя на кухне и глядя на седобородого человека за белым лакированным столом. До сих пор он уклонялся от ответа на ее вопрос.
– Что мне делать с Алэном? Я люблю его, но Ники ходит за ним как тень. Я не хочу быть для них третьей.
– Вы и не должны. Ники и Алэну пора выбрать каждому свою дорогу. Их близость была хороша, когда они были младше, но они зашли слишком далеко.
– Не хотите ли вы мне что-нибудь посоветовать, как разлучить их.
– Только одно: отвлечь внимание. Ники так сильно привязана к Алэну, только потому что еще не встречала равного ему мужчину.
– Это довольно трудно сделать. Несмотря на свои недостатки, Алэн единственный в своем роде.
– Познакомьте Ники с мужчиной. Возраст как раз подходящий.
Дженнифер нахмурилась, тщетно пытаясь представить себе такого мужчину. Ники знала, что лучшее воплощено в ее брате: внешность, ум, сексуальный опыт, дерзость и располагающая к себе искорка безумия.
– Вам пора идти, – напомнил Пэр Митя. – Общение в столь поздний час с женщиной вашей наружности пробуждает во мне голос плоти, так что идите.
– Ладно, – согласилась она, собирая вещи и надевая пальто. – Вы правы. Уже пора.
Она приблизилась к нему, чтобы попрощаться, протягивая ему руку в мягко освещенной кухне. Когда он обнял ее, она почувствовала себя полностью успокоенной.
Она шагнула прочь, но он окликнул ее:
– Постойте!
Она остановилась у стола в ожидании. Она догадывалась о том, что он ищет в карманах своего груботканого пиджака.
Наконец он подошел к ней, как ребенок, размахивающий зажженным фейерверком. Это была маленькая серебряная булавка в форме буквы О.
– Носите это, чтобы напоминать людям, что альтернатива существует.
21
Был День святого Валентина, канун Луперкалии, древнеримского праздника плодородия, который обладатели серебряных булавок отмечали 15 февраля. Юрию Московому предстояло последний раз в Америке исполнить главную партию в «Лебедином озере», после чего он отправлялся в продолжительное турне по Европе. Нарядная театральная публика уже собиралась в ожидании представления. На площадке перед театром перекупщики бойко торговали билетами.
Дженнифер знала, что это ее последняя возможность увидеть Юрия. Она позвонила ему и сказала, что хотела бы после представления провести за кулисы свою подругу, Ники Армитаж, чтобы познакомить с ним.
– Да, да, – согласился он. – Но я надеюсь, нам удастся избавиться от нее на некоторое время. Я хочу побыть с тобой наедине.
Когда в тот вечер Дженнифер и Ники вошли в фойе театра, гул голосов на минуту смолк, и все головы повернулись в сторону этих двух самых красивых женщин вечера.
Они вошли, держась за руки, Дженнифер, в горностаевой шубе, которую подарил ей Юрий, своими завитыми золотистыми волосами напоминающая греческую богиню, и Ники, смуглая, экстравагантная, с головы до пят закутанная в белоснежный мех марабу.
Они откинулись на спинки сидений, и огни погасли. На них хлынула чарующая, романтичная музыка Чайковского. Когда Юрий Московой появился на сцене, знакомый танец обрел новое измерение. Дженнифер и Ники не сводили с него глаз.
– Он великолепен, – шепнула Ники во время антракта.
– Ты хотела бы познакомиться с ним? – Дженнифер не чувствовала ни малейших угрызений совести, манипулируя желаниями Ники и направляя их в нужное русло.
– Дженнифер, он просто бог! Я бы все отдала, чтобы познакомиться с ним.
Когда упал занавес, Ники откинулась назад и глубоко вздохнула:
– Сегодня я увидела то, чего не надеялась увидеть никогда в жизни: совершенную красоту в сочетании с абсолютной грацией. Я была бы осчастливлена навсегда, если бы мне удалось провести несколько минут с таким человеком, как Юрий Московой.
Ники как всегда преувеличивала, но Дженнифер была уверена, что встреча с Юрием изменит жизнь Ники. Она надеялась на это.
Когда занавес упал в пятый раз и аплодисменты постепенно замерли, Дженнифер повела Ники за кулисы, пользуясь теми проходами, которые вели в его личную гримерную, что показал ей Юрий.
Когда они вошли, Юрий расхаживал взад и вперед по комнате, одетый в бархатную мантию. На его высоком лбу все еще поблескивали капельки пота. Юрий пребывал в восторженном настроении, после представления он переживал краткие, но от этого еще более сладостные минуты эйфории.
– Это всегда берет за душу. Чайковский писал истинно русскую музыку. Я плачу от тоски по Родине, когда слышу ее.
– Ты великолепен, Юрий, – сказала Дженнифер. – Я привела подругу, чтобы познакомить с тобой. Ее очень тронуло представление. Это Ники Армитаж.
Юрий отвесил церемонный поклон и склонился над рукой Ники. Она закатила глаза от удовольствия. Впервые, насколько Дженнифер могла припомнить, Ники теряла дар речи.
– Вам понравилась музыка? – поинтересовался он.
– Я не слышала музыки.
– Вы не слышали Чайковского?
– Я смотрела на вас, мне некогда было слушать.
– О, – он обнажил в улыбке свои крепкие белые зубы, это другое дело. – Его широкое грубоватое лицо просияло от удовольствия.
– Там вы были Богом.
– Да, я, должно быть, неплохо танцевал. Возможно, кое-что можно было замедлить, в некоторых местах…
Это была проверка. Он глядел на нее, подняв брови.
– Да, пожалуй, – неуверенно произнесла Ники. Это могло бы добавить поэзии… Но с другой стороны, ваш танец утратил бы эту звериную мощь.
Дженнифер наблюдала за выражением приятного удивления на лице Юрия. Он поймался на удочку. Можно было только восхищаться искусной работой Ники. У Юрия не оставалось шансов.
– Вы, кажется, отлично разбираетесь в танце, мисс Армитаж.
– Ники. Просто Ники. Я ваша раба. С этого дня я посвящаю себя вам.
– Но вы, верно, сошли с ума, – он обратился за поддержкой к Дженнифер. – Я не понимаю американских женщин. Дженнифер, ты обещала мне объяснить их.
Дженнифер пожала плечами:
– У каждой женщины есть тайный образ воображаемого идеального мужчины, который она может не осознавать, но узнает тотчас же, как только встретит. Я думаю Ники узнала его, как только вас увидела. Я сидела рядом с ней и видела ее первую реакцию.
Юрий задумался, он выглядел польщенным, но, видимо, не знал, что делать дальше. Он почесал голову и принялся расхаживать перед двумя женщинами.
Он заметил, что обе они были все еще в шубах, а в гримерной было очень жарко.
– Снимите шубы. Снимите шубы, и мы выпьем шампанского. Сегодня у меня праздник.
– Вы рады, что едете в Европу?
– Да. Там я понимаю женщин. Они не делают таких заявлений.
Бутылка с шампанским стояла в ведре со льдом на его туалетном столике, который освещали десятки маленьких лампочек. Среди них виднелись поздравительные телеграммы.
– Пейте, пейте, – приговаривал он, наливая пенистое вино в стаканы и протягивая их женщинам, которые сняли шубы и положили на стул.
На Дженнифер было длинное черное платье, украшенное блестками и среди них серебряная булавка. Ники выглядела чрезвычайно женственно – в кружевной блузке с черным поясом и длинной черной юбке.
