355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Леннон » Антология «Битлз» » Текст книги (страница 11)
Антология «Битлз»
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 02:48

Текст книги "Антология «Битлз»"


Автор книги: Джон Леннон


Соавторы: Ринго Старр,Джордж Харрисон,Пол Маккартни
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 50 страниц)

Пол: «В этот приезд в Гамбург мы начали носить битловские прически. Это была еще одна попытка убедить слушателей: «Заходите, мы отлично играем рок-н-ролл».

Джордж: «На нас заметно повлияли Астрид и Клаус. Помню, однажды мы пошли в бассейн, у меня намокли волосы и прилипли к голове, а Астрид и Клаус сказали: «Оставь так – это здорово». У меня с собой все равно не было вазелина, и я подумал: «Это замечательные люди, и, если они думают, что так будет лучше, оставлю так». Их совет придал мне уверенности, волосы высохли, естественно спадая вниз. Позднее такая прическа стала частью нашего образа.

До тех пор я зачесывал волосы назад, но они не сдавались без борьбы и снова ложились на лоб, когда я мыл голову. (Они как раз отросли для битловской стрижки!) Чтобы зачесывать волосы назад, мне приходилось густо смазывать их вазелином.

Помню, однажды я подстриг Джона, а он попытался подстричь меня. Мы сделали это из озорства, только один-единственный раз, но он, помню, подстриг меня не так профессионально, как я его».

Джон: «Больше я никогда и никого не стриг» (65)

Джордж: «А потом мы увидели кожаные брюки и подумали: „Ого! Надо обзавестись такими!“ Астрид отвела нас к портному, который сшил нам Nappaleders – отличные штаны. А еще мы нашли в Гамбурге магазин, где продавали настоящие техасские ковбойские сапоги. Осталось лишь раздобыть денег. Нам даже предложили их в рассрочку. У всех у нас были маленькие розовые кепки, купленные в Ливерпуле. Так у нашей группы появилась своя форма: ковбойские сапоги, кепки и черные кожаные костюмы».

Джон: «Во второй приезд нам платили лучше, поэтому мы купили кожаные штаны и стали похожими на четырех Джинов Винсентов, только помоложе» (63).

Джордж: «В клубе «Топ Тен» была установлена система микрофонов «Бинсон Эко» – серебристые и золотистые аппараты с миниатюрным магнитофоном «Грюндиг», зеленый индикатор которого подмигивал при увеличении громкости. Звучание было просто замечательным – как у Джина Винсента в «Be Вор a Lula.

В «Топ Тен» мы подыгрывали уйме разных певцов. Там выступал певец Тони Шеридан. Мы встретились с ним в первый приезд, теперь он обосновался в Гамбурге. Ему удалось получить постоянную работу в клубе, а мы аккомпанировали ему».

Ринго: «Выступать с Тони Шериданом было здорово. В 1962 году я подыгрывал ему вместе с Роем Янгом, а Лу Уолтерс играл на басе. Это было замечательно. Топи вспыльчивый человек. Стоило кому-нибудь заговорить с его девушкой, как он шел устраивать разборки, тогда как мы продолжали играть. Затем он возвращался и присоединялся к нам, весь залитый кровью, если в драке побеждал не он. Но музыкантом он был отличным».

Джордж: «У Тони Шеридана были свои достоинства и недостатки. К достоинствам относилось то, что он хорошо пел и играл на гитаре. Нам было полезно играть вместе с ним, потому что мы еще учились: чем больше групп мы видели и слышали, тем лучше это было для нас. Тони был старше нас, опытнее в бизнесе, а мы только начинали разбираться, что к чему, мы были энергичными, но наивными. Поэтому общение с Тони шло нам на пользу, но в то же время он оказался занудой. Из Англии он сбежал, попав в какую-то переделку, и часто ввязывался в драки. Помню, в одной из драк разбитой бутылкой ему перерезали сухожилие на пальце – к счастью, не на той руке, которой он играл на гитаре. После этого, когда он играл, поврежденный палец неестественно торчал в сторону.

В клубе «Топ Тен» по вторникам устраивали конкурсы талантов. Зрители выходили на сцену и пели, а нам приходилось аккомпанировать им. Какое-то время мы занимались и этим, причем доводили людей до точки, абсолютно изматывая их.

