Текст книги "Русские агенты ЦРУ"

Автор книги: Джон Лаймонд Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Развязка

Петр Семенович Попов так больше и не появился на Западе. Что же произошло после его возвращения в Москву в конце 1958 года? Агенты ЦРУ имели с ним в столице несколько встреч. Во время первой, состоявшейся в начале января 1959 года, Попов передал письмо, содержавшее ценные сведения, и сообщил, что был переведен из ГРУ в резерв и ожидает нового назначения. Как выяснилось из полученной позже информации, это было сделано по настоянию КГБ, чтобы перекрыть ему доступ к секретам ГРУ, выиграть время и проследить, как будут связываться с ним в Москве американцы и нет ли у него сообщников.

После нескольких встреч, в сентябре 1959 года в Москве состоялась последняя, на которой Попов нашел в себе смелость передать секретное послание, сообщающее о его временном аресте в феврале 1959 и о контроле КГБ за всеми последующими встречами. Продолжение контактов Попова с ЦРУ было санкционировано КГБ, чтобы обезопасить те акции ГРУ, которым он мог навредить. Наконец, в октябре 1959 года, достигнув своей цели, сотрудники КГБ с большим шумом, демонстративно арестовали Попова и агента ЦРУ во время их встречи в московском автобусе. Сотрудника ЦРУ продержали недолго и вскоре объявили персоной нон грата^{5}. Позднее в Советском Союзе было объявлено, что Попов осужден, приговорен к смертной казни и расстрелян.

Что же могло вызвать подозрение в деятельности Попова? Некоторые из его поступков вполне могли вызвать сомнение у советских руководителей в его лояльности. Кое-кто из авторов статей о нем предлагал другие объяснения, а некоторые даже ожесточенно спорили по поводу причин его гибели^{6}. Не имея доступа к необходимой информации, я оставляю этот анализ экспертам. В любом случае, по моему мнению, гибель Попова не была неизбежной и случилась не только вследствие его собственного упрямства и неоправданной уверенности в благополучном исходе дела, но также из-за неспособности сотрудников ЦРУ настоять на своем.

Выводы

Сущностью феномена Попова было то, что на языке разведки называют «доступ». Этот термин является ключевым, ибо, каким бы великолепным не был шпион, но, не имея доступа к секретам, он не представляет никакого интереса. При первом предложении о сотрудничестве Попов продемонстрировал природное чутье, воспользовавшись жадным интересом ЦРУ к секретной информации. После этого, дополнительно к сведениям, которые у него просили, он по своей собственной инициативе доставлял данные, представляющие как оказалось, значительный интерес для ЦРУ – и все потому, что обладал доступом к секретам и умел воспользоваться ими в своих интересах и в интересах спецслужб.

Чтобы по достоинству оценить вклад Попова, вспомним временные рамки его активной деятельности: с 1953-го до конца 1958 года. Секретная аэрофотосъемка с У-2 была еще в новинку, спутниковое наблюдение – в стадии разработки. А холодная война в самом разгаре. После смерти Сталина в 1953 году Хрущев ввязывается в бескомпромиссную борьбу с бывшими соратниками по власти, одновременно проводя агрессивную политику, в результате приведшую к кубинскому ракетному кризису. В Соединенных Штатах Джон Фостер Даллес, энергичный и рационально мыслящий государственный секретарь, вдохновляет своего младшего брата, директора ЦРУ Аллена Даллеса, на использование любых средств и приемов (как честных, так и нечестных), чтобы «раздвинуть железный занавес». Организация Североатлантического договора (НАТО) существовала уже с 1949 года, но Германия, расположенная в самом центре блока, вступила в него лишь в 1955-м. Всякий воевавший в Европе на полях сражений Второй мировой войны был свидетелем беспощадной мощи Красной армии и, подобно многим из нас, поступившим на службу в ЦРУ, опасался, что блок НАТО окажется недостаточно эффективным.

В подобных обстоятельствах советский офицер высокого ранга вроде Попова, служащий в военной разведке и имеющий доступ к самой секретной документации, стоил того, чтобы заняться им всерьез. К сожалению тех из нас, кто знал его и ему симпатизировал, сам Попов, несмотря на все одобрения и поощрения со стороны своих кураторов из ЦРУ, не смог в полной мере оценить вклад, который он внес в достижения американской разведки.

