Текст книги "Укротитель времени (сборник)"

Автор книги: Джон Кейт (Кит) Лаумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

– А города там есть?

– Говорят, король Эрл построил что-то под землей в горах. А что?

– Я вряд ли найду в норе под землей то, что мне надо, – с сомнением протянул Лафайет. – Центральная, как правило, посылает своих представителей в большие города.

– Ничем не могу помочь тебе, Лейф. Насколько мне известно, Порт-Миазм единственный город в этой части Меланжа.

– Всего один город? Да быть такого не может! – рассмеялся Лафайет.

– Почему?

– Да, действительно, почему? Я как-то над этим не задумывался раньше. Лафайет вздохнул. – Ну что ж, в этом случае мне придется остаться и еще раз попытаться увидеть герцога. Хорошо бы изменить внешность: переодеться, наклеить бороду, может быть, надеть повязку на глаз…

– Жаль, что я не прихватила для тебя солдатскую форму, – сказала Свайнхильд. – А ведь это было так просто сделать: она прямо передо мной лежала на стуле.

– Мне нужно попасть в замок, только и всего. Стоит мне увидеть герцога и объяснить ему, как важно для меня вернуться в Артезию, и все мои неприятности кончатся.

– Не торопись с этим, Лейф. Говорят, герцог стал очень подозрителен последнее время. И все после того, как какой-то проходимец стукнул Родольфо по голове стулом, на котором тот сидел.

– У меня еще будет время над этим подумать, – ответил О'Лири. – Но все это лишь воздушные замки. Если мне не удастся изменить внешность, я ничего не смогу предпринять.

Он отрезал еще один кусок колбасы и мрачно принялся жевать его.

– Не падай духом, Лейф, – попыталась подбодрить его Свайнхильд. – Кто знает, что тебя ждет впереди? А вдруг ты найдешь все, что тебе нужно, прямо здесь, под кустом?

– Если бы все было так просто! А ведь раньше я запросто мог это сделать. Стоило мне сосредоточить физические энергии, и все устраивалось по моему желанию. Конечно, мои возможности были не безграничны. Я мог оказывать воздействие только на те события, которые еще не произошли, и на предметы, которые я не видел, – ну, к примеру, на то, что было за углом.

– Ловко это ты придумал, Лейф, – с восхищением проговорила Свайнхильд, невольно поддаваясь настроению Лафайета. – Стоит тебе только пожелать, и раз – у тебя уже есть и драгоценности, и шелковые сорочки, и все, что душе угодно.

– Ну, меня бы сейчас вполне устроил накладной нос и очки в придачу, вставные зубы, а к ним усы щеточкой, – сказал Лафайет. – Не помешал бы и рыжий парик, а также ряса монаха и подушка, которую можно было бы засунуть под рясу. И все это могло лежать под кустом, забытое кем-то…

Он запнулся, широко открыв глаза:

– Ты слышала?

– Угу. Повтори-ка это еще раз.

– Ты не почувствовала… толчка? Словно нас подбросило на дорожной выбоине?

– Нет. Ну, так что ты такое говорил об исполнении трех желаний? Я хочу, чтобы у меня были черные кружевные панталоны с тоненькой розовой ленточкой…

– Тсс… – перебил ее Лафайет. Он наклонил голову, прислушиваясь. Где-то рядом послышался приглушенный смех, сопровождаемый возней и пыхтеньем, как при дружеской встрече двух борцов.

– Оставайся здесь.

Лафайет прополз между кустов и обогнул посадку карликовых кедров. Звуки доносились откуда-то из зарослей впереди него. Неожиданно громко хрустнула сухая ветка.

– Ты слышала, Пуделия? Что это? – послышался хриплый шепот. Кусты дрогнули, и из-за них выглянуло лицо с отекшими глазами под челкой волос мышиного цвета. Выпученные голубые глаза уставились прямо на застывшего О'Лири. Затем до его слуха донеслось чертыхание, и голова исчезла.

– Это твой муж! – прохрипел сдавленный голос. – Собственной персоной!

Раздался женский визг, а вслед за ним послышался шум убегающих ног. Лафайет облегченно вздохнул и огляделся.

Что-то свешивающееся с куста привлекло его внимание. Это была широкая серая ряса, к подолу которой пристали опавшие листья. А рядом с ней лежала черная атласная подушка, на которой розовыми и желтыми нитками было вышито: «Инчон».