Помню, однажды появился тип, который играл на саксофоне. В то время мы плохо разбирались в музыке, знали только названия нот. Он заиграл на саксе, а мы начали подыгрывать ему, а затем решили приколоться. Кивнув друг другу, мы вдруг резко сменили тональность, продолжая играть как ни в чем не бывало. Саксофонист не понял, что произошло, но попытался подстроиться под нас. Потом мы прошептали друг другу: «Си-бемоль», – и снова сменили тональность. Мы изводили того парня, а он отчаянно пытался понять, в какой же тональности мы играем, и тщетно подстраивался под нас.

Иногда немцы выходили на сцену и пытались петь вещи Литтл Ричарда или Чака Берри, не зная слов. Они помнили звучание слов, но не понимали их смысла, особенно если речь шла о таких песнях, как «Tutti Frutti». К тому же немецкий акцент не годился для рок-н-ролла, поэтому пение больше напоминало истерику. Самым забавным и достойным упоминания был такой случай: мы по-прежнему играли песни с последних пластинок, в том числе «Shakin' All Over» («Меня всего трясет») Джонни Кидда и «Пиратов», и там были такие слова: «Shivers down my backbone, shaking all over…» («Мурашки по спине, дрожь во всем теле»), а немцы думали, что мы поем «Schick ihn nach Hanover» («Пошли его в Гановер») – это означает то же самое, что и английское «пошли его в Ковентри», то есть подальше.

Мы учились быть сыгранной группой, выучили уйму песен, импровизировали во время исполнения тех песен, которые хорошо знали. Мы обрели уверенность в себе, но не успокаивались на достигнутом и думали: «Вот если бы нам удалось записать пластинку!» И вот однажды, когда мы выступали в «Топ Тен», случилось важное событие. «Знаете, в зале присутствует Берт Кемпферт». – «Это еще кто такой?» – «Как! Берт Кемпферт – автор «Wonderland By Night», продюсер студии звукозаписи. Говорят, он сейчас ищет молодые таланты». – «О, черт, значит, надо играть как следует».

Пол: «Для Берта Кемпферта, лидера группы и продюсера, мы вместе с Тони Шериданом записали пластинку «My Bonnie» («Моя милашка»).

Мы решили назваться «Tony Sheridan und die Beat Brothers». Но это название никому не понравилось, и нам предложили: «Лучше назовитесь просто «The Beat Brothers», так будет понятнее немецким слушателям». Мы согласились, и у нас появилась пластинка».

Джон: «Когда поступило это предложение, мы думали, что все получится само собой. Немецкие пластинки были дрянными. Наша просто обязана была получиться лучше. Мы спели пять песен, но они никому не понравились. Немцы предпочитали такие вещи, как „My Bonnie“. Тони Шеридан пел, а мы подыгрывали ему. Это было ужасно. Так смог бы сыграть любой» (63).

Джордж: «А еще мы записали песню „Ain't She Sweet“ („Разве она не мила“). Мы были немного разочарованы, потому что надеялись, что это будет наша собственная пластинка. Хотя мы спели „Ain't She Sweet“ и сыграли инструментальную вещь „Cry For A Shadow“ („Плач по тени“) без Шеридана, на пластинке не указали даже наше название. Вот почему такой жалкой выглядела попытка фирмы позднее, когда мы стали знаменитыми, выпустить эту же пластинку под названием „Битлз“ и Тони Шеридан». Но сначала-то нас переименовали в «Бит Бразерс». Еще одну пластинку мы записали с Лу Уолтерсом, бас-гитаристом из группы Рори Сторма. Этот парень считал, что он умеет петь. Он сам заплатил за запись, как мы когда-то поступили в Ливерпуле с песней «That'll Be The Day».

Джон: «Песня Джина Винсента „Ain't She Sweet“ звучит мягко и почти пронзительно, так я и пел ее, но немцы твердили: „Резче, резче“, – им хотелось услышать нечто больше напоминающее марш, – и в конце концов мы записали более ритмичный вариант» (74).

Ринго: «В Гамбурге я участвовал в записях пластинок вместе с Рори. Где-то наверняка сохранился отличный виниловый диск, копию которого я не отказался бы иметь. Мы спели „Fever“ и еще одну песню».