Глава 2.
ОЛЕГ ПЕНЬКОВСКИЙ. В ПОИСКАХ СЛАВЫ

Отступничество

История шпионажа полна удивительных примеров, но в ней невозможно отыскать фигуру, настолько непохожую на Петра Попова, чем та, к которой мы теперь обратимся. Возьмем, к примеру, письмо, написанное почти через два года после расстрела Попова, доставленное в Лондон в апреле 1961 года англичанином по имени Гревил Винн. Это аккуратно напечатанное на русском языке письмо уместилось всего на одном листке бумаги. Немедленно переданное представителям британской и американской разведки, оно сообщало следующее:

«Ее Величеству королеве Великобритании Елизавете II

г-ну Макмиллану

г-ну Эйзенхауэру

г-ну Кеннеди

г-ну Хертеру

г-ну Никсону

г-ну Гейту

г-ну Джонсону

г-ну Брукеру

г-ну Раску

г-ну Аллену Даллесу

г-ну Макнамаре

Глубокоуважаемая Королева, глубокоуважаемый Президент, глубокоуважаемые господа, В своем первом письме от 19 июля 1960 года я уже сообщал Вам, что по-новому оценил свое место в жизни и, придя к определенному выводу, решил посвятить себя благородному Делу борьбы за гуманный, справедливый и свободный мир для человечества. За это Дело я буду бороться до конца.

Прошу Вас считать меня своим солдатом. С этого времени ряды Ваших вооруженных сил пополнились еще одним человеком.

Можете не сомневаться по поводу моей преданности, стойкости, бескорыстия и решительности в борьбе за Ваше Дело (которое отныне является и моим). Вы останетесь довольны мною и всегда будете вспоминать меня добрым словом. Что же касается Вашей признательности – я ее заслужу. Для этого много времени не потребуется».

Это феноменальное письмо было написано Олегом Владимировичем Пеньковским, полковником Советской армии, проходившем службу в Москве, который уже в течение некоторого времени пытался завербоваться на службу в качестве «воина-борца за Правду, за идеалы истинно свободного мира и демократии для всего Человечества». Говоря другими словами, он предлагал себя в качестве шпиона, поскольку шпионаж являлся единственным доступным ему оружием. К несчастью для Пеньковского, предлагать себя Западу в этом качестве в Москве в 1960-х годах было задачей нелегкой: даже иностранные граждане, неважно, посещавшие Россию с кратким визитом или проживающие в ней постоянно, опасались возможной провокации: репрессивного режима боялись все.

Несмотря на это, человек, написавший приведенное выше письмо, был вполне искренен, хотя и крайне раздражен тем, что ни один представитель Запада не принимал его всерьез. Олег Пеньковский кардинально, по крайней мере внешне, отличался от Петра Попова. Хорошо образованный, ясно выражающий свои мысли, в некотором роде космополит, он был из хорошего рода, его предки до революции входили в высшее общество, о чем он никогда не забывал (впрочем, это помнили и сами власти). В отличие от большинства русских, Пеньковский довольно свободно говорил по-английски, и если бы не его происхождение, являвшееся в советской системе несмываемой черной меткой, без сомнения, стал бы генералом. Однако прежде чем его происхождение привлекло внимание КГБ, он уже успел к своим тридцати годам дорасти до звания полковника и достичь служебного положения, о котором могли мечтать лишь немногие советские граждане.

Кроме всего сказанного, Пеньковский был натурой динамичной и агрессивной. Американский бизнесмен, имевший с ним дело в 1961 году в Париже, характеризовал его следующим образом – «налетает как ураган». И действительно, в своем стремлении привлечь внимание американского и английского правительств он действовал подобно урагану. Решение тайно сотрудничать с Западом против своей страны не было для Пеньковского трудным – к этому его толкали обстоятельства. С другой стороны, установить контакт с достойными внимания американцами или англичанами, через которых можно было бы наладить взаимодействие, было крайне трудно, поскольку он, как почти каждый человек, живущий в Советском Союзе в 1950–60-х годах, не исключая и иностранных подданных, находился в постоянном страхе перед КГБ.

