Текст книги "Верный садовник"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Джастин отвечает предельно сухо.

– Тесса верила, что безответственная погоня корпораций за прибылью уничтожает всю планету, а особенно развивающиеся страны. Назвавшись инвестициями, западный капитал губит среду обитания, способствует возвышению клептократий. В своих действиях она исходила из этого. Радикальной в наши дни такую позицию не назовешь. Об этом же говорят в коридорах любой международной организации. Даже в моем комитете.

Он замолкает, вдруг вспомнив тушу Кенни К., отъезжающего от первой лунки поля для гольфа «Мутайга-клаб» в компании Тома Донохью, престарелого главного шпиона посольства Великобритании.

– Она также полагала, что гуманитарная помощь странам «третьего мира» – та же эксплуатация, названная другим именем. «В плюсе – страны, которые ссужают деньги под проценты, местные африканские политики и чиновники, получающие громадные взятки, западные подрядчики и поставщики, наваривающие гигантскую прибыль. В минусе – простые люди, бедные и очень бедные. И дети, у которых не будет будущего», – добавляет он, цитируя Тессу и вспоминая Гарта.

– Вы в это верите? – спрашивает Лесли.

– Поздновато мне во что-то верить, – смиренно отвечает Джастин и какое-то время молчит, прежде чем продолжить, уже с вызовом: – Тесса была необычным человеком: адвокатом, верящим в справедливость.

– Почему они поехали на раскопки Лики? – спрашивает Лесли, переварив последнюю фразу.

– Может, у Арнольда там были какие-то дела. Лики из тех, кого действительно заботит благосостояние простых африканцев.

– Возможно, – соглашается Лесли, что-то записывая в блокнот с зеленой обложкой. – Она с ним встречалась?

– Насколько мне известно, нет.

– Арнольд?

– Понятия не имею. Полагаю, вам следует задать этот вопрос Лики.

– Мистер Лики никогда о них не слышал, пока не включил телевизор на прошлой неделе, – мрачно отвечает Лесли. – Мистер Лики в эти дни проводит большую часть своего времени в Найроби, пытаясь «отмыть» режим Мои, и ему очень непросто донести свои аргументы до Запада.

Роб смотрит на Лесли, должно быть, ждет команды. Та чуть заметно кивает. Он наклоняется к столу, пододвигает диктофон к Джастину: говори, мол, сюда.

– А что вы можете сказать о белой чуме? – сурово спрашивает он, словно обвиняя Джастина в распространении этой болезни. – Белая чума, – повторяет он, поскольку Джастин медлит с ответом. – Что это? Мы вас слушаем.

Лицо Джастина превращается в непроницаемую маску. Голос становится дипломатически бесстрастным. Ему есть о чем сказать, но он не считает нужным делиться тем, что ему известно.

– Белой чумой когда-то называли туберкулез, – отвечает он. – Дед Тессы умер от этой болезни. Ребенком она стала свидетелем его смерти. У Тессы была книга под таким названием, – он не добавляет, что книга эта лежала на ее ночном столике, пока он не переложил ее в саквояж «гладстон».

Теперь уже Лесли проявляет осторожность:

– По этой причине она проявляла особый интерес к туберкулезу?

– Насчет особого сказать не могу. Как вы и сами указали, работая в трущобах, она проявляла интерес ко многим медицинским проблемам. В том числе и к туберкулезу.

– Но, Джастин, если ее дед умер от туберкулеза…

– Тессе особенно претила сентиментальность, которой была овеяна эта болезнь в литературе, – чеканит Джастин. – Ките, Стивенсон, Колридж, Томас Манн… она говорила, что людям, которые находили что-то романтичное в туберкулезе, следовало посидеть у кровати ее деда.

Роб вновь взглядом консультируется с Лесли, получает согласие-кивок.

– Тогда вы, наверное, удивитесь, узнав о том, что в ходе несанкционированного обыска квартиры Арнольда Блюма мы нашли копию старого письма, которое он отправил главе маркетингового отдела «Три Биз», предупреждая о побочных эффектах нового быстродействующего противотуберкулезного препарата, который продвигала «Три Биз»?

Джастин отвечает без малейшей паузы. Новое, опасное, связанное с лекарствами направление допроса активировало его дипломатические навыки.