Нил Аспиналл: «В декабре они отправились в Олдершот, на свой первый концерт на юге страны. Вряд ли в то время они пользовались популярностью в тех краях – на концерт пришло только восемнадцать человек!»

Джон: «Мы стали неплохой концертирующей группой, и в целом у нас сохранились приятные воспоминания о том, как мы стремились Бог знает к чему. Но в то время это не казалось забавным. Просто работа была или ее не было. Оглядываясь назад, понимаешь, как здорово это было, хотя в то время мы думали: «Мы играем по шесть часов в день, а получаем только два доллара, да еще приходится сидеть на таблетках, чтобы не заснуть, – это же несправедливо» (76).

Мы выступали множество раз, но наши выступления никогда не бывали одинаковыми. Иногда мы играли вместе с пятнадцатью или двадцатью другими музыкантами – такого ни одна группа прежде на сцене не делала. Я говорю о тех временах, когда мы еще не стали знаменитыми, о естественных событиях, случившихся до того, как мы превратились в роботов, играющих на сцене. Само собой, мы самовыражались всеми мыслимыми способами. А потом появился менеджер и начал твердить: «Делайте так, делайте этак». Мы пошли на компромисс и прославились».

Джордж: «Стюарт обручился с Астрид и после этой поездки решил уйти из группы и жить в Германии, потому что в гамбургском колледже искусств начал преподавать Эдуарде Паолоцци. Стю никогда не увлекался только одной музыкой. В группе он был к месту: он отлично выглядел, многое умел, но не считал, что должен быть музыкантом.

И вот он сказал: «Я ухожу из группы, ребята, и остаюсь в Гамбурге с Астрид». А я ответил: «Пятого брать не будем. Из нас троих кому-нибудь придется играть на бас-гитаре, и это буду не я». А Джон подхватил: «И не я». А вот Полу, похоже, эта мысль пришлась по душе.

У Колина Миландера, басиста из трио Тони Шеридана, был бас «Хофнер», подделка под бас «Гибсон». Когда Пол решил стать бас-гитаристом, он купил инструмент у Колина».

Пол: «С басом вышло так. Никто не хотел играть на нем, поэтому басистом был Стюарт. Все мы хотели быть гитаристами, с самого начала мы втроем играли на гитарах.

Я хотел бы кое-что прояснить для истории: несколько лет назад кто-то заявил, что из-за своих непомерных амбиций я выжил Стю из группы. Да, мы со Стю иногда ссорились, но на самом деле я хотел, чтобы мы стали великой группой, а Стю, потрясающий художник, тянул нас назад – пусть совсем чуть-чуть, но это было. Теперь о выживании. Когда нас прослушивали, я постоянно думал: «Надеюсь, Стю не подведет нас». Всем остальным я доверял, вот в чем дело. Стюарт привык стоять, слегка отвернувшись от зрителей, чтобы не было заметно, какие аккорды он берет, – на случай, если его тональность не совпадет с нашей.

Когда стало ясно, что Стю уходит из-за Астрид, я попросил его на время одолжить мне бас, который для меня, левши, был «перевернутым», а я не мог даже переставить струны – не знал, захочет Стю и дальше играть на нем или нет. Но к тому времени я уже научился играть на «перевернутой» гитаре, потому что ни Джон, ни Джордж не разрешали мне переставлять струны на своих гитарах – им было слишком неудобно каждый раз ставить их на прежние места».

Джордж: «Летом 1961 года Билл Харри основал в Ливерпуле газету «Мерси Бит». Это случилось вскоре после того, как мы вернулись из Германии. Джон, который учился вместе с Биллом в колледже, писал забавные статейки для этой газеты.

Джон был наделен способностью писать, рисовать и говорить – особенно смешное. Еще в школе «Куорри-бэнк» он написал книгу «Daily Howl» («Ежедневный вой»), довольно большую, размером с годичный выпуск комиксов «Бино». Это было нечто вроде газеты с шутками и карикатурками – школьный юмор, но очень неплохой и с забавными иллюстрациями. Все это легко давалось Джону».