В Москве проживали дипломаты почти всех ведущих стран мира, а также некоторое количество приезжих с Запада, прибывающих обычно по делам бизнеса или с целью учебы. Иметь с ними знакомство было чревато для русских большими неприятностями, не говоря уже о более близких отношениях. «Прошлым августом, – вспоминал впоследствии Пеньковский, – я вместе с женой и дочерьми отдыхал в Одессе. Возвращаясь обратно поездом из Киева, я оказался в одном вагоне с американскими студентами и их преподавателями русского языка (тоже американцами). Однако общение с ними оказалось невозможным из-за постоянного присутствия армянина, известного как осведомителя КГБ»; В других случаях он рассказывал так: «Я, словно волк, рыскал вокруг американского посольства в поисках надежного иностранца, патриота… Однажды я даже побывал возле “Американского дома” (здание, предназначенное для проживания и отдыха американских морских пехотинцев – охраны посольства США), где мог наблюдать, как они там внутри играют в карты и пьют виски, но у входа дежурила милиция. Я поджидал, пока оттуда не выйдет какой-нибудь американец, чтобы подойти к нему и сказать: “Господин, вы патриот своей страны. Возьмите, пожалуйста, это письмо и доставьте его в ваше посольство. Там все объяснено”. Но я так и не дождался. Никто не вышел».

Письмо, предназначенное Пеньковским для передачи в американское посольство, по содержанию было похоже на процитированное в начале главы, и при воспоминании о нем на ум ему пришло сравнение с атомной бомбой.

«Я даже устроился с этой “бомбой” напротив посольства, через улицу (там есть арка и две скамейки за ней) и долго сидел, курил. Сейчас скажу вам, почему, – рассказывал Пеньковский. – Рядом с вашим посольством стоит новое здание, в котором расположена конспиративная квартира, откуда автоматически осуществляется киносъемка всех, кто проходит через ворота, въезжает или выезжает, а также кто долго находится недалеко от посольства… Ваши люди почти всегда из ворот выезжали, их мощные машины двигались быстро и исчезали – их невозможно было догнать, даже на такси.

Я сидел на скамье… Там можно было находиться, потому что это место отдыха – рядом протекала Москва-река. Я прогуливался по набережной, заходил в магазины, разглядывал товары».

Стараясь выглядеть как праздношатающийся прохожий, Пеньковский поджидал выходящих из посольства людей, оценивая их, поскольку важный американец мог оказаться наиболее для него полезен. «Когда выходили американцы, которым милиционер отдавал честь, я знал – это были постоянные дипломатические работники. Тех, у кого не было дипломатических паспортов, или случайных посетителей он не приветствовал».

Время от времени Пеньковский выбирал перспективного, по его мнению, человека, которому отдавали честь. «Я выходил из магазина или вставал со скамьи. Этот человек шел по другой стороне улицы. Боясь быть сфотографированным из конспиративной квартиры, я не переходил на другую сторону, а двигался параллельно ему». Но неожиданно американец останавливал такси и уезжал. Все старания Пеньковского оказывались напрасными. «За одним американцем я шел до самого Большого театра. Мне хотелось подойти к нему и сказать: “У меня к вам просьба”. Но он мог позвать милиционера. Я испугался и прошел мимо».

Наконец после многих попыток, около одиннадцати часов вечера 12 августа 1960 года, на темной набережной Москвы-реки, Пеньковский установил долгожданный контакт с заметным по своей рыжей бороде американцем, вышедшим на прогулку с приятелем-туристом. По счастливому совпадению Пеньковский видел эту пару в поезде по пути из Киева. Сухой отчет посольства описывает это событие следующим образом:

«Прошлой ночью, вскоре после полуночи, г-н Элдон Рэй Кокс, 26 лет, турист из Америки, попросил встретиться с каким-либо ответственным сотрудником посольства. Вкратце сообщение Кокса заключалось в следующем:

В одиннадцать часов вечера, когда Кокс с группой товарищей-туристов шел с Красной площади по направлению к реке, к ним подошел советский гражданин и завязал разговор. Подошедшему, по словам Кокса, было лет сорок, сложение среднее, рост около 175 сантиметров. Кокс, говорящий по-русски, заметил у него украинский акцент.