– Господи, – прошептал Лафайет. – Неужели…

Он ощупал руками землю и наткнулся на что-то мягкое, похожее на маленького пушистого зверька. О'Лири поднес находку к глазам.

– Парик!..

– Лейф, что там происходит? – раздался за ним шепот Свайнхильд. Откуда ты это взял?

– Он… он лежал здесь.

– А вот и ряса – и моя сорочка.

Свайнхильд схватила находку и прижала к груди.

– Лейф, признайся, что ты знал обо всем этом. Ты меня просто разыгрывал, когда говорил об исполнении желаний.

– Здесь должно быть кое-что еще, – сказал Лафайет, шаря руками по земле. – Есть!

Он вытащил из-под куста накладной нос с приделанными к нему очками, вставные зубы и усы.

– А вот и панталоны! Как раз такие, о каких я всегда мечтала! восторженно вскрикнула Свайнхильд, хватая что-то прозрачное.

– Лейф, негодник ты этакий!

Она обвила его шею руками и крепко поцеловала.

– Боже мой! – воскликнул Лафайет, освобождаясь из ее объятий. – Ко мне вернулись мои прежние способности. Не знаю, почему и как, но…

Он закрыл глаза:

– Наган, а к нему семь патронов.

Он выждал какое-то время, открыл глаза, а затем наклонился и пошарил под деревом.

– Странно.

Он попробовал еще раз:

– Под скамейкой лежит маузер семьсот шестьдесят пятый, автоматический, в черной кожаной кобуре, с запасной обоймой, заряженный.

Он подошел к скамейке и разрыл листву под ней.

– Ничего не понимаю – сначала получилось, а теперь – нет.

– Да брось ты, Лейф. Это была неплохая шутка, но всему свое время – нам пора сматываться. Тебе повезло, что местный повеса вырядился в рясу, отправляясь на свидание к своей милашке. Этот наряд даже лучше, чем солдатская форма.

– Неужели это было простое совпадение, – размышлял вслух Лафайет, запихивая под ремень подушку и примеряя рясу. Затем он надел парик и прикрепил нос. Свайнхильд хихикнула.

– Ну, как я выгляжу? – Лафайет повернулся.

– Шикарно! Ты похож на менестреля, одного из странствующих братьев.

– Ну что ж, неплохо.

– Да что ты, просто великолепно! Послушай, Лейф, забудь ты об этом герцоге! Ты вполне можешь стать странствующим менестрелем. Мы бы подыскали себе какой-нибудь уютный чердачок, повесили на окно занавески, а на подоконник поставили горшок с геранью и…

– Перестань говорить ерунду, Свайнхильд, – перебил ее Лафайет. – Герцог Родольфо – моя единственная надежда выбраться из этого злосчастного места.

Свайнхильд схватила его за руку:

– Лейф, не ходи во дворец! Если тебя опять схватят, тебе наверняка крышка. Неужели ты не можешь спокойно жить в Меланже и быть счастливым?

– Счастливым? Меня бьют по голове, бросают в темницу, грозят отрубить голову, а я должен быть счастлив?

– Я… я буду с тобой, Лейф.

– Ну, ну, Свайнхильд, ты добрая девушка, и я ценю твою помощь, но об этом не может быть и речи. Разве ты забыла, что меня ждет жена?

– Да, конечно… Но она где-то там, а я здесь.

Он погладил ее руку:

– Свайнхильд, у тебя все впереди. Я уверен, ты многого добьешься в этом большом городе. Ну, а у меня есть дело посерьезнее, и никто, кроме меня, не сможет его уладить. Прощай, и будь счастлива.

– Может, возьмешь с собой что-нибудь поесть?

И она протянула ему бутылку и остатки колбасы:

– Вдруг тебя опять загребут в каталажку.

– Спасибо, оставь это себе. Я надеюсь, что в следующий раз смогу поесть по-человечески.

За живой изгородью послышалось цоканье конских копыт. Лафайет бросился к проходу и выглянул на улицу. К нему приближалась кавалькада всадников в желтых ливреях и шлемах, украшенных плюмажем. Следом за ними ехала золоченая карета, запряженная парой вороных лошадей в серебряных сбруях.

В открытом окне кареты Лафайет заметил женскую ручку в перчатке и рукав платья из голубого бархата. Наклоненная женская головка повернулась в его сторону.