– Почему я должен удивляться? НГО Блюма уделяло особое внимание лекарствам «третьего мира». Лекарства – это беда Африки. Если хоть что-то и говорит о безразличии Запада к страданиям Африки, так это отсутствие хороших лекарств и неприлично высокие цены, по которым фармакологические фирмы продают свой товар в последние тридцать лет… – на Тессу он не ссылается, но, по существу, цитирует ее. – Я уверен, что Арнольд отправил десятки таких писем.

– Копию этого он спрятал отдельно, – поясняет Роб. – Вместе с множеством технических данных, которые недоступны нашему пониманию.

– Что ж, будем надеяться, что вы сможете попросить Арнольда расшифровать их, когда он вернется, – отвечает Джастин, не пытаясь скрыть неудовольствия, которое вызвали полицейские, признавшись, что рылись в вещах Блюма и читали его корреспонденцию без разрешения хозяина.

Лесли берет инициативу на себя:

– У Тессы был лэптоп, не правда ли?

– Действительно, был.

– Какой фирмы?

– Название не помню. Маленький, серый, японский, это все, что я могу вам сказать.

Он лжет. Не слишком искусно. Он это знает, они – тоже. Судя по лицам, их отношение к нему меняется, атмосфера дружелюбия испаряется. Но не со стороны Джастина. Его упрямый отказ пойти им навстречу аккуратно скрыт ширмой дипломатической любезности. К этой схватке он готовился дни и ночи, втайне надеясь, что до нее так и не дойдет.

– Она держала лэптоп в своем кабинете, так? Вместе с доской для заметок, документами и материалами, связанными с ее работой.

– Если не брала с собой, да.

– Она использовала его, когда писала письма… готовила документы?

– Полагаю, что да.

– Для электронной почты?

– Постоянно.

– И делала с него распечатки?

– Иногда.

– Пять или шесть месяцев тому назад она подготовила большой документ, примерно восемнадцать страниц основного текста и приложений. Протестовала против злоупотреблений, то ли в медицине, то ли в фармакологии, а возможно, и там, и там. Расследование чего-то серьезного, творящегося здесь, в Кении. Она показывала вам этот документ?

– Нет.

– И вы не прочитали его сами, без ее ведома?

– Нет.

– Вы ничего о нем не знаете. Правильно мы вас поняли?

– Боюсь, что да, – извиняющаяся улыбка.

– Только мы вот гадаем, а не связан ли этот документ с величайшим преступлением, с которым она столкнулась?

– Я понимаю.

– И не имеет ли «Три Биз» отношения к этому преступлению.

– Такое всегда возможно.

– Но вам она документ не показывала? – настаивает Лесли.

– Как я уже и говорил вам несколько раз, Лесли, нет, – и чуть не добавляет: «милая дама».

– Но вы думаете, что документ этот мог как-то затрагивать «Три Биз».

– Увы, не имею ни малейшего представления.

Но он имеет. То было ужасное время. Время, когда он боялся, что может ее потерять. Когда ее лицо каменело с каждым днем, а в юных глазах горело пламя фанатизма. Когда ночь за ночью она проводила у своего лэптопа, окруженная кипами исчерканной бумаги. Когда ела, не замечая, что кладет в рот, а потом мчалась наверх, даже не сказав спасибо. Когда скромные крестьяне из окрестных деревень входили в дом через дверь черного хода, сидели с ней на веранде, ели еду, которую приносил им Мустафа.

– Так она никогда не обсуждала с вами этот документ? – Лесли изображает изумление.

– Боюсь, никогда.

– А в вашем присутствии… скажем, с Арнольдом или Гитой?

– В последние месяцы Тесса и Арнольд держали Гиту на расстоянии вытянутой руки, я полагаю, для ее же блага. Что же касается меня, думаю, они мне просто не доверяли. Они полагали, что при возникновении конфликта интересов я прежде всего сохраню верность королеве.

– И вы сохранили бы?

«Ни в коем разе», – думает он. Но ответ дает двусмысленный, чего они от него и ждут.

– Поскольку я не знаком с упомянутым вами документом, к сожалению, это вопрос, на который я не могу ответить.

– Документ могли распечатать с ее лаптопа, так? Этот восемнадцатистраничный документ, даже если она его вам и не показывала.