Джон: «Я писал для газеты «Мерси Бит». Некоторые вещи вошли в мою книгу «In His Own Write» («Собственной рукой»); я писал статьи под названием «Beatcomber» («Битник»), потому что восхищался рубрикой «Beachcomber» («Бич») в «Дейли Экспресс». Тогда-то мы вместе с Джорджем и написали эту историю – «На горящем пироге появился человек…», потому что нас постоянно спрашивали: «Откуда взялось ваше название „Битлз“?» (72)

Пол: «Мы часто бывали у Ви Колдуэлл. Одно время я встречался с сестрой Рори Айрис, танцовщицей. Только к ним домой можно было явиться среди ночи. Ви была „совой“. У нее мы торчали целыми ночами, пили чай, играли в карты и болтали. Там собирались целые толпы народу. Помню, как однажды мы проводили спиритический сеанс с Силлой (нынешняя фамилия – Блэк) и ее подругой Пэт».

Джон: «Gear» («клевый») – ливерпульское выражение, произошедшее от французского «De rigueur», что означает нечто вроде «мировой, классный».

Джон: «К тому времени, как „Битлз“ хоть чего-нибудь добились, мне уже исполнилось двадцать один или двадцать два года. Но уже тогда внутренний голос твердил мне: „Слушай, ты уже слишком старый“. Еще до того, как мы записали пластинку, я думал: „Ты слишком стар“. Я считал, что мой поезд ушел, что хорошо, если бы мне сейчас было семнадцать, – все американские звезды были почти детьми. Они были гораздо моложе меня или Ринго» (74).

Стюарт Сатклифф: «Вчера вечером я узнал, что Джон и Пол едут в Париж играть вдвоем. Другими словами, группа распалась! Для меня это дико, я не верю своим ушам…» (61)

Пол: «На двадцать второй день рождения Джона мы отправились путешествовать. Семья Джона принадлежала к среднему классу, что производило на меня впечатление, поскольку все мы, остальные, родом из рабочих семей. Нам казалось, что Джон принадлежит к высшим классам. Среди его родных были врачи, дантисты, кто-то даже работал в Эдинбурге на ВВС. По иронии судьбы Джон всегда был уличным мальчишкой, он написал песню „Working Class Него“ („Герой рабочего класса“), хотя к рабочему классу сам не принадлежал. Кто-то из родственников подарил Джону на день рождения сто фунтов. Сотня монет у тебя в кармане! В те времена это было все равно что наследство. Никто из нас не мог в это поверить. Если бы в те дни кто-нибудь подарил мне сто фунтов, я был бы потрясен. А ведь я его товарищ, ясно? „Едем отдыхать“. – „Ты хочешь сказать, я тоже еду?“ С сотней фунтов? Класс! И мне перепала толика наследства».

Джон: «На день рождения Пол купил мне гамбургер.

К двадцати одному году я не успел поумнеть. Помню, кто-то из родственниц объяснил мне: «Теперь твоя жизнь пойдет по нисходящей». Я испытал настоящий шок. Она рассказала, как будет стареть моя кожа, и так далее.

Мы с Полом отправились в Париж на попутных машинах. Но на попутках мы путешествовали только вначале, а потом просто сели в поезд и поехали – исключительно из-за лени (63). Потом нам все надоело. У нас были билеты и дальше, но мы на все плюнули» (67).

Пол: «На попутках мы планировали добраться до Испании. Однажды я уже путешествовал на попутных машинах вместе с Джорджем, и мы поняли, что надо придумать какую-нибудь уловку. Нас часто отказывались подвезти, а мы видели, что парней, у которых был в запасе такой хитрый ход (например, они кутались в английский флаг), всегда подвозили. Поэтому я сказал Джону: «Давай раздобудем пару шляп-котелков». Сказалось знакомство с миром шоу-бизнеса. Мы по-прежнему носили кожаные куртки и брюки-дудочки – мы слишком гордились ими, чтобы не носить, и потому всегда были в них на всякий случай, если мы познакомимся с какой-нибудь девушкой. Ну а котелки… их всегда можно было снять. А вот чтобы нас подвозили, мы их надевали. Завидев двух парней в котелках, водители грузовиков останавливались. Срабатывало чувство юмора. Так, на попутках, и еще поездом мы добрались до Парижа.