– Дафна! – закричал он.

Кучер щелкнул кнутом – и карета прогрохотала мимо, набирая скорость. Лафайет пролез сквозь живую изгородь и бросился за ней, стараясь заглянуть в окно. Пассажирка кареты недоуменно посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Дафна, – проговорил, задыхаясь, О'Лири. – Я узнал тебя. Остановись! Подожди!

Один из всадников эскорта крикнул что-то громовым голосом и повернул к нему лошадь. Поравнявшись с О'Лири, он занес над ним саблю. Лафайет успел увернуться от удара, но, споткнувшись о выбоину в мостовой, растянулся на земле во весь рост. Приподняв голову, он посмотрел вслед удаляющейся карете. А через секунду его окружили всадники на гарцующих лошадях. Прямо перед собой он увидел свирепое лицо капитана эскорта.

– Бросить этого мерзавца в темницу! – прорычал он. – Заковать его в кандалы! Вздернуть на дыбу! Пытать, но не до смерти! Леди Андрагорра, несомненно, захочет присутствовать на его казни.

– Дафна, – растерянно пробормотал Лафайет, получив удар копьем от одного из всадников. – Она даже не обернулась…

5

Новая камера Лафайета оказалась гораздо скромнее первой. В ней было сыро, а пол по размерам не превышал площадь карточного столика. О'Лири заковали в кандалы, от которых у него на лодыжках сразу же появились синяки. По ту сторону решетки камеры большерукий человек в кожаных штанах громко и весело насвистывал что-то, шевеля кочергой угли в очаге, над которым висели странной формы клещи и огромные щипцы. Справа от очага возвышалась металлическая дыба, чем-то напоминающая кровать, поставленную на попа. Но от последней ее отличали нарезные металлические прутья с ручками на обоих концах. Картину довершал стоящий слева саркофаг, утыканный заржавевшими длинными шипами.

– Послушай, – в сотый раз повторял Лафайет, – это какое-то недоразумение! Если бы ты согласился сообщить обо мне герцогу…

– Смилуйся, приятель, – прервал его заплечных дел мастер, устало улыбнувшись. – Тебе здесь все в диковинку, а мне это уже до смерти надоело. Я вот что тебе посоветую: успокойся и подумай о чем-нибудь постороннем – о цветах, к примеру. Самое милое дело! Представь, как они с утра пораньше поднимают свои нежные головки, покрытые росой и бог знает чем еще. Ты и не почувствуешь, что с тобой происходит.

– Ты переоцениваешь мои возможности самовнушения, – ответил Лафайет. Ну, да дело не в этом. У меня совсем особый случай. Я всего-навсего путешественник и не совершал никаких преступлений. Мне бы только лично переговорить с его светлостью герцогом! А потом я бы и за тебя замолвил словечко и…

– Эх, приятель, не трать слов попусту! Как у тебя только ума хватило нацепить монашескую рясу, чтобы обделывать свои делишки! И время-то выбрал как нельзя лучше: сейчас вся герцогская стража с ног сбилась, разыскивая мерзавца, который уже который день всех нас за нос водит. Тебя, видать, одолела бесовская похоть, раз ты прыгнул в карету к ее светлости прямо у самых ворот. Но я тебя понимаю, понимаю – она действительно прехорошенькая.

– И это все, в чем меня э-э-э… обвиняют?

– А тебе что, мало? Сам герцог имеет виды на ее светлость. Будь уверен, уж он не будет снисходителен к негодяям, которые посягают на ее честь.

– А не висят ли надо мной старые обвинения? Какие-нибудь прошлые дурацкие провинности, за которые можно было бы, скажем, отрубить голову?

– Отрубить голову? Нет, что ты. Сначала тебя по всем правилам обработают клещами, а потом аккуратненько задушат. Вообще-то завтра должны были отрубить голову одному молодцу, но я слышал, что он оказался колдуном – обратился в летучую мышь и вылетел через дымоход.

– Ловко придумал. Хорошо бы и мне узнать его секрет.

Лафайет плотно закрыл глаза.

– Я в Артезии, в пустыне, – зашептал он. – Тихая ночь, светят звезды, мне надо пройти по песку каких-нибудь двадцать миль – и я снова окажусь во дворце…

– Эй, что ты там бормочешь? – недовольно спросил палач. – У тебя и так неприятностей выше головы. Хочешь, чтобы тебя и в чародействе обвинили?