– Почему нет? Или с компьютера Блюма. Или какого-то другого.

– И где он сейчас… лэптоп? В эту самую минуту? Лицо остается непроницаемым. Вудроу мог у него поучиться.

Ни лишнего жеста, ни дрожи в голосе, ни паузы перед ответом.

– Я искал лэптоп в списке ее вещей, представленном полицией Кении, но он и кое-что еще, как это ни печально, исчез.

– В Локи никто не видел ее с лэптопом, – говорит Лесли.

– Но едва ли они просматривали ее багаж.

– В «Оазисе» никто не видел у нее лэптоп. Она взяла его с собой, когда вы повезли ее в аэропорт?

– У нее был рюкзак, который она всегда берет в экспедиции. Он тоже исчез. И дорожная сумка, в которой мог лежать лэптоп. Иногда она его туда клала. Кения – не та страна, где женщина, путешествующая одна, может выставлять напоказ дорогую электронику.

– Но она путешествовала не одна, не так ли? – напоминает ему Роб после долгой паузы, такой долгой, словно все трое поставили задачу выяснить, у кого первого сдадут нервы.

– Джастин, – добавляет Лесли, не дожидаясь его ответа, – что вы увезли с собой, когда во вторник утром побывали с Вудроу в своем доме?

Джастин вроде бы роется в памяти, составляя список.

– Э… личные бумаги… частную корреспонденцию, имеющую отношение с семейному фонду Тессы… несколько рубашек, носки… темный костюм для похорон… несколько безделушек, напоминающих о Тессе… пару галстуков.

– Больше ничего?

– Ничего такого, что моментально приходит на ум. Нет.

– А из того, что не приходит? – спрашивает Роб. Джастин улыбается и молчит.

– Мы говорили с Мустафой, – сообщает ему Лесли. – Мы спросили его: «Мустафа, где лэптоп мисс Тессы?» Он дал нам противоречивые ответы. Сначала сказал, что она взяла его с собой. Потом – нет. Наконец – его украли журналисты. Кто его точно не брал, так это вы. Мы подумали, что он пытался вас прикрыть, да только получилось у него не очень.

– Боюсь, так случается всегда, если слишком напирать на слуг.

– Мы на него не напирали, – в голос Лесли так и врываются злые нотки. – Мы спросили его о ее доске для заметок. Почему на ней полно булавок и дыр от булавок, но нет ни одной бумажки. Он сказал, что навел порядок. Сам, без чьей-либо помощи. На английском он не читает, ему не дозволено притрагиваться к ее вещам и к чему-либо в комнате, но он навел порядок на доске для заметок. И что он сделал с листочками, спросили мы. Сжег, ответил он. Кто велел ему их сжечь? Никто. Кто велел навести порядок на доске для заметок? Никто. И уж, во всяком случае, не мистер Джастин. Мы думаем, что он и тут прикрывал вас, в меру своих способностей. Мы думаем, что все листочки с доски взяли вы – не Мустафа. Мы думаем, он прикрывает вас и с лаптопом.

Джастин вновь изобразил полную безмятежность, проклятие и достоинство избранной им профессии.

– Боюсь, вы не учитываете наши культурные различия, Лесли. Гораздо более вероятное объяснение – лэптоп отправился с ней на озеро Туркана.

– Вместе с листочками, которые она крепила к доске? Я так не думаю, Джастин. Во время визита домой вы не брали дискеты?

И тут на мгновение, только на мгновение, Джастин сбрасывает маску. С одной стороны, продолжает все отрицать, с другой – не меньше следователей озабочен получением ответов.

– Нет, но, признаюсь, я их искал. На них хранилась значительная часть юридической переписки. Она постоянно переписывалась со своим адвокатом по электронной почте.

– И вы их не нашли.

– Они всегда лежали на ее столе, – протестует Джастин, демонстрируя стремление помочь в разрешении возникших проблем. – В красивой лакированной шкатулке, подаренной тем самым адвокатом на прошлое Рождество. Они не только кузены, но и давние друзья. Шкатулка с надписью на китайском. Тесса попросила перевести надпись китайца, работающего в одном из агентств гуманитарной помощи. К ее радости, надпись за что-то клеймила проклятый Запад. Я могу только предположить, что шкатулка разделила судьбу лэптопа. Может, она увезла в Локи и дискеты.