Когда группа направилась к мосту, гражданин двинулся вместе с ними и обратился к Коксу и его товарищу со словами: “Я прошу мне помочь”.

…Этот советский гражданин сообщил, что имеет офицерское звание, ранее был коммунистом, но теперь им не является. Он довольно хорошо говорит по-английски… Далее он сообщил, что с середины июля носит с собой два письма, но так и не смог никому их передать. Во время прогулки вдоль берега реки Москвы гражданин передал Коксу эти два письма и попросил немедленно отнести их в посольство».

Беседовавший с Коксом посольский работник, не зная что делать, закончил встречу категорическим требованием в будущем воздерживаться от любых контактов подобного рода.

Прочитав письма Пеньковского, дипломатические работники более высокого ранга решили оставить их без ответа, подозревая возможную провокацию со стороны какой-либо советской правительственной организации. («Провокациями» назывались акции, проводимые обычно КГБ против американских дипломатов или граждан других некоммунистических стран для их компрометации. По мнению советских властей, провокации были полезны в том отношении, что заставляли дипломатов проявлять крайнюю осторожность, иногда препятствующую их секретной деятельности – как это и оказалось в данном случае.) Как обычно, единственной реакцией посольства была пересылка этих писем в Вашингтон, где Государственный департамент передал их в ЦРУ.

В одном из них Пеньковский писал:

«Я имею в своем распоряжении весьма важные материалы, имеющие большую ценность для вашего правительства… Прошу сообщить соответствующим ведомствам США, что я хочу немедленно передать эти материалы для изучения, анализа и дальнейшего использования… Желательно, чтобы передача происходила не при личном контакте, а через почтовый ящик…

Пожалуйста, перешлите мне ваш ответ (предпочтительно на русском языке) через мой тайник № 1 (см. описание и правила пользования тайником, а также касающиеся порядка, формы, времени и места передачи указанного материала).

Когда вы получите от меня эти материалы, было бы желательно организовать личную встречу с вашим представителем…

Прошу, чтобы во время работы со мной вы соблюдали все правила безопасности и секретности и не допустили ошибок. Защитите меня».

В Вашингтоне, как и в Москве, инициатива Пеньковского не произвела почти никакого впечатления. Американский посол в Москве тут же высказал свое мнение – он был против ответа на эти письма и оказался в этом не одинок. Недавний провал с У-2 вызвал соответствующие настроения, среди которых преобладала осторожность. Что если предложение Пеньковского было частью плана, направленного на дальнейшую дискредитацию Соединенных Штатов?

Немногим ранее, в том же 1960 году, США попались с поличным, после того как американский высотный самолет У-2, проводивший аэрофотосъемку в разведывательных целях, был сбит русскими. Соединенные Штаты заявили было, что занимались сбором метеорологической информации, однако отговорка не помогла: пилот Фрэнсис Гэри Пауэрс был пойман и под давлением КГБ признался в шпионаже. Премьер Хрущев отменил намеченный визит президента Дуайта Эйзенхауэра в Советский Союз. Следует признать, что поскольку дипломаты и сотрудники разведки получают деньги за разработку самых неприятных сценариев возможного развития ситуации, подобный ход событий давал им повод вести себя как можно осторожнее.

Прошло нескольких недель, но ответа не было, однако Пеньковский никогда не пребывал в бездействии. К счастью, у него было множество деловых связей. В конце 1960 года он был направлен на работу в Государственный научно-технический комитет (ГНТК), занимающийся сбором научно-технической информации в развитых странах. Организация была укомплектована прекрасными специалистами, среди которых работало немало офицеров разведки. В официальные служебные обязанности Пеньковского входило общение с посещающими СССР иностранными бизнесменами.