– Все бесполезно, – простонал О'Лири. – Я думал, что получится, но только зря тешил себя надеждой. Я навсегда застрял здесь – если только не смогу переговорить с герцогом, – прибавил он безнадежно. – Ну, что тебе стоит? Я не шучу ты мог бы получить повышение по службе.

– Не нужно мне твое повышение, приятель. Я и так на самом верху и вполне доволен своей работой.

– Как, неужели тебе нравится быть палачом?!

– Ну, ну, выбирай выражения, – обиделся собеседник О'Лири. – Я – СФВ, специалист по физическому воздействию. Не надо меня путать со всякими недоучками, которые только позорят наше ремесло.

– Что ж, по-твоему, нужна специальная подготовка, чтобы жечь людей каленым железом?

– Все не так просто. Взять, к примеру, твое дело: у меня строгий приказ не уморить тебя до возвращения ее светлости. А так как ее не будет недели две, то, сам понимаешь, мне предстоит нелегкая работа. Это не всякому по плечу.

– Послушай, у меня есть предложение, – небрежно сказал Лафайет. – Что, если ты забудешь обо мне на эти две недели? А потом ты смог бы нарисовать красной краской несколько шрамов, а из воска приделать парочку рубцов, и тогда…

– Замолчи, – решительно остановил его СФВ. – Будем считать, что я ничего не слышал. Да за такую штуку меня сразу вышибут из гильдии!

– Не вышибут, – поспешил успокоить его Лафайет. – Если ты будешь молчать, то я тоже не проболтаюсь. Обещаю.

– Да, заманчивое предложение, но я не моту на это пойти. – СФВ пошевелил угли, чтобы огонь равномерно накалял щипцы. – Видишь ли, приятель, тут дело принципа. Как я могу забыть о своем призвании и долге? Даже если бы ты был нем, как рыба, я никогда не согласился бы на это.

Он вынул из огня щипцы и критически осмотрел их. Потом послюнявил палец и дотронулся им до раскаленного металла – раздалось громкое шипение.

– Отлично, у меня все готово. Не мог бы ты раздеться до пояса? Нам пора начинать.

– К чему такая спешка? – попробовал возразить Лафайет, отступая в дальний угол камеры. Он судорожно ощупал кладку стены.

– Один-единственный неплотно пригнанный камень, – взмолился он. – Хоть какой-нибудь заброшенный подземный ход!

– Сказать по правде, я и так уже замешкался с тобой, – отозвался СФВ. Хватит тянуть время! Для начала поработаем немножко над эпидермисом, потом перейдем к физическому воздействию, а в полночь перекусим. Да, забыл тебя спросить: ты будешь заказывать ужин? Полтора доллара. Дороговато, конечно, но я слышал, сегодня будет куриный салат и булочка с вареньем.

– Благодарю, я на разгрузочной диете. Кстати, я нахожусь под наблюдением врача. Мне противопоказаны любые потрясения и удары, особенно электрические…

– Ерунда все это! На твоем месте я бы ел все подряд, по американскому методу. Но…

– А ты что-нибудь слышал об Америке? – изумленно спросил Лафайет.

– Кто же не слышал о знаменитом Луиджи Америке? Он делает вермишель и макароны. Вот только герцог у нас скупердяй – не хочет ввести талоны на питание…

– Я все слышал, Гроунвельт, – раздался громкий мужской голос.

В дверь, находящуюся в противоположном конце подземелья, вошел высокий, подтянутый мужчина в пенсне, с гладко зачесанными седеющими волосами. На нем были облегающие желтые брюки, туфли из красной кожи с загнутыми мысами и рубашка с оборками. На пальцах сверкали перстни с драгоценными камнями. Под коротким плащом, отделанным горностаем, угадывалось небольшое брюшко. Лафайет безмолвно уставился на него.

– А, это вы, ваша светлость, – небрежно бросил палач. – Ведь вы же знаете, что я всегда говорю то, что думаю.

– Смотри, как бы ты однажды не сказал лишнего, – оборвал его незнакомец. – Выйди, мне нужно поговорить с заключенным.

– Так нечестно, ваша светлость. Я как раз раскалил щипцы под номером четыре до рабочей температуры.