– Но зачем? – голос Лесли переполнен скептицизмом.

– Я не владею информационными технологиями. Следовало бы, но не владею. В полицейском списке дискет тоже нет, – добавляет он, рассчитывая на их помощь.

Роб откликается.

– То, что хранилось на дискетах, наверняка есть и в лаптопе. Если только она не стирала с жесткого диска все перенесенные на дискеты файлы. Но обычно этого никто не делает.

– Как я вам уже говорил, Тесса придавала секретности первостепенное значение. Вновь долгая пауза.

– Так где сейчас ее бумаги? – грубо спрашивает Роб.

– На пути в Лондон.

– В мешке с дипломатической почтой?

– Я отправил их, как счел нужным. Форин-оффис всегда готов помочь своим сотрудникам.

Возможно, воспоминания о допросе Вудроу заставляет Лесли в крайнем раздражении сдвинуться на краешек стула.

– Джастин.

– Да, Лесли.

– Тесса проводила какое-то расследование. Так? Забудьте про дискеты. Забудьте про лэптоп. Где ее бумаги… все ее бумаги… в этот самый момент? – желает знать она. – И где листочки с доски?

Укрывшись за дипломатической маской, Джастин хмурится, показывая, что всеми силами старается помочь, пусть она и ведет себя неразумно.

– Среди моих вещей, без всяких сомнений. Если вы спросите, в каком именно чемодане, я скорее всего затруднюсь с ответом.

Лесли ждет, пока дыхание придет в норму.

– Мы бы хотели, чтобы вы открыли нам все свои чемоданы, пожалуйста. Мы бы хотели, чтобы вы отвели нас вниз и показали все, что вы взяли из вашего дома во вторник утром.

Она встает. Роб следует ее примеру, даже отходит к двери, готовый открыть ее. Джастин сидит.

– Боюсь, это невозможно.

– Почему? – рявкает Лесли.

– По той же причине, которая заставила меня взять бумаги. Они – личные и не предназначены для чужих глаз. Я не собираюсь показывать бумаги вам или кому-то еще, пока не получу возможности прочитать их сам. Лесли багровеет.

– Если б мы были в Англии, я бы уже вручила вам ордер на обыск.

– Но мы не в Англии, увы. У вас нет ордера, и здешняя территория не подпадает под вашу юрисдикцию. Лесли пропускает его слова мимо ушей.

– В Англии я бы перерыла этот дом с подвала до чердака. И конфисковала бы каждую безделушку, каждый клочок бумаги, каждую дискету, которые вы унесли из кабинета Тессы. И лэптоп.

– Но вы уже обыскали мой дом, Лесли, – спокойно замечает Джастин, не поднимаясь со стула. – Я не думаю, что Вудроу понравился бы обыск в его доме, не так ли? И я определенно не разрешу вам проделать со мной то, что вы проделали с Арнольдом без его согласия.

Лесли, красная, злая, не сводит с него глаз. Роб, очень бледный, смотрит на свои сжатые кулаки.

– Насчет этого поговорим завтра, – уходя, зловеще бросает Лесли.

Но завтра не приходит. Вернее, не реализуется ее обещание вернуться и поговорить. Всю ночь и утро Джастин сидит на краю кровати, ожидая появления Лесли и Роба с ордерами на обыск и когортой местных полицейских, которые и будут выполнять за них всю грязную работу. Так же, как в прошлые дни, думает о том, что ему делать, куда что спрятать. Потолок, пол, стены: куда? Привлечь Глорию? Пустой номер. Мустафу и слугу Глории? То же самое. Использовать Гиту? Но Лесли и Роб так и не появляются. Зато звонит Милдрен, чтобы сообщить, что они срочно понадобились в другом месте. А вот об Арнольде ничего нового сказать не может. Потом подходит черед похорон, а полицейские все заняты где-то еще. Во всяком случае, на кладбище, среди друзей, пришедших проводить Тессу в последний путь, Джастин их не видит.