Там мы еще никогда не бывали. Мы немного устали, поэтому переночевали в маленьком отеле, решив утром снова идти ловить попутные машины. Но после дороги спать в постелях оказалось так приятно, что мы решили: «Побудем здесь немного». А потом подумали: «Испания так далеко, добраться до нее слишком трудно». И в конце концов мы договорились провести неделю в Париже – Джон оплачивал все расходы из своих ста фунтов.

Идти от нашего отеля нам приходилось целые мили – так всегда случается в Париже. Мы побывали на Авеню-де-Англе, сидели в барах, которые неплохо выглядели. У меня до сих пор сохранилось несколько фотографий от той поездки. Линде нравится снимок, на котором я сижу в макинтоше жандарма, а у Джона очки набок, брюки приспущены и видны трусы. Это отличные фотографии, но мы на них слегка переигрываем. Мы смотрели в объектив и думали: «Мы – богема, мы сидим в парижском кафе», – и чувствовали себя соответственно.

Мы побывали на Монмартре – туда мы поехали посмотреть на художников и «Фоли-Бержер». Мы видели парней, разгуливающих в коротких кожаных пиджаках и очень широких брюках. К вопросу о моде: мы поняли, чем можем поразить всех, когда вернемся. Так и вышло. Брюки парижан были до колен облегающими, а потом расширялись книзу, и внизу ширина штанин была не меньше пятидесяти дюймов, а у наших дудочек – пятнадцать или шестнадцать дюймов. (Лучше пятнадцать, но в такие штанины трудно просовывать ступни, поэтому мы останавливались на шестнадцати.) Мы увидели клеши и спросили: «Excuse-moi, Monsieur, ou (Простите, месье, где) вы их купили?» На улице мы увидели дешевую распродажу, где и купили по паре таких брюк, вернулись в отель, надели их, снова вышли на улицу – и нам стало неловко. «Чувствуешь, как штанины хлопают по ногам? По-моему, в дудочках гораздо удобнее, а тебе?» Поэтому мы бросились опять в отель, взялись за иголки, отрезали все лишнее так, чтобы довести ширину штанин до шестнадцати дюймов, и успокоились. А потом мы встретили на улице Юргена Фольмера. Он по-прежнему занимался фотографией».

Джон: «Юрген тоже носил клеши, но мы решили, что в Ливерпуле они будут смотреться слишком странно. Мы вовсе не хотели казаться дома женоподобными, ведь в Ливерпуле у нас уже было немало поклонников. (Мы играли рок одетые в кожу, хотя девушкам все больше и больше начинали нравиться баллады Пола.) (67) Кроме того, Юрген приглаживал волосы и носил челку, что нам понравилось. Мы отправились к нему, и там он подстриг нас, точнее, обкорнал так, что наши прически стали похожи на его собственную» (63).

Пол: «Он стригся в стиле модов. Мы попросили: «Сделай нам такие же стрижки». Мы же отдыхали, черт возьми! Мы покупали плащи и брюки, забыв об осмотрительности. Он ответил: «Нет, ребята, нет. Вы нравитесь мне как рокеры, вы отлично выглядите». Но мы просили его, пока он не сдался. Но наши стрижки получились не совсем такими, как у него.

С одной стороны головы он срезал волосы сильнее, чем с другой. Чем-то это напоминало прическу Гитлера, только с более длинными волосами. Этого мы и хотели, но вышло так случайно. Мы зашли к нему в отель, и он сделал нам битловские стрижки.

Остаток недели мы напоминали парижских экзистенциалистов. Мы ничем не уступали Жан-Полю Сартру. Это было что-то. «К черту их всех! За эту неделю я узнал столько, что смог бы написать роман». Все это запало мне в душу. Теперь я был способен на все».

Ринго: «Как же они выглядели, когда вернулись обратно!»

Пол: «Когда мы приехали в Ливерпуль, то услышали: «Забавно у вас волосы отросли». – «Нет, это новая прическа».

Мы чуть было не вернулись к прежним стрижкам, но не сумели: волосы спадали на лоб. По-другому они не хотел лежать. Мы не особенно разбирались в прическах, но эта была как у Мо из «Трех комиков». Челка лежала на лбу. Но с другой стороны, это было здорово, потому что нам не приходилось причесываться, сушить волосы после мытья, зачесывать их вперед, встряхивать и так далее. Все считали, что эту моду ввели мы, поэтому прическу назвали битловской.