– Неужели я должен объяснять тебе, что мне трудно будет вести беседу с твоим клиентом, если здесь будет стоять запах паленой кожи?

– Пожалуй, вы правы.

Гроунвельт засунул щипцы обратно в угли и с сожалением посмотрел на О'Лири:

– Ничего не поделаешь, приятель.

Седовласый мужчина, прищурившись, разглядывал О'Лири. Как только за СФВ закрылась дверь, он подошел к решетке.

– Итак, мы снова встретились, – начал он и вдруг замолчал, нахмурившись. – Что такое? – спросил он. – У тебя такой вид, словно ты повстречался с привидением.

– Ни…Никодеус? – прошептал Лафайет.

– Если это пароль, то мне он неизвестен, – резко оборвал его герцог Родольфо.

– Вы… вы не Никодеус? Разве вы не помощник инспектора по континуумам? Не могли бы вы заказать срочный телефонный разговор и отправить меня в Артезию?

Герцог свирепо уставился на О'Лири:

– Перестань молоть чепуху, Ланселот. Сначала ты врываешься в мои приемные покои и несешь всякий вздор. Потом под самым носом у самых надежных охранников убегаешь из тюрьмы строгого режима. И для чего? Чтобы открыто заявиться в пивнушку на набережной – просто напрашиваешься, чтобы тебя снова арестовали. И снова убегаешь. Тебя хватают в третий раз, когда ты на глазах у стражи кидаешься в карету некоей знатной дамы. Ну что ж, может быть, я не слишком быстро соображаю, но все-таки я понял, что к чему: ты хочешь мне кое-что продать.

– Да? – только и смог выговорить Лафайет. – Да, конечно. Значит, вы поняли наконец?

– И что же дальше? – зарычал Родольфо.

– Дальше? – переспросил О'Лири.

– Ну что ж, ты, видно, намерен играть со мной в прятки. Это ни к чему не приведет, уверяю тебя. Давай, попробуй сбежать еще раз! Но не обольщайся – я не приползу к тебе и не стану умолять, чтобы ты рассказал мне все, что тебе известно о леди Андрагорре…

В голосе герцога зазвучали просительные нотки, он чуть ли не с мольбой заглянул в глаза Лафайету.

– О леди Андрагорре? – пробормотал О'Лири. – Я должен рассказать вам…

– Ну хорошо, Ланселот, – вздохнул герцог. – Я признаю, что с самого начала взял с тобой неверный тон. Я сожалею о своей ошибке. Но ведь и меня можно понять: вспомни о яйце-пашот и пузыре с чернилами! И несмотря на это, я готов загладить свою вину. Вот, я прошу у тебя прощения, хотя это не в моих правилах. Теперь, я полагаю, ты согласишься спокойно и здраво обсудить со мной это дело?

– Э-э-э… да, конечно. Я готов вас выслушать, – рискнул согласиться Лафайет. – Вот только камера пыток не особенно располагает к задушевным беседам.

Герцог проворчал что-то и позвал Гроунвельта:

– Позаботься о том, чтобы благородного рыцаря освободили, вымыли, накормили и одели, как подобает его званию. Через полчаса он должен быть в моих покоях, – распорядился герцог, бросая пронзительный взгляд на О'Лири. – И никаких исчезновений на этот раз, Ланселот, – резко прибавил он, направляясь к выходу.

– Ну что ж, ничего не поделаешь, – философски заметил Гроунвельт, отпирая камеру. – Видать, нам не судьба поближе познакомиться, а жаль. Ты мне чертовски понравился, старина. Кто знает, может, нам доведется встретиться еще раз.

– Вполне возможно, – ответил Лафайет. – Скажи мне, Гроунвельт, что ты знаешь об этой… э-э-э… леди Андрагорре?

– Да так, ничего особенного. Только то, что она самая богатая и самая красивая дама во всем Меланже. Да еще что в герцоге разгорелась страсть к ней, словно пожар в Чикаго.

– Тебе известно о пожаре в Чикаго?

– А как же, пивнушка такая. Сгорела дотла на прошлой неделе. А что?

– Нет, ничего. Так о чем ты говорил?

– Я говорил, что у его светлости ничего с ней не выйдет.

– А почему?

Гроунвельт хитро подмигнул и понизил голос:

– Да ходят слухи, что у нее есть кто-то другой, вот почему.

– Кто-то другой?