Самолет влетел в предрассветный сумрак. За иллюминатором Джастин уже мог различить застывшие под крылом облака. Вокруг, укрытые одеялами-саванами, в неестественных позах мертвых спали пассажиры. Одна женщина вскинула руку, словно кому-то махала ею, когда ее застрелили. Мужчина распахнул рот в молчаливом крике, положив мертвую руку на сердце. Джастин, бодрствующий в полном одиночестве, повернулся к иллюминатору. Его лицо плыло в нем рядом с лицом Тессы, как маски когда-то знакомых ему людей.

Глава 9

Это же чертовски отвратительно! – воскликнул лысеющий мужчина в необъятном коричневом пальто, оттеснив Джастина от багажной тележки и заключив в медвежьи объятия. – Это абсолютно мерзко, ужасно несправедливо и чертовски отвратительно. Сначала Гарт, потом Тесс.

– Спасибо тебе, Хэм, – Джастин тоже попытался обнять его, с учетом того, что едва мог шевельнуть руками. – И спасибо, что встретил меня в столь неудобное время. Нет, это я возьму сам. Ты неси чемодан.

– Я бы прилетел на похороны, если бы ты мне позволил! Господи, Джастин!

– Я решил, что здесь ты принесешь больше пользы, – мягко ответил Джастин.

– Костюм у тебя теплый? После солнечной Африки здесь прохладно, не так ли?

Артур Луиджи Хэммонд был единственным старшим партнером юридической фирмы «Хэммонд и Манцини» с регистрацией в Лондоне и Турине. Отец Хэма учился с отцом Тессы в юридической школе Оксфорда, а потом в юридической школе Милана. Одновременно, под высокими сводами туринской церкви, они обвенчались с двумя итальянскими аристократками, сестрами, писаными красавицами. У одной родилась Тесса, у второй, чуть ли не в тот же день – Хэм. Дети проводили каникулы на острове Эльба, катались на лыжах в Кортине [37]и, фактически брат и сестра, вместе окончили университет, Хэм – членом сборной команды по регби Оксфорда и с трудом добытой степенью бакалавра с отличием третьего класса, Тесса – первого. После смерти родителей Тессы Хэм отвел себе роль мудрого дядюшки, управлял доверительным семейным фондом, отдавая предпочтение исключительно консервативным инвестициям, пусть они и приносили минимальный доход, вовсю использовал авторитет своей преждевременно полысевшей головы, подавляя излишние порывы щедрости своей кузины, и забывал при этом брать вознаграждение за оказанные услуги. Поблескивающие глаза и толстые щеки этого крупного, розового, цветущего мужчины пребывали в постоянном движении, мгновенно переходя от радости к грусти и обратно. Тесса, бывало, говорила, что играть с Хэмом в карты одно удовольствие. По широте улыбки сразу становилось понятно, что у него на руках.

– Почему бы тебе не положить саквояж в багажник? – прогремел Хэм, когда они втиснулись в его маленький автомобильчик. – Ладно, тогда ставь на пол. Что у тебя в нем? Героин?

– Кокаин, – ответил Джастин, ненавязчиво оглядывая припаркованные автомобили. На паспортном контроле две женщины с подчеркнутым безразличием пропустили его. В багажном отделении двое мужчин со скучающими лицами интересовались кем угодно, но только не Джастином. За три машины от них мужчина и женщина застыли на первом сиденье бежевого «Форда», склонив головы вроде бы над картой. «В цивилизованной стране не скажешь, кто есть кто, – любил говорить инструктор курса основ безопасности при работе в зарубежных странах. – Наиболее оптимальный вариант – исходить из того, что шпионы всегда рядом».

– Можем ехать? – спросил Хэм, пристегнувшись.

Англия, как всегда, восхитила Джастина. Низкие лучи утреннего солнца скользили по схваченной морозцем сассекской пашне. Хэм вел машину в привычной ему манере, на скорости шестьдесят пять миль в час при разрешенных семидесяти, пристроившись в десяти ярдах за дымком выхлопа грузовика.

– Мэг шлет тебе наилучшие пожелания, – пробурчал Хэм, упомянув о своей беременной жене. – Раздувается, как пузырь. Я тоже. Скоро лопну, если не возьмусь за ум.

– Мне очень жаль, что так вышло, Хэм, – вздохнул Джастин, понимая, что тот скорбит о Тессе ничуть не меньше, чем он сам.