Джон: «Мы шли в ногу с модой, мы всегда поспевали за ней. В некоторой степени мы помогали новым веяниям стать популярными. Мы не изобретали одежду, мы носили то, что нам нравится, а люди подражали нам. Первоначально наш стиль был континентальным, потому что англичане носили в основном английскую одежду. А затем континентальный стиль прижился и в Англии (65).

Пока мы не добились успеха, мне было стыдно приезжать на континент и объяснять, что я англичанин. «Битлз» попытались изменить представления об англичанах. Под нашим влиянием изменились прически и одежда во всем мире, в том числе и в Америке – прежде там одевались консервативно и уныло» (69).

Брайан Эпстайн: «В субботу, 28 октября 1961 года, какой-то юноша попросил показать ему пластинку группы под названием „Битлз“. Я всегда старался следить за интересами покупателей и потому записал в блокноте: „My Воnniе“, „Битлз“. Проверить в понедельник».

Я никогда не задумывался о ливерпульских бит-группах, которые тогда играли в клубах-погребках. В моей жизни им не было места, я принадлежал к другому поколению, к тому же был слишком занят. Название «Битлз» мне ничего не говорило, хотя я смутно припомнил, что когда-то видел афишу с рекламой танцев в Нью-Брайтон-Тауэр и отметил для себя, как странно и нелепо написано это слово.

Но прежде чем я успел в понедельник разузнать об этой группе, в магазин зашли две девушки и попросили тот же диск. Вопреки легенде, этим и исчерпывался спрос на пластинку «Битлз» в то время в Ливерпуле. Но я не сомневался: если три покупателя за два дня готовы купить один и тот же никому не известный диск, это что-нибудь да значит.

Я поговорил со знакомыми и выяснил, что «Битлз» и в самом деле ливерпульская группа, что она недавно вернулась на родину, а до этого выступала в клубах самого сомнительного из районов Гамбурга. Моя знакомая сказала: «Битлз»? Они лучше всех. На этой неделе они выступают в клубе «Кэверн"…»

Пол: «Брайану Эпстайну принадлежал магазин под названием «NEMS». Брайан был сыном владельца магазина Гарри Эпстайна, а название означало «North End Music Stores» («Музыкальные магазины Норт-Энда»), и мы покупали там пластинки. Там вечно толпился народ, это был один из магазинов, где всегда можно было найти нужные записи.

Мы успешно выступали в клубе «Кэверн», собирая толпы слушателей; о нас заговорили. Случилось вот что: какой-то парень зашел в магазин Брайана и попросил пластинку «My Bonnie» группы «Битлз». Брайан поправил его: «Это пластинка Тони Шеридана», – и пообещал заказать ее. Затем Брайан узнал, что мы выступаем на расстоянии всего двухсот шагов от его магазина. Он пришел в «Кэверн», а нам тут же передали: «В зале Брайан Эпстайн, возможно, менеджер или агент. Так или иначе, вполне взрослый мужик». В то время мы делили людей на таких, как мы, и взрослых».

Джордж: «Брайан зашел послушать нас. Помню, диск-жокей Боб Вулер объявил: «Среди нас сегодня находится мистер Эпстайн, владелец магазина «NEMS». И все закричали: «Ого! Вот это круто!»

Он стоял в глубине зала и слушал, а потом зашел к нам в раздевалку. Мы решили, что он шикарный и богатый человек, – это мое первое впечатление от Брайана. Он хотел поработать с нами, но мне все-таки кажется, что он приходил к нам еще несколько раз, прежде чем решил стать нашим менеджером».

Джон: «Он производил впечатление опытного и богатого человека – вот и все, что я помню (67).

Он пытался руководить нами, но мы его не особенно слушались. Так продолжалось почти неделю, и в результате мы сказали, что не будем работать с ним. Но он не сдался, просто приходил и твердил: «Стригитесь так-то, а одежду носите такую-то» – и так далее (69).

Пол был не настолько умен, но достаточно консервативен. Он и сам это говорил – так оно и было, все точно. Возможно, рано или поздно у него появится еще несколько яхт» (75).

Пол: «В том возрасте на нас производил впечатление любой, у кого был хороший костюм или машина. А мы произвели впечатление на Брайана, ему понравился наш юмор, музыка и даже внешний вид, черная кожа.