Лафайету показалось, что сердце остановилось у него в груди.

Гроунвельт ткнул его локтем под ребро:

– Ну да! Герцог Родольфо и не подозревает, что его уже опередили. Говорят, мошенника зовут не то Долговязый Лоренцо, не то Счастливчик Ланселот.

– Долговязый Лоренцо? – пробормотал Лафайет, а Гроунвельт тем временем принялся за его кандалы.

– Скажу тебе по секрету, – заговорщицки прошептал СФВ, – все думают, что миледи нынче отправилась проведать свою престарелую тетку и ее двенадцать кошек. Но, между нами говоря, она держит путь в охотничий домик в горах, где намеревается провести медовый месяц с ловким повесой.

– Медовый месяц?

– Совершенно верно. Ну, а теперь нам пора отправляться к гофмейстеру. Он приоденет тебя для аудиенции у его светлости.

Герцог Родольфо сидел в большом кожаном кресле с подлокотниками, когда Лафайета ввели в его покои. На О'Лири был новый чистый костюм из расшитого блестками шелка, который пришелся ему почти впору.

– Садись, Ланселот, – предложил герцог с деланной сердечностью. Что-нибудь выпить? Сигару? – Он указал рукой на глубокое кресло и низкий столик, на котором стояли бутылка, бокалы и ящичек с сигарами.

– Благодарю. – Лафайет плюхнулся в кресло и широко зевнул. – Прошу прощения, в это время я уже обычно сплю. Кстати, меня зовут Лафайет.

– Ты хорошо пообедал?

– Вполне, если учесть, что во время обеда шесть служанок терли мне спину, накладывали пластыри на нарывы и растирали ушибы. Но я не жалуюсь.

– Прекрасно. В таком случае не будем ходить вокруг да около, Ланселот. Скажи мне, какие у тебя… э-э-э… отношения с леди Андрагоррой?

Герцог дернул себя за заусенец на пальце и в упор посмотрел на Лафайета.

– Мои отношения с леди Андрагоррой? – переспросил тот, пытаясь выиграть время. – Ну, как бы это сказать… дело в том, что я ее муж.

Лицо герцога окаменело.

– Как, муж?! – проговорил он неожиданно осевшим голосом.

– Но мы живем врозь, – поспешил уточнить Лафайет. – Сказать по правде, мы практически не общаемся.

– Я и не знал, что миледи вышла замуж, – в голосе Родольфо прозвучала угроза. Он потянулся к бутылке, налил себе полный бокал и залпом осушил его.

– Да к тому же еще и развелась.

– Она прекрасная девушка, – вставил Лафайет. – Такая веселая, жизнерадостная…

– Меня не интересуют интимные подробности, – оборвал его Родольфо. Он закусил нижнюю губу. – Теперь мне понятно донесение капитана Ритзпо. Он доложил, что ты пытался заговорить с ней на улице, за что получил удар хлыстом.

– Капитан Ритзпо… – начал было Лафайет, – …очень проницательный человек, – закончил он.

– Остается только гадать, чем ты вызвал столь сильное отвращение у такой благородной леди.

– Ну, началось все с шутки в постели, – начал О'Лири и вдруг заметил, что черты герцога покрыла мрачная тень.

– Шутка – так зовут ее кошку, – придумал он на ходу. – Леди Андрагорра привыкла спать с ней, а у меня аллергия на кошек. Так что, вы сами понимаете, семейная жизнь у нас не сложилась.

– Так значит, она не… ты не…

– Именно так.

Лафайет с облегчением отер пот со лба кружевным манжетом и налил себе бренди.

– Твое счастье, Ланселот, – проговорил Родольфо ледяным голосом. – В противном случае я был бы вынужден немедленно казнить тебя.

– Меня зовут Лафайет. И не стоит больше говорить об этом, – сказал О'Лири, осушив бокал. Сморщившись, он продолжал:

– По какой-то причине я вам понадобился: вы приказали меня одеть и доставить в ваши покои. Чем же я могу быть полезен?

Герцог забарабанил пальцами по столу, но вдруг резко остановился:

– Я воспылал страстью к миледи, – отрывисто сказал он. – По этой причине я пригласил ее провести несколько дней со мной в моем зимнем дворце. Однако, вместо того, чтобы с благодарностью принять мое приглашение, она отказалась, сославшись на то, что должна навестить престарелую родственницу.