– Мне очень хочется, чтобы они нашли этого говнюка, вот и все! – взорвался Хэм несколько минут спустя. – А вздернув его, покидали в Темзу этих мерзавцев с Флит-стрит. Они того заслуживают. Мэг сейчас у ее чертовой матери, – добавил он.

Какое-то время они ехали молча, Хэм смотрел на выхлоп едущего впереди грузовика, Джастин – на незнакомую страну, интересы которой он представлял половину своей жизни. Бежевый «Форд» обогнал их, его заменил мотоциклист в черной коже. «В цивилизованной стране не скажешь, кто есть кто».

– Ты, между прочим, богат, – сообщил Хэм, когда поля уступили место окраинам. – Не то чтобы ты и раньше нуждался в деньгах, но теперь ты в них просто купаешься. Наследство ее отца, ее матери, семейный фонд, все твое. Плюс ты – единственное доверенное лицо, ведающее ее благотворительными программами. Она сказала, ты знаешь, что с ними надо делать.

– Сказала когда?

– За месяц до того, как потеряла ребенка. Хотела уладить все дела, на случай, если умрет в родах. А что мне оставалось, скажи на милость? – воскликнул Хэм, приняв молчание Джастина за упрек. – Она была моей клиенткой, Джастин. Я – ее адвокатом. Мне следовало отговорить ее? Позвонить тебе?

Не отрывая глаз от бокового зеркала, Джастин нашел успокаивающие слова.

– И Блюм – второй чертов душеприказчик, – голос Хэма звенел от негодования. – Скорее палач.

Юридическая фирма господ Хэммонда и Манцини располагалась в перегороженном металлическими воротами тупике, звался он Эли-Плейс, на двух верхних этажах одного из зданий. Их встретили забранные деревянными панелями стены с портретами умерших знаменитостей. Через два часа помещения фирмы наполнял бы негромкий гул голосов клерков, говорящих на двух языках, но в семь утра на Эли-Плейс царили тишина и покой. Лишь с десяток автомобилей стояли у тротуара да горела лампада в часовне Святой Этелдреды. Сгибаясь под тяжестью чемоданов, мужчины поднялись сначала на пятый этаж, где находился кабинет Хэма, потом на шестой, в его монастырскую квартиру-мансарду. В крошечной гостиной-столовой-кухне висела фотография куда более стройного Хэма, забивающего гол под рев трибун. В миниатюрной спальне, куда Джастин прошел, чтобы переодеться, фотография Хэма и его невесты Мэг, разрезающих трехъярусный свадебный торт под фанфары итальянских музыкантов в трико. А в совсем уж маленькой ванной, где Джастин принял душ, – написанная маслом картина с родовым домом Хэма в холоднющей Нортумбрии [38]на первом плане.

– Ветром с северного крыла снесло чертову крышу! – прокричал Хэм через кухонную стену, разбивая яйца и гремя сковородками. – С печными трубами, черепицей, флюгером, все подчистую. Мэг, к счастью, была у Розанн. Окажись она в огороде, ее бы раздавило.

Джастин включил горячую воду, отдернул руку, прямо-таки кипяток, добавил холодной воды.

– Только этого еще и не хватало.

– Она прислала мне эту экстраординарную маленькую книжицу на Рождество, – голос Хэма перекрыл шкварчание жарящегося бекона. – Не Мэг. Тесс. Она тебе показывала? Маленькую книжицу, которую прислала мне? На Рождество?

– Нет, Хэм. Насколько я помню, нет… – Не обнаружив шампуня, он воспользовался мылом.

– Какого-то индийского мистика. Рахми Какипуки. Ничего не напоминает? Фамилию я сейчас вспомню.

– Боюсь, что нет.

– Насчет того, что мы должны любить друг друга без преданности. Мне кажется, что все это чушь.

Ослепленный мылом, Джастин пробурчал что-то сочувственное.

– «Свобода, любовь и действие», так она называлась. Черт, чего она хотела от меня с этими свободой, любовью и действием? Я, в конце концов, женат. Вот-вот стану отцом. Плюс я – католик. Тесс тоже была католичкой, пока не открестилась от церкви. И напрасно.