В середине декабря того же года известный английский ученый-металлург доктор А. Д. Мерримен выступал (в Москве. – Ред.) с докладом на тему «Термодинамика процесса производства стали» перед группой советских «экспертов» и был несколько озадачен, заметив, что смысл того, о чем он говорит, понятен лишь немногим из собравшихся. После доклада он оказался в компании «довольно дружелюбно настроенного русского» по фамилии Пеньковский и вернулся в отель вместе с ним и еще одним британцем. За выпивкой в баре отеля Пеньковский спросил Мерримена, не найдется ли у него в запасе нескольких пачек сигарет. В этой просьбе не было ничего необычного – сигареты в России были дефицитом, особенно иностранные марки. Мерримен ответил положительно, и они поднялись в его номер за обещанными упаковками.

Зайдя в номер, Пеньковский как будто потерял всякий интерес к сигаретам. Вместо этого он закрыл дверь, включил радио на полную громкость и вынул из кармана пачку завернутых в целлофан листков бумаги, шепотом сообщив Мерримену, что это секретные документы, которые необходимо передать в американское посольство. Пеньковский подчеркнул, что не может передать их непосредственно Мерримену – только американскому должностному лицу. Он попросил англичанина позвонить в американское посольство и потребовать немедленно прислать в гостиницу соответствующего официального представителя.

Мерримен, прекрасно осознающий опасность быть скомпрометированным во время посещения такого полицейского государства как СССР, отказался не только содействовать передаче, но даже прикасаться к пакету. После недолгих уговоров Пеньковский сдался, засунул бумаги обратно в карман и, не выказывая ни гнева, ни обиды, вышел из номера. До конца пребывания в СССР ученого-металлурга он был постоянно на виду, но не сделал ни единой попытки поднять этот вопрос во второй раз.

Однако через несколько дней, когда Мерримен находился уже в аэропорту, собираясь вылететь в Лондон, произошло, как можно узнать из отчета ЦРУ, следующее событие. «За пять минут до отлета появился Пеньковский и, отозвав Мерримена в сторону, попросил передать соответствующим американским официальным лицам в Лондоне, что Пеньковский будет ожидать их звонка у своего домашнего телефона каждое воскресенье в 10 часов утра. Американскому представителю требуется только позвонить, после чего он получит дальнейшие инструкции». Внешне не проявляя из осторожности никакого интереса, Мерримен после возвращения в Лондон тем не менее предупредил об опасности британских и американских должностных лиц, так как этого упрямого русского трудно остановить. После каждого отказа, он будет искать новых путей.

Другой английский бизнесмен, присутствовавший при встрече Мерримена с Пеньковским, припомнил, что особенно поначалу у того чувствовалось сильное нервное напряжение, в какой-то момент он чуть не заплакал. Коллега Мерримена считал, что если предложение Пеньковского не было искренним, то он очень хороший актер. Пеньковский предлагал секреты советских ракетных двигателей в обмен на помощь американцев в бегстве его вместе с семьей на Запад. Его жена, сопровождавшая мужа на ужин, устроенный в честь английской делегации, в которую входили Мерримен с коллегой, была образованной женщиной, прекрасно говорившей по-французски. Создавалось впечатление, что она полностью понимает своего мужа и, следовательно, в курсе его намерений. Несмотря на предупреждение, полученное в английском посольстве по поводу возможных советских провокаций, обоим англичанам поступок Пеньковского показался актом отчаявшегося человека, действия которого внушают сочувствие.

Поскольку Пеньковскому приходилось встречаться в Москве в основном с англичанами, ЦРУ запросило у британских властей всю информацию о нем, которая была в наличии. Англичане приложили к досье также краткий отчет их военного атташе в Анкаре, где Пеньковский работал какое-то время. Отчет описывал его следующим образом: «Приятный в общении, хорошо воспитан, рост 175 см, стройного телосложения, волосы серо-стальные, имеет европейские черты лица». Более конкретным казалось одно важное замечание: «Встречаясь время от времени с Пенъковским, я заметил, что веселый и жизнерадостный в компании, вне ее он мрачнеет, выражение его лица становится несколько беспомощным, почти испуганным».