– Ну и что?

– Возможно, я становлюсь чересчур мнителен, но мне почудилась некоторая холодность в ее манерах.

Герцог вновь наполнил свой бокал.

– А что, если вы не в ее вкусе? – высказал предположение Лафайет и последовал примеру герцога.

– Что значит «не в ее вкусе»?

– Ну, начать с того, что вы ей в отцы годитесь, – заметил О'Лири.

– Это не имеет значения.

– Возможно, для вас, но не для нее. К тому же, если позволите мне быть до конца откровенным, вам не хватает жизнерадостности. А Даф… то есть леди Андрагорра, не прочь поразвлечься.

– Жизнерадостности? Да откуда же ей взяться, если меня замучали государственные заботы, несварение желудка, головные боли и неблагоприятный платежный баланс?

Герцог схватил бутылку и наполнил свой бокал. Затем, вспомнив о Лафайете, налил и ему.

– Вот об этом я и говорю, ваша светлость: чрезмерные заботы лишают вас жизнерадостности. Мешай дело с бездельем – проживешь жизнь с весельем, заключил он.

– Как-как? Мешай дело с бездельем? Отлично сказано!

Они чокнулись и выпили. Герцог облизнул губы:

– Да, теперь я понял свою ошибку! Какой же я был идиот! Ну что мне стоило без всяких церемоний подойти к ней и пригласить на увеселительную прогулку в музей – мы могли бы вместе осмотреть мумии. Или предложить провести вечерок в непринужденной обстановке за картами? Так нет, я приглашал ее на официальные обеды или в гостевую ложу на заседания Тайного совета.

– Ты все схватываешь на лету, Родольфо!

На этот раз бренди налил Лафайет.

– Еще немного – и ты решишься пригласить ее на прогулку в парк, или на пляж, а может, даже на пикник. Что может быть прекраснее муравьев в картофельном салате? В такой обстановке все преграды между вами сразу же рухнут. Ну, давай выпьем!

– Ты прав, мой мальчик! Как это я раньше не додумался?

Родольфо попытался наполнить бокалы – и пролил бренди на стол.

– Какой же я дурак! Тупой, бесчувственный болван!

– Ну, не надо, Рули, – сказал Лафайет, поднимая бокал. – В конце концов, тебе же надо было управлять герцогством!

– Верно. Но с сегодняшнего дня все пойдет по-другому. И это благодаря тебе, мой друг. Я буду угощать ее моими любимыми кушаньями, заставлю попробовать мои лучшие вина. Она прочтет книги, которые мне нравятся. Я сам буду выбирать для нее духи и платья.

– Не все сразу, Руди. – Лафайет предостерегающе помахал пальцем у него перед носом. – А вдруг ей это не понравится?

– Что? Как это ей может не понравиться паштет из куриной печенки, а к нему пепси и белое вино! Ты только представь: духовой оркестр играет вариации на тему траурного марша из «Саула»…

– Ну да, а она – в длинном платье, благоухает французскими духами. Трудно сказать, Руди! Женщины – странные маленькие создания. Никогда не знаешь наверняка, что у них на уме, Я тебе обязательно расскажу о принцессе, с которой я как-то был помолвлен.

– Я это сделаю сегодня же! – воскликнул Родольфо, стукнув кулаком по подносу. – Я… Но как же это я забыл, ведь ее нет в городе! Она вернется только через две недели.

– Тоже была прехорошенькая, – продолжал Лафайет. – Но стоило мне отвернуться…

– Черт побери, герцог я или не герцог?

Родольфо с победоносным видом взглянул на Лафайета:

– Я прикажу ее вернуть. Кавалерийский отряд нагонит ее через пару часов, а я тем временем как раз успею охладить пепси и…

– Руди, Руди! – укоризненно покачал головой О'Лири. – Сколько раз тебе говорить: забудь про силу, действуй уговорами и посулами.

– Но так гораздо быстрее.

– Кого бы ты предпочел: хмурую рабыню, неохотно выполняющую твои желания, или веселую подружку, очарованную твоими милостями и щедростью?

– Хм-м. Если подумать, то с рабыней было бы меньше хлопот.