Однажды вечером мы отправились в магазин «NEMS». Нас впустили в этот большой магазин уже после его закрытия, и это производило впечатление. Мы словно попали в собор. Мы поднялись наверх, в кабинет Брайана, чтобы заключить сделку. Разговор вел я, стараясь взять над ним верх. Я знал, что нужно добиться того, чтобы менеджер получал лишь небольшой процент от доходов. Остальные помогали мне, но на двадцати пяти процентах мы сговорились, и он заявил: «Годится, теперь я ваш менеджер».

Помню, еще отец советовал мне подыскать менеджера-еврея. Все вроде подходило так, и Брайан Эпстайн стал нашим менеджером».

Пол: «Мне нравился клуб „Кэверн“. Там было тесно, но здорово».

Джон: «Эпстайн служил в музыкальном магазине и не мог не замечать, как много рокеров и стиляг играют громкую музыку, которой так увлекается молодежь. И он думал: «Стоит попробовать себя в этом бизнесе». Ему это нравилось. Нравилось, и все тут. Он захотел стать нашим менеджером, он сказал нам, что думает, это ему под силу, а мы, за неимением лучшего, ответили: «Ладно, попробуйте» (75).

Пока не появился Эпстайн, мы лишь мечтали. Мы понятия не имели о том, чем занимаемся. Появление на бумаге договора о выступлении придало нашему существованию новый статус» (67).

Нил Аспиналл: «Это произвело на нас впечатление. Раньше, когда хозяева клубов приглашали нас на ближайшие четыре вечера, – скажем, по вторникам, – Пит или Пол записывали это в дневник или еще куда-нибудь. Нас приглашали, но разрешали действовать по своему усмотрению, как нам вздумается. А когда появился Брайан, первым делом он добился удвоения платы в „Кэверн“ – наша зарплата поднялась с семи фонтов десяти шиллингов до пятнадцати фунтов».

Пол: «Качество выступлений улучшилось, и, хотя плата лишь немного выросла, все-таки нам стали платить больше. Теперь мы играли в клубах классом повыше. Мы до сих пор давали рок-концерты, но приличные деньги получали только за шоу в духе кабаре. Я умел играть „Till There Was You“ („Пока не появилась ты“) или „A Taste Of Honey“ – вещи, более подходящие для кабаре, а Джон пел „Over The Rainbow“ („За радугой“) и „Ain't She Sweet“. Эти вещи входили в альбом Джина Винсента, а мы и не подозревали, что „Rainbow“ – вещь Джуди Гарленд, мы думали, что ее написал сам Джин Винсент, и были только рады играть ее. В результате это сослужило нам службу».

Нил Аспиналл: «Брайан учил нас поведению на сцене. Мы стали следить за тем, как мы одеваемся, мы стали кланяться зрителям после, каждого номера, мы обрезали торчащие концы гитарных струн. В те, времена гитарные струны стоили недешево, поэтому, когда они рвались, их снимали, связывали узелком и натягивали снова. Все эти хвосты, свисавшие, с конца грифа, выглядели неопрятно, поэтому Брайан посоветовал: «Обрежьте их, приведите гитары в порядок – это понравится широкой публике».

Поначалу эти советы вызывали протест. Что касается струн, совет Брайана означал, по существу, что надо снимать струну целиком и заменять ее новой, а это отнимало много времени. И поклоны… Джон кланялся, но нехотя. Он размахивал руками, всегда острил специально для нас. Мы понимали, почему он это делает, смеялись, но, думаю, до зрителей смысл происходящего не доходил».

Джон: «Брайан Эпстайн твердил: «Послушайте меня: если вы и вправду хотите попасть в большие клубы, вам придется измениться – перестать жевать на сцене, перестать браниться и курить…» (75)

Он не пытался подправить наш имидж – он говорил, что мы выглядим не так, как следует, что нас никогда не пустят в приличное место. Мы одевались так, как нам нравилось – и на сцене, и вне ее (67). Он объяснил, что джинсы – это не слишком оригинально, что нам следовало бы носить обычные брюки, но он не требовал от нас незамедлительно начать одеваться консервативно. Он позволил нам сохранить свою индивидуальность (75).