– Думаю, она хотела бы, чтобы я поблагодарил тебя за все то, что ты для нее сделал, – сменил тему Джастин, стараясь, чтобы в голосе не слышалось заинтересованности.

С другой стороны стены что-то стукнуло, зашипело, запахло горелым.

– Ты насчет чего? – крикнул в ответ Хэм. – Вроде бы тебе не полагалось знать о том, что я для нее что-то делал. Согласно Тесс, все мои действия проходили под грифом «особой важности». «Джастину об этом знать не нужно». Фраза эта присутствовала в каждом письме, которое я получал по электронной почте.

Джастин нашел полотенце, начал вытирать волосы.

– Я не знал, что именно ты делаешь, Хэм, – объяснил он с подчеркнутой небрежностью. – Чего она от тебя хотела? Взорвать парламент? Отравить водопровод? – Молчание по другую сторону стены. Хэм слишком увлекся готовкой. Джастин потянулся за чистой рубашкой. – Только не говори мне, что она просила тебя раздавать листовки с требованием списания долгов странам «третьего мира».

– Чертовы регистрационные документы компаний, – услышал он. После очередного грохота сковородок. – Тебе два яйца или одно? Куры у нас свои.

– Одного хватит, благодарю. Какие документы?

– Они интересовали ее, как ничто другое. Стоило ей прийти к выводу, что я маюсь бездельем, и она отправляла мне очередное письмо насчет регистрационных документов. – Грохот сковородок. – Она жульничала, когда играла в теннис, знаешь ли. В Турине. Да, да. Нам противостояли очень серьезные противники. Так она врала, как могла. Попадание в линию, она – аут. Попадание на ярд в площадку, она – аут. «Я – итальянка, – сказала она мне. – Мне можно». «Никакая ты не итальянка, – ответил я ей. – Ты – англичанка до мозга костей, как и я». Уж не знаю, что бы я сделал, если б мы выиграли. Наверное, отдал бы приз. Нет, не отдал бы. Она бы меня убила. О господи. Извини.

Джастин вышел в гостиную, чтобы занять место перед яичницей с беконом, не слишком аппетитного вида, сосисками, гренками и помидорами. Хэм стоял, прижав руку ко рту, кляня себя за не к месту вырвавшееся слово.

– Каких компаний, Хэм? Не смотри на меня так. Ты отобьешь у меня аппетит.

– Владельцы, – ответил Хэм сквозь пальцы и сел напротив Джастина. – Ее интересовали владельцы. Кому принадлежали две маленькие паршивые компании на острове Мэн. Кто-нибудь звал ее Тесс, не знаешь? – спросил он. Потом добавил: – Кроме меня?

– В моем присутствии – нет. И в ее, несомненно, тоже. Право так называть ее принадлежало только тебе.

– Ужасно ее любил, знаешь ли.

– И она любила тебя. Что за компании?

– Интеллектуальная собственность. У нас с ней никогда ничего не было, будь уверен. Мы были слишком близки.

– На случай, что ты сомневаешься, то же можно сказать про Блюма.

– Ты серьезно?

– И он ее не убивал. Он такой же убийца, как ты или я.

– Ты уверен?

– Уверен. Хэм просиял.

– А вот у Мэг такой уверенности не было. Не знала она Тесс так хорошо, как я. Удивительный человек. Второго такого не сыскать. «У Тесс были приятели, – говорил я ей. – Друзья. О сексе речь не шла». Я передам ей то, что ты мне рассказал, если ты не возражаешь. Чтобы подбодрить ее. Вся эта грязь в прессе расстроит кого угодно.

– Где зарегистрированы эти компании? Как называются? Ты помнишь?

– Разумеется, помню. Как не помнить, если Тесс доставала меня с ними каждый божий день.

Хэм разлил чай. Чайник он держал двумя руками, одной за ручку, второй – за крышку, чтобы не упала. Наполнив чашки, сел, не выпуская чайник из рук, наклонил голову, словно изготовился к рывку через все поле.

– Хорошо, – в голосе звучали агрессивные нотки, – назови мне, в какой области работают самые засекреченные, самые двуличные, самые загребущие, самые лицемерные компании, с которыми мне, к моему несчастью, приходится сталкиваться?

– В военно-промышленном комплексе, – без запинки предположил Джастин.