– Глупости, Руди. Ведь ты хочешь, чтобы она сама упала в твои объятия, верно? Поэтому выкинь из головы всякие мысли об отряде потных солдат на взмыленных лошадях. Они только испортят все дело, притащив в замок сопротивляющуюся, разгневанную девушку. Тебе нужен сведущий в таких вопросах человек, который смог бы достойно выполнить возложенное на него деликатное поручение.

– Ей-богу, сынок, ты, как всегда, прав. – Родольфо глубокомысленно наморщил лоб. – Но кому же из окружающих меня кретинов и тупиц я смог бы поручить это дело?

– Тебе нужен ловкий, изобретательный и отважный человек. Кто-нибудь, кто не продаст свою лошадь и не станет торговать твоим автографом на письме, как только окажется за стенами замка. Преданный, находчивый, благородный…

– Что это за письмо, о котором ты говоришь?

– Письмо, которое ты сейчас напишешь. Ты должен рассказать ей о том, что уже давно обожаешь ее, – пояснил О'Лири.

Он потряс пустую бутылку и бросил ее через плечо.

– Отличная мысль! – воскликнул Родольфо и вновь стукнул по подносу, опрокинув бокалы. – Но… но что же я напишу ей? – Он принялся грызть ноготь пальца, украшенного перстнем. – Сказать по правде, мой мальчик…

– Руди, зови меня просто Лафайет.

– Я думал, тебя зовут Ланселот, – сказал герцог. – Но это неважно. Так вот, сказать по правде, я не мастер писать витиеватые послания…

– Кто тебе об этом сказал?

– Как кто? Ты же сам предложил написать письмо.

– Я не об этом. Я спрашиваю, кто тебе сказал, что меня зовут Ланселот?

– При чем здесь Ланселот? – Родольфо недоуменно взглянул на него, но вдруг просиял. – Ну конечно, – воскликнул он, выплевывая откусанный заусенец. – Ланселот подойдет для моего поручения. Ты предан, находчив и неплохо соображаешь. А ты пьешь? – спросил он, подозрительно взглянув на Лафайета.

– Да, если бутылка не выпита до дна.

– Это хорошо. Нельзя доверять человеку, который не умеет пить. Кстати, бутылка выпита.

Родольфо поднялся и, пошатываясь, направился к шкафчику в противоположном конце комнаты. Достав из него полную бутылку, он неверными шагами вернулся к креслу.

– Да, так вот, я и говорю: ступай к ней, открой ей свою душу, объясни, что высшее предназначение женщины – служить своему господину и хозяину. Разумеется, с тобой ее ждет нелегкая доля, ведь ты подневольный человек. Но, с другой стороны, жизнь не вечна, когда-нибудь это все кончится.

– Это, несомненно, веский довод, – согласился Лафайет, вытаскивая пробку из бутылки. – Но вот что странно: мне почему-то казалось, что ты хотел заполучить девушку для себя. – Он нахмурился, стараясь глядеть в одну точку. – Или я что-то путаю?

– Ты прав, Ланселот, клянусь дьяволом! Конечно же для себя, а для кого же еще! – Герцог зло уставился на Лафайета. – Как ты смеешь ставить мне палки в колеса! Кокетка без ума от меня. Но я застенчив и поэтому посылаю доверенное лицо, чтобы лаской притащить ее обратно в замок. То есть, я хотел сказать, пинками уговорить ее.

– Отличная мысль, – поддержал герцога Лафайет, проливая бренди мимо бокала на стол. – Кому только это поручить?

– Что ты скажешь о Гроунвельте?

– Нет, он не подойдет, это очевидно. Ему не хватает… как бы это сказать, обходительности.

– Ланселот, я придумал! Почему бы тебе не заняться этим делом?

– Нет, Руди, и не проси, – ответил Лафайет. – Ты не должен отвлекать меня от моей основной задачи.

– А что это за задача?

– Убедить тебя послать меня за леди Андрагоррой.

– Исключено! Не слишком ли много ты на себя берешь?

Герцог схватил бутылку и попытался разлить бренди по бокалам. Лафайет хитро прищурился и предложил:

– А что, если мы пойдем на компромисс?

– Что ты имеешь в виду?

– Я доставлю письмо миледи, и за эту услугу ты назначишь меня своим посланником.

– Пожалуй, это возможно. Итак, как только ты ее нагонишь, ты расскажешь ей о моей искренней преданности и в красках опишешь мои неисчислимые достоинства. Короче говоря, она должна понять, как ей повезло.