К тому времени высокопоставленные чиновники ЦРУ в Вашингтоне решили ответить на попытку Пеньковского установить связь. Руководитель советского отдела Джон Мори, выходец из старинной аристократической семьи в Вирджинии, презирал трусость, в какой бы форме она не проявлялась. Будучи к тому же умным, практичным и образованным человеком, он в чине полковника морской пехоты служил в Советском Союзе во время Второй мировой войны. Принимая близко к сердцу положение Пеньковского и поверив в искренность его предложений, Мори решил проигнорировать осторожную позицию американского посла в Москве, никак не желавшего вовлекать в эту историю свое посольство. Что касается точки зрения посольского офицера, представляющего контрразведку, утверждающего, что действия Пеньковского – обыкновенная провокация, то Мори просто отмахнулся от нее и решил, что ЦРУ должно присоединиться к мнению более смелых англичан.

Подготовка к секретной встрече Пеньковского с представителями ЦРУ шла своим чередом, но он успел на свой страх и риск совершить еще одну попытку. В середине января 1961 года Москву посетила делегация канадских бизнесменов, возглавляемая доктором Дж. М. Харрисоном. По возвращении в Оттаву он так вспоминал о встречах с Пеньковским: «Это был мужчина примерно 42 лет, он немного знаком с тем, как живет другая половина мира… по-английски говорит неважно, тем не менее вполне грамотно, он имеет довольно хорошие манеры, явно городское воспитание… Одевается хорошо, на западный манер, насколько это возможно для Советского Союза». Поскольку именно Пеньковский отвечал за организацию визита канадской делегации, он и Харрисон нередко имели возможность встречаться наедине. Однажды, улучив момент, он попросил Харрисона организовать ему встречу в Москве с Уильямом Ван Влетом из Канадской торговой палаты. «Я заметил, что это можно организовать через канадское посольство, – писал позднее Харрисон, – но он явно хотел встретиться в моем номере конфиденциально. Это немного озадачило меня, но я ответил, что попытаюсь».

Когда эта встреча наконец состоялась, она ничем не отличалась от произошедшей ранее, с поспешным отключением телефона, предупреждением насчет возможного прослушивания, включением радио на полную громкость и разговором шепотом. Целью контакта было вручить Ван Влету конверт для передачи его в американское посольство. Канадец, вероятно, настолько удивился, что не успел отказаться и положил конверт в карман. «Я виделся с Ван Влетом вечером за день до моего вылета из Москвы, – писал Харрисон, – и он сказал мне, что этот заклеенный липкой лентой толстый конверт не был подписан. В случае приезда Пеньковского в Канаду, его могли бы там принять. У него в Москве есть жена и ребенок, но он увлечен другой женщиной. Это может оказаться подходящим поводом для того, чтобы бросить жену». «Если Пеньковский действительно приедет в Канаду, – заключает Харрисон, – я надеюсь узнать об этом заранее, чтобы постараться быть от него подальше».

Эта последняя инициатива Пеньковского вызвала в штаб-квартире ЦРУ в Вашингтоне панику, но вскоре поступили более благоприятные новости. Москву посетила делегация коммерсантов из Англии, возглавляемая англичанином Гревилом Винном. За все обеспечение их приема отвечал Пеньковский. На приеме в честь Винна, устроенном 10 марта 1961 года, Пеньковский сообщил английскому торговому советнику, что Советский Союз собирается направить в Англию собственную делегацию, возглавлять которую будет он. Пеньковский явно гордился этим назначением, поскольку постоянно подчеркивал, что, хотя он говорит по-английски, его нельзя будет считать за простого переводчика.

Случилось так, что Гревил Винн недавно начал работать в английской разведке, поэтому, когда он о предполагаемом лондонском визите Пеньковского сообщил в Англию, новость быстро достигла ЦРУ в Вашингтоне, и обе службы решили установить встречу с этим загадочным русским именно в Лондоне. Тем временем в Москве события развивались совсем по другому сценарию, так как нетерпеливый Пеньковский не мог дожидаться поездки в Лондон, назначенной на конец апреля. Все еще находящийся в Москве Винн был поставлен им перед необходимостью немедленной передачи секретных скопированных документов британским властям.

6 апреля Пеньковский появился в номере Винна и после предосторожностей, превратившихся уже в ритуальные, показал Гревилу потайной карман брюк, который разрезал лезвием бритвы. Вытащив пачку листов бумаги, он попросил Винна взять документы с собой в Англию. Сославшись на большой объем материалов, англичанин попытался отказаться, но в конце концов согласился взять два из них, выбранных им наугад. Бедняга Винн не представлял, что его ждет впереди. Не рискуя держать документы при себе, он решил оставить их на хранение в английском посольстве. К несчастью, был выходной день, никого из дипломатических работников не было на месте, поэтому Винн попросил у охранника пакет, вложил туда документы, запечатал конверт и сделал надпись «Отдать только по требованию мистера Винна». Охранник обещал сохранить конверт в ящике своего стола.

На следующее утро, вернувшись в посольство, Винн забрал конверт и попросил аудиенции с британским послом, с которым уже встречался по делам делегации. Однако секретарь сообщил, что посол занят и принять его не может. Винн настаивал, что желает обсудить не обычные деловые вопросы, а проблему государственной важности, но его протест не был принят, и он покинул посольство, прекрасно сознавая, что имеет при себе документы, которые, при обнаружении их властями, обеспечат ему суровое уголовное наказание. Кроме того, после отказа о встрече в британском посольстве у Винна больше не было места для безопасного их хранения.

Как это часто случается, Пеньковский, успокоившись на какое-то время в своих намерениях, позднее все-таки постарался осуществить их до конца. 12 апреля, доставив Винна в аэропорт и дождавшись момента, когда до отлета осталось всего 20 минут, он завел англичанина в туалет. Удостоверившись в том, что все кабинки пусты, Пеньковский заявил: «Господин Винн, вы должны решить, стоит ли доверять мне. Возьмите с собой оставшиеся документы». Потом, видя явное нежелание собеседника, добавил: «Если не согласны, то заберите хотя бы это письмо».

Несмотря на нехорошее предчувствие, но зная, что самолет уже готов к взлету, Винн наконец принял предлагаемый ему листок бумаги. Обнимая его по русскому обычаю на дорогу, Пеньковский со слезами в голосе сказал: «Вы не представляете себе, как много сейчас сделали для своей страны и для меня лично!» Этот «листок бумаги», переданный Винном по прибытии в Лондон руководителям разведки, представлял собой то самое письмо, адресованное королеве Елизавете и президенту Кеннеди. Письмо содержало несколько личных просьб, что было вполне естественно, принимая во внимание тот риск, которому Пеньковский подвергался до сих пор и неизбежно будет подвергаться в будущем. Каким бы экстравагантным ни казался язык письма, в нем ясно отражались его чувства, и в конечном счете Пеньковский доказал, что он человек слова. В добавление к приведенному в начале главы отрывку привожу текст второй части письма Пеньковского. Он писал:

«У меня есть несколько личных просьб.

Прошу рассмотреть вопрос о предоставлении мне с этого момента гражданства США или Великобритании. Прошу также о получении подобающего, на Ваше усмотрение, звания в армии США. Обладая достаточными знаниями и опытом, работая в США, о чем я постоянно мечтаю, надеюсь принести Вам реальную пользу не только сейчас, но и в будущем.

Во-вторых, прошу Вас распорядиться насчет принятия соответствующих мер предосторожности, которые Ваши сотрудники должны будут неукоснительно соблюдать в течение всего времени моего крайне опасного тайного сотрудничества с ними.

В-третьих, в настоящее время я располагаю рядом материалов, собранных мною за последние годы. Прошу Вас дать указание оценить их качество и принять решение о выплате за эту работу назначенной суммы. У меня нет никаких сбережений, и эти деньги будут необходимы мне в будущем. Прошу также положить выделенную мне сумму в какой-нибудь американский банк.

Таковы мои личные просьбы.

В очередной раз заверяю Вас в безграничной любви и уважении к Вам лично, к народу Америки и к тем, кто выступает под Вашими знаменами. Я верю в торжество Вашего Дела. Я готов выполнить любые Ваши приказы. Я жду их».