– Нет. В фармакологии. Бьют ВПК по всем статьям. Теперь я это точно знаю. Готов дать голову на отсечение. «Лорфарма» и «Фармабир».

– Как?

– Речь идет о каком-то лекарстве. «Лорфарма» открыла молекулу, а «Фармабир» владеет процессом. Хотелось бы знать почему. И откуда они взяли такие названия.

– Каким процессом?

– Производства этой самой молекулы, каким же еще?

– Какой молекулы?

– Бог знает. Та же юриспруденция, только хуже. Слова, которых я никогда не видел раньше и надеюсь не увидеть вновь. В этой науке черт ногу сломит.

После завтрака они спустились вниз и поставили «гладстон» в сейф Хэма, размером с небольшую комнату, примыкающую к его кабинету. Хэм набрал комбинацию на замке, открыл стальную дверь. В сейф Джастин вошел один. Опустил саквояж на пол рядом с обитыми кожей сундуками, формой похожими на коробки для шляп, с вытесненным на крышках названием туринской фирмы.

– И это было только начало, уверяю тебя, – мрачно предупредил Хэм. – Пробежка вокруг поля перед игрой. Потом потребовались фамилии директоров всех компаний, принадлежащих господам Карелу, Вита и Хадсону, с регистрацией в Ванкувере, Сиэтле, Базеле плюс в каждом городе от Ошкоша до Ист-Пиннера. Или «Что можно сказать о широко циркулирующих слухах о скором коллапсе почтенного и уважаемого холдинга „Боллз, Бирмингем и Бамфлафф, лимитед“, или как его там, он же „Три Биз“, возглавляемого пожизненным президентом и повелителем вселенной, неким Кеннетом К. Куртиссом, рыцарем?» Оставалось только гадать, иссякнут ли на этом ее вопросы. Не иссякли. Я сказал ей, чтобы она взяла все, что ее интересует, из Интернета, но она заявила, что половина этой информации засекречена или по крайней мере не афишируется. Я ей сказал: «Тесс, дорогая, ради бога, у меня на это уйдут недели. Милая моя, месяцы». Думаешь, ее это проняло? Черта с два. Так уж она была устроена, Тесс. Если б она сказала, я бы выпрыгнул из самолета без парашюта.

– И что ты выяснил? Хэм уже сиял от гордости.

– «КВХ Ванкувер и Базель» владеют 51 процентом акций этих паршивых биотехнологических компаний с острова Мэн, «Лор-херли» и «Фарма-жопа». «Три Биз Найроби» принадлежат эксклюзивные права на импорт и продажу этой самой молекулы плюс всех ее производных на африканском континенте.

– Хэм, ты просто чудо!

– «Лорфарма» и «Фармабир» принадлежит одной и той же банде троих. Или принадлежали, пока они не продали пятьдесят один процент акций. Один парень, две телки. Фамилия парня – Лорбир. Лор плюс Вир плюс Фарма и дают тебе «Лорфарму» и «Фармабир». Женщины – врачи. Переписка через швейцарского гнома, который живет в почтовом ящике в Лихтенштейне.

– Фамилии?

– Лара Какая-то. В записях есть. Лара Эмрих. Вспомнил.

– А вторая?

– Забыл. Нет, не забыл. Ковач. Имени нет. А вот Лара – мое любимое. Из песни. Как она мне нравилась. Из «Живаго». Тессе тогда тоже нравилась эта песня. Черт! – Пауза, Хэм сморкался и вытирал глаза. Джастин ждал.

– И что ты сделал с этими сведениями, когда добыл их, Хэм? – тактично полюбопытствовал Джастин.

– Зачитал ей по телефону в Найроби. Она так радовалась. Назвала меня героем… – Он замолчал, встревоженный выражением лица Джастина. – Не по твоему телефону, идиот. Она говорила из дома кого-то из ее друзей. «Ты должен пойти в телефон-автомат, Хэм, и оттуда позвонить мне по следующему номеру. Ручка есть?» Привычка командовать у нее в крови. И к телефонным разговорам она относилась очень уж подозрительно. Иногда мне казалось, что у нее паранойя. Однако даже у параноиков бывают настоящие враги, не так ли?

– У Тессы были, – согласился Джастин, и Хэм как-то странно посмотрел на него.