Мы считали Брайана экспертом, потому что у него был магазин. Всякому, у кого есть магазин, живется неплохо. И машина, и большой дом. Наплевать, кому все это принадлежит – самому человеку или его отцу: мы думали, что это имущество Брайана (72).

У нас появился выбор: добиться чего-нибудь или по-прежнему есть курицу на сцене. Мы с уважением отнеслись к взглядам Эпстайна, перестали жевать на сцене булочки с сыром и пончики с вареньем, мы стали уделять гораздо больше внимания тому, что мы делаем, старались изо всех сил и умнели» (75).

Джордж: «Брайан потратил уйму времени, чтобы сдвинуть нас с мертвой точки. Он верил в нас с самого начала».

Джон: «Он бывал повсюду, всем льстил и всех очаровывал, особенно газетчиков – все они были высокого мнения о нем (72).

Попытки сделать рекламу были азартной игрой. Мы увивались вокруг хозяев местных газет и музыкальных изданий, уговаривая их написать про нас, потому что это нам было необходимо. Естественно, мы стремились предстать перед ними в наилучшем свете. Мы прилично выглядели, встречаясь с репортерами, даже самыми заносистыми, которые не скрывали, что делают нам одолжение. И мы подыгрывали им, соглашаясь, что они оказали нам любезность, побеседовав с нами. Конечно, с нашей стороны это было лицемерием (67).

Брайан уехал из Ливерпуля в Лондон, а когда вернулся, то сообщил: «Я договорился о прослушивании». Мы возликовали: прослушивать нас должны были в «Декке». Брайан встретился с неким Майком Смитом, вскоре нам предстояло отправиться на прослушивание. Мы приехали и исполнили все отобранные нами песни; мы были перепуганы и сильно нервничали, это было видно сразу. Поначалу мы комплексовали, но постепенно освоились (72). Мы записали «То Know Her Is To Love Her» («Узнать ее – значит, полюбить») Фила Спектора и пару наших собственных вещей. В некотором роде мы записали свой концерт в клубе «Кэверн» – около двадцати песен, пропустив совсем немного (74).

Мы записали пленки для фирм «Декка» и «Пай», хотя в последней так и не побывали» (64).

Нил Аспиналл: «Помню, в канун Сочельника 1961 года нам пришлось отправиться в Лондон – „Битлз“ должны были прослушать в студии „Декка“. (Где-то на полпути мы заблудились.) Этот Сочельник стал для нас первым, проведенным в Лондоне».

Джордж: «Помню, когда мы отправились в студию «Декка», шел снег. Мы просто вошли, поставили усилители и начали играть.

В те времена множество песен в стиле рок-н-ролл были по существу переработкой старых мелодий из сороковых, пятидесятых и каких-то там еще годов. Если у тебя нет новой мелодии, остается единственный выход – сыграть в стиле рок-н-ролла какую-нибудь старую. Джо Браун записал как рок-н-ролл песню «The Sheik Of Araby» («Аравийский шейх»). Он пользовался большой популярностью в субботних телешоу «Six-Five Special» и «Oh Boy!». Я знал записи Джо Брауна и потому спел «The Sheik Of Araby». Пол спел «September In The Rain» («Дождливый сентябрь»). Каждый из нас выбрал вещи, которые ему нравились.

В то время коллективы, в которых пели все члены группы, были редкостью. В большинстве, как в «Тенях» Клиффа, лидер стоял впереди и пел, а остальные музыканты, в костюмах, с галстуками и платками в тон, лишь пританцовывали.

Прослушивание продолжалось часа два. Мы покинули студию и вернулись в отель».

Нил Аспиналл: «Все устали, шел снег, было очень холодно. Мы прогулялись по Шафтсбери-авеню и соседним улицам, поражаясь богатству выбора в магазинах. На углу был обувной магазин „Анелло и Дэвид“, потом магазин одежды Сесила Джи. Возле Сент-Джайлс-Серкас мы зашли, в клуб, но пробыли в нем недолго, потому что там было скучно. Кое-кто из женщин пытался заигрывать с нами. Мы проголодались и потому отправились в ресторан. Но мы могли позволить себе только суп, поэтому нас выставили, и мы пошли в Сохо и перекусили где-то там. Лондон будоражил нас, здесь все было нам в новинку».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю